В нашей палате разместилось четверо пациентов. С моей точки зрения, это вполне добропорядочные и уважаемые люди, которых незаслуженно определили в психиатрическую клинику. Да и сам я попал в это учреждение совершенно по глупости. Меня подвела моя одержимая страсть к поездам, к убаюкивающему перестуку колёс на рельсовых стыках. А всё началось, казалось бы, с пустяка.
Около года назад после успешного окончания железнодорожного техникума и безуспешных, многократных попыток устроиться на работу по выбранной мной специальности, я с горем пополам всё же поступил на службу в своё родное железнодорожное агентство, но уже только в качестве бортпроводника поездов дальнего следования.
Нельзя сказать, что наш небольшой город славился какими-то особыми достопримечательностями или историческими событиями, но одно обстоятельство, безусловно, выделяло его из других, точно таких же российских городов. Несмотря на небольшое народонаселение нашего города, он имел достаточно большой железнодорожный вокзал, с которого ежедневно отправлялись поезда в различные регионы России.
Я сидел в кабинете заместителя начальника вокзала и с нескрываемым волнением слушал его последние наставления перед началом моей трудовой деятельности:
— Ну, что ж, Егор Иванович, мы рады, что вы вливаетесь в наш дружный коллектив, и должен вам заметить, что вы нисколько не разочаруетесь в предоставленной вам работе. Вы не должны обижаться на нас, что мы сразу же не определили вас на место выбранной вами специальности. Знаете, сейчас очень трудно всем угодить, да и каждый наш работник, понимая то непростое время, в котором мы все варимся, держится зубами за своё место.
— Да я всё понимаю, Степан Митрофанович, — осторожно отвечаю я, — конечно, трудно сразу же рассчитывать на какое-то элитное место в вашем ведомстве. Вы ведь меня ещё совсем не знаете и абсолютно не уверены в моих возможностях и талантах.
— Кстати, Егор Иванович, и это тоже. Но каждому из моих работников я предоставляю шанс показать себя с наилучшей стороны, после чего речь уже может идти совершенно о другом качестве для них. Вас, Егор Иванович, это тоже касается. Давайте дерзайте, проявляйте себя в самых лучших ваших началах, и результат не замедлит сказаться. Если всё пойдёт как надо, то уже через небольшой срок вы сможете работать по своей основной специальности. А пока извольте потрудиться, как говорится, на черновой работе, которая и позволит вам выработать те особенные черты характера для успешного продвижения по служебной лестнице. Так вот, я и говорю, Егор Иванович, что у нас не укомплектован один состав северного направления, где требуются крепкие и мужественные парни, — вставая из-за стола и закуривая сигарету, строго заметил заместитель начальника вокзала. — А вы, я вижу, паренёк крепкого телосложения, да и за словом в карман не полезете.
«Интересно, — как-то сразу насторожился я, — кого это он подразумевает под мужественными людьми».
— Ну, что же вы молчите, Егор Иванович, — заулыбался начальник, или вы уже передумали у нас работать?
Я смотрел на этого уже пожилого мужчину в мундире железнодорожного служащего и не смел ему ничего возразить, прекрасно понимая, что за этим последует.
— Итак, молодой человек, ваше молчание будем расценивать как согласие, — туша сигарету о край пепельницы и пожимая мне руку, резюмировал Степан Митрофанович.
— Когда можно приступать к работе, — преданно глядя в глаза начальнику, скромно поинтересовался я.
— Вчера, дорогой мой, вчера надо было уже приступать, — засмеялся Степан Митрофанович. — Значит, завтра же зайдите во второе депо к Ивану Андреевичу, и там уж он вас определит на конкретное место в железнодорожном составе.
— Простите, Степан Митрофанович, а какую должность занимает Иван Андреевич, — неназойливо поинтересовался я.
— Иван Андреевич — бригадир поезда, — быстро ответил начальник, — и советую вам, молодой человек, особо не вступать с ним в различного рода пререкания. За плечами этого человека не один год работы на железных дорогах нашей необъятной Родины, и вы должны прислушиваться к каждому его слову.
— Конечно, Степан Митрофанович, — с жаром заговорил я, — поэтому я и здесь, чтобы принести конкретную пользу вашему славному коллективу.
— Ну, вот и договорились, молодой человек, не смею вас больше задерживать, и думаю, что вы оправдаете наше доверие к вам.
Я, постоянно кланяясь и бормоча благодарные слова, выскочил на улицу.
***
В палату вошёл наш лечащий врач и, смерив всех присутствующих оценивающим взглядом, сразу же обратился ко мне:
— Ну что, Егор Иванович, вы уже достаточно долго гостите в нашем учреждении, а посему я предлагаю вам завтра же поприсутствовать на заседании нашего врачебного совета, где мы и решим вашу дальнейшую судьбу. Что вы на это скажете? — слегка похлопав меня по плечу и дружелюбно заглянув мне в глаза, поинтересовался врач. — Я полагаю, что ваши страхи по поводу неудовлетворительного состояния российских железных дорог уже давно канули в прошлое, или вы всё-таки придерживаетесь своего прежнего мнения на этот счёт.
— Вот как раз на вашем врачебном совете я и доложу о своих новых мыслях и планах на улучшение обслуживания пассажиров на железных дорогах, — твёрдо глядя врачу в глаза, убеждённо заговорил я.
— Ну и хорошо, дорогой мой, — нисколько не смутившись, быстро ответил врач. — Мы, безусловно, учтём ваши ценные замечания и передадим их в надлежащие инстанции.
Врач ещё какое-то время занимался другими пациентами в нашей палате, но, видимо, окончательно убедившись в безусловном здоровье каждого из нас, спокойно удалился в ординаторскую.
На следующий день в сопровождении двух здоровенных санитаров меня привели в большую светлую комнату с решётками на окнах. За небольшим столом сидели три человека в белых халатах и о чём-то тихо переговаривались между собой. Увидев меня, один из них жестом руки предложил мне присесть на привинченный к полу табурет.
— Проходите, Егор Иванович, присаживайтесь. Сегодня мы с вами немного побеседуем на интересующую вас тему и примем окончательное решение в отношении вашего статуса в нашем учреждении. Итак, Егор Иванович, что вы можете нам сказать по этому поводу? Вероятно, в вашем сознании произошла какая-то ломка и переоценка всего того, что так занимало вас ещё совсем недавно.
— Должен вам заметить, господа, — с большим чувством начал говорить я, — что свои взгляды на эту проблему я не собираюсь переоценивать или менять. И вообще, по какому праву вы на протяжении столь длительного времени держите меня в психушке. Я совершенно здоровый человек и требую немедленного своего освобождения.
— Вы не кипятитесь, молодой человек, а вначале спокойно выслушайте меня, — снимая с носа золотые очки, спокойно проговорил председатель врачебной комиссии. — Ну, с какой стати, дорогой вы мой, нам считать вас совершенно здоровым человеком, если вы совсем недавно утверждали, что весь железнодорожный парк, все железнодорожные составы в самые короткие сроки можно перевести на колёсные автомобильные шасси. Но это ваше заявление ещё как-то можно было бы понять и оценить с точки зрения снижения шума на железных дорогах и экономии страной металла. Но вот другое ваше заявление совершенно ставит нас в тупик.
— И что же вас так смущает во втором моём утверждении, — весь напрягся я.
— Да вот, молодой человек, ваши товарищи по работе утверждают, что вы развернули в вашем железнодорожном составе активную агитацию за значительное сокращение обслуживающего персонала в пассажирских вагонах и активного перевода в скором времени всех пассажиров на полное самообслуживание.
— Ну да, я и сейчас не отрицаю этого, — гордо взглянув на председателя комиссии, ответил я. — Неужели вы не понимаете, что в настоящее время железная дорога представляет из себя сгусток самых гнусных пороков и махинаций, с которыми уже давно пора кончать. Мы не имеем права плодить в нашей стране махинаторов, преступников и бюрократов. Необходимы срочные меры по наведению порядка в этой отрасли народного хозяйства страны. Между прочим, господа, только один я знаю, как это быстро и эффективно можно сделать.
Председатель комиссии, выразительно посмотрев на своих сотрудников, вновь обратился ко мне:
— Ваша позиция, Егор Иванович, нам понятна, и мне со своими коллегами необходимо время, чтобы осмыслить и обсудить всё то, что вы нам только что доложили. Должен сказать, что ваши доводы в пользу ликвидации на нашем транспорте махинаторов и преступников вовсе не лишены здравого смысла. Но, вот кое-в чём я с вами всё же не согласен. Вы пока свободны до окончательного решения врачебной комиссии.
Врач рукой сделал знак санитарам, которые моментально грубо, взяв меня под руки, вывели в больничный коридор.
— Ну, что, коллеги, — обратился председатель комиссии к своим ассистентам, — на мой взгляд, картина совершенно ясная. Имеет место ярко выраженная шизофрения с маниакальным стремлением в одночасье решить все проблемы железных дорог. В моей практике, господа, это уже второй случай и наша с вами задача, коллеги, в кратчайшие сроки поставить этого субъекта на ноги.
***
Я достаточно быстро прижился на работе и принялся с утроенным упорством приводить в порядок вверенный мне купейный вагон. Надо сказать, что бригадир нашего поезда Иван Андреевич предоставил в моё распоряжение не самый новый и технически оснащённый вагон. Конечно, я прекрасно понимал, что воркутинское направление как раз и определяло то состояние вагонного парка. Но, засучив рукава, я лихорадочно взялся за дело, и уже через три недели мой вагон завидно отличался от других своей внешней отделкой и внутренним идеальным содержанием. Кстати говоря, северная линия на Воркуту действительно требовала от всех работников нашего поезда неимоверных усилий по обеспечению нормальных бытовых условий в вагонах. На моём счету уже было десять ходок в этот отдалённый шахтёрский городок, и поэтому я мог с лёгким сердцем сказать, что-то уже определённо сложилось в моей судьбе и работе.
И вот сегодня, сидя в своём служебном купе вместе с бригадиром поезда, я угощал своего наставника виски.
— Слышь, Егор, — уже почти заплетающимся языком заговорил бригадир, — и как это у тебя всё так ладится и получается. Вроде ты у нас как без году неделя, а туда же, выбился уже в передовики.
— Да брось ты, Андреич, — с усмешкой в голосе ответил я, — это пока малая часть того, что предстоит нам с тобой сделать на нашей северной ветке.
— Так я уже, Егор, вполне наслышан о твоих грандиозных проектах на российской железной дороге. Многое из того, о чем ты говоришь, ещё как-то укладывается в моей голове, но некоторые твои заявления меня несколько настораживают.
— А, это ты насчёт переоснащения наших вагонов под автомобильные шасси. Нет, ты только представь себе, Андреич, сколько страна сэкономит металла, да и потом поезда на этом шасси понесут своих пассажиров почти бесшумно.
— Ну, это ты, брат, что-то совсем загнул с автопокрышками, — недовольно глядя на своего ученика, строго заметил бригадир.
— Да нет, Андреич, ничего я не загнул. Всё это можно очень быстро осуществить, но нужна железная воля и желание вышестоящих органов, нужен первый толчок, и всё пойдёт как по маслу!
Бригадир налил себе ещё виски и открыл баночку с красной икрой.
— Ты не обижайся, Егор, но среди нашего народа уже зреет недовольство от твоих планов и организационных мероприятий. Вот недавно мне Тамарка из соседнего вагона жаловалась на тебя, что ты, якобы, подбивал её написать письмо в Министерство железнодорожного транспорта о ликвидации купейных вагонов как таковых и оставить для пассажиров только плацкарт. Но ведь это же, Егор, полный бред. Зачем же лишать пассажиров нормального комфортного отдыха за время их столь длительного путешествия? Кстати, Егор, Тамарка к тебе неровно дышит и уже строит какие-то планы, ну ты понимаешь, о чём я говорю.
— Это меня, Андреич, пока совсем не волнует. А вот в отношении купейных вагонов я тебе скажу только одно, это рассадник пороков и преступлений. А вот в плацкартном вагоне все будут на виду, да и легко дышится. Короче говоря, я уже разослал во многие железнодорожные инстанции свои проекты по усовершенствованию нашей с тобой службы, да и вообще всей российской железной дороги.
— Егор, сынок, пойми ты меня правильно, — залпом выпивая стакан с виски, горячо заговорил бригадир. — Ты сам не понимаешь, что творишь, ты подрываешь сами устои и давно сложившиеся традиции нашей службы. Ну, скажи, какого чёрта ты ратуешь за полное самообслуживание пассажиров за время их путешествия. Иными словами, ты хочешь нас всех лишить дополнительного заработка, который и так составляет мизерную сумму.
В служебное купе Егора кто-то постучал.
— Это кого ещё чёрт принёс? — недовольно проворчал бригадир, открывая замок двери. — Господи, да это же сама Томочка к нам пожаловала на чаёк.
Честно говоря, у меня уже не было никакого желания общаться с этой вульгарной девицей, но бригадир уже опередил меня, схватив девицу за руку и втащив её в купе.
— Ну, что, друзья мои, — как-то сразу засуетился бригадир, — я вынужден вас покинуть. Дружба — дружбой, а служба — службой, через два часа на горизонте уже покажется Воркута, а у меня ещё масса дел. Вы здесь поворкуйте маленько, а я уж с вашего позволенья побегу по своим делам.
Бригадир, галантно раскланявшись, задвинул за собой дверь купе.
«Так, — мысленно констатировал я, — теперь придётся с этой распущенной девицей коротать оставшееся время до Воркуты».
— Привет, Тома, — вымученно улыбнувшись, приветствовал я проводницу. — Давай проходи, раз уж пришла. Может быть, чайку или чего покрепче желаешь?
— Егор Иванович, ну ты у нас совсем забурел, — засмеялась проводница, обнажая жемчужные зубки, — пьешь виски и закусываешь красной икоркой.
— Да вот, Тома, иногда хочется расслабиться, отвлечься от мыслей злых тиранов, — улыбнулся в ответ я, наливая проводнице виски. — Ну, рассказывай, подруга, как у тебя обстоят дела, чем порадуешь.
— Ой, Егорушка, ты знаешь, мне как всегда не везёт. Представляешь, еду уже вторые сутки и совершенно пустая. Контингент моих пассажиров оставляет желать лучшего. В трёх купе везу бригаду шахтёров-работяг, в остальных купе разместилась концертная бригада из областной филармонии. Боже мой, как они мне все надоели. Работяги постоянно квасят горькую, а филармонисты всю дорогу трезвонят на своих инструментах. Корче говоря, Егорушка, я в этом рейсе в полном пролёте.
— Твои проблемы, Тома, мне понятны, но ты должна раз и навсегда уяснить себе одну истину, что не хлебом единым сыт человек.
«Ну вот, опять этот придурок завёлся, — притворно стреляя в Егора глазками, с тоской в душе подумала Тамара. — Господи, да за что нам такое наказание?» — Ладно, Егорушка, давай сегодня мы не будем никого поучать, а спокойно посидим и порадуемся жизни. Да, кстати, Егор Иванович, когда я шла к вам, то заметила, что у вас сорвана пломба с крана экстренного останова поезда.
— А вот это уже непорядок, — встрепенулся я, доставая из форменной куртки пломбир. — Ты, Тамара, посиди здесь покуда, попей горяченького чайку, а я быстренько слетаю в тамбур и приведу стоп-кран в порядок.
Я схватил с полки пару пломб и выскочил в коридор вагона.
«Так, теперь главное не ошибиться в дозировке снотворного», — доставая из кофточки упаковку с таблетками, с удовлетворением отметила про себя проводница.
Между тем, я быстро добрался до заднего тамбура, не забыв на ходу внимательно осмотреть, на предмет состояния, ковровые дорожки и занавески на окнах.
«Так, так, так, — с гордостью в душе подумал я, — у меня особо не забалуешь, в моём хозяйстве всегда должен быть и будет полный порядок».
И, действительно, на стоп-кране была кем-то сорвана пломба, что вызвало в моей душе негодование и ярость. Быстро восстановив справедливость, я не спеша отправился в обратный путь к своему служебному купе. Открыв дверь, я обнаружил Тамару, лежащей на нижней полке со стаканом виски в руке.
— Ну, Егорушка, а я уж было совсем тебя заждалась. Иди ко мне, дорогой, выпьем на брудершафт.
— Да нет, подружка, пить на брудершафт что-то мне совсем не климатит, а вот за благополучный исход нашего рейса я обязательно выпью, — беря из рук бортпроводницы стакан, спокойно ответил я.
«Какой-то странный вкус виски, — подумал я, вытирая носовым платком губы. — Видимо, сегодня с Андреичем я хватил лишку, потому и мерещится мне всякая дрянь».
— Егорушка, милый, неужели я тебе совсем не нравлюсь, — сверкая на меня глазками, тихо пропела Тамара.
В моей голове, уже прилично затуманенной алкоголем, что-то противно звенело и щёлкало. Как сквозь сон я слышал вкрадчивый голос бортпроводницы:
— Ну, голубчик, чего же ты медлишь, ты мужчина или тряпка, иди ко мне.
Я попытался приподняться с полки, но в тот же момент всё перед моими глазами куда-то поплыло и стало менять свои очертания.
— Чёрт меня дери, — судорожно хватаясь рукой за столик, с грустью в сердце резюмировал я своё состояние.
Дверь в служебное купе моментально открылась, и на пороге нарисовалась фигура бригадира с фотоаппаратом в руках.
— Ну, что, Тома, всё на мази, — осторожно подходя к Егору, поинтересовался бригадир. — Похоже, что наш подопечный готов.
— Конечно, готов, Андреич, — по-военному козырнув бригадиру, засмеялась Тамара. — Ты только смотри особо не переусердствуй со своим цифровиком, а то мне как-то лишний раз в полном неглиже не хочется светиться перед правоохранительными органами. Снимай меня с этим придурком только со спины.
Быстро провернув свои гнусные дела, бригадир с девицей с чувством глубокого удовлетворения разлили себе оставшийся в бутылке виски.
— Андреич, как ты думаешь, эта наша акция против этого идиота сработает на все сто или мы всё же чего-то не учли?
Бригадир, не спеша, опорожнил свой стакан и, небрежно взглянув на бортпроводницу, спокойно заметил:
— На этот счёт ты можешь совершенно не сомневаться. Начальник поезда в курсе наших дел, и уже соответствующие органы в Воркуте оповещены о нашем клиенте, которого сразу же по прибытии поезда упекут в психушку. Слушай, Тамара, я надеюсь, что он не очухается слишком рано, иначе у нас с тобой могут возникнуть проблемы.
Бортпроводница, аккуратно поправив на пышных бёдрах короткую юбку, убеждённо ответила:
— Андреич, всё будет в ажуре, я за этого придурка ручаюсь. Во всяком случае, часа четыре он будет спать как убитый.
— Ну, и хорошо, а то, если провалится наш с тобой план, то полетят не только наши головы, но и головы вполне уважаемых людей, которых уже успел допечь Егор своими проектами и фантазиями.
***
Не знаю, сколько времени я пролежал в глубоком сне, но когда открыл глаза, то к своему изумлению обнаружил себя на койке в больничной палате. Ничего не понимая, я попытался подняться с койки, но плотные кожаные ремни вокруг моих ног и рук не позволили мне этого сделать.
— Эй, кто-нибудь, — во всё горло заорал я, — немедленно развяжите меня. Какого дьявола меня приковали к этой больничной койке?
Дверь в палату открылась, и я увидел на пороге пожилого мужчину в белом халате. Мужчина, не спеша, подошёл ко мне, держа в руке одноразовый шприц.
— Послушайте, любезный, — вежливо обратился я к мужчине, — что вы собираетесь делать? И вообще, объясните мне, что происходит, — сильно нервничая, задёргался я на койке.
Мужчина в белом халате, ничего не говоря, аккуратно протерев мою руку ватным тампоном, с каким-то нечеловеческим наслаждением всадил мне приличную дозу какой-то жидкости. Перед моими глазами сразу же запрыгали яркие блики и разноцветные зайчики, и, уже почти теряя сознание, я услышал ободряющий голос санитара:
— Ничего, ничего, сынок, мы тебя обязательно вылечим. И не таких буйных мы в самые короткие сроки ставили на ноги…