Если тот город увидишь,
Сразу обиды простишь,
Словом напрасным меня не обидишь,
Ссорою не оскорбишь.
Путь нам навеки осветит
Белого города свет.
Пусть говорят, что на нашей планете
Этого города нет.
Анна Герман
1
– Вставай, нам нужно идти! – грозно выдавил он.
– Нет, я не пойду. Я останусь здесь, пока не придёт конец.
– Какой?! – закричал он.
– Когда замолчат песни, – опустив глаза, прошептала Фокстира.
– Тогда оставайся со своими песнями. Нужно искать путь, а ты ждёшь конца.
Они стояли под мостом – Фокстира и Кронст. Тогда Фокстира села на заледеневшую траву, накрыв голову чёрным плащом. Кронст вздохнул и вышел из-под моста. Фокстира улыбнулась ему вслед и сказала:
– Встретимся на песке. Не оглядывайся.
Кронст сделал несколько огромных шагов, вдруг обернулся и посмотрел ей в глаза. Фокстира злобно улыбнулась:
– Теперь я твоя песня, и будешь ты завывать её злым ветром в степи да в ледяной мороз отшельников убивать.
Она сощурила зелёные глаза, смотрела на него и улыбалась, а он только корчил лицо от боли. Не сводила с него своих ядовитых зелёных глаз, пока она не выдавила из него жизнь. И пал Кронст, и провалился в мягкую моховую землю. Забрала его земля в своё бездонное ложе. Фокстира только посмеялась. Она встала и, как ни в чём не бывало, помешала гречневую кашу в котелке. Рядом на травинке сидела маленькая ярко-фиолетовая птичка.
– Пискнешь, когда сварится, а то окажешься там, – обратилась Фокстира к птичке, кивая на котелок.
Она выбралась из-под моста и поднялась по отвесу на большую дорогу, где то и дело мелькали машины в серой сырости утра. Она присела на перила, достала из маленького кармана длинную толстую пурпурную сигарету и закурила её накрашенным бордовым ртом. Улыбнулась.
– Ну и хорошо, что ушёл. А я просила не оборачиваться. Зачем обернулся, раз он был так решителен? А я просила его. И вот результат. Ну что ж, встретимся на песке.
Птичка пискнула. Фокстира пошла за кашей. Вот она уже сидела на старом разломанном диване, черпая деревянной ложкой горячую гречку с пахучим жирным сливочным маслом, а птичка сидела на краешке дивана. Фокстира шлёпнула шматок каши на асфальт, и птичка стала клевать.
2
Они жили под старым мостом рядом с железной дорогой. Постоянно слышался грохот поездов и гул проезжающих над ними машин, но это им не мешало. Кронсту даже нравились все эти поезда и машины. Он говорил, что от них съедобно пахнет топливом и бензином, а вся эта музыка, её песни – он просто не мог их выносить. Фокстира часто напевала песенки себе под нос, а иногда уходила далеко в город, чтобы спеть и получить за пение пару монеток. Кронст играл на барабанах, но пение он не терпел. Он не любил людей, хотя иногда приходилось выбираться, чтобы порадовать их слух своей «барабанщиной».
Он был необычным барабанщиком. Его барабаны, как он их почему-то называл, состояли из двух жестяных чайников с крепко заваренным чаем. Чайники свисали с концов палок, и когда он ударял по ним чайной ложкой, они ударялись друг об друга, и в уже приготовленную чашку наливался чай, а в этот же момент он успевал ритмично простукивать по большим кастрюлям, которые стояли слева и справа от него. Да, представить и описать это трудно, но такое странное изобретение сделал Кронст.
Они жили в огромном травяном шалаше, который смастерили сами. Еду готовили в котелке на костре. И никакой дождь, и снег им не мешал, только глупость. Когда он был в хорошем настроении, а это случалось редко, он сажал Фокстиру себе на плечи, и они бежали с этой барабанной установкой далеко в город и играли людям песни, а потом на заработанные монетки покупали много овощей, рыбы и солёного сыра. Домой в такие дни они приходили под вечер, готовили еду в котелке, выбирались на мостовую и с мостовой смотрели на огни города и кормили птиц макаронами.
– Однажды мы с тобой окажемся на песчаном Тихо-Великанском берегу… И будем сидеть так же, наблюдая за волнами Океана и россыпью звёзд на бесконечном тёмно-синем небосводе, – говорила Фокстира, прислонившись к плечу Кронста.
А Кронст смотрел куда-то далеко, а потом буркнул ей:
– С твоими песнями ничего не выйдет.
Он резко вскочил и ушёл обратно под мост, даже не взяв её за руку и не позвав за собой.
Фокстира загадала желание под падающую звезду. Она загадала мечту о песчаном Тихо-Великанском береге и огромном сине-зелёном Океане, но Кронст услышал её мысли, подошёл к ней, схватил за разноцветные пряди волос и оттащил на кровать. Сказал:
– Спи. Утро вечера мудренее.
И наступило то самое мудрое утро.
Утро, когда исчез Кронст.
3
Фокстира крепко спала, а ведь во всю уже мчались машины над её головой, громко гудели поезда, ходили люди.
Люди шли быстро, бежали, звенели сумками и шуршали пакетами, разговаривали по телефону, роняли монетки и поднимали их, спорили о чём-то и громко смеялись, пили чёрную газировку и летом обливались ею. Дети скакали через прыгунки, а зимой тащили друг друга на санях и обсыпали друг друга снегом.
Всё под мостом было неаккуратно исписано и наскоро изрисовано разноцветными буквами и всякими чёрточками. Лишь один рисунок привлекал внимание – большое изображение девушки с ярко прорисованными зелёными глазами, скользкой улыбкой и сиреневыми патлами с причудливой надписью под ним «Змейка». Это Кронст когда-то давно нарисовал здесь Фокстиру. Люди проходили мимо жилища Фокстиры и не замечали его. Люди жили в своём мире, а эти двое – в своём. Только теперь одна Фокстира.
Она наконец-то проснулась, лениво потягиваясь. По привычке тронула соседнюю подушку, но там никого не было.
– Кронст? А-а! Тебя же больше нет, – нахмурилась Фокстира. – Ну, ничего, ничего… Птичка!
И маленькая ярко-фиолетовая птичка села к ней на подушку.
– Где Кронст? – требовательным тоном спросила Фокстира у неё.
– Ты убила его, хих! Ты же его сама… исчезла! Забыла?! – запищала птичка.
– Убила? Ну да, помню. Так верни его мне сюда, сейчас же! Мало ли – «убила»!
– Но это невозможно, – снова пискнула птичка. – Только если ты доберёшься до Тихо-Великанского берега. Ушедшие, – она покачала крошечной головой, – ушедшие все там. А я не могу помочь тебе. Сварить кашу?
– Глупая пташка! – разозлилась Фокстира и швырнула в птичку плюшевым зайцем.
Птичка закашлялась и улетела.
Фокстира снова уткнулась в подушку, и её сиреневые патлы вросли глубоко в землю, где достигли грунтовых вод. Фокстира услышала шёпот и еле уловимый плач и рёв.
Кто-то сказал ей: «Ищи его на Тихо-Великанском береге!».
Фокстира вздрогнула.
Ведь Тихо-Великанский берег находился на другом острове через тысячи таких дорог, которые находилась у неё над головой, через миллионы таких людей, через столько же таких машин, через немыслимое количество шагов. Там, где завывает ветер. Там, где рождаются песчаные бури. Там, где нет людей. Ведь Кронст ненавидел их. Он ушёл вперёд, далеко вперёд, как и хотел. Там, где не было песней, где не было надоедливой Фокстиры, где была тишина, где шумел Океан и шипел песок.
4
Кронст лежал здесь, поперёк берега, и вдумчиво смотрел в небо серого цвета, в котором и день, и ночь мерцали оранжевые, синие, бордовые, красные, жёлтые, всевозможных оттенков звёзды. Они отражались в его глазах. Его рук касались прохладные волны, и Кронст улыбнулся: «Надо же! Как всё может измениться – в один момент. Только сейчас надо разобраться, куда эта Змейка подевалась?».
– Фокстира!! – позвал её Кронст.
Но змейка не появлялась, она не выскакивала из-за дерева с хихиканьем: «Я здесь!». Она не тыкала его в бок сзади. Он нигде не мог её найти. Он приподнял бледно-серое одеяло Океана – и там её не было.
Назад Кронст мог ступить только два шага – вот и всё, или идти бесконечно вдоль берега в одну, либо в другую сторону. Его окружал прогретый солнцем солёный воздух, на его ноги забегала прохладная волна, и Кронст гладил её, разбегался и прыгал в холодную массу воды. С одежды стекала вода, и тогда он порвал на себе рубашку терракотового цвета, и она разлилась ярким пятном по воде.
Кронст не умел плавать. Сейчас он был один. Люди пугали его водой, но сейчас она распростёрла перед ним свои объятия, и он набрал воздуха, сколько возможно, отпустил себя и закрыл глаза. Он находился под толщей воды. Там плавали большие разноцветные рыбы. Кронст расправил тело, и вода вытолкнула его на поверхность, он открыл глаза и увидел над собой огромное синее небо с кусочками облаков и почувствовал, как вода держит его, а он не тонет.
«Я живой, – подумал он. – Жаль, что тебя нет рядом, Фокстира, моя Змейка».
И он плыл очень долго, наверное, несколько лет, и его принесло к этому же берегу. Он считал, что его вынесло к другому острову, но это оказался не так. Опять этот остров Тихо-Великанский берег, на котором можно было шагнуть два шага назад от воды и бесконечно вдоль неё.
Кронст встал, осмотрелся. В его глазах отражался только белый песок, и зелёно-голубые волны Океана шумели перед ним. Кронст посмотрел на себя в отражение воды и увидел обросшее лицо и дикие печальные глаза.
– Я так и не нашёл тебя, моя Фокстира. Прости меня. Мы встретимся здесь, на песке.
Он сидел на песке и вырисовывал палочкой абстрактные узоры. И вдруг волна подбежала к берегу и смыла его рисунки. Он вскочил, пнул воду. Вода разозлилась на него, и поднялась самая страшная буря, которую ещё никто не видел. Песок ослепил его глаза, и поднялся Океан, и злые волны выходили далеко за небо, проглотили солнце. Всё засверкало. Началась песчаная буря. Она захватила Кронста за его злобу.
– Вода держала тебя, чтобы ты плыл!! Песок грел твои ноги, но ты думаешь, что всё равно несчастен!! Увидишь ты Фокстиру, но больше никогда не сможешь обнять её!! А она не увидит тебя никогда больше!! Ветром вечным ты будешь!! – прорычал Океан.
И вечным ветром стал Кронст, носился по острову он и завывал от тоски, и плакал крупными каплями холодного дождя, разбиваясь о песок.
5
А сегодня Фокстира снова проснулась, только от тени дерева на подушке. Она по привычке положила руку на соседнюю подушку, но там никого не было. Около кровати стояла железная плошка, на краю которой сидела птичка и жалобно пищала:
– Вставай, вставай! Пора-пора!
– Что пора? – с недоумением сонно пробурчала Фокстира.
– Пора вставать!
– К чему такая спешка?
– К тому, что ты слишком долго всегда спишь!
– И что же в этом плохого?
– А в том, что нельзя спать столько!
– Почему?
– Потому!
– Ты никогда не можешь дать нормальное объяснение своим действиям и просьбам так же, как и они.
– Кто?! Кто они?! – запищала птичка.
– Люди эти! – кинула ей в ответ Фокстира, скинув с себя одеяло. Оно упало на птичку, и та отчаянно заметалась в нём, пытаясь выбраться.
Фокстира бросилась прочь от того места, которое напоминало ей о Кронсте. Она шла в коротких резиновых сапогах, чавкая свежими лужами. С её сапог стекала ярко-оранжевая краска, которой она нарисовала на сапогах лисицу. Лисица печальными огненными разводами тонула в лужах. Её фиолетовая длинная рубашка развевалась, открывая белоснежное тело. Она добралась до самой длинной лестницы в городе и бежала по ней далеко вниз. Мелькали изумрудные деревья, серые люди и уличные фонари.
Вдруг она остановилась – перед ней открылся небольшой мост. Под мостом железная дорога. Куда-то далеко мчался поезд. Рядом с рельсами стоял тяжёлый бетонный столб, на котором висел бледно-розовый с зелёным венок. Фокстира тяжело вздохнула, перевесилась через перила и посмотрела вниз, на уходящий поезд.
– Хочешь венок? – спросил кто-то.
Она обернулась. Ей улыбался некто с ярко-голубыми глазами в белой хлопчатой рубашке и чёрных брюках.
– Кто ты?
– А ты разве не помнишь меня?
– Да, помню.
– Зачем тогда спрашиваешь, Фокстира?
– Да так, решила узнать, помнишь ли ты сам себя.
– Смотрю, ты такая же глупая как лет пять назад. Так ты же хочешь венок. Тогда прыгай.
– Я не хочу венок. Я хочу свежие цветы, лилии. Ты же знаешь, Завтор, я не люблю искусственные цветы.
– Я тоже, и ты знаешь об этом, но почему-то даже ты мне их не приносишь.
– Времени нет, – отведя взгляд, буркнула Фокстира. Её часы на плетёном ремешке рухнули на рельсы. Она улыбнулась. – Вот. Я же говорю – времени нет.
– А у тебя и не было его никогда. У самых занятых всегда больше всего времени, а ты у меня бездельница. Хочешь венок?
– Нет.
– Ну как хочешь, давай пройдёмся.
– Пройдёмся.
Завтор приобнял её, и они пошли дальше. Спустились с моста. Шли долго по тропинке, заросшей лилиями.
– А я смотрю, ты так и не снимаешь рубашку, которую ты мне дал тогда, – заметила Фокстира.
– Нет. Можно тебя попросить? – поинтересовался он.
– Попроси.
– Помолчи. Тебе идёт.
6
Далёкий какой-то год. Я не буду указывать цифры, давать им возраст, называть даты, потому что у них нет времени. Они абсолютно не занятые, у них нет возраста. Это мы построили себе Большого Бена, кремлёвские башни с часами, а они – бездельники, милые счастливые, они до сих пор живут среди нас. У них нет денег, дома, банковских карт. Но у них есть свои поступки, обстоятельства, которые ломали их жизни. Точнее, эти существа ломали жизни себе сами и склеивали тоже сами.
Так вот. Далёкий какой-то год. Её белое лёгкое платье заплеталось в босых ногах. Он бежал, она у него на руках, у него в волосах причудливый васильковый венок. Синие лепестки падали на её грудь. Они громко смеялись. Завтор поставил Фокстиру на землю у моста. Она сняла с него венок.
– Ты такая смешная. Дальше сама иди, я просто буду держать твою руку, – улыбнулся Завтор.
Её рыжие локоны падали на розовые щёки, она засмущалась.
– Давай кто дальше кинет камень, – предложила она.
– Ха, а вдруг в поезд попадём, Фокстира.
– Ну и что. Я хочу.
Они бросали камни, пинали ногами щебёнку и смотрели, как она сыпется вниз на железную дорогу.
– Мне ведь на работу скоро! – вспомнил Завтор.
– Ах ты, Завторушка, ну и что. Я принесу тебе что-нибудь поесть.
Тогда они быстро побежали к пристани. Вода волновалась под ржавыми баржами, старыми лодками, роскошными яхтами и огромными пароходами.
Завтор скрылся где-то в мастерской. Фокстира побежала в своё прибрежное кафе, печь сладкие пирожки и готовить наваристый бульон. В её жизни на тот момент не было ничего важнее Завтора. Фокстира знала, что она – его самая лучшая маленькая помощница, его «Маячок», как он её называл. Она всегда тщательно причёсывала длинные волосы и украшала их изысканным натуральным жемчугом, красила губы, но неброско, тонко подводила глаза. Она варила самый вкусный бульон и пекла самые лучшие пироги. Завтор знать никого больше не хотел. Он возвращался с работы грязный, пахнущий машинным маслом, с перепачканными в саже руками. Фокстира брала его за руку, её ладони тоже становились грязными, но она, не придавая этому значения, тянулась к его шее и прижималась к его груди. И всё бы так и шло. Счастливо, день за днём.
Однажды Фокстира проснулась ночью после ужасного сна. Завтора она будить не стала, но не могла уснуть до утра. Она думала, к чему был этот сон. Ей приснилось, что она как обычно встречает его из мастерской. Говорит с ним, но он молчит и ничего ей не отвечает, только улыбается и плачет, а лицо у него ободранное, обгоревшее. Тогда она поцеловала его, оторвалась от его губ. Она почувствовала, что у неё во рту язык Завтора и целая горсть его зубов. Фокстира выплёвывает его зубы изо рта как мелкие камни, а тяжёлый мясистый язык падает на землю, а небо закрылось от пламени. Пожар закрыл горизонт. Не могла уснуть Фокстира. «Неужели беда случится?» – подумала она.
Утром Фокстира как обычно проводила Завтора в мастерскую, он поцеловал её – они попрощались.
Завтор вернулся домой, работу он сделал раньше. Фокстира побежала его обнимать, но он отодвинул её руки.
– Нам нужно поговорить, – строго сказал Завтор.
– Случилось что-то?
– Я не знаю, как объяснить тебе. Я перестал любить тебя, понимаешь…
Фокстира большими полными слёз глазами смотрела на него.
– Как это?! Как это можно перестать?! Что?! Как же мы теперь?!
– «Мы» теперь не будет, Фокстира. Поняла ты?
– Нет. Почему?
– Потому что у нас с тобой всё слишком хорошо. Поэтому мне нехорошо с тобой. Вот мой узел, я пойду. Не касайся меня.
– Я тебя уже не касаюсь… – растерянно промолвила Фокстира и брякнулась на стул. Так и сидела, долго сидела.
Завтор, нахмурившись, закинул свой узел на плечо и пошёл прочь – по роще белых лилий, по мосту. Остановился, взглянул на рельсы с моста, дальше пошёл, да так быстро, шёл, сам не зная отчего. Спустился под мост. Сел на рельсы и стал думать, глубоко задумался о кораблях своих, о запачканных сажей руках, о механике, о небе, о Фокстире и о себе. Долго он думал, уже и вечер его плечи укутал. Вдруг в голову ему пришло, что зря он всё это затеял. Зачем ушёл? Вернуться надо. Лучше ведь всё равно не найдёт, подумал он, да и хуже тоже. Только встал он, вскинув на себя узел, как его ослепил яркий свет и оглушил протяжный гудок. Нет, это не пароход.
Фокстира так и сидела в своём маленьком кафе, уставившись в глубину сумерек. Бульон уже выкипел, пироги сгорели. Только полосатый кот вился около неё, мурлыкая. Он запрыгнул на стол и толкнул лапой стеклянную вазу с нежными лилиями. Ваза разбилась. Вода потоком хлынула на стол, на пол. Фокстира вздрогнула, осмотрелась. Вокруг темно, тишина.
– Видишь дальше-дальше, не увидишь, – услышала она из темноты.
Обернулась. Кот сверкал зелёными глазами, из его рта выскальзывал красный змеиный язык. Он посмотрел ей в глаза.
– Видишь дальше – не увидишь, – шипел он.
Фокстира, приподняв подол лёгкого шёлкового платья, побежала в сторону моста.
7
Фокстира говорила, что это были первые похороны в её жизни. Вот что она мне рассказала:
«…Я стояла у подъезда. Все тыкали в меня пальцем, перешёптываясь, кто это, что это за девушка… Никто не подошёл ко мне. Даже его мать. Она никогда не любила меня, однажды она приехала к нам и сказала мне в глаза, что я ужасно неряшлива и скверно готовлю. Наверное, желала видеть особу куда богаче меня и опрятней. Дело было даже не в моих привычках… Ах да, проснувшись утром, я увидела, как она тайком перебирала и нюхала мои вещи. Потом она всё выпытывала у него и у меня, курим ли мы и курю ли я, твердила, что девушке это не подобает. Но дело было в том, что я кое-как перебивалась с копейки на копейку, какое-то время жила на улице, подрабатывала в кафешках. А ей хотелось преувеличить и без того нешикарный достаток семьи. Конечно же, про меня она никому не сказала, поэтому все и пялились на меня в недоумении. Для меня похороны показались странной штукой. Его мать театрально рыдала, отец и вовсе не приехал. Пришли его друзья с пивом за пазухой в спортивках, щёлкали семечками, точнее не друзья, а просто знакомые. Было очень холодно. Я зачем-то, наверное, от волнения начала мять десятирублевую бумажку в кармане, вытащила её, чтобы убедиться, что это деньга, не успела взглянуть на неё, ветер вырвал бумажку и унёс куда-то совсем далеко. И тут я вообще не поняла, зачем я пришла тогда туда. Мы ведь с ним уже попрощались, даже если бы и не попрощались, он всё равно всё знал, как и я, только другие ничего не знали. А я пришла, скорее всего, из-за любопытства, как это людей хоронят, интересно было. Какие-то парни со страшными рожами, пыхтя, свалили на подпорки перед подъездом огромный обшитый бархатом длинный ящик. Бабки начали причитать, вопить какие-то песни, как я потом поняла, помогали уйти душе в мир иной. А потом всем стали раздавать платочки носовые. Не поняла, зачем. Как назло, у меня началась «сенная лихорадка» в то время, а тут и платок подвернулся. Почему-то внезапно наступила тишина, и в эту секунду я выпустила содержимое своего носа прямо в этот платок, попробовала продышаться… И, о чудо! Нос задышал, а во время аллергии моему носу это редко удаётся. Я вздохнула полной грудью, улыбнулась. Я увидела, что на меня уставились всё те же лица: серые, недовольные, сморщенные. «Покойника уважь хоть, раз себя не уважаешь!» – закричала какая-то женщина. «Кто это?» – изображая шёпот, кто-то громко произнёс. «Вот говорила я, бестолковая абсолютно эта девка», – залепетала его мать. И они отвернулись, начали ходить вокруг длинного ящика то по часовой стрелке, то против. Мне почему-то захотелось смеяться, может, у меня был стресс. Плакать не могла, а выдавливать слёзы не за чем. Они всё так же косились на меня. Потом длинный ящик погрузили в длинную машину. Дверь за ящиком захлопнулась, и вся эта процессия уехала. Я немного постояла, а потом пошла, не зная куда, не зная отчего. Вдруг под ноги мне попалась скомканная «десятка». Я подняла её, пыталась разгладить, но она не выравнивалась. Я купила на неё маленькую шоколадку за семь рублей и поехала к тому мосту, к тем рельсам. Ветер сильный был в тот день и мерзкий, холодный как рельсы. Я положила на них шоколадку и три рубля и бросилась прочь…».
8
– …Помолчи, тебе идёт, – повторил Завтор.
Фокстира опустила глаза вниз и толкнула его в плечо. Завтор тяжело вздохнул и сказал:
– Ну, пойдём, не венок, так хоть букет тебе соберу.
Они пошли неспешно, схватившись за руки друг друга. Они шли по длинной роще пахучих лилий, на лице Фокстиры появился лёгкий милый румянец, а глаза Завтора светились ярким голубым огнём.
Он наклонился, сорвал охапку нежных цветов и протянул ей. Она улыбнулась и робко взяла из его рук букет. Тогда его руки исчезли, и сам он весь растворился. Воздух снова наполнился холодом. Ветер небрежно развевал волосы Фокстиры, а она стояла и смотрела вглубь этого тёплого букета, на котором ещё остались прикосновения рук Завтора. Роща лилий тоже уже растворилась.
Густые заросли, замусоренные пустыми бутылками и упаковками из-под корма для людей, выходили на заброшенную кафешку, где уже много лет никто не пёк пироги, не встречал гостей, там никто уже никого не ждал. Там собирались стаи диких зверей, и после их визита Фокстира теперь могла там обнаружить тупые иглы и пустые флаконы из-под непонятной жидкости, много окурков, чьи-то забытые лохмотья, что-то похожее на недостроенный шалаш. Вода стала совсем грязная и зелёная, не такая, как когда Завтор ловил большую рыбу ранним летним утром. У пристани в грязи бултыхался чей-то забытый ботинок.
– Как же стало заброшено здесь. Как же стало здесь пусто без нас, – шепнула в пустоту Фокстира.
Как же сильно время меняет самые тёплые уголки нашей души.
9
«…Я стояла и в растерянности жевала свой мягкий заусенец. Мне не о чем сейчас написать, но всё же сказать что-то хочется. Потому что во мне всё переполнено грустью и болью, которая копится во мне каждый день. Но сегодня я увидела, как эти ублюдки испортили моё последнее пристанище. Они бродят по городу с потерявшимся взглядом, натыкаясь на свои же машины – их уже некуда ставить. Я тоже та ещё язва. Я прогнала всех, кто любил меня. Я уничтожила всё. Я ненавижу всех. Я ненавижу себя…»
Это была последняя запись в блокноте Фокстиры. Я нашла его под старым изрисованным мостом. Почему-то сквозь эти строки на меня пролился свет её тёплой колючей и обиженной души. В таких людях доброты куда больше, чем в чванливых улыбках и лучезарных лицах.
10
Фокстира подошла ближе к берегу. Ржавые баржи и лодки стучались друг об дружку. Одна лодка была прикована к пристани коричневой тяжёлой цепью с квадратными звеньями и выла как измождённый узник в столетнем заточении. Зелёная вода плевалась грязью и ворочала лодки своими локтями. Фокстира искала Завтора, но он больше не появлялся. Его там давно не было.
– Нужна лодка? – проскрежетал Рубиго.
Фокстира вздрогнула. Её взгляд упал на Рубиго.
Он вылез на свою палубу бесшумно как никогда, хотя его ноги, состоящие из множества жестяных механизмов, издавали характерное тиканье, а титановые стопы так и грохали по старым выцветшим половицам. Он харкнул в воду, протёр смуглой грязной от сажи рукой лицо, покрытое ржавчиной. На его правой щеке стрелки маленького циферблата показывали ровно семь вечера, а может, утра. Он улыбался и скрипел изо всех сил пятью алюминиевыми зубами. Он чувствовал себя королём в этом застывшем речном пространстве.
Старый порт, заброшенный много лет назад, теперь принадлежал ему, и время от времени он пытался привести в порядок сгнившие и покрывшиеся трясиной, как и он, корабли, лодки, баржи, катера. Он подклеивал каждую деталь сверхпрочным клеем, но делал это настолько мастерски, что ничего до сих пор не развалилось. Правда, это стоило ему больших затрат. Приходилось выбираться в город, а там пыль, шум, люди, а он это всё не любил. К тому же, сам Рубиго был не в самом лучшем состоянии. Он не мог позволить себе чистящие средства, которые смогли бы побороть ржавчину на его лице и теле. Ему уже было тяжело двигаться.
– Нужна, – робко ответила Фоткстира. – А кто ты?
– Кто я? – обиженно буркнул он. – Я Рубиго. Кораблей мастер. А зачем тебе корабль занадобился?
– Мне нужно добраться до одного места, далёкого отсюда.
– Лонг-вотерс-корт?
– Лонг что?
– Ай! Да ладно, понял я, куда ты движешь. Да только вода в тех местах дикая. И вряд ли ты вернёшься оттуда, милая Фокстира. Бывал я в тех местах с Завтором. Да и его уж и не стало давным-давно, дорогая моя.
– С Завтором? – оживилась Фокстира.
– С ним, с ним. А чего, знала ты этого славного парня?
– Знала. Да ладно… Это уже неважно, раз его давно нет. Мне нужен корабль. Ты прав я, направляюсь в Лонг… Что ты там проговорил…
– Лонг-вотерс-корт.
– Да. Что ты хочешь взамен?
– О, милая Фокстира. Много мне лет, уж и не сосчитать, да и ты, я знаю, живёшь давно-давно. Только почему-то сохранилась так хорошо. А я нет….
– Откуда знаешь, что я давно здесь?
– Оооо!.. А я всё знаю, не только про корабли…
– Так чего ты хочешь за один хороший корабль?
– Да есть у меня здесь такой маленький, но прочный кораблик. Тебе как раз подойдёт, но работки-то много, чтобы его подлатать.
– Рубиго? Так что тебе нужно?
Рубиго уже смотрел куда-то вдаль и непринуждённо качал тяжёлой железной головой в разные стороны.
– Рубиго?
– Да? – взмахнув ресницами, состоящими из железной стружки.
– Рубиго, что тебе нужно взамен корабля?
– Ах да! Я совсем износился. А мне очень нужна жидкость для растворения ржавчины и четыре жёсткие щётки. Сможешь достать? – Рубиго приблизился измученным ржавым глупым лицом к её лицу.
– Да, конечно, Рубиго. Принесу завтра, нет проблем.
– Тогда Рубиго приступает к работе! – Тут титановых стоп Рубиго и след простыл. Он с грохотом удалился где-то в мастерской и, хохоча, произносил без передышки: «Снова заказ! Снова заказ!».
Фокстира вздохнула и поплелась за чистящими средствами и щётками в город.
11
Над городом парила жара. Пушистые кусочки облаков небрежно украшали лазурное небо. Асфальт плавился, и его давили колёса уставших машин с печальными серебристыми фарами. Машины ползли вереницей через весь город: синие, красные, жёлтые, большие фуры и маленькие чёрные блестящие джипы. Улицы были пусты. Люди не передвигались пешком. Изредка можно было увидеть ребёнка, плетущегося с подтаявшим мороженым.
Фокстира нашла своё маленькое убежище под мостом и обнаружила, что у неё осталось две упаковки с чистящими средствами и много щёток – всё, как и просил Рубиго. Фокстира погрузила всё в пакет и уже собиралась уходить. Вдруг её окликнула маленькая птичка:
– Фокстира! А я теперь присматриваю за нашим домом?
– Да, ты, милая пташка! – вздохнула Фокстира.
– Ммм…Ну хорошо! – встрепенулась птичка. – Тогда теперь это мой дом!
– Пусть так оно и будет.
– Так оно и будет! – взвизгнула птичка и скрылась где-то в зарослях, напевая свои райские песенки. – Так оно и будет!
Фокстира вышла из-под моста, и её лицо снова осветилось солнцем. Она улыбалась ему, и на её лице появилась россыпь рыжеватых веснушек.
Вокруг ни души. Фокстира не любила людей за их напыщенность, суетливость и высокомерие, за бестолковый шум, который они издают из собственных ртов. Возможно, именно поэтому они с Кронстом выбрали маленький уютный домик под мостом, где им было хорошо вместе до определённого момента. Фокстира теперь жалела, что они много не успели. Не успели покрасить стены шалаша в оливковый цвет, не успели смастерить новый столик из бересты, такой маленький, лёгкий и, самое главное, что хотела Фокстира, она так и не родила ребёнка. Она думала обо всём этом, следуя обратно в порт. Грустно ей стало, оттого что нет теперь рядом Кронста. Никто не приготовит ей ароматный чай с мятой, никто не ворвётся вечером в шалаш с корзинкой алой клубники, никто не посмотрит на неё украдкой, пока она спит. Она жалела о том, что всё откладывали вопрос о рождении ребёнка. Она очень хотела девочку, помощницу, подружку. Она шла и думала – лицо её становилось сосредоточенное, пасмурное.
– Чего плетёшься?! Тебе скоро на гимнастику, а примеры кто будет за тебя решать?!
– Я не буду…
Фокстира услышала недовольные возгласы старушечьего голоса. Она подняла взгляд и увидела странную бабушку в длинной юбке и яркой салатовой блузке. За ней медленно шла набученная девочка лет шести с двумя забавными хвостиками.
– Ты ленишься, ой, как ленишься! И кто из тебя вырастет? Такая же будешь, как твой покойный папаша: пьяница, бездельница? – Бабка повернулась к девочке и твердила ей это прямо в лицо.
– Папа хороший был. Он красивые картины рисовал, птиц, деревья, цветы, он художник. У меня есть его картинка с милой собачкой….
– Художник! Бездарь он был, а не художник!
Девочка широко раскрыла глаза, и по её щеке побежала громадная слеза. Всё её милое беззащитное существо было пронизано страшной обидой за папу, который рисовал птиц, деревья, цветы.
– Я уйду от тебя, потому что ты глупая! – закричала девочка.
– Глупая ты! А я жизнь прожила.
– Уйду! – снова закричала девочка и бросилась прочь от неё.
– Может, ты ещё под машину сиганёшь?
– Уйду! – взвизгнула девочка и бросилась на дорогу.
– Девочка! – закричала Фокстира.
– Мигель! Мигель! – закаркала бабушка.
Машина пронеслась, как резкий поток ветра от поезда. Девочки не было видно. Машина неслась дальше. А может, девочка перебежала дорогу и скрылась за домом? Может, она спряталась? Фокстира растерянно смотрела во все стороны. Бабушка кинулась к обочине.
На дороге валялся маленький синий башмачок. Бабушка завопила, склонившись над телом. Причитала: «Боже ж мой! Какое горе! Горе-то какое!». Подтягивались зеваки, все потянулись за телефонами, чтобы набрать номер, оканчивающийся на «три». Спешили принести опечаленной бабушке воды. А Мигель лежала на потрескавшемся асфальте. Через его трещинки просачивалась трава. Её большие голубые глаза отражали всё небо, птиц, деревья и цветы. Фокстира подошла к ней, улыбнулась и сказала: «Ты пойдёшь со мной, моя Мигель».
Девочка встала, отряхнулась, посмотрела на своё холодное тело со стороны, пожала плечами и поправила хвостики.
– А куда мы пойдём?
– Мы пойдём помогать.
– Кому?
– Да всем. – Фокстира оглядела толпу.
– Ты моя мама?
– Да, теперь так.
Фокстира посадила её на плечи, и они последовали дальше по мостовой, хохоча и рассказывая друг другу смешные истории.
– Так куда мы идём?
– Мы идём на Большой рынок. Там есть щётки и мыло.
– Но ведь я не грязная.
– Это не для тебя, а для моего друга. Он совсем запачкался ржавчиной за много лет.
Они подошли к небольшому магазину хозтоваров. Фокстира толкнула дверь вперёд, но она не открывалась. Мигель хихикнула, прикрыв ладошкой рот.
– Тут же написано «на себя».
– А ты разве уже умеешь читать?
– Конечно, – гордо заявила Мигель. – А ты что не умеешь? – удивилась она.
– Умею, – пожала плечами Фокстира.
Колокольчик на двери дзынькнул, Мигель подбежала к прилавку и с удивлением разглядывала выключатели, розетки, разные кнопочки.
А Фокстира, раскрыв рот, оглядывала полки магазина. Она понятия не имела, как зажигается лампочка, зачем нужны батарейки, аккумуляторы и другие странные вещи, которыми мы, не задумываясь, пользуемся, а если что-то сломается, бежим в магазин, чиним, и оно снова работает. Фокстира застыла, рассматривая причудливый абажур.
– Чё, никогда торшера не видела? – профырчала оплывшая отёчная баба Вера.
Баба Вера работает семь лет в незатейливом магазинчике «Лилия». Муж умер давным-давно, дочь отбывает срок, «мужа зарезала», как она всем докладывает, «десять годков осталось». Она носила на голове выцветшую искусственную розу. На её грузном теле трепыхался всем привычный наряд – чёрное полупрозрачное в горошек платье. На губах перламутрово-сиреневая помада, пахло от неё крепким кофе, конфетами и дешёвыми сигаретами.
– Чё застыла-то? Э?
– Я хочу мыло, – пролепетала Мигель.
– И щётки, – добавила Фокстира. – А что такое торшер?
Баба Вера раскатилась басовитым громким смехом и схватилась за живот, заойкала и манерно смахнула с глаз слезу.
– Ой, девонька, поди, с дерёвни. Торшер, евой же в комнате ставят. Ну, шоб, ет… Уют-то был, уют…
– Ммм… – озадачилась Фокстира.
– Надо торшер?
– Нее… Нам, как там, хлорку, белизну, всё по 10 штук! И щётки, жёсткие такие, которые, ну, чистят…
Баба Вера тяжело выдохнула и, шлёпая тапками по полу, пошла доставать всё, что перечислила Фокстира.
– А мыло? – спросила Мигель.
– И мыло, – вспомнила Фокстира.
Баба Вера погрузила всё в пакет.
– Двести! – буркнула баба Вера.
Мигель достала из кошелёчка бумажку в клетку и вывела красиво на ней синим «2» и немного поодаль два нуля. Она гордо протянула «купюру» бабе Вере.
– Девонька, смеёшься, шо ль? Это не деньги!
– Как это не деньги? – вскрикнула Мигель. – Я старалась! Я умею цифры писать, тёть. А ты умеешь?
Фокстира вмешалась. Она села на корточки перед лицом Мигель, улыбнулась и шепнула: «У них другие деньги».
Тогда Фокстира протянула продавщице новую зелёную двухсотрублёвую купюру, на которой был изображён серый маяк. Он мерцал ярко красным огоньком. Волны захлёстывали кружащих белоснежных чаек. Баба Вера ахнула и стала разглядывать «живые» деньги. Одна чайка вылетела с банкноты и села ей на плечо. Баба Вера улыбнулась, а Фокстира и её дочь уже взяли покупки и направлялись обратно в порт, там, где во всю у Рубиго кипела работа. Он стучал о старую сковородку чугунной ложкой и призывал все корабли, лодки, шлюпки, пароходы и баржи пробудиться.
– А мы ничего не забыли? – спросила девочка.
– Нет, ничего, Мигель, – ответила Фокстира.
– Как же баба Вера?
– Стойте-стойте, девоньки! А меня разве не возьмёте? – запыхалась баба Вера. Она бежала, переваливаясь с ноги на ногу и размахивая зелёной купюрой.
Фокстира и Мигель остановились.
– Куда? – спросила Фокстира.
– Где маяк, – поперхнулась баба Вера. – Маяк с птицами.
– А с чего вы взяли, что мы туда?
– Откуда же у вас такая бумажка?
– Так вот! – гордо хмыкнула Мигель.
– Нет, мы не туда, – резко отрезала Фокстира.
Она взяла за руку Мигель, и они медленно пошли от бабы Веры.
Баба Вера громко всхлипнула:
– Как же мне теперь? Не найти своего счастья?
И она поплелась обратно в магазин, подметая пыльную землю чёрным платьем в горошек.
12
Фокстира и Мигель беззаботно шли за пределы нашего города.
Мы все куда-то идём, вот и Мигель с Фокстирой шли и шли, и будут идти и плыть бесконечно по страницам этой маленькой книги.
Фокстира резко остановилась.
– Я покажу тебе карту, Мигель. Смотри.
Она раскрыла свою большую ладонь.
– Оооо! Никогда не видела такого! – изумлённо ликовала девочка
На ладони, испещрённой чёткими, длинными, переплетающимися линиями замерцал город, полный многоэтажными высотками. Они были соединены толстыми чёрными проводами. Над проводами кружились стрижи. А на одной из высоток стояли двое: парень и девушка, и он прижимал её к своему плечу.
– Кто это? – спросила Мигель.
– Это Завтор. Мы были с ним знакомы. Давно.
По дорогам проезжали автомобили, автобусы и грузовики. Мигель увидела много людей, спешащих по делам. У одного из подъездов городских домов стоял, сжимая в руках стебли жёлтых тюльпанов, худощавый молодой человек в чёрном костюме. У него были всклокоченные волосы и разбитые часы на руке. Он то и дело поглядывал на них и уже собирался запихнуть цветы в ближайшее мусорное ведро, как из подъезда выпорхнула девушка в светлом платье на высоких тонких каблуках. Он улыбнулся, подошёл к ней, крепко обнял и протянул ей цветы. Она тоже улыбнулась и с радостью приняла пёстрый букет.
– А это кто, Фокстира?
– А это Кронст. Мы будем его искать.
– Почему же мы не ищем Завтора?
– Он погиб, скрылся от всех и не хочет, чтобы его искали. И я не могла найти путь к нему. Но я знаю, где искать Кронста.
Мигель улыбнулась. Она снова присмотрелась к ладони Фокстиры. На краешке её указательного пальца она увидела бушующий Океан и песчаный берег. На берегу сидел человек с печальным взглядом. Он посмотрел вверх и шепнул: «Поторопись!».
– Мы должны поторопиться, – сказала Мигель.
Они прибавили шаг и пришли в порт, остановились у самой пристани.
– Не успел и минуты сосчитать, как ты вернулась, дорогая моя Фокстира! – затрепетал добрый Рубиго, громыхая жестяным телом.
– Да! И не одна. Со мной моя милая дочь! Мигель.
– Не знал, что у тебя есть ребёнок.
–Теперь есть, – улыбнулась Фокстира.
Мигель робко подошла к Рубиго, и он радостно пожал ей руку.
– Будем знакомы, Мигель. Милая Мигель, а для тебя у меня есть небольшой подарочек.
Рубиго достал из своего бронзового кармана платиновый браслет с маленькой подвеской тигра и застегнул браслет на руке у Мигель. Глаза у тигра сверкали рубинами.
– Какой красивый! – воскликнула Мигель.
Фокстира склонилась над браслетом и была удивлена такому красивому подарку. Среди ржавчины, старых консервных банок, кораблей и лодок, покрытых водорослями и тиной, Рубиго удалось найти платину и рубины и смастерить украшение для Мигель. Он не мог предугадать, когда кто-то обратится к нему за помощью, но всегда готов был помочь и порадовать даже самого маленького человека.
– Мой бронзовый карманчик специально предназначен для вас, мои друзья. Там я храню то, чем могу вас порадовать, – улыбнулся Рубиго.
– Спасибо тебе, Рубиго. А мы принесли тебе то, что ты просил.
Фокстира протянула ему целлофановый пакетик со щётками и моющим средством.
Рубиго со всем скрежетом своего сердца взял пакетик в ржавые руки и с грустью вздохнул:
– Ну, пойдёмте, дорогие мои! Что же мы стоим здесь, на холодной одинокой пристани?
Они последовали за Рубиго в его мастерскую.
– А я думал, вы уж и забыли про мою просьбу, – тихо сказал Рубиго, отпирая дверь.
– Как же я могла забыть, Рубиго? Зачем же я тогда уходила? – в недоумении сказала Фокстира.
Мигель посмотрела на Фокстиру удивлённо. Она не поняла, почему Рубиго был так опечален, получив заветный пакет со щётками и моющим средством. Рубиго открыл тяжёлую дверь и неловко ввалился в мастерскую. Там пахло машинным маслом, пластиком и краской.
– Хорошо у тебя здесь, – оглядывала мастерскую Фокстиру.
– Садитесь.
Перед небольшим круглым деревянным столом Рубиго поставил для Фокстиры и Мигель два стула и поставил на стол сладкие пирожные со сливочным кремом. Мигель подбежала к столу и уселась на стул, ожидая, когда все сядут рядом, как учили родители.
– Мои любимые пирожные!
– Да, Фокстира тоже любит такие, – сказал Рубиго. – Что вы будете, кофе, или чай, или же мой фирменный напиток? Серебряный шоколад?
– Я буду серебряный шоколад! – завизжала Мигель. – Я такой никогда не пробовала.
– Я, пожалуй, тоже, – отозвалась Фокстира.
Не было ни одного свободного места на стенах мастерской. По всей длине стен от пола и до потолка располагались длинные запылённые полки, такие пыльные, что нельзя было понять, какого они цвета. На полках стояли старые жестяные банки из-под «колы» с красками, гвоздями, шурупами и растворителями. Недоделанные деревянные статуэтки, маленькие модели кораблей небрежно торчали из запылённых хрустальных вазочек. С полок свешивались отрезки проволоки и проводов. А между полками на стенах вплотную друг к другу можно было увидеть наклейки, которые клеили на бананы. Внимание привлекала маленькая полочка. На ней друг за другом по росту выстроились жестяные розовые бегемотики. Под каждым было подписано имя: «Пит, Сэм, Майк и Джордж». У Пита, Сэма, Майка и Джорджа сзади торчали смешные хвостики в виде маленьких железных пружинок. Их ушки торчали на голове двумя бордовыми кругляшами из бархатной цветной бумаги.
Потолок был закопчён и имел серовато-жёлтый оттенок, но это скрывало большое количество люстр. Роскошные хрустальные люстры – такие можно увидеть только в богатых домах, маленькие цветные абажуры с машинками, самолётами и бабочками, люстры в виде больших алых роз, люстры, напоминающие бокалы и рюмки, люстры с чёрными кошками, нелепые пластмассовые абажуры самых разных расцветок. Мигель насчитала их ровно пятьдесят две штуки. Ей стало интересно, что если разом включить все люстры. Она ходила по комнате в поисках выключателя и нашла необычную синюю кнопку, и нажала на неё. Все пятьдесят две люстры засверкали ярче солнца в самый ясный день и ярче звёзд в самую ясную ночь. Рубиго тут же завопил:
– Быстро выключите!! Быстро выключите!!
Мигель снова нажала на синюю кнопку, и все люстры мигом погасли.
– А зачем же тебе столько лампочек здесь? – поинтересовалась она.
– Это для работы. Исключительно для работы, – строго ответил Рубиго, и они с Фокстирой, стоя у окна, продолжили непонятный, скучный разговор.
– Так почему ты внезапно стал такой хмурый, Рубиго? Неужели не сядешь с нами попить серебряный шоколад?
– Нет. – Рубиго в очередной раз отвернулся к окну.
И как она ни пыталась узнать у него, в чём причина резкой смены настроения, у неё не получалось. Она только вздыхала и ходила вокруг него, а Мигель продолжала исследовать самую загадочную мастерскую в мире.
Мигель подошла к бегемотикам на нижней полке. Она склонилась над ними и пальцами начала щекотать бегемотов за ушами. Мигель вспомнила слова папы. Он говорил ей, что, когда приходишь в гости, нельзя ничего трогать без разрешения хозяев. Ещё её папа очень не любил, когда она открывала ящики его рабочего стола, вынимала оттуда кисти и разбирала дорогие перьевые ручки. Но слова папы сразу же забылись. Мигель не могла устоять перед розовыми бегемотиками с хвостиками-пружинками. Она гладила их пузатые животы и трепала их за уши. Вдруг один из них, Сэм, так громко запищал и захохотал:
– Ой! Ой! Ой! Щёкотно! Отпусти!
И другие начали повторять за ним.
– Нам нужна прогулка! А ещё нам нужно отыскать нашего мастера, – решительно произнёс бегемотик Джордж.
Он вразвалку поплёлся по длинной полке, и остальные бегемотики последовали за ним.
Мигель попятилась назад:
– Рубиго! Твои бегемоты говорящие! Они сейчас уйдут, лови их!
Рубиго вздрогнул. Он подбежал к полке. Бегемотики остановились и уселись рядком на полке, свесив свои короткие пухлые ножки, и начали ему аплодировать.
– Спасибо, Рубиго, что дал нам жизнь. Великий мастер!
Рубиго заулыбался и поклонился бегемотикам. А потом взял на руки Мигель, крепко обнял её и воскликнул:
– Ты смогла оживить моих бегемотов, которых я смастерил много лет назад для дочери!
Фокстира с каждым разом всё больше удивлялась Рубиго. Сколько загадок таилось в этом милом роботе.
– Хоть что-то хорошее есть в сегодняшнем дне! Приглашаю всех пить серебряный кофе! И бегемотов тоже.
Бегемотики побежали за Рубиго помогать искать ему чашки.
– А где твоя дочь? – спросила Фокстира.
– Исчезла. Давно, – ответил он, оглянувшись на Фокстиру, и снова принялся за поиски чашек и блюдец. – Она была похожа на тебя.
Скоро посуда была найдена. Мигель в фартучек посадила бегемотов и отломила им по кусочку сладкой плюшки. Фокстира села рядом, Рубиго разливал по чашкам серебряный кофе.
– А почему серебряный? – спросила Мигель.
– Сейчас и узнаешь, – улыбнулась Фокстира.
От кофе исходил приятный запах горького шоколада, отчего бегемотики дружно произнесли своё доброе, протяжное: «Ууууу!!». Ещё от кофе пахло весенним ветром, летней свежескошенной травой, осенними листьями, снегом. Мигель посмотрела в чашку и увидела, что прямо в чашке плавает серебристая россыпь созвездий: и Большая Медведица, и созвездие Большого Пса, и Дельфина, и Дракона, и уйма других.
– Этот кофе даёт много сил. Они вам ещё понадобятся в скором путешествии. Поэтому нужно выпить всю чашку.
– Да это и нетрудно. Ведь он очень вкусный. Но мне жалко пить звёзды, – помешивая кофе, задумчиво сказала Фокстира.
– Нет, не жалко, – ответил Рубиго. – Когда идёт дождь, Земля пьёт звёзды. И ничего страшного. – И он разом проглотил чашку кофе. – Вот видишь.
13
Фокстира смотрела в окно. Серые чайки кружили над рекой. Старая яхта богача, покинувшего город, в скуке билась о причал и задумчиво скрипела. Тишину прерывал визг Мигель и бормотание Рубиго.
Фокстире вспомнилось детство и серые школьные деньки, наполненные изрисованными партами, голодными уроками, шариковыми ручками и пузатыми пеналами с цветными карандашами. У неё были прописи с раскрасками, и почему-то раскрашивать картинки нужно было так, как захочет учитель. Учителю не нравилось, когда закрашивают лица, а вот Фокстире казалось, что лицо не может быть белым, не может быть пустым, а обязательно должно быть розового цвета. Так она и сделала, раскрасила лицо мальчика в прописи в розовый цвет. Учителя, завидев, с каким удовлетворением маленькая Фокстира разукрашивает лицо мальчика, пришли в ужас. «Дети не должны закрашивать лицо. Это выглядит неестественно!» – заключила одна учительница. Она подумала, что у Фокстиры явное психическое отклонение, и немедленно сообщила о возможном отклонении отцу Фокстиры.
Её отец был конструктором на автомобильном заводе, очень задумчивый человек. Он по этому поводу ничего не сказал. Впрочем, он не видел ничего страшного в том, что его дочь разукрасила лицо какого-то мальчика в прописи в розовый цвет. Мать Фокстиры стала пристально следить за дочерью, но тоже странностей не обнаружила, но думала, что непременно что-то не так. Хотя мама и переживала по поводу мнимых проблем с дочерью, в скором времени все забыли об этих «мнимых проблемах». Фокстира не хотела придумывать ложные болезни для своей Мигель, искать в ней малейший изъян и списывать детскую непосредственность на «ошибку природы», какой считали её родители.
– Вам пора, – грустно сказал Рубиго.
Фокстира и Мигель забрались в большую яхту и отправились в путешествие.
Яхту из реки занесло в море, а из моря в безбрежный Океан.
14
Шёл девяносто третий день их долгого путешествия, их бесконечного поиска.
Что ищет человек всю жизнь, теряя себя в недомолвках, выяснениях и войнах? Что он находит в конце своего путешествия?
Большая яхта была очень прочной, и никакой бури она не боялась, да только Фокстира и Мигель выбились из сил и потеряли всякую надежду на то, чтобы найти тот загадочный остров, где находился Кронст.
Как обычно это бывает, ничего не предвещало бедствий. Большая луна отражалась в спокойной глади Океана, яхта сонно покачивалась в воде, а Мигель медленно перемешивала чаинки в чае, которых она называла чайками. Фокстира задумчиво глядела куда-то вдаль. В её глазах отражался холод ночи, бесконечность мерцающих галактик, потерявшиеся кометы, так и не нашедшие конечную точку своего пути. Столько времени она скиталась по сине-зелёному шару Земли, и так и не нашла ответ на свой главный вопрос, что же такое любовь?
– Так что же такое любовь? – обратилась она к Мигель.
– Ммм… Ну, понимаешь, – девочка нахмурила бровки, положила чайную ложку на стол и начала тереть лицо. – Папа для меня нарисовал собачку, а он был пресерьезный художник и рисовал большие картины, а для меня нарисовал маленькую собачку с синим бантиком. У меня аллергия на собак, так мама говорила. Ему не жалко было на меня красок, и он мне собачку подарил, настоящую, в рамке. Только она у бабушки осталась…
– И что?
– Папе не жалко для меня ничевошиньки. Он хотел, чтобы я смеялась. Это любовь.
– Здорово… Это, и правда, любовь, – вздохнула Фокстира.
Так за разговорами и чаем прошла ещё одна ночь.
15
Фокстира и Мигель ложились спать в каютах с еловыми гамаками. Гамаки были сделаны из еловых веток, а постель мягкая, мшистая, а укрывались они одеялом из тополиного пуха. Даже про такие приятные мелочи не забыл их преданный друг и выдумщик Рубиго.
Наступило ещё одно утро.
Мигель просыпалась раньше Фокстиры и готовила вкусный завтрак – белый хлеб, намазанный клубничным джемом, и зелёный чай.
Фокстира лениво вышла на палубу, потягиваясь и морщась от утреннего солнца. На её ногах болтались смешные розовые тапки с единорогами.
Фокстира и Мигель очень любили завтраки, больше, чем полдники, обеды и ужины. Завтрак – это значит пробуждение, а пробуждение – начало новых важных дел, и начинается всё с распития зелёного чая. С мелиссой.
Они пили чай, ели белый хлеб с клубничным джемом, когда на леере яхты Мигель увидела буревестника.
– Не к добру это, не к добру… – встала из-за стола Фокстира, недовольно посмотрев вверх на укрытое белыми облаками небо.
– Почему? – удивилась Мигель.
– Птичка эта буревестником зовется. Мне Рубиго про неё рассказывал и показывал её в своих тяжеленных книгах. Он говорил, что птички эти бурю кличут, и после их появления спустя какое-то время шторм и бури страшные возникают…
Мигель пожала плечами и соскочила со стула. Она наклонилась над водой и увидела, что вода прозрачная. А если это так, значит, никакой бури не будет. Когда Фокстира поставила на своё блюдце чашку без чая, к столу подошёл мыльный гном в небесно-голубом костюме, в небесно-голубом колпаке, с небесно-голубым подносом. Из-под его колпака вместо волос выбивалась мыльная пена. Он учтиво поклонился перед Фокстирой, но она, испуганная мыслями о буре, не заметила этого. Тогда он аккуратно поставил блюдца на поднос и пошёл в свою мыльную каюту.
– Привет! – крикнула ему Мигель, но он только медленно обернулся и кивнул головой, не сказав ничего.
Мигель распахнула дверь неизвестной ей каюты и не увидела ничего, кроме густой пены и копошащегося в ней гнома с блюдцами и чашками. По всей каюте летали мыльные пузыри, сквозь которые еле виднелся голубой пол.
В тот момент Фокстира на палубе начала искать Мигель. Ведь она, кажется, с минуту назад была здесь. Фокстира побежала искать её по каютам и как раз наткнулась на мыльную дверь. Распахнув её, она увидела, как Мигель барахтается в пене и хохочет, а в углу каюты молчаливый гном возится с чашками и блюдцами.
– Что здесь происходит? – удивилась Фокстира.
Тогда гном отряхнулся, деловито поправил колпак, заправил под него выбившиеся из-под колпака пузыри и направился к Фокстире. Он стоял перед ней во всём своём гномьем мыльном великолепии, откашлялся и заявил:
– Я мыльных дел гном. Вылетел на ваш ветхий корабель прямо из Окияна, дабы привести у вас тут всё в порядок.
– Ноо… мы бы и сами справились… – замялась Фокстира.
– Нет. Нет. Нет. Для таких дел есть мыльный гном. То есть я. – Он поклонился. – А вы не должны тратить время на столь пустячные дела – отдирание сухих крошек от таре-э-элок, выведение жира… Оу… Фу! Для вас это, ой, как противно. Оно того не стоит. Так что я здесь, чтобы помочь вам! – решительно подытожил гном.
– Здорово же! Теперь нам не надо с тобой убираться! – завизжала Мигель.
– Да, просто замечательно. Хмм… Может, чаю? – предложила Фокстира.
– Никаких чаёв! – отрезал гном. – Дела ждут.
Он снова поклонился и пошёл в сторону недомытых чашек. Когда чашки и блюдца заскрипели в его руках от чистоты, он принялся натирать всю посуду, которая находилась в серванте на яхте, потом он вымыл полы на палубе, протёр отовсюду пыль и сладко задремал в своей пенной каюте.
Хорошо, что у Фокстиры и Мигель появился мыльный гном. Всем бы такого. Тогда бы дети не спорили о том, кому сегодня мыть посуду. Уставшие взрослые после работы не стояли бы над раковиной, а после прихода гостей не приходилось бы утруждать себя получасовым мытьём ложек, чашек, вилок, тарелок и прочего, куда накладывается еда.
16
Эта ночь была неспокойной. Фокстира не могла уснуть из-за нарастающего ветра. Яхта тихо покачивалась на волнах, но Фокстиру это всё же настораживало. Мигель тоже не спала. Она играла со своими игрушками, пыталась разбудить мыльного гнома, чтобы расспросить его о жизни в Океане, но тот после генеральной уборки так крепко спал, что никакие волны и никакая маленькая писклявая девочка не могли его разбудить. Да и к воде, и к волнам он давно привык.
Фокстире казалось, что эта ночь будет особенной. Будто эта ночь должна помочь найти ей то, что она так долго искала – остров, где находился человек, которого она любила всем сердцем, с которым они однажды расстались из-за глупой злости. Она слышала, как поскрипывали половицы, как шумел ветер. Она лежала в тёплом гамаке, но ей было неуютно. Она вспоминала, как они с Кронстом проводили ночи под мостом, прижавшись друг к другу, и она засыпала на его горячей груди, в которой таился целый мир: любовь, радости, злость и печаль. А теперь рядом с ней пустота.
– Фокстира, проснись! – закричала Мигель, вбежав к ним в каюту.
На ночном небе клубились серые и чёрные тучи. Они закрыли звёзды и опустились над Океаном. А воды Океана были спокойны, и яхта тихо шла по неведомому направлению. Фокстира и Мигель испуганно смотрели на тучи. Где-то далеко за горизонтом слышались раскаты грома, заморосил дождь, и вроде бы ничего страшного, но тут всё небо осветилось яркой вспышкой.
Мощный порыв ветра метнул за борт тяжёлый дубовый стол, стулья с грохотом повалились на пол. Фокстира, распластавшись на полу, крепко держалась за лавку, прикреплённую к палубе. Мигель схватилась за Фокстиру. Разъярённый ливень вмиг намочил их одежду, с волос струями лилась вода. Фокстира пыталась подняться, но Океан швырял их маленькую яхту так, что руки Фокстиры разжали лавку, и они вместе с девочкой ударились о леер. Мигель не удержалась и перелетала через леер, одной рукой ухватившись за него. Она громко кричала, но её крик заглушали раскаты грома и порывы ветра, которые разрывали паруса на части.
– Хватайся! – закричала Фокстира.
Она протянула Мигель свою руку, но девочка не могла уцепиться за неё. Мигель едва не проглотил бушующий Океан. Наконец, Фокстира смогла вытащить её. Их обеих снова швырнуло на палубу. Они лежали беспомощные, крепко сжав друг другу ледяные руки, под шквалом ветра и потоками воды. Они обе закрыли глаза и не знали, который час, может быть, утро, а, может быть, конец следующего дня. Мигель плакала, и нельзя было разобрать, то ли от слёз мокрое её лицо, то ли от дождя.
Внезапно всё стихло. Надолго ли? Неизвестно. Но им уже было всё равно. Уставшие от ярости природы, они крепко спали в пропитанной холодом и дождём одежде.
17
Фокстира была далеко отсюда, от Мигель, от яхты, от разозлившегося Океана. Отовсюду гремели взрывы снарядов, слышались выстрелы и крики. Она зашла в большую серую бревенчатую избу. Окна были разбиты, пол засыпан землёй. Потолка она не видела, как будто сразу начиналась крыша, и с неё свисала старая засохшая обивка, и сыпался пепел. В углу у окна сидела женщина, устало качая ребёнка. Платок небрежно свисал с её головы, волосы перепутаны, а лицо измазано сажей. Она качалась из стороны в сторону в своём разорванном платье. Ребёнок в её руках лежал неподвижно. Видимо, спит, подумала Фокстира и тихо на цыпочках подошла к этой женщине, чтобы не потревожить младенца, но её будто бы никто не замечал. Когда Фокстира подошла к ней, она увидела младенца с неестественно белой кожей и синими губами. Тело его окоченело, и Фокстира поняла, что ребёнок мертв.
– Мама, хлеб, на…
Фокстира обернулась и увидела мальчика лет пяти. Он протягивал матери чёрствый ломоть хлеба.
– Мама, хлеб… Азовка, кушай…
Он пытался вложить в руки мёртвому маленькому тельцу хлеб, единственное, что он нашёл на высохшей земле у порога ветхого дома. Но глаза Азовки давно спали от страшного голода, который поселился в их семье, в их родной когда-то живой деревне. А теперь на мотоциклах по деревне разъезжали люди в серой форме, отбирали еду, давили детей и собак.
Фокстира посмотрела в окно, там во дворе около коровника стоял высокий в серой форме мужчина. Его лицо всё было в шрамах, скалился, и он шипел сквозь зубы какие-то проклятия. В руках он держал отрубленную голову коровы, перепачканную кровью, глаза её были ещё открыты и грустно смотрели куда-то вверх, в небо. Он швырнул голову и направился к дому. Высокие чёрные сапоги ступили на порог. Он крикнул:
– Где этот мальчишка – и девчонка?!
– Мы здесь… – робко отозвалась девочка.
Она сидела, прижавшись к умирающей матери. А её брат по имени Ратмир обнимал её.
– Мы никуда не пойдём, – шепнул Ратмир своей сестре, имя которой было Альмира.
– Что вы тут устроили панихиду? – весь трясясь от злости и гнева, взревел мужчина в чёрных сапогах. – Спустились в подвал, вы, оба! И принесли мне две банки с молоком!
– Мы не принесём тебе наше молоко из подвала, который ты запер от нас, от нашей коровы, которой ты отрубил голову, тиран!
– Ратмир! – закричала Альмира.
– Мы не пойдём в подвал! – Ратмир встал, распрямил плечи и посмотрел в глаза тирану со всей детской жестокостью, со всей ненавистью и болью.
Тогда тиран достал кнут и ударил им Альмиру, отчего она так завизжала и зарыдала ещё больше.
– Не принесёте, убью! И тебя, и твою мерзкую белобрысую сестру! Уродцы вы этакие! Вот вам ключи, я буду ждать вас во дворе! И только попробуйте отпить хоть глоток, я узнаю об этом и застрелю вас обоих!
Тиран в кобуре носил пистолет. Покопавшись в кармане, Тиран нашёл ключи и бросил их на сгнивший пол. Он развернулся и ушёл.
– Ратмир, прошу, давай сделаем, как он велит. Я так устала, больше сил нет, Ратмирушка. Как же нам горько… Как же нам горько… – Сестра снова зашлась плачем и бросилась к Ратмиру.
Ратмир стоял неподвижно, обнимая сестру. Его голубые глаза, такие же, как у сестры, наполнились влагой. Он взял Альмиру за руку, и они направились в подвал, где увидели последние две трёхлитровые банки с молоком их Дарёнки. Альмира взяла одну банку, Ратмир вторую, и они пошли во двор к Тирану.
Тиран стоял у коровника рядом с головой Дарёнки и ритмично топал ногой. Этот звук отдавался у Ратмира в ушах. Они встали перед ним. Ратмир крепкими руками ловко сорвал крышку с банки и сделал большой глоток, такой, что молоко полилось по его груди. В этот же момент Альмира крикнула его имя, а Тиран выстрелил в сердце мальчика. Руки Ратмира дрогнули, банка с молоком разбилась вдребезги. Его ноги подкосились, и Ратмир упал на поредевшую траву. Следующим выстрелом Тиран убил Альмиру. По её белому льняному платью с кружевом расползалось алое пятно крови. Вторая банка с молоком раскололась на части. Альмира упала на землю с закрытыми глазами.
Тиран тяжело сопел, пиная голову коровы, откашливался, топтал сапогами землю. Он упал на колени, громко завопил, а затем и зарыдал в отчаянии. Рядом с ним появилась женщина с длинной русой косой и сказала с улыбкой:
– Нечего плакать над разлитым молоком… Поздно уже.
Это была мать Ратмира и Альмиры – Аиша.
Тиран обернулся, но никого не было.
Тогда Фокстира открыла глаза. К чему это всё?
18
Фокстира не знала, сколько спала. Рядом она увидела Мигель, сжавшуюся от холода, она морщилась, видимо ей тоже снился неприятный сон. Фокстира тронула её за плечо. Мигель вздрогнула, оглянулась и крепко обняла Фокстиру, не сказав ни слова.
Они сидели на палубе, продрогшие, океанский бриз пробирал их насквозь. Прижавшись друг к другу, они смотрели куда-то в одну сторону, за горизонт. Там медленно угасало далёкое солнце.
На палубе валялись обломки стульев и мачты с разорванными парусами. Первый раз в жизни Фокстира ощущала такую безысходность, она заплакала, а плач – единственное, что может нас вылечить от безысходности.
– Слезами горю не помочь, – пролепетала Мигель.
– Так хотя бы легче… – всхлипывала Фокстира.
– Так бабушка говорила, но я думаю, что люди, которые не плачут, у них нет души…
Вдруг их маленькую яхту резко тряхнуло. Поднимались волны. Снова послышался гром. И хлынул дождь. В тёмно-синих облаках замелькали молнии. Облака сгустились в тяжёлые чёрные тучи.
Фокстира и Мигель увидели, как длинная молния, начинавшаяся невесть откуда, пронзила Океан в нескольких милях от яхты. Такую же молнию они увидели через несколько минут, а потом через несколько секунд. Гром оглушал их. Солнца не было видно, и, казалось, скоро всё покроется мраком. Большая волна набегала на яхту. Её снова тряхнуло.
– Мы не должны растерять нас! Не отпускай мою руку! – закричала Мигель и сильно сжала ладонь Фокстиры.
И снова волна, но уже больше прежней. Яхту подкинуло. Вдали ветер скручивал воду и поднимал её вверх, а молнии ветвились к Океану, будто пытаясь достать что-то с его дна. Мигель обернулась и увидела, что яхта стремительно приближается к высокой острой скале. Она в страхе зажмурила глаза, и Фокстира прижала её к себе, они обе сидели под тяжёлой лавкой, пока уцелевшей от шторма. Но и риф удалось миновать. Яхту бешено подкидывало на волнах, и за ней гнался огромной столб воды. В нём крутились водоросли, разноцветные рыбы, осколки ракушек и даже морские звёзды. Всё это с бешеной скоростью засасывало куда-то за тучи, и, наверное, через какое-то время на какой-нибудь городок свалится ливень из морских обитателей.
Фокстира и Мигель не могли представить, когда яростный шторм оставит их кораблик в покое, когда они снова могут выпить горячего чая и съесть булочку с клубничным джемом, а мыльный гном будет убирать блюдца и чашки со стола и драить палубу. В эти страшные минуты они вспоминали, как каждый вечер они в своих каютах укрывались еловым пледом и сладко засыпали в гамаках, а иногда Мигель просила Фокстиру почитать ей сказку или рассказать какую-нибудь страшилку. Тогда девочка оставалась с Фокстирой и засыпала у неё под боком, и это были самые спокойные и счастливые минуты в жизни маленькой девочки.
Что ждёт их впереди? Бесконечные скитания по просторам безбрежного Океана? Чем закончится их путешествие, или они будут странствовать вечно, обречённые быть в заточении холодных и тёплых океанских течений, преодолевая штормы и радуясь штилю? Сейчас они боролись за свои жизни и за жизнь яхты, которая, как могла, выживала и сопротивлялась стихии воды.
Мигель продолжала безнадёжно смотреть на водяной смерч, приближающийся к яхте, когда почувствовала, что кто-то толкнул их судно со страшной силой, и это была не волна и не землетрясение. Как будто какое-то животное билось об яхту, толкая её всё дальше и дальше от водяного смерча. Это была пятнистая морская свинья – длинный толстый дельфин с мордой поросёнка. Увидев её, Фокстира вскрикнула от радости.
– Я увезу вас далеко, только не сопро-тив-ЛЯЙ-ТЕСЬ! Я вас спасуууу!!! – запищала морская свинка.
И тогда она достала свой большой хвост, похожий на китовий, размером с пятиэтажный дом и накрыла им яхту. Яхта начала медленно идти ко дну, а Фокстира и Мигель начали заглатывать солёную океанскую воду.
19
И казалось, что их путешествию пришёл конец, но Фокстира смогла сделать глубокий вдох, а затем и Мигель закашлялась и смогла глубоко вдохнуть. Они обнаружили у себя на животе что-то вроде жабр, прорези треугольной формы. Они отчаянно пытались выбраться из толщи Океана, но он только затягивал и тянул их ко дну.
– Что? Наш корабль потерпел крушение? – оглядывался мыльный гном, барахтаясь в воде.
– Представь себе, – грустно произнесла Мигель. – Ой, как это я могу говорить в воде? И ты, Фокстира?
– Да, кажется, да, могу! – воскликнула Фокстира. – Как такое возможно?!
– Всё дело в лёгкобрыхах, – заявил гном.
– В чём?
– Лёгкобрыхи, Фокстира. Лёгкобрыхи. Они появляются только у тех, кого принял Океан. С помощью них мы можем и говорить, и дышать. Эти вот треугольники у вас на пузах.
– А что же происходит с теми, кого Океан не принял?
–Даа… Они отправляются на корм рыбёшкам.
Они поплыли, держась за руки, в неведомом направлении. Им навстречу мчались с большой скоростью огромные морские черепахи, которые наверняка существовали ещё со времён динозавров. Мимо них проплывали и медузы, учтиво снимая свои прозрачные шляпы перед каждым проплывающим. Медузы в Океане были единственным источником света, поэтому их почитали, склоняли перед ними плавники, а кораллы расступались перед этими существами. Медузы были наимудрейшие существа в Океане, они знали всё, каждый его уголок.
Нашим путникам следовало хорошенько отдохнуть после таких испытаний, но ни одно океанское существо не осмелилось приютить у себя людей и, тем более, мыльного гнома.
Мыльные гномы жили в своём мире, и они были не в почёте у океанских существ.
Медузы подсказывали путь каждому, кто заблудился, и, конечно же, они знали, как помочь мыльному гному и людишкам, попавшим в океанскую толщу неизвестно как и неизвестно зачем. Медуза остановилась и дотронулась щупальцем до Фокстиры.
– Добро пожаловать, сапиенс! Разумные наши друзья! – воскликнула Медуза.
– Добрый Океан! – поприветствовала Мигель Медузу.
Это приветствие использовали между собой только жители Океана, потому что они не знали, что такое утро, день и ночь. Их окружал только Океан, поэтому всегда они желали «Доброго Океана» друг другу. Медуза улыбнулась широко, сузив маленькие сиреневые глазки, и сказала:
– Вам срочно нужно найти Ежей. Они примут вас и подскажут вам, где ключ к разгадке… Плывите неспешно к Терракотовым Рифам. Если вы будете рассудительны и мудры, течение само принесёт вас туда…
Фокстира и Мигель пожали плечами. Снова скитания и странствия… А вдруг Океан не сочтёт нужным направить их к Терракотовым рифам? Даже если они и попадут туда, то будут ли там те самые Ежи? И подскажут ли они им, что делать дальше? Неужели перед Фокстирой снова полная неизвестность, и она больше не найдет Тихо-Великанского берега и Кронста, и не встретится с ним на обжигающем кожу песке, и они никогда не построят свой замок?
20
Они плыли дня два. Два дня они ничего не ели, выбились из сил. Только мыльный гном был как всегда весел и бодр.
После двух дней поисков Терракотовых рифов они, наконец, увидели вдали что-то мерцающее, огромное. Это и были те самые Терракотовые рифы. Они находились на большой глубине, но вершина рифа уходила далеко вверх и, наверняка, выглядывала где-то там, вне Океана, ловила солнечные лучи и капли грозовых облаков.
Большие коралловые ворота из тысячи жемчужин и драгоценных камней медленно открывались перед ними. С правой и левой стороны от ворот стояли стражи – морские звёзды, они были огромные, но меньше чем сами рифы. Они медленно раскачивались, и в пяти щупальцах у них было по острому рыболовному крючку. Стража предназначалась для защиты от внезапного нападения водолазов, которые любят пополнять свои коллекции высушенными океанскими обитателями. Все мы знаем, что подводные экспедиции нередко заканчиваются пропажей людей бесследно, а моряки, часто завидев огни Святого Эльма, сходят с ума, и их корабли отправляются сюда на дно, в Терракотовые рифы.
Сколько здесь было кораблей! Намного больше, чем в заброшенном порту Рубиго, и все они также поросли мхом и водорослями, но служили вечным украшением Океанского царства.
За воротами Терракотовых рифов Фокстира, Мигель и мыльный гном увидели множество морских Ежей самых разных цветов и видов. Большие толстые напыщенные Ежи с маленькими круглыми глазками и маленькие разноцветные Ежи с длинными иглами. Были и бледные Ежи, они отличались невзрачной серой окраской, всегда кашляли и чихали, ни с кем не разговаривали и не выходили из своих песчаных домиков, но сегодня у них была причина выбраться наружу.
Все Ежи глазели на двуногих иностранцев, но Фокстира и Мигель понимали, что это не те Ежи, которые им нужны. Они знали, что им нужен самый пузатый Ёж, который знает всё и, наверняка, ведает, где находится Тихо-Великанский берег.
У Ежей, которые попадались им по пути, они спрашивали, где живёт самый пузатый Ёж, но они не могли объяснить человеческим языком. Они просто выставляли самую большую иглу в какую-либо сторону, и так, по указаниям Ежей, трое путников нашли домик самого пузатого Ежа.
Фокстира и Мигель думали, что они увидят огромный жемчужный дворец, но вместо этого они увидели конусообразный домик с одним окном, занавешенным чёрными шторами. Фокстира постучала в дверь, но никто не подошёл. Оказалось, что дверь была открыта.
Они вдвоём, Фокстира и Мигель, робко ступили за порог домика (гном зайти не решился), где царил полнейший бардак, всюду разбросаны коралловые тарелки, ракушки ложки вилки, всякий морской хлам, ржавые трубы и смесители. Потолок был низкий, и все эти вещи заполняли домик до потолка. Виднелась лишь маленькая протоптанная дорожка, которая вела до кухни, и по ней можно было проскакать на одной ноге. А с кухни раздавались песни басовитым голосом.
Когда Фокстира и Мигель зашли на кухню, они увидели пузатого морского Ежа с маленькими ушками и короткими ножками в широких разноцветных шортах с чёрными пальмами. Пузатый Ёж был полностью погружён в приготовление еды. На паровой плите, на сковородке шкварчили пластиковые баночки из-под йогурта. Увидев это, Мигель невольно перекосило. Фокстира случайно наступила на такую баночку, лежавшую на полу, отчего раздался резкий пластиковый треск. Ёж вздрогнул и увидел перед собой маленькую девочку с двумя косичками в салатовом платье и девушку в длинной сиреневой юбке и растянутой голубой майке.
– Ооо! – удивился Ёж. – Люди, да ещё и в моём домике! Наиредчайший случай! Доброго вам Океана!
– Доброго! – хором поздоровались Фокстира и Мигель с Ежом.
– Великие путешественники! – радостно заговорил Ёж, усевшись на маленький табурет. – Мы боимся людей, хотя у них есть довольно полезные штуки, например, пластиковые стаканчики, мы ими питаемся! И, поверьте, они очень вкусные! Ах, как бы вы замусорили свой маленький шарик, если бы не мы – пожиратели?! – Ёж расплылся в улыбке. – Я сделал этот риф лучшим во всём Океане, мне не страшно за моих жителей, и теперь я вправе набивать своё тело до отвалу!
– Почтеннейший…Мы здесь… – боязливо начала Фокстира.
– Да! Вы здесь за тем, чтобы найти Тихо-Великанский берег! Но вы действительно хотите туда! Это страшное место! Туда уходят навсегда…
– Мы знаем, – заявила Мигель.
– Там находится дорогой мне человек, – сказала Фокстира, а из глаз её образовывались пузыри слёз, – он оказался там по моей же глупости… Я готова остаться там навсегда вместе с ним!
– Что ж, понимаю, понимаю… Но сперва, чтобы туда попасть, кто-то любой из вас должен задать мне вопрос про мой риф, или про океан, но именно такой вопрос, который мне никто не задавал. Ах да, с вами ещё пришёл мыльный гном. Он очень мне нужен. Должен вам сообщить, что в обмен на путёвку на Тихо-Великанский берег вы должны мне отдать мыльного гнома.
Гном, услышав это, в панике вбежал в дом и заверещал:
– Нет! Не быть этому! Неет! Всё время слушать песни пузатого Ежа! И слышать хруст стаканчиков ис-под егурта?! Нет!
Несколько минут он бегал по ежовьему дому и разбрасывал его хлам. В итоге успокоился и принялся за уборку.
– Что ж, пузатый Ёж… Мы готовы задавать тебе вопросы. Мигель задаст первый вопрос.
– Сколько лет Океану? – спросила Мигель.
– Этот вопрос я слышал миллион раз… Давай другой.
– Когда вы стали правителем Терракотового рифа?
– Этот тоже.
– Впускаете ли вы дельфинов?
– Вопрос был. Зева-аа-аю!
– Как часто к вам приходят люди?
– И этот вопрос мне задавали.
– Ммм… Сколько вам лет?
– А это невежливо. Попробуй ты, Фокстира. Но если не получится, я не буду отправлять вас на Тихо-Великанский берег.
– Почему риф называется Терракотовый?
И тут Ёж вздрогнул.
– Да, такой вопрос мне никто не задавал. Что ж, я отвечу на него. Давным-давно в Океан кто-то выбросил большое полотно из ткани. Оно было терракотового цвета. Полотно медленно опускалось сюда на дно, оно расплывалось пятном, а потом из него начали вырастать терракотовые кораллы. Вырос целый риф, который мы назвали Терракотовым.
– Его рубашка была терракотового цвета…
Ёж как будто не придал значения размышлениям Фокстиры вслух.
– Что ж, дорогие мои, я отрываю от себя эти две иголочки для вас. Возьмите их, и вы сию же минуту окажетесь на Тихо-Великанском береге, но знай, Фокстира, если ты на этом береге сразу не найдёшь, что ищешь, то и искать бесполезно. И, в любом случае, вы останетесь там навсегда. Ты хорошо подумала?
– Да, Йож. Я найду то, что искала. Тебе не стоит беспокоиться!
– Ну хорошо… Тогда вот вам две иголки.
Как только Фокстира и Мигель взяли их в руки, их закружило в песчаном потоке, и примерно через минуту они свалились на Тихо-Великанский берег.
21
Было пусто и светло. С непривычки солнце обжигало им глаза.
Фокстира огляделась. Кругом никого, только Мигель.
– Кронст!!! – закричала Фокстира.
Но не услышала ответа.
– Кронст!!! – закричала теперь Мигель и тоже ничего не услышала.
На Фокстиру налетел бешеный ветер и сбил её с ног.
– Кронст, прости!! Это ты?! – Фокстира вскочила и побежала за ветром.
Ветер снова сбил её с ног. Слёзы потекли по её лицу, и на песчаный берег обрушился ливень.
– Кронст, прости, вернись!! Мы будем всегда вместе!!! И больше не расстанемся никогда-никогда!! Ни на секунду! Это правда!
Вдруг ливень прекратился, и снова засветило яркое солнце, а ветер опять сбил её с ног.
– Видимо, и правда, нечего плакать над разлитым молоком, как говорила Аиша… Что потеряно, то не вернешь…И что сказано, не спрячешь обратно в себя…
Тогда она легла спиной на песок. Слёзы почти ослепили её глаза, когда она услышала, как Мигель закричала: «Папа! Папа!». Она села и увидела темноволосого мужчину в легких белых брюках и с босыми ногами. Он не спеша с улыбкой направлялся к Мигель, а девочка, спотыкаясь, пулей неслась к нему. Она крепко обняла его ноги. Мужчина взял её на руки и подкинул в воздух. Фокстира сквозь слёзы была рада видеть их такими счастливыми.
Они подошли к Фокстире.
– Фокстира, я нашла здесь своего папу! Это мой папа! – радостно визжала Мигель.
Мужчина улыбнулся ей.
– Меня зовут Анвар.
– А я Фокстира, – улыбнулась она в ответ.
– Когда-то я писал красивые картины, каждое утро пил кофе, обедал, ужинал, ложился спать поздно ночью, но однажды цепочка этих событий прервалась. В один солнечный день моё сердце остановилось, и я оказался здесь один на Тихо-Великанском острове. Не думал, что встречу здесь мою любимую дочку, на этом острове ушедших…
– Я так рада, что вы теперь будете всегда с этой маленькой крошкой.
– Но твой Кронст так и не пришёл, – заметила Мигель.
– Я… – Фокстира запнулась. – Я всё же надеюсь, что он придёт. Садитесь же рядом со мной, мы будем его ждать…
И они сидели втроём на песчаном берегу, глядели на рыжее заходящее солнце, на волны безбрежного Океана…
И…
Ждали…