Я медленно приподнимаюсь на локтях и отрываю спину от мягкого дивана. Я все в той же гостиной, ничего не изменилось. Полумрак проник в мои глазницы, и я не представляю, как это – жить при свете. Гостиная выглядит довольно просто. Кроме дивана, на котором я коротаю бесконечные ночи, стоит мраморный столик, на котором я храню те немногие вещи, что у меня имеются.
Я провожу рукой по поверхности стола и касаюсь этих вещей так бережно, словно они могут рассыпаться в моей ладони. Но нет, с ними ничего не произойдет, как не происходило и всегда до этого. Складной ножик, довольно неплохой, швейцарской фирмы, выкидывающей свое лезвие по первому требованию. Я им пользуюсь, в основном, чтобы побриться в маленькой раковине, стоящей в глубине гостиной. Сейчас бороды почти нет, но я все равно двигаюсь к раковине, чтобы охладиться после тяжелого сна. Резкий рывок крана вправо, и мне в руки бьет напор холодной воды. Я барахтаюсь в нем и, насытившись прохладой, возвращаюсь на диван. Горячей воды в кране, в общем-то, не бывает, а если и случится такая удача, то я ей не пользуюсь, уже привык к холодной. Отложив ножик подальше, я вновь решаю рассмотреть несколько фотографий. В последнее время я делаю это довольно часто, мне это необходимо, чтобы отвлечься от гнетущих мыслей.
«А вот и снова вы, мои прекрасные незнакомцы», – говорю я и беру первый снимок, на котором стоят молодые парни и машут мне из далекого прошлого. Один из них одет в классический костюм – тройку, другой смеется во все горло, лямка рюкзака свисает с его плеча и, наконец, третий вообще не смотрит в объектив, наверное, его кто-то отвлек за кадром. Этот третий всегда привлекает мое внимание больше всего. Его взгляд искоса создает в моей голове какие-то вопросы, которые я сам далеко не всегда могу сформулировать. Что они пытаются передать мне из тех далеких лет, о которых я даже не помню? Кто эти люди?
Но если бы это были единственные вопросы, на которые я ищу ответы, все было бы очень просто. Я бы придумал себе загадочных друзей, с которыми мы когда-то были очень близки, сочинил бы их биографии, наделил бы их разными характерами, создал бы их плюсы и минусы и обязательно придумал бы поворотный момент, после которого мы бы расстались, и я заснял их напоследок. Но все это не имеет значения. Уже не имеет. Потому что фотографии – это просто часть большего.
Я подхожу к окну и смотрю на звезды. Я забыл, как выглядит солнце. А может, я его и не видел никогда, и оно тоже часть моего воображения, как когда-то древние греки создавали себе таинственных обитателей Олимпа, так и я выдумал себе день и свет? Может, я был рожден в темной пещере, под покровом ночи, просто шли года, века, тысячи лет, и пещера превратилась в эту квартиру?
Так или иначе, я не помню, как оказался в этой квартире. Я не помню своего имени и откуда я. Более того, я не испытываю голода или жажды, у меня не возникает потребности в чистоте, я как метеорит, летящий сквозь черный космос, не нуждающийся ни в чем, кроме собственного существования. Бреюсь и мою лицо я только с одной целью – чтобы доказать себе, что я все еще человек. Все остальное под вопросом. За окном вечная ночь, и, конечно же, ручка от окна не двигается. Дверь в квартиру всегда закрыта наглухо, а двери в другие комнаты…
Я сам иногда не верю в это. Но это всегда рядом, все в одной квартире, которая стала моей вечной тюрьмой. Комнаты находятся в бесконечном изменении. Когда бы я туда не зашел, там будет что-то новое. Единственное, что остается неизменным – эта гостиная, где я и проснулся когда-то, а когда – не помню. Но за окном уже были звезды. Сон помогает не сойти с ума, хотя, где вероятность, что я уже не сошел? По крайней мере, мои мысли ясны и чисты, и в этом очень сильно помогает она…
Красная Лампа.
«Что бы я без тебя делал», – шепчу я и протягиваю руку к подоконнику. Без Лампы я не рискую соваться в этот комнатный калейдоскоп, в котором можно встретить все, что угодно. И только Лампа помогает пролить свет на темные уголки и потаенные комнаты. Но обо всем по порядку.
«Вот так, вот так, – бормотание срывается с моих губ, когда я беру эту лампу в руки. – Сегодня мы снова отправимся в путешествие, как ты на это смотришь?»
Конечно, Лампа молчит, но разговора я от нее и не требую. Перед тем как следовать в комнаты, я совершаю ежедневный или, вернее будет сказать, еженощный ритуал. Обвожу Лампой по периметру гостиной, моего очень маленького мирка, который являет собой ничто по сравнению с громадиной перемен остальной квартиры. Вот он, родной диван. Вот проклятое окно со звездами в нем. Вот запертая дверь. Старый, потертый, как моя жизнь, ковер. Какие-то полки, бог знает для чего предназначенные. И, конечно же, стол. Фотографии я с собой в походы не беру, боюсь потерять. А вот ножик – всегда, мало ли. Вот и сейчас подхватываю его и сую в карман. Кстати, одежду я тоже не меняю. Темно-зеленый свитер, легкие спортивные штаны и теплые носки, вот мой облик, в котором я уже застыл, как статуя.
«Ну, вперед», – киваю я сам себе и, покрепче ухватив Лампу, иду к двери каждый раз в новую комнату.
Дверь со скрипом открывается. Я оглядываюсь на безбрежный островок гостиной, который служит мне приютом несчетное количество времени и делаю шаг через порог, закрывая за собой дверь. Можно сказать, выбираю тьму вместо света. Красная лампа ярко сияет в руках, освещая бархатный залежавшийся ковер под ногами. Я поднимаю лампу чуть выше и вижу очертания старой лавки. Повсюду пахнет нафталином и старой бумагой. Свет лампы выхватывает из темноты очертания шкафов, которые великанами возвышаются до самого потолка лавки.
«Куда же я попал на этот раз? – говорю я под нос. – Но на все есть причина».
Честно говоря, причины – все, что у меня осталось. Я твердо верю, что комнаты показывают мне все это не случайно, и у Ночи за окном есть какая-то загадка, которую я должен решить. И я, наконец, вырвусь из этой квартиры, чем бы она ни была. Чьим-то злым экспериментом, порождением моего больного разума или просто пылью, несуществующей и забытой.
«Тут было бы неплохо порыться», – шепчу я, словно боясь спугнуть тишину лавки, в глубине которой медленно тикают треснувшие часики. Я иду вперед, смотря под ноги, но все равно наступая на листы книг, как на обрывки чьей-то памяти. Я надеюсь, что из-за прилавка сейчас, как коршун, появится сам старьевщик и посоветует мне что-нибудь в этом царстве затхлости. Но я один, и это уже так ожидаемо, что я даже не удивляюсь. Внезапно лампа очень четко проходит по книге, лежащей на правой от меня полке, словно пытаясь указать мне на нее, как на что-то особенное. Поставив лампу на прилавок, я беру книгу и открываю ее. Это дневник. Дневник старьевщика.
«В этой лавке, черт возьми, совершенно невозможно найти что-то стоящее! Я уже сам теряюсь среди этого хлама, который несут мне люди! Старые пуговицы, сломанные музыкальные шкатулки, потрепанные книги, да все подряд! Иногда мне кажется, что я и сам – какие-нибудь старые каминные часы, которые поставили, чтобы на них все глазели и иногда смахивали пыль! Но вчера какой-то паренек принес нечто действительно ценное… Таких механизмов я еще не видел, а старьевщиком работаю уже четверть века. Хитроумная часовая штука, сделанная мастером. И специальная шестеренка для нее, без которой часы не пойдут. Эх, и намучился я с этой шестеренкой, но, наконец, приладил ее! И когда часы пошли, кажется и мое сердце закрутило новый оборот…»
Дальше страница вырвана. Я кладу дневник обратно и поднимаю голову. На кипе бумаг и груде коробок, почти под потолком лавки, лежат те самые часы. Они еще тикают. Свет лампы доходит и дотуда, поэтому я решаюсь. Ставя ногу на прилавок, я перебираюсь на самую большую коробку, а с нее на следующую, и на следующую. И вот, когда до часов рукой подать, коробки предательски уходят у меня из-под ног. Крик прорезает тишину лавки, и хлам начинает заваливать меня со всех сторон. И вот лампа уже где-то вдалеке мелькает слабыми отсветами. Я закрываю глаза и ныряю в пыль.
Вздрогнув и почувствовав свободу в плечах, я просыпаюсь. Передо мной вновь стоит лампа, но не моя, а обычная настольная, с зеленым стеклом и веревочкой для подачи света.
–- Как я рад, что вы пришли в себя! Я – доктор Гойя, чувствуйте себя как дома!
Передо мной сидит мужчина в возрасте и с сединой на висках. Он одет в строгий костюм-тройку с темно-зеленым галстуком, на котором извиваются змейки. Его широкая улыбка обескураживает меня.
– Что я здесь делаю?
– Как что? – разводит он руками. – Пытаетесь разгадать Загадку Ночи! Иначе зачем бы вы полезли за этим механизмом?
– Я, честно говоря, не знаю, что происходит, доктор, – я откидываюсь на стуле. – Мне кажется, квартира не отпустит меня даже после отгадки, если вы об этом.
– Кто знает… – кивает доктор Гойя и, поправляя галстук, нагибается вперед. – Но попытаться-то стоит. Путь, правда, вам предстоит неблизкий, но я вижу, что вы исключительно способный юноша и докопаетесь до правды.
– К чему все это? – я пожимаю плечами. – Я даже не помню, как меня зовут. Чем мне поможет какая-то загадка.
– Вы обретете смысл, – складывает руки на груди доктор Гойя. – Поверьте мне. Хоть вы и не добрались до механизма, это лишь первая ступень. Теперь ищите открытый глаз. И мы с вами скоро снова встретимся.
– Открытый глаз? Я не понимаю…
– И сторонитесь коридоров в своей квартире. Сон разума рождает чудовищ, – прошептал доктор Гойя. – Простите, вам пора. Всего доброго!
– Подождите, но что…
Он направляет на меня свет лампы, и я оказываюсь в своей квартире. Я долго не могу поверить в произошедшее – это первый человек, с которым я беседовал, пока нахожусь в квартире. И он подтвердил существование самой Загадки Ночи. Значит, у меня еще есть шанс.
Я решаю передохнуть от путешествий и поудобней устраиваюсь на диване. Все-таки хоть какое-то облегчение, что есть где распрямиться и закинуть ноги. Я представляю, что моего любимого дивана не было и, невольно вздрогнув, вжимаюсь в него поглубже, а затем погружаюсь в глубокий, но неровный сон.
По стенам лабиринта пляшет отсвет ярких факелов. За мной неслышно закрывается дверь, и я слышу в глубине лабиринта жуткий рев. Я вижу тень рогатого чудовища и бросаюсь бежать. А в голове стучат слова доктора Гойи: «Сон разума…» Я не осмеливаюсь обернуться и, наверное, к лучшему. Рев чудовища за спиной стихает, и я подбегаю к стене, на которой нарисован человек с головой быка. Мне все это кажется знакомым, как будто я уже проходил по этому лабиринту.
Внезапно свет факелов становится таким ярким, что я закрываю глаза рукой, и вот – я вновь просыпаюсь на своем диване.
«Какого черта… Сколько все это еще будет продолжаться?» – задаю я сам себя вопрос, отлетающий от стен гостиной.
Теперь у меня лишь одна цель – разгадать Загадку Ночи и кто я такой. И тогда Ночь меня отпустит. Помилует и освободит из этой тюрьмы.
«За дело, – киваю я и грожу кулаком закрытому окну. – Что там говорил доктор Гойя? Ищите открытый глаз. Ну что, Лампа, выручай…»
Я решительно хватаю Красную Лампу и с полной уверенностью, что моя судьба решит все за меня, надо лишь найти отгадку, открываю и затворяю за собой еще одну дверь. Неожиданно мне выкручивают руки и ставят на колени.
– Повесь Лампу ему на пояс. Может, наш жрец знает, что это такое? – раздается из-за спины грубый голос.
– Отведем его к фараону. Он все решит, – отвечает второй.
Я лишь слегка поднимаю голову и успеваю заметить – вокруг пальмы. Но меня тут же нагибают лицом вниз и куда-то тащат. Издалека доносится аромат моря. Я, конечно, понимаю, что все это игры моего воображения и проделки Ночи, но что-то в моей душе начинает тонко вибрировать и вспоминать…
Вспоминать, что есть и другая жизнь. Но какая?
Меня резко бьют палкой по пояснице и отпускают руки. Я кривлюсь от боли и наконец поднимаю голову.
Передо мной на высоком троне сидит настоящий фараон. Вокруг него скопились сутулые люди в разноцветных балахонах, судя по всему – это и есть жрецы.
Фараон величественно поднимает руку, унизанную перстнями, и жрецы расступаются. Голос его подобен грому.
– Ты – еретик! Противиться культу Ра – значит искать смерти! Ты ищешь смерти?
Я открываю рот, чтобы ответить, но получаю еще один удар палкой.
– Будешь говорить, когда я пожелаю, – кивает фараон. – Все в стране знают: я – солнце и звезды, я – приливы и отливы, я – сама земля. А ты отрицаешь это! Я даю тебе последний шанс, грешник. Мои жрецы приготовили для тебя особый папирус. Прочтешь хотя бы два слова на нем – и я тебе пощажу. Это неясные нам письмена, и может твой культ поможет мне их разгадать. Приступай!
Жрецы бросают к моим ногам белый папирус, запечатанный желтой эмблемой. Я срываю ее и первое, что я вижу – открытый синий глаз над первой строкой папируса, уставившийся прямо на меня. Я упорно скольжу глазами по строчкам, но не могу понять в письменах ни слова.
Фараон теряет терпение и разочарованно машет рукой:
– Голову с плеч! Он такой же еретик, как и все, ничего особенного!
– Нет, подождите! – кричу я и буквально впиваюсь глазами в папирус.
И вдруг я вижу одно слово. Оно отчетливо высветилось на седьмой строке. Я не знаю, в чем суть, но пытаюсь поймать удачу.
– Ожерелье! Тут написано ожерелье! – кричу я во весь голос. Но секира уже опускается мне на шею.
Я резко подаюсь вперед и бьюсь головой обо что-то железное. Это хорошо, значит, голова по-прежнему на месте. И конечно, Красная Лампа все еще светится на поясе. Как я понимаю – это школьный шкафчик. Я вылезаю наружу, скрипнув дверцей, и понимаю, что оказался в своей старой школе. Более того – за окном опять стоит ночь, и коридоры погружены во мрак. Видимо, дневного света мне не видать. Я прохожу мимо доски наград и вижу там до боли знакомые лица, но не могу вспомнить ни одного человека по имени. Куда уж там, если я даже собственного имени не помню.
Двери в спортзал позади меня с грохотом отворяются, и в ночной школьной тишине это звучит как взрыв бомбы. Передо мной стоит взъерошенный мужчина с перекошенным лицом и безумными глазами. В руках он держит циркуль, наточенный до блеска.
– Я сегодня встал не с той ноги! – рычит он, подходя ближе. – И столько тетрадей проверил, тебе и не снилось!
– Я и не ложился, – бросаю я ему уже на бегу.
– Стой! Хуже будет! Я просто пройдусь этим циркулем по твоему славному личику!
Безумный учитель бросается за мной в погоню. Пробивая телом двери, я вижу заветную табличку «Кабинет директора» и, заскочив туда, запираюсь изнутри. Учитель гневно молотит в дверь и изрыгает проклятия.
Я поднимаю Лампу повыше и вижу на столе у директора личные дела учеников. Так, вот это уже интереснее.
Я лихорадочно перебираю их, тем временем учитель возвращается с огнетушителем и начинает долбить дверь. Долго она не продержится.
«О Боже», – шепчу я. Я натыкаюсь на собственную фотографию, с нее на меня смотрит мальчик с синими глазами. Тут, как назло, нет имен, и я указан просто как ученик №217. В досье сказано:
«Чрезмерно увлечен различной техникой и, особенно, часами. Собирает и разбирает их прямо на уроках. Довольно замкнут, но если его тронуть или что-то не так сказать, отвечает импульсивно».
На фотографии я – сто процентов. Но каким человеком я был?
Тут дверь сорвалась с петель, и учитель ворвался в кабинет директора бешеным вихрем. Перевернув стол и раскидав во все стороны папки с досье, он взял меня за спину и бросил в окно. Я видел, как он улыбался, пока я летел вниз с третьего этажа в дожде из осколков.
И снова я падаю в кресло в кабинете у психотерапевта. Доктор Гойя курит трубку и вопросительно смотрит на меня:
– Ну и что же вы узнали, пока мы не виделись?
Я потираю глаза и даю отчет:
– Я видел глаз, он указал мне на ожерелье. Но что это значит – понятия не имею. Что более важно – я нашел досье на себя. Там говорится о том, каким я был ребенком.
– Больше ничего?
– Пока ничего.
– А как же ваша гостиная? Вы там все осмотрели? – выпускает дым доктор Гойя.
– Поверьте, доктор. Я живу там довольно давно и знаю каждый уголок и каждый сантиметр этой комнаты.
– Вы привыкли видеть там все, как есть. Взгляните под другим углом. И не забывайте о фотографиях.
– А что с ними?
– Скоро вы вспомните людей на них. И это будет еще один шаг в разгадке. Ну, мне пора. До скорого, – он раскручивает кресло со мной, я открываю глаза в своей гостиной. После такого приема от фараона и забега по ночной школе надо бы умыться. Подставив лицо под кран, я размышляю над словами доктора Гойи. Но кто же я такой? Почему не чувствую холода и жажды? Этот вопрос не дает мне покоя. Тяжело не осознавать себя, до этого момента я даже не совсем представлял, насколько. Эта квартира и безумие, творившееся в ней, уже стало моей жизнью, жизнью потерянного неизвестно где путника, и я уже и не надеюсь увидеть за окном свет.
Я снова решаю осмотреть фотографии. Кто же все эти люди. и как эти фотографии оказались в гостиной? Они здесь не просто так. Доктор Гойя прав – я должен попытаться разгадать их смысл. Неожиданно, повернув фотографию под определенным углом, я вижу перевернутую восьмерку на шее одного из мужчин. Что это, татуировка? Если да, то какая-то странная. Может, он буддист и это знак бесконечности? Что-то внутри мне подсказывает, что это и есть подсказка, о которой толковал доктор Гойя. Если это так, то как-то слабо. Один из моих бывший друзей был буддистом, и в школе я любил собирать механизмы из всякого хлама – это все, что я пока знал. Больше я ничего не помню.
Пора снова идти в комнаты за новой информацией. Только сначала немного поспать. Сон помогает мне спастись от безумия или еще больше ввергает в него? Скорее первое – это хоть какой-то отдых для моего воспаленного сознания, несмотря на кошмары о минотаврах, лабиринтах и прочей чепухе. Я подложил подушку под голову и, глядя в обшарпанный потолок гостиной, забылся глубоким сном.
Я стою по колено в воде в тихом пруду. Передо мной высится изысканная арка, украшенная цветами. В центре арки стоит кафедра с книгой. Я подхожу ближе и вижу, что это Библия.
– Вы хотите отринуть грехи?
Я поднимаю голову и вижу монаха, который теребит в руке крестик на цепи. Из-под капюшона выглядывают глубокие зеленые глаза, спина сгорблена, но седая голова высоко поднята.
– У меня лишь один грех – я не помню, кто я. И если Бог есть, значит, он меня оставил.
– Никогда так не говорите. Бог никогда вас не оставляет, – прошамкал монах. – Даже во сне.
– А мне что толку с этого?
Монах удивленно поднял брови:
– Как? Вы разве не хотите узнать разгадку?
– Что произойдет? Когда я ее узнаю, – делаю я шаг к монаху, передвигая босыми ногами под водой. – Будет еще одна загадка?
– Вам нужно, чтобы Бог ответил вам, когда закончится ночь за окном вашей квартиры? – говорит монах, кладя мне руку на плечо. – Скоро. Скоро вы узнаете истину. Вы много грешили, сын мой. Плохие дела вы вытворяли, и с другими, и с собой. Быть может и хорошо, что вы не помните.
– Я должен, – упрямо смотрю ему в глаза. – Я должен вспомнить все.
– Вам откроется истина, – монах разворачивается и уходит прочь. – Не хотите покаяться, пока я здесь?
– Если бы я знал в чем – с радостью, – грустно отвечаю я.
– Удачи, – кивает монах. – Бог вас не оставил. Вы скоро найдете дорогу. Так же, как и нашел я. Ведь мы сейчас в моем сознании. Здесь так тихо, не правда ли?
Я уже открываю рот, чтобы ответить, но отвечаю уже самому себе на диване в гостиной:
– Да. Здесь тихо.
Красная Лампа ярко светит на окне, пора отправляться за ответами. Я рывком встаю с дивана, хватаю Лампу и стремлюсь в одну из комнат. Это что-то новенькое. Как только за спиной открывается дверь, я не попадаю в конкретное место. Передо мной высится еще одна дверь, причем, окованная железом. Такого еще ни разу не было. Я щелкаю затвором и вижу коридор.
Что там говорил доктор Гойя? «Остерегайтесь коридоров в своей квартире».
А еще что-то о чудовищах. Но делать нечего, если он не двинется вперед, ответов не получит. И я решаюсь бежать. Я бегу через коридор, и тут начинает идти дождь. Дождь не простой – кровавый. Он стекает по моим щекам и по моей голове, и я в ужасе несусь дальше, а коридор все удлиняется. Теперь я бегу по покрывалу из раздавленных стеклянных шприцов, и полуразложившиеся создания пытаются схватить меня за ноги. В моем сознании всплывают вспоминания – я принимаю таблетки, одну за другой. Но они быстро расплываются, и я несусь дальше. Теперь я бегу внутри огромного часового механизма, все вокруг тикает и грохочет.
«Папа, папа! Не бросай меня!»
Я вижу в конце коридора мальчика, который протягивает ко мне руки. Боже, неужели это мой сын? Не может быть!
Мальчик растворяется в дыме, и я с ноги выбиваю дверь, уже совершенно потерявший голову от этой погони по коридору. Второй такой я не переживу.
Прямо передо мной, спокойно закинув ногу на ногу, сидит доктор Гойя.
– Я вижу, вы запыхались. Нелегко должно быть вам было, – говорит он своим мягким бархатным голосом, расстегивая пуговицу на пиджаке.
Я сажусь и кладу руки на стол, как бы напирая на доктора.
– Я хочу, чтобы вы дали мне ответы и немедленно.
– Увы, я не могу этого сделать, – разводит руками доктор. – Скоро вы сами все узнаете. Что вы видели в коридоре? Я же запретил вам ходить туда.
– Это было… интересно и волнующе. Мне кажется, я начинаю что-то вспоминать. Я понял, что один из моих друзей был буддистом. Я вспомнил, что в какой-то момент жизни имел влечение к наркотикам. И у меня был сын. Доктор, это сильнее меня. Как мне справиться с этими эмоциями и не сойти с ума в этой квартире?
– Хорошо, очень хорошо, – доктор Гойя складывает руки на столе и наклоняется ко мне. – Вы начинаете вспоминать и скоро увидите свет, я обещаю. К сожалению, это наша последняя встреча. Я больше ничем не смогу вам помочь, к тому же, после случая, который скоро произойдет, наше общение станет бессмысленным. Примите это.
– Хорошо, – сдавленно произношу я. – Но что…
– Удачи, – машет рукой доктор Гойя. – Она вам понадобится.
Он достает из стола бронзовые шарики и начинает позвякивать ими. Звон убаюкивает меня, и доктор Гойя исчезает…
Я прихожу в себя, только не на диване, а прислонившись к умывальнику. И сначала я просто не верю своим ушам… Но факт остается фактом, хоть я и отказываюсь верить в это. В дверь квартиры кто-то стучит. Этот стук подобен грохоту самого страшного грома, как будто сама истина стучится ко мне в двери. Наконец-то я узнаю, что я не один в этой проклятой квартире, что есть еще жизнь за ее стенами. Стук продолжается, я бросаюсь к двери, не жалея ног.
«Я здесь! Выпустите меня!» – кричу я, молотя в дверь руками и пытаясь открыть ее.
Бесполезно. Она не поддается. Я прыгаю на нее, бьюсь плечом и чуть ли не грызу зубами, но ничего не происходит. Стук прекращается, и я слышу удаляющиеся шаги.
«Нет! Не уходите!»
Это конец. Мой шанс был вот он – и теперь я снова один. И останусь один навечно. Вместе с этой мыслью в мой разум ворвалась тьма, я хватаю перочинный ножик, лежащий на столе так долго, закатываю свитер и смотрю на свои пульсирующие вены.
«Пропади оно все!»
Красная Лампа мерцает все ярче, словно пытаясь предостеречь меня. Но я хочу отдаться безумию. Это моя воля. Тот незнакомец за дверью мог спасти мою душу, но теперь осталось только одно – ввергнуть себя во мрак комнат. Я наношу удар по вене, кровь капает на ковер. Бью по второй руке. И вот я уже истекаю кровью и в последний раз обвожу взглядом свою квартиру. Лампа мерцает уже без остановки и бьет мне светом в глаза. Я нараспашку открываю первую попавшуюся дверь и, орошая порог комнаты кровью, бросаюсь вперед, оставляя позади свет Лампы…
Вокруг тьма и больше ничего. Но внезапно я слышу хлопки. Негромкие, но потом все громче. Вены уже не пульсируют, руки онемели. Тут передо мной резко поднимается занавес, и я оказываюсь на сцене. Публика аплодирует, свет софитов заменяя Лампу, бьет в лицо. Я подношу руку к глазам:
«Ран нет», – говорю я вслух, и эта фраза вызывает у публики еще больший восторг. Да что, в конце концов, происходит. Я когда-нибудь избавлюсь от этого кошмара? Даже покончить с собой злая судьба мне не дала.
И тут я вспоминаю. Кусочки мозаики складываются воедино, и часовой механизм винтик за винтиком начинает крутиться, выполняя свою работу.
Я не знал, что момент просветления будет таким, но теперь я понимаю, на что он похож. Я будто ощутил себя вне пространства и времени, не молодым и не старым, просто условной единицей, а этот зал и эта сцена, мы как будто летим в бескрайнем космосе, а все зрители – мои пассажиры.
Я вижу в первом ряду тех самых людей с фотографии из квартиры. И что самое важное – я их узнал. Они ударились камешками о мою тихую заводь и пустили круги по воде, и я стал вспоминать все. Свою жизнь.
Мужчина в классическом костюме – это мой брат. Он и сейчас смотрит на меня не как все, по-отечески, словно пытался наставить на верный путь. Он ободряюще машет мне рукой и продолжает хлопать. Тот весельчак, что смеялся на снимке, это мой сын. Сейчас у его ног стоит школьный рюкзак, он ходит в ту же школу, что и я когда-то, и всем рассказывает о своем отце только хорошее. А тот, что глядел мимо камеры – мой лучший друг. Он встает, поднимается на сцену, аплодисменты смолкают. Он кладет мне руки на плечи и говорит:
«Вот я и нашел тебя».
И тут в мою голову ослепительным потоком врывается вся моя прошлая жизнь. Я увлеченно мастерю что-то на уроке химии. Преподаватель отчитывает меня за увлечение этими, как она их называет, часиками, я скидываю все детали в портфель и весело смотрю на нее. Вот я уже окончил университет. Моя любовь к механизмам переросла в нечто большее, я стал владельцем крупного детального завода. Я очень много зарабатывал и в какой- то момент стал изменять жене. Я купил своей любовнице ожерелье, но она оставила у меня дома одну бусинку, и жена нашла ее. Она ушла к другому. Этот развод подкосил меня. Я пошел по кривой дорожке и, чтобы обогатить завод, связался с местными бандитами. Но это не помогло – завод нес только убытки. Мне пришлось уволиться, и в тех кругах, в которых я вращался, я пристрастился к наркотикам. Но я встретил девушку, которая стала светом моей жизни. Она помогла мне избавиться от жуткой зависимости и выдержать ломку, скоро у нас родился сын. Но вот я уже сижу в кабинете у врача, и он говорит мне о смертельном заболевании, которое я усугубил наркотиками. Идут года, вот я уже пожилой человек и прикован к кровати. В какой-то момент мне становится совсем плохо, и я впадаю в кому. За день до этого ко мне приходит мой лучший друг еще со школьной скамьи и говорит:
«Цепляйся в своем сознании за Красную Лампу. Она тебе поможет и выведет на свет даже из самой глубокой тьмы. В этом твое спасение. Твое спасение…»
С этими словами я обнаруживаю себя стоящим перед дверью в квартире. Я стал стариком. Подогнувшиеся колени, седина в бороде и лысая голова – вот какой я есть на самом деле. Под дверь кто-то подкидывает ключ и, судя по тяжелому дыханию, ждет с той стороны.
Но я каким-то шестым чувством догадываюсь, что ключ этот не от двери. На плечо падает луч солнца, и я, оборачиваясь, чуть не плачу от счастья. За окном встает рассвет. Как давно я не видел солнечного света! Кряхтя, я нагибаюсь к окну, вставляю в замок ключ и дергаю ручку. В комнату врывается поток света и тепла. Вся квартира растворилась, оставив только голые стены. В центре абсолютно опустевшей квартиры стояла Красная Лампа. Я вижу за окном сады и луга, журчащие реки и радуги, все это кажется таким знакомым, и я хочу туда, меня туда тянет, и оттуда мне поют голоса.
Чем же была эта квартира? Может, я был последним человеком на Земле и положил конец человеческой цивилизации? А может, все это мой сон и, выйдя в окно, я проснусь тем самым мальчиком, увлеченным механизмами и ничего не знающим о своей болезни? Или, возможно, я и есть сама Смерть, и я просто развлекаюсь, выдумывая себе такие квартиры?
Но я не знал одного. Кто стучал в дверь, и кто кинул мне ключ? Я оборачиваюсь и вижу такого же старика, как я. Это мой друг. Мой лучший друг, который создал Красную Лампу в моем сознании.
– Значит, это все правда, – шепчу я.
– Да, это правда, – мягко отвечает он. – Ты очень болен, мой друг. Но у тебя есть выбор, потому что как только ты не побоялся пойти в комнаты без Лампы, ты оборвал цикл изменений и привел себя к развилке.
–- Что же мне надо выбрать?
– Все просто. Ты можешь уйти в окно, и мы больше никогда не увидимся. За все твои мучения и тяжелую жизнь тебя там ждут твои сады, и ты станешь их частью. Там свет.
Затем он еще больше сгорбился и показал за спину, где была кромешная тьма и еле виднелись потрескавшиеся ступени дома.
– Позади меня тьма. Мы вместе вернемся в твою жизнь и доживем ее. Хорошо ли, плохо ли, но доживем. Будем страдать, но это и есть жизнь. Она за мной, во тьме.
Я оглянулся на сады. Они так манили, но…
– Эта квартира, – медленно произнес я. – Я привык жить во мраке. И что бы это ни означало, к свету я пока не готов. Да и ты, я думаю, тоже.
Он улыбается. Я вижу его улыбку, и мне становится легче.
– Пойдем, – дает он мне руку. – Доживем вместе.
Я делаю шаг за порог и устремляюсь вместе с другом в наши жизни стариков. Дверь квартиры закрывается за нами, и Красная Лампа гаснет. Теперь она мне не нужна.