Промозглый осенний ветер порывами налетал на улицы города, словно пикирующий бомбардировщик, и обрушивался на дороги и тротуары, поднимая клубы пыли и опавшие листья. Затем все утихало на несколько минут. И низкие тучи, пролетающие над городом со скоростью старого истребителя, давали залпы в виде мелкого моросящего дождя. Затем снова налетал ветер и превращал пыль и листву в единую грязную массу.
Город молчал. Не было слышно ни шагов, ни машин, ни любых других звуков, обычно издаваемых человеком. Казалось, что город спал, изредка вздрагивая и ворочаясь от порывистого ветра.
Мертвую тишину нарушил треск маленьких пластмассовых колесиков, скребущихся о неровный асфальт. Три фигуры, явно нездешние, шли по мокрой дороге, уворачиваясь от порывов разыгравшегося ветра.
Самой массивной фигурой оказался мужчина лет сорока, он катил огромный черный чемодан, треск которого разрезал утреннюю тишину. Одет он был в черную куртку и темные джинсы, лица его не было видно за объемным серым шарфом, аккуратно повязанным вокруг шеи в надежде спастись от промозглой погоды. Рядом шла женщина, очень хорошенькая и миниатюрная. Она прямо уверенно шагала, словно уже бывала здесь когда-то давно. На руках у нее прикорнул маленький ребенок, мальчик лет пяти. Он спал, положив голову на плечо матери. Волосы его были такими же светлыми, как у матери. Наверно, он был страшно похож на нее, жаль, что лицо его скрывалось в складках маминого красного плаща.
— Черт, что за город, — сквозь зубы процедил мужчина, когда колесико попало в очередную яму и окончательно отвалилось.
— Это мой город, — спокойно ответила женщина и зашагала дальше.
Мужчина отбросил сломанное колесико в сторону и взял чемодан в руки.
— Далеко еще? — крикнул он жене.
— Нет, — отрезала она, — и, не дожидаясь его, уверенно пошла дальше.
— Все этот чертов таксист, — снова начал ворчать мужчина, — не мог довести нас до подъезда, выкинул черт знает где, и такие деньги взял, я в Нью-Йорке меньше отдал, чем здесь.
Женщина ничего не ответила, и только свернув за угол, произнесла:
— Мы пришли.
Мужчина оглядел серый двухэтажный дом с облетевшей штукатуркой и вялыми красными геранями на окнах и крошечных балконах.
— Да, — обреченно вздохнул он, — я знал, что ты родилась в дыре, но даже представить себе не мог, что в такой.
Женщина ничего не ответила и направилась к подъезду. Не дойдя нескольких метров, она остановилась.
— Мама? — прошептала она, встретившись взглядом с женщиной, выходившей из дверей подъезда.
— Ты что ли? — чужим холодным голосом безучастно спросила женщина в серой шали, обмотанной вокруг ее грузной фигуры.
— Да, это я, — робко повторила дочь, проглатывая комок в горле.
— Что на таком ветру стоите, ребенка морозите, заходите.
Все молча зашли в подъезд, пропахшего плесенью и кошками, поднялись по старой скрипучей лестнице на второй этаж, не обращая внимания на трещины в стенах и облупившуюся краску. Мать открыла массивным ключом обтянутую дешевым кожзамом дверь. И все гости оказались в небольшой двухкомнатной квартире.
Квартира выглядела очень убого: старые выцветшие обои с желтыми разводами от протекающей крыши; старая мебель, купленная в советском универмаге; вязаные салфетки, фотографии, шкатулки, посуда — все это навевало безрадостную ностальгию по прошлому.
— Да, конечно убогое у вас жилище, мамаша, — протянул мужчина, оглядываясь по сторонам.
— Все честным трудом заработано, не нравится — иди отсюда, никто не держит, — сквозь зубы процедила мать.
— Надо бы ремонт сделать капитальный, все трещины в стенах заделать, крышу подлатать. Куда только ваши власти смотрят.
— У нас вся власть вместе с Советским Союзом закончилась.
— Ну ладно, нельзя все время от государства помощи ждать, нужно самим проявлять гражданскую инициативу.
— А деньги откуда взять? У меня пенсия меньше, чем твой счет в ресторане.
— Ну вы не передергивайте, дорогая теща.
— Нам с отцом ничего в жизни просто не давалось, — перебила его мать. — Нам эту квартиру дали, когда отец сюда по распределению приехал, еще Ленки не было. Обещали дать новую квартиру, а тут девяносто первый год и все: ни работы, ни квартиры.
Все замолчали. Мать и дочь неотрывно смотрели друг на друга. Они были очень похожи: полное лицо матери, изрезанное годами и морщинами скрывало остатки былой красоты, ее серо-голубые глаза внимательно смотрели на дочь, словно решая, принять или нет блудного ребенка, вернувшегося в лоно семьи, с другой стороны — дочь в самом рассвете своей молодости и красоты внимательно смотрела на мать, пытаясь прочесть в ее глазах окончательное решение. Рядом стоял проснувшийся ребенок, он и вправду сильно походил на свою мать и бабушку. Он стоял неподвижно, не произнося ни звука, и безучастно смотрел куда-то вглубь квартиры.
Нараставшее напряжение снял голос мужчины, по-прежнему изучавшего квартиру:
— Вы представляете, мы битый час объясняли таксисту, куда нам надо. Он все утверждал, что такого города нет, и что вообще здесь одни ядерные захоронения.
— Это закрытый город, — отрезала мать. — Был закрытый. Здесь работал НИИ ядерной энергетики. Секретные разработки. Отца, как отличника учебы, распределили из Москвы. Он был очень талантливым ученым, физиком. Верой и правдой проработал тридцать лет. А потом рухнул Союз. И физики, и ядерная энергетика никому стали не интересны. НИИ закрыли, все разрушили. Город перестал быть закрытым, все, кто мог, рванули отсюда, как крысы.
— Мама, — перебила ее дочь.
— Вы зачем всем колхозом приперлись? — продолжила мать.
— Мама, неужели ты не хотела познакомиться с внуком, ведь ты же его никогда не видела.
— А чего он у вас все время молчит?
— Понимаешь, он особенный ребенок.
— Дурачок что ли?
— Ну почему сразу дурачок, — вмешался отец ребенка. — У вас какие-то старые представления о жизни.
— Закрой рот, идиот, — резко прервала зятя мать. — И хватит по квартире моей топтаться.
— Мама, — снова вмешалась Лена.
— Ладно ребенка, хахаля своего зачем притащила? — снова огрызнулась мать.
— Позвольте, — вступился за себя мужчина. — Я — законный муж.
— Паспорт покажи, муж.
— Знаете, мамаша, сейчас в Европе не принято связывать себя узами брака.
— Без брака значит хахаль, тоже мне зять — ни дать ни взять.
— Мама, мы с Олегом уже больше десяти лет, — снова вмешалась Лена.
— Без штампа в паспорте нет для меня брака, разврат один.
— Мама, прекрати, пожалуйста, — начала сердиться Лена.
— Что стоите в дверях, как чужие. Проходите, только обувь снимайте, — прервала ее мать.
Лена сняла свой красный плащ, раздела сына и привычным движением убрала одежду в шкаф.
— Мамаша, где вы позволите нам разместиться? — спросил Олег, оглядывая комнаты.
— В зале на диване, — буркнула мать и добавила, — какая я тебе мамаша.
— Ну извините, Елена Ивановна. Кстати, кто придумал дочь назвать так же, как и мать.
— Это отец придумал, мало ему было одной Елены, — процедила мать и ушла на кухню.
Гости расположились в небольшой комнате со старым комодом, диваном и журнальным столиком. Через несколько минут Лена пришла на кухню.
— Особых разносолов у меня не жди, — проворчала мать.
— Я ничего не жду, — устало ответила Лена и подошла к окну. — Можешь не беспокоиться. Мы с Митей почти ничего не едим.
— С тобой все ясно, тощая, как вешалка, а ребенка, что голодом моришь.
— Он плохо ест.
— Больной что ли? Рожать надо было вовремя.
— Что ты заладила больной, дурачок, — рассердилась Лена. — Нормальный он, только другой.
— Ты ведь сюда не просто так приехала, — перевела разговор мать. — И не говори, что по мне соскучилась.
— Нет. Я узнала о смерти отца. Почему ты мне ничего не сообщила.
— Я не знаю твоего адреса.
— Это неправда. Я каждый год присылаю вам открытки и письма с обратным адресом.
— Я не получала их. Ты мотаешься по всему свету, за тобой не угонишься.
— Мама, я — не иголка в стоге сена, меня легко найти, ведь кто-то прислал мне сообщение. Почему ты не хотела, чтобы я простилась с отцом?
— Ты бы все равно не успела.
— Я бы все сделала, чтобы успеть.
— Это уже не важно.
— Я хочу пойти на могилу отца.
— Иди, кто не дает.
— Ты должна показать мне, где похоронен отец.
— Хахалю своему указывать будешь, а не мне, — рассердилась мать и швырнула попавшую под руку ложку в раковину.
— Прости, — попыталась успокоить ее Лена. — Я не хотела тебя обидеть, но без тебя я не найду его могилы.
— Ладно, зови своих, завтрак остынет.
Завтрак был очень простым: сырники, сливовое варенье и чай. Митя поковырял немного вилкой и ничего не съел, Лена пила только чай, а вот Олег, ни капли не смущаясь и не брезгуя, съел весь завтрак.
Спустя полчаса мать, Лена и Митя вышли из подъезда. Две женщины и мальчик сражались с непогодой, периодически закрывая лица и отворачиваясь.
— Зачем ребенка потащила, — ворчала мать, — видишь, какая погода.
— Я хочу, чтобы Митя побывал на могиле своего деде. Я не случайно назвала сына в честь отца.
— Отец слишком баловал тебя, во всем потакал.
— Мама, не начинай. Прояви уважение к памяти отца.
— Мертвому все равно.
— Мама.
— Ладно.
Три одиноких фигуры, бросающих вызов непогоде, шагали по мокрому неровному асфальту. Среди общей серости и обреченности выделялись только красный плащ Лены и синяя куртка Мити. Это было похоже на неудачную картину Мунка, валявшуюся в запасниках провинциального музея без названия и без инвентарного номера.
Наконец, долгая дорога к кладбищу закончилась. Они прошли мимо покосившейся будки сторожа и, пробираясь по сырой земле вдоль неизвестных могил, начали искать могилу отца. Лена взяла Митю на руки и с трудом поспевала за матерью, ей приходилось высоко поднимать ноги, перешагивая через ограды, искать твердую почву, чтобы не увязнуть в грязи.
— Резиновые сапоги нужно было надевать, — ворчала мать, глядя на мучения дочери. — В твоих туфельках только в такси ездить.
— У меня нет другой обуви.
— Сказала бы, я поискала тебе.
— Я же не знала, что здесь такая грязь.
— А то забыла.
Лена промолчала и продолжила с трудом пробираться по кладбищенской грязи. Мать резко остановилась.
— Вот, — сказала она, указывая на свежую могилу с простым памятником.
— Откуда вы взяли эту фотографию? — спросила Лена, приблизившись к могиле.
— Нашла где-то, сама знаешь, отец не любил фотографироваться.
— Он здесь такой молодой и счастливый. У тебя остался оригинал? Можно я заберу?
— Надо посмотреть дома, может, завалялась где.
Лена присела возле памятника, внимательно вглядываясь в лицо отца, затем подвела Митю и заставила его поцеловать портрет отца.
— Ну хватит уже, пошли, — позвала ее мать.
И Лена, пустив горькую слезу, отпрянула от могилы и последовала за матерью.
— Постой, — окликнула она мать. Лена остановилась возле еще одной свежей могилы. — Это Рита Николаевна?
— Да, она умерла незадолго до отца, — ответила мать, подойдя к дочери. — Видишь, какой памятник сыновья ей отгрохали, всей армянской диаспорой, наверное, скидывались.
— Я не знала, что она умерла. Думала, что это она написала письмо. Я приглашала ее на свои спектакли, она была у меня дома в Вене. Всегда очень гордилась мной и поддерживала мои решения.
— Пошли, — раздраженно сказала мать и быстро направилась к выходу.
Лена поспешила за ней, дабы не заблудиться в лабиринте могильных оград.
Они покинули территорию кладбища. На контрасте могло показаться, что погода улучшилась, действительно ветер стих и дождь прекратился, а в бесконечной череде черных туч забрезжили светлые пятна, обещавшие скорое прояснение.
Три фигуры не спеша брели по безлюдному городу. Лена все время озиралась вокруг, пытаясь поймать смутные воспоминания
— Город сильно изменился, — заговорила она. — Помнишь, в детстве город был такой живой, по выходным всегда много людей гуляло на улице, мы ходили в парк, катались на аттракционах, ели мороженое. Почему сейчас никого нет. Когда мы проходили мимо парка, я заметила, что колесо обозрения все поржавело, другие аттракционы сломаны, парк зарос и полностью опустел.
— Так не осталось никого, — стальным голосом ответила мать. — Когда закрыли институт, работы в городе не стало. Все, кто мог, уехали или спились.
— Но ведь кто-то остался. Чем они занимаются?
— Кто может, работает в школе, в больнице или в магазинах, а так старики одни остались, которым деваться некуда.
— Почему ты не уедешь?
— Некуда.
— А как же я?
— На тебя надежды никакой. Ты все время колесишь по своим заграницам. Тем более хахаль твой с тобой все время таскается.
— Почему ты так ненавидишь Олега?
— Кровопийца он, таскается везде и деньги твои тратит.
— Это наши общие деньги, он мой агент.
— Агент вражеской разведки?
— Мама.
— Ладно, шучу. Что он делает твой агент?
— Он ищет мне работу, помогает с организацией.
— Тоже работа для мужика, сел бабе на шею, живет за ее счет, она пашет, как лошадь, ребенка ему родила, еще и в ЗАГС не тащит. Мечта, а не мужчина.
— Мама, ты ничего не понимаешь. Все совсем не так, как ты описываешь. Олег очень много работает, он заботится о нас, без него мне было бы очень тяжело. А что касается наших отношений, то нам хорошо вместе и без официальной регистрации.
— Это черти что, а не отношения. Твой отец сначала женился на мне, а потом уже ты родилась, и знаешь, сколько мы прожили, тридцать пять лет, и очень хорошо. А твой кобель, как только перестанешь танцевать, а это скоро произойдет, сразу переметнется к другой такой же дуре, как ты, и останешься без мужика, без денег, с больным ребенком в придачу.
— Мама, что ты такое говоришь. Только благодаря Олегу я уехала за границу и сделала успешную карьеру. Да если бы не он…
— Ладно, — прервала ее мать, — живи со своим кровопийцей, как знаешь, только все равно будет так, как я сказала.
Они замолчали и пошли дальше. Митя заметно устал, и поэтому Лена вновь взяла его на руки.
— Ты тоже, когда родилась, хиленькая была, — произнесла мать, несколько раз взглянув на Митю. — Врач говорил, что не выживешь. Отец похлопотал, чтобы нас в областной центр определить. Там врачи очень хорошие оказались, они тебя на ноги поставили, посоветовали в гимнастику отдать, чтобы тельце укрепить. А тут как раз армянка Рита к нам приехала из Москвы. У нее муж большим человеком в городе был, она ему двух сыновей родила, а потом, когда те подросли, открыла балетный кружок в доме культуры. Много детишек ходило к ней заниматься, тебе тоже очень нравилось. Вот уж не думала я никогда, что ты балериной станешь.
— А что с нашим домом культуры, — перебила ее Лена.
— Стоит, как после бомбежки. Всю розовую краску смыло давно, или сама облетела. Его открывают, только когда выборы проходят. Ничего не осталось, одна Ритка за него боролась, хотела сохранить свой класс, помнишь, с большими зеркалами. Когда власти не стало, все растащили, а зеркала в первую очередь.
— Жалко. У нас класс такой хороший был, очень уютный. Он иногда снится мне по ночам. А что Рита Николаевна? Как она жила последние годы?
— Как все, выживала. Вроде занималась, приводили к ней каких-то детей. Мы с ней больно не общались, очень уж зла я была на нее за то, что подбила тебя на побег.
— Мама, ты не права. Рита Николаевна была ни при чем. Я сама решила уехать, я хотела учиться, танцевать, а здесь ничего не было.
— Мы отправляли тебя учиться в педагогический, а ты, задрав штаны, в свое хореографическое училище побежала.
— Я с детства мечтала быть балериной, но вы были против, говорили, что все это так, глупости одни.
— Что за профессия такая ноги задирать, мы с отцом хотели для тебя достойного будущего.
— Будущего? Вы хотели, чтобы я стала учителем и вернулась в наш город. И что бы я здесь делала? А так я — известная балерина, у меня хороший заработок, успех, поклонники, меня приглашают известные люди. А здесь, что ждало меня здесь? Такая же серая и унылая жизнь, как у вас с отцом?
— Замолчи, — оборвала ее мать, — не смей осуждать нас с отцом, мы прожили нашу жизнь достойно.
— Мама, неужели ты была счастлива здесь, ведь ты же ничего не видела кроме своей работы и дома. Вы с отцом выезжали из города всего один раз, когда вам дали путевку в Крым. Как можно было не сойти с ума, прожив всю жизнь в одном месте.
— Мы никогда не думали об этом. Мы честно жили и трудились, это ты в своих театрах понабралась подобной ерунды.
— Мама, с тобой всегда было трудно спорить, ты никого не слышишь. Помнишь, к нам приезжал столичный оркестр с концертом, они играли изумительно, а ты сказала, что наш самодеятельный оркестр гораздо лучше. Мама, как можно было так сказать.
— Я всегда говорю так, как есть, — отрезала мать.
И снова две женщины зашагали в гробовом молчании. Митя, уютно устроившись на плече Лены, тихо посапывал.
— Ты не устала еще таскать его? — поинтересовалась мать, взглянув на Митю. — Может помочь.
— Не надо, — буркнула Лена и крепко сжала сына.
Вероятнее всего они бы продолжили молчать всю оставшуюся дорогу, если бы на их пути не встала полуразвалившаяся бетонная стена, за которой скрывались развалины большого кирпичного здания, на земле валялось много битого кирпича, осколки стекол и фрагменты колючей проволоки.
— Что это? — с тревогой спросила Лена, указывая на разрушенное здание. — Помню, в детстве нам запрещали даже приближаться к этому месту, здесь повсюду была ограда.
— Эти здания принадлежали НИИ, по всей видимости, здесь были лаборатории или что-то еще. Когда НИИ закрыли, все растащили. Сама знаешь, какой народ у нас вороватый, все, что можно и нельзя, вынесли.
— Но ведь это опасно, здесь, наверно, радиация.
— Если бы можно было украсть радиацию, и ее бы утащили.
Лена поморщилась и заторопилась прочь от этого странного места.
Когда Лена с матерью подходили к подъезду, им навстречу вышел сосед Анатолий. Ансамбль из серого заплатанного пиджака, надетого поверх майки-тельняшки, старых трико и шерстяной кепки удивительным образом гармонировал с его несвежим красным лицом и опухшими веками.
— Добрый день, Елена Ивановна, — протянул он, демонстративно кланяясь.
— Пошел вон, — огрызнулась мать, — нет у меня денег.
— Ну, что же вы, окажите помощь страдающей душе.
— Иди отсюда, алкаш, — мать отпихнула его, освобождая дорогу.
— Попрошу без оскорблений. Мое питие — это философия, это протест против серой унылой жизни.
— А двадцать лет назад ты говорил, что это протест против системы.
— Ну так времена меняются и геополитическая обстановка. Ну хотя бы вы, прелестная барышня, — он бросился к Лене, — окажите помощь бывшему советскому интеллигенту.
— Не давай ничего этому пропойце, — пригрозила мать и потащила Лену в подъезд.
— Вот из-за такого равнодушия и гибнет всякий талант, — кричал Анатолий им вслед.
— Кто это? — спросила Лена, едва они вошли в подъезд.
— Сосед Анатолий. Нормальный был мужик, работал с отцом, а потом НИИ закрыли, работы не стало, он и запил, а когда жена ушла, совсем опустился. Жалко, погиб человек из-за пьянки.
Войдя в квартиру, они обнаружили Олега, пытающегося всевозможными способами заставить работать старенький черно-белый телевизор.
— Какой-то у вас каменный век, мамаша, — протянул он, увидев вошедших женщин, — интернет не ловит, телевизор не работает, даже горячей воды нет.
— У нас горячая вода с электричеством вместе с советской властью кончилась, — проворчала мать и отправилась на кухню.
Оттуда было слышно, как Лена с Олегом что-то оживленно обсуждают, затем голоса стихли, и Лена вошла на кухню.
— Тебе помочь? — спросила она, закатывая рукава блузки.
— Не надо, — ответила мать, — ты не умеешь ничего.
— Я неплохо готовлю, только редко, когда у нас бывают гости.
— Вчерашний борщ есть, греть вам?
— Я сама разогрею.
— Не надо. Когда вы уедете? — резко перевела разговор мать.
Лена даже вздрогнула от неожиданности.
— Завтра утром. Митя устал, ему нужно отдохнуть.
— С чего он устал-то. Сопел, как суслик, весь день.
— Мама, пусть отдохнет, нам еще долгая дорога домой предстоит. Знаешь, как утомительны постоянные перелеты.
— Не знаю. Я летала на самолете один раз в жизни в Ялту. Путевку нам дали в июле, жара такая стояла, что на улицу не выйдешь. Лучше бы дома остались.
Мать вынула из старого пузатого холодильника кастрюлю с борщом и поставила на плиту разогреваться. Лена достала посуду и стала накрывать на стол.
— Удивительно, мир так быстро меняется, — произнесла Лена, рассматривая старую посуду, — а здесь все по-прежнему. Я не видела ни одной вещи, которой бы не знала.
— Денег нет на новое, — отрезала мать. — Все еще годное в хозяйстве, раньше ведь на совесть делали.
— Мама, у тебя борщ кипит, — указала Лена на прыгающую крышку кастрюли.
— Ну тогда зови всех обедать.
Гости молча уселись за стол.
— Да, отменный у вас супец, мамаша, — сказал Олег, пытаясь почерпнуть ложкой остатки борща. — Как же я люблю простую домашнюю пищу. Можно мне добавки?
— Хватит с тебя, — стальным голосом ответила мать. — У нас тунеядцев не кормят.
— Простите, мамаша, — возмутился Олег. — Давайте проясним ситуацию: по какой это причине вы сделали для себя вывод, что я тунеядец.
— Потому что сидишь на шее у жены, денежками ее распоряжаешься.
— У вас какие-то устаревшие представления: если человек не стоит у станка, а занимается какой-либо иной деятельностью, то он сразу для вас становится человеком второго сорта, так что ли?
— Ты для меня не то, что второго сорта, а вообще бессортица. Будь ты грушей или сливой, я бы даже трогать не стала, оставила бы гнить на ветке.
— Знаете, мамаша, — тут он вышел из-за стола и начал нервно ходить по кухне, — ваши метафоры очень обидны для меня. Я давно заметил, что вы меня явно недолюбливаете, только вот пока не понял причины такого отношения. А теперь, кажется, начинаю догадываться. Очевидно, вы считаете, что я такой негодяй сломал жизнь вашей дочери или каким-то образом ее порчу. Так знайте, всем, чего добилась Лена, она обязана только мне. Это я вывез ее за границу, я, не смыкая глаз, ищу ей новые контракты в лучших театрах Европы.
— А ты знаешь, сколько я не спала ночей, — вступила в словесный поединок мать, — чтобы поставить ее на ноги, чтобы дать ей образование, профессию.
— Давайте не подменять факты. Я достаточно осведомлен о вашем отношении к Лениной профессии. Я нашел ее молоденькой студенткой, которая вынуждена была выживать на нищенскую стипендию, и которой было отказано от дома, потому что она осмелилась ослушаться своих родителей и уехала за мечтой, а не осталась тухнуть с вами. И я не вижу никакой вашей заслуги в Ленином успехе.
— Хватит, — перебила его мать и ударила ложкой по столу. — Убирайся отсюда, чтобы духа твоего здесь не было, негодяй.
— Дорогая, ты слышала, — обратился он к Лене, — меня уже гонят отсюда.
Лена, до сей поры сохранявшая нейтралитет, наконец заговорила:
— Тебе, правда, лучше уйти.
— Что? — удивился Олег, — ты с ней заодно? Ну ладно, знаешь ли, я только ради тебя потащился в эту чертову глушь.
— Уезжай, — спокойно повторила Лена. — Мы с Митей сами доберемся.
— Знаете, не велика честь оставаться в этом доме, — саркастически выдавил из себя Олег и спешно отправился собирать вещи.
Всего через каких-нибудь десять минут он ушел, и только удаляющийся треск чемоданного колесика напоминал о его присутствии.
— Почему ты разрешила его выгнать? — спросила мать, собирая грязную посуду.
— Потому что с тобой бесполезно спорить. Я знала, что этим все закончится.
— Не боишься, что он не вернется?
— Он всегда возвращается.
Лена встала из-за стола и отправилась в комнату.
Поздний обед постепенно перетек в несостоявшийся ужин. Вскоре черные тучи плотно сомкнули свой строй и принесли вечерний сумрак, а затем и ночь.
Лена сидела на расправленном диване, обняв колени и прислонившись к холодной стене, рядом мирно спал Митя, изредка ворочаясь и посапывая.
— Стена холодная, подложи что-нибудь, а то простынешь, — прошептала мать, заглянув в зал.
— Мама, посиди со мной, — ответила Лена. — Помнишь, как в детстве, ты сидела со мной и читала сказки.
— Митька умаялся что ли, — сказала мать и села на край дивана. — Вон сопит как.
— Мама, почему ты так сильно изменилась, ведь ты же была совершенно иной: веселой, доброй, гостеприимной. Помнишь, в детстве мы все время гуляли по выходным, а зимой ходили на каток или катались на санках с горки, а еще у тебя была белая меховая шапка, я любила мерить ее перед зеркалом. На праздники у нас всегда было много гостей, они шутили, танцевали, пели песни под гитару. Почему все это закончилось? Почему все мы стали хуже?
— Это жизнь изменилась и переломала нас всех.
— Разве только жизнь виновата, а не мы сами.
— Тебе легко говорить: в твоем детстве город снабжали всем необходимым, во всей стране не было того, что привозили нам. А потом все стало постепенно хиреть: прилавки пустели, цены росли, зарплату не платили, пришлось учиться выживать, а не жить.
— Мама, ты, наверное, думаешь, что мне в жизни все само свалилось на голову. Это не так. Когда я приехала поступать в хореографическое училище, думаешь, только меня все и ждали. Нет. Я была слабее всех, меня взяли на курс младше из-за слабой хореографической подготовки. Я жила в общежитии на маленькую стипендию. И знаешь, мне было все равно. Я занималась любимым делом, я хотела чего-то добиться в жизни. А потом появился Олег. Он тоже приехал из провинции, быстро поднялся. Он привел меня в театр, а через два года мы уехали за границу, жили сначала в Париже, потом в Берлине, а теперь в Вене. Он сделал из меня звезду. И я очень благодарна ему за это. Когда я забеременела, он требовал, чтобы я избавилась от ребенка, он боялся, что это повредит моей карьере. Но я отказалась, и тогда он ушел. Когда я родила Митю, врачи сразу сказали, что он особенный. Олег очень испугался, что про него подумают, будто он бросил женщину с больным ребенком, он вернулся, нашел врачей, няню, а через два месяца я уже выступала на сцене. Мне скоро тридцать пять — это критический возраст для балерины, после начнется постепенный закат карьеры. Я стану ему не нужна, может быть он не бросит меня ради Мити.
— Если хочешь, оставайся. Проживем как-нибудь и без этого упыря. Митьку сами поднимем.
— Нет, мама, это невозможно. Я должна вернуться и танцевать, сколько смогу. Я все время думаю, почему у меня Митя такой, а теперь понимаю, может, это радиация виновата.
— Дура, это ты сама виновата, образ жизни твой неправильный и отец сволочь.
— Мама.
— Все, хватит, спать ложись.
Мать поднялась с дивана и тяжело зашаркала в свою комнату. Лена забралась под одеяло и легла рядом с крепко спящим сыном.
Утром Лену разбудили голоса, доносящиеся из коридора.
— Кто это был? — спросила она у матери, когда та закрыла дверь.
— Соседка тетя Нина, — ответила мать, показавшись в дверном проеме. — Мать твоей подружки Наташки. Помнишь, в балетный кружок вы еще вместе ходили.
— Конечно помню, Наташа была моей лучшей подругой. Почему ты сказала, что тетя Нина до сих пор живет здесь, я бы проведала ее.
— Конечно, они вместе с Наташкой так и живут.
— И Наташа здесь? Она никуда не уехала?
— Куда ей ехать-то? Уезжала уже, да вернулась не одна, а с животом. Привезла матери подарочек. Теперь работает санитаркой в больнице. Только с ночи вернулась. Если хочешь, еще успеешь зайти, они тебя приглашали.
— Конечно, зайду.
Лена поднялась с кровати, быстро привела себя в подарок и, отказавшись от завтрака, вышла из квартиры. На лестничной площадке она столкнулась с женщиной.
— Ленка, ты что ли? — низким грудным голосом спросила женщина.
— Наташа? — удивленно воскликнула Лена, недоверчиво рассматривая подругу.
Вместо худенькой девчонки с двумя темными смешными хвостиками и черными, как южная ночь, глазами перед ней стояла расплывшаяся и подурневшая женщина с отекшим лицом и заметной проседью.
— Ну что, не узнала? — громко рассмеялась Наташа. — А ты совсем не изменилась, такая же стройная, красивая. Забыла нас совсем, не приезжаешь, не звонишь. А тут мама говорит, что видела тебя из окна. Я как с работы вернулась, сразу к вам.
— Что в дверях стоите, заходите, — послышался голос матери.
Подруги зашли в квартиру и расположились за столом на кухне.
— Вам что-нибудь положить? — спросила мать, занимаясь своими делами.
— Ничего не надо, — ответила Лена.
— Это тебе не надо, а человек с работы пришел только. Положить тебе овсянки, Наташ?
Наташа согласилась и принялась уплетать полную тарелку каши.
— Ну давай рассказывай, как ты живешь, — сказала Наташа, остужая ложку с горячей кашей. — Танцуешь еще?
— Да, танцую, — ответила Лена. — Довольно успешно. А ты бросила танцы?
— Давно уже. Мы ведь с тобой вместе поступать поехали, тебя взяли, а меня нет. Я пошла в медицинское училище, там встретила человека, забеременела, он бросил меня. Жизнь была сложной, одной с ребенком никуда, пришлось домой вернуться. Без образования, без мужа, с ребенком — вот вся моя жизнь.
Тут в кухню, покачиваясь, вошел заспанный Митя.
— Это твой? — воскликнула Наташа. — Какой хороший, на маму похож, прям одно лицо. Как зовут это чудо?
— Митя, — ответила Лена и взяла сына на руки.
— Что-то он плохо у тебя ест, — продолжила Наташа, наблюдая, как Митя ковыряет ложкой кашу.
— Мы с ним не завтракаем, — ответила Лена, отодвигая тарелку.
— Везет, а у меня Темка метет все, как теленок, не прокормишь. Что поделать, растущий организм, двенадцать лет недавно стукнуло. А твой маленький совсем, ест пока, как птенчик. Слушай, у меня Темка просился гулять, может, отпустишь своего тоже, пусть погуляют, пока погода не испортилась.
— Нет, он маленький еще, я его одного не отпускаю.
— Так он не один пойдет, — вмешалась мать, — Темка — хороший парень, присмотрит. Оторви его от своей груди уже. Погуляют во дворе часик, что с ним случится.
Лена заколебалась, но уже через полчаса с тревогой наблюдала из окна, как долговязый подросток осторожно качал ее сына на красной облезлой качели.
— Ладно, хватит сторожить, — окликнула ее Наташа, — ничего с твоим Митькой не случится. Сядь, давай еще поболтаем, раз уж встретились.
Лена обернулась и неспешно села за стол.
— Да, конечно, давай поболтаем. О чем?
— Слушай, расскажи про жизнь заграничную.
— Обычная жизнь, зимой в Вене тоже бывает снег, правда нет таких морозов. Еще там очень чисто и уютно.
— А поклонников у тебя много?
— Много.
— И что дарят?
— Цветы, подарки.
— О, а муж не ревнует?
— Нет, что ты. Это же просто так.
— Счастливая же ты Ленка: и семья, и работа любимая, и живешь в таком красивом месте.
Снова повисла тишина. Подруги искали какую-либо тему для беседы, чтобы заполнить неловкую паузу, но не находили ничего общего.
Чтобы избавиться от смущения, Лена встала и снова подошла к окну.
— Где они? Я их не вижу, — закричала она, прижимаясь к стеклу.
— Не переживай ты так, может, за дом пошли, — пыталась успокоить ее Наташа.
— Нет, с ним точно что-нибудь случилось, я чувствую.
Лена в замешательстве схватилась за голову и выбежала из квартиры. Как сумасшедшая, вылетела она на улицу, где столкнулась с запыхавшимся Темкой.
— Где? Где он? — завопила она, тряся подростка за плечи.
— Мы с пацанами к развалинам пошли, — замямлил испуганный Темка. — Он за нами увязался. Потом мы лазить стали, а он отстал и потерялся. Мы его искали, но не нашли.
— Где это?
— Там, — подросток махнул рукой в сторону бывших лабораторий.
Лена вскрикнула и, оттолкнув Темку, бросилась в ту сторону. Вслед за ней на улицу выбежала мать, она бегло обменялась с Темкой парой фраз и бросилась за дочерью. Спустя четверть часа они оказались внутри заброшенных корпусов.
— Митя, Митя, — по очереди кричали то Лена, то мать. Но в ответ слышали только хруст битого стекла и бетона под ногами. — Митя, Митя, — снова поочередно кричали испуганные женщины, но ответа не было.
— Митенька, сыночек мой, — завопила Лена и припала к холодной полуразрушенной стене.
Затем резко отпрянула, внимательно прислушиваясь к чужому постукиванию где-то рядом. Она резко рванулась с места и, перескакивая через горы мусора, ворвалась в соседнее помещение. Там, как ни в чем не бывало, сидел Митя и рисовал желтым мелом солнце на обугленной доске.
— Митенька, — крикнула Лена и бросилась к сыну.
Она крепко сжала мальчика в своих объятьях, словно боялась, что он может исчезнуть. Митя же безучастно позволял ей душить себя в объятьях.
— Митя, — воскликнула вбежавшая мать и бросилась к внуку.
— Нет, не трогай его, — закричала Лена. — Не подходи к нему. Это все ты виновата. Ты ненавидишь его так же, как и меня.
— Лена, что ты говоришь, — сдавленным хриплым голосом ответила мать. — Как ты можешь. Это же я прислала тебе письмо. Отец очень хотел тебя увидеть, но не успел. Я знала, что если ты приедешь, то только ради отца. Неужели ты так ненавидела нас с отцом, что за столько лет ни разу не приехала.
— Я думала, вы не примите меня, — уже спокойно ответила Лена.
— Мы ждали тебя, мы верили, что ты вернешься. Да, я была очень зла на тебя за то, что ты ослушалась нас, но отец всегда говорил, что нужно простить. И я простила тебя, теперь и ты прости меня. Хочешь, я поеду с тобой, буду жить с вами, нянчиться с Митькой.
— Нет, мама, я тоже очень хотела увидеть тебя, но больше не хочу. Я поняла, что этот город мертв, и ты умираешь вместе с ним. Я больше никогда не вернусь в этот город. Никогда.
К обеду пошел дождь. И только звук удаляющихся шагов нарушал мирный шум падающих капель.
Мать стояла у окна, молча наблюдая, как дочь вместе с сыном на руках все дальше удаляется от нее. На миг ей показалось, что мальчик посмотрел в ее сторону и слегка помахал рукой. Она тоже помахала ему рукой.
На ступеньках подъезда, спасаясь от дождя, молча курил Анатолий.
— Какую страну просрали, — мрачно изрек он, делая очередную затяжку.
А на небе, словно бетонные плиты, пролетали серые облака и тяжелым дождевым потоком опускались на землю.