Год назад исполнилось 250 лет со дня рождения Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, «самой знаменитой бабушки в русской литературе».
«Жалко бабушку — он её ни во что не жалеет. Несчастная, многострадальная. При свидании всё расскажу. И ежели бы не бабушка, давно бы пропал…»
«И что ещё несносно — что в его делах замешает других, ни об чем не думает, только об себе, и об себе неблагоразумно. Никого к нему не пускают, только одну бабушку позволили, и она таскается к нему, и он кричит на неё, а она всегда скажет — желчь у Миши в волнении».
Из писем Елизаветы Верещагиной дочери Саше.
«Несчастная, незаменимая, всепонимающая заступница, ценитель стихов и другие качества главного в жизни Лермонтова человека».
Алина Бодрова
Пятигорск. Весна 2024 год
Не знаю, по какой причине, но сегодня посетителей в музее Лермонтова совсем немного. Перехожу из комнаты в комнату в одиночестве. Вчитываюсь в развешенные по стенам документы канувшей в прошлое эпохи.
О Михаиле Юрьевиче кто только не писал! Даже меня, за один из рассказов, наградили памятной медалью — 200 лет поэту.
Если я не ошибаюсь, есть даже отдельный раздел в литературоведении — Лермонтоведение.
И в этом прекраснейшем, провинциальном музее каких только артефактов не сыскать! А вот о Елизавете Алексеевне материалов там, увы, мало.
Ночь с 1 на 2 января 1810 года село Никольское, позже переименованное в Тарханы. Пензенской губернии.
В новогоднюю ночь хлебосольные хозяева решили собрать в своём имении соседских помещиков, дабы порадовать их маскарадом с разыгрыванием сцен из «Гамлета». Однако представление пошло не по тому сценарию, ибо отставной капитан лейб-гвардии Преображенского полка Михаил Васильевич Арсеньев, облачённый, согласно роли, в костюм могильщика, произнёс фразу, не сочинённую великим Шекспиром:
«Ну, любезная моя Лизонька, ты у меня будешь вдовушкой, а ты, Машенька, будешь сироткой».
В тот момент хозяйка дома, не уделила этой фразе должного внимания, мало ли что в сердцах может ляпнуть муженёк, принявший на грудь пару, а то и тройку бокалов дорогого французского коньяка. Ну да, настроение у суженого сегодня — хуже некуда, и причина тому более чем понятна, — отсутствие на празднике соседки, а заодно и любовницы, помещицы Мансыревой.
Как выяснилось позже, супруга Елизавета, будучи старше мужа на целых восемь лет(!), узнав о похождениях мужа, отправила к ней своего человека с письмом, в котором запретила Мансыревой не только появляться в её доме, но даже появляться вблизи усадьбы Арсеньевых!
Существует и иная версия, приведённая в записях П. К. Шугаева. Под Новый год к Мансыревой из заграничной службы вернулся супруг, и посему ей Михаил Васильевич стал более не нужен!
Меж тем глава семейства, махнув рукой всем присутствующим, поспешно покинул зал, «достал из шкафа пузырёк с каким-то зелием и выпил его залпом, после чего тотчас же упал на пол без чувств».
Слух о его кончине мгновенно разнёсся по всем комнатам, и помещики «поспешили сию же минуту разъехаться по домам».
Елизавета же, придя в себя после глубокого обморока, велела тотчас заложить зимнюю карету и ехать в Пензу. По прибытии в губернский город приказала похоронить мужа на кладбище (Арсеньевой, понятно, каким образом удалось скрыть факт самоубийства. Иначе покойника не отпевали бы в церкви! И предали земле исключительно за оградой погоста!), произнеся при этом: «Собаке собачья смерть». Пробыла она в Пензе шесть недель, не делая никаких поминовений…»
Как гласит народная мудрость, «беда не приходит одна».
Четыре года спустя
Родная кровинушка — Мария, пятнадцатилетнее «хрупкое, нервное создание», на балу, в Орловской губернии, где дочь была в гостях, влюбилась в отставного офицера Юрия Лермонтова, лечившегося там от ранений, полученных в битвах с ненавистным французом. После чего безапелляционно заявила, что намерена выйти замуж, ибо жить без этого человека более не может!
Неизвестно, как на это заявление отреагировал бы отец, но мать выбор дочери не одобрила, ибо, ясно же как божий день, — неровня он. Однако перечить не стала. Понимала, что кровинушка своего решения всё равно не изменит.
— Значит так! — Елизавета Алексеевна демонстративно скрестила руки на груди, — свадьбу устоим здесь, в Тарханах! И не спорь с матерью. У твоего капитана, насколько мне известно, средств на покупку собственного дома не имеется. Посему жить тоже будете здесь. Имение большое, как-никак более четырёх тысяч десятин земли. Всем места хватит! А вздумаете возражать — оставлю без копейки! Ты меня знаешь!
В положенный срок Елизавета Алексеевна стала бабушкой.
Имя для внука выбирала долго и тщательно. Капитан Лермонтов хотел назвать сына Петром, однако затевать очередной спор с властной тёщей, не решился. Елизавета Алексеевна не раз утверждала, что её Мишенька получил не только имя деда, но и прихватил вдобавок «нрав и свойства совершенно Михаила Васильевича».
А три года спустя, помещица безутешно рыдала над гробом единственной дочери.
Мария Лермонтова скончалась 24 февраля 1817 года от неизлечимой в то время чахотки, на двадцать втором году жизни и нашла последнее упокоение в родовом склепе Арсеньевых.
«Под камнем сим лежит тело Марьи Михайловны Лермонтовой, урождённой Арсеньевой, скончавшейся 1817 года февраля 24 дня, в субботу; житие её было 21 год и 11 месяцев и 7 дней».
Из завещания Елизаветы Алексеевны:
«Оной внук мой будет по жизнь мою до времени совершеннолетнего его возраста находиться при мне, на моём воспитании, попечении, без всякого на то препятствия отца его, а моего зятя».
О Михаиле Юрьевиче написаны сотни книг. Полагаю, что тщательно изучен каждый день его жизни, но мне, чтобы продолжить своё повествование, всё же придётся вам кое-что поведать. Иначе рассказа может и не получиться.
1827 год. Москва
В этот год Миша, успешно сдав экзамены, был зачислен в Московский благородный пансион на «Нравственно политическое отделение»!
За собственный кошт. С весьма дорогой стоимостью обучения!
Учился хорошо, но своеобразно.
— Лермонтов, что вы читаете, почему не слушаете мои лекции? — преподаватель склонился над учеником, сидевшим у окна и с упоением читающим модный роман на французском языке.
— Я и так всё знаю. На экзамене отвечу.
— Ну, это мы ещё погладим, — недовольно проворчал учитель, возвращаясь за свою кафедру.
На экзамене
— Лермонтов, извольте взять билет и отвечать на вопросы, в нём обозначенные!
— Не собираюсь и не буду. Я уже давно изучил весь курс. Если желаете, могу его целиком изложить! Зачем же мне отвечать на какие-то отдельные вопросы!
Михаил покинул стены этого элитного учебного заведения и перебрался (конечно, вместе с бабушкой!) в столицу за год до выпускных экзаменов, утверждая, что учат плохо и не тому!
Подал заявление сразу на третий курс Санкт-Петербургского университета.
И… получил отказ. Два года обучения в Москве ему засчитать не пожелали!
Ответ короток:
— Хотите у нас учиться, извольте пожаловать на первый курс, и никак иначе!
— Ну, раз так…тогда – я в армию! Буду служить, как отец и дед! Где здесь училище, в котором самое быстрое обучение на офицера? Незамедлительно отнесу документы туда!
Через некоторое время, успешно сдав экзамены, Михаил Лермонтов был зачислен в «Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров»!
Обучение в школе всего два года. Затем выпускные экзамены, присвоение чина офицера и направление для дальнейшего прохождения службы в одном из гвардейских полков, ибо это элитное военное училище, созданное по инициативе самого Николая Павловича, будущего самодержца Всея Руси!
Обучение, конечно же, платное, и стоит… в десять раз дороже(!), чем в Московском благородном пансионе — тысяча двести рублей в год!
Нет сомнения в том, кто платил за обучение будущего офицера?!
Бабушка мгновенно сняла квартиру поблизости от школы и выделила внуку (на первые полгода обучения!) … пять тысяч рублей! (по приблизительному условному курсу — один тогдашний рубль — наша нынешняя тысяча!)
Из родных Тархан для мальчика выписывались: повар, кучер, горничная, лакей, а также продукты: масло и мясо, фрукты и овощи, мука и крупа, ну и, конечно же, отборный овёс для лошадей.
Елизавета Алексеевна в письме к приятельнице Прасковье Крюковой:
«Нет ничего хуже, чем пристрастная любовь, но я себя извиняю: он один свет очей моих, всё моё блаженство в нём»
А теперь давайте, хотя бы вкратце, изучим источники финансовой состоятельности «бабушки строгого режима»
1) Ежегодный доход от имения — двадцать тысяч рублей. Три четверти принадлежащих ей земель — это пашни.
2) Семьсот двадцать шесть десятин сенокосных лугов и пастбищ!
(Разведение овец было весьма прибыльной статьёй дохода, так как цены на баранину, шерсть и кожу из-за повышенного спроса были весьма высоки. За один пуд «шерсти овечьей русской мытой» можно было выручить в базарный день до пятнадцати рубликов!)
3) Собственный винокуренный завод!
4) В интернете можно отыскать документы о том, что хозяйка Тархан направляла своих крепостных на заводские работы, имея за их труд неплохое финансовое вознаграждение.
5) И, наконец, самое интересное. Оригинальное коммерческое мероприятие: Губернский город. Ярмарочные дни. Контора зажиточного торговца мануфактурой, купца Филимонова.
— Пётр Игнатыч, — Арсеньева бесцеремонно опустилась на кресло, стоящее в углу кабинета, — и не надоело тебе в бобылях ходить?! Хозяйство у тебя вон какое большое да хлопотное, хозяйка ой как нужна.
— Твоя правда, но сама же знаш, ещё покойная Екатерина Великая издала указ, согласно которому, право приобретения заселённых имений, равно как и крепостных, имеете только вы, дворяне. Вот и приходится мне всё самому, денно и нощно…
— Так я тебе подсоблю, за этим дело не станет. Есть у меня в Тарханах девка на выданье, и грамоте обучена, и на все домашние дела спорая, да и лицом бог не обидел.
— Так ведь крепостная же…
— Не перебивай, дай досказать, зачем к тебе прибыла, — Елизавета Алексеевна поднялась с места и, подойдя вплотную к Филимонову, зашептала ему на ухо:
— Дам ей вольную грамоту, не за так, конечно, а рублей этак за пятьсот. Шепну ей, что приглянулась она одному богатому ухажёру, готов взять её в жёны без большого приданного. А дальше – твой черёд. Ухаживай за вольной дамой как полагается. Букеты, конфеты, платья, да украшения покупай. Уговоришь, так станет твоей навеки. Ну а на нет – не серчай, и суда нет.
(Историкам известно более тридцати случаев продажи крестьянок, путём выдачи «вольных документов», деньги за которые платили купцы-покровители.)
В этой бизнес-идее не было потерпевших. Девушки получали вольную, состоятельные граждане — невест, а помещица имела со всего этого неплохой гешефт! Который без счёта тратила на своего любимого внука.
***
Увы, но мне не попадалось ни одного стихотворения Михаила Юрьевича, посвящённого бабушке.
А она его творения читала, да ещё как!
«Стихи твои, мой друг, я читала бесподобные, а всего лучше меня утешило, что тут нет нонишней модной неистовой любви.
<…> Стихи твои я больше десяти раз читала»
Из писем Елизаветы Алексеевны, офицеру Лермонтову. 18 октября 1835 года
Пятигорск. Музей М.Ю. Лермонтова
Четверть часа не могу оторвать взгляд от портрета этой удивительной женщины, одновременно сильной, находчивой и в то же время… бесконечно любящей и заботливой. И почему-то на ум приходят строки его секунданта, князя А. И. Васильчикова:
«В Лермонтове было два человека: один — добродушный, для небольшого кружка ближайших друзей и для тех немногих лиц, к которым он имел особенное уважение; другой — заносчивый и задорный, для всех прочих знакомых».