Сообщение на электронной почте застало Инну врасплох.
«Позвоните, пожалуйста, Марату. Он спрашивал ваш номер».
Марат был «хозяином» дискуссионного клуба, куда Инну угораздило попасть совершенно случайно.
Разборки этого виртуального собрания мало походили на дискуссию. Скорее, напоминали охотничий клуб, где «стреляли» много, часто холостыми патронами и без разбору. Но главной мишенью был именно ведущий. Сам Марат и не старался призвать разнузданную братию к порядку, а с удовольствием отвечал им с не меньшей изобретательностью и агрессией.
Клуб был исключительно мужским, что неудивительно. Нежные женские ушки «вяли» от скабрезных острот и лихой кавалерийской удали его посетителей.
Как ни странно, мужское население отнеслось к Инне весьма сдержанно, и, более того, оказалось можно поговорить, не включая «красочных выражений».
Сам Марат ей поначалу не понравился.
«Разве должен ведущий уподобляться каждому неизвестному хаму? – думала Инна – Он должен направлять дискуссию в нужное русло, сдерживать страсти и разжигать их, когда спор затихает. А его не отличишь от любого воинствующего комментатора».
Но внутри у нее больно бился какой-то нерв. Смятение заставляло искать комментарии Марата и перечитывать их… Волноваться. Что за напасть!
Ее несло к этому человеку, как корабль под парусами. Ветер подгонял «судно» так нежно и осторожно, что Инна и не заметила, как приплыла к берегам доселе ей неведомым, но… странно знакомым.
Дважды набрала номер – трубку никто не взял. На третий раз она услышала его голос. Обыкновенный голос… Но было в нем что-то близкое и желанное.
«Что это? – терзалась Инна. – Зачем это мне?»
Голос на другом конце небрежно обронил:
- Вы бы не хотели напечатать свои стихи в моем клубе?
Инна лихорадочно вспоминала нелестные эпитеты в адрес каждого автора, предлагаемого ведущим.
«И вот так будут костерить мои чувства и мысли? – задалась вопросом. – Как не хочется! Да и зачем это мне? За славой не гонюсь… Хотя выбор Марата греет самолюбие, но действительно ли он считает мои вирши достойными или просто желает отомстить за замечания в его адрес?»
- Нет. Не хочу, – сказала Инна, – я боюсь…
- Боитесь? – перебили ее в трубке, и голос зазвучал насмешливо. –
- Вот уж не думал, что вы чего-то боитесь. Уподобляетесь местным дамочкам – поэтессам? Они тоже всего боятся, а особенно моего клуба. Но они же бездари. Вы тоже из их числа?
«Ах, какой нечестный прием! – протестовала Инина душа. – Но почему мне нравится его грубоватая ирония? И этот неуловимый восточный говор, который напоминает… Точно. Я вспомнила! Смешно сказать – вспомнила. Разве я забывала?»
Первый день работы на Олимпийских играх. Она с комментатором Рустамом отправилась в Останкино на монтаж эфирного блока с конных соревнований.
За окном мелькала вечерняя Москва. Широкие проспекты казались одинокими и зияли пустотой. Отдыхающая, освобожденная от людей и машин столица вела себя непривычно тихо.
А здание телецентра сверкало огнями – здесь работа не прекращалась ни на минуту.
Поднялись полупустым лифтом в аппаратную, где их ожидал видеоинженер. Инна приготовилась к монтажу, а Рустам, сверив план действий, ушел писать текст. Вскоре сюжет был готов, и Инна, расслабившись, болтала с молодым гостеприимным москвичом.
Вошел Рустам. Мельком взглянул на их веселые лица, просмотрел материал и вдруг взорвался.
- Это что ты тут намонтировала, с позволения сказать? Что за бред? Все к черту! Ни о том, ни о тех и не так. Переделай! – и ушел, хлопнув дверью.
Инна была в состоянии шока. Она тупо смотрела на монтажера, а он…улыбался.
- Не обращай внимания. У них бывает. Что-то ему не понравилось .
- Что? Я монтировала по его плану. Как еще это можно сделать?
- Мы ничего не будем переделывать, но скажем, что это другой вариант.
Инна со страхом ждала разоблачения и уже видела молнии, разящие все вокруг.
Рустам вошел спокойно, оглядел их и, ухмыляясь, стал просматривать тот же материал.
- Ну, вот, Инночка, можешь, когда захочешь! А когда женщина не хочет, мы мужчины бессильны. Поехали домой.
Сказать, что Инна была в бешенстве, пока они шли длинными останкинскими коридорами, ничего не сказать. У неё просто ноги подкашивались от обиды и ярости: «Пошлый султан! Павлин разукрашенный! Салтычиха в штанах!» – ругала она про себя Рустама.
Зашли в лифт. Напряжение достигло апогея, и женщина разрыдалась. Рустам, к удивлению, кинулся к Инне. Голос его стал бархатным.
- Ну, прости. Я увидел, как ты болтаешь с этим москвичом… Ты же понимаешь, что я устал, что нуждаюсь в твоем внимании? Обидно стало. Обещаю…больше это не повторится.
И вот сейчас в трубке такой похожий насмешливый голос провоцирует отдаться на растерзание «жестоким комментаторам».
«Ну, если я смогла стать равной такому сильному человеку как Рустам, – думала Инна, – может тряхнуть стариной?»
Марат позвонил еще раз.
- Ну, что? Надумали?
- Не знаю… не очень хочу…
- Когда женщина говорит «не хочу» – произнес голос Марата знакомую фразу…
Дежавю, дорогая! А может быть, это шанс?
«Что же… рискну, – решилась Инна. Ну, не убьют же меня там».
Как притягательна мужская настойчивость… Женщине свойственно ей подчиняться. Но каким должен быть мужчина, чтобы сильной женщине хотелось сдаться на милость победителю? Хотя, приятно побыть слабой, под неусыпной защитой. И женское чутье обычно не подводит, подкидывая желаемое.
Даже если осень вступила в свои права. Осень жизни. Даже если хочется ни побеждать и догонять, а всего лишь, чтобы тебя понимали. Все материальные блага не в счет – это жалкая мелочь по сравнению с желанием обладать не столько человеком, сколько его вниманием.
Тяга к Марату рождалась где-то внутри и неумолимо разрасталась, при том, что они не виделись.
Она хотела знать о нем все. Он не стремился к откровению. Ей с ним было интересно. Он злился, если нечаянно шел на компромисс. Она жаждала его расположения. Он не стеснялся в выражениях и пошлых шутках, когда речь заходила о любви. Однажды написал в комментарии:
«Вы меня растормошили. Я уже было собрался в последний путь. А вы требуете откровений».
Это была маленькая дверка в его душе, куда Инна страстно пыталась прорваться. Чтобы хоть как-то удержать его, приходилось ломать, подстраиваться и убеждать себя, что его холодность и бравада …это временное явление. Он поймет, как она к нему относится, и все встанет на свои места.
И что? Что должно случиться? Что заставляет вновь и вновь вслушиваться в этот голос?
Все «пробоины» в своем «корабле» «штопала» его стихами. Они ее понимали, а она их любила, как могла бы любить его…так хотелось верить. Стихи создавали иллюзию, что и Марат способен ее понять. Он другой, не тот, который небрежно обращался с ее чувствами – не верил, не уважал, не признавал. Думала: время и возраст сделали его таким, но стоит ей, Инне, оказаться рядом – все изменится. Но один звонок чуть не стоил ей потери всех иллюзий.
- Не знаешь, почему сегодня не открывают клуб? – спросил приятель.
- Да, нет. Я думаю, что просто более важные новости пока идут.
Инна рассказала Марату о звонке, надеясь на подтверждение своей догадки. На нее неожиданно обрушился гневный поток слов.
- Это почему я должен объясняться с каждым. Мне все надоело. И ваши козни, и ваша компания с поэтом.
Это было несправедливо. Нервы сдали, и Инна не выдержала.
- Всё – значит всё. Я устала от вашего невнимания и нападок. Прощайте. Живите, как хотите!
Скандал разразился на ровном месте. Что может быть непонятнее? Неимоверная тяжесть сдавила голову, сгорбила плечи. Что же она делает со своей жизнью, со своими чувствами, со своим здоровьем? Ведь это уже было! Кто сочинил эту новую мелодию, так странно напоминающую прошлое?
…Олимпиада набирала обороты. Времени на прогулки не оставалось. Но сама работа была интересна и в радость. И все-таки отнимала все силы. Целый день в аппаратных без естественного воздуха и света. Бесконечное напряжение и поток кадров, людей, экранов, монтажных листов перед глазами.
Рустам, трудоголик и фанат телевидения, не отпускал Инну ни на шаг. Репортажи летели каруселью, кружа им головы. «Смешались в кучу кони, люди», – это было про них.
И вот выдался денек, когда не предвиделось ничего примечательного на соревнованиях, и Инне московский куратор разрешил отдохнуть.
Только она, понежившись в постели, добрела до ванны, как прибежал дежурный.
- Вас срочно к телефону. Из Останкино.
- Что случилось? – пыталась Инна выяснить, уже стоя у телефона.
- Немедленно в седьмую аппаратную. Рустам не хочет без вас начинать репортаж. Высылаю машину.
Благо жили недалеко. Инна влетела на видеозапись, где гремел недовольный голос Рустама. Из комнаты, как ошпаренная, выскочила московская ассистентка.
- Здесь я, – закричала Инна еще от двери, поскольку до начала соревнований оставались секунды.
- Ах, здесь! Ну, мы поговорим после репортажа.
Потом он упрекал ее в равнодушии, в нежелании ему помогать, в нелюбви и много еще в чем. И как похоже на вчерашнюю ссору с Маратом звучал тогда голос Рустама:
- Мне все надоело! Все! Раз ты так небрежно ко мне относишься, я больше ничего не буду делать.
Дежавю, дорогая! А может, бег по спирали?
…Сегодня ссора с Маратом вошла в свои берега .
Раздался очередной звонок, и знакомый голос произнес насмешливо: «Как дела, баронесса?»
Что же? Остыв, она не смогла отказаться от разговоров с ним.
Странно, что у нее не исчезло желание говорить, видеть, прикасаться. Пусть даже мысленно. «Но почему странно? Известно, что человек живет, пока влюблен», – убеждала себя Инна.
Она с детства любила качели. Не те огромные, а самодельные. К дереву привязывали веревки и закрепляли на них дощечку. Летишь вверх – небо совсем рядом, спускаешься – земля опасно близко.
Вот нечто похожее было в ее отношениях с Маратом. Она засыпала счастливая, когда он заразительно смеялся и шутил. Видела небо, большое и светлое.
Но назавтра Инна могла спуститься на грешную землю, где только пыль под ногами.
Спасали его стихи, которые она делала зримыми, создавая ролики. И каждый раз это было как свидание с Маратом. С его душой, которой она касалась в такие минуты.
Сейчас как никогда ей стало понятно желание: ни с кем не делиться тем, кто дорог.
…Олимпийские игры в Москве выдавали всем миром. Все пятнадцать республик Советского Союза. Среди друзей Инны были и узбеки, и украинцы, и прибалты.
Бахтияр особенно настойчиво хотел сблизиться.
Оператор из Ташкента был красив, ласков и предупредителен. Он готовил прекрасный плов и угощал ее национальными сладостями. С ним было непривычно и заманчиво, как в восточной сказке. Познакомились они еще на спортивных курсах, где обучали телевизионщиков особенностям спортивных трансляций.
И вот они прибыли на Олимпиаду. Здравствуй, Москва! Праздничная, нарядная, богатая и совершенно пустынная. Вокзалы принимали только командированных, а магазины поражали изобилием. Какой просторной и благополучной показалась родная столица без потока людей и очередей за колбасой!.
Инна со своей группой вошла в холл здания. Дверь лифта открылась. Бахтияр, увидев ее, выхватил из толпы и втолкнул в кабину. Они вихрем взлетели на тринадцатый этаж, где были комнаты для женского персонала.
Только Инна разложила вещи, стук в дверь. На пороге – Рустам, темнее тучи в грозовую ночь. Прямо глядя в ее удивленные глаза, произнес:
- Не смей ни с кем встречаться, кроме нашей группы. Мы не гулять приехали, а работать. Я понятно объясняю?
«Куда уж понятнее, когда скоро вся округа загорится от твоих взглядов», – подумала Инна, кивнув головой.
Она не придала значения угрозе, не удивилась, зная жесткий характер своего партнера. А его благосклонность к ней давала возможность относиться спокойно к подобным вспышкам.
Рустам был не просто комментатором, а руководителем группы, тогда как всех остальных курировали москвичи. Но уникальность конного спорта, отсутствие подобных профессионалов, значимая фигура и характер Рустама не позволили поставить над ним кого-то из местных.
Восточное воспитание требовало от группы беспрекословного подчинения своему хану. А именно таким ханом и был Рустам. Он не знал слова «нет» от подчиненных, но и они были под его могучей защитой. Он доблестно сражался с московским руководством за своих поданных, и они платили ему безграничной преданностью.
Работа не раз заставляла всех приехавших пересекаться в Останкино. Уход от общения расценили бы как невежливость.
Рустам терпел долго, бросал грозные взгляды в ее сторону, когда Инна разговаривала с Бахтияром, пока его терпению не пришел конец. Однажды, войдя в ее комнату, сказал, еле сдерживая темперамент:
- Я тебя предупреждаю – он мне брат по крови, и с ним я воевать не буду, но тебе придется плохо между двух огней. Сделай, пожалуйста, правильный выбор.
Дверь закрыл за собой так, что она чуть с петель не сорвалась.
Никаких полутонов не признает восточная природа. Жарко без прохлады, а холодно как в Антарктиде. Сегодня – любовь, а завтра – плаха. И всегда четкое желание властвовать ни с кем не делясь. Но эта была та стена, за которой Инна могла пережить любое цунами.
На нее диктат не распространялся, и они с Рустамом были на равных, поскольку только ревность могла сделать этого человека слабее, но ничего более.
Она, естественно, выбрала сильнейшего, приняв на себя весь груз восточного воспитания и незнакомых привычек.
Эта страстная натура давала ей так много новой и необычной пищи для ума, что невозможно было отказаться от живительного потока ее энергии. А что касается чувств, то восточная мелодия, при всей ее диковатости, была сладкой, как пастила с множеством вкусов и оттенков.
Инна наслаждалась этой мелодией и другой не желала. Такая непонятная, стремительно летящая… Куда? Да не все ли равно! Лишь бы еще раз небо, еще раз полет. Это так похоже на качели.
Дежавю, дорогая! А может, это судьба?
…«Но судьбы у нас такие разные, – часто размышляла Инна, – казалось бы, не может быть никаких точек соприкосновения. Почему же влечет меня в этот мир, такой чужой и жесткий?».
Марат пережил очень тяжелое детство: войну, голод, и многое в его взглядах на жизнь связано именно с этим.
Инне он напоминал ежа, который при малейшей опасности выпускает иголки. Умница, прекрасный поэт и журналист, он никому не верил и всюду видел подвох.
Будучи собкором центральных газет, он объездил всю страну, много видел, со многими людьми встречался и сделал для себя твердые выводы.
Казалось бы, его совсем не волновала известность и талант поэта; устраивало то, что он имел, и к большему не стремился.
Но что-то нерешенное, недополученное, обидное заставляло видеть жизнь в темных красках. Инна чувствовала какую-то болезненную точку, которая не давала ему покоя. Отсюда бесконечный сарказм, ирония и нежелание увидеть солнце в пасмурный день.
Вся лирика именовалась «соплями», и он не опускался до похвалы или поощрения кого-либо думающего не так, как он, или просто довольного жизнью. Внешне прагматичный и скупой на эмоции Марат писал удивительно нежные и теплые стихи. Инна пила их как живой родник в лесу, хотя на каждый ее возглас восхищения он реагировал скептической фразой.
Но была в нем та властность, которая определяет силу характера и так подкупает женщину. Ее усиливала кажущаяся небрежность и безразличие в отношениях с ней. «Чем меньше женщину мы любим…». Великий Пушкин!
Спокойная жизнь Инны вызывала в Марате гневный протест и даже презрение, что она не испытала трудностей, которые выпали ему. Что бы ни говорила – отвергал на корню. Ее мнение всегда было неправильным и вызывало усмешку с первой фразы.
«Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень…»
И тут прав Пушкин! Как всегда!
Женщина задыхалась в этих путах неприятия и недоверия. Уговаривала себя разорвать их, не думать, не вспоминать, не сравнивать. Боялась боли. Но не могла сделать ни шагу.
Тогда с Рустамом все было взаимно, и то она за это расплатилась сполна.
Всю жизнь помнила горькое прощание на перроне вокзала. Она не плакала. Не могла. Потому что плакал он – сильный, волевой и жесткий человек. Это было даже страшно.
Потом просто не жила около месяца, пока не получила от него письмо. Короткие встречи и письма… Письма, которые «горели» в руках, оставляя ожоги и разрушая спокойную жизнь. Через несколько лет – второе расставание, уже надолго. И весть о его смерти – это навсегда.
«Нет. Больше я не хочу погружаться на такую глубину. Нужно вовремя остановиться».
Телефон не звонил несколько дней. И Инна не звонила. Осень плакала дождями, и было даже спокойнее от того, что природа с ней солидарна .
«Годы не те, чтобы повторять прошлое», – в сотый раз уговаривала она себя, шагая по золотой от осенней листвы дорожке. Листья послушно замирали под ее ногами и своим смирением вызывали жалость.
Женщина глубоко вдохнула холодный воздух, и ей показалось, что в груди что-то хрустнуло, а осколки со звоном рассыпались, отдаваясь эхом в голове. Так колокола звонят, возвещая о победе .
Стало легко и тепло, как будто солнце вышло. Неуверенное и зыбкое, как бывает осенним днем, но все же… Свободна?!
В кармане надрывался телефон. Инна нажала кнопку и услышала знакомый голос: «Как дела, баронесса?»