Поезд медленно пробирался сквозь утренний туман, рассекаемый лучами солнца. Пейзаж за окном дрожал, будто размытый акварелью: жёлтые поля, тёмные перелески, маленькие деревушки, чьи крыши поблёскивали от росы. Наступало утро, но не то радостное, свежее, которое зовёт на новый день, а сдержанное, будто погружённое в тишину.
Пьер сидел у окна, не отрывая взгляда от меняющих друг друга картин.
Воспоминания были рассыпаны в его голове, как обрывки писем, разорванных и разбросанных по полу. То, что было когда-то домом, теперь казалось сном, далёким, расплывчатым, неузнаваемым.
Он думал о родных улицах.
О вымощенной брусчатке, по которой он бегал босиком в детстве.
О лавке месье Ривье, пахнущей свежим хлебом и кофейными зёрнами.
О старом фонтане на площади, где он с братом пускал бумажные кораблики.
Он закрывал глаза – и всё оживало, но стоило их открыть, и перед ним вновь оказывались только серые стены вагона, пассажиры, уткнувшиеся в газеты или молчаливо глядящие перед собой.
Возвращение…
Куда?
Тот ли дом ждал его? Или лишь его подобие?
Поезд замедлил ход, стучащие ритмы колёс стали реже, глуше, тревожнее.
Он глубоко вдохнул.
Когда он уезжал на фронт, ему было восемнадцать…
Теперь он стал другим.
Тот, кто садился в поезд тогда, человек с юной душой, полной надежды, остался там, в окопах, среди руин, среди ночей, когда земля дрожала от взрывов.
Теперь оставался только он – человек, перескочивший через время, смотрящий на своё прошлое издалека, словно на чужую жизнь.
Где-то в углу вагона заплакал ребёнок.
Мать начала нежно его укачивать, шепча что-то ласковое.
Детский плач вывел его из водоворота мыслей.
Он взглянул в окно. На перрон.
Люди толпились у выхода. Поезд остановился…
Он сделал глубокий вдох и медленно, очень медленно поднялся.
Взяв свою сумку, он шагнул в новую жизнь.
***
Воздух был влажным, наполненным запахами осени – прелых листьев, дыма из каминов, редких капель дождя, впитавшихся в землю. Пьер шёл по мостовой, слыша под ногами глухой звук шагов. Эти улицы были ему знакомы, но с каждым шагом он всё больше чувствовал, что возвращается в город, которого больше не существует.
Когда он покидал его, здесь кипела жизнь. Уличные торговцы громко зазывали покупателей, дети бегали по площади, размахивая бумажными вертушками. Окна кафе ярко сияли, за столиками сидели люди, звучал звонкий смех. Теперь всё казалось приглушённым, смятым, как старая фотография, пролежавшая в ящике слишком долго.
Он шёл, не торопясь, впитывая в себя образы.
Фонарь у булочной месье Лефевра – некогда яркий, теперь потрескался, стоял в разводах пыли.
Окна бывшего книжного магазина – пустовали без вывески.
Старая церковь, возле которой обычно собирались торговцы цветами, теперь высилась молчаливой громадой, будто скорбела вместе с городом в траурную минуту.
Он свернул за угол – и увидел свой дом.
Здесь он остановился на минуту.
Старый каменный фасад. Чуть обветшавшая деревянная дверь, когда-то ярко-синяя, а теперь потускневшая, с облупившейся краской. Ворота во двор, покрытые ржавчиной, слегка приоткрыты.
Как долго он держал в памяти видение родного дома.
Он мог бы закрыть глаза – и увидеть его до мельчайших деталей, но сейчас, когда он стоял перед ним, некое невидимое препятствие не давало ему сделать шаг.
Когда-то дом жил. В нем жили и стучали сердца, мелькали силуэты, горели жёлтые лампы, в воздухе витал запах ужина, а скрип деревянных половиц отзывался эхом в каждой комнате.
Теперь же его единственным гостем стала тишина.
Он поставил сумку на землю, провёл пальцами по дверной раме.
Дерево обожгло холодной ясностью.
Один человек сказал ему, что дома не имеют памяти. Часто они переживают своих хозяев и не хранят ничего ценного из того, что осталось в прошлом.
Но он знал, что это не так.
Не так. Не так.
Эти стены хранили всё, все из невидимой ныне жизни – шёпот разговоров, смех, плач, грусть. Всё, что когда-то было и называлось жизнью.
Он вытащил ключ и дрожащими пальцами вставил его в дверной замок.
Раздался глухой щелчок, и дверь легко поддалась.
Он сделал шаг в полумглу комнат.
***
Шагнув внутрь, Пьер ощутил, как воздух дома коснулся его лица. Он ощутил прохладу и тишину. Дверь за его спиной захлопнулась с лёгким скрипом. Он не спешил, словно находился в предчувствии глубоких переживаний.
Глаза его привыкали к сумеречности помещений, и постепенно он стал различать очертания.
В прихожей на стене он увидел криво висящее зеркало, покрытое слоем пыли.
В отражении он увидел себя — худощавое тело, бледное лицо и впалые щёки. Всё здесь оставалось таким же, как прежде, но в то же время изменилось, встречая его, как гостя, холодно и отчужденно.
Сделав шаг, он услышал, как скрипнула половица. А за этим звуком, едва уловимо в его сознании пронеслось эхо старых шагов, когда-то звучавших в этих стенах.
В гостиной всё было покрыто слоем пыли. Стол, за которым они сидели полной семьёй, теперь казался огромным и безжизненным. На его поверхности застыли следы алых пятен от вина и воска свечей. Пьер помнил, как отец по вечерам поднимал бокал с улыбкой, и как мать поправляла перед зеркалом волосы перед приходом гостей, как его брат шутил, незаметно пряча ложки от Пьера, чтобы тот нарочно сердился.
Теперь оставались обрывки воспоминаний.
На камине по-прежнему стояли фигурки, которые когда-то собирала его мать. Маленькие фарфоровые статуэтки, покрытые тонким слоем пыли. Он провёл пальцем по одной из них — белоснежная балерина с отломанной рукой. Он помнил, как это случилось: он уронил её в детстве, а после долго прятал осколок, думая, что мать разгневается, но она лишь рассмеялась и в шутку назвала его неуклюжим.
В кухне он увидел приоткрытое окно, тонкая занавеска слабо шевелилась на сквозняке. Он провёл рукой по деревянной столешнице. Здесь когда-то пахло выпечкой, мукой, горячим молоком. Он словно слышал далёкое эхо маминых шагов, её голос, напевающий тихую мелодию.
Внезапно он услышал стук сверху.
Пьер замер.
Нет, ничего, тишина.
Но звук не показался ему…
Он поднялся по лестнице на второй этаж.
Двери в комнаты слегка приоткрыты, словно приглашают его.
Вот спальная родителей. Кровать, застеленная, но покрытая серым налётом времени. На прикроватной тумбочке старая лампа с опрокинутым абажуром. В углу стоит стул, на котором когда-то висел отцовский плащ.
А вот и комната брата.
Он вошёл внутрь.
Здесь пахло плесенью, но сквозь этот запах проступал едва уловимый аромат дерева, бумаги и старого табака.
Книги на полках – разбросаны, открыты на случайных страницах, словно кто-то читал их в спешке и забыл расставить.
Пьер взял одну….
Книга о морских путешествиях.
Брат мечтал стать капитаном. Капитаном дальнего плавания.
На круглом столе в углу комнаты лежала маленькая коробка.
Он открыл её.
Внутри покоилась старая записка.
«Если меня не будет, ты найдёшь меня здесь».
Подписи не было, но он узнал почерк брата.
Его сердце сжалось…
***
Пьер стоял у двери, ведущей на чердак, и чувствовал, как сердце замедлило ход. Казалось, что само время в доме подчинялось иному течению бытия. Оно не текло вперёд, а застыло, в тенях, на стенах, в звуках, которые казались отголоском чужой речи.
Он толкнул дверь.
И скрип разорвал тишину.
Лестница, деревянная, узкая, крутая, ведущая в полумрак. Вверху слабый свет пробивался сквозь небольшое окно под крышей, едва освещая деревянные балки и паутину в углах. Всюду запах старой бумаги, дерева, чего-то затхлого и далёкого.
Он поднялся, медленно, ступень за ступенью.
Ничего, кроме сундука в углу и пары полок с книгами. Большая пыльная простыня, прикрывающая что-то массивное.
Но взгляд его сразу остановился на столе.
На нём лежала выцветшая фотография.
Он подошёл ближе, поднял её…
Давнее изображение семьи.
Мать, отец, брат. И он – ещё ребёнок, в полосатой тельняшке и берете, сидящий у отца на коленях. Серьёзный, задумчивый, не по возрасту взрослый взгляд.
Он провёл пальцами по изображению, будто мог на ощупь вернуть его к жизни.
Внутри него что-то дрогнуло.
В этом доме, в этих стенах, он рос ребёнком. Он смеялся, плакал, мечтал. Здесь жили все его воспоминания, а теперь они смотрели на него, словно фантомы, ожидающие своего часа в тенях.
Его взгляд коснулся другой вещи.
Старых часов.
Круглый корпус, тёмное дерево.
Они стояли на полке, покрытые толстым слоем пыли.
Время на них замерло.
Ровно на часе, когда мир рухнул.
Когда пришли немецкие оккупанты.
Когда дом опустел.
Когда всё изменилось.
Он сжал эти часы в руках.
Время нельзя повернуть вспять.
Нельзя вернуть, нельзя обратить…
Пьер сделал глубокий вдох.
Прошлое не исчезает, если о нем помнят.
Он осторожно положил часы на место, положил фотографию в карман и посмотрел в окно.
Город за стеклом по-прежнему жил своей жизнью. Но теперь у него была надежда – надежда начать все с начала.