1.
Николай знал, что старик остался без сигарет и выпивки, но выходить на улицу не спешил — там его ждали 32 градуса мороза и ослепительное январское солнце, великая тишина и мёртвое спокойствие. А дома натоплено, тепло.
Лёжа на кушетке под армейским бушлатом, Николай сонно думал о том, что не мешало бы наколоть дров для бани. И сбросить снег с крыши… «Всё это можно будет сделать потом, под вечер», — прошептала лень, и Николай молчаливо согласился с ней. Ему не хотелось вставать.
Он потянулся к табурету, вынул сигарету из пачки, чиркнул спичкой и закурил. Сизый дым сделал плавное сальто в солнечном свете и закружился в нём вместе с пылью.
Поглядев на потолок, Николай подумал, что неплохо бы разбавить тишину музыкой.
Он снова потянулся к табурету, включил телефон, на зарядку которого истратил вчера последние капли дизеля в генераторе, и уставился на экран. Сотовый бесполезен в этих краях, но иногда хоть время можно узнать и музыку послушать. Большего и не надо.
Когда логотип производителя исчез и Николай увидел дату, выяснилось, что четыре дня назад наступил 2015 год.
И снова в сознании возник образ старика, что в пятнадцати километрах отсюда коротает последние дни без сигарет и спиртного.
«Надо сходить», — вяло подумал Николай.
Выкурив полсигареты, он аккуратно затушил бычок в консервной банке и поднялся с постели, так и не включив музыку. Под скрипящими половицами запищала мышь.
На кухне царил полумрак — окно на две трети было завалено снегом.
«Вечером», — напомнила лень.
2.
Николай подбросил в печь поленце, нагрел воды в тазике и побрился, пытаясь разглядеть в куске зеркала своё отражение. Сумрак скрадывал черты, оставляя в зеркале общий овал лица. Можно было побриться в более светлой спальне, но Николай не посчитал нужным тащиться туда с тазиком. В конце концов, можно и наощупь, какая разница? Красоваться всё равно не перед кем.
Электричество ушло из посёлка шесть лет назад вместе со срезанными проводами. А потом отсюда точно так же ушли и люди. Последними уходили Нестеровы, его соседи.
Перед отъездом они оставили на двери дома Николая записку, и когда он вернулся с двухмесячной вахты, она поджидала его в пластиковой бутылочке, привязанной к ручке двери. Николай не стал её читать. Он лишь пожевал губами и бросил бутылку через забор. Она кувыркнулась и упала в измятый зайцами снег, где и лежала до сих пор, схваченная настом.
Побрившись, Николай положил в рюкзак трёхлитровую флягу со спиртом, две палки колбасы и кое-какую снедь, два блока «Примы», свечи и спички — всё это было куплено в единственном магазине Дальнего посёлка. Упаковав таким образом половину своих запасов, Николай поел вчерашнего супу и стал одеваться в дорогу. Оделся добротно, мороз не любит шуток: серый свитер с длинным горлом, толстые ватные штаны, бушлат, валенки, ушанка на голову.
На стене висело ружьё. К нему было всего шесть патронов, и Николай берёг их на самый крайний случай — с боеприпасами туго даже в Дальнем.
Бросил взгляд на него — брать или нет? — и решил оставить дома. Пищи пока хватало. Вместо ружья он взял охотничий нож, сунул его в голенище правого валенка и вышел на улицу.
3.
Он уходил из посёлка по давным-давно не чищеной дороге, сравнявшейся с некогда картофельным полем. За неделю оттепели снег подтаял, а с приходом морозов покрылся твёрдой коркой. Идти было легко. Мимо проплывали закопавшиеся в снег избы и домики. Магазин ещё месяц назад замело так, что исчезла дверь. Всюду петляли старые заячьи и лисьи следы. Были и свежие, едва различимые на твёрдом насте. Здание начальной школы темнело выбитыми окнами. Детский сад выглядел более опрятно, если не считать клочков меха в кроваво-снежном месиве на игровой площадке. Здесь кого-то задрали волки.
«Разгулялось зверьё», — отстранённо подумал Николай и посмотрел на кочегарку, что примыкала к школе. Ещё летом над ней возвышалась труба, видимая за десять километров, но осенью она рухнула на школьную крышу и сломала ей хребет. С тех пор посёлок окончательно затерялся в снегу уральской глуши — ни дыма, ни движения, ни трубы.
Хмыкнув, Николай вынул из кармана утренний окурок, поправил рюкзак и пошёл дальше.
Солнце сверлило глаза, заставляя глядеть себе под ноги.
4.
Он бездумно шагал по ровному полю, временами стирая иней с ресниц. Где-то под ногами — там, где из снега не торчали верхушки борщевика и молодых берёз, — тянулась грунтовая дорога. Справа и слева белел замёрзший лес, волной уходящий за горизонт далеко-далеко впереди. Снег хрустел под ногами, как яблоко. На небе — ни облака.
Николай запнулся на ровном месте и вздрогнул. Ему привиделось, будто он падает.
— Расту, — вслух сказал он.
Он прошёл уже километров семь и совсем не устал, словно всё это время падал сквозь космос. Только вот падают куда-то, а у него точки приземления не было. Старик в самом конце пути ничего не значит: он скоро умрёт, а лисы всё так же будут охотиться на зайцев, наступит февраль, а за ним — март. Ничего не имело значения… кроме, может быть, доброты.
Николай остановился, поёрзал ступнёй в валенке — чесалась — и возобновил движение.
Ему не было ни скучно, ни грустно, ни весело. Он чувствовал, что оторвался от земли и взлетел. Понимал, что может уже не приземлиться.
Солнце, снег и тишина усыпляли его. Приоткрытые губы мерно выдыхали пар, пушистой бахромой оседающий на воротнике, щеках и ресницах. В сознании плавали отдельные слова, но они никак не собирались в предложения. Мыслей не было. Не было даже ощущений. Космос.
Над головой пролетел ворон.
Это неожиданное движение сверху ударило по сознанию. Николай даже выругался, но потом рассмеялся над собой.
«Отвык, придурок», — подумал он, всё ещё улыбаясь.
Он становился на минуту и посмотрел назад.
Еле видимая цепочка следов петляла из ниоткуда в никуда.
Николай нащупал в кармане бушлата пачку, вытащил гнутую сигарету и закурил; дым смешался с чистым промороженным воздухом и бесследно растаял в нём. «Хорошо», — подумал Николай, повернулся, чтобы идти дальше и уставился прямо в карие волчьи глаза.
5.
Волк стоял в десяти метрах от него, с интересом разглядывая человека. Голова чуть склонена набок, уши навострены, — никакого страха, лишь природное любопытство.
«Так», — подумал Николай и заорал во все лёгкие:
— ГРОХОТАТЬ ТУБЕРКУЛЁЗ КРЫСОБОЙ!
Но волк не убежал. Он лишь поднял нос, принюхался и чихнул, мотнув кудлатой головой.
«Бешеный…»
Николай медленно отступил назад, расправил плечи и плавно расставил руки в стороны. Рюкзак съехал по спине и тяжело бухнулся в снег. Фляга внутри звонко ударила о железную кружку.
Волк удивлённо склонил голову набок, помялся немного и нехотя затрусил к человеку, поигрывая хвостом. Хищник достигал метра в холке, и был сильным — лопатки так и переливаются мускулами.
Расстояние быстро сокращалось, но Николай старался не делать резких движений. Стоит вздрогнуть или рыпнуться, выдать страх или агрессию, волк накинется без промедления. Николай снял с головы ушанку, сунул в неё левую руку, а правой вытащил нож из голенища.
Когда между ними оставалось три метра, волк бросил свои игры, молниеносно кинулся на Николая и сбил его на снег. Между человеком и зверем закипела лихорадочная борьба.
Николай успел подтянуть колени к груди и спрятать подбородок в воротнике бушлата. Левую руку он согнул перед собой, защищая лицо и горло. Вовремя — волк вцепился в неё и свирепо замотал головой. Зубы не прокусили толстую ткань ушанки с рукавицей, но сдавили запястье с такой силой, что захрустели кости. Николай зарычал от боли, ярости и страха. Его правая, вооружённая ножом рука искала амплитуду для удара и всё не находила: волк кружил вокруг него, рывками таская Николая по кругу. Щёки и лоб секло кристаллами снега; серая шерсть, свалявшаяся на боках и могучей шее колтунами да сосульками, лезла в лицо и мешала сосредоточиться. Николай несколько раз попытался ударить его ножом, но волк всё время уходил вправо, рисуя задницей человека окружность на мёрзлом снегу.
Уже через минуту этого противостояния Николай почувствовал, что обессилел. Жар поднимался от него тяжёлыми волнами и оседал инеем на волчьей шерсти. Волк же не устал совсем.
Вверху снова пролетел ворон.
Сердце Николая ёкнуло от острой тоски:
«Я сейчас сдохну, а он всё так же будет летать».
Умирать не хотелось. Руку дёргало и нестерпимо ломало; ещё немного, и волк просто перекусит её. Понимая это, Николай пошёл на уловку. Он почти перестал сопротивляться и расслабился.
Волк ещё несколько раз мотнул головой, отпустил руку Николая и тявкнул — на него напало игривое настроение. Он посчитал, что человек не сможет дать ему отпора. Виляя хвостом и повизгивая, зверь обошёл человека и весело укусил его за ногу. Потом ещё раз, уже сильнее. Не замечая, что дрожит, как высоковольтный кабель, Николай внутренне подобрался и резко перевалился с боку на корточки, отводя руку с ножом для удара.
Волк моментально отпрыгнул назад, склонил голову и глухо зарычал;
В следующую секунду он начал медленно огибать мужчину, выискивая брешь в его обороне. Зверь был достаточно близко, чтобы в секунду перегрызть Николаю горло, и слишком далеко для выпада ножом.
Мужчина собрал волю в кулак и протянул волку руку в истерзанной шапке.
Но волк не обратил на неё уже никакого внимания. Воспользовавшись тем, что человек раскрылся, он прыгнул и повалил Николая на спину. Через мгновение волчьи челюсти сомкнулись бы на бритом горле, но правая рука описала плоскую дугу, и нож по самую рукоятку вошёл в волчий бок.
В уши Николая ударил клокочущий рык, но последовал второй удар, и рычание вылилось в протяжный скулёж.
Николай не слушал. Он с оттяжкой вынул нож из раны, широко распоров её, и снова ударил волка. И снова. И снова.
6.
Он сумел подняться только с пятой попытки.
Утвердившись на трясущихся ногах, сунул руку в карман и вынул расплющенную пачку «Примы». Спичек не было — они валялись на снегу, половина высыпалась. Николай собрал их и закурил.
Никогда прежде он ещё так не уставал.
Выдохнув сизое облако, он осмотрел место борьбы. Пролитая кровь перестала парить и уже превратилась в лёд. Волк не двигался. Мужчина надел покоцанную шапку, снял рукавицу и внимательно осмотрел левую руку: она вся распухла и посинела ниже локтя, местами сочилась кровь. Похоже, пару переломов он заработал.
«Надо идти», — подумал он.
Николай надел рюкзак, сделал шаг, но тут его ноги подкосились, и он мешком бухнулся возлё мёртвого волка.
«Только отдохну немного», — сонно подумал он, и положил голову на неподвижный серый бок.
7.
Он проснулся через два часа вконец окоченевшим и испуганным. Волк под головой давно одеревенел. Стремительно вечерело — ядовитый закат уже воспалил небо.
«Что-то я засиделся здесь», — подумал Николай, торопливо поднялся и начал разминаться.
Тело реагировало болью, но оживало. Разогнав кровь, Николай надел рюкзак и быстрым шагом двинулся дальше.
Вскоре старый чёрт опрокинул Луну, и на Землю полились потоки сгущённой тьмы. Наступила ночь. Звёзды рассыпались по небосводу, как перхоть на вороте чёрного пиджака. В мороз они особенно колючие.
Мужчина брёл в темноте, пряча ошпаренное лицо в поднятом воротнике бушлата. Луна заливала окрестности сюрреалистическим фиолетовым светом. Пару раз Николай останавливался, чтобы отогреть горловину фляги и сделать глоток спирта.
Огонь плыл по венам и веселил сердце. Он ещё раз увидел ворона — чёрный силуэт, своим полётом закрывающий звёзды — и порадовался за него. На небе всё в порядке.
8.
В заброшенной деревне было темно, но чувствовался запах дыма. Николай нашёл нужный домик и забарабанил в дверь.
— Старик, открывай! Это я! Ты жив?
За дверью послышались шаги и глухой голос с трещиной:
— Коля? Ничего себе… Заходи давай.
— Рад тебя видеть.
Николай вошёл в натопленную избу и с блаженством погрузился в тепло, а дед улыбался, не веря в свалившееся счастье. Они закурили, присев у печки; огонь плясал на лицах, придавая им десятки выражений. Старик затягивался так, что сигарета трещала, стреляя искрами.
А потом они раскрыли рюкзак, накрыли нехитрый стол и выпили за Новый год.
Старик покуривал, рассказывая что-то, но Николай уже засыпал, как засыпал когда-то под звуки телевизора. Вспомнив, как холодно за окном, он плотнее закутался в бушлат и привалился к стене. Ему было хорошо.
«Отличная, всё-таки, штука — армейский бушлат», — подумал Николай.