Алексей Янин. Оливия

Группа туристов двигалась, наслаждаясь прекрасным и красивым пейзажем. Перед их глазами проплывали необычайно красивые зеленые луга, плавно перетекающие в скучные, тёмно-коричневые каньоны. Молодые люди, парни, девушки из далекой России, шли по североамериканским каньонам в поисках чего-то необычного и весьма интересного. Но больше всего их заводило то, что они сами, сами захотели, сами нашли средства, и сами приехали. Вот уже два дня здесь, а пока только фотографии на смартфонах, и ничего, ничего такого, что могло бы вызвать не просто интерес, а восхищение и даже удовлетворение. Живописные пейзажи переносились на камеры смартфонов, что бы потом, по возвращении, оказаться выложенными в социальных сетях. Яркое солнце освещало округу, обдавая жаром молодых людей.

“Интересно как, даже не поверил бы никогда что здесь, в северной Америке, нет на таком расстоянии ни одной живой души”, – смеясь, сказал Павел, тот самый заводила, который и подбил шестерых молодых людей двинуться в такую даль ради впечатлений. Ребята молча улыбнулись на слова Павла, словно он сказал что-то смешное. Наконец перед глазами ребят предстал высокий и очень крутой утес. Словно кто-то специально привел их к нему, и именно здесь туристы и решили сделать очередной привал.

– Мальчики, смотрите что это? – произнесла высокая, стройная и очень красивая, двадцати лет от роду голубоглазая Алина, показывая на огромную плиту, лежащую у подножия того самого утеса.

Ребята дружно подошли к плите и прочитали надпись: “This is where love died”.

– Здесь умерла любовь, – перевел на русский язык Олег.

– Интересно, а почему именно здесь? – Алина посмотрела вопрошающим взглядом на ребят, но никто не знал ответа.

– Сейчас отдохнем, перекусим, и двинемся дальше, а кому интересно, почему здесь, пусть остается и думает. Назад пойдем заберем, – весело смеясь сказал Павел.

 

День клонился к вечеру, и ребята уже приближались к небольшому городку, Сайленту, что бы заночевать, наконец, в гостинице, а не под открытым небом, как две ночи подряд.

– Молодые люди, не поможете старушке? – внезапно раздалось за спиной наших туристов. Они оглянулись больше от удивления, это же просто неожиданно услышать родную речь здесь, в Северной Америке.

– Чем вам помочь? – спросила Дарья.

– Я живу здесь, в двух кварталах. Но мой почтенный возраст не дает мне спокойно передвигаться. Я не останусь в долгу, если поможете мне дойти до дома, тем более что я вижу, вы тоже из далекой России, – пробормотала старуха.

Ребята молча переглянулись.

– Поможем? Заодно и узнаем, есть ли здесь гостиница, или как у них там? Отель? – сказал Павел.

Молодежь молча взяли старушку под руки и повели. По дороге молодежь стала расспрашиватьстарушку, как она оказалась здесь, в Северной Америке.

– Ох это долгая история, – ответила старушка, но все же, немногопомолчав, начала свой рассказ:

– Мой папа был инженером, он трудился в одном НИИ, а мама была учителем математики. Жизнь шла размеренно, но очень стабильно, вот только как-то раз в НИИ, как раз в том отделе, где работал папа, произошла утечка очень опасного химического вещества. Во всем обвинили папу, и грозил ему за это немалый срок. Мама же имела родню здесь, и вот ночью, когда маме по секрету сказали, что завтра должны приехать арестовать папу, мы и выехали из России, тогда это еще Союз был, – сказала старушка.

 

Ребята сами не заметили, как оказались на самом краю городка, возле большого, но очень старого дома.

– Вы про гостиницу спрашивали, внучки? Так оставайтесь у меня. И мне, старухе, веселее, и вам экономия, – сказала старушка.

Ребята молча переглянулись и вошли в огромную старинную дверь, сделанную в Северо-Американском старом стиле.

– Проходите, располагайтесь, – сказала старушка, и, улыбнувшись, продолжила, – в наших краях не принято особо встречать гостей, но я ценю землячество, да и сами знаете, Россия – моя Родина, а у нас гостеприимство в крови, – и старушка захлопотала около старой каменной плиты. Ребятам даже на миг показалось, что они попали в какую-то другую эпоху, в Средневековье. Каменная плита, старый, резной дубовый стол, несколько резных табуретов да огромная деревянная кровать в самом дальнем углу комнаты.

– Добро пожаловать в Средневековую Европу, – смеясь, произнес Павел.

– Паша, мы благодарны должны быть, а ты… – отрезала его Дария.

– А что я? Я просто пошутил, – сказал Павел. Между тем старушка уже начала хлопотать об ужине, и девушки Алина, Дарья и Елена, самая скромная и молчаливая, взялись ей помочь. Вскоре на огромном дубовом столе стояли блюда, много разных блюд. Ребята с удовольствием поглощали еду, иногда переглядываясь и пересмеиваясь.

– Мальчики могут заночевать в той комнате, правда, вас трое, а там всего одна кровать, но я могу дать вам ковры. Вы постелите их на пол и сможете поспать. Девочки же могут лечь здесь,

я все равно сплю в маленькой комнатке, так что, мы не потесним друг друга, – сказала старушка и собралась было идти к себе в комнату, что бы предаться власти сна, как любопытство Алины остановило её.

– Простите, но здесь, в каньонах, есть утёс. Возле его подножия лежит огромная плита с надписью “This is where love died”, кажется, переводится: «здесь умерла любовь», вы не знаете историю того места? Ведь просто так такое не напишут? – Алина очень внимательно посмотрела на старуху.

Старуха же неловко улыбнулась и, немного помолчав, ответила:

– Да, трагическая история, ставшая народной легендой. Ах, как давно это было. Более ста лет прошло, – старуха посмотрела на молодёжь и еще раз громко вдохнула.

– Расскажите нам эту историю, – сказала Дария. – Да, родные мои, у меня на это уйдет вся ночь. Вы готовы не спать и услышать это? – спросила старушка.

Молодежь переглянулась и, словно поняв без слов друг друга, молча кивнули в ответ.

– Ну хорошо, я вам расскажу, все равно в моем возрасте уже и сон не тот, а вам полезно будет услышать историю настоящей, но трагической любви, – сказала старая хозяйка и, подвинув большой деревянный табурет к столу, начала свой рассказ.

 

“Оливия, так ее звали, родилась шестым ребенком в бедной ирландской семье, отец ее, как, впрочем, и многие мужчины того времени, был обычным ирландским рыбаком и часто по несколько месяцев пропадал в море. В ночь рождения дочери он как раз собирался в порт, ему надо было через день сесть в рыбацкий корабль и исчезнуть в поисках пропитания на несколько месяцев. Крик новорождённой огласил весь дом, но никто не испытал радости, ведь шестой ребенок в бедной семье – это катастрофа. Бедный Бен, так звали ее отца, нашел отдых в том месте, куда приходили жители ирландского городка, что бы отдохнуть или просто убежать, как им казалось, от проблем. Местный кабак просто никогда не был пуст. Вот и в эту ночь много мужиков собралось там, кто-то пришел запить горе, как наш Бен, а кто-то отметить радость. У него впереди было полночи, и этого времени хватило бы, чтобы, нажравшись (а надо сказать, он часто напивался), забыться в пьяном угаре где-то в глубине своего маленького, но уютного, дома.

– Здорова, Бен. Что от жены сбежал, как обычно? – раздалось за его спиной.

Бен обернулся. Перед ним стоял местный заводила Джо.

– Какое твоё собачье дело? Я бегу от проблем, поэтому я здесь, а ты от кого бежишь? – ответил изрядно к тому моменту выпивший Бен.

– Слышали, он от проблем бежит сюда. А знаете, какая у него самая главная проблема? Это его любимая Сьюзен, – засмеялся Джо.

– За своей, Бери, смотрел бы лучше. А моя

Сью, моя Сью сегодня родила дочь. Шестой ребенок, бог мой, – ответил Бен, проглатывая очередную рюмку крепкого алкоголя.

– Да что ты, сукин сын, можешь знать о моей Бери? – сказал Джо и подошел к Бену.

– Я ничего, а вот весь городок. Ох, многое люди поговаривают, – засмеявшись, ответил Бен.

– А ты думаешь, что пока ты месяцами находишься в море, твоя Сью сидит дома и поглядывает в окошко? – произнес с гневом Джо.

Бен безусловно очень любил свою жену, и такие слова, плюс выпитый алкоголь, не дали ему оставить слова Джо без ответа. Мужчины сцепились в горячей пьяной схватке, словно выясняя, кто же из них прав.

Вскоре в дверь дома, где жил Бен, постучались. – Мэри, а мама дома?,- спросил Эди, один из постоянных обывателей кабака. Мэри, старшая дочь Бена, которой вот-вот должно было исполнится восемнадцать лет, недоумённо смотрела на Эди.

– Мама отходит после родов. А что произошло? – испуганно спросила девушка.

– Тим, Дейр. Заносите, – сказал Эди. И двое здоровых незнакомых мужиков, немного смущаясь, затащили в дом тело Бена.

– Что с ним? Он, как и всегда, мертвецки пьян?, – спросила Мэри.

Из комнаты вышли все: три брата и Лиз, самая младшая до рождения Оливии. Они уже привыкли к пьянкам отца, поэтому сейчас молча стояли возле двери в небольшую комнату, которая считалась для них спальней. — Нет, Мэри. Он вовсе не пьян. Он мертв, – произнес Эди.

– Мертв? Но… – Мэри просто замерла от ужаса. – Перебрал малость и сцепился с местным заводилой Джо. Мы пытались их разнять, но ничего не выходило. Они дрались около часа, и казалось все, конфликт исчерпан. Но Бен, выходя из кабака, полупьяный и злой, споткнулся о порог. Он так неловко упал, что сломал себе шею, – произнес Эди и, немного помолчав, добавил. – Я очень сожалею.

В доме Сьюзен началось такое. Это тяжело объяснить. Отец, так глупо умерший, и больная мать, тяжело отходящая от шестых родов. И пятеро детей. Пятеро, потому что Оливия еще ничего не понимала. Она спокойно спала на руках Лиз. Сколько горя и слёз было пролито несчастными. Умер не только отец семейства, умер человек, который, пока единственный, мог их содержать. Вскоре четверо мужиков, живущих по соседству, несли ими же сколоченный гроб. Похоронная процессия была весьма небольшая. Больная, еле держащаяся на ногах Сьюзен да шестеро детей. После похорон Сьюзен слегла полностью. Бедная Мэри, теперь на ее руках оставались пятеро детей да больная мама. Жить бедному семейству было не на что, и Мэри, убитая горем и нищетой, просто не знала, что делать. В то время в местном порту нанимали мужиков на разные работы. Мэри пришла в порт и подошла к смотрителю: – Простите, у вас не найдётся для меня работы? У нас недавно умер папа, Бен, он был рыбаком, а мама тяжело перенесла роды, после его смерти совсем слегла. Я осталась одна, кто может в нашей семье работать. Мне просто необходима работа, у меня больная мама и пять братьев и сестёр, – сказала Мэри смотрителю.

– Работа. Да ты вообще представляешь, о чем ты меня сейчас просишь? Не каждый мужчина здесь выдерживает, а ты хочешь работу? – смеясь, ответил смотритель.

– Пожалуйста. Мне нужна работа, иначе мы просто умрем с голоду, – сквозь слёзы произнесла Мэри.

Надо сказать, в то время всем было все равно до чужого горя, да и смотрителю даже выгоднее было лишние рабочие руки. Вскоре Мэри, наравне со здоровыми мужиками, таскала тяжести, мела портовые дорожки, да и много ещё всякой работы легло на ее плечи. За детьми и больной мамой оставался смотреть второй после нее, брат Иден. Так время шло. Денег, что зарабатывала Мэри, едва хватало на пропитание, но хоть так, хоть не полностью в голоде. И вроде, все было пусть и не хорошо, но и не очень плохо, пока в одно утро не умерла сама Сьюзен. Похоронив маму, Мэри совсем потеряла интерес к жизни. Полностью окунувшись в работу, она пыталась забыться и о нищете, и о потере. Наконец, в порт прибыл огромный Британский корабль. Рабочие, как и обычно, принялись мыть судно снаружи и разгружать багаж, и Мэри не отставала от них. – Осторожнее, Мэри. Трос ненадежен, может оборваться. Давай лучше оставь эту затею, а саму корму вымоет кто-нибудь другой, – крикнул Джек, один из рабочих, видя, что Мэри собралась залезть на высокую корму, чтобы ее помыть.

– Я аккуратно, мне смотритель обещал, если ее вымою, двойную оплату, даже не представляешь, как мне нужны эти деньги. – крикнула Мэри, взбираясь по холодному старому портовому тросу.

Джек смотрел на нее с замиранием сердца, ведь то, что делала она, чёрт возьми, это же очень опасно. Опасения Джека были не напрасны. Рабочие, все до одного, собрались возле корабля. Кто-то кивал головой, кто молча смотрел. Наконец появился сам смотритель.

– Что вы столпились здесь, бездельники? – крича, подходил он к собравшимся. Рабочие расступились, и перед глазами смотрителя открылась страшная и, даже более скажу, ужасающая картина: на самом краю портовой палубы, вся в крови, еле дыша и хрипя, лежала сорвавшаяся с кормы Мэри. Ее длинные чёрные и густые волосы слиплись от крови, большие карие глаза, боже, вы бы видели эти искренние, чистые и огромные карие глаза, потихоньку мутнели. А из маленького, аккуратного носика и ровных, тонких губ сочились капельки алой крови. Никто ничего не мог уже изменить. Вскоре Мэри обрела покой рядом с любимым папой Беном и не менее любимой мамой, Сьюзен.

 

Идену шёл пятнадцатый год, и, естественно, он не мог уже содержать никого. Вскоре после похорон Мэри он отдал Лиз и Оливию в сиротский дом, а сам, взяв с собой Тэна и Леда, оставшихся двух братьев, пошел к рыбакам. Надо сказать, их судьба сложилась по-разному. Три брата, воспитанных в одной семье, в одинаковых условиях, и три разных судьбы. Иден через три года продолжил ремесло отца, до того он воспитывался в семье одного старого рыбака и стал рыбаком. В девятнадцать лет он женился на дочери одного местного кожевника, и они прожили долгую, пусть и не богатую, но счастливую жизнь. У них было трое детей: сынок, красивый, немного полноватый Бен, и две дочери: черноглазая и очень красивая Сьюзен и светловолосая, невысокая, но тоже не менее красивая, Мэри.

Тэн, также попавший к одному из рыбаков, нашел свое призвание в плотничестве. Да, несмотря на свой молодой возраст, он был гениальным плотником. Вскоре заказы посыпались к нему со всех концов маленькой Ирландии, и через пять лет он был уже не то, чтобы богат, но с неплохим достатком. Вот только подсел на игральный дом, где в одну из ночей, проиграв все свое имущество, повесился с горя на суку дерева во дворе этого самого игрального дома.

Лед же, ох уж этот Лед. Он стал моряком. И уже к двадцати годам его кругозор знал столько стран, сколько не сможет вместить целый учебник. Но, несмотря на свою красоту, а он, в отличие от немного сутуловатого

Идена, или суховатого Тэна, был очень красив, высокий, светло-русый, с голубыми глазами, так и не нашел себе счастья в любви. Что с ним стало, не знает никто, но поговаривают, что он закончил свои дни где-то в Мексике, в одной из больниц, сгорая в жару в свои неполные тридцать от страшной лихорадки.

Но вернемся к Лиз и Оливии. Сиротские дома того времени не были вовсе идеалом. Нянечки, в своем большинстве, не любили детей и работали там за зарплату. Редкая нянечка могла с любовью подойти к чужому ребёнку, именно поэтому очень часто там раздавались крики нянечек и вопли малышей. Дети постарше не просто жили в сиротском доме, нет, они работали, чтобы не лишиться пропитания. Но питание было настолько скудным, что порой детям, бедным сиротам, просто не хватало сил выполнять изнурительные работы. Дети же поменьше, кто не мог работать, просто содержались там до

шести-семи лет, пока не достигнут возраста, в котором вполне можно выполнять работы. Ну или пока кто-нибудь не усыновит бедняжек. Вот и Лиз, а ей шёл девятый год, содержали там не по доброте душевной. Ее обязанностью было наведение порядка во всем сиротском доме. Ох, этот сиротский дом. Два этажа, по шестнадцать комнат на каждом. И вот это всё убирала Лиз. Когда же она не успевала, то ее строго наказывали. Сколько раз бедная девочка оставалась и без того скудного ужина. Оливии же не было и года. Наконец, в одно весеннее утро, к порогу сиротского дома подъехала огромная карета. Немолодая, лет пятидесяти женщина в огромном длинном розовом платье, интересной круглой шляпке коричневого цвета и больших очках вошла в дверь сиротского дома. Богатая дама прошла по длинным коридорам, и наконец остановилась возле маленькой бедной Лиз.

– Сколько тебе лет, моё дитя? – спросила она у Лиз.

– Скоро будет девять, – скромно ответила девочка.

– Скоро девять, да ты совсем большая, – улыбнувшись произнесла неожиданная гостья. Она ещё раз окинула своими огромными очками девочку и двинулась в самую глубь коридора, где за большой коричневой дверью сидела в своем кресле и что-то вязала, сама мадам Салони.

Мадам Салони была директором сиротского дома. Невысокого роста, с приятной полнотой, огромным носом с бородавкой, при этом лет пятидесяти, она была настолько строга, что сами нянечки боялись её. Вот к ней и шла неожиданная гостья. Вскоре дверь в кабинет мадам Салони распахнулась, и гостья вошла внутрь.

– Здравствуйте, мадам Салони. Меня зовут Клеа, я уже, как видите, немолода, но при этом имею неплохое состояние. Я, конечно, могла бы нанять прислугу из старших девочек или совсем взрослых женщин взять, но наверняка у них у всех окажутся очень строптивые характеры или, ещё чего хуже, куча вредных привычек. Здесь, в вашем сиротском доме, я приглядела нескольких девочек от восьми до двенадцати лет. Я бы хотела купить их у вас, – произнесла Клеа.

Мадам Салони встала с кресла и подошла к гостье.

– Вы сами представляете, о чем меня просите? – спросила она.

Клеа молча улыбнулась и, немного помолчав, ответила:

– Поверьте, девочкам будет лучше у меня, да притом я могу вам столько заплатить, сколько вы не заработаете здесь за всю оставшуюся жизнь, – гостья еще раз улыбнулась.

– Но если вдруг кто спросит, что я отвечу? – сказала мадам Салони.

– Скажите, что они умерли от скарлатины, например. Поверьте, я заплачу вам столько, что вам больше не придется работать нигде и никем, вообще, – ответила Клеа.

Мадам Салони глубоко задумалась. Жажда денег, вот что сейчас брало верх над ее разумом. Вскоре в её руках лежал чек с настолько огромной суммой, что мадам

Салони могла и сама уже нанять себе и прислугу, и кого угодно, при этом обеспечить себе безбедную старость.

Лиз, вместе с еще девятью девочками, были посажены в огромную карету. Вы бы видели, сколько горя и слез испытывали девочки, прощаясь с подругами или родными братьями и сестрами. Бедная Лиз, она рыдала и не хотела отдавать из рук маленькую Оливию, но чего она могла сделать? Ни один человек, у которого есть душа, не сможет смотреть равнодушно на то, как из рук восьмилетней девочки вырывают ее маленькую сестрёнку. Как малышка громко плачет и тянет маленькие ручки к старшей сестре, а сестра, дико вопя, пытается хоть на секунду ещё удержать в своих руках малютку. Ни один человек, но не в этом сиротском доме. Нянечки стояли с такими каменными лицами, что казалось им все равно и до воплей Лиз, и до плача, громкого и душераздирающего, Оливии. А Клеа и мадам Салони смотрели на это, и молча улыбались. Вскоре Лиз и ещё девять девочек, были посажены в карету и двинулись в сторону севера, в небольшой городок Халент. Карета летела по улицам Саронии, того городка, где был приют. Дома, в своём большинстве маленькие и немного неуклюжие, пролетали перед глазами девочек. Вот уже показалась и дорога, оставляя позади как сам городок, так и прошлую жизнь сироток. Через шесть часов девочки прибыли в Халент, карета остановилась во дворе огромного, трехэтажного и очень красивого дома. Девочки вошли внутрь. Боже, словно свет осветил глаза их. Лучи света, врываясь в огромные двустворчатые окна, наполняли собой холл, а богатая мебель казалась им такой необычной, как из красивой сказки.

– Нет, нет, вы будете жить не здесь. Здесь живу я, и моя собачка Кларитина. Вы же будете жить в самом низу, там, в подвальном помещении я приготовила всё для вашего проживания. Пойдемте за мной, – произнесла

Клеа, взяв за руку одну из девочек.

Подвал, надо сказать, мало чем отличался от самого дома, разве только вместо роскошных диванов да резных шкафов находились деревянные настилы, да один большой, дубовый стол, и небольшой шкаф старинной резной работы. Были еще и стулья, правда, они были очень простые, в отличие от тех, что видели девочки в холле.

– Итак, завтра подъем в шесть утра, завтрак, и вы приступите к вашим обязанностям:уборка дома, уход за цветами, выгул Кларитины, да еще куча всего, а пока располагайтесь, – сказала Клеа, поправляя свои огромные очки. Были в подвале и свои недостатки. Несмотря на неплохое убранство все же здесь было сыро, в основном в ту пору, когда шел дождь, а про зиму я вообще молчу. Нет, конечно, подвал отапливался, но сырость, хоть и не сильно, но давала о себе знать. Так Лиз прожила у Клеа пять лет. Пять долгих и мучительных, но при этом лучших в ее жизни лет. Она честно трудилась все эти годы и полюбила и девочек, как сестер, и саму госпожу Клеа. Правда каждую свободную, а может и несвободную минуту ее мысли занимала и родная, маленькая сестренка – Оливия.

– Как она там? Бедная моя, ей, наверное, без меня очень тяжело, – думала Лиз и при этом глубоко вздыхала.

Клеа, при всей своей строгости, если и не любила, то уважала своих юных прислужниц. Да, график у девочек был тяжёлый: подъем в шесть утра, работы, пусть и не такие тяжелые, но изнурительные, которые длились целый день до самого глубокого вечера. И лишь перерывы на завтрак, обед и ужин были для них передышкой. Это не могло не сказаться и на здоровье девочек.Так в одно прекрасное утро, когда с крыши текла огромными потоками весенняя капель, девочки заметили, выйдя на работы, что среди них нет Лиз. Они переглянулись, ведь за такое могут наказать, при этом всех, и бегом побежали за ней в свою комнату. Лиз лежала на жестком настиле и глубоко, но тяжело дышала. Кашель, словно гром среди ясного неба с хрипами вырывался из её груди. Девочки подошли к Лиз.

– Бог мой, да ты вся горячая, – воскликнула Анна, одна из юных подруг больной девочки. И правда, пот, словно повторяя весеннюю капель, пробивался по лбу и лицу девочки.

– Да, я, по-моему, сильно простыла. Простите меня, я не смогу вам сегодня помогать, – захлёбываясь от кашля, сквозь бред, повторяла Лиз.

Девочки кинулись из комнаты на верхний этаж, чтобы позвать Клеа. Хозяйка сидела в своем кабинете, наслаждаясь очередной порцией бодрящего кофе. Именно в этот момент девочки и ворвались в кабинет Клеа.

– Госпожа Клеа, – словно соревнуясь между собой на скорость, кричали девочки – Лиз плохо.

Госпожа встала из своего старого огромного кресла и подошла к девочкам:

– Вы с чего это взяли? – спокойным голосом спросила она.

– Мы сами видели пот, покрывающий ее тело, и слышали жуткий кашель, который, словно страшный зверь, с хрипами вырывался из её груди, – ответила Анна.

– Пойдемте-ка посмотрим, я уверенна, что ничего серьезного, – улыбнувшись, произнесла

Клеа, и вышла вслед за девочками из своего уютного кабинета. Через пару минут и сама

Клеа, и девочки, стояли у настила болящей:

– Что с тобой, моя хорошая? – спросила у Лиз стоящая у её изголовья хозяйка.

– Госпожа, госпожа Клеа, простите меня. Жжёт, все внутри жжёт. Мне кажется что я серьезно заболела и не смогу ближайшие дни работать, – захлёбываясь кашлем, произнесла девочка.

– Да что ты, моя милая. Я и сама не допущу, чтобы ты работала в таком состоянии. И я уверена, что ты скоро поправишься. Девочки позаботятся о тебе, – улыбаясь, произнесла госпожа.

Может показаться, что Клеа было все равно до девочки, но на самом деле она очень переживала. Выйдя из комнаты Лиз, Клеа

двинулась на задний двор, где приказала кучеру запрягать лошадей. Вскоре огромная карета, запряженная бело-матовой тройкой, неслась в город за местным доктором. Не прошло и трёх часов как у настила, на котором в жару и бреду лежала юная девочка, склонялся местный доктор. Он тщательно послушал дыхание болящей, и, проведя еще немного процедур, произнес:

– Госпожа Клеа, я сожалею. У девочки пневмония, но так как вы не обратились ко мне раньше, то начался отек мозга. К сожалению, я бессилен здесь. Конечно, можно было бы предложить вам отвести её в госпиталь, но я  уверен, что она не доедет в таком состоянии.

– И что же вы предлагаете? – чуть не крича, спросила Клеа.

– Увы, остаётся положиться на волю Божию, – доктор развел руками.

– Но вы же врач, вы просто обязаны сделать хоть что-то, – кричала от досады Клеа.

– Все что я могу, прописать вам лекарства, и даже дам вам их, возможно, лечение и ваша забота, да забота девочек помогут ей подняться, но… Я не уверен что она проживет хотя бы двое – трое суток, – сказал доктор и, достав из своего ящика для медикаментов микстуру, прописал лечение болящей.

После ухода доктора девочки да и сама Клеа, все, стояли у изголовья Лиз. Анна и Камила потихоньку молились, другие же девочки громко плакали, и только старая госпожа смотрела на больную, словно пытаясь найти способ вылечить её.

– Анна, Камила, Сара… Девочки, подойдите ко мне, – тяжело дыша, произнесла Лиз.

Девочки окружили болящую.

– Я умираю… Я это знаю и сама. Нет, я не боюсь смерти, скорее я даже немного рада. Скоро, совсем скоро я встречусь там, на небесах, со своей мамой Сьюзен, долго страдавшей и обретшей покой в земле, со своим бедным папой Беном, так нелепо ушедшим, когда я была еще маленькой. С Мери, бедной, несчастной Мери, которая ради нас пошла работать и погибла случайно в самом расцвете своих лет. Со своими двумя братьями. Нет, я не боюсь умереть. Одна мысль лишь печалит меня. – На лице девочки вместе с потом приступили горячие и искренние, слёзы. – Моя бедная сестричка Оливия. Пять лет, долгих лет, я ничего не знала о ней и теперь уже точно не узнаю. Как она там?

Взгляд Лиз застыл в пустоте, словно сквозь полумрак подвала девочка пыталась что-то разглядеть.

– Не говори так, госпожа найдет способ вылечить тебя, мы найдем способ. Я буду просить Иисуса, и Он исцелит тебя, – плакала Камила.

Лиз протянула свою горячую руку и, взяв руку девочки, продолжила:

– Не плачь, мне тяжелее, но я стараюсь не плакать. Смерть неизбежна, мы все рано или поздно, но умрём. Я жалею лишь о том, что больше не увижу мою маленькую сестрёнку. – Из последних сил, сквозь слёзы, улыбалась девочка.

– Мы попросим госпожу Клеа, она возьмет Оливию к нам, – плача произнесла Анна.

– Наивная, если бы она только захотела. Но… Лишь об одном хочу попросить вас, мои сёстры, сестры не по крови, сестры по участи, -и Лиз, с трудом при поднявшись на настиле, достала из-под подушки старую, но очень красивую, в нарядном сиреневом платье, куклу. – Это Марин, я раньше играла с ней, она заменяла мне Оливию да и Мери. Попросите Клеа, госпожу Клеа, передать её моей маленькой сестренке. Пусть она скажет ей, что я всегда любила её, и не было ни дня, да что там, не часа, в который я бы не думала о ней, – протягивая куклу Камиле произнесла Лиз. Дыхание её участилось, а пот, словно предвещая нечто страшное, хлынул с такой силой по её лицу, что казалось словно её только что обильно облили. Глаза, смотря в потолок, закрылись, и больная рухнула всем телом на настил.

– Нет, Лиз, нет. Пожалуйста, только не умирай, – плакала Камила.

Девочки молились, глотая слова молитв вместе со слезами, лишь Анна побежала за госпожой. Быстрыми шагами, словно марафонец, готовящийся к забегу, Анна и госпожа Клеа

неслись по лестнице, ведущей в подвал. Дверь, старая и скрипучая, распахнулась, и сама Клеа, словно безумная, кинулась к одру болящей.

– Не вздумай умирать, слышишь? Только не вздумай умирать, – крикнула она и, посмотрев на девочек, продолжила. – Камила и Анна, несите воду и найдите ветошь, Сандра и Сара, там, в шкафчике, лекарства, что прописал доктор, быстрее несите их сюда, – кричала хозяйка.

Девочки засуетились. Вскоре на лбу, горячем от жара, лежал холодный компресс, а во рту Лиз оставался вкус горькой, но способной, как тогда всем казалось, помочь ей, микстуры.

– Будем дежурить по очереди. Надо каждый час менять компресс, и через каждые три часа давать ей лекарство. Разделите дежурства между собой, а ночью я сама буду дежурить у её настила, – распорядилась Клеа, гладя девочку по мокрой от пота голове.

Два дня, самых тяжелых дня в жизни всех домочадцев, пролетели незаметно. Сама

Клеа и девочки окружили больную такой заботой, словно мама и сестры заботятся о новорожденной сестре и дочери. Лиз стало легче, она, наконец, попросила поесть, и приготовленный Анной куриный бульон вскоре стоял на столе, возле настила. Девочка улыбалась, и её лицо, до этого измученное кашлем и потом, словно сияло.

– Тебе легче, мы смогли, я не зря все эти дни, да и что скрывать, ночи просила Иисуса, – плача от радости, говорила Камила.

– Я, было, уже простилась с этим миром. С вами, с госпожой. С Оливией. Но нет, я еще поживу, – улыбаясь отвечала Лиз.

Сама госпожа Клеа улыбалась, видя как идёт на поправку болящая.

– Но сегодня ночью ты не избежишь ни компресса, ни микстуры, – шутя произнесла Клеа, гладя по голове Лиз.

– Хорошо, госпожа. А вы передали куклу Оливии, – спросила Лиз.

Клеа улыбнулась, и обещала, что как только девочка поправится, она лично отвезет её к её сестренке, чтобы Лиз сама передала ей куклу, и сказала все, что так долго хотела сказать.

Солнце садилось, и небо, растворяясь в его предзакатных лучах, казалось таким

ярко-лазурным, словно по нему кто-то рассыпал драгоценные камни. Лиз вышла из комнаты и направилась к девочкам. Девочки весело ужинали, смеясь и шутя, и их радости не было предела, когда в столовую, не спеша, вошла и она, Лиз. Госпожа Клеа поднялась со своего места и, уйдя куда-то в глубину столовой, скоро вернулась, держа в руках красивый, резной стул.

– Садись, хорошая моя. Совсем почти поправилась, – улыбнулась хозяйка.

Лиз молча прошла к столу.

– Смотри, сколько всего приготовила сегодня Сара. Словно ожидая тебя к нашему ужину, – сказала Клеа, пододвигая стул к Лиз.

Девочка окинула взглядом всех присутствующих и замерла, схватившись обеими руками за спинку стула. Ее глаза смотрели куда-то вверх, а лицо, до этого розовое и сияющее, побледнело.

– Что-то не так? – спросила Клеа.

– Госпожа, я, наверное, рано встала. Что-то мне нехорошо, – не успела договорить больная и, подняв к небу свои огромные глаза, рухнула на холодный каменный пол.

Девочки выскочили из-за стола. Госпожа Клеа уже суетилась возле Лиз.

– Девочки, помогите мне. Нам надо срочно отнести её в комнату, Камила, приготовь компресс, – сказала Клеа и взяла Лиз на руки. – Бог мой. Да она же почти не дышит, – кричала Клеа, пытаясь привести девочку в сознание. Она щелкала её по щеке, пытаясь вернуть в сознание, но… Все усилия оказались тщетны.

– Лиз, моя бедная юная Лиз, только не сейчас, когда лечение начало давать результат, – шептала госпожа, неся девочку в подвал, где находилась комната девочек.

Юное тело, холодное и твердое, лежало на настиле. Девочки и госпожа плакали, обмывая усопшую. Её взгляд помутнел, а губы, две маленькие, нежные губы, застыли в улыбке. И вот, на третий день шесть лошадей, запряженных и наряженных в траурные ленты, везли на большой резной телеге гроб, красивый, обшитый бархатом. В гробу, словно кукла, которую только сегодня купили, лежала Лиз. Белое платье, с обрамлением и окантовкой да с кучей узоров, смотрелось на ней как на принцессе, а две белые туфельки, словно готовящие её к балу, украшали её ноги. Оркестр, нанятый госпожой Клеа, перебивая речь отца Криноя, играл так душевно, что плакали все. Плакали девочки, плакала госпожа, плакали соседи и прохожие, примкнувшие к процессии. Вскоре гроб был опущен в землю, а на местном кладбище появилась новая могила, где, отдыхая от своих трудов, лежала Лиз.”

 

Мы немного отвлеклись от главной героини, – сказала старуха, окинув взглядом молодежь.

– Что, что было дальше? – с нетерпением спрашивала её Алина.

Старуха еще раз окинула взглядом молодежь, сидящую за столом, и видя, что никто не спит, продолжила:

“Все пять лет Оливия жила в сиротском доме на правах младенца. Но вот наступил её шестой день рождения. А это могло значить только одно: теперь за содержание придется платить своим трудом, порой очень изнурительным и тяжелым. Оливия росла очень красивой девушкой. Вьющиеся каштановые волосы, большие голубые глаза, небольшой курносый и очень ровный носик. Бог мой, глядя на неё, тяжело было поверить, что у этого ангела такая нелегкая судьба. Правда, в отличие от сестры, девочке досталась немного иная работа, в силу своего возраста, но и то, что она должна была совершать ежедневно, по многу часов, изнуряло малышку. Каждый день с самого утра и до позднего вечера маленькие ручки Оливии мыли посуду, а это, надо сказать, дело очень сложное, когда ты живешь в сиротскомдоме, где проживает не одна сотня человек. Между тем каждый день, в течение пяти лет, глаза, красивые, голубые глаза, были полны грусти и слёз. Маленькие детские губы шептали каждую ночь: “Боженька, почему у меня никого нет? У всех кто-то есть: мамы, папы, сестры и братья, лишь только у меня нет никого”. В этот момент большие голубые глаза наполнялись слезами. Надо сказать к тому моменту, когда Оливии исполнилось шесть лет, сменилась и директриса. Мадам Салони, получив от Клеа хорошую сумму, купила себе недалеко от Саронии виллу, где, окруженная прислугой, вскоре мирно почила во сне, оставив имение и прислугу неизвестно кому. Директрисой же сиротского дома стала одна монахиня, мать Агния из монастыря св. Марии, который в то время опекал сиротский дом. При ней жизнь сирот немного изменилась: к изнурительным работам прибавилось изучение Закона Божьего и очень долгое, утомительное молитвенное правило. В таких условиях и пришлось расти бедной Оливии. Время шло. Каждый день, ничем не отличавшийся от прошлого дня, нес в себе рутину. Пока в одно весеннее утро огромная карета не подъехала к сиротскому дому. Из кареты вышла когда-то уже входившая в стены этого заведения немолодая женщина в причудливой шляпке и больших очках. В её сухих, морщинистых руках виднелась маленькая, нарядная кукла.

Клеа прошла по уже знакомому длинному коридору сиротского дома, оглядывая девочек. Наконец она остановилась возле небольшой двери, где, уткнувшись в книги, сидела новая директриса, м.Агния.

– Здравствуйте, ваше преподобие. Я ищу одну девочку, её зовут Оливия, – войдя в кабинет, произнесла Клеа

– Зачем вам наша Оливия? – вопросительно смотря на гостью, спросила м. Агния.

– Дело в том, что её сестра, ныне покойная Лиз, перед смертью просила меня передать ей вот эту куклу, – и Клеа протянула игрушку директрисе.

– Хорошо, я передам, – ответила монахиня.

– Вы меня не поняли, мать Агния. Я сама хочу это сделать. Я же, со своей стороны, готова пожертвовать приюту хорошую сумму денег, если вы мне разрешите хотя бы пять минут побыть с этой девочкой, – сказала Клеа. Монахиня молча встала и, двинувшись в сторону двери, произнесла: “Пять минут, у вас есть всего пять минут”.

Госпожа передала куклу Оливии, восхищаясь её красотой, и рассказала о её покойной сестре, о том как Лиз не хотела отпускать её из своих рук, когда их разлучали, как Лиз каждый день вспоминала об Оливии. Девочка слушала гостью и плакала. Она не одна, у неё была сестрёнка, которую она, к сожалению, так и не узнала.

Так шли годы. Оливия росла, и понимание того, какая тяжелая участь у неё, все больше и больше не давало ей покоя. В тот день, как и обычно, Оливия мыла посуду. Странный шум и чей-то шепот отвлек ее от повседневной задачи. Оливия вышла из кухни и увидела двух сестер, Кетрин и Бию, собирающих свои вещи.

– Думаешь, никто не заметит? А если они кинутся в погоню? – спрашивала Бия у Кэтрин.

– Возможно, но и здесь я больше не могу находиться. Если ты трусишь, можешь оставаться, я же, как только наступит ночь, бегу, и все равно, что и как будет со мной дальше.

Наконец наступила ночь, и обе девочки, Кэтрин и Бия, вышли из дверей сиротского дома, боясь разбудить спящих. Оливия же последовала за ними, крадучись на цыпочках, ей было просто интересно, чем закончится все это. Вскоре послышалась ругань, и толстая монахиня, м.Тереза, втащила девочек, ревущих и просящих о пощаде, в двери. Оливия испугалась, и побежала в спальню. Все девочки уже давно спали, вот и она быстро залезла в свою кровать, укутавшись с головой под одеяло. Утром на всеобщем собрании обе девочки, и Кэтрин, и Бия, были сурово наказаны: после того как они получили каждая по двадцать плетей, их посадили под месячный арест в их спальне. Внезапно м.Тереза окинула взглядом стоящих и прокричала:

– Но есть еще одна девочка, которая, зная о том, что задумали сестра, не сказала об этом никому. Я видела ее вчера ночью убегающую к себе в спальню. Оливия, что же ты молчишь?

– Простите меня, мать Тереза, мать Агния, я правда знала о их готовящемся побеге, но я не смогла, не имела права сдать их, – ответила Оливия.

– Ну тогда и ты разделишь с ними часть их наказания, с сегодняшнего дня целый месяц ты не увидишь солнца, так как будешь сидеть здесь, в сиротском доме без права выхода, – ответила м.Агния.

Девочки разошлись по своим делам, лишь только Оливия, вернувшись на кухню, горько заплакала. Так прошел месяц.

– Тебе не кажется, что нам не место здесь? – спросила Оливия, уже подросшая двенадцатилетняя девочка у куклы.

Кукла молча улыбалась, словно безмолвно соглашаясь с девочкой.

– Давай дождемся ночи, и сбежим? Мы будем путешествовать по свету, увидим дальние страны… Побываем на могиле моей сестренки, я ведь её даже не помню, – продолжала Оливия и, немного помолчав, продолжила. – Мы-то умнее и аккуратнее Кэтрин и Бии. А если нас поймают, ну тогда скажу, что вышла подышать ночной свежестью. Впрочем, бог с ним, даже если и накажут, я думаю, стоит попробовать.

Вечер опускал свои сумраки на землю, и девочка, словно сговорившись с куклой на самом деле, стала собирать свои скромные пожитки. И вот под покровом ночи, отражаясь в лучах яркой Луны, Оливия вышла из дверей приюта и, не спеша, чтобы не разбудить сестёр, пошла вглубь сада, к большой каменной ограде. Девочка бежала, не видя в темноте дороги. Она и сама не поняла, как ей удалось перелезть через высокую каменную ограду, и теперь под отблеск Луны, порой спотыкаясь, она движется все дальше и дальше от сиротского дома. Неизвестная дорога, по которой шла девочка, и атмосфера полумрака, вызывали в Оливии страх, но выбор был сделан. Наконец, начало светать. Оливия заблудилась среди незнакомой местности и сейчас, прижимая к своей груди куклу, тихо плакала, сидя на небольшой, еще не отошедшей от снега, поляне.

– И куда теперь? Ну почему ты молчишь? Что теперь нам делать? Я замерзла и хочу есть, в сиротском доме скоро завтрак, а я так и останусь голодная, – плакала девочка, спрашивая куклу. Кукла снова только улыбалась в ответ.

– Дитя, проснись, маленькая, ты откуда здесь? – услышала сквозь сон Оливия.

Замерзшие глаза открылись, и перед девочкой предстала женщина средних лет. Её строгий взгляд вызывал страх в глазах ребенка, но голос, ласковый голос, подсказывал девочке, что эта незнакомка не такая уж и злая. Сухая, немного горбатая женщина еще раз нагнулась к Оливии:

– Дитя, ты жива? – с дрожью в голосе спросила незнакомка. Наконец, увидев, что девочка открыла глаза, она успокоилась и принялась расспрашивать бедняжку, кто она и как оказалась здесь. Оливия рассказывала женщине и о жизни в приюте, тяжелой и однообразной, и о том, как она решилась убежать. Женщина слушала девочку, и громко вздыхала.

– Но ты должна вернуться назад, нельзя так. Ты еще совсем ребенок и можешь погибнуть. Да и нянечки, они же будут искать тебя, волноваться и переживать, – наконец произнесла незнакомка.

– Нет, я лучше умру здесь с голоду или от холода, но я не вернусь назад, – ответила Оливия.

Гнесса, та самая добрая женщина, просто была растерянна: с одной стороны, девочку надо вернуть, ее наверняка уже ищут, но с другой стороны…от хорошей жизни не бегут.

– И что мне с тобой делать, милая моя? – произнесла Гнесса, глядя на Оливию. Девочка молчала. Плакала, но молчала.

На мгновение в воздухе повисла гробовая тишина. Гнесса и девочка смотрели друг на друга, словно пытаясь что-то еще сказать глазами, что-то более глубокое, чего нельзя выразить языком. Наконец Гнесса продолжила: – Так, ну и что мы будем делать? Бедная девочка, ты вся замерзла, да и голодная.

– Если вы отведете меня назад, в приют, я все равно убегу. Лучше замерзнуть или умереть с голоду, чем вернуться туда, – произнесла Оливия.

Женщина подошла и, гладя девочку по голове, слегка улыбнувшись, продолжила: “Да, ты просто не оставила мне выбора. Вставай, моя маленькая, пойдём”.

Оливия заплакала снова. Гнесса протянула девочке свою суховатую руку.

– Я убегу, слышите, я всё равно убегу, – сквозь слезы шептала Оливия.

– Я должна, конечно, отвести тебя назад. Но я не могу, понимаешь, не могу. Моё сердце просто рвется от боли, видя, как ты здесь плачешь. Пошли, я приючу тебя, хоть это и против правил. Ты просто не оставляешь мне выбора, – сказала женщина.

Конечно, Гнесса понимала о возможных последствиях, но ее сердце, сжавшееся от жалости к бедной сиротке, оно не боялось ничего, кроме одного – а вдруг девочка точно снова убежит и погибнет? А ведь она убежит, потому что по возвращении ее точно накажут. Гнесса это понимала. Оливия вытерла слезы и, крепко прижав к груди куклу, протянула свою руку. Вскоре, отражаясь в лучах еще не совсем вышедшего солнца, по огромной и пустой дороге шли двое. Гнесса, держа за руку девочку вела ее к себе. Да она понимала, что нарушает закон, но что еще она могла? Вернуть девочку в приют? Так это означало только одно: подвергнуть её очень строгому наказанию и очередному побегу.

– Ну вот мы и пришли. Да пусть небогато, но лучше, чем в приюте, – произнесла

Гнесса, подходя к небольшому домику, расположенному на краю Сардинии.

И правда, Гнесса не была богата. Оставшись одна в тридцать три года с маленьким сыном на руках, она работала, где только могла, чтобы просто жить.

Время шло, сын рос, и в одно прекрасное утро, когда женщина просто изнемогала от усталости, он стал ее единственным помощником. Посвятив матери всю свою жизнь, он, к глубокому сожалению Гнессы, не оставил потомства. Так они и жили, пока Кейт, сын Гнессы, не погиб трагически, сплавляя бревна для строительства по реке. С тех пор женщина оставалась одна. Оливия, словно посланная ей свыше, была подарком судьбы.

– Проходи, маленькая моя. Располагайся, тебе надо поесть и отдохнуть да обогреться, – сказала женщина.

Оливия, не спеша, переступила порог дома.

– Ты будешь здесь жить? В такой тесноте и нищете? – спросила Гнесса.

– Вы не представляете даже, что эта теснота лучше, чем широта приюта. Нищета, да в приюте я жила еще хуже, – на щеках девочки наконец проступил легкий румянец.

– Ну тогда располагайся. Это теперь и твой дом, – улыбнувшись, ответила женщина. Гнесса работала в порту, мыла палубы, а Оливия, в силу своего возраста, хлопотала по дому, так и прошло шесть лет. Шесть долгих и одновременно лучших в жизни девочки лет.

– Гнесса, возьми меня с собой, в порт. Ты уже немолода, и мыть палубы в твоем возрасте это очень тяжело. Я буду мыть, а ты отдохнешь наконец от всех трудов, – в одно весеннее утро сказала женщине Оливия.

Надо сказать к своим восемнадцати девочка превратилась просто в красавицу: рыжие, вьющиеся на кончиках волосы спадали с её маленьких, но очень стройных плеч. Глаза, большие голубые глаза, смотрели на мир таким проникновенным взглядом, что в нем отражалась вся душа девушки.

– А ты готова? Да будь я такой красоткой, я бы и не думала о работе. Ведь тебе только стоит захотеть, и ты непременно найдешь себе жениха и выйдешь замуж, – смеясь, ответила

Гнесса.

Оливия подошла и, крепко обняв женщину, произнесла: “Не говори глупостей, я не смогу оставить тебя одну”.

В жизни девушки начался новый этап. Теперь она, вместе с приютившей ее когда-то женщиной, мыла палубы в старом порту. Да, эта работа была не из легких, но она давала главное-средства для существования.

– И что же делает здесь, впорту, такая красавица? – раздалось за спиной Оливии в то ясное летнее утро. Девушка обернулась. Перед ее глазами возник высокий, стройный и очень статный юноша. Его голубые глаза излучали уверенность и спокойствие.

– Мою палубы, – немного смущаясь, ответила Оливия.

– Но разве такой девушке можно заниматься грязной работой? –улыбаясь, спросил Рэй, тот самый незнакомец, стоявший перед Оливией.

– Можно, если у нее нет средств к существованию. И вообще, вы меня отвлекаете, – улыбнувшись, произнесла девушка.

Рэй молча улыбнулся. Он тихо подошел к Оливии и, взяв из ее рук тряпку, принялся сам драить палубу.

– Что вы делаете? – от неожиданности вскрикнула девушка.

– Помогаю тебе. И вообще, давай перейдем на ты,- ответил Рэй.

Надо сказать, Оливии он сразу понравился, но приличные девушки, как правило, не подают виду, что им кто-то симпатичен, вот и она, молча взяв из рук Рэя тряпку, приналась дальше мыть палубу, словно не замечая его.

Так целый день прошел, Рэй молча смотрел на Оливию, она же, делая вид, что не замечает его, мыла палубы. Наконец луна бросила свои лучи на уставшую землю, и Оливия, вернувшись домой, погрузилась в недолгий, но очень сладкий, сон. Спала девушка крепко, слегка улыбаясь во сне. Кто знает, что или кто, снилось ей в эту ночь, но можно предполагать, что это был он – Рэй. Наконец утро наступило, неся с собой летнюю свежесть. Оливия, как и всегда, шла к порту, где ее ждали грязные палубы и молодой, до безумия полюбивший ее, Рэй.

– Доброе утро, как тебе спалось? – спросил юноша, взяв Оливию за руку.

Девушка отдернула руку, но легко улыбаясь, произнесла: “Спасибо, хорошо.”

– Может погуляем сегодня под луной? Я отведу тебя в одно место, там знаешь сколько красивых белых цветов. Любуясь ими, мы будем вдыхать аромат волшебной ночи, а потом, как маленькие дети, пойдём разглядывать звезды, – сказал Рэй.

– Ага, а потом, не поспав ночь, я пойду мыть палубы и усну прям так, с тряпкой в руках, – ответила Оливия.

– Зачем тебе вообще мыть палубы? Хочешь, я возьму тебя с собой? Я матрос на этом Британском карабле, но смогу договориться с капитаном? – спросил Рэй.

Нет, конечно, такое предложение могло бы вскружить голову любой, но только не Оливии. Внимательно посмотрев на Рэя и глубоко вздохнув, она произнесла:

– Эх, ты просто мечтатель. Нет, я не могу бросить Гнессу, поэтому все, о чем я сейчас думаю, как побыстрее вымыть все эти палубы.

– Давай тогда я помогу, – сказал юноша и, взяв из рук Оливии тряпку, принялся с таким усердием драить палубы, будто это не он моряк дальнего плавания, а она. Ох, молодость, эта волшебная пора, вот и они – Рэй и Оливия, сперва поссорившись из за тряпки, бегали и скакали, как малые дети, в попытках отнять друг у друга тряпку. Они даже не заметили, как пронесся день.

– Ну вот и вечер, мне пора, – прошептала Оливия.

– Нет, нет, прошу тебя, не уходи, – шептал Рэй, держа девушку за руку.

Оливия лишь улыбнулась в ответ и, вырвав свою руку из руки Рэя, исчезла в отблесках луны. Так началась их история, история их любви.

Лето быстро пролетело, и Рэю пора было уплывать в Британию, чтобы вернуться через три месяца к своей любимой Оливии.

– Я завтра уплываю, – с грустью в голосе произнес Рэй, держа за руки Оливию.

Большая луна смотрела на них, словно пытаясь им что-то сказать.

– Не, не оставляй меня одну, – сказала Оливия.

– Так поплыли вместе, я договорюсь – снова предложил юноша.

– Ты же знаешь, мой милый Рэй, что я не могу – отвечала девушка.

– Я хочу просить тебя об одном. Ты только дождись. Я вернусь через три месяца и пойду к Гнессе просить твоей руки, – Рэй не шутил, он очень этого хотел.

– Я клянусь, слышишь, клянусь, я буду ждать тебя. Чтобы когда придешь просить моей руки, сказать тебе «да» – произнесла Оливия и поцеловала Рэя в щеку.

Ночь пронеслась. Бессонная и очень лунная ночь. Гудок Британского корабля позвал моряков на палубу, и Рэю, несмотря ни на что, пора было идти в порт. Он крепко обнял Оливию и нежно коснулся губами ее губ. Так они простояли минут десять, нежно целуясь, и никто не хотел отпускать из крепких объятий друг друга.

– Любовь моя, мне пора, – шептал Рэй, целуя Оливию.

– Я так не хочу отпускать тебя. Мое сердце очень неспокойно, – отвечала шепотом девушка.

– Я обещаю, я вернусь. Теперь ничто не сможет меня разлучить с тобой. Не бурные воды океана, не сильный северный ветер. Ничто, – произнес Рэй и, отпустив из объятий любимую, двинулся спешно в сторону порта.

Оливия побежала за ним, и вот уже через десять минут она махала рукой вслед отплывающему кораблю, а Рэй посылал ей сердечки, которые делал пальцами рук. Уж не знаю, да и кто может это знать, но все три месяца девушка не просто мыла палубы, нет, она словно готова была жить там, в порту. Гнесса радовалась за счастливую Оливию. Все три долгих летних месяца.

Наконец, наступила осень. Холодные северные ветра обдували Ирландию, а воды океана насылали на берег свои сильные, холодные волны.

– Я так и знала, что найду тебя здесь, дитя мое, – сказала Гнесса, подойдя к Оливии. Девушка второе утро уже стояла на берегу океана и смотрела куда-то вдаль.

– Гнесса, три месяца прошло. Где же он? – вздыхала девушка.

– Родная моя, ну, может, задержался по пути, или корабль поломался и стоит в порту на ремонте, – отвечала Гнесса.

– Сердце мое неспокойно, Гнесса, – чуть не плача, ответила девушка.

Так минуло три года. Все эти годы Оливия каждое утро ходила на побережье океана, где, отражаясь в лучах рассвета, вглядывалась куда-то вдаль, словно пытаясь увидеть там корабль. Но ее взору представали только чайки да иногда бурлящие на ветру волны. Она не верила, не могла поверить, да и не хотела, что ее любимого уже нет. Что злые волны океана поглотили его вместе с теми, кто плыл с ним на том корабле. Она не верила, постоянно говоря себе, что это не может быть, ведь она так сильно любит своего Рэя. Да и разве может судьба так сильно наказать ее, после всего, что пришлось пережить бедняжке? Да и не за что ее наказывать. Но реальность была безутешна: карабля не было, и сердце девушки сжималось от боли с каждым днем все сильнее и сильнее.

С каждым годом девушка только хорошела, и к своим двадцати двум годам она была настолько красивой, что любой, да да, любой, кто ее встречал, просто сходил с ума от ее красоты.

– Хватит себя хоронить. Он уже не вернется, а время идет. Оливия, дитя мое, я не вечная, скоро придет и мой черед. Пора бы тебе задуматься о замужестве, – часто говорила девушке Гнесса. Оливия лишь молча улыбалась в ответ. Да, несомненно Гнесса права, но как же он? Память о нем?

– Радуйся, хорошая моя. Завтра к нам в гости приедет мой племянник. Он будет проездом в наших краях всего одну неделю. Приглядись к нему, милая, – сказала Гнесса в то утро, снова найдя Оливию на берегу океана.

– Хорошо, я попробую, – ответила девушка, тяжело вздохнув.

– Мой брат очень богатый человек был. Там, у себя на Родине, в Каратасе, это в Северной Америке, у него была, да что там была, она и сейчас есть, крупнейшая конюшня. Сколько там было самых разных лошадей, ты даже представить себе не можешь, дитя мое. Но Райн умер очень внезапно, и все его состояние вместе с конюшней перешли его сыну и моему племяннику, Виту, – продолжала Гнесса. Девушка слушала ее рассказ, но мысли Оливии были в другом месте.

– Хорошо, я попробую, – еще раз ответила Оливия.

Очередной день подходил к концу, как за окнами старого дома послышался жуткий стук копыт. Красивый белый конь и не менее красивый высокий юноша подъехали к дому Гнессы.

– Вит приехал, – произнесла, глянув в окно, хозяйка. Вскоре все трое, Гнесса, Вит и Оливия, сидели за большим деревянным столом, отмечая приезд дорогого гостя. Вит был просто красавцем: красивые короткие белые волосы, высокий рост, статная осанка, все выдавало его за аристократа. Его белый конь с красивым, сделанным под заказ седлом на фоне хозяина смотрелся так, словно они с Витом дополняли друг друга.

– Здравствуй, тетушка Гнесса, ах, как же давно я не был в этих краях, – произнес Вит и обнял свою старую тетушку.

– Проходи, скорее проходи в дом. У меня там очаровательная гостья, уверена, что вы подружитесь – произнесла Гнесса, закрывая дверь за входящем племянником.

За ту неделю, что Вит гостил у Гнессы, между им и Оливией пробежала вспышка симпатии, и вот уже в воскресение, на исходе своего приезда к тете, Вит не мог уже представить своей жизни без Оливии. Что же Оливия? Она немного повеселела, и никто, вообще никто не знает, что каждую ночь весёлая девушка тихо плакала в подушку, вспоминая своего Рэя.

– Мне пора уезжать. Но знаешь, я понял, что мой приезд был вовсе не напрасен. Здесь я встретил тебя, и вот теперь мое сердце рвется от боли, я должен ехать, но не смогу уехать без тебя – произнес Вит, взяв за руку Оливию.

– Дитя мое, и правда тебе надо уехать с ним. Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, и уверена, что он сможет сделать тебя самой счастливой девушкой на земле, – сказала Гнесса.

Оливия же молча смотрела на Гнессу и, улыбнувшись, ответила:

– Но как я оставлю тебя здесь одну? Ты ведь уже стара, и тебе просто необходима моя помощь.

– Езжай, прошу тебя. Вит очень хороший, и полюбил тебя сильно, ты просто должна ехать с ним, – ответила женщина.

– Но Гнесса, я не совсем уверена… да он мне нравится, но люблю ли я его? Я до сих пор не могу забыть своего Рэя, веря, что однажды он приедет ко мне и позовет с собой в дальнее плавание. Нет, я конечно знаю, что этого, увы, не произойдет никогда, но смогу ли я полюбить Вита? – ответила Оливия.

– Сможешь, дай время себе и ему. Поверь, он сможет растопить твое сердце, – произнесла Гнесса и, подойдя к девушке, крепко обняла ее.

– Нам пора, – сказал Вит.

И вскоре лошадь, везущая двоих, уже скакала по дорогам Ирландии, чтобы через пару дней оказаться в своей конюшне в Северной Америке.

 

– А Оливия смогла полюбить Вита? – спросила Дария старуху.

Та лишь улыбнулась и, немного помолчав, ответила:

– Любовь такая штука, она либо есть, либо ее нет. Никто не знает, любила ли Оливия Вита, вот он ее точно любил, но слушайте дальше.

 

Каратас привлекал людей своей красотой: небольшой городок, кипящий жизнью, со старым и пустым, но хорошо сохранившимся замком и конюшнями на самой окраине. Все эти конюшни и принадлежали Виту. Каждое утро Вит учил Оливию ездить верхом. Сначала она боялась, но со временем научилась ездить так, будто была рождена в седле. Несомненно, в ее жизни настал новый период: не за горами было замужество и богатая жизнь, казалось, что вот наконец-то судьба ее достойно наградила, но это только казалось. Вит любил девушку, и неоднократно она получала роскошные букеты, лишь только успев проснуться. Но то ли из-за занятости, то ли от воспитания, Вит был ограничен в романтике.

Осень наступила неожиданно. Сильные проливные дожди, перемешиваясь с грозами, несли прохладу. Вот и в то холодное утро Оливия проснулась, как обычно, очень рано. Она вообще привыкла уже просыпаться рано, и это утро не было исключением.

– Проснулась уже, моя радость? – произнес Вит, увидев вошедшую в холл Оливию.

– Да, мой милый, ты же знаешь, – ответила девушка.

– Я должен кое-что сказать тебе. Это немного трогательно и очень волнительно, но пожалуйста, выслушай меня, – произнес Вит, взяв за руку свою возлюбленную. Ты же знаешь, что я люблю тебя. Я полюбил тебя еще с того самого момента, когда увидел тогда в доме моей тети. Я долго шел к этому, время, то время, что ты провела здесь, оно дало мне понять, что я хочу этого всей душой. Я очень хочу и прошу тебя стать моей женой, – Вит встал на одно колено и протянул Оливии прекрасный перстень, украшеннвй бриллиантом карата так в 22.

– Женой. Я… Я согласна, – прошептала с волнением девушка и, крепко обняв Вита поцеловала.

– Я так счастлив, что ты согласилась. Значит, решим с датой, отец Пармен нас обвенчает, и мы поедем с тобой в свадебное путешествие. Представляешь: только ты, я и наши лошади. А впереди – мир, красивый и полный любви, – с блеском в глазах произнес Вит.

– Ага, и мы будем останавливаться в каждом городке, в каждой деревеньке, чтобы насладиться красотой пейзажа, – покраснев, ответила Оливия.

– Мы с тобой мечтатели, – сказал Вит и, улыбнувшись, принялся целовать Оливию в ее прекрасные, не очень большие, тонкие губы. Говорят, время лечит, а любовь исцеляет, вот и Оливия уже не вспоминала о Рэе, лишь иногда, оставаясь в полном одиночестве, мельком представляя его образ, лениво вздыхала. Теперь у нее был Вит, и вот скоро, совсем скоро, она станет его женой.

Много народа собралось в соборе святого Петра: родные, друзья, соседи, даже Гнесса приехала на столь важное событие. Все замерли в ожидании. Наконец появились они. Шесть белых лошадей, ярко украшенных, тащили такую же красочную карету, наконец дверь кареты открылась, и перед людьми предстала она: вьющиеся каштановые волосы, красивое матово-белое, с узорами, длинное платье спускалось с ее плеч, закрывая собой яркие белые туфли. Это была она – Оливия. Вит тоже был прекрасен: белый костюм, тройка, украшался разноцветной бабочкой. Молодожёны прошли в собор, держа друг друга под руки. Меньше чем через час молодожёны приобрели новый статус, статус семьи. Оливия сильно волновалась и, словно ища кого-то в толпе, смотрела по сторонам. Сладкие слезы счастья текли по ее девичьим щекам, Вит же сохранял спокойствие, словно ему вообще неведомо было волнение.

 

Воды Атлантики были спокойны, так что небольшое судно, взятое Витом у своего приятеля, двигалось по волнам, давая плывущим на нем насладиться красотами. Вит и Оливия плыли далеко на Запад, отправившись в дальнее путешествие. Все как и обещал Вит, только вместо лошадей – корабль. Впереди открывались новые города и страны, и уже к зиме молодожены должны были вернуться назад, в свой небольшой, городок. Вот только Оливия была очень неспокойна. Каждый вечер, когда холодный ветер Атлантики дарил свою морозную свежесть, накинув на себя красивый разноцветный халат, она выходила на палубу и, всматриваясь вдаль, словно замирала в раздумьях. Вся эта морская история снова напомнила ей о Рэе, и теперь она чувствовала себя предательницей. Вит тоже не был спокоен, ведь он видел, что с его женой происходит что-то, вот только она на все его вопросы, отвечала:

– Мой милый, все хорошо, правда.

Наконец, побывав в разных странах, молодожёны вернулись домой. Снег уже покрывал землю холодными, белыми хлопьями. Наступала зима, которая несла в себе не только холод, она несла в себе нечто прекрасное и радостное, то, что уже почти месяц билось под сердцем Оливии, она несла нового члена семьи.

– Дорогой, мне снова нехорошо. Боже, опять меня тошнит и кружится голова, я сегодня полежу еще, – сказала Оливия пришедшему будить ее Виту.

– Может, я все же прикажу привести доктора? Бог мой, да ты вся бледная, – ответил Вит.

– Нет, доктор мне пока не нужен. Ты знаешь, мой хороший, мне кажется, даже нет, не кажется, я уверена, я чувствую, что у нас скоро будет ребёночек, – произнесла девушка.

– Любимая, ты уверена? Но если это так, то… – Вит прослезился от радости. Он мечтал о наследнике, и вот скоро его любимая жена, его красавица Оливия подарит ему сына.

– Да, мой хороший, я уверена. Я словно уже чувствую его или ее, – улыбаясь, произнесла Оливия. Вит склонился над ее кроватью и, поцеловав ее крепко в губы, положил свою руку на ее живот.

– Слышишь меня? Я твой папа, и я обещаю, ты будешь самым счастливым малышом на земле. Я сделаю для этого все возможное, -и, поцеловав живот, спросил:

– Моя радость, как думаешь, он слышит меня?.

– Я думаю что да, правда, он еще очень мал, подожди месяцев пять, и на каждый твой голос, обращённый к нему, на каждое твое прикосновение, он будет отвечать тебе, пиная меня изнутри, – ответила, смеясь, Оливия. Вит окружил ее такой заботой и вниманием, что она, казалось, была самой счастливой женой и будущей мамой.

 

…Майское солнце кидало свет на землю. Оливия сидела в сделанной для нее беседке и, наслаждаясь солнцем и свежим воздухом, читала. Вит уже неделю как был в отъезде, он поехал к одному владельцу конюшен, чтобы договориться о продаже ему двух замечательных жеребцов. Внезапно тень накрыла Оливию. Девушка подняла глаза и, широко раскрыв их от удивления, чуть не вскрикнула. Перед ней, весь исхудавший и в шрамах, стоял он, тот, кого она столько времени ждала, и кого уже давно похоронила в своем сердце. Минут пять они смотрели друг на друга, словно пытаясь что-то объяснить друг другу глазами, наконец он не выдержал:

– Вот и я, боже, как долго я искал тебя, – и слезы, горькие мужские слезы хлынули из его сонных глаз. Он встал на колени и, обхватив руками ноги Оливии, рыдал.

-.Ты даже не представляешь, что мне пришлось пережить. Оставив тебя тогда в порту, мы поплыли на нашем корабле в надежде скоро вернуться. Но океан решил по-другому. Внезапно в ночь началась буря, сильный ветер рвал волны и поднимал их с огромной силой. Нас охватила паника. Капитан сделал все, чтобы удержать корабль, но буря оказалась сильнее. Я проснулся, замерзший, на берегу. Один, не зная, что и где. Вокруг меня суетились две женщины, видно считая меня умершим.

– Мария, он очнулся, – закричала одна из них, и та, что собирала на берегу раскиданные бурей наши вещи, кинулась ко мне.

– Беги за Джеромом. Его надо срочно отнести в дом, и обогреть, – сказала Мария, и Эдвина, так звали вторую женщину, кинулась куда-то в глубь острова. Минут через десять двое здоровых мужчин, неся самодельные носилки, приближались ко мне.

– Мария, поставь кипяток, мы сейчас придем, – сказал Джером.

Я снова провалился в себя, а когда очнулся, то увидел, как Джером что-то варит на маленькой самодельной печи, Мария же и Эдвина сидели у моей кровати и чего-то ждали.

– На, попей, – произнесла Мария, протягивая мне чашу чего-то, как оказалось, противного на вкус. Благодаря им я пошел на поправку. Три месяца я прожил у этих добрых людей. Как оказалось, Джером был врач по образованию, и как добропорядочный католик прибыл на этот малоизвестный остров с целью лечения и проповеди среди местного населения. Мария же была его супругой, полная, с уродливым подбородком, но очень добрая женщина. Эдвина же и Джек были тоже супругами. Джером однажды спас их от смерти, и теперь они стали частью его семьи. Как только я полностью поправился, сразу двинулся в путь. Знаешь, как тяжело куда-то идти, когда за душой нет ни гроша?

Один, на незнакомом мне острове. Так я прожил там еще год, строя лодку и подрабатывая у местного населения за еду и инструмент. Наконец лодка была готова, и я отправился по волнам океана. Я не знаю, сколько я плыл, но на пути показался порт. Радости моей не было конца. Я узнал его, это именно оттуда мы отправлялись в плавание, и именно на этом порту ты махала мне рукой, – Рэй говорил дрожащим голосом, крепко сжимая ноги Оливии.

– Не говори ничего, просто дослушай, прошу, – наконец произнес он.

Оливия сидела сама не своя. Она гладила по голове Рэя, и в ее движениях чувствовалось волнение.

– Но как оказалось, моя радость была напрасной. Да, порт был очень похож, но это был не он. Я понял это, когда сошел на берег порта. Это была Исландия. Два долгих года я скитался, ища дорогу домой. Приходилось работать за еду, ночевать под открытым небом. Плыть на попутных судах, пока, наконец, я не оказался дома. Первым делом я кинулся к Гнессе, ведь я был уверен, что ты там, но Гнесса, тепло меня встретив, сказала, что ты уехала с женихом в Северную Америку. Боже, моему горю не было предела. Я рыдал, как маленький. В одну из ночей, выйдя из дома Гнессы, я решился. Да Северная Америка далеко, но там, именно там, живёт та, которую любил  и люблю больше жизни. Устроившись рыбаком на одно небольшое суденышко, я только и ждал, когда мы поплывем в Северную Америку. Ждать пришлось долго, целых восемь месяцев. Наконец моя мечта осуществилась, так я оказался здесь. Гнесса как-то промолвилась, что ее племянник, твой жених, владеет крупнейшими конюшнями на континенте, и именно это помогло мне найти тебя. Долгих два месяца я шел сюда, и вот, в одну из ночей я наконец-то оказался здесь. Увидев шикарный дом, я долго стоял в раздумиях, а стоит ли? Ведь он смог дать тебе то, что не смог дать тебе я? Две недели я жил за конюшнями, питаясь тем, что попадалось под руку, а сегодня, сегодня я не выдержал. Да, ты, скорее всего, уже не помнишь меня, да и любовь, наверное, уже остыла, но я просто хочу, чтобы ты знала, я до сих пор люблю тебя и буду любить до последнего издыхания, – закончил свою речь Рэй. Оливия тоже прослезилась.

– Три года я ходила на побережье океана, каждое утро, целых три года я вглядывалась вдаль, надеясь увидеть ваш корабль. Но океан отвечал мне только шумом волн. Я не могла поверить, не хотела, что тебя больше нет, но, – дрожащим голосом произнесла Оливия и, погладив очередной раз Рэя по склоненной голове, продолжила:

– Реальность говорила об ином. Время шло, и мне пора было выходить замуж. Так Гнесса и познакомила меня с Витом, когда он приехал к нам в гости, так я оказалась здесь и вышла замуж, но поверь, все это время я постоянно думала о тебе. Я кричала в небеса и ругала их, что они забрали тебя у меня. И вот вроде стало легче, я стала потихоньку забывать тебя, но судьба послала мне это испытание снова. Говоришь, люблю ли я тебя? Да, любила и люблю, но вот только что это меняет? – Оливия заплакала.

Рэй приобнял ее и поцеловал в щеку. Вытирая рукой ее слезы, он вдруг произнес:

– А если я позову тебя домой, в Ирландию? Ты готова бросить это все?.

– Ох, любимый мой Рэй. Да я может и готова, но как же он, мой Вит? Думаешь, он даст мне развод? Да и есть кое-что, узнав о чем, ты сам передумаешь быть со мной, – и девушка встала. Слегка поглаживая себя по животу, она смотрела на Рэя.

– Как ты могла подумать, глупенькая, что твое положение заставит меня передумать? Я буду любить вас двоих и воспитаю его как своего, – ответил Рэй.

– Но что будет с Витом? Он очень хороший человек и безумно любит меня, – ответила девушка.

– А ты? Ты любишь его? – спросил Рэй.

Оливия задумалась. Минут пять она смотрела на Рэя, спрашивая себя, но наконец, собравшись с духом, произнесла:

– Он мой муж и будущий отец моего ребенка, конечно, я его люблю. Но ты. Ты часть меня, был и будешь этой частью. Тебя я люблю больше всего, да что там, больше всей жизни, и я, возможно, приму твое предложение, но мне надо время. Тем более не так уже и долго осталось, пока я рожу. Готов ли ты ждать?.

– Да, я готов, и я верю, что скоро мы наконец-то снова будем вместе. На этот раз навсегда. А чтобы быть рядом, я устроюсь в конюшни к твоему мужу, мне сказали что ему как раз требуется конюх,- ответил Рэй.

Время пролетает быстро, вот и Оливия даже не заметила, как пролетело время, и Вит, наконец-то, вернулся домой. Но только девушка была уже совсем другая. Не было улыбчивости, и какое то напряжение чувствовалось в ее поведении. Это не могло остаться незамеченным и Витом.

– Что происходит с тобой, моя любовь? – спрашивал Вит. Но разве могла Оливия ответить ему правду? Нет, она не то чтобы боялась его, она не хотела его так расстраивать, поэтому отвечала, что это из-за беременности. Между тем Рэй, устроившись конюхом к Виту, каждый вечер общался с Оливией. Весь дом погружался в сон, и только Оливия и Рэй, тайком встречаясь под луной, насдаждались друг другом. Так пролетело еще несколько месяцев, и Оливии пришло время рожать. Вит, довольный и счастливый отец, запряг самых лучших лошадей, и белая карета привезла роженицу в домашний госпиталь одного известного в то время профессора. Роды, надо сказать, прошли легко, и вскоре на свет появился прекрасный мальчик, маленький, с круглыми щечками и голубыми глазами, Джимми, так назвали своего первенца Оливия и Вит. Рэй же иногда залазил ночами в окно родильного дома, чтобы тайком повидать свою любимую. Время шло, и наконец настал день, когда Оливия и Джимми переступили порог своего огромного дома.

– Бежим со мной? Решайся, моя любимая, ты же знаешь, что я сильно люблю тебя, – произнес Рэй, подойдя к гуляющей с Джимми Оливии.

– Мой дорогой, ты же знаешь, что и я люблю тебя, даже, наверное, больле жизни. Но как же Вит? Он очень обрадовался, что у него появился сын, и вот теперь я должна забрать у него эту радость? – ответила девушка.

– Что? Что нам делать? Я с ума схожу оттого, что ты с ним. И я не могу уйти без тебя, без вас с Джимми? – чуть не плача произнес Рэй.

– Дай мне немного времени, я придумаю как бы мягче объяснить Виту, Боже, как я благодарна ему, и тогда мы с тобой убежим, куда скажешь, хоть на край земли, – чуть слышно произнесла Оливия.

– Корабль через месяц должен выйти из этих вод, и тогда…тогда мы просто не сможем убежать, помни об этом, – сказал Рэй.

Каждое утро Рэй и Оливия да маленький Джимми виделись. Выйдя с малышом на прогулку, Оливия проходила вдоль огромного двора, конюшен, и наконец оказывалась там, где ее поджидал любимый. Рэй очень привязался к Джими, хоть он и не был его сыном, но Рэй любил его, во всяком случае, пытался любить как родного. Это все не могло оставаться не замеченным, вскоре Виту стали поступать доносы от прислуги про Оливию и конюха. Что каждый день, выйдя с ребенком на прогулку, она направляется мимо конюшен, где встречается, тая в обьятиях, с Рэем. В один прекрасный вечер, когда Оливия вернулась с прогулки, Вит встретил ее с гневным лицом:

– Где ты была? – с волнением в голосе спросил он.

– Мы с Джимми гуляли, – ответила девушка.

– Хорошо. А с кем ты встречалась? – спросил Вит.

– Хороший мой, я не встречалась ни с кем, что ты несешь? – сказала девушка.

– Да да, и к конюху мы не бегаем с самого приезда из родильного дома. А может, Джимми не мой? – в голове Вита слышалось раздражение.

– С каким конюхом? Неужели ты думаешь, что я, жена Вита Аталеро, знаменитого на всю Северную Америку владельца конюшен, опустится до конюха? – спросила Оливия.

Вит подошел к ней и, немного помолчав, ударил ее по щеке:

– Не ври мне, вас видели, и как вы нежитесь, обнимаетесь по углам. Так Джимми мой сын? – чуть не крича, говорил Вит. Оливия заплакала. Никогда никто из любимых людей не поднимал на нее руку. Наконец, вытирая слезы, она произнесла:

– Джимми твой сын, слышишь, твой. А что там наплели тебе твои слуги, я не знаю.

– Хорошо, с этой минуты ты ни шагу не сделаешь без контроля, – произнес Вит и, повернувшись к двери, крикнул:

– Энеса, подойди сюда.

В комнату маленькими шаркающими шагами вошла сухая, высокая женщина лет пятидесяти от роду.

– Энеса, с этой минуты ты всегда сопровождаешь Оливию, куда бы она ни пошла. Я буду спрашивать с тебя за каждый ее шаг, – сказал Вит.

– Я поняла, господин, и я не нарушу вашего доверия, – ответила служанка.

Бедная Оливия, у нее сердце и душа разрывались от боли. Что она теперь сможет сделать? Как? Как ей теперь видеться с любимым? Одни вопросы были в ее голове, и ни одного ответа.

– Майя, подойди сюда, – окликнула  Оливия юную прислужницу в то прохладное утро. Майя как раз поливала шикарные белые розы, что росли под окном Оливии.

– Да, госпожа, вы что- то хотели? – произнесла девушка, подойдя к окну.

– Майя, скажи, у тебя уже есть любимый человек? – спросила Оливия.

– Да, госпожа, есть, но мой график настолько занят, что мы очень редко видимся с ним – ответила юная прислужница.

– Значит, ты поймешь меня. Я могу заплатить, щедро заплатить, хочешь, я отдам тебе свое ожерелье? – спросила Оливия и, сняв с шеи шикарное золотое ожерелье с драгоценными камнями, протянула его Майе.

– Отдать мне? Просто так взять и отдать – чуть слышно произнесла девушка.

– Да, тебе, но не совсем просто так. Ты можешь кое-что сделать для меня? – спросила Оливия.

– Что, госпожа? – в голосе Майи звучала настороженность и тревога.

– Там, на заднем дворе, за конюшнями, живёт конюх. Его зовут Рэй. Сможешь передать ему письмо и при этом сохранить все в тайне, – голос Оливии дрожал.

– Но, госпожа, вы же понимаете, что будет и с вами, и со мной, если господин Вит узнает об этом? – ответила девушка.

– Я знаю, но я верю, что ты сможешь сохранить все это в тайне. Да и ты сама любишь, но не можешь видеться с любимым. Хорошая моя, помоги мне, – чуть не плача, произнесла Оливия.

– Хорошо, давайте письмо, я обещаю, что все это останется в тайне, – ответила Майя.

Оливия удалилась в глубь комнаты и через пару минут вернулась к окну, держа в руках белый самодельный конверт.

– Вот, я надеюсь на тебя, хорошая моя, – произнесла Оливия и протянула Майе письмо и драгоценное ожерелье.

Через двадцать минут Рэй держал в руках белый самодельный конверт с ярким следом помады. Он весь дрожал, словно боялся, что в этом конверте лежит нечто страшное. Наконец, помолчав минут пять, Рэй решился. Он открыл конверт и начал читать:

“Дорогой мой, любимый Рэй. Сердце мое просто рвется от боли, а душа не может найти покоя. Два дня мы не виделись, и ты, видимо, подумал, что я больше не люблю тебя, но это не так. Я очень, очень сильно люблю тебя, и ты не представляешь, с каким трудом я держусь, чтобы прямо сейчас, сломя голову, не примчаться к тебе. Но Вит узнал про нас и запретил мне одной выходить. Ко мне приставлена пожилая Энеса, которая должна, по приказу моего мужа, сопровождать меня, куда бы я ни пошла. Я очень сильно боюсь за тебя, потому что знаю, как он любит меня, и знаю, что он готов на все. Я понимаю, тебе больно читать это, но уезжай, пожалуйста, уезжай и не думай о нас с Джимми. Да, мне будет очень больно, но намного больнее будет, если Вит сделает тебе какое-либо зло. Прости за все. Прости и прощай. Люблю тебя, мой самый лучший на свете мужчина. Твоя Оливия.”

Рэй крепко сжал в кулаке листок, на котором было написано письмо и, посмотрев пристально в сторону дома, прошептал:

“Нет, глупенькая моя, мы будем вместе. Я клянусь тебе”.

Теперь он с нетерпением ждал ночи. Наконец большая луна озарила конюшню и огромный двор перед домом, в котором томилась от разлуки его любимая. Спальня Оливии была на первом этаже, поэтомуРэй, украдкой пробравшись мимо собак, постучал в окно ее спальни. Оливия проснулась и, подойдя к окну, заулыбалась.

– Уезжай, если мы с Джимми поедем с с тобой, Вит может устроить погоню. Я-то не боюсь, ну что он сделает мне? А вот тебя. Тебя он может даже убить, – чуть слышно произнесла девушка, открыв окно.

– Я никуда не поеду без вас с Джимми. Если ты сейчас же не соберешь малыша,  не пойдешь со мной, я клянусь, не медля ни секунды, я лично пойду к Виту и буду требовать отпустить тебя, – шепотом сказал Рэй.

– Ты совсем обезумел, он же убьет тебя! – ответила Оливия.

– Лучше умереть, чем жить без тебя. Моя судьба сейчас в твоих руках, – прошептал Рэй.

Оливия помолчала минуту и, глядя в глаза любимому, прошептала:

– Да ты полностью обезумел, но я не дам тебе погибнуть из-за твоего безумия. Жди меня за конюшнями, как обычно. Скоро мы с Джимми будем у тебя, – она нагнулась через подоконник и поцеловала Рэя.

Луна кидала свой свет, освещая округу, в ее отблеске бежала Оливия, держа в руках небольшой сверток  с драгоценностями  и малыша Джимми. Сразу после разговора с Рэем, она собрала сонного Джимми, сгребла драгоценности, а их у нее было не так уж и мало и, при отблеске свечи написав прощальное письмо Виту, вышла из спальни в холл. Прислуга мирно спала, Вит спал, весь дом погрузился в сон. Подойдя к двери и убедившись, что никто не видит ее,Оливия открыла дверь и бросилась бежать туда, за конюшни, где в полумраке ночи ждал ее возлюбленный Рэй.

 

…Солнце осветило дом, ласково проникая своими лучами во все окна. В дверь Вита постучали.

– Господин, проснитесь, – послышалось за дверью.

Вит открыл дверь, перед ним стояла та самая Энеса. Дрожащим от волнения голосом она защебетала своим полугромким, немного хриплым голосом:

– Господин, Оливия. Она сбежала, вот, – и служанка протянула Виту небольшой лист бумаги. Он взял письмо и, пройдя к огромному большому столу, за которым обычно и совершал всю бумажную работу, начал читать:

“Дорогой мой муж, мой Вит. Я очень, очень благодарна тебе за все, что ты сделал для меня. С тех пор как я стала твоей женой, я пыталась, непрестанно пыталась полюбить тебя, но так и не смогла. Я всегда любила, люблю и буду любить только одного человека, моего Рэя. Ты очень хороший, и я верю, ты еще будешь счастлив. С Джимми ты всегда сможешь видеться у Гнессы, как только мы прибудем в Ирландию. Прости меня за все, но так будет честнее. Еще раз спасибо за то, что ты для меня сделал. Оливия”

– Убью, – вскрикнул Вит и, ударив кулаком по столу, смял письмо в руке.

– Энеса, позови мне Рузи, – крикнул он.

Через пять минут в комнате Вита стоял высокий, метра в два роста, крепкий в плечах, Рузи.

– Собери мужиков, всех, кто только хочет нормально заработать. Они не должны покинуть пределы Северной Америки. Слышишь, Рузи, найди их, я не постою за деньгами. Верни мне Оливию и Джими, и я щедро награжу тебя и всех, кто будет учувствовать в этом, – сказал Вит.

– Господин, может, стоит доверить дело профессионалам? Можно поговорить с господином Жерье, и завтра… – Рузи не успел закончить фразу, как Вит закричал, смотря ему в глаза:

– Нет, никто не должен знать об этом, понимаешь, никто. Даже те,кто будет учувствовать в ее поисках. Ты представляешь, что будет, если кто-то узнает? Да уже завтра во всех американских газетах появится новость о сбежавшей жене крупнейшего владельца лошадей. Я не переживу такого позора, – Вит еще раз посмотрел на Рузи.

– Хорошо, но что делать, как только мы найдем их? Убить? – спросил слуга.

– Ты в своем уме? Она пока моя жена, и я очень люблю ее и Джимми. Привези их сюда, что бы тебе этого не стоило. А насчет конюха, как его там, Рэй, кажется, его убейте, после всего этого он недостоин жить. И в первую очередь, оставь людей в порту, они собрались в Ирландию, и я уверен, что они поплывут морем, – Вит встал и, подойдя к Рузи, крепко пожал его руку.

– Я надеюсь на тебя, Рузи, – улыбнулся Вит.

 

Оливия и Рэй двигались в сторону порта, ведь именно там, на рыбацком корабле, их ждало спасение и дорога домой. Путь их, долгий и опасный, лежал через маленькую деревеньку, находящуюсю к северу от города, Даркес.

– Так, утром будем в порту, но вы с Джимми наверняка проголодались и устали. Остановимся здесь. За время работы у Вита я скопил немного денег и хочу потратить их на тех, кто мне дороже жизни. На тебя, любимая, и на Джимми, – сказал Рэй.

– Ты думаешь, здесь есть отель? – спросила Оливия.

– Нет, это вряд ли. Но мир не без добрых людей, – ответил Рэй.

Рузи и еще двадцать мужиков с оружием двигались на конях в сторону порта. Именно так только они могли перехватить беглецов. Вот и деревня показалась на их пути.

– Ну что, Рузи, оставим здесь пару человек? Вдруг Оливия и ее любовник появятся? – спросил Кент, один из местных охотников, с удовольствием поехавший с Рузи за неплохую оплату.

– Да, ты прав. Оставайся и возьми с собой Тина, утром ждем вас в порту с известиями, – ответил Рузи.

Кент и Тин слезли с коней и пошли вдоль главной улицы в деревне, распрашивая местных жителей о паре молодых незнакомцев с маленьким ребенком.

– Уж не знаю, что вы натворили, но вас ищут, – сказал Жермен, местный кожевник в доме которого Оливия, Рэй и маленький Джимми остановились, чтобы отдохнуть.

– Это люди Вита. Рэй, нам надо что-то делать, нельзя попадаться к ним на глаза, – с волнением в голосе произнесла Оливия.

– Жермен, у тебя есть оружие? – спросил Рэй.

– Оружие-то есть, но поможет ли оно? По виду этих мужчин не видно, что они дилетанты, да и у них оружия в два раза больше, – ответил Жермен.

– Рэй, любимый. Мне страшно, – заплакала Оливия.

– Я отдам вам все мои деньги, если сможете вывести нас незаметно. Да, у меня их немного, но это все, что есть, – произнес Рэй, глядя в глаза Жермену.

– Хорошо, я помогу вам. И деньги ваши, они мне не нужны. Как только стемнеет, я вывезу вас, закутав в мои заготовки, – ответил Жермен и, улыбнувшись, продолжил, – а сейчас ужинать и ложимся, ночь нам сегодня предстоит бессонная”.

– Вот скажи мне, смог бы ты жить без неё? – спросил Жермен Рэя, поглядывая на огонь, горящий в самодельном камине.

Вечера в тех местах в эту пору отнюдь не теплые, нет, не то, чтобы было холодно, но вот вечерняя прохлада давала знать о приближающейся осени.

– Что ты несешь, Жермен? – спросил Рэй.

– Нет, ну а все же? Просто ответь, – улыбнулся хозяин дома.

– В тот момент, когда я потеряю их, свою.любимую Оливию и маленького, не менее любимого, Джимми, я просто пойду и утоплюсь. Или повешусь. Я не смогу без них, – ответил Рэй.

– А ты? Ты смогла бы жить без Рэя? – и Жермен вопросительно посмотрел на Оливию. Оливия взяла руку Рэя в свою и, вздохнув, ответила:

– Я раз уже потеряла его. Второй раз я не смогу этого пережить, моё сердце, это бедное сердце, просто не выдержит без него. Я не стану дышать, не захочу, если его не будет рядом, – и Оливия крепко поцеловала Рэя в губы.

Жермен улыбнулся и, тяжело вздохнув, сказал:

– Любовь. Десять лет, долгих десять лет я пытался спрятаться, чтобы не видеть любви, но вы… – по щеке Жермена пробежала слеза.

– Что с вами? – спросила его Оливия.

– Воспоминания, тяжелые и мучительные воспоминания, – ответил Жермен.

– Может, расскажете? Вам точно станет легче, – улыбнулась Оливия.

– Десять лет. Совесть почти перестала меня беспокоить, но любовь? Куда от нее убежишь? Я был самым счастливым человеком в нашей деревне, да что там, в деревне, на всем острове. Местная красавица, Хелен, согласилась стать моей женой. Прожив год, мы поняли, что пора готовиться к еще одному чудесному событию: моя Хелен ждала прибавление. И вот в одно зимнее утро, когда трескучий мороз сковывал льды, на свет появилась еще одна красавица – Софи. Девочка росла и с каждым годом все больше и больше радовала нас с Хелен. Красавица, с длинными, вьющимися белокурыми волосами, курносая, и очень, очень послушная. Так шли годы, мы были счастливы. Я тогда еще не был кожевником, работал в небольшой лавке, что стояла там, за углом центральной площади. С утра до вечера таская тяжелые мешки и коробы, я не замечал усталости. Ведь в моей жизни были они, две мои красавицы – Хелен и Софи.

В тот вечер, какобычно, я возвращался домой, довольный и счастливый. Еще на подходе что-то кольнуло в моей груди. Прибежав в дом, я увидел заплаканную Хелен.

– Что случилось? Где Софи? – с ужасом спросил я.

– Жермен, любимый, прости меня. Я всего лишь на минутку отвлеклась, всего лишь на минутку, – сквозь слезы и истерику лепетала Хелен.

– Где Софи?  – спросил я, и в этот момент что-то скрипнуло в моем сердце. Хелен впала в истерику.

– Жермен, наша Софи. Ее больше нет. Софи-и-и… – истерила Хелен.

– Что ты несешь, дура. Где наша дочь? – я испугался не на шутку.

– Мы с Марией пошли на побережье, и я взяла с собой Софи. Я отвлеклась всего на минутку, мы с Марией смотрели на эскиз ее нового платья, а когда пришла в себя, Софи… – плача продолжала Хелен.

– Так, ты отвлеклась, а что Софи? – нервный ком подкатил к моему горлу.

– Мы достали ее из воды, но было уже поздно. Умереть в семь лет, по моей вине… – заревела Хелен и пошла в другую комнату.

Я словно лишился ума. Кинувшись за ней, я просто не знал, что ждет меня дальше. Я вошел в комнату, где на своей кроватке, вся нарядная, лежала Софи.

– Софи, детка, проснись. Открой свои глазки. Прости-и-и меня-я… – ревела Хелен.

Я тоже заплакал. Выскочив из дома, я долго гулял в надежде убедить себя, что это всего лишь сон, пока не забрел в кабак. Я не знаю, что нашло на меня, но я пил и плакал, плакал и пил. Потеряв счет времени, я вернулся домой, пьяный и злой на Хелен, злой за то, что она не усмотрела, не уберегла наше сокровище. Вот именно тогда, в ту ночь, я и побил ее, при том не слабо побил. Когда пришло отрезвление, я заметил, что я наделал. Хелен лежала на кровати вся в крови и громко хрипела.

– Боже мой, что я наделал, – прокричал я и бросился к своей любимой Хелен.

Прости, прости меня, моя любимая ,прости, только не умирай, – плакал я, держа ее за руку. Она лежала и молча смотрела в потолок. Я кинулся во двор и, вскочив на единственную у нас лошадь, помчался в город за доктором. К вечеру мы с доктором были возле кровати Хелен.

– Что с ней произошло? Кто это ее так? – спросил врач, и вот тут я, как оказалось, оказался полным трусом. Трясясь от страха, я ответил:

– Сегодня на центральной площади ее затоптала лошадь. Мне когда сообщили,  я чуть с ума не сошел.

Доктор целых двадцать минут осматривал мою Хелен, пока, вздохнув, наконец не ответил:

– Крепитесь, медицина бессильна.

Боже, что творилось со мной. Надо организовать похороны Софи, а тут еще забота об умирающей по моей вине, Хелен. Я сел в изголовье кровати, где, хрипя и стоная от боли, лежала моя любимая жена и, положив голову на сложенные на кровати руки, заплакал.

Так три долгих месяца я заботился о своей Хелен, кормил и поил ее, переодевал, убирал фекалии, и все это время я просил прощения, плача ночами у ее кровати. Самое страшное было то, что она меня все-таки простила. За день до смерти, когда после бессонной ночи я дремал возле ее кровати, положив голову на руки, она неожиданно погладила меня по голове. Я поднял свои глаза, красные от слез и бессонницы. Хелен взяла мою руку и, собравшись с силами, произнесла:

– Любимый, не вини себя. Я виновата во всем. Я люблю тебя.

Через два дня моя Хелен обрела покой на местном кладбище рядом с моей маленькой Софи, – закончил разговор Жермен.

– И вы все это время жили один? Не женились больше? – спросила Оливия.

– Жениться, а что ты. Я с тех пор начал избегать всего, что касалось любви и чувств. Мне казалось, что только так я смогу заглушить свою совесть, и вроде начало получаться, спустя десять лет, пока вы не вошли в мой дом, – Жермен прослезился, но, немного помолчав, ответил. – Ложитесь, нам через три часа в дорогу.

Ночь, стояла глубокая ясная ночь. Ее прохлада окутывала землю. Жермен вез в повозке материалы: шкуры животных, кожи, среди которых прятались Рэй, Оливия и маленький Джимми. Наконец повозка остановилась.

– Ну вот, вроде, далеко отъехали, можете покидать свое укрытие, – сказал Жермен, и довольные влюблённые вылезли из повозки.

– Спасибо вам. Вы спасли нас. Вы спасли нашу любовь, – сказала Оливия. Рэй крепко пожал руку Жермена и произнес:

– Будете в Ирландии, ждем вас в гости.

– Ну это вряд ли, – смеясь, ответил Жермен и, помолчав, продолжил, –

берегите друг друга, а я… у меня еще появилось неотложное дело, – и, сев на лошадь, двинулся в сторону деревни.

Рэй и Оливия еще долго стояли в темноте, провожая взглядом исчезающую повозку.

Приехав домой, Жермен вышел на улицу и, неся в руках старое ружье, двинулся в сторону кладбища. Наконец он склонился над маленькой ухоженной могилкой и зарыдал:

“Прости меня, Хелен. Прости меня, моя маленькая Софи. Десять лет, долгих десять лет я пытался стереть вас из своей памяти, но время не лечит. Оно лишь притупляет боль, чтобы однажды вернуть ее с еще большей силой. Я не могу больше без вас”.

Ночную тишину огласил одинокий выстрел, оставляя лежать на могиле бездыханное тело Жермена, застрелившегося на могиле любимой жены и дочери.

 

Рэй и Оливия шли в полутьме. Маленький Джимми мирно спал на руках счастливой мамы, не ощущая ни темноты ночи, ни ее прохлады.

– Дорогой, давай разведем огонь. Я замерзла, – сказала Оливия.

Рэй остановился и, сняв с себя свой старый, но теплый сюртук, накрыл им плечи Оливии.

– Нам надо идти, слышишь, родная моя, надо идти. Порт скоро уже покажется, и нам надо всего лишь добраться до корабля, – произнес Рэй.

– Да,ты прав. Люди Вита идут по пятам, и я даже боюсь представить, что они могут сделать, если нагонят нас, – ответила Оливия.

Наконец показались первые лучи солнца.

– Слышишь, любимая, это гудок. Там, за тем карьером, порт, – с радостью вскрикнул Рэй. И они с Оливией ускорили шаги. Наконец показались и корабли.

-Вон тот, видишь небольшой рыбацкий корабль. Он словно ждет нас. Пошли поскорее, – с восторгом произнес Рэй.

Оливия заулыбалась и прижала крепко к груди все еще спящего Джимми.

– Подожди, а это кто там? – Оливия внезапно остановилась, заметив на палубе странных людей с оружием.

-Я не знаю, но если это люди Вита, то дела наши плохи, – произнес Рэй.

– Давай не пойдем туда. Мое сердце тревожится, – и Оливия с ужасом еще раз кинула взгляд на портовую палубу.

– А у нас разве есть выход? Моя любимая, нам надо выбираться отсюда, что бы этого не стоило. И если мы не попадем на этот корабль, то придется какое-то время жить здесь. Можно, конечно, вернуться к Жермену, но если это люди Вита, то и в деревне нас уже ищут, – произнес Рэй.

– Но ведь можно выбраться и другим путем. Найти повозки или кареты и уехать подальше, а когда все уляжется, вернуться сюда, – с грустью ответила Оливия.

– Можно, только к тому времени корабль уже уйдет, – сказал Рэй.

– А что ты предлагаешь? Идти туда? На верную смерть? Ведь они точно убьют тебя, – Оливия слегка пустила слезу.

– Не знаю, любимая моя, я не знаю, но я обещаю, что придумаю что-нибудь. А пока пошли отсюда, если нас заметят, мы точно уже ничего не сможем сделать, – и Рэй повернул назад, в сторону деревни.

– По-моему, мы заблудились, – сказал Рэй, когда полночь накрыла землю.

– Ты думаешь? – спросила Оливия.

– По времени, давно должна была показаться деревня, но, черт побери, ее нет, – продолжал Рэй.

– И что теперь будем делать? – и Оливия посмотрела вопросительным взглядом на Рэя.

– Сегодня заночуем здесь, я соберу дров и разведу огонь, а утром двинемся в другую сторону, я уверен, что деревня где-то недалеко, – произнес Рэй и исчез в темноте.

– А мы ведь еще ни разу не сидели возле огня, – смеясь, произнесла Оливия.

– Да, это первый раз, но клянусь, как приедем в Ирландию, сделаем это семейной традицией, – ответил Рэй.

– Как красиво. Смотри, сколько звезд, – и Оливия подняла голову к небу. Рэй обнял любимую и спавшего у нее на руках малыша.

Еще два дня и одну ночь влюбленные проблуждали по незнакомой местности, пока, измученные и голодные, не вышли к каким-то дворикам. Домов было немного, и Рэй с Оливией поняли, что они не в деревне, во всяком случае, не в той, но маленький Джимми уже давно капризничал.  Оливия валилась с ног от голода и усталости, и им было все равно, что это за дворики.

– Хозяйка, пусти на ночлег, – произнес Рэй, подходя к старинному резному дому.

Женщина ушла, но через пару минут вернулась с высоким, плечистым мужчиной. Сэм, так звали его, настороженно посмотрел на влюбленных и. помолчав немного, спросил:

– Кто такие? И откуда?..

Рэй и Оливия рассказали, как убежали ночью от ее мужа, как хотели уплыть, но не смогли, потому что люди Вита уже ждали их в порту, как хотели вернуться в деревню, но заблудились.

– А если они явятся сюда, что тогда? Почему мы должны рисковать ради вас, ведь мы вас даже не знаем? – спросил Сэм.

– Вот, возьмите, это все наши деньги. Я обещаю, что к вечеру завтрашнего дня мы покинем ваш дом. Моя любимая устала и проголодалась, а малыш, малыш всю дорогу плачет, -и Рэй протянул Сэму небольшой сверток купюр.

– Что скажешь, Сабрина? – обратился Сэм к той самой женщине, что позвала его, завидев незваных гостей.

– Ну если вы и правда уйдете завтра к вечеру, хорошо, нам деньги тоже не лишние, – и женщина вместе с Сэмом двинулись в сторону дома, маня за собой влюблённых.

– Он весь горячий, Рэй, – сказала Оливия, прижимая к себе Джимми.

– У вас есть лошадь? – спросил Рэй Сэма.

– Зачем тебе лошадь? – и Сэм с подозрением посмотрел на Рэя.

– Ты же слышал, малыш весь горячий, при этом он постоянно плачет. Нужен врач, и чем скорее, тем лучше, – произнес Рэй.

Сэм вышел из комнаты и, немного пошептавшись с Сабриной, вернулся назад.

– Здесь есть врач, он живет через тридцать дворов. Я думаю, вы застанете его дома, – произнес он.

– Рэй, Джими хуже. Он почти не дышит, – плача, залепетала Оливия.

– Жди меня здесь, я скоро, – произнес Рэй, и бросился бежать вдоль домов к дому доктора.

Не прошло и получаса, как Рэй и доктор стояли у кровати, на которой, весь горячий, лежал маленький Джимми.

– Ну что сказать. У него пневмония,  надо срочно везти в госпиталь, – наконец сказал доктор.

– Сэм, у вас есть повозка? – спросил Рэй.

Даже если и есть, что это даст? Ведь у вас больше нет денег, а мы и так оказали вам милость, – ответил Сэм.

Рэй подскочил к нему и. схватив за горло, закричал:

– Ты, сукин сын, малыш может умереть, а ты думаешь только о деньгах.

– Рэй, остановись, – плача, попросила Оливия и достала из-за пазухи небольшой сверток.

– Этого хватит? – спросила она и протянула Сэму и Сабрине огромный золотой перстень, украшенный драгоценными камнями.

– Сэм, запряги повозку, – сказала Сабрина.

Рэй гнал лошадь, не думая ни о чем, кроме одного – надо попасть быстрее в госпиталь, а до него ехать около десяти часов. Оливия сидела в повозке и, плача, прижимала к себе маленького Джимми. Неожиданно крик огласил округу и задумавшегося Рэя.

– Джими, нет, Джими!.

Рэй обернулся.

– Джими, дыши, мой маленький. Только не умирай, я прошу тебя, – плача,  кричала Оливия.

Рэй натянул узду и со всей силой ударил лошадь. Через восемь часов показался город. Это был Честен, небольшой городок на другом конце Северной Америки.

“Доктора, срочно доктора”, – кричал Рэй, неся на руках маленькое, почти бездыханное тело Джимми.

Вскоре бородатый мужчина в белом халате забрал малыша вглубь госпиталя, оставив родителей ждать. Оливия плакала и, сжимая руки в пучок, молилась. Рэй ходил из угла в угол. Так прошел час. Госпитали того время сильно отличались от наших: небольшой домик с врачом да пара санитарок, десять комнат, огороженных под палаты самодельными перегородками. В этих комнатах, на старых кроватях, лежали и больные лихорадкой, и умирающие от тифа. Вот среди этого безобразия доктор пытался вернуть к жизни маленького Джимми.

Вскоре неспешными шагами продвигаясь по узкому коридору, доктор подошел к Рэю и Оливии.

– Как он? Можно, мы пойдем к нему? – плача, спросила Оливия. Врач закачал головой и негромко произнес:

– Я соболезную, но мы сделали все, что могли.

– Не-е-ет,  -закричала Оливия и бросилась по узкому коридору в сторону палаты, где на небольшой кровати лежало тело ее малыша.

Оливия плакала, словно в беспамятстве причитая только одно имя – Джимми. Рэй же, взяв лопату в больнице, копал яму, которой суждено было стать последним пристанищем маленького Джимми.

Наконец на поляне, недалеко от городской дороги, появился небольшой бугорок с самодельным деревянным крестом.

– Дорогая, моё сердце рвется не меньше твоего, для меня смерть Джимми такая же страшная потеря, как и для тебя, но нам надо идти. Люди Вита скоро точно будут здесь, – произнес Рэй, крепко обняв Оливию. Она же молчала, уткнувшись головой в его крепкую грудь, и горько плача.

– Пора, моё солнце, пора, – шептал Рэй, гладя по голове возлюбленную. Оливия подняла глаза, полные слез, и прошептала:

– Дай мне еще десять минут, я должна попрощаться с Джимми.

 

Время пролетело быстро, и вот Рэй и Оливия уже двигались по заросшей старой дороге, заброшенной и забытой со времен появление каменной, ведущей из города. Они шли и молчали. Внезапно где-то сзади послышался стук копыт:

– Тихо, кто-то скачет, – сказал Рэй и, взяв любимую за руку, потащил в сторону лесополосы.

– Дейл, а ты уверен, что мы едем в том направлении? – спросил сухой высокий мужчина в длинном плаще и со старым шрамом на правой щеке.

– Я не знаю, но Эди и Риф поехали по дороге, а нам велено ехать сюда. Если беглецы пошли здесь, то скоро мы нагоним их, – ответил Дейл, невысокий, полный на вид мужчина средних лет с виднеющейся на макушке проседью.

– А если они вообще не были в том городке? Получится, мы зря только потратим свое время, – сказал Бир, тот самый высокий и сухой мужчина.

– Их видели, как они на повозке подьезжали к городу, да и в местном госпитале их видели, и повозка их стоит сейчас там, – ответил Дейл. Немного помявшись на месте, всадники поскакали вдаль, прочь от городка.

– Вроде ускакали. Бог мой, пойдем, но не спеша, чтобы не встретиться с ними, – сказал Рэй и вывел на дорогу Оливию.

Уже смеркалось, погони не было, а это значило только одно – еще одну ночь, свою последнюю, как окажется потом, ночь, Оливия и Рэй проведут под звездами, под отблеск костра.

– Помнишь тогда, вот точно так же, только среди цветов и под отблеск луны? – спросил Рэй.

– Боже, как давно это было, – заметила Оливия и, немного помолчав, добавила:

– А потом долгих три года ожиданий и страданий. Я ведь тогда поверила, что больше не увижу тебя, любимый мой, что воды холодного океана поглотили тебя, отобрав у меня. Я ненавидела океан за то, что забрал тебя, я ненавидела себя, что не остановила, я ненавидела небеса. Ночами, пока Гнесса крепко спала, я выходила из дома и смотрела вверх. Один вопрос, всего один в тот момент был направлен к небесам: за что? – Оливия положила голову на плечо Рэя и снова прослезилась.

– А мне, думаешь, легче было? – спросил Рэй, поглаживая голову Оливии по мягким, шелковистым, волосам. – Я ведь, когда очнулся, понял, что потерял тебя. Ты была так далеко, казалось, что это все, но мое сердце, больное любовью к тебе, влекло меня домой, в Ирландию. Сдайся я хоть на одно мгновение, мы бы сейчас не сидели у этого костра, – Рэй глубоко вздохнул.

Они сидели, обнявшись, и любовались звездным небом.

– Как там, наверху, наш Джимми? – сказала Оливия, и слеза снова протекла по ее щеке.

– Знаешь, люди поговаривают, что когда маленькие дети умирают, они становятся ангелами, вот и Джимми сейчас летает где-то у престола Господня, прося за нас, – ответил Рэй и прижал к себе Оливию покрепче. Время, к сожалению, не вечно, и в небе, растворяя в себе и костер, и ночную красоту звездного неба, появилось предрассветное зарево.

– Ну вот, уже утро, а мы еще даже не ложились, – произнес Рэй.

Оливия задумалась.

– Обещай мне, что что бы не произошло,  мы всегда будем вместе, – неожиданно произнесла она.

– Обещаю. Нет, давай так: клянусь быть с моей возлюбленной Оливией до самого последнего  издыхания,  клянусь быть с ней и в горе, и в радости, в здравии и болезни, беречь и охранять ее от всякого зла, клянусь стать для нее всем, целым миром, – ответил Рэй.

– Так ты и так для меня стал целым миром, я не вижу своей жизни без тебя. Клянусь любить тебя, что бы не произошло, клянусь быть с тобой до самого моего последнего издыхания…клянусь быть тебе верной подругой и спутницей во всех твоих делах и путях, клянусь, – Оливия немного разволновалась, но, собравшись с силами, закончила речь. –

Клянусь быть тебе доброй и верной женой и умереть тот час же, как только остановится твое сердце, – и девушка взяла за руку Рэя, они внимательно посмотрели в глаза друг другу и замерли в длительном, сладком поцелуи.

– Любимая, нам надо идти. Давай выберемся отсюда, пока окончательно не заблудились, или найдем лошадей и наконец попадем на корабль, – сказал Рэй и, держа Оливию за руку, стал не спеша подниматься.

Они шли по незнакомой им дороге, не зная куда, просто шли. Говоря друг другу много нежностей и строя планы на будущее. Влюблённые сами не заметили, как вышли к огромному каньону.

– Ну вот и пришли. Теперь придется возвращаться назад, – со злостью сказал Рэй.

– Не придется, тебе уже точно, – внезапно раздалось за спиной влюбленных. Рэй и Оливия обернулись. Десять мужчин, с ружьями, стояли позади их. Это были они, люди, нанятые Витом.

– Так так, вот мы и нашли вас. Оливия, Вит тебя готов простить и велел нам привести тебя, что бы этого нам не стоило. А тебе, конюх, повезло меньше, – сказал Джон, приближаясь к Рэю.

– Слышишь, только тронь ее, – закричал Рэй.

Все присутствующие засмеялись.

– Я уже боюсь. Вы слышали, безоружный конюх сильно меня накажет, если я трону его женщину, – смеясь, ответил Джон.

– Что будем делать? Они убьют тебя, а меня отвезут назад, к мужу? – спросила Оливия.

– Будем драться, больше нам ничего не осталось, – ответил Рэй.

– Это бесполезно. Ты готов умереть вместе со мной? – спросила она.

– Готов, любимая, – и Рэй, и Оливия еще раз посмотрели в глаза друг другу.

– Я люблю тебя, просто знай это, – прошептала Оливия.

– И я люблю тебя, моя жизнь, – ответил Рэй, и они слились в страстном поцелуе.

– Эй вы, только не при нас. Оливия, отойди от него, чтобы пуля не зацепила и тебя, – крикнул Джон.

– Прыгаем? – прошептала Оливия, Рэй утвердительно кивнул головой, и они спокойно шагнули, обнимая друг друга, вниз со скалы каньона.

 

Люди наверху что-то кричали  и суетились, вот только Рэй и Оливия были уже мертвы, – старушка закончила свой рассказ.

Уже рассвело, но молодежь сидела, словно ее заворожили. Лишь из глаз девочек текли слезы.

– А кто поставил ту табличку? – спросила Алина.

– Этого не знает никто. Она появилась примерно через год, после того как Оливия и Рэй прыгнули. Так с тех пор и стоит, даже время не трогает ее, как будто в память о влюбленных, – ответила старушка.

– А Вит? Что стало с Витом? – внезапно спросила Дария.

– После гибели Оливии Вит запил. Целый месяц он был в загуле, но опомнился, взял себя в руки и уже спустя полгода женился снова. Говорят даже, что у него было двое детей, сын и дочь, – ответила старая хозяйка.

– И как он смог жить после этого? Я бы не смогла, – сказала Лена.

– А давайте купим каждый по большому букету цветов и возложим возле скалы в память о Рэе и Оливии, – предложил Павел.

Все единодушно поддержали его, и уже через час шесть молодых людей несли к скале шесть огромных пышных букетов цветов.

– Ой, смотрите, – воскликнула Алина и показала пальцем куда то вверх. Молодежь подняла головы. По небу, словно держась за руки, проплыли два белых облака, по очертанию похожих на людей. Мелкий грибной дождик,  словно оплакивая, полил и скалу, и цветы, и молодых людей.

– Да, бедные Оливия и Рэй. А смогла бы я так? – спросила себя вслух Алина и, немного помолчав, сама же и ответила на этот вопрос: «Не, не знаю», но все шестеро знали точно одно, назад, в Россию, они вернутся совсем другими людьми, людьми, понявшими суть истинной любви.