Марк Абель. Мартовские сны

Какая же суматоха началась, когда заметили пятно! Забегали, закружились, стали стучать во все двери, будить друг друга, хоть и утро ранее. Хозяин дома вошел в комнату, где служанка Эмма потеряла сознание, благородно: в халате и мягких тапочках. Раздернул шторы, чтобы светлее стало, увидел странное пятно и хмыкнул. Не поверил, что оно живое. Постоял, поглядел, как оно переплывает по гладкой стене из одного угла в другой, не сообразил ничего и вышел справиться о знакомом профессоре Беренджере.

Тот не заставил себя долго ждать. Примчался в карете, выпрыгнув на ходу, вбежал в комнату с разбегу, – право никто не мешал, все разбежались по норкам, а кто и вовсе бросился в город, – заметил пятно и вскричал:

– Боже мой! Это же невиданное создание!

Кто знает профессора Беренджера, тот дурного слова о нем не скажет. Разве что подтвердит величие его учености, знание биологии, его увлечение к коллекционированию морских ракушек.

– Я тоже не пойму что это, – сказал хозяин дома Эллис. – Никогда не держал такого.

Далее они спустились в столовую, пили чай, говорили о том, что это может быть, а что не может, строили догадки… пока один особо любопытный слуга, конюх, прослышав о диве, без разрешения прокрался в комнату с пятном, а оттуда уже стал кричать и взывать о помощи.

Бросив недопитый чай, хозяин и гость бросились на зов и подхватили отважного конюха. Обомлевшее тело положили на кушетку. Беренджер с видом знатока сначала опробовал нашатырь как средство пробуждения, а когда не помогло, – прыснул холодной водой. Конюх открыл глаза и увидел, что за их спинами стоит молодой Бобби.

– Я услышал крики и решил разобраться, в чем тут дело, – доложил вбежавший полицейский. Тут же мелькнуло пятно, проползло на другой конец комнаты.

Лицо полицейского на минуту побагровело, потом побелело. Он был готов рассердиться, но впал в замешательство, испугался и спокойно вышел.

Конюх тем временем проснулся окончательно и отправился чистить конюшню Эллиса.

– Ну-сс, мой друг, у меня к вам дельное предложение, – затянул профессор, – Я готов вносить ренту за то, чтобы приходить в ваш дом и изучать пятно.

– Я согласен, – без тени раздумий твердо сказал Эллис.

Затем они составили время визитов, оговорили некоторые подробности, и профессор распрощался.

В продолжение истории Эллис пригласил в дом родного брата Лорда Бейба, поглядеть на пятно.

Лорд Бейб был взрослым человеком с душой ребенка. Он дождался, когда Эллис отвернется, схватил палку для сдвигания шторок и ткнул в пятно.

Раздался громкий треск. Пятно резко сдвинулось, заволновалось, а Лорд Бейб, уронив палку, схватившись за воспаленное запястье, выбежал из комнаты.

Так Эллис впервые поссорился с лордом Бейбом.

Но Эллису не стоило расстраиваться. Он справился о том, что многие жители хотят поглядеть на пятно и готовы выложить денежку. Он сделал из своего дома – музей, обозначив дни посещений.

Люди, приходившие смотреть на пятно, выходили изумленные, удивленные, бледные – никогда не видели такого дива, загадки природы.

Один только дядя Миша, случайно забредший в музей с пятном, выразил необыкновенное мнение. Дядя Миша, выходец из России, жил бедно и просто на улицах Лондона. Когда знакомый студент пригласил его за компанию посмотреть пятно – чудо природы, Дядя Миша отказался, сославшись на более интересные занятия. Студент непоколебимо терзал Дядю Мишу просьбами, и он, добродушный по своей природе, позволил тому приобрести два билета в музей.

И вот в один из четвергов январского месяца Дядя Миша, стоя подле студента, смотря улыбчивыми синими глазами на диво, чудо природы, волнообразное желе, погладив седую бороду, выразил так:

– Пятно и пятно.

Когда я проснулся, солнечные мартовские лучи нежно проникали в окно, занавеси трепетали от легкого ветерка, воробьи сидели на карнизах, нахохлившись.

Я проснулся, и у меня было легко на сердце. Впереди ждала неизвестность, день, наполненный разными событиями. Я и не думал о том, что мне предстоит делать в следующую минуту: выслушивать Майю, стоя с озабоченным видом у телефона, и подбадривать ее…

— Он твой друг, поговори с ним, — сказала она с волнением в голосе.

— И он послушает? Так ведь было уже, — он пропадал на несколько дней. Может, разумнее подождать?

— Прошла неделя. Мы не можем ничего не делать. Он не открывает двери и не отвечает на звонки. Вдруг что-нибудь произошло?

— Я больше чем уверен, ничего серьезного. Он творческая личность. Иногда ему требуется одиночество.

— Пожалуйста, пойдем вместе к нему.

— Я схожу. — Сказал я, не желая выслушивать ее волнения по дороге. — И если с ним все хорошо, — именно то, что я думаю, — то обязательно тебе сообщу.

— Правда-правда?

— Да.

— Спасибо, — с тяжелым вздохом она положила трубку.

Я оделся, быстро позавтракал и отправился к Францу. Он снимал квартиру недалеко от площади, там, где стояла куполообразная церковь, где бродили нищие и, протягивая руки, просили милостыню. Он жил в небольшом шестиэтажном доме, хозяин которого любил считать деньги и не любил, когда ему оттягивают такую возможность. Я помнил, когда Франц, не имея однажды возможности оплатить в срок, попросил его об отсрочке, и у этого человека странно вытянулось лицо, он почему-то отвернулся, а потом, через время, сухо произнес такие слова:

— Я не хозяин благотворительного фонда.

Комнатка, в которой жил Франц, напоминала мне старое время, когда такие скромные узкие стены укрывали не одного человека, а целые семьи. Когда приходилось жить и, не требуя какого-либо комфорта, идти на множественные уступки.

Я поднялся на третий этаж по лестничному пролету и постучал в дверь. Звонок не работал, — его давно никто не чинил. Я постоял какое-то время, ожидая, что вот-вот откроют, но друг, кажется, не спешил. Я постучал снова — и на этот раз громче. Раздались шаги, и беспокойный голос спросил:

— Кто там?

— Твой друг, — сказал я, — Марк.

Тогда он открыл дверь и впустил меня. Я понимал, что будь на моем месте кто другой, он с такой легкостью бы не открыл. Мы знали друг друга с самого детства, лет с семи и, правда, доверяли друг другу.

— Я никого не ждал, Марк, — сказал он уже в коридоре.

— Я знаю, но пришел потому, что волнуюсь. Расценивай, как будто бы мне не все равно.

Теперь я увидел, в каком он находится состоянии: красные уставшие глаза, взъерошенные волосы, домашняя рубашка и хлопчатобумажные брюки очень мятые, само его лицо бледное, как у призрака.

— Тогда проходи. — Он устало улыбнулся. — Прости, меня нечем тебя угостить. Даже хлеба нет. Но есть чай и кофе, если хочешь.

Я поблагодарил и зашел в комнату.

Здесь стояла кровать, шкаф для вещей и столик, за которым он трудился. Большое окно пропускало солнечный свет, но сейчас оно было задернуто шторами наполовину: так, что царила полумгла.

На кровати и столе стопами лежали книги, печатная машинка, вокруг разбросанные листы, смятые и разорванные в клочки. Только два чистых ровных листа с напечатанным на них текстом казались нетронутыми и лежали на краю стола, как бы в сторонке.

Франц улыбнулся и сел в кресло.

— Я работаю, много. Еще неделька, и я закончу роман.

Я сел напротив него на край кровати.

— О чем ты пишешь на этот раз? — спросил я.

— О любви, о жизни, о том, что время уходит стремительно.

— Дашь почитать?

Он улыбнулся и покачал головой. В этот момент он напомнил мне странного одинокого человека на мосту. Большие капли дождя срывались на него, вода ручьями стекала с его одежды, но на его лице отражалось счастье, он никуда не спешил, ничего не опасался, его все устраивало.

— Мне предстоит еще править. Так что не скоро.

— Майя тоже волнуется. Она хотела пойти со мной, но я решил, что лучше пойти одному.

— Я ее люблю, — сказал он, — но когда пишу, я должен быть один.

— Ты не можешь постоянно изолироваться… разве это выход?

— Нет, не выход. Но по-другому я не могу. — Он встал и начал расхаживать по комнате. — Времени слишком мало. Надо спешить.

— Но ты не можешь отрываться от жизни… — Я вдруг почувствовал, что пришел к нему совсем неподготовленным. Не знал, что ему ответить. С готовностью оказать любую поддержку, я не находил слов, способных его образумить.

— Мне досадно очень, что я причиняю людям боль. Но я такой… какой есть. Я пробовал измениться. Но тогда у меня ничего не выходит.

Он раздернул шторы, и в комнате стало светлее. Он смотрел на город.

— Возможно, сегодня вечером я выйду подышать чистым воздухом.

— Знаешь, я давно хотел тебе сказать… почему ты не берешь примеры с талантливых и признанных писателей? — Мне пришел на ум Эрнест Хемингуэй. — Взять хотя бы Эрнеста Хемингуэя, он не запирался в доме на многие недели. Наоборот, он писал прилюдно, в кафе, появлялся в обществе, проводил свободное время с друзьями.

— У каждого из них, великих, свой путь. В одиночестве я становлюсь рассудительнее и внимательнее к тому, что делаю. Так было всегда, — он повернулся ко мне и смотрел — или мне так казалось от избытка света — сияющими глазами.

Я улыбнулся в ответ и спросил, есть ли у него деньги. Он сказал, что имеются.

Тогда я пошел на кухню и открыл холодильник. Он был совершенно пуст.

Я снова вернулся к нему, положил ему руку на плечо и крепко сжал ладонью.

— Лжец.

— Да, — ответил он без зазрения совести, — мне иногда приходится.

— Я скоро вернусь.

Я отправился в ближайший продуктовый магазин и купил еды, наверное, на неделю вперед. Хлеба, макарон, колбасы, паштетов и масла, так что целый пакет набрался.

Обратно я шел радостный, зная, что помог Францу. Во всяком случае, он хотя бы с голода не помрет. Когда подходил к дому, увидел Майю, стоящую возле входа в подъезд. На ней было синее с узорами платье, а она сама выглядела беспокойной.

— Ну что там? Он в порядке? — спросила она.

— Да, — ответил я, — сам он в порядке, но с его головой происходят чудеса.

История высшего учебного заведения имени Карвера или школа Карвера, как ее еще называют, берет свое восхождение со времен 18 века. Многие великие умы, окончившие ее, с теплотой отзываются о ней, о ее могучих и старинных стенах, атмосфере, полностью пропитанной запахами цветущего сада, чернилами и древними книгами, столпами скопившимися в библиотеке.

Ежегодно школа Карвера выпускает 1000 будущих профессоров, кандидатов наук, молодых ученых, обеспечивая их наилучшую занятость путем заключения соглашений с богатыми и общепризнанными компаниями мира.

Самые лучшие выпускники посещают школу Карвера, чтобы с гордостью предстать перед новым набором свежеиспеченной аудитории, чья будущая судьба всецело находится в их руках, и чьи будущие взлеты непременно найдут приятные отклики у профессорско-преподавательского состава.

Поэтому студенты школы весьма старательные и талантливые молодые люди. Они уважают чужое мнение и с вежливостью джентльменов высказывают свое. Они ценят время и используют его с толком, готовясь к экзаменам и зачетам.

Стипендия школы Карвера – это щедрая благодарность любому, кто отлично справляется с занятиями, проявляет интерес к предметам и подает светлые надежды на будущее.

Но никто никогда не знает, каким образом Филипп попал на вступительные испытания, проводимые в течение двух месяцев на территории славного заведения.

За это время он успел сносно надоесть своим товарищам, абитуриентам и, самое главное, преподавателям… Он не отличился нужными знаниями, но проявил небывалую сноровку в закидывании яблочками девушек в парке, преследовании голубей и насмешками над учителями.

Школа Карвера терпела его выходки с величайшей выдержкой, ибо понимала, что без глупости не было бы и мудрости.

И когда наступило время подводить итоги, и объявили, что Филипп не выдержал вступительные испытания, он просто напросто заткнул свои уши корой молодого дерева и как-то вкрадчиво, по-детски улыбался, веруя в собственную одному ему известную правоту.

Единственное, что пришло на ум его сверстнику, в будущем – известному профессору медицинской кафедры, – это слова, которые он счел нужным произнести вслух:

«Бездарь, это кора из драгоценного дерева».

Они встретились на перепутье дорог, два закадычных друга, и там же, где дороги расходятся в разные стороны, уселись за один стол.

— Сколько мы не виделись? — спросил один другого.

— Десять лет, кажется.

— Большой срок…

— Большой… Откуда бы взяться этому столу? — спросил один и постучал костяшками по гладкой поверхности.

— Не знаю. Абсурд. Вся наша жизнь абсурд. И стол у дороги — не исключение.

— У меня есть выпить, — старое и выдержанное вино.

— Наливай, — я не люблю вино, но с другом — выпью.

Тогда они разлили вино в стаканы, которые, как ни странно, тоже стояли на столе.

— Это абсурд — стаканы на столе, — сказал тот, что заметил стол.

— Абсурд, — согласился другой, прислонив рукав к губам, — а ты куда шел?

— К той дороге, за тобой. А ты?

— К той, что за тобой.

Они улыбнулись, глядя друг на друга.

— Я оттуда, — сказал один, и указал большим пальцем назад.

— А я оттуда, — сказал другой, и тоже указал большим пальцем назад.

— Я бегу от смерти, — сказал первый.

— А я, напротив, хочу взглянуть ей в глаза — сказал второй, и они разом глянули друг дружку через плечо. Один через левое, — другой через правое.

— Смерть, говоришь? — спросил второй.

— Да, смерть. Там, откуда ты, разве нет смерти?

— Нет, — сказал второй, — но зато есть скука.

— А у меня нет скуки, но повсюду — смерть. Одна смерть.

— Какое ей дело до тебя? Этой смерти?

— Есть одно. И поэтому я решил пойти по твоей дороге.

— Туда?

— Туда.

— Там нет смерти, — сплошь скука.

— Я не боюсь скуки… а что, ты и впрямь не боишься смерти?

— Нет, — сказал второй, — я загляну ей в глаза.

— А сможешь?

— Да, — ответил второй, — у меня ведь нет ничего кроме храбрости. Так почему же я должен бояться смерти?

— Ради жизни.

— Жизнь не вечна. А что, ты и впрямь так ее ценишь?

— Ну да. Я смерть ненавижу. Она меня ужасает.

— А скуку?

— Я не боюсь скуки. Она не страшнее смерти.

— Она невыносимее смерти.

— Давай выпьем.

— Давай.

Они выпили.

— Так о чем мы говорили? — спросил первый.

— Про смерть и скуку, — ответил второй.

— Да. И скуку.

— Так ты готов жить со скукой?

— Я готов жить со скукой вдали от смерти.

— Я боюсь скуки больше, чем смерти.

— Отчего же? — удивился тот, что боялся смерти.

— Она убивает медленно. А я хочу вдохнуть жизнь — сразу, с одним вздохом, и умереть.

— Она убьет тебя. Поверь, откуда я иду, ее много, и нет никого, кого бы она пощадила

— А я и не прошу пощады. Я хочу поймать жизнь на последнем издыхании, по-настоящему, — сказал тот, что не боялся смерти.

— Иди по той дороге, — указал пальцем боящийся смерти. — А как там со скукой?

— Убийственная. Я ничего так ненавижу как ее. Там, откуда я родом, много тех, кто с ней мирится.

— Тогда они примут меня, — улыбнулся боящийся смерти. — Я это знаю.

— Примут. Наверное.

— Давай выпьем?

— Давай.

Они стукнулись стаканами и осушили их.

— Так на чем мы остановились?

— Ты спрашивал про скуку.

— А, да. Какая она, скука?

— Красивая. Но нутро ее безобразно, и она сладко невыносима в речах.

— Так бывает?

— Да, хотя это и абсурд. Но у нее действительно красивая внешность.

— И это невыносимо?

— Не так как со смертью. Ты все решил?

— Да.

— А смерть, какая?

— Ну, у нее длинные руки, костлявые. Черные глазницы. Когда смотришь в них — видишь темную бездну и ничего больше, черную пустоту пропасти. Когда смотришь, чувствуешь холод.

— Значит, она безобразная?

— Безобразная. Очень безобразное лицо. Ты все решил?

— Да.

— Ну, давай по последней.

— Давай.

Они стукнулись и осушили стаканы.

— Пора.

— Пора.

— Держи руку.

— Держи.

— Подожди. Мы ведь на перепутье?

— Ну да.

— Но я вижу, как за твоей спиной стоит смерть, — сказал один.

— Интересно. Ведь я вижу, как за твоей спиной стоит скука, — отозвался другой.

Смерть положила темную костлявую руку на плечо тому, кто собирался к скуке.

Скука положила светлую руку на плечо тому, кто направился к смерти.

— Ты куда? — спросила смерть.

— Куда собрался? — спросила скука.

— К скуке, — сказал один.

— К смерти, — ответил второй.

— Не выйдет, — сказала смерть.

— Не в этот раз, — сказала скука.

Друзья встали из-за стола и переглянулись.

— Я не вернусь к смерти, — сказал один.

— А я не вернусь к скуке, — сказал другой.

И они одновременно разбили стаканы, как бы подтверждая свое решение.

Потом каждый из них подошел к тому, от чего бежал.

— Я не вернусь к тебе, — сказал один смерти и ужаснулся.

— Мне не нужна твоя красота, — сказал другой скуке и поморщился.

Затем они поменялись местами; теперь смерть смотрела в лицо незнакомцу, а скука с ласковым презрением заглядывала в глаза убегающему от смерти.

— С какой стати? — спросила скука.

— С чего бы это? — спросила смерть.

— Я хочу быть с тобой, — сказал один скуке и нежно взял ее за руку.

— Я искал тебя, — ответил другой храбро, но не взял ее за руку, а просто смотрел в ее глазницы, не отводя взгляда.

— Здесь нужны переговоры. — Сказала смерть скуке.

— Нужны. — Поддержала скука.

Смерть и скука уселись за стол.

— Наливай, — сказала смерть.

— Ты наливай, — сказала скука.

Смерть разлила по стаканам.

— Твой все равно долго не протянет, — сказала смерть, — я ведь почти подобралась к нему.

— Он будет жить долго, — сказала скука, — но тот, который идет к тебе,

— его следует убивать медленней.

— Так не будет, — сказал смерть, — я возьму его быстро, — он храбрый.

— И что будем делать? — спросила скука.

Смерть подумала.

— Оставим как есть. Все равно, все пути ведут ко мне. Я могу и подождать.

— Так-то оно так, — согласилась скука, — но мне жаль терять того, кого ты возьмешь быстро.

— А мне жаль, что придется ждать того беглеца, что уйдет к тебе, — сказала смерть.

— С другой стороны, — сказала скука, — я буду его изматывать. И когда придет твое время — он будет готов.

— А я, — сказала смерть, — тебе ничего не могу предложить взамен. Я просто беру, и все.

— Ладно, — сказала скука, — забирай храбреца. У нас с ним все равно отношения не складывались.

— А ты забирай этого, — сказала смерть — трусы живут долго, но мучительно.

— Налей, — сказала скука, — у меня нет рук.

— У тебя две изящных руки, — возразила смерть.

— Они не для этого, — улыбнулась скука.

Смерть костлявой рукой налила в стаканы, и они выпили.

— Они все решили, — сказал один друг.

— Они все решили, — согласился другой друг.

Они обнялись, а затем пошли по разным дорогам в сопровождении новых особ.

Лоренц вышел из дому, когда дождь приутих. С крыш продолжало капать, но небо уже не поливало землю ручьями. Три дня подряд шел дождь, и не удивительно, что глубокие лужи встречались на каждом шагу, а местная речка вышла из берегов. Хорошо, что он, Лоренц, живет не на окраине города, а на самой его вершине. Что называется, ближе к богам. Идя по грязной дороге, на которую налипли желтые и красные листья, примкнули маленькие веточки, сорванные с деревьев накануне вечером, он подумал о том, как прекрасно было бы сейчас встретиться в уютном баре с незнакомкой, встретившейся ему в галерее. Она напомнила ему мать аристократку. Манеры и повелительный тон голоса выдавали ее принадлежность к высшим кругам общества. Он обмолвился с девушкой несколькими ничего не значащими фразами, не досаждая и не сильно возбуждая к себе интерес. Лоренц любил присматриваться к людям с осторожностью, даже когда человек ему нравился. Замечать разные мелочи в разговоре, улавливать оттенки характера – доставляло ему немалое удовольствие. Не в меру начитанный Лоренц, слишком любопытный Лоренц, наблюдательный Лоренц, Лоренц, который видит скрытое… Так он рассуждал про себя, а в то время проходил мимо большого фасада старинной усадьбы, вдоль протянутого вниз тоненького канала, по склону которого сбегала дождевая вода. Тут он с удивлением увидел, очнувшись от собственных мыслей и переживаний, маленький кораблик, застрявший на очередном стыке, где, как задумывалось, канал переходил на одну ступень ниже, образуя искусственный водопад. Кораблик среди серой земли, темных и грязных вод, не солнечной, а скорее бесцветной погоды, казался пестрым, разукрашенным, притягивающим взор. Лоренц остановился, всматриваясь в него. Чтобы сделать такой кораблик, потребовался бы не один час. Видно, что мастеривший его вложил в труд всю душу, так он сделан был великолепно: гармонично вырезан, обтесан, раскрашен, паруса наполнились бы ветром, вытащи его только из кучи сора и вновь пусти по течению. Однако, почему создавший его бросил здесь? Неужели ему, потратившему столько времени на создание этого маленького чуда, стала безразличной его судьба? Или он просто погнался за ним, но быстрое течение увлекло кораблик, и он скрылся из виду? А потом застрял здесь, не имея на борту опытного капитана? На мгновение Лоренцу стало жаль кораблик. Он наклонился и поднял его, стряхивая с него веточки, налипший сор. Может забрать домой в качестве сувенира? Или подарить очередной красавице-незнакомке? Выставить за свою работу? Но нет, Лоренц еще не снизошел до такого обмана. У него достаточно личных качеств, чтобы не прикрываться чужими отличиями. Он аккуратно прислонил кораблик к темной глади воды и отпустил. Кораблик начал кружиться, а затем резко поплыл вниз, преодолев крутой спуск. Паруса наполнились ветром, он устремился вперед, удаляясь от того места, где находился Лоренц. Провожая его взглядом, Лоренц чувствовал себя победителем. Он словно смаковал неслышное благодарение тех, кто оставался на палубе, словно видел, как маленькие шапочки моряков взмывают вверх, а капитан вышел на смотровую палубу и восхищенно смотрит вслед своему спасителю.

… День прошел в обычной суете служащего. То и дело к нему обращались разные люди за помощью, он никому не отказывал, но с какой-то должной приязненностью, чтобы заслужить благодарность. Иногда он вспоминал о кораблике и ободрял себя. Вечером же шел той же дорогой, не изменяя сложившимся распорядкам, громко ступая по лужам. И как только он проходил мимо знакомого фасада старинной усадьбы, весело смеясь, как вдруг снова заметил КОРАБЛИК. Это был тот же самый кораблик, освобожденный им утром на том же самом месте и, как показалось наблюдательному Лоренцу, застрявший на пике образующегося водопада. Как же так? Снова попал в ловушку? Он подошел быстро, всматриваясь в очертания судна. Да, это он. Точно такой же. Но как он здесь оказался? Лоренц освободил его, он потратил пять минут, чтобы оценить его по достоинству, а затем отпустил, дав ему возможность продолжать плавание. А он вернулся обратно? Да, да… ответ довольно простой. Кто его нашел, поднял, вернулся и снова запустил его, и он снова скрылся из виду, и снова застрял здесь, куда сбивается весь сор сточных вод. Лоренц осторожно поднял его, очистил от грязи и снова, предвкушенный будущим поступком, опустил на воду, дав кораблику набрать скорость и постепенно скрыться из виду.

И снова Лоренц оказался героем. Снова невидимые руки тянулись к нему, снова голос капитана благодарил Лоренца. Лоренц бесстрашный, Лоренц отзывчивый… Лоренц в героическом смятении посмотрел вокруг себя, словно хотел, чтобы окружающие оценили его подвиг. Но никого не оказалось рядом. Уже смеркалось, людей поблизости не было. Лоренц шел домой, думая о том, как же непредсказуема жизнь. Весь вечер и даже половину ночи Лоренц думал о кораблике или его двойнике.

Утром снова залил дождь. С каким-то таинственным восторгом и любопытством Лоренц вышел из дому и так, под зонтом, быстрым шагом приблизился к старинной усадьбе.

И, о, Чудо! Снова кораблик, снова застрял на старом месте! Не имея возможности самостоятельно обойти, преодолеть препятствие. Кораблик, взывающий о помощи. Кораблик, возвращающийся снова и снова. Лоренц с удивлением отметил, что кораблик действительно тот же самый, что попадался вчера два раза подряд. И сегодня. Словно само провидение гнало судно на верную гибель, застревая его, и то же провидение направляло Лоренца к его неминуемому спасению. Но неминуемо ли оно, спасение? Вдруг в голове Лоренца мелькнула мысль. Значит, кто-то решил, что им можно управлять? Направлять его поступки тогда, когда ему хочется? Столько раз, сколько хочется? Пользуясь его добротой, отзывчивостью? Как же так?

Внезапно, больше не силясь остановить поток своих мыслей, Лоренц подскочил к кораблю, схватил его и, сразу бросив на землю, на асфальт, сильно наступил ногой. Раздался хруст ломающегося дерева, бортик кораблика сложился, мачта оторвалась; что еще недавно казалось чудом, превратилось в обломки.

И тут же Лоренцу стало стыдно. Отставив ногу от сломанного корабля, он присел на корточки и подобрал останки. Держа их на своих ладонях, он опасливо стал оглядываться, боясь любого осуждения со стороны… Сначала краем глаза, потом резко повернув голову, он обратил взгляд на большое окно, стоявшей в рост, усадьбы.

Мальчик лет одиннадцати внимательно смотрел на Лоренца и делал какие-то заметки у себя в тетради. Мальчик был одет в дорогой свитер и галстук, волосы прилизаны, подобраны, взгляд любознательный и строгий. Он смотрел на Лоренца и, делая записи, краем губ улыбался, словно победитель.

Лоренцу стало не по себе. Поднявшись, он отбросил кораблик и, пошатываясь от волнения, двинулся по направлению к дому. По пути ему встретился знакомый, и Лоренц так бы и прошел мимо, если бы тот его не окликнул. Он оживил Лоренца, но лишь на короткое время. Прощаясь, Лоренц как бы невзначай спросил знакомого, кто живет в красной усадьбе внизу по улице?

– А ты разве не знаешь? Там живет известный психотерапевт Юнг со своим сыном. Мальчику всего двенадцать лет, и он очень талантливый.

Два выходных в неделю достаточное время, чтобы отдохнуть, набраться сил и снова погрузиться в работу. Во всяком случае, если работаете с утра до вечера. Тут все дело в том, как распределить отдых. Нормальному организму хватит восьми – десяти часов, чтобы полностью восстановиться. Еще некоторое время, чтобы развеяться, побыть с семьей, отвлечься от рутинных дел. Можно заняться домашним ремонтом, если есть что ремонтировать. То же своего рода отдых.

Питер сидел в кресле и смотрел документальный фильм о человеческом стрессе и борьбе с ним. В свои тридцать два он еще не женился. Мог бы, если б поставил цель. Но разве в таких амурных делах следует к чему-то стремиться? Все должно прийти само и в свое время. И бабушка так говорила, царствие небесное. Всему свое время. Всего три слова, но смысл зато какой! К тому же, он безвылазно на работе. Домой приходит уставший, разбитый. Не до прогулок, как говорится. Тут бы до холодильника добраться, до кровати, не говоря уже, принять душ, послушать музыку…. Внезапно в дверь позвонили.

– Сейчас, сейчас! – отозвался Питер, поднимаясь. Он не ждал гостей, но всегда после звонка приходило любопытство, кто же к нему пришел? Друзья? Соседи?

Он подошел к двери и по привычке отодвинул пластину, прикрывающую дверной глазок.

Прислонился…

То, что он увидел, заставило его отшатнуться сразу же. Реакция заставила отступить на два шага назад. Он испугался. Он не ожидал.

– Какого черта… – вымолвил Питер… – что за…

Он снова прислонился краем глаза к смотровой щели и снова отпрянул.

– Если это чья-то шутка, немедленно прекратите! – вскрикнул он, но его голос получился скорее какой-то удивленный, нежели наполненный раздражением.

За дверь послышались шаркающие звуки. Кто-то явно напирал снаружи на дверь.

– Если вы не прекратите сейчас же, я вызову полицию!

Вроде затихли. Воцарилась тишина.

Питер не спешил подходить к двери. Еще немного помедлив, он с радостью услышал, как раздались удаляющиеся шаги. Потом кто-то нажал кнопку лифта, с шумом открылись и закрылись двери в подъезде.

Теперь, стало быть, они ушли. Питер облегченно вздохнул. Он сгорбатился, приняв невероятную защитную позу, как-то сжался весь и осторожно, совсем не слышно, на цыпочках двинулся к двери. У глазка он еще раздумывал, боялся. Наконец, набравшись небывалой решимости, снова прислонился и тут же с криком отпрянул.

Он бросился на кухню сначала, где на стене висел радиотелефон, схватил его, начал судорожно набирать кнопки, и когда пошли тревожные длительные гудки, резко прервал сигнал. Что он скажет? Как выразит словами? Как объяснится?

После этого засунув в карман телефон, подошел к навесному бару, достал бутылку коньяка, наполнил наполовину стакан и залпом выпил.

Немного придя в себя, Питер отправился в самую дальнюю комнату, зал, где, запершись, приложив мокрую примочку себе на лоб, в напряжении уснул.

Очнулся уже утром, когда его разбудила девушка Марта, соседка, у которой находились запасные ключи от его квартиры.

– Питер, что с тобой случилось?

– Со мной? – он силился вспомнить, что было вчера… потом осознав, что это не страшный сон вовсе, сказал, но как-то спокойно, без нервов: – Со мной вчера случилось потрясение.

Марта нежно улыбнулась, погладив его по голове.

– Ты много работаешь. А к тебе тут пришли. Давно стоят. Ждут. Хорошо, что я еще не ушла никуда.

Тут он посмотрел на вошедшего в его квартиру мужчину. Одет он был в некую специальную форму-комбинезон, на которой красовалась цветная эмблема в форме овального ока с ресницами, а под эмблемой шли слова: «Компания Донелли. Смотри, не прогадай»

– Что еще за Донелли? – с хрипотцой произнес Питер.

Молодой человек отозвался, как рапортовал:

– Компания Донелли на рынке уже пятнадцать лет. Только наша компания производит высококлассные двери, замки и дверные глазки на первоклассном уровне. Имея высокоразвитые технологии, мы глубоко понимаем наших клиентов и предоставляем то, что полностью соответствует их интересам. Благодаря технологиям и высокопрофильным специалистам наша компания по сегодняшний день является передовой во всех отношениях. Но даже в большой и перспективной компании случаются небольшие промашки. К сожалению, наш сервировочный центр перепутал упаковки, и мы установили вам совсем не тот глазок. Мы исправили ошибку и поставили новый имеющийся глазок, который предназначался вам. Компания Донелли готова возместить моральный ущерб и выплатит вам порядком десяти тысяч долларов, а также исполнит возможную вашу прихоть в рамках разумных и целесообразных возможностей.

Питер почесал лоб, задумавшись.

– Вот моя прихоть… – сказал он вкрадчиво, ехидно улыбаясь, – пусть компания Донелли со своими глазками идет к черту.

И что толку, получил среднее профессиональное образование экономиста? К тому же, неоконченное высшее образование имею. Отслужил. Все ясно должно быть. Но нет, ни это, ни даже то, что везде в дипломе оценки с отличием, мозги есть, не служит основанием для приема на работу. В какие только фирмы не обращался! Не перечесть. И везде честно отвечал, да, опыта нет, но буду стараться, я способный! Но что им до моей честности. Напротив, улыбаются деликатно, а затем отказывают. Еще и говорят, вот надо же, честный попался. Видимо, честность сегодня не в цене. А я ведь нарочно говорил, чтоб принимали во внимание, опыта нет, но наработаю, наработаю после потом и кровью, как говорится. Иной раз взглянешь на тех, кто учился по соседству, преподавателей не уважал, вечно пропускал занятия, а потом идешь за какой-нибудь справкой к чиновникам, а он там сидит…улыбается во всю ширь… Посмотрим, что там у тебя, с чем пришел, говорит, и давай палки в колеса вставлять. Как такое получается? Вот и я про то же.

А на стройку не хотел идти. Жизнь заставила, и тут же пожалел, что специальность экономиста выбрал, в белом воротничке, без рабочей профессии. С армии пришел, в дом родительский вернулся. Папа во второй раз от мамы ушел. Второй раз предал. Первый раз прощали. Приходил, просил прощения. Но верно говорят, раз обманул, то и во второй раз может. Да я бы и не сердился так, будь он ушел нормально, не оскорбляя никого, как мужчина. К тому же, неблагоприятное время выбрал. В новый город переехали, старый дом продали, купили квартиру, да неудачный застройщик оказался, непорядочный, вот стройка и заморозилась. Пришлось снимать квартиру втридорога, а с работой тяжело. Ушел, и все. Разбирайтесь сами, – говорит. Единственно верную вещь сказал: Ты уже взрослый (это он мне), пахать за троих можешь.

Конечно, могу. И пошел. Пошел, потому что надо. Иду, вижу, дома строятся, и захожу на строительные площадки, прораба ищу. Китайцы работают, к себе не подпускают. Нет места, говорят, ты лишний. Ну, лишний так лишний, город большой, где-нибудь, да и улыбнется удача. И улыбнулась. Нашел-таки. Стоит передо мной прораб, мужичок интеллигентный-интеллигентный, с усами, умным взглядом, в очочках, чем-то мне доктора Айболита напомнил.

– Работу ищешь? – спрашивает.

– Ищу, – ответил я и обрадовался. Внутренний голос подсказал: с этим человеком можно быть честным.

– А какое образование?

– Экономическое.

– А что же на стройку пошел? Тут работа пыльная.

– Не берут. Опыта маловато.

Прораб улыбнулся и протянул руку.

– Ладно. Работа с 9 часов до 4 вечера. Платить много не смогу. По тысяче в день. Устраивает?

А я и этому рад, что скрывать. Много побегал, и напрасно. А тут сама работа в руки бежит.

– Конечно, устраивает.

– Вот и отлично. Строится большой торговый центр. Много тяжелой физической работы. Там место расчистить, там балки убрать, там ящики поднести. Справишься?

– Отлично. Тем более, работать будешь не один. Вот тебе еще три товарища в помощь.

Тут обратил внимание, двое парней в вагончик зашли.

Витя и Митя. Два закадычных друга.

Познакомились. Оказывается, они два дня подряд на этом участке орудуют. Говорят, работа с виду сложная, прораб – мужик, справишься хорошо, может и пораньше домой отпустить. А третий… только сейчас увидел – держится поодаль, маленький, щуплый, с большими глазищами, голова больше туловища. И имя странное такое: Берек.

Берек тоже пришел впервые, немного опередил меня. Глаза такие добрые-добрые, как у котенка, и улыбается. Умиление прямо какое-то вызывает. Наверное, в прошлой жизни и был пушистой зверюшкой.

–- Берек, а здесь работать надо, ты знаешь, – подошел к нему Витек. Тот был высокий, сбитый в плечах, здоровый.

– Знаю, знаю… – сказал Берек и улыбается.

– Много работать, – подытожил Митя, оценивая тоненькие ручонки Берека.

– Ну, ничего, – отвечает Берек.

Я стою, улыбаюсь. В последнее время совсем отчаялся почему-то, как с действительностью столкнулся.

– Ну, все. Хватит прохлаждаться, – говорит прораб. Его кстати Георгий Павлович зовут. – Пошлите, обрисую план работы на сегодня.

Мы за ним следом, как цыплята. Идем, а сами надеемся, чтобы работа не пыльная, простая какая-нибудь досталась. Приводит нас за здание. А там куча ржавого железа валяется, обломки всякие, арматура, металлическая сетка.

Все это место, говорит, надо расчистить. Вот вам перчатки, каски, чтоб не пораниться. С места «X» надо перенести в место «Y», как я понял своим аналитическим умом. Работы на весь день, а может и на завтра перепадет.

Витек присвистнул.

– Ого! Хорошо бы и завтра управиться.

– Ну и махнул Георгий Павлович, прям мы монстры какие, – подхватил Митя.

Берек стоит, улыбается как полоумный.

А мне чего-то расхотелось улыбаться. А с другой стороны, я ведь работать сюда пришел.

Георгий Павлович в вагончике скрылся.

Витя раздает сигареты. Щедрый, наверное, от рождения.

– Не, ну что, пацаны, я могу сказать, на любой лом – свой прием, курнем и все перевернем.

– Ты прям рэпер, – вставил слово Митя.

Берек сигарету не берет, смотрит на кучу мусора оценивающим взглядом, полным оптимизма.

Стали курить втроем. Сели на металлическую трубу, мечтаем о манне небесной.

Вдруг Берек выкидывает такую штуку. Подкрадывается к нам и говорит:

– Работы-то, вроде, малость.

Я опешил, а может и не я один.

Смотрим на него каждый по-своему, в ответ сказать никто не решается.

Витек тут прокашлялся и спрашивает.

– Тот есть вот три этажа труб, по-твоему, малость?

Царь Леонид, наверное, в гробу бы перевернулся, услышав такой краткий ответ Берека.

– Ага.

Митя на меня смотрит, смеется… странный малый, думает. Наверное, того.

А тут еще и Георгий Павлович свистит, рукой машет, зовет.

Ну, пойдемте, что ли.

Двинули к вагончику, а Витя Береку говорит.

– Лучше тут останься. Оцени стратегически будущий запас сил, – а сам ко мне обратился: – Сейчас Георгий Павлович нам лекцию прочитает.

Но никакую лекцию он не читал, завел в вагончик, а у него там, на столе, какие-то чертежи, карта сокровищ какая-то, и говорит:

– Времени мало. Сегодня все равно не управитесь. Сейчас до обеда железо таскаете, а после подметать главный зал.

– Хорошо, – мы закивали.

– А курить не часто только. Слышали такую поговорку: Сделал дело, гуляй смело?

Мы закивали, конечно, слышали. Стара, как мир.

Двинули обратно. По пути Витек и Митек забежали к крану воды напиться, подождал их чуток.

Заворачиваем за угол, а попутно перчатки натягиваем, а там Берек сидит на куче металлолома наверху и камешки оттуда кидает.

Мы ахнули. Полностью все перетащил на метров десять к забору, как и надо было Георгию Павловичу.

– Я аж дар речи потерял, – вымолвил Митек.

Витя полез к Береку, примостился рядом, вытащил из кармана откуда ни возьмись шоколадный батончик и, протянув его Береку, сказал:

– Ракета.