Вечерело. Июльское солнце, жарко остывая, истаивало за верхушками деревьев городского парка. Природа источала негу и блаженный покой. С пруда остро и сочно потянуло запахом кувшинок и гиацинтов. То тут, то там над тихими заводями зароились мириады гудящих и зудящих крылатых насекомых. Наступил час инсектов…
…Молоденькая комариха Зулька уже встала на крыло и теперь кружила, звеня истонченным звуком крылышек в поисках волнительных приключений. Неведомая сила оторвала ее от сахарной вкусняшки нектара и повлекла в этот вечер к тёплой заводи водоема, где исполнял на пронзительной ноте торжествующую песню любви комариный хор. Огромные шары из комариных тел непрерывно передвигались, шевелились, вращались и призывно зазывали к знакомству.
— Мужчины! — всплеснула лапками комариха, — да у них тут вечеринка, отчего бы не заглянуть.
Зулька по натуре своей была егозой и проказницей, а ее любопытство гармонично соседствовало с зовом природы, и поэтому, облюбовав себе ближайший рой, она без раздумий нырнула в него.
Шар заерзал.
— Среди нас дама! — оживлённо зашелестело вокруг. Комары подобрались и приосанились. К Зульке тут же подлетел щеголеватый франт на тонких ножках и, отчаянно шевеля пушистыми усиками, затараторил:
— Позвольте представиться, прелестница. Имаго, комар-пискун, урбанизированный аристократ молестус, молод, юн, свеж, мускулист, благороден, как олень, истинный новокрыл в сонмическом поколении.
— Ах! — кокетливо пискнула комариха, игриво шевельнув золотисто-коричневыми щетинками грудки. — Какой же Вы, благородный Имаго, однако, стремительный и дерзкий!
— Иначе нельзя, сударыня, отобьют, как пить дать отобьют, и глазом не успеешь моргнуть. Нам, городским пискунам с элитной подвальной родословной, не пристало ронять своё достоинство перед неотесанным прудовым мужичьем. Я здесь, на плэнэре, решил, знаете ли, совершить вечерний променад, развеется, так сказать, пока местный слесарь из ЖКХ, к сведению, жалкий сивушный гоминид, пытается тщетно улучшить субтропический климат моего родового поместья. Кстати, скоро мимо будет проходить 4-й трамвай, так что предлагаю Вам, чаровница, поездку с комфортом, хоть несколько шумноватую, но безопасную, а в конце путешествия Вас ждёт влажный, сырой подвал и прекрасный инкубатор для нашего потомства. И пусть наше счастье будет скоротечным, но наполненное восторгом и весельем.
— Заманчиво! — пропела жеманница, — но давайте ещё позудим, здесь так интересно!
И тут к ним из общей массы вывалился синюшного вида анорексичный комар
с нетвердым полетом и вихляющей траекторией.
— Ба! — пьяненько и радостно запищал худосочный. — Знакомые все лица, и ты, интеллигентская морда, на сейшн пришлепал, и на какой же блохастой собаке тебя сюда занесло?!
— Местный алкоголик, спившаяся личность, бомжует в парке, кормится пролитым портвейном, имеет наглость утверждать, что его далёкие предки прибыли сюда из-за океана в бочке с водой, — неприязненно загудел Имаго. И уже вибрируя на повышенных тонах, саданул: — Приблуда! Хам трамвайный! Да твоя родина — сточная канава!.
— Ах ты ж недомерок мутированный! — вскипел доходяга. — Членистоног полинявший! Квазиморда комариная! Пузо нажрал на фруктозе лежалой и выкомариваешь тут. Да я тебя, плешь комариная, по стенке размажу, брюхатая сволочь! — и, заложив угрожающий вираж, ринулся на дворянина. Но промахнулся и, выпискивая проклятия, сгинул в гудящей мешанине.
— Гнус коричневый! Гельминтом помоечный, энцефалит ходячий, антропофил менингитный, да чтоб ты сивухой подавился и в форточку не попал, чтоб били по тебе без промаха и мокрого места не оставили, — ярился благородный инсект. — Да чтоб ты к липучке прилип и на паука нарвался! — и уже успокаиваясь, сокрушенно добавил, — мельчает подвид, вырождается племя!
— Ах, ах, ах! Какой пассаж! — взволнованно запищала Зулька. — Хулиган! Невежда!
Тем временем комариная тусовка поодиночке и группами принялась вытанцовывать вокруг комарихи, исполняя замысловатые па, обихаживая и демонстрируя перед избранницей ловкость перестроения, увертливость тел, живость натуры и ясность своих намерений.
Перед Зулькой пружинисто, вразвалочку закружил крепенький Culex Pipiens, поигрывая кубиками пресса подкаченного брюшка и наглым взглядом.
— А ты лампОвая инсекта! Ну что, подруга, оттопыримся?! Поколбасим на тусе по полной, если не в лом. Крейзи пипл и Бэмсы словили тупак от кумара. Чухнула? ЗИО. Все будет ништяк! А что за обморок с тобой? Пусть мухой жужжит отсюда, задохлик, пока в сознании!
Комариха оторопела. Ее тоненький писк задрожал и рассыпался на октавы. Беспомощно оглянувшись, она увидела, что обладатель роскошных подвальных апартаментов посерел и съежился. Вдруг из клубящейся глубины шара вылетел здоровенный комар и с ходу оттеснил забуревшего Pipiensa в сторону.
— Волюме убавь, пока в грызло не сунул! Я на неё глаз положил!
— Осади ходули, здоровяк, я тоже!
— Маргарин подбери, хобот целее будет и маши крыльями по косухе!
— Ого, венками запахло!
— Да ты никак базара хочешь?!
— Пойдём, отлетим в сторонку!
И ожесточенно толкая и наскакивая друг на друга, они провалились в серую муть.
— Безобразие, приличным комарам нельзя и в свет выйти! — на высокой ноте возмущенно пискнул Имаго, — одни нахалы и бандиты! Ну ничего, и на них найдётся управа, клянусь Колымским комаром!
— А это кто? — егоза заинтересованно задвигала хоботком.
— Былинный герой. Силач. Легенда всего Закомарья. Тундровый бродяга, в одиночку у зазевавшихся геологов уносит куски рафинада, а морошку давит, как цветочную пыльцу. Валит с ног оленя и рвет противомоскитную сетку.
— Какая прелесть! — комариха всплеснула лапками и сделала кульбитик. — Это так романтично!
Шар продолжал жить своей жизнью. И уже вскоре беспечная Зулька забыла о происшествии и с любопытством посматривала на претендентов.
Блестя бусинками глаз, с уханьем и присвистом выкатился маленький комар и, уперев лапки в бока, притоптывая и подскакивая, пошёл по кругу, тоненько голося:
— Ах, ты сукин сын комаринский мужик,
Задрал ножки тай на печке лежит,
Лежит, лежит тай попорхивает,
Правой ножкой подергивает
— Фигляр! Скоморох! Ишь, горлопанит, глотку дерет! — раздраженно забурчал пришедший в себя подвальный чичероне. — Пупок развяжется! Лимита! Деревня! А туда же, в женихи набивается!
Комарик остановился перед Зулькой, замер на секунду, а затем, гикнув и хлопая себя по животу и пяткам, пустился вприсядку.
— Ой, комар, ты наш комаринский мужик,
Собрался в лес, по дорожке бежит,
Он бежит, бежит, пошучивает,
Свои усики покручивает, —
сопровождая пляску залихватским писком. Зулька, во все глаза, не отрываясь, смотрела на плясуна, ее лапки подергивались в такт песни. Было видно, что ухажер пришелся ей по душе. Встревоженный франт возбужденно засучил лапками и, вплотную подлетев к комарихе, запищал:
— Горлопан! Лапотник! Свистун! С таким по жизни намаешься, одни гулянки на уме! Ни кожи, ни рожи, и за душой ни гроша. Кухаркин сын! Нищеброд! Где накормят, там и родина! Подумайте о детях, моя королева, какая судьба их ожидает. Гоните его прочь, я Вас умоляю, гоните прочь этого шута горохового!
— Вы так думаете? Как жаль, он так чудесно выкаблучивает. Ну, наверное, Вы правы, мой добрый друг, это не комильфо! А жаль!
— Не Вашего поля ягода, не Вашего! — радостно попискивал молестус, — один разор от него и убытки!
С солидным зудом из комариного крошева выплыл представительный толстячок и, по хозяйски облетев вокруг юной особы, важно отчеканил:
— Плантатор. Богат. Состоятелен. Уважаем. Участки лопуха и пижмы. Участок городской свалки. Ищу девственницу для продолжения рода. Требования: моногамность, безропотность и послушание, активная яйценоскость.
— Как?! — возмущенно пискнула Зулька, — Вы хотите из меня сделать рабыню и служанку. Ни-ког-да! Вы деспот и тиран! Собственник! Эксплуататор!
— Зажравшийся олигарх! Толстосум проклятый! Рабовладелец! — надсаживался Имаго, бестолково суетясь возле разгневанной комарихи.
С недовольным гудением упитанный важняк растворился в начинающихся сумерках.
— Инфекция! Лети и сам жри свои лопухи, паразит раскормленный! — воинствующе выпискивал ему вслед урбанизированный аристократ.
— Нет, Вы подумайте, какая наглость предлагать мне подобное! — продолжала возмущаться Зулька. — И как таких пускают в приличное общество?!
— И не говорите, моя дорогая, это просто уму непостижимо. Форменное безобразие! — пищал милый друг, старательно обмахивая крылышками несостоявшуюся плантаторшу.
И тут их внимание привлек тщедушный комар, который хромающим, блуждающим курсом прокладывал себе дорогу. Незнакомец, припадая на одно крыло и расталкивая остальных комаров, монотонно бубнил, не обращая ни на кого внимания:
— Глобус — это трехмерная модель Земли, другой планеты или небесной сферы. Глобус имеет мелкий масштаб и не может показать какую-либо местность подробно.
— Кто это? — изумилась Зулька.
— А, пустое, местный блаженный. В аккурат третьего дня со всей дури врезался в школьный глобус, который стоял на подоконнике раскрытого школьного окна, куда он из любопытства, по глупости, пытался залететь. Его, как рассказывают очевидцы, привлек запах то ли герани в горшке, то ли запах духов, но приложился он основательно. Хотя и выжил, но повредился умом. Девятая степень сотрясения, что Вы хотите!
— Глобус удобен для получения общего представления о расположении материков и океанов, — удаляясь, пищал потерпевший.
— Удобен, удобен, — провожая взглядом долбанутого, заметил Имаго, — особенно, когда ты разом вмещаешь в себя всю премудрость науки о земной тверди.
— Бедняжка! Он, наверное, очень страдает!
— Дум суумус квинкве — каждому своё, — блеснул познаниями щеголь.
— А Вы сострадательны, принцесса!
— А Вы такой умный и обходительный, мне приятно Ваше общество!
— Итак, Вы сделали свой выбор, разлюбезная моему сердцу Зулька?
Комариха смущенно пискнула и сделала взмах лапкой:
— А Вы настойчивы, проказник Имаго, но мне это нравится!
— Тогда летим?
— Летим, дорогой друг, Вы заслужили это счастье!
— Тогда поспешим, моя принцесса, я уже слышу звонки приближающегося трамвая, а усталый труженик ЖКХ уже покинул нетвердым шагом наш уютный подвал, где царит влажная полутьма и где все готово для нашего счастья. Свадебное путешествие начинается!