Её добрые глаза с вожделением смотрели на меня; по цвету они совпадали с безмятежной гладью бирюзового океана, на фоне которого она сидела. Космическая гармония. Её миндалевидной формы глаза, обрамлённые длинными ресницами, тонкие волнистые брови, на которые ниспадали смолисто-чёрные волосы чёлки, слегка приоткрытый ротик с ещё не тронутыми любовью бледно-розовыми губками, вызывали во мне трепетное волнение и дрожь в голосе. Юная, она одним только своим возрастом превращала меня в бессильное существо. И можно было не смотреть на неё, а всего лишь ощущать рядом, даже с закрытыми глазами, даже в ночи, чтобы начинать испытывать неуёмное, бушующее внутри чувство нежности. Не зная, что такое стеснение, не ведая ни про этические нормы, ни про этикет, она слушала мои рассказы, не отрывая от меня глаз; и всё время трогала мою кисть, рисуя на ней кончиками пальцев короткие волнистые линии и восьмёрки. Тактильное общение между малознакомыми людьми было привычным способом коммуникации в её среде. Я долго не мог привыкнуть к такому поведению, — к её неожиданным прикосновениям; и каждый раз вздрагивал и каменел, когда она дотрагивалась до меня или, вдруг, неожиданно начинала смахивать с моего лица паутинку или пух, или поправлять ворот рубашки.
Мы разговаривали на похожих языках и понимали друг друга с полуслова. Мне нравилось с ней общаться. Она умна и обо всём так интересно и вдохновенно рассказывала, что хотелось слушать её вечно. Её имя состоит только из гласных букв. Оно такое мелодичное, лёгкое, и звучит так необычно. У них все имена собственные состоят только из гласных букв.
— Ты умеешь летать? — спросила она.
Я посмотрел на синее… нет, скорее, на сиреневое небо. Облака, огромные розовые клубы ваты, медленно проплывали над нами; такие низкие, что, казалось, стоит подпрыгнуть, и можно рукой отщипнуть пучок.
— Умею, — ответил я, щурясь от непривычного белого света звезды под названием Аию. — Скажу даже больше: я лётчик.
— Это что?
Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Я когда-нибудь научу тебя летать по-настоящему.
Она смотрела на меня, как ребёнок, не понимая, о чём я, и переспросила:
— Как это, по-настоящему?
— Как птицы.
— Я боюсь прыгать с такой высоты, как наши братья.
— Нет, не так. — Я перевёл взгляд на утёс и летающих над океаном людей с самодельными крыльями. — Как птицы, только с другими крыльями. И высоко-высоко, над самими облаками.
— Мы так не умеем. — Она с опаской посмотрела на облака.
— Научитесь, — с уверенностью провидца ответил я. — Обязательно когда-нибудь научитесь.
***
Её, похожую на Землю, мы обнаружили случайно. Планета находилась в 24 световых сутках от газового гиганта Эфта, седьмой по счёту планеты молодой звезды-гиганта Талия, что на краю галактики Андромеда. Незнакомка одиноко синела на дальней двенадцатой орбите от своей звезды. Никто никогда, даже зонды, не видели её, неприметную. Всех астрономов занимала Эфта, размером с наше Солнце, и соседняя с ней микропланета, расположенная в зоне обитания, под названием NK8/45. Неофициально её нарекли двойником Земли (из-за сходства по цвету атмосферы), и называлась она «Земля 2».
Нас с Мэлом отправили в это длительное путешествие с одной целью: найти место, пригодное для жизни и переселения. «Пусть она будет размером с Луну. Главное — кислород да небольшой кусок суши. Если на ней окажутся непокорные человечки с антеннами на головах, мы их быстренько урезоним парочкой водородных бомб, — напутствовали нас великие мира сего: сам президент и его свита из индустриальных магнатов и банкиров. — Страна вас отблагодарит. Вы и ваши семьи будете первыми переселенцами, кто вместе с нами покинет Землю».
Не знаю точно, с чего вдруг им срочно приспичило покинуть Землю, но они целых пять лет вбухивали в эту программу триллионы долларов. Хотя не трудно догадаться: их спешка связана с гибелью Солнца. Вот и клюнул петух в задницу, когда парниковый эффект дал о себе знать — средняя температура атмосферы подскочила на шесть градусов по Фаренгейту буквально за два года. И дело тут не в экологии, — это просто стареет Солнце. За последние десять лет оно на немножко — примерно на пару миллиончиков миль — растолстело. Но, слава богу, процесс расширения притормозился. И хотя в запасе ещё есть пара миллиардов лет, с постоянным потеплением климата и таянием полярных льдов жизнь на планете превратится в выживание.
Вот они свои задницы и спасают от вездесущей жары и парилки. Жить в теплице не хочется, и толстосумы быстренько вложили деньги в секретный проект: космическую программу «Земля 2». Инженеры создали сверхмощный двигатель, спроектировали звездолёт, а астрономы подыскали планету, по всем параметрам похожую на нашу, на которую можно было бы переселиться. Такая не нашлась, к сожалению, ближе, например, в Млечном Пути, — но обнаружилась на шестой по счёту орбите звезды Талии в соседней галактике Андромеда. Там же располагались и многие другие объекты, которые нам следовало изучить на предмет обитания. Но звезда Талия — ближайшая к нам, хотя в своей галактике она одна из самых отдалённых от центра её. NK8/45, на которою нас направили, находится в зоне обитания, и если на ней будет суша и присутствовать кислород, она официально станет называться «Земля 2». Звезда, на орбите которой она «живёт», совсем молодая, по сравнению с нашим стариной Солнцем, — Талии всего лишь три миллиарда лет.
Сомневаюсь, что они переселят на неё всех жителей Земли. Не уверен даже, что они нас-то с Мэлом возьмут с собой: самим бы хватило места. Ну да ладно. Мы выполняем свой долг. Это наша работа. Покинут Землю, скорее всего, только избранные, определённое количество особей: сотня-другая миллиардеров, в число которых будут входить политики и всякие тайные правители планеты. Естественно, в первую очередь они прихватят с собой прислугу, так сказать, трудовой персонал, состоящий главным образом из инженеров, строителей и всяких научных сотрудников, медиков да биологов. Жизнь-то на новом месте надо будет начинать с начала — с нуля. А плотников на новом месте может не оказаться. Поэтому следом придётся запускать грузовой корабль (его строительство, кстати, уже начали, когда мы улетали) с половыми тряпками, туалетной бумагой, молотками и топорами.
Время в пути составляет ровно восемь лет сто шестьдесят пять дней, благодаря сверхсветовой скорости. Это туда. Столько же обратно. За это время, пока мы с Мэлом будем летать и изучать незнакомую (или незнакомые) планету, они построят ещё пару межпланетных кораблей, плюс грузовой небоскрёб, и сразу же стартанут, как только мы дадим «добро», отправив данные в Центр управления миссией. Вряд ли об этом старте сообщат в СМИ, и уж наверняка не будет зрителей, как обычно, при запуске с мыса Канаверал. Всё будет шито-крыто. Осведомлённых — минимальное количество. Недовольных или болтливых уберут или заткнут им рты в два счёта. Никому не нужна всеобщая паника. Нам же, пешкам, ничего не говорят. Народ мало что понимает и не в курсе событий, происходящих вокруг них (я про науку, про парниковый эффект). Всякая разная просачивается информация, которую скрываю от нас. Существует мнение, что причина парникового эффекта не в загрязнении атмосферы, а из-за естественного расширения Солнца. Но зачем лишний раз создавать напряжение в обществе, нагнетать панику, порождая всевозможные фобии, зачем? Пусть человечество остаётся в неведении и выживает самостоятельно, как огурец на тепличной грядке — вот как они рассуждают. Засрали, говнюки, планету, а теперь драпают, как трусливые подонки. Когда народ прочухает правду, они давно уже будут обустраиваться со своими семьями на новом месте в соседней галактике.
После исследования Эфты, в газовой атмосфере которой похоронили два зонда, мы направились к её соседке — новоявленной «Земле номер 2». Сблизились. Никакой синевы и схожести с нашей Землёй ни я, ни Мэл не заметили. Сделали пару витков и сбросили зонд, который утонул в плотной перине облаков, окутывающих всю планету, и единственное, что он успел нам передать, — всего лишь несколько фотоснимков с изображением тумана и один единственный показатель: 194.3°Ф.
И всё..
Земля пребывала в разочаровании. В Центре — траур. Да и мы с Мэлом расстроились, потому что планировали передохнуть на поверхности: хотелось размять косточки, выйти из корабля. Восемь лет взаперти, шутка ли! А теперь ещё столько же обратно.
Но не успели мы покинуть талийскую систему, как из Центра пришло сообщение: необходимо вернуться, чтобы изучить ещё один объект — планету, расположенную на дальней, двенадцатой от звезды орбите, и возможно попадающей в область зоны обитаемости. Ранее на неё не обращали особого внимания, считая отдалённым спутником или астероидом огромного размера. Астрономы сделали расчёты и предположили, что климат там должен быть менее жаркий, чем на NK8/45. Хотя бы на порядок ниже.
Президент и банкиры ежедневно выходили с нами на связь, всё подбадривали, сулили золотые горы, если мы найдём им пристанище. Будто мы боги всемогущие, и всё зависит только от нас. Их занудное «ну как там?», «ну что там?», «а есть ли там золото или нефть?» — раздражали нас с Мэлом.
Что ж, мы направились к этому объекту. Это оказалась и правда планета. Причём такая красивая и синяя — ну точно копия нашей Земли. Нам с Мэлом даже взгрустнулось: такой она была похожей на нашу, родную. Визуально несложно было определить, что на ней есть атмосфера и что климат там спокойный; в проталинах облачности виднелась и суша с коричнево-зелёными участками земли, и необычайной бирюзовости океан. Состояла она из одного огромного материка, занимающего почти половину планеты, и океана. Оставалось проверить на давление, температуру и обитаемость. Радоваться не спешили, по опыту знали: первое впечатление зачастую обманчивое.
Так как последний многоразовый зонд мы потеряли на NK8/45, теперь необходимо было опускаться на поверхность одному из нас на пилотируемом спускаемом аппарате. Счастливый билет выпал мне, хотя я — командир, и должен оставаться на борту. Но пользуясь служебным положением и тем обстоятельством, что у Мэла дома осталась семья, я категорически настоял на своей персоне. И никаких «нет».
— Не задерживайся, Сэм. Если там будут красотки, передай им, что ты не один, — пошутил Мэл.
— Я им расскажу, что у тебя есть жена и дети, — ответил я, усаживаясь в тесную кабину капсулы модуля. — А вот сам на пару вечерков зависну, если там поблизости окажется паб. Не переживай, Мэл, прихвачу тебе инопланетянку.
Посадка была мягкой, на прибрежную зону, на песок.
В отличие от зондов, нашпигованных датчиками и фото-, видеокамерами, этот модуль никакой аппаратурой оснащён не был. Всё оборудование находилось на мне, на скафандре. Настраивать датчики, производить съёмку я должен сам. Но я не торопился их включать: меня заворожил мир снаружи.
Через иллюминатор просматривался берег океана с зеленоватой, прозрачной водой при полном штиле. Вдалеке возвышался высокий меловый утёс. Летали птицы: значит, есть воздух.
Я выбрался наружу и отстегнул шлем — просоленный морской воздух, насыщенный незнакомыми мне ароматами, распространился по всем клеточкам тела и наполнил меня ободряющим эликсиром. Воздух точно на Мальдивах, только во стократ чище и, если так можно сравнить, вкуснее. Я разомлел. Огляделся. Красивое место. Ярко зелёные листья деревьев слепили глаза; жёлтый мелкий песок, словно золотая пыль; иссиння-изумрудная вода океана; вдали берег возвышался и перерастал в утёс из меловых пород; необычной раскраски птицы — всё указывало на то, что это поистине райское место.
— Ну, как ты там, Сэм? — голос Мэла вернул меня на… ха, хотел сказать на Землю (хотя, чего там, так оно и есть, на планету, похожую на нашу). — Всё в порядке?
На вершине утёса, в паре миль от места посадки, различил группу людей, направляющихся ко мне. А из лесного массива, напротив, показались несколько человек в одинаковых разноцветных туниках. Это были мужчины и женщины — люди. Точно такие же, как мы, лишь незначительно отличаясь лицом, но чем именно, я не смог понять. Как туземцы, впервые увидевшие иноземца, они боязливо, но с любопытством, медленно, осторожно приближались ко мне. Я живо представил себя Миклухо-Маклаем, сошедшим на берег Новой Гвинеи, и расслабился — Слава богу, у них в руках ничего не было. И пока они ещё не подошли, я расстегнул скафандр и стянул его с себя: пусть видят, что я такой же, как они. Не хотелось напугать их собой. Явно, им никогда раньше не приходилось видеть той металлической штуковины, из которой я вылез, как из кокона доисторической бабочки.
Подойдя ближе, они не столько удивлялись мне, сколько костюму, который я снял с себя, и модулю позади меня. Мужчины с интересом рассматривали и трогали корпус, но внутрь боялись залезать, опасаясь подвоха. Женщины старались поднять тяжёлый скафандр и ощупывали его, переворачивая.
— Ну что там, Сэм? Ты как? — хрипела рация.
Люди переглянулись, решили, наверное, что голос Мэла, это мой собственный голос.
— Норма, Мэл… Будь на связи. Позже… — ответил я, наблюдая за… туземцами (поначалу я называл их так).
Но это были люди. Самые обыкновенные, такие же, как мы. Смуглые, красивые люди. Те же волосы, носы, уши, такое же строение тел, тот же голос и, что удивительное, такая же речь. Только их язык был малопонятный и неразборчивый. Но половина букв, ей-богу, была из английского алфавита. С трудом, но я понимал, о чём они говорили. Точно так же мы определяем, о чём говорит годовалый младенец с набитым овсяными хлопьями ртом. Уже вблизи я лучше рассмотрел их лица и понял, чем они отличались от наших, земных, — выражением. Они были — добрые, понимаете? Добрые. В глазах «инопланетян» не было не то, что неудовольствия или хмурости, они просто излучали тепло и доброту.
Это тронуло меня до глубины души. Я давно не видел таких искренних лиц и такого добродушия.
— Здравствуйте, — поприветствовал я.
Они отвлеклись от изучения аппарата и одежды и уставились на меня. Потом заулыбались. Видимо их рассмешил мой корявый (для них) английский.
Затем один из мужчин протянул мне руку для пожатия. Следом остальные поочерёдно подходили, и мы обменивались рукопожатиями. А потом они стали расходиться кто куда, потеряв ко мне и к модулю всякий интерес. Одни вернулись в лес, другие пошли на утёс, на вершине которого толпились люди. Что они там делали, у меня не было возможности разглядеть.
Я размялся, потянулся, пару раз присел, а когда привык к притяжению, присел на ступени модуля.
Через время подошли двое мужчин и три женщины: принесли завёрнутые в пальмовые листы кусочки мясной мякоти с какими-то варёными зёрнами.
Мы долго общались, пока я ел. Из разговора выяснил, что живёт их здесь много, и ещё больше на далёких отсюда землях. А такого, как я, они никогда не видели. Судя по самодельной глиняной посуде, по их одеянию, орудиям труда и жилищам, я сделал вывод, что они не примитивные, а просто ещё нецивилизованные люди.
Следующие четыре дня я изучал новый мир, удаляясь далеко вглубь континента и поднимаясь на вершины ближайших невысоких нагорий, откуда хорошо просматривались окрестности. Ко мне пришло понимание того, что эти люди, — это сообщество, — находится на своей ранней фазе цивилизационного развития. Одним словом, они, это мы — земляне, только жившие за пять, а то и за десять тысячелетий до постройки египетских пирамид и образования римской империи. Для меня это о-очень далёкий период: лет, эдак, миллиарда три назад.
Хотя живут они по законам первобытнообщинного строя, интеллект и самосознание у них находятся примерно на уровне знаний древних греков. Они строят себе лодки, умеют выкладывать из камня жилища. И всё у них есть; и всё у них прекрасно; и всё у этих людей ладится; и не знают они, по-видимому, ни про горе, ни про печаль, не присуща им ни жестокость, ни алчность. Как-то мерно протекает их жизнь; и все они счастливы: живут спокойно, без всплесков ликования и ажитации. Просто тихо, мирно живут, как будто боятся спугнуть своё счастье шумом (или внеземным вторжением).
Все дни во время моего путешествия по континенту мне никто не мешал. Наоборот, все с удовольствием помогали, чем могли. О еде я уж не говорю. И отовсюду, — как от людей, так и от воздуха планеты, — исходило Добро. Даже от зверей и зверушек. Они здесь кругом живут, мирно соседствуя с ними.
Раз в день я выходил на связь с Мэлом, и каждый раз ему врал.
— Дружище, ещё пару дней…
— Никак и правда пляжный бар нашёл?! — поначалу смеялся коллега.
— Если бы, — отвечал ему, — то и тебя позвал бы.
— Какие там условия? — Об этом он каждый день меня спрашивал: его постоянно теребили из Центра.
— Я в скафандре. Можешь представить, каково здесь.
— А чего тогда тянешь? Возвращайся, да валим домой, — раздражался напарник, когда я третий день гулял по поверхности «зловещей», с моих слов, планеты.
— Забрёл далеко. Изучаю на наличие минералов, собираю пробы. Сегодня или завтра вернусь, — передавал я, находясь в это время в хижине, специально построенной для меня на тенистом берегу океана. — Здесь мало кислорода, трудно дышать.
Мэл переживал за мою безопасность, и всегда торопил.
Вскоре у меня появились друзья. А на пятый день — подруга.
Оаоу — такое у неё имя. Мы с ней часто гуляли по берегу, разговаривали. Таких добрых глаз, как у неё, у земных женщин давно уже нет. Были когда-то, миллиард лет назад, а теперь нет. Индустрия, постоянный труд ради денег, испорченная экология, болезни, ко всему этому, парниковый эффект и жестокость, — сделали грубым наших женщин. Да и всех людей в целом.
Здесь ещё не знают про войны. И оружия тут нет. И далеко им ещё до архимедов и коперников, до цезарей и президентов, до парового двигателя и компьютера.
Оаоу приходила всегда под вечер, и мы подолгу сидели на крыльце моего жилища. Оттуда хорошо виден утёс, на котором каждый день веселятся молодые люди. Обрыв нависает над океаном, и парни поочерёдно прыгают с трёхсотфутовой высоты, нацепив за спину что-то типа мини-крыльев дельтаплана.
— Оуоу, зачем они это делают? Они же рискуют разбиться.
— Как птицы! — она смеялась надо мной, думая, что я глупый, потому что не понимаю этой игры. — Они пробуют летать. Как птицы. Внизу вода, они не умрут, если упадут.
— Ветер снесёт их и ударит об утёс или о камни внизу, — предостерегал я.
— Они выбирают тихий день, без ветра. Это смелые люди. Не все умеют летать, как птицы. — Оаоу вглядывалась, где над океаном кружился очередной смельчак. Он парил в воздухе, расставив в стороны бутафорские орлиные крылья, и в какой-то момент его приподняло потоками горячего воздуха и перевернуло: «лётчик» опрокинулся на спину, сложил крылья и спикировал, погрузившись в пучину, как в перину.
— Мы уважаем смелых, — с грустью произнесла Оаоу, — и не плачем по ним. Мы гордимся ими. Но иногда они погибают.
— А зачем им это? — поинтересовался я и понял, что сказал глупость: сам же мечтал в детстве стать лётчиком и в десять лет прыгал с оврага со старым грузовым парашютом, который мои друзья держали за края раскрытым. Мы нашли его недалеко от военного полигона.
Оаоу посмотрела на меня и рассмеялась снова.
— Почему ты надо мной смеёшься?
— Ты глупенький, — она погладила мой висок.
Я сдержал гордыню. Знала бы она, о чём ведаю я и моя цивилизация. Их пока не удивляют новшества. Никого уже не интересует модуль, который стоит, как изваяние, и пылится уже неделю. У них пропал к нему интерес. Только дети возле него играют.
— А там, где ты живёшь, есть смелые люди? — спросила Оаоу.
— Есть. – Я подумал про себя и Мэла и вздохнул, вспомнив, что мне пора возвращаться.
— Вы играете в птиц?
— Когда-то играли… давно. — Припомнилась история самолётостроения и братья Райт. — Теперь мы в другие игры играем. Знаешь, что такое самолёт?
— Са-мо-лёт, — повторила она по слогам и помотала головой.
— Когда-нибудь я покажу тебе, как он выглядит.
— А твои земли красивые?
— Красивые. — Тут я сделал паузу, вспоминая Землю и подбирая слова характеристики, которыми можно описать её. — Раньше были красивые. Как у вас. Сейчас уже не так. У нас грязно и шумно.
— Почему?
— Индустрия…
— Что это?
Теперь улыбнулся я.
— А ты знаешь, что такое война, Оаоу?
Девушка повторила это слово и ответила, что не знает.
— Вы счастливые. — Я лёг на спину и поднял руки к синему небу. — Вы счастливые.
— Какие?
Она даже не знала этого. Воистину они здесь счастливые.
Я рассматривал её лицо, как картинку. Оаоу, смущаясь, мило улыбнулась и замешкалась, стесняясь о чём-то спросить. Я ждал, всматриваясь в её бирюзовые, как океан, глаза.
— А ты улетишь обратно?..
— Мэл! — Я первым вышел на связь, когда стемнело, а Оаоу вернулась в деревню. — Мэл.
— Да, Сэм. Ты где?
— Извини, что…
— Меня тут…
— Кх, кх, — кашлянул я: это был условный сигнал, если мы не хотели, чтобы наш разговор записывался или прослушивался. «Кх», значит переключиться на внутреннюю связь, и можно спокойно говорить о чём угодно и о ком угодно.
Послышался щелчок переключателя тумблера.
— Сэм, что там с тобой? — Он был зол. Понимаю: сидеть неделю в одиночестве, не иметь полной информации обо мне, кому ж этакое понравится. — Меня замучил центр. Они хотят результатов, просят параметры, параметры. Что там у тебя?
— Мэл…
— Жить там можно? — он перебивал меня. — Да, нет — что им ответить? Они не дают мне покоя…
— Мэл, погоди. Всё нормально. — Мне его надо было успокоить и перестроить на новую информацию. — Ты же мой друг, Мэл? Так?
— Сэм, ты о чём? Возвращайся! Что им передать?
— Мэл, извини… Я остаюсь.
В эфире молчание.
— Извини. Я долго решал… хотел убедиться…
— Сэм, ты с ума сошёл? Возвращайся, не глупи.
— Мэл, если ты настоящий друг и настоящий человек, ты поймёшь меня…
Молчание.
— Я тебе не предлагаю, у тебя семья… Но я остаюсь.
— Сэм! Зачем? — его голос стал спокойнее. — Что случилось? Ты нашёл гуманоидку?
— Вот теперь я узнаю тебя, напарник! — В душе я желал, чтобы он остался со мной.
— Что там у тебя случилось? Почему такое решение?
— Я остаюсь, дружище. Здесь всё хорошо. Как на Земле. Представь нашу планету на три миллиарда лет назад, когда зарождалось общество. Так и тут.
— Там есть живые? — Он присвистнул.
— Мэл, ты не поверишь, но это всё равно как попасть в прошлое. В чистое, не изгаженное прошлое. Ни денег, ни заводов — просто живут, не ведая про войны и раздоры.
— Ничего себе.
— Прошу тебя, поклянись, что не сообщишь об этом в Центр. — Мэл некоторое время молчал. — Пообещай, что никто не узнает про эту место, дружище.
— Сэм, ты хорошо подумал? Ведь обратного пути у тебя уже не будет.
— Мэл, пообещай мне. Я не хочу, чтобы они испачкали её.
— Я тебя понимаю. — Напарник знал мой характер: переубедить меня в чём-то трудно. — И в то же время не могу поверить.
— Здесь всё кристально чистое, Мэл. И люди чистые. Они… они как дети, понимаешь. Здесь добрый мир.
— Я понял тебя, командир. Значит, это твоё окончательное решение?
— Да.
— Не могу привыкнуть к мысли, что возвращаться буду без тебя.
— Здесь есть будущее, Мэл. — У меня наворачивались слёзы. — Пообещай мне, что они не прознают про этот райский уголок.
— Обещаю, — грустно, но уверенно ответил Мэл. — Эти засранцы никогда не появятся тут, можешь быть спокоен. Пусть прячутся на своих Багамах… или ищут другое место в космосе…
— За которое надо будет ещё побороться, — продолжил я, — если там окажутся зелёные и злые человечки, прежде чем уложить свои толстые задницы на лежаки.
— Верно.
Мы задержано посмеялись.
— Модуль я буду поддерживать в рабочем состоянии, рацию буду постоянно заряжать от солнца… Тьфу ты, от их, конечно, звезды. Я не настаиваю, Мэл, но, если что, жду тебя. Если надумаешь, я заберу тебя…
— Нет, — он наотрез отказался. — Викки, дети… Нет, я не смогу. Я скучаю.
— Я поэтому и не настаиваю.
У меня покатились слёзы. Я последний раз разговаривал с землянином.
— Передавай всем привет, Мэл. Придумай что-нибудь… насчёт моей гибели.
Мэл вздохнул.
Мы попрощались, и он улетел.
Восемь лет назад.
— Ты вернёшься в свой мир? — она повторила вопрос.
Я посмотрел на утёс, на летающих над океаном людей.
— Нет, Оаоу, не вернусь. Я остаюсь здесь.
Её реакции я не видел: меня заворожил уверенный бреющий полёт одного из смельчаков, который ловко находил потоки горячего воздуха и умело планировал, как бывалый лётчик.
— Почему ты остаёшься? — Это был и не вопрос, и не утверждение. Мне показалось, это её была просьба.
Возвращаться туда, думал я, где всё давно испорчено аморалью, в этот грязный и суетливый мир, где правят деньги, секс и наркотики, и всем заправляет пара сотен толстосумов, — я не хотел. Земля изживается. Климат меняется, грядёт глобальное потепление. Эти извечные военные конфликты, теракты религиозных фанатиков-сумасшедших — будь они прокляты их же богами, — от которых никому покоя нет ни в прессе, ни на телевидении, ни в жизни; эта политика, полемики, грязь, ложь… Сыт по горло. Ну почему людям неймётся, жить мирно не хочется? Надоело всё до чёртиков: и деньги, и пыль, и города. Нет, делать мне там нечего.
Если бы знать точно, что вернусь сюда в следующий раз, может и…
Но я на сто процентов уверен, что они не возьмут меня с собой. «Свой» рулевой давно ждёт штурвал.
— Мне нравится твой мир, Оаоу.
«Пилот», подросток семнадцати лет, размахивая самодельными крыльями из пальмовых листьев, летел в нашу сторону вдоль береговой линии на высоте тридцати футов. Из последних сил он размахивал руками, удерживая себя в воздухе. Я отметил его умение планировать и находить нужные потоки, чтобы как можно дольше продержаться на лету. «Будь в этом мире самолёты, из него получился бы хороший пилот», — подумал я.
— Мой брат, – закричала Оаоу, – это мой брат, Еия! Э-эй!..
Мальчишка махнул нам «рукой-крылом» и, потеряв равновесие, завалился набок, и с высоты десяти футов упал в воду недалеко от берега. Вынырнул, засмеялся, счастливый, и поплыл к берегу, оставив намокшие, поломанные «крылья» в воде.
— Почему он тебе нравится, наш мир? — переспросила она.
Я посмотрел на утёс. Очередной «лётчик» отделился от толпы, разбежался и прыгнул с обрыва; над его спиной выросло что-то прямоугольное, похожее на парус; ветер наполнил его и раздул, как парашют, притормозив ускорение: пилот плавно полетел, медленно опускаясь к воде.
«Братья Райт, — подумал я. — Когда-то точно так же всё начиналось».
Потом повернулся к Оаоу. Предвкушая счастливое будущее, находясь в мире прошлого, я ей ответил, почему хочу остаться:
— Потому что у вас ещё всё впереди.
***
Я восьмой год живу здесь. Не жалею, что остался. Нисколько. Живу с Оаоу, у нас четверо красивых детей. Старший весь в меня, с голубыми, земными глазами. Постоянно просит сделать ему самолёт. Будущий лётчик.
Я много путешествую по материку. Изучил, по моим подсчётам, треть континента. Составляю географическую карту планеты. Везде, где бы я ни был, живут добродушные и мирные люди.
Единственное, что мне портит настроение, это мысль о том, что сюда могут явиться земные гости. Если Мэл тогда проболтался, то наверняка они, не дождавшись его возвращения, рванут сюда. Прошло почти восемь лет. Весь путь составляет ровно столько же. Если им всё с самого начала известно, то они уже на подлёте к Ельпиде — так я назвал эту планету. А если Мэл вскроется по прилёту, а он наверняка уже приземлился, то в запасе есть ещё восемь лет.
Теперь живу в ожидании. Успокоюсь, если в течение года никого не будет.
С таким настроением я жил до вчерашнего дня.
А вчера глубокой ночью мой покой нарушила рация. Спустя восемь с половиной лет молчания, скрипящий звук помех разбудил и напугал меня до чёртиков. Шлем от скафандра, куда она встроена, я храню на видном месте, над выходом из хижины. Всё, думал, приехали переселенцы.
Но на связи, слава господу, был Мэл. Он на полпути передумал и решил вернуться ко мне. Было плохо слышно, я толком не разобрал причину его решения не возвращаться на Землю (я, было, подумал, что случилось неполадка с кораблём). Сегодня вечером он выйдет на орбиту Ельпиды, а ближе к полуночи я его заберу. Благо, модуль все эти годы поддерживал в рабочем состоянии. Как чувствовал, пригодится ещё.
Последнее, что расслышал, перед тем как прервалась связь, Мэл повторил знакомые мне слова. В день расставания я ему их говорил тоже.
Он сказал:
— Сэм, я хочу жить в мире, где всё впереди… где есть будущее.
КОММЕНТАРИИ:
Илья (Sunday, 12 August 2018 14:48)
Своевременно и написано здорово.
#1
Дмитрий (Sunday, 15 July 2018 20:34)
С удовольствием прочёл все рассказы Олега – так проще его называть.
Спасибо что так образно поднимаете очень важные темы!