Сергей Николаев. Лошади белые

Дорогой читатель, позволь предупредить тебя,

что в этом рассказе правда и вымысел переплетены настолько тесно,

что многие, казалось бы, правдивые факты

окажутся всего лишь вымыслом,

а вымысел – самой настоящей правдой.

Белые лошади во сне приносят радость наяву. Если вам приснилась белая лошадь, значит, наяву вас ждёт благополучное решение дел. Практически любое сновидение, в котором человек видит белую лошадь или скачет на белой лошади, считается благоприятным.

Если во сне вы скачете на красивой белой лошади, то сон предвещает, что близкие люди принесут вам повод для счастья.

Сонник-онлайн.

– Она стала ещё красивее.

Молчание.

– Она стала ещё красивее! – повторил я уже громче.

– Да слышал я, – отмахнулся Рома. – Ты в последнее время только и твердишь, что о ней.

– Но что я могу поделать? Я на самом деле любил её… То есть люблю…– я вконец запутался и запнулся.

– Тогда просто возьми, подойди и признайся, – мой друг Рома насупился. – Какие тут могут быть проблемы?

Я и мой друг удобно устроились на крыше старого дровника и любовались только что проступившими на небе звёздами. День у обоих выдался трудный – Рома с отцом весь день пропадал на рыбалке, я же всё это время, не разгибая спины, культивировал грядки на огороде. Отдых мы вполне заслужили и, не сговариваясь, сразу же придумали, как нам распорядиться образовавшимся свободным временем.

Дело в том, что мы и раньше любили взобраться на дровник, запастись незрелыми яблоками и, любуясь звездами в вечернем с молочными туманностями небе, не спеша общаться на самые разные темы. Мы с Ромой жили в одном дворе. Так повелось ещё с самого детства, что, несмотря на противоположность характеров, увлекались мы одними и теми же вещами, имели одинаковый взгляд на многие проблемы и понимали друг друга буквально с полуслова. Рома был единственным человеком, кроме родителей, с кем я мог быть полностью откровенным и не боялся открыто высказывать свою точку зрения. Я пробовал подходить к ребятам из соседних дворов, но найти с ними общий язык никак не получалось. Один был помешан исключительно на технике, другой и на отце родном готов был сделать деньги, пытаясь всех подключить к какой-то мощной, якобы успешно развивающейся маркетинговой сети, третий – вообще всё время шутил и, казалось, что он не умел разговаривать серьёзно вовсе.

В общем, интересовали их вещи вполне приземлённые и вполне понятные, я бы даже сказал обыденные. Я нисколечко не осуждал их за это, но мне самому всегда хотелось чего-то большего. С того возраста, как только я начал осознавать себя как личность, мне всегда хотелось знать: что, зачем и почему? Мне хотело докопаться до сути, а не принимать факты в готовом виде. Иногда случалось так, что я «зависал», задумавшись о чём-то, мог даже некоторое время не отзываться и вообще не подавать признаков жизни, что становилось ещё большим поводом для насмешек и ещё более разделяло мой маленький замкнутый мирок с обширнейшим миром обитателей соседних дворов.

Поэтому когда Рома с семьёй переехали в наш двор, ко мне пришло настоящее спасение. Казалось, что общего между нами нет ровным счётом ничего. Он любил естественные науки – я был чистым гуманитарием, он был человеком более усидчивым и спокойным – я гораздо живее реагировал на окружающую обстановку, по темпераменту он был кем-то средним между сангвиником и флегматиком – я был меланхоликом. Но мыслили мы очень схоже и примерно в одном направлении. Этот факт выдали книги.

Когда я впервые оказался дома у моего нового друга, то увидел огромный книжный шкаф и полки, тянущиеся вдоль стен, сплошь заставленные книгами и журналами. Примерно та же литература, что и у меня: многотомные энциклопедии на самые разные темы, самоучители, практикумы, научная фантастика, детективы, книги религиозного содержания. «Эге, – подумал я, – с этим человеком мне будет о чём поговорить».

К тому же оказалось, что даже музыку мы слушаем одну и ту же. В почёте в то время у нас были Борис Гребенщиков и Вячеслав Бутусов. Нас привлекала таинственная завораживающая, местами неземная музыка и невероятные стихи, которые раз от раза открывались в новых гранях для понимания. Так бывает – слушал раньше песню, думал, что она об одном, а потом вдруг совершенно неожиданно для себя открываешь её смысл как бы заново, по-другому. Каждый раз мы делились друг с другом новым открывшимся смыслом.

Но главное, что я выделял в своём новом друге – ему тоже хотелось знать: что, зачем и почему. Он жадно вгрызался в жизнь и требовал ответы. И не успокаивался, пока не находил их.

Посёлок медленно погружался в сон. В некоторых домах уже гасили окна, а кое-где их ещё только зажигали. Казалось, что и не окна это вовсе, а тысячи светлячков, маячащих вдали. Перекличка полуночных цикад только усиливала это ощущение.

Со стороны покосившегося сенника, находящегося справа от нас, чувствовалось приятное тепло, весь день старательно копившееся и теперь стремящееся согреть всё вокруг, привнести немного себя в прохладный вечерний воздух. Приятнейший дурманящий запах сена щекотал нам ноздри. Этот запах смешался с ароматом распустившейся сирени, что придавало ему волшебное целительное свойство – успокаивать после трудного дня, создавать особые условия для релакса и оживлять в памяти самые приятные воспоминания.

С левой стороны крохотным отважным маячком зажглась часовенка в честь святого Николая Чудотворца, находящаяся на пологом холме. Она была очень далеко от нас, из-за чего казалась абсолютно недосягаемой, а из-за темноты, скрывавшей холм, вообще мерещилось, будто невесомая, парит и сверкает она прямо в воздухе. Вязкий полуночный сумрак вокруг сгустился окончательно, и небо над нами стало иссиня-чёрным.

Я обиженно хмыкнул.

– Вечно у тебя всё просто.

– Конечно, просто. Ты либо любишь человека, либо нет, – мой друг назидательно поднял палец. – Любишь, подойди и скажи. Что ты ещё тут хочешь?

– Я недавно вновь видел её, – я сам словно перестал вдруг слышать Рому. – Она стала ещё красивее. Мы не виделись очень долго… Я хотел забыть… Но… Иногда всё равно накатывало. Потом… Легче становилось что ли. А теперь…

– Что «теперь?» – Роман наконец-то отключился от своих мыслей, повернулся ко мне и, схватив вдруг за плечи, слегка тряхнул. – Что «теперь?» Она с кем-то?

Я молчал. Казалось, после встряски должен был вновь прийти в себя, но получился совершенно противоположный эффект. Мне показалось, что Рома просто «вытряхнул» меня из тела и вот оно, бедное, сидит себе обмякшее, а сам я нахожусь уже где-то вне его. Наверное, поднялся вверх и стал частью этого сумрака. Смотрю на всё снизу вверх и, кажется, что на самом деле нет ни меня, ни Ромы, ни нашего двора и вообще ничего нет. Всё настолько условно и зыбко, прямо как этот сумрак и парящая в воздухе часовня. Создай только лёгкое дуновение – и всё исчезнет. Но вместе с тем существует и что-то вечное, первоосновное, что не в силах изменить ни одна сила. Какие-то изначальные материи.

Я осмотрелся по сторонам. Небо окончательно почернело, окон-светляков оказалось вдвое меньше, а часовня стала излучать гораздо более яркий свет, напоминая теперь особенно крупную звезду на ночном небе.

– Я не знаю, – тупо уставился я перед собой. – Вроде бы есть, а вроде бы и нет.

Роман хмыкнул. Выглянувшая из-за чёрного облака заспанная луна холодной сталью отразилась от стёклышек его очков. Казалось, будто он тоже напряжён и вообще все эти смешанные путаные чувства принадлежали в какой-то степени и ему.

– Что ты будешь делать? – отчеканил он свой вопрос. Голос был таким же холодным, как блеск луны на стёклах очков.

– Не знаю, – безвольно пожал я плечами. – Понимаешь, какая вещь… Как бы тебе объяснить это лучше… Я долго об этом думал. Она всё равно, несмотря ни на что, всегда будет со мной, понимаешь? Она уже поселилась где-то там, глубоко, под самым моим сердцем. Я понял одну очень простую вещь. Если есть любовь – настоящая, не нарисованная, не выдуманная, не картонная, то не существует в природе таких обстоятельств, таких сил, которые могли бы это чувство просто взять и уничтожить. Пусть, допустим, она с кем-то другим. Быть может, она счастлива. Но если счастлива она, то счастлив и я в таком случае! Ведь что такое любовь? Любовь – это не рынок. Здесь отдавать, а не брать нужно, понимаешь? И нет в таком случае жертвы больше, как жертвование самим собой ради счастья другого человека. Иначе всё остальное – просто никому не нужные слова. И это не будет слабостью. Нет! Это не будет оправданием лузера и неудачника, вовсе нет. Напротив, это признак силы человека, ведь он переступил через себя, сделал что-то за гранью своих возможностей. И если она посчитала, что он чем-то лучше, если она посчитала, что с ним она станет счастливее, что ж, стиснув зубы и кулаки, заставив замолчать своё сердце, я позволю ей стать самой счастливой. Я мог бы действовать, мог бы, наверное, всё изменить. Но я не эгоист. В таком случае я изломал бы естественный ход вещей. Нарушил бы гармонию. И ни к чему хорошему, кроме дополнительных страданий, это тогда б ни привело. Мы привыкли обладать всем – вещами, славой, известностью – этакое общество потребления, – но мы никогда, понимаешь, никогда не должны пытаться обладать другим человеком. Я понял и принял это. Но в таком случае мне хотелось бы лишь одного – только лишь бы она была счастлива… Только бы не напрасной была моя жертва. Иначе я буду винить себя…

Роман смотрел на меня как-то особенно, совершенно по-новому. В его глазах читались одновременно интерес и удивление. Моя речь, ранее даже несвязная, стала вдруг быстрой, нервной, прерывистой и вылилась в целый поток стройных осознанных цитат. Кажется, Рома остался доволен.

– Что дальше?

– Дальше…– я немного задумался. – Я просто не посмею никак напоминать ей о себе. Если она решила меня забыть, то… пусть. Но… Я не оставлю её. Я буду наблюдать за ней. Нет, вовсе не так, как следят за популярными певицами помешавшиеся поклонники и пресса. Я просто буду держать её в поле зрения. Я никогда не забуду её! А если ей однажды понадобится помощь, если рядом никого не окажется вдруг в трудную минуту, если она останется совсем-совсем одна, я всегда буду готов протянуть ей руку помощи и поддержать, насколько хватит моих сил. Буду готов просто помочь и ничего не просить взамен. И тем уже буду счастлив.

Мой друг слегка приподнялся и молча уставился вдаль. По всей видимости, лузером он меня точно не считал и вообще был вынужден уважать мой выбор и считаться с ним. Он, конечно же, сделал бы всё по-другому. О да, он непременно поступил бы по-другому, я слишком хорошо знаю его натуру. Но мой выбор тоже, видимо, брал в расчёт.

– В конце концов, это твой выбор, – словно бы прочитав мои мысли, задумчиво процедил он. – Ты знаешь, я сделал бы иначе. Но не будем сейчас вести речь об этом.

Я тоже помолчал немного, а затем спросил его:

– Ты вообще веришь в любовь?

– Верю.

– Ты ведь не считаешь её чем-то вроде химической реакции, как модно сейчас писать в западной прессе?

– Конечно же, нет. В таком случае она лишается своего подлинного смысла. Нельзя воспринимать человека как некую биомашину. В этом и состоит давний конфликт во взглядах Востока и Запада. И если такое чувство как любовь мы свели бы только к химическим формулам, мы бы трактовали её неверно. Любовь, на мой взгляд, – это сложный комплексный процесс, который возникает на всех возможных уровнях бытия. Мы не можем сказать, что это чистая химия или физиология или очередной закон физики. Это комплекс всего вышеперечисленного. Вдобавок, всё это закрепляется и на духовном уровне, но мы пока не можем этого понять и описать, – с видом читающего лекцию профессора, Рома назидательно поднял указательный палец. Сверкнул своими очками и торжествующе уставился на меня.

Мне вдруг стало смешно. Великие учёные умы до сих пор бьются над этой неразрешимой загадкой, а два доморощенных Канта, не имеющих даже высшего образования, не имеющих никаких заслуг, регалий и научных публикаций хотя бы в самом задрипанном журнале науки, вот так вот запросто дали определение природы любви. А может, в этом вся и соль, что настоящая истина открывается тем, кто мерит всё не сухими формулами и правилами, а собственным интуитивно-чувственным опытом?

– Понятно. Да и в конце концов, – воскликнул вдруг я, не сдержавшись от переполняющих эмоций, – если есть фатум, судьба, предопределение или что там ещё, мы непременно будем вместе! Ведь по-другому быть не может, если этот факт неотвратим. А пока что… Пока что я буду просто тихо и молча любить на расстоянии, и никто не в силах мне этого запретить.

Рома пожал плечами, мол, воля твоя.

– Ром, а в судьбу ты веришь? – вкрадчиво поинтересовался я, немного переведя дыхание.

– Мы с тобой сейчас так дойдём до вопроса «а в чём же смысл жизни»! – расхохотался мой друг.

– А что, между прочим, хороший вопрос. Правильный. Мне больше всего нравится, как Виктор Цой на него ответил.

– И что твой Цой на это ответил?

Рома почему-то меньше меня любил группу «Кино» и считал их песни чересчур простыми и незамысловатыми. А песня «Бездельник» в его представлении полностью отражала образ жизни лидера группы.

– А “жизнь”– только слово,

Есть лишь любовь, и есть смерть…

Эй! А кто будет петь,

Если все будут спать?

Смерть стоит того, чтобы жить,

А любовь стоит того, чтобы ждать… –

продекламировал я строчки из песни «Лененда».

– Хорошо сказал, – Роман погладил затылок. – Тут уж ничего не прибавишь.

– Так ты веришь в судьбу? – повторил я свой вопрос.

– Конечно! Я считаю, что у человека судьба заранее предопределена. Всё давно расписано, продумано. По большему счёту, особо-то и париться не стоит. А ты?

– А вот мне кажется, что здесь существует определённое процентное соотношение. Большая часть, конечно же, предопределена заранее, но есть некий процент, на который мы в состоянии повлиять выбором своих действий. Суди сам. Иначе же получается, что мы – роботы с заданной заранее программой. И в чём смысл жизни такого человека? Как ему стремиться стать лучше, если известно заранее, что выше головы он не прыгнет?

– Ну, ты и загнул, – Рома рассердился. – Причём тут роботы? И совсем не о роботах речь, а о том, что всё заранее распределено. Вот ты родился – это судьба или, может быть, ты родился сознательно, сам, а?

– А я вот возьму сейчас и с разбега головой о стену вмажусь, это что, тоже судьба? Я совсем, получается, не влияю на этот поступок?

– Нет, это уже глупость.

– Вот видишь!

– Ничего я не вижу! – мой друг нахмурился.

Мы замолчали. Рома дулся на мою более состоятельную теорию, а я, видимо, от переполнивших только что меня чувств, от вырвавшегося на волю откровения, сокращал число недозрелых наикислейших яблок. На небе луна стала сочной и яркой, а ведь ещё недавно бледным призрачным светом отражалась она от Роминых очков.

– А ты слышал про Белых лошадей? – он наконец-то ко мне повернулся. Вид у него был немного озадаченный.

– Про каких – таких лошадей? – не понял я.

– Ну вот ты про судьбу говорить начал. А я слышал, что людям, которые стоят перед трудным выбором, у которых что-то случилось и им некому помочь, тем, кому необходимо принять правильное решение, могут прийти в видении Белые лошади. И если они действительно привиделись, значит, что всё будет хорошо. По легенде лошади эти принадлежат ангелам, и те скачут на них, когда нужно очень торопиться по назначению. Когда ангелы сильно заняты, то могут лошадей одних послать на землю.

Я нахмурился. Честно говоря, прочитав множество мифов и легенд разных стран и народов, я нигде не встречал ничего подобного. Ну, разве что греческий Пегас отчасти походил на описанных существ. А так, чтобы про Белых лошадей…

– И что, кто-то их видел уже? – с нотками скепсиса в голосе поинтересовался я. К тому же как-то уж очень некрасиво оборвал его на полуслове.

– Не знаю, – буркнул Рома в ответ. – Я точно не видел.

Он хотел сказать что-то ещё, но видимо так и не решился.

Разговор больше не клеился. Мы поочерёдно пытались заговаривать о каких-то малозначительных вещах, но выходило это так неуклюже и вымученно, что замолчали вскоре оба.

– Пойду я, – Роман начал спускаться с крыши дровника. – Время уже за полночь. Завтра с утра снова на рыбалку.

Затем, подумав немного, словно бы что-то вспомнив, проговорил:

– Отец сказал, чтобы я и тебя пригласил. Поедешь с нами?

– Поеду.

– Долго тут не засиживайся тогда, – Рома слез и махнул рукой на прощание. – Спокойной!

– Спокойной, – тихо ответил я.

Ромины шаги уже затихали вдали, а я уставился на звёзды, луну, на оставшиеся непогашенные окна общежитий при швейной фабрике. Эти огоньки, словно последние солдаты, продолжали борьбу с наступающими со всех сторон мраком и холодом. Однако сдаваться они явно не собирались. Но борьба эта заранее обречена была на поражение. Вряд ли хотя бы одно окно догорит до самого утра. Когда окна погаснут – всё окончательно погрузится во мрак и холод. Хотя нет, не всё. Останется часовня. Часовня своими огоньками будет разгонять ночную мглу до самого утра. Бой не будет проигран! А ещё говорят, что один в поле не воин. Очередная отмазка для ленивых. Часовня… Часовой… Что-то общее есть между этими словами… Странно.

Странным было и упоминание Ромой каких-то там Белых коней, тьфу, лошадей! Он же математик, человек с таким складом ума, что во всём видит только точность. Он и в теоремы-то не все верит, не то что в какой-то мифический бред. Странно.

И тут вдруг неожиданно меня осенило! Болван! Какой же я болван! От пришедших в голову мыслей мне стало ещё больнее и тоскливее. Ну конечно! Ни в каких лошадей Рома не верил, да и выдумал их вообще, ведь нет даже похожего мифа. Он просто хотел поддержать меня. Поддержать как друга. Мог бы жалеть, что-то советовать, пытаться вразумить, но знал, что всё это не будет иметь ровно никакого действия, знал, что ни к чему это не приведёт. Тогда он просто решил такой вот полубасней – полунамёком дать понять мне, что как бы там ни было, всё будет именно так, как нужно. Моя теория была диво как хороша, но слишком уж ущемляла она полномочия судьбы. А ведь сколько в жизни бывает разных случайностей, которые, быть может, и не случайности вовсе, а именно рука судьбы… И как знать, может… Может ещё…

Надо будет завтра извиниться перед Ромой, сказать, что я всё понял, хотя и поздно, и что он сделал всё именно так, как надо. Скорее бы уже завтра!

Рука сама потянулась за наушниками, я поставил проигрываться песни Бориса Гребенщикова и, задумавшись, откинулся на старую подушку от дивана, которую мы притащили на крышу для удобства. Рома – Рома. Только бы дождаться завтрашнего дня!

***

Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, но очнулся я от какого-то странного ощущения. Странные чувства овладели мной – лёгкое волнение и растерянность. Воздух вокруг меня попеременно становился то внезапно горячим, то совсем холодным. Не понимая, что происходит, я запрокинул голову и моментально потерял дар речи. Должно быть от увиденного мои волосы встали дыбом – я почувствовал их лёгкое шевеление.

Словно из ниоткуда, прямо в воздухе, надо мной неслись две белые лошади. Они были не просто белыми, а белоснежными, и казалось, что от них исходит яркий свет, который в какой-то степени немного ослепил меня. Кроме того, лошади были поистине гигантских размеров – раз в пять крупнее обычных особей. Мне никогда в жизни ещё не доводилось видеть столь красивых и грациозных животных.

Как ни странно, лошади не издавали ни звука. Они не просто бежали навстречу мне, но и проделывали в воздухе какие-то замысловатые движения. Что это? Борьба? Игра? Танец? Танец, безусловно! Белые лошади попеременно вставали на дыбы, опускались, затем снова поднимались и забавно рассекали копытами пространство.

Одновременно мне было интересно и немного страшно. Что же произойдёт дальше? – думалось мне. Я осторожно выглядывал из-за старой диванной подушки, как из укрытия. В голове вихрем кружились вопросы: заметили они меня или нет? Что будет, если заметили? Откуда они вообще здесь взялись? Неужели Рома всё знал?

Мысли мои неожиданно были прерваны голосом, возникшим также из ниоткуда. Было похоже, что кто-то тихонько поёт:

Лошадь белая на траве

Далеко ушла в поле,

Дома упряжь вся в серебре,

А ей нужна воля…

Слова и музыка были до боли знакомы, но я никак не мог ухватить их смысл, не мог понять, откуда я их знаю. Да и какое отношение имеет песня к этим лошадям?

А тем временем лошади продолжали свой галоп. Теперь они оказались прямо надо мною. Голос, заставший меня врасплох, не оставил мне времени даже на то, чтобы спрятаться. Лошади опустили головы, и я смог заглянуть им в огромные чёрные влажные глаза.

Конюх сбился с ног – да что с тобой?

Целый день звонит, пишет,

А она трясёт головой

И как будто не слышит…

– словно продолжал издеваться голос.

Я зажмурился, готовясь к самым невообразимым последствиям. Почему-то вспомнился фрагмент из детства, когда я боялся кормить лошадей. Меня пугали тогда их огромные зубы…

Ничего не происходило.

Я осторожно приоткрыл глаза. Лошади по-прежнему зависли, склоняясь надо мной. Я увидел те же черные огромные глаза, но не заметил в них ничего злого. Наоборот, они источали достоинство и спокойствие. Увидев, что я тоже смотрю на них, лошади вновь двинулись в своём фантастическом танце. Бред какой-то. Расскажи кому, точно за умалишённого примут.

Только теперь я смог понять, что это не две лошади, а лошадь и конь. От хвостов животных тянулись две красивейших ленточки – голубая и розовая. Животные теперь трогательно прижимались друг к другу и бежали бок о бок. Я понял, что конечная цель их уже близка, но куда они так стремятся?

И в третий раз голос прервал мои мысли:

Твёрдая земля да долгий путь

Из огня в полымя,

Много кто хотел её вернуть,

Ни один не знал имя.

Когда я вновь посмотрел наверх, лошади уже успели поравняться с часовней. Так вот куда стремились они! Зачем?

Отчётливо и ясно услышал я ржание, которое огласило всю округу. Лошади обернулись, взмахнули копытами и …

Произошедшее надолго останется для меня загадкой. Невероятная вспышка произошла именно в тот момент, когда Белые лошади вошли в столб света, идущий от часовни. Округу озарила ослепительная вспышка, какая бывает в виде бликов на окнах в солнечный день, но гораздо и гораздо сильнее. Две лошади, превратившись в две белых стрелы, со свистом разом устремились вверх, туда, где не бывал ещё ни один человек, туда, откуда они, собственно, и явились…

Неожиданно всё вокруг завибрировало, земля задрожала подо мной, а меня самого как следует стало трясти из стороны в сторону. Ночное небо вдруг разом исчезло, и прямо в глаза, ослепив, ударил невероятный неземной свет. Что со мной происходит? – никак не мог я понять.

– Ну, наконец-то! Вставай! Ишь, разоспался, – также внезапно я увидел над собой довольное лицо моего друга Ромы. Он немного озадачено смотрел на меня и уже не без удовольствия замахнулся, чтобы начать бить по щекам.

– Нам на рыбалку пора! Отец тебя ждёт. Я домой к тебе приходил, стучался. Твои говорят, что не было тебя всю ночь. Я перепугался даже. Искать везде стал. А ты тут дрыхнешь! Предупреждал же!

Я резко вскочил, не предоставив извергу возможности перейти к крайним мерам по моему пробуждению, но всё ещё слегка ошалело вертел головой и таращился на свет. Всё тот же пейзаж. Та же картина. Только светает, и окна уже нигде не горят. Часовня больше не парит в воздухе, а твёрдо стоит вершине холма. Часов семь, должно быть.

Что-то соскользнуло и слегка стукнулось. Телефон. Наушники по-прежнему безвольно болтались, видимо, я так и не успел их выдернуть. На проигрыше стояла песня БГ «Лошадь белая» с одноимённого альбома 2008 года.

– Белые лошади…

– Что?

– Лошади, говорю. Белые.

– Не понял! Лошади причём тут? – Рома испуганно смотрел на меня.

– Да так, – отмахнулся я. – Примерещилось. Спасибо тебе за всё. Извини, если что не так!

Роман всё ещё непонимающим взглядом испуганно смотрел на меня, а я с удовольствием потягивался навстречу доброму ласковому утреннему солнышку.

Всё будет хорошо.

Пора собираться на рыбалку.

Посвящается:

м.м.,В.,П.,В.,С.,С.,А.,А.,Е.П.,Д.,Р.,А.,А.,Т.,Е.,Д.,П.,Я.,К.К.,б.Н.,Ф.,В.,Т.,А.,О.,В.,м.к,,м.г. и всем, кто так или иначе сумел прикоснуться к моей жизни. Это всего лишь малая толика моей признательности и любви к вам.

Особую благодарность выражаю Вячеславу Бутусову и Борису Гребенщикову – людям, которые в значительной степени повлияли на моё мировоззрение и мироощущение.