…принёс, и ослабел, и лёг,
и умер бедный раб
у непобедимого владыки…
А. Пушкин «Анчар»
Этим сентябрьским на удивление солнечным днём собрались мы помянуть нашего сослуживца Дмитрука Андрея в годовщину его ухода из жизни. Он скончался от рака и лучевой болезни. Поминки – обычное явление в жизни людей, и о чём здесь, собственно, говорить? Меня же здесь поразил один факт. Но давайте всё по порядку.
Когда мы уходили и прощались с родными Андрея, ко мне подошла его дочь Олеся и сказала:
– Дядя Серёжа, можно мне с вами немного поговорить?
Я ответил согласием. Олеся увела меня в сторону от гостей и продолжала:
– Я видела выражение вашего лица, когда вы пришли на поминки и подошли к маме, и поняла, что вы ничего не знаете. А если что и знаете, то в искажённом виде.
– Я выслушаю тебя, – ответил я Олесе, – если это для тебя необходимо.
– Да, для меня это очень важно. Мама невменяема. Мне об этом тяжело говорить, но нужно, потому что уважаю вас. А этот ваш тяжёлый взгляд будет давить меня всю жизнь, если я вам не расскажу всю правду.
Прежде чем передать вам, читатель, рассказ Олеси, хочу сказать, чем был вызван тот мой тяжёлый взгляд, поразивший девушку. Когда я подошёл к Василине Назаровне, матери Олеси, поздороваться и выразить свои соболезнования, был поражён количеством золотых украшений на ней. На шее три золотые цепочки с золотыми кулонами разной формы, в ушах золотые серёжки с драгоценными камешками, на каждой руке по перстню и плюс ко всему массивный золотой браслет.
Вот что рассказала мне Олеся.
«Когда у папы обнаружили онкологическое заболевание, ему понадобилось лекарство, которое достать в России он не смог. Из той местности, где когда-то жила мама, было много эмигрантов в Канаде со времён гражданской и Отечественной войн. Через знакомых папа к ним и обратился. Лекарство прислали и сообщали, что планируют когда-нибудь посетить родные места. Но тут случилась Чернобыльская катастрофа. Их родные места попали в зону заражения. Тогда они решили не приезжать. Сообщали, что пока деревни ещё не разрушены, в одной из них можно забрать клад безвозмездно, чтоб не пропадал, если кто рискнёт, и указали, как клад найти. Вот папа и рискнул. Клад нашёл. Это были различные золотые украшения. Получил большую дозу радиации. В дополнение к своей онкологии заболел лучевой болезнью и вскоре скончался. Мне всё это не нравилось. Я не могла одеть на себя ни одну эту побрякушку.
Может быть, это вещи, отнятые военными преступниками, сбежавшими от правосудия в Канаду, у казнённых ими людей? Думала я. И однажды я убедилась в этом. Мне удалось открыть один медальончик. В нём на обеих створках эмалью были изображены две девочки Ида и Соня. Я сказала маме, что все эти украшения людей, погибших в Бабьем Яру. Услышав это, мама изменилась в лице, потрясла головой, как бы сбрасывая с себя какое-то оцепенение. Вроде что-то вспоминала, качая головой, как в знак согласия. Потом вдруг мотала головой, всё отрицая. Наконец, сказала: «Всё может быть». Тогда я предложила маме сдать всё в ломбард, а вырученные деньги передать в какой-либо детский дом. Мама сказала: «Сдавай, а вот эти не смей. Эти папа, рискуя своей жизнью, мне привёз». Вы видели сегодня на ней всё это «добро», повергшее вас в шок. С тех пор мама стала, я не скажу что невменяемая, а какая-то неадекватная в своём поведении. Взять хотя бы это постоянное одевание на себя в даты, связанные с папой, эти, с позволения сказать, украшения.
Я всё сделала, как говорила маме. Оставила лишь этот маленький медальончик с портретами девочек. Я решила отдать его в музей холокоста в Израиле. Вдруг, подумала я, свершится чудо, и кто-то их узнает, или ещё невероятней – кто-то узнает себя. В прошлом году я купила экскурсионный тур в Израиль и выполнила задуманное. Передала медальон в музей со словами – это медальон, видимо, погибших в Бабьем Яру в Киеве».
Я не прерывал рассказ Олеси вопросами, всё было предельно ясно. И только в конце задал один вопрос: «Как она объяснила в музее появление у неё этого медальона и свои предположения о его принадлежности к Бабьему Яру?». На что Олеся ответила:
– Я им сказала, что когда я в экскурсионном бюро оплачивала свой тур, ко мне подошла женщина и сказала: «Вы едете в Израиль, а у меня такой возможности нет. Я хотела просить вас передать в музей холокоста в Израиле вот этот предмет», и протягивает мне маленькую коробочку. Я говорю: «Посмотреть можно?» Она: «Да, пожалуйста». Я отвлеклась, открывая коробочку, а женщина в это время исчезла. В коробочке был медальон и записка о принадлежности его к Бабьему Яру. Мне поверили.
– Зачем ты мне всё это рассказала, Олеся? – спросил я.
– Я хотела, чтобы вы справедливо отнеслись к маме. А не зная правды, это невозможно. Вы же первый раз на таком мероприятии. Все другие уже привыкли к её неадекватности и не обращают на неё внимания, считают, что это такая её реакция на смерть папы. – Олеся помолчала немного, молчал и я. Потом она добавила, – и ещё, я хотела с кем-то поделиться этой болью моей души. Этим человеком оказались вы.
– Спасибо, – сказал я девушке, обнял её за плечи и добавил, – ты всё правильно сделала. Всё будет хорошо. А маму ты ни о чём не расспрашивай. У неё, видимо, с детских лет в сознании остались какие-то воспоминания, связанные с этими фашистскими зверствами. Она не может всё вспомнить и разобраться, ведь она тогда была ещё ребёнком. Когда началась война, ей было только шесть лет. Она кое-что видела, знала. Взрослые не во все эти ужасы посвящали детей, берегли их психику. Вот этот пробел в её памяти и гнетёт теперь. Старайся обходить эту тему стороной. Не сыпь ей соль на рану.
На этом мы и расстались, пожелав друг другу всего доброго. И договорились поддерживать дружеские контакты.
Я шёл на остановку трамвая, встречал людей моего возраста, возраста мамы Олеси, и думал: «Сколько бед принесла этим людям война, смертей, травм физических и моральных. Взять хотя бы мать Олеси. Прошло более шестидесяти лет, а психическая травма, нанесённая ей войной, дала о себе знать. Она не может разобраться в прошлом, но чувствует, подозревает что-то страшное. Эта неопределённость её и гнетёт». Будь она проклята война.
Шло время, я с Олесей поддерживал дружеские отношения. Иногда перезванивались, но встречались редко, и то в основном случайно. Иногда я интересовался, как себя чувствует мама. На что Олеся отвечала, что чувствует она себя неплохо. Чему я был искренне рад.
И вот однажды Олеся звонит и приглашает меня на юбилейный день рождения отца непосредственно к ним в дом.Я купил букет хризантем и в назначенное время прибыл. Меня встречала Василина Назаровна, озарённая счастливой улыбкой, в скромном приличном костюме без нагромождения всяких золотых побрякушек. Всё скромно и достаточно элегантно. Не стану описывать мои восхищения переменой образа этой женщины, скажу лишь, что я искренне порадовался за неё.
Из приглашённых был я один. В итоге нас было только трое. Когда закончились юбилейные «мероприятия», мы перешли к большому разговору о событиях, произошедших в их семье после нашей встречи на дне памяти папы Олеси. Разговор начала Олеся:
– Когда вы, дядя Серёжа, тогда после нашего разговора ушли, меня позвала мама и спросила, о чём мы разговаривали. Я не стала ничего скрывать. Рассказала, что меня поразил тогда ваш взгляд на маму, и всё вам рассказала о том времени нашей жизни.
– Сергей, – вступила в разговор Василина, – твой взгляд, тяжёлый, жёсткий. Я заметила его и всё поняла. Наконец-то, подумала я, появился человек, который посмотрел на меня как на здоровую дуру, а не как все другие смотрели, как на больную дурочку. А я и не противилась. Оказывается, и взглядом, как и словом можно и убить, и вылечить. Ты вылечил меня, Сергей, спасибо.
– Когда я дошла до окончания нашего разговора, отвечая на мамин вопрос, о чём мы с вами говорили, – продолжала Олеся, – где вы советовали мне не ворошить то прошлое военное, которое, видимо, мама пытается вспомнить…
– Вот здесь, сказала я, Сергей не прав, – перебила мама Олесю, – именно в этом деле мне нужна помощь молодого, инициативного и своего, не чужого человека. А мучило меня вот что. Но давайте всё по порядку.
Дальше, дорогой читатель, рассказывать эту историю буду я, опираясь на рассказанное Олесей и её мамой, упорядочив по времени и смыслу.
Когда клад был найден и рассмотрен, на семейном совете было решено, что это семейные драгоценности, которые люди во время войны и немецкой оккупации прятали от немцев, полицаев, пожаров и других напастей. Для детального анализа содержимого клада тогда времени у семьи не было. Было не до того – здоровье Андрея, отца Олеси, было в критическом состоянии. После похорон Андрея, когда всё более-менее успокоилось, Василина решила написать людям в Канаду письмо, поблагодарить за присылаемые лекарства и рассказать о кладе. Но адрес затерялся. Люди, которые давали адрес, попали в зону отчуждения Чернобыльской катастрофы, и где они сейчас живут, неизвестно.
Дальше события развивались так. Олеся доказывала матери, что все эти украшения отняты у жертв фашистских репрессий. Подтверждение тому – непарность некоторых серёжек, сломанный браслет, половинка золотых цепочек и, наконец, медальон с портретами еврейских девочек. Кроме того, всем известно, что на Американском континенте укрылись многие военные преступники Второй мировой войны. Мать же приводила свои контр доводы: в Америку бежали не только военные преступники, но и от сталинских репрессий, непарные и сломанные вещи – это не доказательство их криминального происхождения – прятали то, что имели. Можно объяснить и происхождение кулона с портретами еврейских девочек. Общеизвестно, что многие советские семьи пытались спасти еврейских детей, брали их в свои семьи и выдавали за родных детей.
Обе женщины остались при своих мнениях. Что сделала Олеся с большей частью клада, описано выше. Мать оставила себе несколько вещей как подарок мужа и, как какой-то протест, одевала их на себя. Не хотелось её доброй душе верить в существование людей изуверов. И в то же время, в её сознании проявилось что-то непонятное, страшное из военного её детства и повисло над ней, как дамоклов меч.
– Когда Олеся приводила свои доказательства преступного происхождения вещей клада, в моём сознании как из тумана появлялось воспоминание, – рассказывала Василина. – Мама в прихожей ужасно кричит. Я испугалась и выглянула из комнаты. Мама меня заметила, крикнула: «Уйди, Васёна, не надо тебе это видеть и слышать!». Я шагнула в комнату, но успела расслышать следующие слова: «Уйди, ирод! На этом кровь людская. Будь ты проклят!» В семье об этом случае я никогда потом ничего не слышала. Немного позже, а может быть раньше этого маминого крика, я сейчас точно сказать не могу, повесилась мамина троюродная сестра Зося. Об этом в семье говорили только шёпотом.
– Вот всё это и угнетало маму, – вступила в разговор Олеся. – Она хотела разобраться в этом. Но как? Родителей, других старших родственников уже давно нет. Ведь когда мы молоды, мы не думаем чтобы разобраться в своих исторических корнях, пока есть старшее поколение. Когда же это приходит нам в голову, бывает уже поздно. Утрачен и второй источник, где можно было найти ответы на эти вопросы – это жители деревень, где когда-то жила мама и её троюродная сестра Зося. Мама и попросила меня помочь ей решить эту проблему.
Дальше я расскажу, как искали и решали свои проблемы наши героини. Единственный путь решения проблемы – искать жителей интересующих их деревень, переселённых из зоны отчуждения Чернобыля. Помотавшись по различным конторам Киева, удалось найти адреса двух жителей деревни, где когда-то жила Зося. Они, конечно, ничего ни о какой Зосе не знали и не слыхали, так как были молоды. Не знали они и того, у кого были родственники в Канаде. Но у них были адреса других односельчан. Это был уже успех. Так от одного к другому по такой цепочке шли наши героини, расширяя круг поиска. С одними переписывались, с другими общались по телефону. С более перспективными, с точки зрения получить нужную информацию, (это пожилой возраст – старше семидесяти лет), старались пообщаться лично. Так они отработали более трёх десятков адресов и, наконец, удача. В одном из районных центров Харьковской области нашли женщину, которая помнила Зосю, и родственники в Канаде у неё были. Звали её Клавдия Егоровна. Дадим теперь слово Олесе и её маме.
– Клавдия Егоровна нас очень приветливо приняла, – рассказывала Олеся. – Ей самой было интересно – кто эти люди, вспомнившие Зосю, ушедшую из жизни полвека назад. Сначала мы спросили Клавдию Егоровну, не она ли давала нам адрес жителей Канады, которые присылали нам лекарства? На что она ответила:
– Да, это я. Мне хотелось, чтобы эти люди сделали доброе дело для других людей, для своих земляков. Они добрые. Это мои племянники.
– Мы хотели написать им письмо, поблагодарить за внимание, – ответила мама, – Андрей умер, но они старались помочь. За это им большое спасибо. Ничто не в силах победить эту коварную болезнь. И вам, Клавдия Егоровна, спасибо за отзывчивость и помощь.
– Не стоит благодарности, – ответила Клавдия Егоровна. – Все мы люди и должны ими оставаться всегда.
– А ещё, – сказала мама, – мы хотели им сообщить о кладе, о котором они нам писали. Мы его нашли.
Здесь Клавдия Егоровна разговор перевела и перевела его в другое русло. Она спросила маму, почему её интересует Зося, её судьба? На что мама ответила:
– Мне в начале войны было шесть лет. В нашей семье говорили, и говорили почему-то шёпотом, что Зося покончила с собой. Я спросила у мамы, кто такая Зося? Мама сказала, что это её троюродная сестра и чтобы я больше ни о чём её не спрашивала.
– После этого, – продолжала рассказ Олеся, – мама и Клавдия Егоровна долго разбирались в своих родословных. Надо отметить, что Клавдия Егоровна, не в пример нам с мамой, знала много о своих предках. В результате этих разбирательств выяснилось, что мама является троюродной племянницей Клавдии Егоровны. И вот что она поведала нам о судьбе Зоси:
– Когда началась война, мне было двадцать лет. Я самая младшая в семье. Отец наш погиб на пожаре, спасая лошадей из колхозной конюшни. Лошадей спас, а сам погиб – обвалилась крыша, и он не смог выбраться из огня. Но не об этом сейчас речь. Зося была старше меня на одиннадцать лет. В свои двадцать лет она безумно влюбилась в сорокалетнего мужика красавца Макара Цибуля. «Народим с тобой кучу красивых детей», – говорил Макар. Зося, под стать ему, тоже была очень красивой и статной женщиной. К началу войны у них уже было двое малышей трёх и полутора лет. К нам на Украину пришли фашисты. Макар добровольно пошёл к ним на службу. Участвовал в различных карательных операциях фашистов. И в расстреле евреев в Бабьем Яру в Киеве. Как-то принёс он Зосе в подарок какие-то золотые украшения. Она бросила их Макару в лицо со словами «на них кровь детей, ирод». Он ударил её в лицо и со словами «дура» ушёл. Через два дня Зоси не стало. Зося повесилась, оставив предсмертную записку: «Я не хочу больше рожать детей от ирода». Она была беременна на четвёртом месяце. Малышей, детей Зоси, мальчика трёх лет и полуторагодовую девочку, забрала к себе бабушка, Зосина мама.
После этих событий Макар совсем озверел. Он выискивал семьи, спасшие еврейских детей. Детей отправлял в еврейские гетто, а семьи, давшие приют детям, в концлагеря. В ноябре 1943 года фашисты были изгнаны из нашей территории. Вместе с ними ушли и местные фашисты типа изверга Макара. Летом 1944 года он вдруг появился с бандой, забрал детей и больше мы о нём ничего не знали.
В начале восьмидесятых годов в наше село пришло письмо из Канады. На конверте было написано; «Кому-нибудь из Луковых». Такой фамилии в нашем селе не было. Потом, перебирая всякие варианты фамилий производных от слова лук, меня осенила мысль, не от нашего ли Цибули это послание? Взяла адрес и написала письмо, в котором сообщила, что такой фамилии в нашем селе нет. Может раньше, когда-то была. Сообщите подробнее, кто вы.
В ответном письме они сообщали, что их отец Макар Луков в сороковых годах вместе с ними эмигрировал в Канаду от преследования органами безопасности Советского Союза. Что мать их покончила с собой после того как он сбежал из-под ареста, а её органы безопасности замучили допросами. Что отец скончался в 1975 году от инфаркта. И единственной зацепкой для определения места их родины была схема места спрятанного клада драгоценностей с указанием адреса. Схему они нашли в бумагах отца, разбирая бумаги после его смерти.
– Получив это письмо, – продолжала свой рассказ Клавдия Егоровна, – я поняла, что это и есть мои племянники. Что не знают они истинного положения вещей. Что воспитаны они на лжи и ненависти к Советскому строю. Не мог отец рассказать им правду о себе. Я не знала, как мне поступить, и до сих пор не знаю, открыть ли им глаза на истину или не тревожить их души? Я написала им, что я их родная тётя, что мама их действительно наложила на себя руки. Мы иногда переписываемся до сих пор. Когда меня попросили помочь достать лекарство, я подумала: пусть дети сделают добро дело, в отличие от их отца. И они сделали это безвозмездно
– Огромное им спасибо, – сказала мама. – Вы дадите мне их адрес?
– Да, конечно, дам. Племянники собирались когда-нибудь приехать, посмотреть на свою родную землю. Но тут произошла катастрофа на Чернобыльской АС. От поездки они отказались. Прислали схему места, где спрятан клад «семейных драгоценностей». Написали, если кто решится туда добраться, пусть заберёт безвозмездно. Мы от поиска клада отказались, ибо знали, что у них отродясь никаких семейных драгоценностей не было, а всё, что в кладе, может быть только награбленным Макаром.
– Тогда, – встряла в разговор мама, – они с очередной посылкой лекарств прислали нам ксерокопию этой схемы с подобным предложением. Мы рискнули и клад нашли.
Потом мы рассказали тёте Клаве, что и как мы решали, что делать с этим кладом, как спорили и что с ним, наконец, сделали. И что медальон с портретами еврейских девочек отвезли в Израиль в музей холокоста. Рассказали и о мамином смутном воспоминании из детства о смерти её тёти Зоси.
Мы о многом говорили. Мама с тётей Клавой вспоминали, вернее, искали в своей памяти общих знакомых, какие-то запомнившиеся им события. У тёти Клавы мы прожили три дня. Узнали много интересного и полезного. Теперь постоянно поддерживаем с ней связь.
– Теперь, Сергей, – вступила в разговор Василина, – я расскажу, что мы делали, прибыв домой от Клавдии Егоровны. Первым делом я избавилась от находившихся у меня предметов из клада. Я привезла их на дачу и там расплющила молотком на рельсе до тонкой золотой жестянки. В день города у нас показывают своё мастерство различные умельцы, в том числе и кузнецы. Я и бросила свои жестянки в кузнечный горн. Там они расплавились и смешались со шлаком. Я смотрела в огненное чрево горна, а виделся мне огненный ад крематориев Бухенвальда и Освенцима, в огне которых сгорали жертвы Макара Цибули и подобных ему извергов. Может быть, и владельцы этих драгоценностей, плавящиеся сейчас в горне, сгорели там. В каком-то ступоре стояла я и не могла тронуться с места, пока Олеся не утащила меня за рукав оттуда.
– Последний этап наших действий это письмо нашим родственникам в Канаду, – продолжила разговор Олеся. – Тётя Клава никак не решалась рассказать племянникам всю правду, боясь нарушить их душевный покой. Мы с мамой посчитали, что они честные и добропорядочные люди должны знать правду. Вот текст того письма:
«Здравствуйте, родные мои сестра Алёна и брат Тарас. Не удивляйтесь такому обращению. Вы помогали нам бороться со страшной болезнью, за что вам огромное спасибо. А то, что ваша мама и моя мама – троюродные сёстры я узнала только после встречи с тётей Клавой. Когда от вас в её село пришло письмо обладателям фамилии Луковы, и в селе такой фамилии не нашлось, тётя Клава, зная, что за океан из Советского Союза после войны сбежало много всякого люду, и её племянников их отец увёз в неизвестном направлении, она принялась за анализ фамилии. Отец её племянников – Макар Цибуля. Это они! Осенило её – Цибуля – Цибулин – Луков! И она написала вам письмо без всяких сомнений. Так тётя Клава вас нашла.
Клад мы тоже нашли. Анализ его содержимого показал, что кладом семейных драгоценностей он быть не может. Одиночные серёжки, обрывки золотых цепочек, сломанный браслет, и, наконец, медальон, открыв который на его створках мы обнаружили эмалью нарисованные портретики двух еврейских девочек Иды и Сони. У нас не осталось сомнения, что это тайник, который Макар Цибуля, палач, убивавший евреев в Киеве в Бабьем Яру, не успел очистить, убегая за границу от возмездия. Да, ваш отец – военный преступник. Принять это тяжело и больно. Вашей вины в этом нет – родителей не выбирают. Часть предметов клада мы продали в ломбард, а вырученные деньги отдали в детские дома. Часть этого хлама вообще уничтожили. А медальон с портретами девочек отдали в музей холокоста в Израиле. Будете в Израиле, загляните в музей, вам покажут портреты девочек из Бабьего Яра.
Ваша мама Зося, старшая сестра тёти Клавы, когда Макар Цибуля, муж Зоси, принёс ей подарки, подобные тем, что были в кладе, бросила их мужу в лицо со словами: «на них и на руках твоих кровь детей и женщин, ирод!». Муж ударил её кулаком в лицо и ушёл. Через два дня ваша мама повесилась, оставив посмертную записку: «Я не могу больше рожать детей от палача, ирода и изверга Макара». Она была беременна на четвёртом месяце. Ваша мама была Настоящим Человеком. В ваших сердцах и душах её гены. Сохраните их в Ваших Потомках.
Тётя Клава вам говорить об этом не хотела, не хотела причинять боль вашим душам. Если вы спросите её об этом теперь, я думаю, она вам всё расскажет. А я решила рассказать, рассказать вам всю правду и, тем самым, снять с ваших душ, сердец и сознания, ту грязь, ту накипь, которая накопилась в них на протяжении этих лет оголтелой антисоветской и антироссийской пропаганды «цивилизованной» капиталистической страны, давшей пристанище сотням, а может и тысячам военных преступников.
Простите, если сделала вам больно. Вылечить душу и сознание без боли невозможно. Всего вам доброго».
Ответ моих родственников из Канады был таков:
«Поверить в это тяжело и больно, а опровергнуть невозможно».
———————————————————————————————-
Несколько слов об эпиграфе. У меня, в моём рассказе, раб – это че-ло-век. Бессмертный владыка – это золотой телец, которому люди поклоняются на протяжении тысячелетий
г. Ульяновск Март 2020 г.