Поезд двигался через осенний пейзаж, рассекая плотный холодный воздух. Колёса размеренно стучали по рельсам, но Том слышал в этом ритме отголоски совсем иных звуков – пушечные залпы, крики, предсмертные стоны. Он не мог от них уйти, даже теперь, когда война осталась позади.
Он сидел у окна, опершись локтем о подлокотник, и смотрел, как тянутся серые холмы, редкие деревья, покрытые последними золотыми листьями. В груди ощущалось пустое призрачное пространство.
Он ехал… Домой…
Как это непривычно, невероятно, фантасмогорично.
На стекле проступало его отражение – заостренные от постоянного напряжения черты лица, карие глаза, немного потерянные, в которых читалась усталость. Когда-то в них играла родником жизнь, но теперь от неё осталась лишь тень. Он невольно дотронулся до щеки, провёл пальцами по щетине, словно пытаясь убедиться, что всё ещё существует. Что он – есть.
Рядом кто-то перевернул страницу. Шелест бумаги пробудил его.
Он взглянул.
Через два места от него сидела девушка. Молодая, лет восемнадцати, в легком сером пальто, с тёмно-каштановыми волосами, мягко падающими на плечи. Она читала книгу, держа её легко, но внимательно, словно вчитывалась в нечто по-настоящему важное, что могло открыть для неё новые грани.
Её лицо излучало спокойствие, умиротворенность, но в нём таилось что-то ещё – весьма неуловимое, но притягательное. Том смотрел на неё дольше, чем следовало, и, будто почувствовав его взгляд, девушка отвлеклась от чтения и подняла глаза.
Их взгляды встретились.
Она смотрела на него пристально, но не с явным любопытством, а с чем-то иным – с интересом, который нельзя назвать навязчивым. В её взгляде не было жалости, страха или удивления.
Она медленно наклонилась, достала из портфеля блокнот, карандаш. Несколько секунд изучала его лицо, после чего начала рисовать.
Том почувствовал это. Он не видел рисунка, но ощущал её взгляд – лёгкий, скользящий по его чертам, изучающий, будто она пыталась разгадать тайну, заключённую в его глазах, в резких линиях его профиля.
Он глубоко вдохнул и прикрыл глаза.
Поезд шёл дальше, оставляя позади деревья, исчезающие в тумане, длинные холмы. Время, казалось, замедлилось.
Он вздрогнул.
Открыл глаза и встретился с её взглядом.
Серые, глубокие, с оттенком чего-то едва уловимо детского – чистого, светлого.
— Простите, — сказала она, улыбнувшись. Голос её был мягким, с лёгкой ноткой смущения. — Я… нарисовала вас.
Она развернула блокнот, показывая ему рисунок.
Он взглянул…
И увидел самого себя – но не того, кого привык видеть в отражении зеркала.
На рисунке запечатлелось его лицо – с той же усталостью, теми же тенями под глазами. Но в нём было и нечто большее. Он не мог сразу понять, что именно, но почувствовал: образ говорил о нём то, чего он сам не хотел принять.
— Это я? — спросил он хрипло.
— Да, — спокойно ответила она.
Он долго смотрел на рисунок, потом перевёл взгляд на неё.
— Том, — произнёс он.
— Элис, — представилась она.
А поезд двигался дальше.
***
Элис говорила легко, с теплотой, естественно. Она не расспрашивала о войне, о невзгодах, о потерях, но говорила о жизни – о книгах, о картинах, о путешествиях, о любви к жизни. Она рассказывала о том, как едет к тёте в Йоркшир, о том, что любит дождь и запах старых библиотек.
Её голос звучал как музыка, напоминая о чём-то далёком, утерянном, почти забытом.
Том слушал ее речи, как мелодию забытых звуков.
Иногда он отвечал. Коротко, просто, робко, но с каждым разом всё менее отстранённо.
— Когда человек долго живёт в темноте, — сказала она, — его глаза привыкают к ней.
Он молчал.
— Но это не значит, что света не существует.
Он посмотрел на неё.
— Свет живет и в твоем сердце, — добавила она.
А поезд тянулся, разрезая осень, увозя их сквозь вечность тумана.
Том вдруг осознал, что больше не смотрит в окно – он полностью растворился в ней.
Он замечал, как она поправляет волосы, как чуть склоняет голову, когда слушает его, как в уголках её губ прячется едва уловимая улыбка.
И впервые за долгое время он почувствовал в груди жизнь.
***
Когда поезд остановился, Том поднял её чемодан и вышел следом.
На перроне пахло углём и только прошедшим дождём. Воздух был холодным, пропитанным поздней осенью.
Элис повернулась к нему.
— Спасибо, Том.
Он кивнул, не зная, что ответить.
И тогда она вдруг шагнула вперёд, встала на цыпочки и легко, почти невесомо, коснулась его щеки губами.
Что-то в нём дрогнуло.
Она отступила, посмотрела на него.
И впервые за долгое время его лицо озарилось улыбкой.
Настоящей спонтанной улыбкой.
Элис улыбнулась в ответ.
А затем развернулась и ушла, растворившись в толпе.
Том остался стоять на перроне.
А свет медленно возвращался туда, где прежде место заняла тьма.