Я не люблю фантастику. Всё реальное на земле меня волнует гораздо больше.
И несмотря на то, что в доме моего первого мужа всегда и везде стояли тома такой литературы, я все же умудрялась обходить подобные темы. Не было оснований восхищаться братьями Стругацкими, Брэдбери, Ефремовым и Лемом.
Но совсем игнорировать этих странных людей я не могла, помня, что в увлечениях мужа, хотя бы частично, я должна участвовать, уважая его интересы.
Правда, одна книга… нет, даже две, на меня произвели впечатление: «Таис Афинская» И. Ефремова и «Гиперболоид инженера Гарина» А.Толстого. И знаете почему?
Одна была основана на подлинных исторических фактах и вполне логично объясняла предпочтения в женской красоте, а в другой был изобретен аппарат, который потом действительно нашел применение в жизни – лазерный луч, который используют в военном деле, в медицине и в промышленности.
Подсознательно я признавала только научную фантастику, за ее похожесть на реальность.
Не говоря уже о «Человеке – амфибии», в которого мы еще в детстве влюбились и воспринимали «морского дьявола» вполне себе нормальным человеком. Благодаря, конечно, прекрасному фильму и актеру Кореневу.
Да кто из девчонок не мечтал встретить такого Ихтиандра в жизни?!
Никакой принц на белом коне не мог затмить желанный образ. И ласты не смущали, и в пучину моря готовы были погрузиться…
Со временем образ загадочного красавца померк, и я, что естественно, обратилась к земным претендентам на свое сердце.
Но то, что когда-нибудь фантастика приблизится ко мне вплотную – представить не могла.
Утро на даче выдалось солнечное и спокойное. Я шла по тропинке в свой чудный огород. Очень люблю разводить всё, что растет. Имею в виду овощи, фрукты и цветы.
Меня не волнует количество. Интереснее создавать что-то новое. И в нашем саду росли практически все виды цветов, способных выжить в этом климате. То же самое было и с овощами. Они мне отвечали на заботу отменным урожаем и удивительным разнообразием.
За забором, через участок, я слышала голоса соседей.
«Опять выясняют отношения. Ну что за люди! Как можно ругаться в такое утро», – подумала я и наклонилась за очередным огурцом.
Странно, но звуки стали приглушаться и исчезать. Как будто кто-то убавлял громкость во вселенной. То же происходило с «белым светом». Окружающий пейзаж действительно стал «белым» и вообще исчез из моего сознания.
Очнулась на огуречной грядке. Рядом валялись собранные огурцы, а я полулежала на огуречной шпалере.
«Что такое?» – пыталась понять, но никак не могла ответить на вопрос.
Вернулись голоса за забором, и окружающее постепенно приобрело натуральную окраску.
«Я что, сознание потеряла?» – подумала с ужасом.
Прибежала в избу и упала на диван. Лихорадочно перебирала все возможные варианты, пока не пришел Валерий, мой муж.
Как врач, он, в отличие от меня, совершенно спокойно воспринимал любые неприятности. Я бы даже сказала – с долей здорового цинизма.
– Что случилось? Ты лежишь средь бела дня? Этому может быть одно объяснение – заболела.
– Я сознание потеряла…на секунды…но тем не менее…
– Ну, учитывая возраст, беременности не может быть… Что-то с сосудами головы или сердца. Поехали к врачам.
Опытнейший кардиолог подтвердила диагноз мужа и рекомендовала: проверить сосуды.
Договорились о следующей неделе.
Я жила в панике. Нет-нет да мутилось сознание, и я оседала на пол. Боялась выходить куда-либо без сопровождения. А больше всего тяготила неизвестность. Пугал диагноз. Ведь как бывает: живешь и вдруг сдал анализы, а там что-то неизлечимое. Вот и конец жизни.
Вскоре меня уложили в больнице в одноместную палату. Сознание периодически оставляло меня, но я уже привыкла. Жалела только, что в палате нет соседок. Вдруг помощь нужна будет, вдруг не очнусь…
Врач и медсестра, сняв кардиограмму, переглянулись.
– Надо в реанимацию. Срочно!
– Александра Ивановна, может здесь можно? – едва прошептала я.
Слово «реанимация» у меня не случайно ассоциировалось с прихожей в апартаментах на «том свете». Снимая фильмы о врачах, насмотрелась такого, что никакой фантастики не надо.
– Нет, нельзя. Вам нужны постоянное наблюдение и уход, а здесь это невозможно. Но у нас в больнице нет кардиологической реанимации. Поедете в другую?
– Нет, нет! Только здесь, с вами, – в отчаянии взмолилась я, в очередной раз теряя сознание.
Очнулась на носилках, которые с бешеной скоростью катили по коридору два парня.
Надо мной летели какие-то тягучие огни, пересечения линий, кружился потолок, и временами он приобретал форму тоннеля.
«Может я уже ухожу в другой мир, – подумала, – на «Солярис» Лема ? Эти волны от света так напоминают «разумный Океан»… Что он мне говорит?»
Голоса слышались приглушенно, как в вате. Тоннели меняли свой вид, но упорно вели к… «разумному Океану».
«Может у него спросить, где я», – мелькнуло в голове напоследок, и… все растворилось в тумане.
Очнулась на высокой больничной койке, которая стояла прямо на посту дежурного реаниматора. Вокруг суетились врачи, подключая аппараты. Прибежал аритмолог Олег Николаевич. Увидев его, я успокоилась.
Уловила обрывки его разговора с врачами:
«АВ блокада…миокардит…кардиостимулятор…»
– Введите атропин и готовьте операционную.
После укола сознание держалось стабильно, и я начала оглядываться.
Большой блок реанимации с множеством коек располагался у меня за стеной, которая не была глухой и скорее напоминала перегородку. Там стояла тишина, и я подумала, что никого нет.
Оказалось, пациенты находились в отключке. Все мирно лежали под простынями, совершенно голые, поскольку, когда речь идет о секундах, нет времени возиться с одеждой. Из всех возможных отверстий и входов в человеческий организм торчали трубки, шланги, катетеры, кислородные маски и прочие средства спасения.
Огромные стекла окон старого здания наполовину закрашены краской.
«А кому тут в окошко смотреть? – подумалось. – Или спит больной, или уже на том свете прописывается».
Привезли носилки, и я опять поехала по коридорам.
Операционная кардиологии походила на пульт управления космическим кораблем – столько здесь было экранов и приборов. Меня с головой накрыли «фартуком» от облучения, подвели к сердцу проводники и подключили к батарейке кардиостимулятора, который крепился на предплечье.
Теперь я тоже стала частью этого фантастического мира. Опутанная проводами, моя жизнь была сосредоточена в небольшом аппарате на руке.
Вспомнила рекламу, где два игрушечных зайца резво скачут по полю, обгоняя своих живых сородичей. Такую прыть им обеспечивали батарейки фирмы «Энерджайзер». Точно как у меня.
Часы напротив показали двадцать часов десять минут.
Я почти засыпала, лежа на посту в реанимации, блаженствуя от проходящей дурноты и страха.
Со своего ложа я могла видеть только вход в основное помещение.
Пространство неожиданно стало наполняться шумом и криками. На входе остановились носилки. Мне было видно только голые мужские ноги из под простыни. Они были черными от грязи.
Санитарки, две бабули, отчаянно терли их губкой, чтобы сделать почище. Человек на носилках не только громко стонал, но кричал, выражаясь нецензурными словами, подтверждая тем самым свое пролетарское происхождение и бредовое состояние.
Больного провезли в зал, и больше я его не видела. Зато слышала отлично.
Говорят, когда отключается один орган, усиливается работа других.
Слух обострился, и я физически ощущала каждый вздох, шепот и слово за перегородкой. А там разворачивалась драма.
Вокруг Вити из Мулловки, как потом выяснилось, сновал весь реанимационный отряд. Слышались команды врача, сестры ведрами (это я видела) выносили шприцы, системы, повязки, тампоны. От меня отцепили осциллограф и бегом отвезли к койке Виктора.
Во всю силу своих легких, а это был здоровенный мужик, Виктор издавал звуки самолета, попавшего в турбулентность. Его трясло и подбрасывало, ему не хватало воздуха, и он пытался вырваться из этой зоны. Вскакивал, а сестры с врачом ложились на него, чтобы закрепить его на кровати, которая была похожа на межпланетную станцию, увешанную системами и приборами.
– Витя, тихо-тихо, мой хороший, – уговаривали его сестрички. – Сейчас лучше будет.
Врач, молодой человек, старался призвать его к порядку, но Витя был почти без сознания и ничего кроме своей боли не понимал.
Наконец все затихло. Слышался только хрип и свист, выдыхаемый витиными легкими.
«Уснул», – услышала я облегченный шепот сестры.
Они все вышли в другую комнату.
Но не прошло и двадцати минут, как реанимационная огласилась диким ревом. Это напоминало крик человека, попавшего в капкан. Больной гудел, как самолет, и даже какая-то радость облегчения слышалась в его голосе. «Самолет», похоже, проходил через тоннель, а Витя вел его на свободу, к свету.
Я слышала, не помогали даже тампоны в ушах, его рев, и сама все больше погружалась в какой-то фантастический мир.
Вместе с Витей видела этот тоннель и в нем каких-то людей. Свет в конце манил и обещал избавление. Появилась моя мама и строго мне погрозила:
– Ты куда? Тебе еще рано! Немедленно домой.
Я старалась шагнуть в сторону, но Витин голос не давал мне этого сделать.
А свет бил прямо по глазам! Неужели мы прошли этот тоннель? И что там? И кто там? Вокруг сновали какие-то люди, и все смотрели на нас с Виктором. А он рвался вперед, обгоняя меня. Я просила подождать, но он только махнул рукой и исчез.
– Давление скакнуло. Сделай ей укол, – услышала сквозь звенящую тишину.
Я открыла глаза.
«Нет, это не похоже на «тот свет»…. А ведь тоннель – дорога именно туда.
Так говорят ученые. Когда происходит остановка сердца, мозг начинает более активно работать, и человек как бы видит себя со стороны: с ним возятся врачи, тут присутствуют родственники и возникают разные жизненные картины.
Фантастика, скажете вы? Но выжившие после клинической смерти люди именно так описывают дорогу смерти.
Я спросила медсестру, сидевшую за столом.
– Как там Витя?
– Умер Витя.
И только тут я заметила у входа носилки, из которых торчали мужские ноги. Они были темные, то ли от грязи, то ли от смерти.
«Значит Витя прошел свой тоннель», – подумала я.
– А почему его не увозят?
– Положено два часа, чтобы точно зафиксировать смерть.
И все удалились.
Я всегда боялась покойников. Никогда не смотрела фильмы ужасов.
Но Витю я почему-то не боялась. Было ощущение, что мы с ним давно знакомы и вместе прошли какой-то очень важный путь. Он был так спокоен там, на носилках, что эта умиротворенность передалось и мне.
В реанимации я пробыла неделю. Много чего насмотрелась, но теперь я знала, что из тоннеля есть выход не только в одну сторону.
Сидя по вечерам на своей койке, смотрела на горящие огни дома напротив. Там люди садились пить чай, учили уроки, обнимались, ругались – все как обычно. А здесь шла борьба за эту самую обычную жизнь.
Изучив мало кому известный и недоступный мир реанимации, чувствовала себя сталкером. Я единственная не была в отключке, и изо дня в день наблюдала уход или возвращение с «того света». Могла быть даже проводником в нем, как сталкер Стругацких.
Но для меня остались непостижимыми девочки-медсестры, обитающие здесь. Вот это были артефакты! Кто создал их для спасения жизни? Вот это действительно фантастика! Стругацким и не снилось.
Борьба здесь шла сутками.
При нехватке медикаментов, оборудования и за мизерную зарплату. Как на фронте, я слышала много раз: «Потерпи, миленький, еще немного потерпи!»…
С тех пор прошло семнадцать лет. А я помню тот вечер в реанимации, как вчера. И главное, я знаю, что точно была с Витей в том тоннеле.
Мне это подтвердила кардиолог Александра Ивановна, которая сидела около меня в тот вечер.
– Я много повидала, но никогда мне не было так страшно. У вас были остановки сердца. И после любой из них вы могли уже не вернуться.
Какая уж тут фантастика!
Но тоннель все-таки был.
Ах, Витя, Витя, ну зачем ты так торопился его пролететь!?