Поезд остановился на станции Челкар. Из него вышел молодой человек и направился в гостиницу. Мартовское солнце стояло высоко, его лучи съедали последние остатки грязного снега и последние льдинки в лужах. Машины размесили глину и песок, смешали их с навозом, мазутом и другим содержимым улиц небольшого провинциального городка и превратили всё это в липкую серую грязь. Переходя улицу, Виктор, так звали человека сошедшего с поезда, по щиколотку испачкал грязью сапоги.
– Проклятая грязь, – сорвалось с уст молодого человека, когда проходившая мимо автомашина обдала его фонтаном брызг.
У гостиницы зеркалом блестела лужа. В воде отражалась бесконечная глубина голубого неба и, казалось, лужа улыбается прохожим лучами отражённого солнца. На дне лужи ещё лёд, и Виктор обеими ногами забрался в воду и вымыл обувь. Когда вода стала мутной, Виктор вылез из лужи и стал смотреть, как успокаивается водная поверхность – волны всё ниже и ниже, и вот лужа снова улыбается человеку блеском солнца.
«Улыбается! Сделала доброе дело и улыбается», – отметил про себя Виктор, сам заулыбался и пошёл в гостиницу.
– Ну и грязища на улице, – обратился Виктор к жильцам номера, – до колен испачкал сапоги, да ещё машина обрызгала. Так приветливо встретил меня этот город. Еле отмыл.
– Всё же отмыли, говорите? – вступил в разговор молодой человек в военной форме с погонами старшего лейтенанта.
– Да, к счастью лужа возле самой гостиницы оказалась весёлая такая.
– Весёлая, говорите, – отозвался военный и, немного помолчав, продолжил. – Грязь из глины, навоза и воды это не грязь. Есть такая грязь, которая не отмывается. А эта – что? Сапоги вымыл, одежда высохла – вычистил, и нет её. Пройдёт время – всё высохнет, улицы подметут, зазеленеет травка, на деревьях появятся почки. Запахнет весной, молодостью, жизнью. Об уличной грязи никто и не вспомнит.
– Это правда, вы хорошо сказали. Давайте знакомиться. Виктор Анохин, – представился прибывший молодой человек.
– Алексей Серов, – ответил старший лейтенант, пожимая крепкую руку Анохина.
Виктор снял пальто, хотел повесить на вешалке, но на ней был один не сломанный крючок, занятый шинелью. Пришлось положить пальто на спинку стула. Кстати, в номере на четверых было только два стула.
– Хорошо обставлен номерок, ничего не скажешь, – высказался Виктор, не скрывая своего возмущения.
– Нищета. Не хватает средств на благоустройство. Но здесь чисто и внимательное отношение, – отозвался ещё один из жильцов.
– Нищета не грязь. Здесь вы грязь ещё увидите, – поддержал разговор Серов. – Напротив гостиницы есть чайная. Вчера захожу вечером туда поужинать. Темно. Волосок лампы чуть-чуть краснеет. Возле стола споткнулся обо что-то мягкое. Присмотрелся – человек лежит. Смотрю внимательней – человек пьяный, как говорится, – в стельку. И кто вы думаете? – Молодой парень лет двадцати. Нажрался, извините за грубое выражение, водки, до безумия, облевался весь и лежит, развалившись на полу в своей блевотине. Вот это уже настоящая грязь. А у буфета очередь за водкой. Противно мне стало, развернулся я и ушёл.
– Здесь, в Челкаре, ели вы были здесь раньше, то знаете, есть закусочная у церкви. Ещё не знаете? Так вот, в прошлом году иду я по улице Красной, и вижу – возле забора пьяная женщина валяется, пожалуй, в ещё более неприличном виде, чем тот молодой человек в столовой. Жутко смотреть. Вся в грязи испачкана, – рассказывает Анохин наблюдаемое им в этом же городке. – Женщине этой лет 45 было. Мальчишки грязью в неё бросают. Что же тогда говорить о пьяных мужчинах. А тут женщина, понимаете – женщина! Это уже непростительно.
– Почему же непростительно? – возразил Серов. – Может быть у неё такое горе, что она не смогла его пережить, и оно погубило её? Надеюсь вам не нужно объяснять, сколько духовных калек оставила нам война, не говоря уже о физических. Таким людям ещё можно простить. Я говорю можно, но более уверенно скажу – нельзя. Но как можно простить здоровому молодому мужчине? Простить, значит совершить преступление. – Серов помолчал немного, но видя, что никто ему не возражает и не поддерживает, продолжал. – Вот вы говорите, что женщине нельзя простить, если она валяется пьяная. Почему же, разрешите вас спросить – мужчине мы прощаем, а женщине не можем?
– Не знаю, как вам сказать, – с расстановкой выговаривал Виктор. – Видите ли, как-то непривычно видеть валяющуюся пьяную женщину. Мужчины всегда пили и валялись. Привыкли уже видеть это. А представьте, лежит она, ничего не помнит, ветер подол на голову завернул, ноги синие, грязные… Жутко становится.
– А много вы пьяных женщин видели, да ещё валяющихся? – спросил Серов.
– Много ли? Да нет. Вот здесь в Челкаре да в Орше на вокзале. Правда, давно это было – в 1948 году.
– Вот-вот, две женщины с интервалом в девять лет. А я ни разу не видел, – ответил Серов, – хотя очень часто приходится ездить по стране. А мужчины молодые, старые, вообще разных возрастов на каждом шагу встречаются.
– Бабы пьют, так мужикам сам бог велел, – вступил в разговор краснолицый детина, лежавший в грязных сапогах на постели. Фиолетовый оттенок кожи его лица, мутные масленого блеска глаза и запах перегара выдавали в нём типичного пьяницу.
Анохин взглянул в его сторону, потом на Серова, лицо которого изуродовала гримаса брезгливости, и чему-то улыбнулся, видимо предчувствуя обострение разговора. С чувством отвращения Серов продолжал, подогретый словами вновь вступившего в разговор.
– Мужчины считают себя сильными, волевыми, убеждены в этом. Так ведь? А побороть в себе те пороки, которыми наполнено их существо, не могут. Женщины, которые слабее нас, почему-то держат себя много достойнее. По-видимому, у них не утрачено чувство человеческого достоинства и сознание того, что они люди. Мы, мужчины, часто критикуем их за то, что они красят волосы, губы, ногти и за другие их слабости. А ведь делают они это потому, что хотят сделать мир краше, лучше. Женщины это понимают потому, что они сами есть украшение жизни, источник этой жизни, наконец. Они есть, они должны быть красивы, изящны, нежны. Это и толкает их искать пути совершенствования. А мужчины, чтобы проявить свою силу, волю и геройство (чем и красив мужчина), что они делают? Напиваются, оскорбляют друг друга и женщин, бьют друг другу физиономии. И это красота? Это грязь, да, грязь, которую нужно выжигать огнём.
Алексей умолк, руки его чуть-чуть дрожали, лицо побледнело. Он волновался. После минутной паузы заговорил Анохин.
– Я с вами полностью согласен. Слушая вас, я вспомнил одно место из «Обрыва» Гончарова. Мне это место так врезалось в память, что я даже помню его наизусть. Но мне никогда не приходило в голову, что эти высказанные большим художником слова вполне подходят и к нам, людям, живущим целым столетьем позже. Странно, но это так. Вот вы только послушайте.
Виктор откашлялся, подождал некоторое время, собрался с мыслями и начал читать, как на сцене.
«Мы, сильный пол, отцы, мужья, братья и дети этих женщин, мы важно осуждаем их за то, что сорят собой и валяются в грязи… Клянём и развращаем в то же время! Мы не оглянемся на самих себя, снисходительно прощаем себе собачьи встречи, открыто, всенародно носим свой позор, свою нетрезвость, козня их в женщине!»
Виктор споткнулся на словах «в женщине», смутился, потому ли, что красиво у него получилось, или потому, что забыл слова дальше. Серов же тем временем подошёл к лежавшему на кровати парню и, уставившись в его бесцветные глаза своим жёстким взглядом, продолжил то, что не досказал Виктор. – Вот где оба пола должны воспитывать друг друга, идти параллельно, не походя одни на собак, другие на кошек и оба вместе на обезьян».
Он закончил говорить, снова побледнел. Отвернулся, снял шинель и, на ходу одеваясь, вышел. Анохин смотрел вслед Серову и не понимал, что с тем делается. Ступил, было, следом за ним, но остановился и подумал: «Странно, он тоже хорошо знает это место из «Обрыва», интересное совпадение. Поэт», произнёс Анохин, совсем, будто бы, без связи с произошедшим разговором, то ли потому, что Серов так хорошо говорил о женщинах, то ли потому, что слова эти шли из глубины его сердца и сознания.
Здесь нужно сказать несколько слов о наших героях, какая судьба свела их в этом небольшом казахстанском городке Челкаре.
Старший лейтенант Алексей Серов – военный геодезист. В предстоящий полевой сезон топо-геодезический отряд, в котором он служит, будет выполнять в этом районе геодезические работы. Сюда на железнодорожную станцию прибывал лесоматериал для строительства наружных знаков геодезических пунктов и прочих потребностей, возникающих при выполнении работ. Серов с командой солдат принимал, разгружал, складировал и охранял лесоматериал. Кроме того, стояла перед ним и ещё одна важная задача. Здесь в шести километрах от стации Челкар, на берегу одноименного озера планировалось развернуть полевую базу отряда. Для хранения продовольствия в летнее время нужен был ледник. Старший лейтенант с группой солдат решали и эту проблему – вырезали на озере глыбы льда, складировали его на берегу, укрывали рубероидом и опилками. Шла подготовка к очередному полевому сезону.
Виктор Анохин сотрудник Актюбинского педагогического института. По заданию исторического факультета института он искал какие-то документы времён гражданской войны в местных архивах.
Вечером стояла тихая с лёгким морозцем погода. Алексей и Виктор вышли прогуляться перед сном. Что-то сближало их. Бывает так, что только что встретившиеся совершенно незнакомые два человека каким-то особым чутьём поймут, что они друзья. Так было и с нашими героями. Шли молча. Мороз подсушил грязную днём улицу – идти было приятно, под ногами чувствовалась крепкая почва.
– Вот видите, Виктор, – нарушил молчание Алексей, – грязь-то исчезла, нет её. А вы жаловались на грязь на улице.
– Да, вы правы. Я согласен, что не та грязь опасна, что под ногами на улице, а та, которая в людях, внутри нас. Я сейчас размышляю над тем разговором, который произошёл сегодня в номере. Объясните мне, если это не секрет, почему именно к этому Довгонику были обращены ваши гневные слова? Вы так побелели, что я даже испугался за вас.
Серов помолчал некоторое время, рассуждая про себя, стоит ли рассказывать этому хорошему молодому парню с чистой душой и сердцем о тех гнетущих его переживаниях, запавших в его сердце здесь, в этой гостинице. Но так хотелось с кем-то поделиться своими мыслями, и он решил рассказать.
– Бледнею я обычно, когда очень злой бываю. Тогда я могу ударить человека. Только огромным усилием воли удаётся удержать себя от такого дурного шага.
Серов снова умолк. Молчал и Виктор, не мешая рассказчику собраться с мыслями.
– Когда вы привели цитату из «Обрыва», мне показалось, что она не столько относится к только что происшедшему между нами разговору, сколько к этому типу. Вы не знаете этого типа. Извините меня за те слова, которые могут вырваться у меня при его характеристике.
– Это было седьмого марта, – продолжал рассказ Серов. – Вечером я прибыл в гостиницу и спросил у обитателей номера, не забыли ли они поздравить своих жён с наступающим праздником. Не упустил момент похвастаться, что я уже своим родным женщинам отправил поздравления. Находившийся здесь Егор, так звать этого, с позволения сказать, человека, изрёк: «Поздравлять жену? Смешно. Я рад, что уехал от неё. Чувствую свободу, никто и ничто меня не стесняет. А кругом полно новых обещающих радость женщин». «Значит, говорю я ему, вы не любите свою жену». Он отвечает: «Конечно, не люблю. А вы свою разве любите?» «Если бы не любил, не женился бы», – отвечаю я. «А я, как видите, не люблю, а женился и, должен вам сказать, уже второй раз. Когда женюсь, вроде люблю. А пройдёт месяц, другой, и она мне надоедает. Да разве можно всё время любить одну женщину? Сколько их вокруг разных, влекущих, обещающих бездну наслаждений. Не понимаю, как можно довольствовать одной женщиной, только своей женой.
– Зачем же вы тогда женились, спрашиваю, – продолжал свой рассказ Алексей, – если считаете, что жить постоянно с одной женщиной невозможно? Зачем тогда другие женятся? Жили бы свободной половой жизнью, отдавались бы друг другу при случайных встречах, как собаки или кошки. «Женился я для создания семьи», – ответил Егор. «Какая же это семья, говорю. Это горе, а не семья. Это издевательство над семьёй, над женщиной в первую очередь. Разве, живя такой жизнью, вы сможете воспитать детей, не сделав их моральными уродами», – возмутился я. «А дети мне и не нужны, – ответил этот паршивец. – Если моя Люба забеременеет, я её оставлю в тот же день. Пусть делает аборт или живёт как хочет».
У меня всё больше росло возмущение этим человеком. Я раньше кое-что слышал о его распущенности в быту. Ответил ему так: «О какой семье вы изволите говорить? Как вы смеете произносить это святое слово «Семья»? Детей вы не любите, женщину заставляете делать аборт, в то время когда она хочет стать матерью (это я знал достоверно ещё до нашего с ним разговора). Вы оскорбили самые высокие чувства и стремления женщины – стать матерью. Это… Это…». Я не нашёл сразу слов, чтобы характеризовать это духовное уродство.
– Наивный вы человек, – продолжал выговариваться Егор. – Вы читаете мне мораль?! Делайте это лучше своим солдатам. Мне же это ни к чему. А женился я потому, что жить одному как-то неуютно. Вот в чём смысл семьи. Постирать, приготовить обед кто будет? Жена, конечно. Остальное же всё предрассудки. Для других надобностей у меня на каждом шагу найдётся женщина. Да бросьте вы строить из себя невинность! Все так живут. Жена моя пусть путается, с кем хочет, мне дела до этого нет. Да что говорить, все они, женщины, проститутки, б..ди. Вот я вам расскажу случай…
– Хватит, – прервал я его болтовню, – хватит нам и этой пошлости. На этом разговор прекратился. Я оделся, вышел из гостиницы и отправился по делам.
Вечером Егор снова начал разговор на эту тему. Видимо, ему казалось, что он прав и сможет убедить нас в этом. «Вот я вам расскажу случай, и вы убедитесь, что все они, бабы, шлюхи». Никто из присутствовавших в номере на его слова никак не среагировал, и он, выдержав небольшую паузу, продолжал. «В прошлом году в июле ехал я на «газике» по делам в Челкар. Не доезжая примерно сотню километров до Челкара, вижу на дороге автомобиль и возле него мужчину и женщину. Останавливаюсь, выясняю, что случилось, какая помощь нужна. Оказывается в их машине вышла из строя коробка передач. Они геологи. Нужно срочно доставить в Актюбинск в экспедицию какие-то материалы, а ехать дальше не могут. Попросили подвезти женщину до Челкара. Почему не помочь? Места достаточно – я в машине один. Ну, что молчите? Рассказывать?» Четвёртый наш жилец, ревизор из области, мужик лет сорока говорит: «Давай рассказывай, послушаем, всё равно делать нечего». Егор продолжил свой рассказ. «Женщина молодая, симпатичная, да ещё так лукаво на меня посмотрела. Имя у неё редкое такое – Майя. Я, вообще-то, имена баб своих не запоминаю, а это запомнил, потому что редкое. И ещё подумал – Майя, значит, м о я. А фамилия еврейская – Штеин». «Ты что фамилию у неё спрашивал? – перебил его ревизор. – Это на тебя не похоже».
Я слушал Егора, и мне показалось знакомым имя Майя Штеин. Я начал копаться в свой памяти и вспомнил. В октябре прошлого года я занимался сгущением геодезических сетей в Мугоджарских горах. Там я встретился с геологами – молодой парой Штеин Рэм и Майя. Я в тот день подстрелил сайгака, и мой повар готовил к ужину мясо. Мы пригласили геологов поужинать вместе. Они согласились. Остались вместе с нами и на ночлег. Мы много говорили об особенностях экспедиционной работы, о взаимодействии с местными жителями, вообще, о взаимопомощи людей. И Майя рассказала… Вот с этого момента я стал внимательно слушать Егора.
А он продолжал: «Нет, не спрашивал, но знаю. Познакомились, едем. Она всё ближе ко мне прижимается. Тут и дураку понятно – хочет баба. Я посматриваю, где бы тут у дороги уютное место выбрать. К озеру подъезжаем. Здесь в нескольких километрах от Челкара озеро красивое есть, это я говорю для тех, кто не знает. Вышел, воды в радиатор долил. Предложил и Майи размяться. Ну и размялись по полной программе». Во время его рассказа я внимательно присматривался к его лицу и разглядел небольшой шрам над правой бровью. «А я продолжу рассказ Егора, – сказал я. – Майя врезала по лицу Егора брезентовым пакетом, типа мешок. В пакете был образец какой-то горной породы и рассек ему правую бровь. Вот так Майя с ним размялась. В машину больше она не села и пошла в Челкар пешком. Посмотрите, ребята, этот шрам у него и сейчас на лице над правой бровью». Егор машинально дотронулся рукой до брови. «Вот это размялся! – воскликнул ревизор. – А ты откуда знаешь? – спросил он меня». Я ответил, что Майя и муж её Рэм мои хорошие знакомые.
На этом наши герои разговор закончили, вернулись в гостиницу. Все жильцы уже спали, и они улеглись в свои постели.
Вечером следующего дня Егора в гостинице не было. Перед сном Виктор и Алексей снова гуляли по ночному городку и продолжали не законченную вчера беседу.
– Что было потом, когда вы раскрыли ложь Егора? – спросил Алексей.
– После разоблачения Егор сказал, что всё то, что сказал я, это ложь. Я же продолжал его разоблачать. Воспользовавшись тем, сказал я, что имя Майя редкое, он пришёл в экспедицию в Актюбинске и поинтересовался, работает ли у них Майя. Ему ответили, что есть у них одна Майя, Майя Штеин. Зачем он интересовался ею, пусть сам кажет. Может быть, хотел извиниться, что на него не похоже, а может быть «пронюхивал», не заведено ли уголовное дело о попытке её изнасилования. Вот откуда ему известна фамилия Майи. А для других обитателей номера, (кроме меня и ревизора в нашем номере, жил ещё один молодой человек лет тридцати), я изощрялся в нравоучении об отношении к женщине. Сейчас, мне кажется, что всё моё старание было напрасным. Но я изложил своё кредо. Во что я им сказал:
«Поймите, что такие люди, с такими убеждениями, как у Егора, величайшее зло в обществе. А мы с ним не боремся, засучив рукава. Ведь он коммунист, к сожалению. А партийная организация терпит его в своих рядах, хотя всем всё о нём известно. Разве можно в рядах коммунистов терпеть людей, для которых жена – это рабыня, должная отмывать ту грязь, которую он соберёт, шатаясь по женщинам сомнительного поведения. Разве можно таким людям доверить великие идеи разума для претворения их в жизнь, если они не способны понять, что женщина – это воплощение гуманности, красоты, счастья и любви, что женщина – это сама жизнь? Нельзя! Но мы ещё миримся с этим».
– Вы правы, кто не может понять женщину, оценить её по достоинству, тот не может воспитывать других. Кто же он этот Довгонюк? – задал вопрос Виктор.
– Инженер мелиоратор. Закончил в Киеве или в Харькове институт. Имеет высшее образование, а душа ничтожная, гнилая.
– Чем же всё закончилось?
– На этом, собственно, всё и закончилось. На лицах слушателей появились снисходительно-иронические улыбки. Меня не понимали или не хотели понимать. Кто-то сказал: «нам ещё далеко до этого». Я ответил, что от нас самих зависит приблизить это далёкое, и разговор постепенно иссяк. Мне хотелось сказать ещё многое, что женщине нужно петь гимны, славить её как героиню, воспевать её труд, красоту, нежность. Кто как не женщина, этот великий труженик, очищает нас от грязи всякого вида? Это она, она Женщина – мать всего мира. Молоком её груди вскормлен весь мир. К сожалению, и подлецы в мире выношены под её сердцем. Любить, уважать, беречь должны мы женщину и помогать во всём. Оберегать от тяжёлого труда. А сколько ещё женщин у нас работают на стройках, на земляных и других тяжёлых работах. Облегчить их труд наша обязанность.
Хочется, чтобы наши женщины были самыми красивыми в мире, самыми здоровыми, всегда весёлыми и жизнерадостными. И всё это зависит от нас, мужчин, от нашего отношения к женщине. День 8-е марта я бы сделал всеобщим выходным, праздничным днём для женщин, превратил бы его в настоящий праздник красоты и нежности. Ведь нет на свете ничего теплее и нежнее женской ласки. Мать, сестра, жена – сколько тепла и нежности в каждом этом слове. Жена – мать моих детей! Сколько в ней ласковой нежности, сколько пылкого чувства, сколько счастья в глазах при встрече и нежной грусти при расставании.
Серов замолчал. «Кто не может понять всего этого, – про себя рассуждал Анохин, – тот не может по-настоящему оценить жизнь». Они оба молчали. Им не нужно было говорить, они молча понимали друг друга. Так могут понимать друг друга люди, имеющие одинаковое мировоззрение.
– Меня особенно возмущает, когда негодяи, подобные Егору, – прервал молчание Алексей, – порочат чистых, прекрасных женщин, не получив от них согласие на удовлетворение своей похоти. Тогда бледнею и готов разорвать подлеца на куски.
Ярко мерцали звёзды в мартовском небе ночи. Стояла глубокая тишина. Воздух был чист, пахло весной. Казалось, что природа спит последние минуты и вот-вот проснётся и вступит в своё светлое солнечное утро весны. Виктор и Алексей возвращались в гостиницу молча. Под ногами было сухо. В воздухе улавливался запах раздавленной мёрзлой почвы. Впереди их, шатаясь, проползла сутулая фигура – Довгонюк возвращался с очередной «победы» на ночлег.
Город Челкар Март 1957 г.