1
В понедельник Игорь Хладов в офисе пока не появлялся. Его коллеги по работе читали свежую городскую прессу, где говорилось, что в прошедшие выходные в их небольшом городе произошло сразу два трагических события.
– Чужой! – подав нижнюю челюсть вперёд и сдавив гармошку кожи на переносице, зычным выдохом, исподлобья скомандовал Семён и отпустил своего питбультерьера. И ещё не успел сделать вдох, бойцовый пёс настиг мужчину, сбил с ног и начал трепать. Вцепившись один раз в руку, челюсти уже не разжались, зигзагообразно волоча по земле пытающегося увернуться стонущего. Наконец, вырвали клок толстой фуфайки.
– Фу! Фу, сказал! Гром, ко мне! – дал новую команду Семён, и пёс неохотно отпустил жертву и вернулся. Гром уже совсем повзрослел. Блестящая шерсть крепкого здорового тела, внимательный взгляд, отражающий силу духа, и рельефная мускулатура не могли не радовать хозяина, равно как и не завораживать во время прогулок зевак. Собака из бархата и стали, как называют её поклонники во всём мире.
– Пап! Как ты там? – крикнул Семён, накинув ошейник на Грома и пытаясь извлечь из капкана челюстей хлопковый сэндвич из траурных пластов и грязно-белого ватного наполнителя.
Тяжело дыша, снимая с себя толстую, всю в заплатах одежду, подошёл отец.
– Поздоровел кобель! Страшно становится! Пора завязывать с подобными тренировками. – Николай Егорович отстегнул с руки пластиковую накладку. – Если бы не эта защита, то не нам с тобой вечером к фуфайке латку пришивать, а куском говядины на моей руке опытным хирургам пришлось бы кости оборачивать. – Он сложил дрессировочную атрибутику в большую спортивную сумку, вскинул её на плечо и со словами: «Гром молодец!», хотел по холке похлопать собаку. Гром тихо, но гневно зарычал.
– Гром! Что ты, что ты! – Семён одёрнул пса. – Кажется, дождь начинает накрапывать… Хоть бы потерпел немного. Поеду сейчас с бабушкой на рынок. Обещал ей. Хочет кур докупить. На работу мне сегодня как раз попозже – даже лучше.
– А я обещал с ней сегодня на юбилее у её подружки посидеть. Вечерком. Да, пару-тройку часиков, пусть бабульки отдохнут, пообщаются.
На выходе из парка дорожка подвела к ступенькам.
– Давай пройдём, вот там спустимся. – Семён кивком и жестом показал вправо на плавный спуск.
– Тебе там больше нравится?
– Я не люблю ходить по ступеням, они сбивают шаг.
2
Самая скучная, неинтересная и нелепая работа – это работа в офисе. Раскладывание бумажек по папкам, поклейка огромного количества конвертов, штук так под шестьсот, с запаковыванием в них журналов для большого количества потенциальных рекламодателей, подписывание разных поздравительных открыток директорам, которые их не читают, с подборкой ещё каждому директору индивидуальных стишков. Сортировка подаренных коньяков с пометками, кому какой уйдёт, и неусыпным контролем, чтобы бутылка не ушла тому, кто подарил.
Игорь Хладов, серьёзный, очень рослый жилистый парень в меховой безрукавке и эксклюзивных кожаных сапогах, третий день стоял у ксерокса – ксерил кучу документов для архива. Было много свободного времени для мыслей, но, как назло, мысль крутилась всего одна: «А нужно ли это кому-нибудь вообще?!!»
Семён сопровождал бабулю по рынку.
– Да, грешна, грешна, конечно… Из-за этих мудаков!.. – Услыхала Марья Ивановна неопровержимый тембр своей лучшей подружки Валентины Никитичны.
– Валечка, привет, золотая! – Марья Ивановна погладила рукав подруги.
– Ага, ага… Ну прощай, можа ещё увидимси. – Валентина Никитична распрощалась со своей случайной собеседницей и повернулась к подруге – Привет, солнышко! Встретилась вот с давнишней знакомой. Мы обнялись. Я её узнала, она меня – нет. И поцеловались… Но как её зовут, я тожа чтой-то запамятовала. Здравствуй, Сенечка! Извяни, сынок, заболталася бабка.
– Здравствуйте, тёть Валя, – не улучивший паузу первым поздороваться, отреагировал поодаль стоявший, Семён.
– Ты что тут, Маша, приглядела чего? – подолжила беседу Никитична.
– Ды только вот приехала с внуком. За курами. – Ивановна приподняла пустой картонный короб, точно на нём должна быть где-то надпись «куры».
– А я думала, ты подруге нашей надумала что купить…
– А что, правда, подарить ей? Всё-таки восьмой круглый юбилей! – серьёзно озадачилась Марья Ивановна.
– Мань! Ну что вот тебе нужно, что мне нужно? Деньги! – не рассусоливая, чётко определила выбор Валентина Никитична.
– Так-то да. Но я думала, на память…
– Ну какая уже ей память?!!
– Ну значит, деньги и подарим, – согласилась легко Марья Ивановна. – Ладно, Валечка, пойду. А то кур самых лучших разберут… Да и внука не задерживать, ему ещё на работу ехать…
– Ага, ну, давай, солнышко! – Валентина Никитична пошла дальше гулять по рядам, низко кланяясь прилавкам.
А Ивановна, пока добиралась до рядов птичьего рынка, подмигивала внуку: «Вот посмотришь, как я с ними торговаться буду!» Пришли.
– Я буду много покупать, – сразу громко заявила бабуля. Прозвучало так, что даже Семён подумал, что она хочет оптом полмашины скупить.
– Да пожалуйста! 220 рублей курочка. Хоть всех покупайте! – с искусственным задором ответил молодой худощавый парнишка, успешно набирающийся опыта в этом деле.
– Так! Будем торговаться! Беру… – тут она ловко изобразила хитрость на лице и интригу в паузе, – десяток… Сколько там у тебя получилось?
– Две двести, – всё-таки на калькуляторе быстро умножил кудрявый светловолосый.
– Тогда ещё две курочки и – три тысячи твои! – чётко скомандовала бабуля. Семён, молча всё это наблюдавший, не вмешивался. Дело ещё не дошло до расчёта.
– Нет, это будет всего 2640… – по «чесноку» озвучил число с табло калькулятора голубоглазый в зелёной куртке.
– А поторговаться?! – искренне изумилась бабуля. – Две курицы мне, а три тысячи тебе!
– Мне лишнего не надо! – шмыгнув носом, юный математик покосился на Семёна.
– Так мне ж надо поторговаться! – вовсю разогрелась Марья Ивановна.
– Бабушка, вот вам сдачи 360 рублей… – и в губах застрял, не вырвался, удержался следующий протяжный слог «и…»
– О! Вот спасибо, милок! Вот это прекрасно!
В машине уже обращаясь к Семёну, Марья Ивановна сияла от своей ушлости:
– Ну как мы, классно его уломали?!!
– Вообще никак.
– Как никак? Ну в три тысячи вписались же, ещё и сдачу пригорнули!
Шёл мелкий, типичный осенний дождь. Пасмурно было за окном и от работы. Шуршали листья и здесь, и там. Одна пачка формата «А4» таяла как пласт льда на раскаленной плите, другая, такая же, но уже обжаренная типографской краской – видоизменялась с точностью до наоборот.
Семён довёз бабулю с её квохтающим коробом до дома и помчал на работу. Вспомнил ещё, что они с женой сегодня обещали приехать в гости к Самойловым. Кума говорила, что купила попробовать осьминога и сегодня его приготовит. Будет ждать.
Марья Ивановна развязала платок, крест-накрест опутавший коробок и выпустила на волю в свой вольер двенадцать красивеньких молодых курочек. Повертев задом и сделав «потягушки» крылышками, молодняк пошёл обживать свою свободу. А Марья Ивановна, омолаживая кожу моросящим дождиком, смахивая его машинально, словно пот, ещё с полчасика полюбовалась прибывшим хозяйством, замечая каждое пятнышко на оперенье, примечая их повадки и даже характеры.
3
Игорь вышел из офиса, повернул налево и, вызубренным памятью маршрутом, пошёл домой. Угомонился небольшой, но заунывный дождь. Берёзы, уже настроенные на осень, разодранными маскировочными сетями покорно свесили длинные лохмотья своих ветвей, изредка вздыхая. Бесконечные небесные просторы затянуты ровным темно-серым шифоном, концы которого точно под ногами, только где-то там далеко, с той стороны земли, стягиваются в узле всё плотнее и плотнее, сжимая здесь границы видимости в тесное замкнутое пространство и гася любой мало-мальски солнечный тонус.
Не озираясь по сторонам, автоматом проскочил перекрёсток, за которым сразу же стоит продуктовый магазинчик, сросшийся, как сиамские близнецы, с автотоварами с допотопной вывеской. Словно в лунку, нырнул в магазин. Купил пару килограмм говядины, одну котлету, полбуханки хлеба и пачку «Доширак».
Потом, через двадцать четыре шага – аптека и праздничные фейерверки. Какой-то мужик, шедший навстречу, поравнявшись с Игорем, вдруг остановился, снял шапку и стал креститься, глядя вперёд-вверх. Игорь точно знал: в округе видимых храмов нет, и всё-таки, пройдя пару шагов, он украдкой обернулся. Купола вдруг не возникли. Видений в небе не появилось. Колокола слышны не были. Мужик, напяливая шапку, пошёл дальше. Через какое-то расстояние Игорь невольно ещё пару раз оборачивался (в тайне надеясь увидеть возникший за девятиэтажками золотой купол), но город был повседневен.
Вот и последний перекрёсток, на углу которого ларёк китайской кухни, где вот уже несколько лет работает его теперешний знакомый Фухуа, что в переводе: процветающий. Наверное, псевдоним такой себе взял. Мог ведь быть просто каким-нибудь Ионгзэнгом или Джанджи. Игорь частенько после работы заглядывал к нему поболтать о том, о сём. Фухуа охоч был до разговоров, рассказывал о своей работе, о Китае и даже поведывал кое-какие секреты об особенностях национальной кухни, о которых не расскажут в наших СМИ.
Так от него Игорь узнал, что китайцы обладают своеобразными кулинарными привычками и своеобразными понятиями касательно диеты. Китайцы едят не только собак, что уже мы, вроде как, слышали, но и кошек. И не только. Но даже и с кошками, и собаками, предназначенными на съедение или с которых надо содрать шкуру для меха, обращаются немыслимо бесчеловечным образом. Кошек, перед тем как содрать с них шкуру, обычно удушают или топят с тем, чтобы не повредить мех. С некоторых собак, которые не в состоянии, подобно кошкам, когтями нанести вред своим мучителям, шкуру сдирают живьем. Среди китайских гурманов существует своеобразное мнение, что чем более мучительной смертью умирает животное, тем более сочным и нежным будет его мясо. Поэтому, чтобы сделать клиенту приятное, собаку или кошку отбирают из клетки в ресторане, приносят её на кухню и там предварительно ломают ей все кости и позвоночник, перед тем как окончательно убить животное. А клиент, сидящий за столом в ожидании своего блюда, может наслаждаться кошмарными звуками агонии, доносящимися из кухни. В некоторых закрытых ресторанах едят человеческих детей, но в основном, абортированных. Небольшие утробные плоды варятся для супа. Обычно это зародыши 3–5 месяцев. Мальчики-первенцы в большом почете у китайских «гурманов», но их очень трудно достать, да и стоимость супа будет в разы выше. Поздние утробные плоды употребляются в пищу подобно жареным молочным поросятам. Жрать детей для них является не более странным, чем, скажем, для француза кушать улитки в чесночном соусе.
Игорь и сейчас заглянул к нему. Минут десять они поговорили, и Фухуа, улыбаясь и что-то приговаривая на своём языке, похожее на набор звуков, типа «кэджан», проводил приятеля.
4
– Сеня, переодевайся скорее! – Марина подала мужу глаженые рубашку и джинсы.
– Ага. Отец уже уехал? – уточнил Семён, лобзая прибежавшего к нему Грома.
– Да. – Марина заглянула к нему в комнату. – Ты меня не любишь!
– С чего это ты взяла?
– Переодень рваные носки!
– Да они чуть-чуть на пятках внизу. Я там ноги задирать не собираюсь!
– Ты либо совсем глумной?!
– Да я серьёзно!
– Ты этими рваными носками хочешь меня унизить, что это я плохая жена.
– Ну, Птеродактиль ты мой! – Семён, было, протянул руки к Марине.
– Иди ты на хер! – беззлобно на это ответила Марина и ушла раскрашивать тенями своё лицо.
– Без тебя я никуда не пойду! Даже к твоей куме.
Семён обречённо переодел носки и, пока ожидал Марину, сел полистать газету. «Мужчина загрыз собаку. Индиец до смерти загрыз собаку за то, что она украла у него утку. Мужчина поймал пса, затеял с ним драку и укусил в глотку, прежде чем соседи забили пса до смерти. Участник схватки был отправлен в больницу столицы штата, города Тируванантапурам, для лечения от бешенства».
– Марин, ты уже собралась?
– Да, дорогой, можешь отрывать задницу от дивана…
– Я слышу ещё бряканье пузырьков и похрустывание косметички. Когда они прекратятся, вот тогда я прерву необходимость физической разгрузки биологического агрегата, в который я помещен.
– Хватит паясничать. Поехали. Гром, – обратилась она к собаке, – веди себя прилично!
На своём восьмидесятилетнем юбилее, когда сосед с бархатным баритоном в честь юбилярши запел «Многая лета», рюмка с кагором в руке бабы Нюры превратилась в одну из люлек воображаемого аттракциона «Колесо обозрения», утерявшего контроль скорости, потому что внизу ноги стали отплясывать твист. И это притом, что вся остальная, довольно крупная масса тела, пыталась слиться в едином шейке со студнем, трясущимся из-за утерявшей прочности стола. Все встали, чтобы чокнуться. Не встала только одна баба Лена, так как у неё болят ноги. После первой и второй продолжительность перерывчика с возрастом не меняется.
Игорь отомкнул дверь. Его уже встречали три дружелюбные большие пушистые собаки. Он чмокнул каждую в носик и прошёл на кухню. Себе поставил чайник и насыпал в тарелку «Доширак», а собакам порезал только что купленное сырое мясо. Варёное мясо переваривается хуже и теряет значительную часть своей питательности. Пока кормил, присел на колени, потрепал их по холке, и задумчиво разглядывая, как они сладко чавкают, сказал: «Всё, пора! Завтра…»
В разгар вечеринки баба Лена с больными ногами акробатировала по стульям, пыталась даже вскарабкаться на их спинки и, с трудом балансируя (практически в полётах, теряя равновесие), вилкой лопала на стенах подряд, не пропуская ни одного, воздушные шарики. Баритон пел, Николай Егорович рассказывал байки и анекдоты, бабульки пили и укатывались со смеху.
– Ой, Коль! Дай передохнуть, а то со смеху помру!
– Баба Нюра, ты ещё меня переживешь! – подзадоривал Николай Егорович.
5
Таксист вначале подъехал к дому Марии Ивановны, а затем доставил и Николая Егоровича.
Грому слегка поддатый вид Николая Егоровича не понравился. Но виду он не подал. Или его не рассмотрели.
– Гро-о-ом, – полупропел Николай Егорович, – сейчас будем с тобой играть. – Подумал и добавил, – играть и танцева-ать. Только мне надо вначале освежиться. – И пошёл в ванную.
Улучив момент, когда они оказались вдвоём, Семён сказал:
– Марина, поехали домой! Что-то я неважно себя чувствую. Не понравился мне и этот осьминог. Чувствую, я его вырву.
– Да, конечно, поедем. А пока, хочешь, выйди на улицу…
– Да нет, пока терпимо.
Первой в квартиру вошла Марина и заорала истошным криком. Из распахнутой настежь ванной комнаты выскочил разъярённый Гром. Вся морда его была в крови. На зубах болтались клоки мяса. Чуть оттолкнув её, вперёд прошёл Семён и заглянул в ванную. Его мгновенно вырвало. В ванне лежал человек. Голова была, будто её мозжили очень долго дробилкой. Из-под сплошь рваных хоботьев местами проглядывались черепные кости. С откинутой правой руки сплошь содрано мясо. Только окровавленные две белые кости с капканьими пробоинами. Остальное тело было скрыто грязно-красной водой. Марина упала в обморок. Семёна рвало и рвало. Опустошившись, он тоже стал орать, рыдать, выть. Наконец, догадался вызвать скорую и полицию. Ему хотелось убить Грома, но пёс не показывался на глаза. Сам Семён не знал, что нельзя эту породу было «натаскивать» на людей. Кровь чёрной едкой ртутью заливала пол.
Приехали «Скорая» и полиция. Кошмарная бессонная ночь замкнула на ключ пустую квартиру.
Игорь проснулся, чуть в комнате стали различаться предметы. Он тепло оделся и, захватив с собой одну из собак, пошёл на улицу. Подошёл к своему сарайчику, открыл его и вошёл с доверчивым псом. Ловко накинув удавку на пасть, чтобы не гавкнул, удерживая за неё левой рукой, локтем же обнял пса и резко правой рукой, снизу меж рёбер, вогнал в область сердца лежащий наготове тесак. Пёс, глядя в глаза, издал стиснутый прощальный рык и под тяжестью раны и хозяина завалился на бок. Смерть так и зафиксировала этот взгляд, в котором отражалось хладнокровное лицо щедрого кормильца. Игорь вернулся, вымыл руки и такой простой и надёжный инструмент. Всё это повторилось ещё дважды. Уморившись, он приготовил себе на завтрак овсяную кашку и кисель. А затем, передохнув, ушёл обдирать шкуры. Он давно был помешан на одежде и обуви из собак. Сам умел выделывать шкуру, знал все тонкости и особенности этой специфики. Загрузив сумки тушками, он прямиком направился к Фухуа. Пусть тот готовит свой фирменный кэджан – суп из собачатины.
Прямо на первом перекрёстке он безумно, как обычно, не озираясь по сторонам, делает свой первый шаг… в страну под псевдонимом «Ад».
В понедельник весь город читал в городской газете: «В прошедшие выходные в нашем городе произошло сразу два трагических события. На улице Мира питбультерьером было изуродовано тело (голова и рука) Громова Николая Егоровича. Судмедэкспертиза установила, что смерть наступила мгновенно от инфаркта сердца. Собака терзала уже остывшее тело. По согласию хозяев, Грома (кличка собаки) забрали в спецслужбу.
И второе. Некий Игорь Хладов, убивавший собак, был сбит грузовым автомобилем. Предварительно, благодаря данным видеорегистратора, установлено, что водитель не виноват. Виновник сам в последний момент кинулся под колёса».