Истории с крыльца
В самом сердце Поволжья, в Ульяновской области, где в полях строятся новые дома, где медленно течет Свияга, а мобильный интернет ловит только на вершине амбара, раскинулась Кувшиновка — маленькое, но невероятно живое село.
В Кувшиновке происходит столько забавного, удивительного и зачастую совершенно нелепого, что ни один город с его пробками, интернет-скандалами и хипстерскими кафешками не сможет с этим сравниться.
Жители Кувшиновки — это отдельный разговор. Каждый из них заслуживает своей страницы в энциклопедии. Тут и баба Нюра, способная выпутаться из любой ситуации так ловко, что впору брать её в разведку. И дядя Валера, который так отчаянно “умничает”, что едва ли сам успевает за скоростью своих идей.
А ещё есть деревенский участковый Николай Иваныч, который всем известен своей поговоркой: “Кто на закон-то жалуется, тот, значит, виноват!”
Да-да, это село живёт своей жизнью — непредсказуемой, как погода в мае. Тут трактора ломаются не только в поле, но и прямо во дворе председателя. А утренние новости чаще всего передаёт почтальонка Галина, и её “срочная информация” всегда оказывается смесью правды и фантазии.
Жизнь здесь, может, и не такая блестящая, как в мегаполисах, но зато богатая на сюрпризы.
Готовы узнать, что происходит тут на выборах председателя? А как дядя Коля чуть ногу себе не сломал, а как мужики в лес пошли с бензопилой, да сосна их проучила?
Тогда заваривайте чай, устраивайтесь поудобнее, и добро пожаловать в Кувшиновку!
«Добрый ключ» и первый луч.
Утро в середине мая пробуждает Кувшиновку своим нежным прикосновением. Первые лучи солнца едва касаются земли, окрашивая ее в оттенки золота. Воздух наполняется ароматами цветущих яблонь и сирени, смешиваясь с прохладой утренней росы. Рассвет тут — это часы без суеты. В это время небо окрашивается в мягкие тона: нежный розовый сливается с легким голубым, словно невидимый художник аккуратно наносит акварель на чистый холст. Тишина окутывает деревню, прерываясь лишь редкими звуками, которые просыпаются в преддверии нового дня.
Птицы, будто исполнившись радости от прихода нового дня, напевают мелодии, которые рассекают тишину. Ветер ласково шепчет в листве деревьев.
Озеро, притаившееся под лёгкой утренней дымкой, словно застывает в ожидании. Его поверхность гладкая, как зеркало, отражает первые проблески солнечного света, и порой можно заметить, как крохотные рыбки выпрыгивают из воды, оставляя за собой маленькие брызги, которые стремительно исчезают. Вдалеке слышен тихий плеск, когда цапля, осторожно подходя к берегу, ищет свой завтрак.
Родник «Добрый ключ», струящийся из недр земли, также поет свою утреннюю песню. Его кристально чистая вода искрится словно снежинки в морозный вечер в свете фонаря. Местные жители и луговские приходят сюда с пустыми ведрами и бутылями. Даже из города приезжают сюда за чистой водой!
Вдали, на полях, что отдали местные власти многодетным, слышен глухой стук – строители появляются на своих участках. Кто-то только возводит стены, кто-то уже кроет крышу. Шум от работы и смех поднимаются в воздух, создавая полотно, которое постепенно заполняет спокойную тишину рассвета. Каждая бригада работает с полной отдачей, постепенно превращая груду материалов в уютные дома.
Вот и дворы оживают. Куры, с гребешками, напоминающими маленькие короны, начинают кудахтать. Гуси, нахально расправившие свои белые перья, издают гогот. За забором в нескольких дворах слышен весёлый смех детей. Еще деревня не проснулась толком, а они уже на велосипеды прыгают. Их тёплые голоса перекрывают последние остатки ночной тишины, заставляя её шаг за шагом уступать место утру.
Наконец-то магазин открывает свои двери. Тёплый, сладкий аромат свежего хлеба наполняет воздух и зовет первых покупателей. Здесь, в преддверии нового дня, старики собираются в группу, обсуждая местные новости, и если прислушаться, можно уловить их разговоры о погоде и урожае.
Так, на фоне восходящего солнца, жизнь в Кувшиновке медленно пробуждается. Каждый новый день здесь — словно страница поэмы, на которой мелодии природы переплетаются с голосами обитателей.
В объятиях лесов, в нежном дуновении ветра и в смехе детей зреет вечная история, которую пишут сердца и души, взывая к бесконечным просторам жизни.
Люди лучше знают.
На сельской автобусной остановке под жарким солнцем собрались три женщины – вечные хранительницы кувшиновской правды и источники вселенской сплетни: Настасия Михайловна, Любовь Иванна и Ирина Викторовна. Сидели они, прикрывая глаза от солнца, а языки их работали так натужно, словно это был единственный двигатель в округе.
Разговор, как всегда, лился о «вечно важном» — куры чьи-то пропали, трактор соседа Василия снова увяз в болоте, а уж про то, кто в деревне с кем «особенно близок», можно было кино снимать.
– Вот и скажи мне, Настя, – встрепенулась Любовь Иванна, – Гришка-то, наш сосед, на городской барышне жениться собрался! Ксюшей её зовут. В университете учится на детского врача! Ты бы видела, какие у нее ногти модные!
– Ой, да знаю, знаю, – отмахнулась Настасия Михайловна, морщась так, будто кислым лимоном захлебнулась. – Такая Ксюша – не ровня нашему Грише! У него только девять классов за спиной да сарай кривоватенький. А она прям из города, небось первые два дня даже слово «навоз» правильно произнести не могла.
– Да ладно! – встряла Ирина Викторовна, двигаясь ближе. – Может, Гриша опять свою актерскую душонку разыгрывает. В последний раз ведь он говорил, что космонавтом станет, а мы три дня его маме космическую аптечку собирали.
И как раз в этот момент на остановке появился он – местный «ловелас», пижон с деревенским дипломом по флирту, Андрюха. С ним всегда был комплект: ехидная ухмылка на лице и выцветшая майка с лозунгом «Я ходил по грибы – теперь грибы ходят за мной».
– Девчоночки мои, а че это тут вы без меня шушукаетесь? – сразу же поинтересовался он, залезая между ними на скамейку.
– О Грише тут речь, – ответила Любовь Иванна, выразительно поджимая губы.
Андрюха вдруг расплылся в хитрой улыбке:
– А вы что, не знали? Гришка-то на Лизке жениться собрался, на нашей соседке! Я точно говорю – я ж в сарае случайно подслушал, как он ей в любви признавался.Тут все три женщины ахнули так громко, что перекрыли шум трактора, доносящийся откуда-то издалека. Настасия Михайловна чуть не выронила корзину с зеленью.
– Ой, ну да хватит, Андрюш, сказками кормить, – всплеснула руками Ирина Викторовна.
Но тут подошел Геннадий – местный философ, знающий всё обо всех, и даже немного больше. Он всегда появлялся в такие моменты, будто специально припасенную соломинку в костер подбрасывал.
– Всё это ерунда, – заявил он с уверенностью, опираясь на свою неизменную палку. – Я тут слышал, что не Гришка, а Петька с Новой улицы свадьбу гулять собрался.
– Да ладно! – завопила Ирина Викторовна. – Петька же еще сопля зеленая, только 20 ему стукнуло! Ему бы в футбол играть, а не про загс размышлять!
– Ой, как будто возраст сейчас кого-то останавливает, – отмахнулся Геннадий. – Вон у меня сосед в 18 лет женился, а в 19 уж двоих детей родил.
Андрюха хмыкнул, не желая сдавать свои позиции:
– Да то, что Петька жениться собрался – это хорошо, а нас с вами на банкет позовут? Мне срочно надо узнать, надо ли копить на подарок или можно с пустыми руками пойти? Соседи же вроде…
И тут ко всеобщему удивлению прискакала Елена Захарна – еще одна королева сплетен, перед которой все остальные деревенские слухи были лишь шепотом.
– Девки, а вы слышали? Открылся бизнес в деревне! Говорят, Гриша теперь на Петьку стал работать – сено ему собирает, а Петька это сено в интернете продает. По 200 рублей за килограмм!
– Постой-постой, – ухмыльнулась Настасия Михайловна. – С чего это Петька сено продаёт? Он ж простаком, неумехой родился, и эта традиция в его семье соблюдается.
– Ну так я и говорю! На свадьбу, значит, копит! – задумчиво пробубнил Андрюха, как будто искренне погрузился в математические расчеты тюков и килограммов.
Но тут остановку накрыла новая волна тишины. Её нарушил только мрачный голос Софьи Александровны, бабушки с таким арсеналом упрёков, что у всей деревни паралич начинается при её виде.
– Петька, говорите? Сено, говорите? А никто не заметил, как он нашу капусту с погребов уводит? Вон вчера Машкин погреб обчистил до последнего кочана. А сено на свадьбу – это для прикрытия, чтоб бабу Машу под замочек закрыть!
Наступило неловкое молчание. И именно в этот момент подъехал автобус, двери раскрылись… Из автобуса вышли… Петька с Лизкой! Такие счастливые, взмыленные.
– Вы чего это тут сидите всей деревней? – спросил Петька.
– А ты ничего не хочешь нам сказать, милок? – сурово пробормотала Настасия Михайловна.
– Ой, да что тут говорить, – смущенно улыбнулся Петька. – Мы с Лизкой свадьбу нашу готовим. Вот, в ЗАГС ездили, заявление подали.
– А Гриша как же? – воскликнул Андрюха злобно посмотрев на Лизку.
– Причем тут Гришка? Он в университет поступать собирается на детского врача. Сейчас вон у бабы Маши работает, сено запасает на зиму для ее коз, деньги копит.
– Свидетелем нашим будет, – с улыбкой добавила Лиза.
– А капуста?! – резко выкрикнула Софья Александровна.
– Какая капуста?– развел руками Петька.
Настасия Михайловна, Любовь Иванна, Ирина Викторовна, Андрюха и Геннадий пытались выяснить правду о перипетиях личной жизни своих соседей, но информация казалась все более запутанной и противоречивой.
Наконец, все уселись в автобус и погрузились в тишину, оставив вопросы о Грише, Лизке, Петьке и их предполагаемых связях висеть в воздухе.
Пока автобус уезжал, сквозь пыльное стекло можно было увидеть, как обнимаются на остановке будущие молодожены.
Все, ошеломленные, замолчали. Лишь Андрюха горько пробурчал:
– Главное, чтоб на банкет меня позвали…
Автобус уехал, а деревенская драма осталась в горячих головах. Споры утихли, но зато слухов хватит еще минимум на неделю.
Мотор спасли — и то хорошо!
Мой дед всегда был человеком упертым, смекалистым, но иногда спешил так, что попадал в переделки. Вот один из таких случаев, что до сих пор вспоминают в нашей семье с хохотом — хотя дед, будь он жив, наверное, до сих пор недовольно бы ворчал.
Дело было в его молодости. Решил он как-то перекрыть крышу на старом сарае. Шифер тогда был дефицитом, железо тоже в дефиците, а значит, выбор был очевиден — рубить лес, строгать доски. Тем более, мечта о “хозяйстве своим трудом” тогда у них в крови была. Дед мой собрал двух своих друзей — Воронова, что умел только шутить, и Ивана, который с техникой был на “ты”. Посоветовался с ними, и говорит: “Парни, поедем в лес, пару сосен спилим, крышу перекрыть надо. ”
Все кивнули, одобрили, мол, дело хорошее, да и какой, казалось бы, риск-то. У деда отец только что купил новенькую бензопилу “Урал”. Не просто купил — еще запрещал кому угодно трогать, пылинки сдувал, будто это машина его жизни.
Ну, молодые были, горячие, решили взять бензопилу втихаря. Утащили ее из сарая, кинули в старый УАЗик, сели, посмеялись — и в путь.
Прибыли в лес, нашли подходящую сосну — ровную, толстую, как надо для крепкой крыши. Иван завел “Урал”, дед принялся пилить. Пила ревет, стружка летит, дело идет, все радостные. Да только радость их была недолгой — стоило деревцу дать первый наклон, как ствол примял шину пилы, да так, что не вынуть. Попробовали толкнуть сосну, ничего. Иван увлеченно полез под углом смотреть, что можно сделать. Но ничего не соображается.
Тогда дед как командир скомандовал: “Пусть “Урал” подождет, марш за “Дружбой”!” (это была другая пила, советская, громоздкая, но в хозяйстве нужная). Реальная дружба их в этот момент пригодилась — по очереди взялись пилить. Дружно, с настроением. Сосна начала кряхтеть, трещать, поддаваться. Все дружно заулыбались. Ну кто ж знал, что радоваться-то ещё рано.
Сосна, когда вниз упала, сделала главное в своё последнее жизненное мгновение: отскочила, как пружина, и ровно большим своим боком по любимой бензопиле деда. Ни звука, ни прощального вздоха — бензопила просто рассыпалась в клочки. Осталась только почернелая от трения горячая железяка — мотор.
Друзья у деда сразу же хохотать до слез. Иван аж упал рядом в стружки, катался, хватаясь за бока. А Воронов, пышущий яркими щеками от смеха, внезапно выдал: “Ну хоть мотор спасли, и то польза!”
Только дед молча стоял. Глядел на осколки бензопилы, потом на одинокое бревно и тяжко вздыхал.
Когда вернулся домой с этим бревном и растерзанной пилой, его отец, как чувствовал неладное, уже выглянул в дверь.
—Ты что, сына, с “Уралом” сделал? — прозвучало это почти трагично.
Тут бы друзьям помогать, а они что? Сразу растворились! Один через забор полез, другой оправдываться начал, а дед честно сказал всё, как было. Час гонял его отец по двору, пока соседи не вмешались. Правда, троицу потом совесть заставила скинуться — собрали денег, оплатили ремонт пилы.
Но в лес больше никто из этих троих ни ногой. Говорят, даже мимо пилорам позже ездили с опаской и нехорошими предчувствиями.
А крыша на том сарае? Её покрыли старым железом, которое дед по селу искал еще месяц. Зато эта история осталась с нами навсегда. Сейчас смеются все. А вот дед тогда… Так и не смог.
Кот – председатель.
Каждый год в Кувшиновке местные жители устраивали выборы председателя сельсовета. Одни обсуждали кандидатур, другие горевали над непосильными проблемами, третьи затевали дискуссии о том, что пора бы уже что-то менять. Но в этом году выборы стали таким аттракционом, что у всех на селе потом всю зиму щеки сводило от смеха.
Главное отличие этих выборов было в том, что к мероприятию подошли с небывалым размахом. Позвали из города аж самого депутата на каблуках — для солидности, так сказать. Созвали всех местных: непьющих, трудящихся и даже тех, кто «вчера с праздников не оправился». Решили голосовать с большими понтами и при “высоких” свидетелях. Организовали импровизированную сцену у памятника на роднике — там, где когда-то местные ребятишки случайно лавочку на запчасти разобрали.
На сцене выстроились три кандидата в президенты — простите, председатели. Народ их осмотрел с настроением: «Ща начнётся цирк!».
В первую очередь на помост вышел Иван Петрович, местный старейшина и человек, который мог починить всё, что угодно, — от плуга до холодильника. Он с хрипотцой обещал построить дороги — ну, то есть идеальный асфальт, чтобы коровы могли чечетку на нем оттачивать. Упомянул про субботники, розовые закаты и свет на улицах ночью.
— Мы за чистоту у родника! — вещал Петрович так, будто это был лозунг на Всесоюзной конференции.
Потом очередь дошла до Натальи Александровны. Молодая, энергичная, как на картинке, протараторила про интернет, сайты, лайки, репосты и какое-то там цифровое облако, которое, видимо, придёт из Москвы и заодно прибьет пыль после засухи.
— Интернет — это ключ к процветанию, — уверенно заявила Наталья Александровна, при этом загадочно оглядывая народ, который больше интересовался ключом от амбара.
Третьим на сцене появился Владимир Игнатьевич. Мужик харизматичный, да с такими проектами, что даже бабки перестали перешептываться. Распинался он о водопроводах, газопроводах и других трубопроводах так, будто у каждого будет горячая ванна стоять в огороде. Народ слушал, кивал, но потом стало заметно, что пёс их знает, кто здесь говорит правду, а кто проталкивает заготовки.
И вот тут всё, казалось бы, уже предсказуемо, но тут внезапно на сцену выходит… Мурзик. Кувшиновка не была готова к тому, что их местный кот, который ещё на прошлой неделе умыкнул рыбу в магазине, теперь вмешается в политические расклады.
Он прошёл мимо кандидатов, окинул всех своим королевским взглядом, мол, «Вы тут ещё не передоговорились?». Народ был в восторге, но кульминация произошла тогда, когда Мурзик подошёл к микрофону. Сделал вид, что сейчас промяукает что-то гениальное, и… торжественно пустил струю на всех троих кандидатов! Иван Петрович отскочил как ошпаренный, Наталья Александровна едва удержала равновесие на своих каблуках, а Владимир Игнатьевич вообще чуть не скинул себя в кусты.
Толпа взорвалась! Это было не просто шоу, это было натуральное политическое заявление. Аплодисменты громом пронеслись над площадью. Народ ржал до истерики.
— Мурзик! Вот наш председатель! — орали из толпы.
Депутат на каблуках тоже не знала, смеяться ей или звонить в облсовет. А кот, между прочим, уже улегся посередине сцены, сложил лапы и глядел на окружающих с видом типичным «Ну и что вы тут придумали без меня?».
Ну вы думаете, дело закончилось? Ха! Через десять минут, оскорбленный Владимир Игнатьевич решил перехитрить Мурзика. Привёл собаку по кличке Рекс, который должен был показать, что справится лучше. Но Рекс увидел толпу, начал повизгивать и быстро спрятался за памятником. На беду конкурента, Мурзик спокойно взирал на этот позор.
С тех пор его называли “председатель”, а ещё появились лозунги вроде «Кошка-демократия: каждое ухо за народ!» или «Моя позиция — меньше крыс, больше сметаны».
Выборы, понятное дело, завершились с большим размахом. Да так, что теперь в Кувшиновке никто не обсуждает программы кандидатов, а больше шутят, чего бы ещё ждать от харизматичного кота. К вечеру подвели итоги: официального председателя выбрали, но главный приз зрительских симпатий ушёл, разумеется, Мурзику. Ну а сам кот потом ещё неделю прогуливался по деревне, ловя лучи славы.
Тот день в истории Кувшиновки стал праздником. С тех пор выборы начинались с провокационных взглядов на животных: ведь как ни крути, никто так не выражал волю народа, как Мурзик.
Машина времени.
Жаркое июльское утро в Кувшиновке началось с ревущего мотора. Евген и Южик, закадычные друзья с малолетства, притащили свой старенький “Урал” к забору. Мотоцикл был верный, хоть и дряхленький, но катал всё ещё, как надо. Одолел он не одну просёлочную дорогу и, судя по всему, собирался еще пожить. Парни пропадали вечерами в гараже, ремонтировали, подмазывали. Но вот одна беда — с бензином вечная напряжёнка. Денег отродясь не хватало.
Вырулили они на окраину деревни, газанули, почувствовав сладкий дух свободы, но едва отъехали пару километров, как мотоцикл чихнул, кашлянул и встал. Южик пощупал бак.
— Ну, всё, Евген! На пары едем! — выдохнул он, виновато глядя на товарища.
Евген предсказуемо махнул рукой:
— Я ж говорил, возьми бутылку бензина с собой. А ты всё: «Да хватит, да нормально!»
Постояли, потолкали мотоцикл к обочине. Посовещались, оглядев кругом знакомую кувшиновскую природу. Поле, лесок, пара домов вдалеке — и никого. У кого тут бензину просить?
— Стой, — вдруг осенило Южика, — У Серёги отец в командировке. Помнишь? Его “четвёрка” в гараже стоит.
— Ну? — прищурился Евген.
— Ну мы… Ну просто сольём чуть-чуть! Литра два, не больше. На дело же берём, не в корыстных интересах.
— А что, если Серёга не даст?
— Да даст он, он нормальный пацан! — уверенно отмахнулся товарищ и повёл напарника к дому Серёги.
Через полчаса они уже стояли втроём у низкого гаража. Серёга нервничал:
— А если батя узнает? Он-то у меня мужик строгий…
— Ну с чего узнает? — убеждал Южик. — Ты посмотри! Мы даже гараж за собой закроем, будто ничего и не было.
— Ну ладно… Только ты! Я не буду это делать! — воскликнул Серёга, решившись-таки на компромисс.
Машина отца — красная “четвёрка” — ничего не подозревая, стояла в гараже. Евген командным тоном начал раздавать задания:
— Так, Серёга, ты за руль садись. Только на нейтралку поставь, понял? Заведи её, а я шланг с карбюратора вниз спущу, в бутылку. Пока она на холостых порычит, мы бензину себе накачаем.
— Главное, не нервничай, — подбодрил Южик. — Дело-то пустяковое.
Серёга, взмыленный, сел за руль. Проверил ключ, повернул разок — “четвёрка” чихнула, но завелась. Только вот наставление про нейтралку, как назло, вылетело у него из головы. Машина стояла на передаче.
Едва Серёга отпустил ручник и открыл дверь, чтобы выйти, как “четвёрка” сама рванула вперёд. Гараж наполнился грохотом: машина врезалась в массивный верстак в дальнем углу! Из двери свалился испуганный Серёга, грохот поразил и двух мотоциклистов. Только подбежали, как увидели: капот у машины загнулся, масло капает, инструменты с верстака валяются.
— Ну, мужики… Это вообще! — еле выдавил Евген. — Караул просто.
— Что делать будем? — выпалил Южик, озираясь кругом.
Самое страшное было даже не то, что ещё отец Серёги приедет, а то, как бедный парень носился вокруг машины, схватившись за голову.
— Всё! Мне конец! Батя меня убьёт! Закатает прямо в этот проклятый верстак! — причитал Серёга, с ужасом осматривая мятую “четвёрку”. Он никак не мог остановиться, в панике бегая туда-сюда.
Друзья стояли, понурив плечи. Мотоцикл был забыт, бензин, ради которого и начался весь этот цирк, даже не попал в бутылку.
— Может батя не заметит? — с безнадегой прошептал Евген.
— Ну, ты это… Извини, — негромко пробормотал Южик. — Думали, как лучше…
— Лучше? — взвыл Серёга. — Лучше было бы машину времени иметь! Вернуться на полчаса назад, выбросить вас из гаража, и всё!
Тут все трое осели на разбросанные инструменты, думая, как теперь жить дальше. Машины времени не существовало, и это немного усложняло ситуацию.
Но зато появился повод посмеяться! Как потом подмечал Южик, эта нелепая история стала легендой. И каждый раз при встрече, за разговором, кто-то обязательно начинал:
— А помнишь, как Серёга о машине времени мечтал?
Где-то в шутках, где-то в анекдотах, бедная “четвёрка” жила своей новой жизнью, оставаясь в воспоминаниях. Ну а выговор от Серегиного отца был знатный!
Три товарища.
На тихой улочке, где каждый свой, жили-были три товарища: Сашка, Колян и Толян. Мальчишки они были шебутные, с фантазией, но больше всего на свете любили они чужое, будто оно вкуснее. А из всей округи сладчайшими для них были… яблоки Петровича. Красные, наливные, ароматные — у него в саду росли такие, что любой заглядывался. Ну, конечно, в своем-то огороде у Сашки штук пять яблонь — но что там за плоды? Зелёные, кислые, будто лимон грызёшь!
И вот, как-то теплым августовским вечером, когда солнце уже за лесок закатилось, шоркались трое друзей во дворе у Сашки, пинали старые банки у забора и скучали.
— Слышь, Колян, — начал задумчиво Сашка, приподымая кепку набекрень, — А чего это у нас хлеб-то всегда твёрдый, а у Петровича всегда свежий?
— Так у него и корова вкуснее дышит, — засмеялся Колян.
— А яблоки у него… ну прямо барское дело! — вставил Толян, самый молчаливый из них, но к яблокам особую тягу имел, — Может, того… дерзнем?
Все трое переглянулись, начали разгораться глаза, как у котенка перед блюдцем молока. План созревал в головах — добраться до чужого сада.
***
Ночь была звездная, темнота кромешная. “Авось не заметит!” — успокаивали они друг друга, перелезая через деревянный забор. Толян первый скользнул с шорохом на другую сторону, за ним прыгнул Колян, а замыкал операцию Сашка. Подперли лестницу к хилой яблоне в центре сада и начали свой великий грабёж. Сначала забивали яблоки за пазуху, потом и вовсе в сапоги пихать начали.
— Ты, Толян, полезай наверх, там больше, — шепнул Колян.
— Там пауки! — испугался тот, но полез, со скрипом, добавляя себе героизма.
И всё бы ничего, вот только решил Петрович на ночь глядя в сад выйти прогуляться — а тут трое детских силуэтов мелькают, как лисы. Подошёл тихо, со спины. В одной руке вилы держит, а в другой фонарь.
— Эй! А ну стой! — крикнул Петрович что есть мочи.
Сначала Колян, потом и Сашка, забыв про свой авторитет, как побегут кто куда. Толян с ветки свалился прямо в куст крыжовника — едва не попался, но успел в последний момент за забор перемахнуть.
По дороге домой троица жалостливо хрипела.
— Ну, Сашка, хорошая идея была, блин! — пыхтя, бурчал Толян.
— Да ты бы быстрее ноги перебирал. Петрович меня чуть своей вилкой не накормил, — огрызнулся Сашка.
***
Наутро Петрович, начистив сапоги и пригладив волосы, отправился прямиком к Сашкиным родителям.
— Иван, ты сына своего воспитывай нормально! — шибанул он с порога. — Яблоки мои воровать? Это кто ему позволил, а?!
— Да ну ладно, дети, они ж это… шалят… — пробовал дипломатично отмахнуться отец, но когда услышал цифру украденного, то лицо пошло краснее свёклы.
— Саша! Иди сюда, паршивец! Ты чего у Петровича яблоки вытаскивал?! — голос грозный, как гром.
— Да они вкусные, — пробурчал виновник и опустил голову.
— Ну-ка, дождись меня дома, приду вечером — разберусь с тобой! — приказал отец.
В тот вечер Сашка получил ремня, да так, что дальше мечтать о садовых приключениях уже не хотелось. Но все же затаил обиду на Петровича.
— Жалко яблок ему! — думал он, лежа на своей койке, подушкой вытирая слезы.
***
Через пару дней трое товарищей снова встретились у Сашкиной калитки, на этот раз с целым коварным планом. Решили надеть дедовские штаны и залатанные фуфайки и снова к Петровичу в огород отправиться.
— Ну чего, пацаны? Берём с собой вилы и караем помидорки? — шепотом сказал Колян. У него после прошлого провала храбрости уже поубавилось.
— Не надо вилы. Будем кататься по огороду в фуфайках! Вред ему нанесём по самое хозяйство. Пусть знает! — уверенно зашипел Сашка.
Сели они на велосипед (втроём, как-то примостились) и покатили к злосчастному саду.
Когда наступила ночь, троица перешла к активной фазе своего коварного плана. Дело было не таким простым, как казалось в их буйных детских головах, но обида на Петровича дошла до полного сумасбродства.
— Сашка, если он еще раз с вилами выбежит? — тихо спросил Колян, спотыкаясь о дедовскую фуфайку. Она была длиннее положенного и волочилась за ним, будто свадебный шлейф. — Может, домой пойдем?
— Мы на этот раз не украсть, а проучить! — уверенно заявил Сашка, у которого на лице читался святой огонь мести. — Завалим его помидоры и все, вот тогда пусть нас помнит!
— А если он к нашим родителям пойдет? — ёжился Толян, который до сих пор чесал плечо, на которое в прошлый раз приземлился с ветки.
— Подумаешь! — огрызнулся Сашка.
***
Перелезли они снова через скрипучий забор. На этот раз все было тихо: в доме не горел свет, двор пустел, только ветер шуршал по листве. Петрович явно спал. “Самое время для мести!” — подумал Сашка, осматривая стратегию нанесения сельскохозяйственного ущерба.
— Толян, ты чего стоишь, трясёшься? — шептал Сашка. — Ложись на грядку да катайся! Ты, Колян, вон за те помидоры берись, работай аккуратно, а я тут у перцев устрою землетрясение!
И началось веселье. Троица поочередно бросалась то на грядку с помидорами, то каталась по моркови и укропу.
Дело быстро перекочевало в любимую часть садовых угодий мальчишек — к яблоням. Все наливные яблоки, висящие на ветвях, им мило улыбались в свете луны. Только в этот раз никто их воровал не собирался. План был искусно бесполезным: надкусить все яблоки, но оставить их на деревьях.
— Это для зубастого Толика! — хихикнул Колян и швырнул яблоко прямо Толяну в спину. Тот сделал вид, что не заметил, и укусил сразу три яблока на нижних ветках.
Вскоре деревья из красивых и аккуратных превратились в горькое зрелище. Каждое яблоко было надкусано, с них стекал липкий сок, а вокруг трёх товарищей лежали ошмётки упавших плодов, словно на поле боя.
— Ну что, пацаны, сделали дело? — довольно спросил Сашка, стряхивая землю со штанов. — Вот теперь посмотрим, как он своим помидорам порадуется!
***
На свободу они рванули, как молнии, предвкушая, как завтра всем расскажут про свою победу над злобным соседским садом.
Утром Сашка лениво потягивался в своей кровати, как вдруг слышит знакомый голос с улицы:
— Саша! ВЫХОДИ! — кричал тот самый Петрович. — Я ОТЦА ТВОЕГО УЖЕ ПОЗВАЛ! ВСЕХ ПОЗВАЛ!
В окно выглянула мать, за ней отец. Телега, натянутая доверху поломанной ботвой и битым урожаем, красовалась посреди двора. Рядом вновь стоял разгорячённый Петрович.
— Иван, ну это же ни в какие ворота не лезет! — орал он Сашкиному отцу. — Мои помидоры ВСЕ раздавлены! Морковь… это вообще не морковь, а ПЕРЕЦ, Иван, — он замолчал, потому что от злости едва хватало слов. — А ЯБЛОНИ?! Ты посмотри, КАЖДОЕ яблоко надкушено!
Пока Сашкин отец угрюмо смотрел в грозное лицо соседа, к калитке подошли Толян и Колян. Замерли мальчишки от страха, шелохнуться не могли с места.
— Ну что, Сашка, довыступался? — хрипел Колян. — Теперь точно вилами получим!
— А вдруг нас пронесет? — шёпотом заикнулся Толян.
Но судьба уже давно решила иначе. Через пять минут Сашка снова шел в дальнюю комнату — на “разговор” с кожаным ремнём, а Колян и Толян побежали получать свою “дозу воспитания” дома.
Деревенская молва разнесла всё за час. С той поры троице надолго запретили свой нос из дома высовывать, да только из окон выглядывать и гонять банки за забором.
А Петрович на свой сад поставил чучело… но не простое, а сделанное из бабушкиной старой фуфайки. Для устрашения хитрых хулиганов и других деревенских “героев”!
Охота на дядю Колю.
Зимой в Кувшиновке вечера тянулись долго, а развлечений было мало. Снег скрипел под ногами, улицы были почти пустыми: кто возле печки греется, кто телевизор смотрит. А четверым друзьям, Женьке, Сереге, Саньку и Лехе, такие тихие вечера совсем не нравились. Сидели бы дома, но то ли дух авантюрный взыграл, то ли просто скука заела — решили пойти прогуляться.
Катать снежки, кого-то ими закидать — самая традиционная для зимы шалость. Удары по заборам да старым калиткам быстро надоели. Тогда Леха, улыбаясь, предложил:
— А давайте дядю Колю развлечём?
Дядя Коля был местным отшельником. Жил он один возле старого детского садика. Хозяин он был ворчливый, строгий.
Долго решать не пришлось. Набили карманы снежками да пошли вглубь деревни, к маленькому домику дяди Коли. Первый снежок полетел в оконное стекло, за ним второй, третий. В доме зажёгся свет.
Похоже, дядя Коля уже встал с дивана. И впрямь, дверь хлопнула, на крыльце появился внушительный силуэт.
— Ах вы бездельники! Совсем оборзели, окна мне разобьёте! — возмущённо кричал он, но это только развеселило друзей. Они начали обкидывать его снежками, ловко перебегая между сугробами. Дядя Коля побежал за ними, а мальчишки в рассыпную.
— Стойте! Я вам покажу, как снег бросать! — кричал он, размахивая руками. Но куда ему в его годы тягаться с ловкими подростками. Через несколько минут дяде Коле это надоело, он вернулся домой, прихватив по пути лопату, будто бы для устрашения.
— А вдруг как догонит да задаст жару? — шепнул Санек, но Серега заткнул его:
— Да он старый, задохнётся, пока до нас добежит.
Когда все утихло, друзья решили действовать хитрее. Женька сунул руку в карман и достал старый целлофановый пакет.
— Щас поржем, пацаны! Положим это у ворот, да и снова кинем снежками!
Все без слов одобрили идею. Быстро побросали снег поверх пакета, тщательно скрыв ловушку, а сами снова пошли кидать снежки в окно. Дядя Коля не заставил себя долго ждать. Он выскочил на крыльцо, к воротам бегом, а там — хрясь! Как шлепнется, да на всю деревню отборным русским матом завопит!
— Ах вы негодяи! Ну я вам… — он поднялся, отряхнулся, и вот тут своё слово сказала его лопата. Нет, дяде Коле она не особо помогала, но её вид сразу заставил ребят рвануть прочь изо всех сил.
Свернули за ближайший сарай, упали в снег, беззвучно хохочут. Дядя Коля, видимо, понял, что догонять их — бессмысленно, и ушёл обратно в дом. А мальчишки решили больше не рисковать, да пошли шариться по деревне. Быстро они заскучали и решили по домам разойтись.
Стоят в закоулке, прощаются и вдруг слышат шаги, насторожились. На улице, как ни в чём не бывало, появился сам дядя Коля. Он подошёл ближе и спросил:
— О, ребятки, а вы тут никого не видели? Таких, лет четырнадцати, ростом вот таких? — показал рукой на уровень.
Женька, едва сдерживая смех, ответил:
— Не, дядь Коль, не видели. Мы вот просто идём, гуляем.
— Ну ладно, если увидите — передайте им, что я их быстро найду! — пригрозил он, делая нарочито строгий вид.
Дядя Коля поплелся в сторону дома, а ребята же, отдышавшись от очередного приступа смеха разошлись по своим домам: хватит на сегодня приключений.
Впрочем, каждый из них знал, что завтра найдут новую жертву.
Зимние вечера в Кувшиновке даром не проходят!
Когда ночь касается деревни.
Зимний закат в нашей деревне наступает рано — будто белые дали не выдерживают солнечного света дольше положенного. День был морозный, и небо до этого часа сохраняло ровный, холодный, почти серебристый оттенок, но теперь над горизонтом всё начало меняться. Закат пришёл неслышно, как медленный вздох. Лёгкие тени, что прежде лишь намекали на скорый уход света, вдруг стали длиннее, гуще.
Откуда-то из глубины холмов поднимался густой алый свет, будто из самой земли, растекаясь ленивыми мазками по белоснежным просторам. Мерцание заката было бледным, с оранжевыми и розовыми полосами, которые плавно растворялись в спокойной синеве.
Деревня будто замирала, оглушённая этой тишиной. Узкие улочки покрывались толщей снежного настила, который в это время переливался под косыми лучами, словно кто-то рассыпал миллионы крохотных кристаллов. Холодный воздух казался хрустальным, настолько чистым он был!
Где-то на Кооперативной улице, утопая в снегу почти по колено, спешил домой из леса человек — плотная фигура в старом тулупе, за спиной хворост для печи. Ветки стучали ему по спине в ритм каждого шага, а снег скрипел под его валенками особенно звонко.
Из труб неспешно струился светлый дым, который моментально принимал серебристый цвет, заворачиваясь в кружева на фоне яркого, готовящегося угаснуть заката. Над деревянными избами парил запах свежесрубленных дров, костра и замёрзшего воздуха.
В таких местах жизнь подчинена законам зимы — всё должно быть сделано до темноты, и потому за крохотными окнами можно было увидеть, как занятые домашними хлопотами женщины суетятся, выглаживая рукава на рубашках своих мужей.
Кувшиновка потихоньку готовилась к ночи. Издалека донёсся звук детского смеха: неподалёку от замёрзшего озера, белого и гладкого, как фарфор, детвора ещё состязалась в том, чья самодельная ледянка скатится быстрее по засыпанному снегом склону. Они верещали от восторга, разбрасывали снежинки в воздухе, и потом солнце ударяло в эти снежные облака так, что казалось, будто все вокруг обсыпано сверкающей пылью.
Рядом, никем не замеченный, на дороге прохаживался отяжелевший, старый пёс. Его массивные следы, ведущие куда-то глубоко в густую ночь,оставались на снегу.
Закат тем временем угасал. Последние румяные блики прощались с деревьями на том краю леса, что, как стена, поднимался за окраиной. Чёрные контуры снежных ёлок и тяжёлых берёз опускались в холодный сумрак; уже сейчас первые звёзды начинали показывать свои ледяные лица.
Наступала та самая глубокая зима, в которой есть своя волшебная прелесть. Ночь искрилась серебром — свет луны, высоко зависшей поверх всей этой неподвижной картины, падал на землю с такой ясностью, что снег, заваливший крыши, дорожки и даже старый забор колхозного сарая, практически светились.
Всё стихло. Иногда глухим эхом раскатывался протяжный скрип входной калитки. Окна тех немногих домов, где ещё не легли спать, стали по-настоящему уютными — из-за ставен и занавесок просвечивал мягкий, янтарно-жёлтый свет. Кто-то подшивал что-то сидя у лампы, кто-то протягивал замёрзшие ладони к кружке с чаем из летних трав. Эти мгновения были простыми, но бесконечно настоящими.
А за деревенскими окнами накрывала ночь — глубокая, темная. Вокруг стоял мир, наполненный тишиной, бескрайним холодом и каким-то неуловимым, зимним покоем.
Прекрасно! Жизнеутвердающе! 😀
Очень атмосферные рассказы! Потрясающе художественные описания рождают в голове сразу картинку в мельчайших подробностях! Спасибо автору за замечательные рассказы, в которых живет душа!
❤️❤️❤️