Расположение духа было ниже некуда. С самого моего пробуждения всё пошло наперекосяк. Бессонница уснула лишь под утро, и в итоге – проспала. Спешка только раздражала, усугубляя минорность настроения.
Навигатор привёл меня в небольшой московский дворик. Первая мысль оказалась абсолютно правильной: двор давным-давно толком не убирался. Сугробы снега, мусора, собачьего…. Как тут не вспомнить могучий, русский, богатый на эпитеты язык. Тем более генетику никто не отменял. Как говорил мой отец, кадровый офицер, в армии матом не ругаются, в армии матом разговаривают. Кое-как припарковав свой микролитражный автомобиль Peugeot 107, я вышла и тут же провалилась в рыхлый снег. Вспоминая всех «святых», направилась к многоэтажному дому, где заметила дворника. Тот неспешно и даже вальяжно чистил тропку, которая тянулась через сквер вглубь двора. Возмущение бурлило камчатским гейзером.
— Любезный, — окликнула я горе-работника.
Он резко обернулся, тем самым невольно сбил мой настрой на словесную полемику. Бородка, усы, густые брови, из-под которых на меня смотрели чёрные, как виноград, глаза. Молчал.
— Почему так плохо работаешь? Почему вместо того чтобы очищать двор от снега, пробиваешь никому не нужную тропинку? — я привожу тут литературный текст моего гневного выступления. На деле мой спич изобиловал ненормативной лексикой.
Дворник по-прежнему молчал, не выражая никаких эмоций. Я подумала, что он совсем не понимает русский язык.
— Понятно, неразумное дитя диких степей. Понаехали! — и очень смачно выругалась.
— Император Пётр I боролся с матершинниками, — неожиданно заговорил азиат на чистом, без всякого намёка на акцент, русском языке. — Особо злостных сквернословов ждало прожигание языка. — И вновь принялся чистить тропинку.
Я опешила от такого поворота и буквально впала в ступор. Услышала, как хлопнула дверь, и поспешила к дому, чтобы беспрепятственно пройти в подъезд. На крыльце стояли две старушки, явно собираясь в магазин.
— Смотри, Петровна, нам опять Бухара тропку почистил, — сказала первая.
— Славный парень, — отозвалась вторая. — Что бы мы без него делали?
«Бухара! Значит, я не ошиблась. Азиат. Узбек», — мелькнула мысль.
— Отвратительно работает ваш славный дворник, — не выдержала несправедливости, возмутилась. — Посмотрите на ваш двор. Это же помойка какая-то!
Старушки переглянусь между собой, и самая бойкая ответила мне:
— А Бухара не дворник! Он просто нас, стариков, жалеет.
— Дворника у нас уже два месяца нет, — добавила вторая. — Пошли, Петровна, сейчас свежий хлебушек завезут.
Обиделись. Ну и ладно. Я вошла в подъезд. Долго звонила, но никто не открывал. Прильнула к двери, в квартире царила абсолютная тишина. Снова чертыхнулась. Договаривались же на девять часов. Глянула на миниатюрные часики и заметила, что они стоят. Достала мобильный телефон. Ё-моё, время было только восемь часов. Вот и вся причина бешеного утра и плохого настроения. Вернулась на улицу, села в машину и постаралась успокоиться. Аутотренинг мне обычно помогал. Включила Вивальди, откинулась на спинку, закрыла глаза, погружаясь в нирвану.
Не успела оторвать палец от дверного звонка, как дверь гостеприимно распахнулась, и …
передо мной возник Бухара. Картинка мгновенно сложилась в голове.
— Бухарин Александр Григорьевич!?
— Проходите, — он посторонился, пропуская меня. — Извините, у меня там каша подгорает. Вы завтракали? — поинтересовался он уже из коридора.
— Я не завтракаю, — ответила я громко. — Только кофе.
Прошла на небольшую кухню, где хозяйничал Бухарин. Огромного роста, с большими волосатыми руками он смотрелся немного комично. Казалось, что он и сам чувствует неловкость, ибо одним неосторожным движением способен разнести всю кухню вдребезги. Я поспешила присесть за столик, чтобы не мешать ему.
— Кофе на голодный желудок очень вредно. Сейчас мы манную кашу с комочками поедим, потом какао с пенками, — он широко улыбнулся. — Что в детстве ненавидел, теперь просто обожаю. Особенно тихий час.
Почему-то я не смогла отказаться. Наверное, чувствовала вину за утренний инцидент. Каша, в которой медленно таял большой кусок сливочного масла, вызывала дикий аппетит.
— Вы извините меня. Я вас приняла за азиата-дворника.
— А вы не ошиблись. Мама у меня узбечка, отец привёз её из командировки по восстановлению Ташкента. Сам я – коренной москвич. И лопатой по утрам работаю вместо зарядки.
Завтракали мы в относительной тишине. Я всё ещё исподтишка рассматривала хозяина, не понимая, как может этот брутальный мужик писать такие романтические, сентиментальные рассказы и новеллы. Просто в голове не укладывались в единое целое мои ассоциации с визуальностью.
— Я из издательства «Крокус», — пояснила я.
Он поднял на меня большие, чёрные, влажные глаза:
— Значит, и вы отказали? С какой формулировкой? Не формат?
— Патриархально и апокрифично.
— О, как! Даже страшно, — горько усмехнулся Бухарин.
— Лично мне симпатично ваше творчество. Доброе, светлое, оптимистическое. Всё то, что сейчас в огромном дефиците. Один только минус – совсем не прибыльный жанр.
— Мы все стали душевными инвалидами, — кивнул головой мужик. — Печально.
— У меня к вам деловое предложение, — начала я осторожно озвучивать настоящую цель своего визита, и он отреагировал мгновенно:
— Стать «литературным негром»? Угадал? Это не трудно. Вы – не первая и, думаю, не последняя. Не тратьте ни слова, ни нервы, ни время. Мой ответ однозначен: нет!
— Почему? — задала резонный вопрос.
Он потеребил большой ладонью затылок, задумался.
— Мне трудно это объяснить. Я – текстроверт. Я легко выражаю свои чувства, эмоции и мысли с помощью текста, а при личной встрече я – стеснительный и застенчивый молчун. Скажу только одно: литературная деятельность – это моя жизнь. Ни больше, ни меньше. И предавать самого себя за бутерброд с икрой я не стану.
Он встал и начал убирать со стола, давая понять, что разговор окончен.
— Ладно. Но почему вас нет ни на одном литературном сайте? — удивлённо спросила я.
— Был, — просто ответил он, намывая посуду. — Но потом я закрыл все свои страницы. Хвалили дежурными фразами, критиковали только завистники.
— И что дальше? Неужели вы наивно полагаете, что придут иные времена, и общество станет нуждаться в доброте, любви, взаимоуважении? — пришла моя очередь горько и саркастично усмехнуться.
— Что делать? — пожал он плечами. — Вот такой я неисправимый романтик. И исправляться я не намерен.
— А дальше?
Он резко обернулся и глянул на меня своими влажными глазами:
— И всё-таки я верю в человека. Я верю в человечество. Верю, что все мы пришли для того, чтобы творить добро. Патетика? Пафос? Да! Но я так чувствую! Я этим только и живу! — он помолчал пару секунд и улыбнулся. — К тому же, у меня страшная аллергия ни икру.
2024