Владимир Невский. Истории большого спорта

Захар Репин сидел в маленьком уютном римском ресторанчике и просто отдыхал. И душой, и телом. В голове периодически прокручивались эпизоды матча 1/8 финала престижного теннисного турнира ATP. Он одержал блестящую победу над любимцем местной публики. Теперь ожидание утренних газет превратилось в пытку. Интересно было предполагать, какой акцент, какую окраску примят статьи: или это Репин так уверенно победил, или же Феличчи позволил себе так унизительно проиграть.

— Привет! — раздалось совсем рядом, над ухом, русское приветствие, что заставило Захара вернуться в реальность. Обернулся. Перед ним стоял Селиванов, чиновник управления олимпийским комитетом страны. Ничего удивительного в том, что он катался по городам и весям по всем турнирам. Год был олимпийским. Удивляло лишь то, и огорчало к тому же, что чинуша отыскал Репина. А значит, разговор намечался серьезный и малоприятный.

— Здравствуйте, — Захар с трудом сдержался, чтобы не сгримасничать. Он всегда после игры, в независимости от ее результата, предпочитал полное одиночество. Даже тренер не тревожил его. И вот эта встреча, заранее не оговоренная, в обход тренера. И не сулила она ничего хорошего.

— Можно? — он напрашивался за столик.

— Конечно. — Репин нашел в себе силы улыбнуться. Разве можно высокому начальству ответить иначе?

— Поздравляю с победой.

— Спасибо, — и поймал себя на мысли, что забыл имя-отчество чиновника. При желании он бы смог вспомнить, но такого желания даже не возникало.

— Что дальше?

— Четвертьфинал, — просто ответил Захар, не понимая, куда все-таки клонит разговор Селиванов.

— Да, конечно. И соперник у тебя удобный. Если я не ошибаюсь: в личных встречах, а их было уже девять, ты только дважды проиграл?

— Да, семь побед, — удивленно подтвердил Захар, понимая, раз Селиванов так хорошо знает это, то встреча эта – явно далеко не случайная. Тщательно подготовился, полистал статистику.

— А там и полуфинал.

— Раз на раз не приходится.

— Конечно, конечно. В спорте случается все. Даже заявленные фавориты проигрывают заведомо слабому сопернику.

Репин предпочел промолчать. Трудно вести вразумительный разговор «вслепую», пока же он никак не мог понять подноготную этой беседы. Первыми нервы не выдержали все-таки у чиновника. Он резко отодвинул от себя чашку с капуччино, отчего пена съехала на пластиковую поверхность стола.

— Ладно, чего ходить вокруг да около. Я тоже не люблю длинных предисловий. Они утомляют намного больше, чем сам разговор.

— Меня ждет неприятное известие? — съязвил Захар, но Селиванов не заметил или не хотел замечать, а просто заявил в лоб:

— Завтра ты должен проиграть.

Репин даже не отреагировал сразу, потому как удивление его было столь велико. В голове уже прокручивались разные варианты и сюжеты, но такое!.. Такое не приходило на ум, и даже подумалось, что он ослышался:

— Что?!

— Ты должен проиграть этому французу.

Не ослышался – это раз! Селиванов был абсолютно трезвым – это два! Не сплю – это три!

— Я должен слить игру?!

— Да.

— Почему? — тон был самым, что ни есть, искренним. Он и в самом деле не понимал, что кроется за этим предложением.

А чиновник сильно нервничал, и это бросалось в глаза. В подтверждении этому, Селиванов достал блокнот и карандаш и начал хаотично рисовать зигзаги, крестики, геометрические фигурки. Ему явно необходимо было чем-то занять свои руки и не смотреть собеседнику в глаза. Захар хотя и был крайне возмущен, но не торопил с ответом высокое начальство. Вопрос уже прозвучал, он требовал ответа. Откровенного и честного, к которому, судя по всему, чиновник был плохо подготовлен.

— Ты в рейтинге шестой?

— Да. Вот обыграю француза – стану пятым.

— Да, конечно, — Селиванов потеребил правый ус, — пятый. Это здорово. Это престижно. — Буднично, без восклицательных знаков, огласил он. Нет, не то он говорил, не те подобрал слова.

— Это, пожалуй, все, чего я могу добиться в профессиональной карьере, – пояснил Захар. — Выше меня – уже асы тенниса, магистры, кудесники.

— Понимаю.

— А я вас, извините, не понимаю. — Резкость наполнила предложение.

— Ты же знаешь олимпийскую систему отбора, — наконец-то, чинуша удостоился взглянуть в глаза своему визави.

Доселе смутная картинка начала медленно проясняться.

— И что?

— Выиграй завтра француз, ты остаешься на шестой строчке. — Он нарисовал в блокноте большую шестерку. — А француз поднимается сразу на пять позиций, и …

— И? — Репин начал терять терпение и поторапливал Селиванова.

— Харламов может не попасть на Олимпийские игры, его обойдет в рейтинге Ярыгин.

Вот теперь-то все встало на свои места. Харламов из-за травмы вот уже полгода пропускает все турниры, при этом неизбежно теряя рейтинговые очки. Да так много, что даже совсем молоденький Ярыгин после римского турнира способен обойти его. А значит, и на Олимпиаду поедет он, а Харламов останется за бортом. Ярыгин – парень, конечно, талантливый, способный, с большим потенциалом. Харламов – напротив, уже состоявшийся спортсмен, с крепкой нервной системой, умеющий собраться в нужный момент. Способен настроиться на весь турнир и пройти его без срывов. Чего уж там говорить: Харламов на Олимпиаде завоюет медаль. А вот Ярыгин – это большой и жирный вопрос. Парнишка еще до Игр может перегореть и сломаться. И проиграть в первом же, еще квалификационном круге. Тем более, турнирная сетка не столь щадящая к нетитулованным игрокам.

— А Харламов к Играм восстановится?

— Конечно! — Селиванов обрадовался тому, что Репин ухватил всю суть, и нет необходимости раскладывать перед ним весь пасьянс. — Мы уже разговаривали и с ним, и с его тренером. К августу он будет в форме.

— В какой форме?

— Не понял.

— Форма бывает разная.

— А! Нет, все оговорено и клятвенно им заверено. Харламов будет в отличной форме.

Репин ничего не ответил, и молчание опять затянулось. Чиновник вновь занервничал, спортсмен так и не дал пока своего согласия, решил аргументировать:

— Сам понимаешь: престиж страны. Каждая планируемая медаль на счету.

— А с Ярыгиным вы говорили? — Репин неожиданно зашел с другой стороны возникшей проблемы.

— А что с ним говорить? Мальчик амбициозный, самоуверенный, не в меру горячий.

— То есть, как я понял, вы не хотите его вводить в курс дела? — Захар широко улыбнулся, вызывая чиновника на откровенность. И Селиванов попался на столь незамысловатую «удочку»:

— А зачем нам лишняя головная боль? Он несдержанный, обмолвится ненароком какому-нибудь репортеру. Шумиха в газетах, колыхание общественности. — Он поморщился. — Зачем все это? — от продолжения разговора его «оторвал» звонок мобильного телефона. — Да. Скоро буду, — рявкнул он в трубку и прикусил губу. — Важная встреча. Никак нельзя опаздывать. Ну, пока. Надеюсь, мы поняли друг друга и договорились. — Он протянул руку.

— Разве? — Захар откинулся на спинку стула. Он впервые видел, как человек способен за короткое время несколько раз изменить цвет лица. Даже где-то забавное зрелище.

— А ты хорошенько подумай. — В голосе Селиванова появись-таки металлические нотки, как и приписывается по штатному расписанию.

— Угрожаете?

— Что ты?! — с сарказмом ответил чиновник, театрально развел руками. — Ведь это ты теперь – первая ракетка страны, — и добавил после паузы уже иным, злым, тоном. — Пока первая. Пока Харламов травмирован. Пятое место – твой потолок, а он когда-то и вторым был. Так что подумай. Хорошенько подумай.

Вновь запищал мобильник, и Селиванов, не прощаясь, покинул кафе, оставив Репина в вихре противоречивых чувств.

Первую партию Репин на удивление проиграл легко, совершая уж детские, наивные ошибки. Даже тренер, который знал его чуть ли не с пеленок, удивленно качал головой.

— Да что с тобой? Соберись! Такое ощущение, что ты первый раз в жизни взял ракетку в руки.

Захар кивнул головой.

— А что мяча боишься, как черт ладана?

Опять лишь кивок.

— Не разочаровывай публику, Захар. Она этого не заслужила, — как-то уж совсем обреченно добавил наставник.

Захар накинул полотенце на голову и закрыл глаза. И вмиг перед ним возникло холеное лицо Селиванова. Довольно так улыбается. Репин тряхнул головой, отгоняя наваждение.

— Давай, сынок, — подтолкнул его тренер.

Захар шел на свою сторону корта, постукивая ракеткой по голени. И тут невидимая сила, по указке чьей-то воли, заставила его бросить взгляд на трибуну. Хотя он и был суеверен, как, впрочем, и все спортсмены. И прежде он никогда во время матча не смотрел на трибуны. Никогда. А вот сейчас… Посмотрел и увидел Ярыгина. А дальше как в компьютерной графике. Зрение сначала выхватывает из толпы его лицо, увеличивает на весь монитор, потом – только его глаза. А в них – гремучий коктейль чувств. Удивление и насмешка, боль и отчаянье, ненависть и надежда. Последнее – доминировало. Надежда просто выплескивалась наружу. Что-то дрогнуло в душе, перемкнуло. Опрокинулось и разлилось, наполняя каждую клеточку. Захар неожиданно почувствовал прилив спортивной злости. Да такой силы и интенсивности, что самому становилось страшновато.

Да, не повезло в тот теплый и ласковый вечер французу. Он был бит, по всем статьям и параметрам. Шесть – ноль, шесть – ноль. Ни одного шанса, ни одного полунамека на положительный исход партии. Публика просто неистово ревела от полученного удовольствия. Репин каждый мяч разыгрывал неповторимыми комбинациями, которые граничили порой с безрассудством и пижонским риском.

Захар после игры поспешил скрыться в подтрибунном помещении. Не хотелось встречаться взглядом с Ярыгиным. Не хотелось видеть его восторга и благодарности.

Селиванов не появлялся и даже не звонил. И внешне все было спокойно. Его никто не тревожил, не задавал вопросов, не намекал. Лишь однажды он столкнулся как-то случайно с Харламовым, но оба с успехом продемонстрировали вид, что не заметили друг друга.

А Ярыгин так и не поехал на Олимпиаду. История та тоже была какой-то темной и неприятной. То ли сам молодой спортсмен отказался от участия из-за микротравмы, то ли Олимпийский комитет страны нашел-таки лазейку в уставе. Поговаривали даже про большие деньги, угрозы и авансированные выгоды. Правда, все эти слухи ходили только среди спортсменов. В прессу не просочилось ничего.

Но это, как говорится, совсем уже другая история.

Он проснулся задолго до рассвета. Он заставил себя сделать это, чтобы оборвать сновидение. Чудный сон, который, кроме разочарования, ничего не мог принести. Потому как снилось ему будущее. Награждение его команды золотыми медалями чемпионата, а его лично – призом за лучшего бомбардира первенства страны.

Он проснулся и мысленно возразил сновидению:

— Чемпионами мы, может, и станем. А вот я, — он тяжело вздохнул. — Я уже не стану лучшим. Хотя все так хорошо начиналось. В пяти стартовых матчах шесть голов.

Он включил телевизор. Все равно было, что смотреть, лишь бы не думать. Звук он отключил совсем, но отблески голубого экрана, которые просочились в щелочку под дверью, тут же привлекли внимание дежурной медсестры. И она заглянула в палату.

— Так, больной Алексеев, почему не спите?

— Сколько можно?

Она вошла в палату:

— Боль вернулась? Нога болит?

— Душа, — ответил он чистую правду и постарался улыбнуться.

— Все будет хорошо, — сказала эта совсем молоденькая девчонка. За последнее время именно эти слова он слышал тысячу раз. От врачей, от тренера, от игроков, от друзей и даже незнакомцев. Но с каждым разом все больше и больше не верил в это. Травма была очень серьезной, и вряд ли ему удастся вернуться в основной состав команды до окончания сезона. Пока кости срастутся, пока пройдет полный курс реабилитации. Потом щадящие тренировки, потом индивидуальные занятия. Да, воды утечет слишком много.

Днем его навестил большой друг по жизни и одноклубник по совместительству.

— Привет.

— Привет, Ваня.

Он поставил пакет на тумбочку.

— С тренировки?

— Да. Вечером уезжаем. Две недели по стране.

— Я помню календарь, — грустно улыбнулся Алексеев.

— Про заседание исполкома слышал?

— Нет. А что?

— Дисквалифицировали Соловейчика.

— Много?

— Два года.

— Два? — Алексеев удивился и приподнялся на локоть. — А что как много?

Еще неделю назад он сам бы посчитал вердикт исполкома слишком мягким. В запале он готов был просто придушить Соловейчика. Но сейчас? Наказание показалось ему уж больно строгим. Два года без футбола!? Кошмар. Ведь все спортсмены занимаются своим любимым делом профессионально. Это в обычной жизни редко совпадают призвание и профессия. В большом спорте несовпадений просто быть априори не может. Чтобы человек, не любивший футбол, играл при этом в профессиональной команде, да еще на высоком уровне? Бред!

Это был то ли сон, то ли видение. Непонятно. Алексеев ясно видел картинку, но, в то же время, здраво мыслил.

Вот он ловит высокую подачу на правом фланге атаки. Очень технично укрощает мяч и, набирая приличную скорость, устремляется вдоль боковой бровки к воротам соперника. Его настигает Соловейчик. Пожалуй, один из самых быстрых бровочников в стране, и бросается прямой ногой, сзади. Шипы врезаются в незащищенное место ноги. Хруст! Кость ломается, рвет кожу, вырывается наружу, обильно поливая траву алой кровью. Душераздирающая боль в одно мгновение целиком наполняет его. Из глаз выливаются обильные слезы, и … Алексеев теряет сознание.

Алексеев просыпается в холодном поту. Сердце учащенно бьется, болью отзывается в висках. Теперь ему стало абсолютно понятно, почему его одноклубники якобы забывали видеокассету с записью этого матча. Со стороны смотреть такое видео совсем неприятно, а слабонервным – вообще и опасно. Вот нога соперника, обутая в бутсу 43 размера с шипами, на большой скорости врезается в ногу. Хрясть, и кость наружу! И это не кинотрюк, не компьютерная графика. Это реальность. Страшная картина, что там говорить.

И снова Алексеев задумывается о решении исполкома. Отстранение Соловейчика от футбола на два года за столь вопиющую грубость – пожалуй, правильное решение. Так в футбол играть нельзя. И на протяжении всего дня Алексеев не раз еще возвращался к этой мысли, с каждым разом все больше убеждался в правоте футбольных чиновников. Но только до тех пор, пока к нему под вечер с неожиданным визитом не нагрянул сам Соловейчик.

— Здравствуй. — Он протянул руку.

— Здравствуй, — Алексеев невольно поморщился: от Соловейчика пахло алкоголем.

— Про здоровье спрашивать не стану, разговаривал с врачом. Да и сам прекрасно понимаю, что дело хреново. — Он присел на стул и стал доставать из пакета овощи и фрукты.

Алексеев, молча, наблюдал за ним. Ситуация была из разряда малоприятных. И отказываться от даров было нехорошо, и принимать угощение – неправильно. И он принял решение – просто промолчать на этот счет, сделать вид, что их, даров, как бы и не было.

— Слышал вердикт заседания?

— Да.

Теперь они молчали оба. Несколько минут тревожной тишины. Потом Соловейчик достал из пакета бутылку с минералкой. По этикетке, а по сути – с водкой. Да, так обманчива порой бывает оболочка.

— Выпьешь?

— Нет.

— А я выпью, — он налил себе полный стакан и залпом осушил его. — И какой черт дернул меня совершить этот подкат? Сам удивляюсь. Вроде уж не молодой, не зеленый. — Он покачал головой. — Ну, да ладно. Что было – то было. Все равно: возврата нет. Теперь надо все начинать с чистого листа, да в другой тетради.

Алексеев понял, о чем это он: другая тетрадь – это жизнь вне футбола. А задача все та же – остаться на плаву. Перспектива вырисовывалась архисложной.

Он ушел, не прощаясь, оставив после себя амбре алкоголя и тяжесть на душе. А Алексеев опять, в который раз, совсем по-иному взглянул на ситуацию. И в этом порыве он принял решение написать письмо в Федерацию футбола с прошением о смягчении наказания Соловейчику.

Но письмо его даже не было принято к рассмотрению. Вердикт был уже вынесен и обжалованию не подлежал.

Да и на Алексеева навалились повседневные дела и заботы, что вскоре он и думать-то о Соловейчике перестал. Жизнь постепенно брала свое. Сны теперь его больше не мучили, видения прекратились. Он полностью сосредоточился на восстановлении здоровья. Приходилось учиться пользоваться костылями, разрабатывать ногу, заниматься оздоровительными упражнениями. А когда его перевели на домашнее лечение, то он, наконец-то, смог уделять подрастающей дочке больше времени и внимания.

На поле он вернулся поздней осенью. Многочасовые упорные тренировки давали результат. Он стал выходить на замену в дублирующем составе. Но с каждым проведенным матчем он все чаще стал ловить себя на мысли, что боится. В нем зародился страх. Большой, великий, всеобъемлющий страх. Когда он получал от партнера пас и шел с мячом вперед, то внутренне весь сжимался в комок. Особенно, когда чувствовал горячее дыхание соперника за спиной. Ноги предательски дрожали, сам он покрывался холодной испариной. И потому спешил расстаться с мячом, отдавая поспешные передачи, и все больше в никуда. Тренер понимал его состояние, молчал. Да только сам Алексеев в глазах партнеров ясно читал и жалость, и упрек.

Эта фобия так и не отпустила его. С футболом пришлось расстаться. На ум все чаще приходил Соловейчик, который спился буквально за полгода.

Первый период пролетел как-то быстро и незаметно. И, по большому счету, крайне не сложился.

«Крайне неудачно провели этот отрезок времени. В итоге: на табло горят неприятные 0-2. Причины? А что тут думать-то. Первые десять минут мы явно проявляли боязнь перед грозным соперником. И ничего зазорного в том нет. Играем все-таки с действующим чемпионом и лидером текущего турнира. Команда укомплектована сильными игроками, сыгранная. И только уняли стартовый мандраж, как на тебе – нелепая ошибка в обороне, и 0-1! Вот тут-то мы и сплоховали. Потеряли голову, утратили концентрацию. Сразу же, сломя голову, бросились отыгрываться. Навалом, нахрапом, без осмысленности действия. И поплатились за это. Резкая, почти хрестоматийная контратака, и – 0-2. Получите и распишитесь. Отыграться теперь будет крайне тяжело. Соперник грамотный, опытный. И Василенко сегодня в ударе. И если он поймал свою игру – то любому сопернику мало не покажется. Проиграет, тут и к бабке не ходи». – Мысли пронеслись так же быстро, как и первый период. Пока Сергеев шел с площадки в подтрибунное помещение. Хоккеистом был уже достаточно опытным, прошедшим большой путь. Хотя и не искал особых лавров и наград, не имел высоких достижений, знание хоккея и игровой опыт были налицо.

Это и подтвердилось полностью в раздевалке. Тренер озвучил, казалось, все его мысли и рассуждения. Указал на ошибки и дал установку на второй период. Вот только про свои просчеты и недоработки не обмолвился и словом. Молодежь этого и не замечала, а вот Сергеев чувствовал, как колеблется тренер, как мечется по скамье запасных, пытаясь угадать, какую «пятерку» выпускать на лед в тот или иной момент игрового действия. Его визави в этом смысле был просто фантастом. Каждое звено было на голову выше, хоть первое, хоть чисто резервное. Сергееву не дали поразмыслить на эту тему в полном объеме. Второй тренер отозвал его в соседнюю комнату, где без предисловий, коротко обронил:

— Готовься.

— К чему? — Сергеев знал слабость тренера «напускать тумана», тянуть разговор театральными паузами. Это его всегда раздражало.

— Выйдешь вместо Пятакова.

— В первой пятерке? — удивлению не было конца. Такого оборота не только сам Сергеев, да и наверняка все, включая игроков обеих команд, зрителей и телезрителей, ожидать не могли. Первое звено, лучшие из лучших, незыблемо и неприкосновенно. И вдруг такое фуэте. — Зачем?

— Сломаешь Василенко.

Неприятный холодок расплескался по телу.

— Как это, сломаешь?

Тренер неожиданно вышел из себя. Зашептал, нет, он просто зашипел, прямо в лицо:

— Ты кто? Нападающий? Защитник? Диспетчер? Нет, друг Сергеев, ты – боец! Костолом, тафгай. Ты не задумывался: а для чего мы тебя в команде держим? За прошлые заслуги, что ли? Да и тех с «гулькин нос». Ты же мастер силового приема. Вспомни свою молодость.

— И что? — Сергеев нервно облизал пересохшие губы. И хотя все было предельно ясно и понятно, чего хочет тренерский штаб, да вот только душа не принимала и возмущалась.

— На первых же секундах ты сломаешь Василенко. Надеюсь, ты не забыл, как делать «вертушку»?

— Она давно запрещена, — возразил игрок, — за нее и дисквалификацию дают.

— Ну что ж, — потер руки тренер, — это значит лишь то, что ты решил повесить коньки на гвоздь.

Удар был ниже пояса. Болезненный и безжалостный. Сергеев заметно побледнел.

— Если мне не изменяет память, контракт у тебя заканчивается? И на что остается надеяться? Кому нужны старички? Серые, посредственные старички? Думай, Сергеев, думай. — Он панибратски похлопал хоккеиста по плечу и вышел.

На раздумье оставалось считанные минуты. Короткое мгновение для решения архи сложной задачи. Гордиев узел требовал немедленной разрубки. В перспективе вырисовывались два варианта, один из которых следовало выбрать.

«Первый. Допустим, сломаю я Василенко. Возможно, мы и спасем этот матч, а может даже, и сотворим сенсацию. Пройдем дальше по сетке плей-офф. Ребята на это вполне способные, глаза вон как горят. А что дальше? В 1/4 финала ждет уже подмосковная команда, открытие сезона. Тоже очень сильная и амбициозная, с влиятельными спонсорами за спиной. Только вот меня уже не будет. За «вертушку», пожалуй, впаяют пяти-матчевую дисквалификацию. Зато в новом сезоне я буду играть. Новый контракт, а это – машина, квартира и приличный заработок. Я, пожалуй, могу попросить и об увеличении, что само по себе уже неплохо.

Второй вариант. Я не трогаю Василенко. Игнорирую требовательные рекомендации тренера. И я уже не игрок команды. Я вообще вне игры. Придется покинуть город и укатить в свой родной, маленький, богом забытый сибирский поселок. И чем я там стану заниматься? Что я могу? На что способен? А как же дочь? Я уже пообещал ей, что после окончания школы она поступит в престижный институт. А деньги накопили только на три курса. Как заработать еще на два?»

Сергеев не спеша шел из раздевалки. До начала второго периода оставалось несколько секунд, а окончательного решения так и не было им принято. Он прокатился вдоль скамейки, вглядываясь в лица парней. Решительность явно читалась на их лицах, но вот в глазах была обреченность. «А может ради них? И ради себя».

— Ну, что, боец? — спросил переводчик главного тренера. Даже смог передать и сарказм, и насмешку. И эта была последняя, но судьбоносная капля, которая перевесила чашу весов в пользу первого варианта.

Он «сломал» Василенко. Нападающего, который не был готов к столь грубому силовому приему и не успел сгруппироваться, со льда увели товарищи. Сергеева удалили до конца матча.

Он сидел один в раздевалке и не спеша снимал амуницию. Виток к витку сматывал эластичный бинт. На душе было чернее самой темной ночи. Он так ушел в свои мысли, что даже не услышал гулкие шаги в пустом помещении.

— Молодец. — Второй тренер вновь похлопал по плечу. Хотя и разило от нее кислотой, аж лицо перекосило.

— Поезжай домой, — тихо предложил наставник. Наконец-то он понял, что творится у спортсмена на душе.

Но домой ехать совсем не хотелось. Там, наверняка, и жена, и дочь готовили праздничный ужин. Как не крути, а любимая команда впервые вышла в раунд плей-офф. Вот будет их удивление, когда он заявится раньше положенного срока. Объясняться перед девочками у него не было никакого желания, да и душевных сил тоже. Потому Сергеев и поехал не домой, а к своему лучшему другу. Вот кто может абсолютно спокойно, без лишних эмоций выслушать. И дать объективную оценку происходящего, не делая скидок ни на какие обстоятельства и авторитеты.

— Явление героя народу! Сергеев, ты как раз к ужину, — встретил его друг в прихожей,

— давай ты тут сам, а у меня котлеты горят. — И бросился на кухню.

Старый холостяк и большой знаток кулинарного искусства. Любил в хорошей обстановке вкусно поесть. Даже обыкновенная яичница в его приготовлении казалась амброзией.

— Ты что-то сегодня рано? — поинтересовался он, не отрываясь от плиты. Хотя и не любитель спортивного канала, да и особым фанатизмом не страдал, в спорте разбирался не хуже специалиста или журналиста. — Говори, говори, я внимательно слушаю. Понятно же, что ты неспроста свалился как с куста.

Сергеев обрисовал ситуацию. Во всех подробностях, на своих мыслях и переживаниях делал особый упор. Рассказал и поймал себя на мысли, что ожидает от друга не только понимания, но и оправдания. Более того, последних – особенно. Слова из уст друга «ты абсолютно прав» пролились бы лечебным бальзамом на душевные переживания. Но ожиданием не суждено было сбыться. Друг посмотрел на ситуацию более объемно и во всех ракурсах.

— Значит, ты сломал Василенко?

— Да.

— Федерация тебе этого не простит.

— То есть? — предчувствие близкой беды охватило Сергеева.

— До чемпионата мира три недели. А ты вывел из строя главную ударную силу. На Василенко была вся надежда, от его игровой кондиции зависит результат выступления сборной.

Предчувствие переросло в тихий ужас. С этой точки зрения он свой поступок не рассматривал. И когда принимал судьбоносное решение, то не думал о сборной.

— Недальновидным ты оказался, дружище, — подлил масла в огонь.

— А тренер о чем думал? — в запале Сергеев даже не заметил, что поступает как подросток, перекладывая ответственность за проступок на чужие плечи.

— А что тренер? Он же иностранец. Ему глубоко плевать на сборную России.

Теперь картина вырисовывалась совсем в неприятных тонах.

«Федерация точно не простит. Не станет искать смягчающие причины. Дисквалификация будет самой строгой и продолжительной. Что приравнивается к пожизненной. Возраст уже не тот. На руководство клуба тоже могут надавить и опустить пожелание в виде приказания. О какой, к черту, прибавке теперь можно говорить? Контракт вообще теперь не будет рассматриваться. Вот и получается: и так – без контракта, и эдак – безработица. Хотел выбрать меньшее из зол? Выбрал. Так и так остался бы у разбитого корыта, так еще и чувствую себя последним негодяем». – Он встал из-за стола.

— Куда? А ужин?

На что Сергеев лишь слабо махнул рукой. Обреченно так махнул. Домой. Домой! Только там, с женой и дочерью, можно обрести хоть какое-то успокоение.

Его раннему приходу никто не удивился. Жена успела шепнуть в прихожей:

— Иришке звонят без конца. Друзья. Кто ругает тебя, — и после совсем незначительной паузы, — кто наоборот.

Насчет последнего жена явно приврала. Неуверенность в голосе хоть и прикрытая, но ощутимая. Только сейчас Сергеев вдруг открыл для себя то, что больше всего его тревожит реакция дочери. Ни друзья, ни партнеры, ни высокие спортивные чины, ни общественность. А именно то, что скажет Ирина. Она вышла из комнаты и поцеловала в щеку. Глянула в глаза:

— Скажи, тебя ведь заставили? — боль и отчаянье наполнили вопрос с избытком.

— Да, — он вздохнул. — Попросили.

Ирина тоже в ответ вздохнула, облегченно. Даже визуально было видно, как тяжесть свалилась с ее хрупких плеч.

— Пошлите ужинать, — позвала к столу супруга.

Ужин протекал вяло и немногословно. Сергеев не говорил о своих чувствах и переживаниях, боясь показаться слабаком. Им достаточно знать то, что его настоятельно попросили.

— Ты будешь добиваться справедливости? – поинтересовалась дочь.

— То есть? — не совсем понял Сергеев.

— Напиши письмо в Федерацию хоккея. Объясни все.

Сергеев вновь задумался. И вновь перед ним вырисовывались два сценария продолжения истории.

«Начнутся разборки, проверки, комиссия за комиссией. Ребятам потреплют нервы. А что я могу им предъявить? Разговор был приватным, без свидетелей. Голословное оправдание? В итоге может получиться еще хуже. Скажут: вот старый Сергеев пишет кляузы, пытается хоть как-то обелить себя. Недостойный поступок мужика. И потом: кто важнее на данном этапе для российского хоккея? Я или тренер мирового масштаба? Нет, ничего хорошего из этого не получится. Чем дальше в лес, тем больше щепок. Вот только как это объяснить дочери? Она, по большому счету, еще совсем не знает жизни. Свято верит в честь и справедливость. Да, дилемма. Однозначно: писать я не стану. Жаловаться тем паче. Сам виноват. В конце концов, я – не зеленый юнец, чтобы слепо следовать советам тренера. В мои-то годы давно пора жить своей головой, своим умом. Мудрость должна сопровождать. А что касается Ирины?! Мм, и тут не стоит убиваться. Не пристало руки опускать и причитать на то, что, кроме хоккея, я ничего не умею в жизни. Придется учиться. И, стиснув зубы, доказывать, что и на иной стезе я еще на что-то пригоден. Будет трудно, очень трудно, ну и пусть. Главное: видеть цель. А цели остаются прежними: воспитать достойным человеком дочь и дать ей хорошее образование».

— Спасибо. Все было вкусно. — Он даже заставил себя широко улыбнуться и подмигнуть одобряюще домашним. — Не волнуйтесь, мои дорогие, все будет хорошо. — И добавил уже про себя, и для себя: — Не вешай нос, Сергеев. Ты же боец.

 = 1 =

— Здравствуйте, Эмма Петровна. — Молодой человек, как и обычно, приходя в эту гостеприимную семью, принес с собой тортик и букет полевых цветов, так обожаемых хозяйкой.

— Ах, Андрюша! Как хорошо, что ты пришел. Так неожиданно, — нарочито громко произнесла Эмма Петровна и подмигнула гостю. «Неожиданный» гость появился тут по ее большой просьбе.

— А где Катюша? — он включился в игру.

— В комнате, — ответила хозяйка и добавила шепотом: — Сидит и не выходит. Ни с кем не хочет общаться. Кажется, у нее депрессия.

Андрей и Катя дружили со школьной скамьи. Десять лет просидели они за одной партой. Хотя дружба, в прямом понимании этого слова, между противоположными полами бывает крайне редко, случай с молодыми людьми как раз и являлся таковым исключением. Чисто дружеские отношения связывали их. Андрей постучал в дверь:

— Можно?

— Тебе всегда, — в ответ раздался уставший, бесцветный голос.

Парень переступил порог спальни и остановился от неожиданности. Комната напоминала жилище неаккуратного холостяка. Да и Катюху в таком состоянии он видел впервые. Волосы не чесаны, полное отсутствие косметики, в старом, застиранном халатике школьной поры. Она сидела в кресле и листала многочисленные журналы высокой моды, но так и не могла сосредоточиться. Просто перелистывала красочные страницы.

— Привет, — он чмокнул ее в щечку. Она никак не отреагировала. Андрей, убрав с соседнего кресла кипу журналов, сел напротив подруги.

— Как ты?

Наконец-то на лице появились признаки жизни. Милое личико исказила гримаса:

— Этот вопрос я слышу каждые десять минут. В течение всего дня. И так уже целую неделю.

Андрей прикусил губу. Катерина была на взводе. Одно неосторожное слово – и у девочки начнется настоящая истерика. Объяснять ей, что все родные и близкие проявляют заботу, а не праздное любопытство, было бы просто ошибкой. И он решил просто посидеть рядом и помолчать. Кого-кого, а друга детства, он знал лучше, даже лучше, чем себя самого. И оказался прав. Не прошло и пяти минут абсолютной тишины, как Катя заговорила. При этом неистово листала глянцевый журнал.

— Мне надо просто отдохнуть. Я, наверное, просто устала. Нет, не просто. Я безмерно сильно устала. Опустошена до самого донышка.

— Вот и ладненько, — он поспешил заполнить возникшую паузу, — а где? Египет? Кипр? Франция?

— Боже, Андрюшка! И ты туда же. Я от людей хочу отдохнуть! Понимаешь? От людей!!! В деревню, в глушь, в Саратов! Ты можешь мне это организовать?

— А как же врачи? Тренировки?

— А этого больше не будет, — вдруг совсем спокойным голосом ответила она. — Всё! С теннисом покончено. Карьере – конец. Мне просто необходимо пожить где-нибудь в глуши. Одной.

Андрей понимал ее состояние. Получить тяжелую травму в тот миг, когда ты только-только начала успешно выступать, выигрывать турниры. Когда твое имя замелькало на экране и во всех спортивных изданиях. Когда ты вошла в заветную десятку лучших теннисисток планеты всей. Когда на горизонте светят отличные перспективы и яркое будущее. Да, такое пережить нелегко. Но Катерина сильная. Девочка с характером. Она все преодолеет. Ей нужно время. И смена обстановки. Трудно, когда ежеминутно справляются о твоем здоровье, душевном состоянии, когда лезут с пустыми советами. Катя права: она быстрее выйдет из душевного кризиса, проживая где-нибудь в почти заброшенной деревушке, среди незнакомых людей, подальше от цивилизации.

— Ну, Саратов я тебе не обещаю.

— А где?

— Есть у меня домик. В наследство достался, от троюродной тетки. Сибирская глубинка.

— Отлично, — она откинула журнал.

— Простая деревенская избушка. Из всех прелестей прогресса там только телевизор и холодильник.

— А мне большего и не надо.

— Там только три канала.

— Возьму DVD.

— Библиотека старая.

— Это к лучшему. Давно пора перечитать классиков.

— Удобства во дворе.

— Да ладно тебе. Не такая я уж и изнеженная. Не сахарная – не растаю. Договорились?

— Поеду за билетами.

— Я тебя обожаю, — она впервые улыбнулась. — И соберу чемодан.

= 2 =

Деревня, может быть, и была большой, да только этого не ощущалось. Дома были в беспорядке разбросаны по всему хвойному лесу. От чистого соснового духа слегка кружилась голова, и ноги сделались ватными. Она никак не могла надышаться, шумно вдыхала этот нектар, как после интенсивной тренировки. Она никак не могла оторвать взгляд от дивного пейзажа, который даже на картинах ни разу не видела. А уж все большие и значимые музеи Европы и Нового света она посещала, и не единожды. Ну, невозможно человеку, будь он тысячу раз гением, передать на холсте всю палитру красок, всю гамму чувств.

— А вот и твое укрытие от всего грешного мира. — Голос Андрея вернул девушку в реальность. — Это баня, старенькая, требующая ремонта и капиталовложения, но купаться можно. Дрова вон в том сарайчике. Это туалет, кабинет задумчивости.

— Ага, понятно, — только и отвечала Катя, поглаживая ствол вековой сосны. — Какие мы все дураки.

— То есть? — Андрей уже поднялся на крыльцо и возился с замком.

— Куда мы едем отдыхать? Куда? Скажи, зачем? Хургада, Лазурный берег, экзотические острова. Все тот же шум, все тот же гам. Толпа людей. А тут! — она закружилась. — Тишина, красота, воздух.

— Ага, а еще комары и гнус.

— Прагматик ты, Андрюха, с задатками голого пессимизма.

Он, наконец-то, открыл ржавый замок.

— Пошли.

Они вошли в дом и закашлялись. После чистого лесного нектара в избе воздух казался отравленным. Пахло пылью и старостью. Андрей бросился открывать окна, продолжая инструктировать подругу:

— Холодильник. Шкаф с посудой. Газовая плита. Баллон я сейчас подключу. Телевизор. Электричество тоже включу. Магазин я тебе уже показывал.

— Ага, — отрешенно ответила Катя. Она бродила по комнатам и разглядывала дом.

Андрей вернулся достаточно быстро, проверил работу плиты, холодильника, включил телевизор.

Так, все в порядке. А все-таки цивилизация и сюда докатилась.

— О чем ты? — легкая тень легла на лицо.

— О телефонной связи. Не мобильной связи, — поспешил он успокоить девушку. — На почте имеется телефон. Так что, если что надо, звони.

— Хорошо.

— Ну, мне пора. Хочется успеть на последний поезд. Пока. — Он поцеловал Катю в щечку. — В случае чего, смело обращайся к любому аборигену. Народ тут отзывчивый и гостеприимный. Помогут всегда.

— Пока.

Она осталась одна. Чисто городская девчонка, обидевшаяся на весь мир, осталась совсем одна в глухой сибирской деревушке среди незнакомых людей и дикой природы.

= 3 =

Уже на следующий день у Катерины появилась первая знакомая. Ровесница, продавец местного магазина. Они познакомились, когда Катя пришла за продуктами. Они немного поболтали с Настей на разные темы. А уже вечером Настя пришла в гости. Просто так, без приглашения. Но здесь, наверное, этому не придавали особого внимания, не было принято ждать персонального приглашения. Тем более она пришла не с пустыми руками, принесла картошки, лука, яйца и молоко.

— Не собираешься же ты питаться только макаронами и гречкой? — пояснила она.

— Да, конечно, — Катерина улыбнулась. — Я как-то и не подумала об этом. Сколько я должна тебе?

Настя искренне обиделась на это, но, впрочем, быстро отошла, сразу же после коротенького «извини».

— Расскажи-ка мне про Москву, — попросила девушка.

Катя непроизвольно нахмурила брови:

— Что там говорить? Суета и толкотня. Пыль и гарь. У вас тут намного лучше. Какая дивная природа! А тишина! А воздух. Как мед, аж голова кружится. — Катя поставила на стол печенье, варенье, чашки для чая.

Но их планам помешал электрочайник. Он вдруг как-то ненормально зашипел и тут же задымился. Катя растерялась, а Настя отреагировала моментально, выдернув шнур из розетки.

— Ну вот. Началось, — разочарованно протянула Катя. Такая пустяковая поломка тут, в глуши, грозила перерасти в большую проблему. Но Настя поспешила успокоить горожанку:

— Не беда. Спираль, наверное, сгорела. Ты завтра сходи к Кукушкину. Он – твой сосед справа. Он мастер на все руки, починит в один момент. Ты к нему обращайся, если что.

— Местный умелец?

— Ага. Только водкой с ним не рассчитывайся. Кукушкин не пьет.

— Что так? — Андрей ее проинструктировал и пояснил, что в русских деревеньках и селах в ходу особая валюта – жидкая. И Катя сегодня на всякий случай уж приобрела пару бутылок.

— Лучше деньгами. Инвалид он, ногу оторвало на комбайне. Пенсия маленькая, работы в деревне нет, а жить как-то надо. Вот Кукушкин и занимается мелким ремонтом бытовой техники. А еще он по дереву такие картины вырезает! Ух, красотища.

— Спасибо за совет.

— Ничего. Я побегу, пожалуй. Сейчас мой любимый сериал начнется. А может, и ты?

— Нет. Спасибо. Я не смотрю сериалы.

— Ну, тогда пока.

Катерина ознакомилась со скудным телевещанием. Три программы, и по каждой идут второсортные сериалы, сменяющие друг друга. При этом обильно приправлены рекламой. Скука. А про спорт информация была крайне скудной, низкосортной. Еще раз похвалила себя за сообразительность, прихватив всю свою коллекцию дисков. Вспомнила, как ворчал Андрей, неся такую тяжесть, и улыбнулась.

= 4 =

После легкого завтрака Катя решила отнести чайник соседу. Кипятить воду в кастрюле она как-то не привыкла. Столкнувшись нос к носу с Кукушкиным, она заметно вздрогнула. Да и сосед почему-то сильно побледнел. Просто мысленно она приготовила себя к встрече с человеком среднего возраста. А сосед оказался молодым, лет 25 парнем. С правильными чертами лица, большими серыми глазами в оправе пушистых ресниц, которым позавидовала бы любая девушка. Вот почему растерялся он? Загадка. Конечно, Катерина была симпатичной девчонкой, но никак не красавицей, от которой трудно отвести глаза, полные восторга и изумления. До этого никто так не бледнел, не краснел, не терял дар внятно говорить. Приятно, конечно.

— Привет.

— Привет, — ответил, откашлялся, старательно пряча взгляд.

— Вот, — она протянула чайник.

— Проходи. — Он посторонился, пропуская гостью в дом.

Катя попала в уютную, светлую комнату. Разговор как-то не завязывался, и Катя не знала, как нарушить тишину, которая внушала непонятный дискомфорт.

— Значит, ты – моя новая соседка, — больше утвердительно, чем вопросительно сказал парень и предложил, — садись.

— Да. Катерина. — И неожиданно, прежде всего для самой себя, назвала фамилию Андрея. — Морозова.

Парень опять слегка поменял цвет лица.

— А я Вася. Вася Кукушкин.

— Очень приятно, — она присела на предложенный стул и опять протянула чайник. — Вот.

— Ах, да, — он осмотрел прибор, — спираль сгорела. Но, кажется, у меня есть в заначке. Я сейчас. — И он покинул комнату, заметно припадая на ногу.

Катя вспомнила рассказ новой знакомой. «Наверное, протез» — подумала она, и простая человеческая жалость захлестнула сердце. Чтобы как-то отвлечься, она осмотрела комнату. На одной стене висели работы Кукушкина – резьба по дереву. Прямоугольные, ромбовидные, овальные, а в них – цветы, парусник, березка. Все так искусно, классно, красиво. И вдруг: в большом овале теннисистка. Изображена в момент триумфальной победы. Восторг и счастье на лице. И не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы не узнать в ней себя. Сходство было просто потрясающее, стопроцентное. Катерина даже отскочила от стены и оглядела комнату более внимательно. И увидела на журнальном столике свежий номер журнала «Теннис +». А в январском выпуске за текущий год был опубликован большой материал про нее, интервью и постер. «Значит, он знает, кто я такая на самом деле, — мысль буквально пронзила ее. — А я тут комедию разыгрываю. Инкогнито. Морозовой, зачем-то, назвалась. Дурёха. Теперь понятны причины его столь странноватого поведения». Услышала его шаги и поспешно присела на стул.

— Вот, все-таки нашел спираль, на ваше счастье. — Вася улыбнулся. — Через пять минут чайник будет в полной боевой готовности.

— Спасибо.

— Пока не за что. — Он сел напротив и приступил к ремонту. Оба молчали, и эти пять минут показались ей целой вечностью. Она с трудом сдерживалась, чтобы опять не посмотреть на свой портрет в дереве.

— Все.

Катя поспешно встала и протянула деньги.

— Спасибо.

Он не спешил брать деньги. Она вопросительно посмотрела на него. Их взгляды встретились. Таких большие и грустные глаза девушка видела впервые.

— А давайте сначала испробуем чайник?

— Давайте, — легко пошла она на контакт, опять удивляя себя.

— Пройдемте на террасу, там открывается потрясающий вид.

Терраса была с другой стороны дома. Широкая и просторная. Здесь расположился небольшой стол с резной столешницей и ножками, явно ручной эксклюзивной работы. И парочка стульчиков под стать ему. А вид, и правда, был просто завораживающим. Изгиб реки, которая медленно и величаво несла свои воды среди берегов, усыпанных иглами хвойного леса. Облака неспешно плыли по голубому небу и, казалось, касались макушек вековых сосен, отчего те слегка покачивались.

— Лепота! — не смогла удержать она восторга, который буквально наполнил ее целиком.

— А вы вечером приходите, на закате. Когда садится небесное светило – картина приобретает неповторимые краски и колорит. Дыхание останавливается.

Чайник вскоре вскипел, и они выпили по чашке душистого чая.

= 5 =

Весь следующий день Катя не могла выбросить из головы мысли о соседе. Что бы она ни делала, чем бы ни занималась – мысли о Васе преследовали ее. Тогда она решила загрузить мозг по полной программе. Взялась читать роман своего любимого автора, Симону Вилар. Но как она не старалась сосредоточить внимание на судьбах героев, на переплетении сюжетных линий, на интригах английского двора, все равно мысли упорно перескакивали на Кукушкина. В конец концов, она перестала сопротивляться, отбросила книгу.

— Значит, он потерял ногу, работая на комбайне. А это значит, что произошел столь ужасный случай в недалеком прошлом. Да, трудно становиться инвалидом в столь молодом возрасте. Когда ты только-только вступил на дорогу жизни, определил цель и пути достижения оной. А тут раз, и все перечеркнуто. Как он живет-то, один? Где его родители? Хоть в доме и чисто, но отсутствие женщины не скроешь. Интересно, о чем он мечтает? О чем думает бессонными ночами? Не всегда же он вырезает по дереву? А глаза? Какой выразительный у него взгляд. Прожигает насквозь. И что удивительно! Есть в нем что-то знакомое. Неуловимое, но знакомое.

Катерина имела просто феноменальную память на лица. Она могла забыть имя, подробности знакомства, но вот лицо – никогда. Мелькнувшая было мысль, моментально переросла в твердую уверенность: она встречала его.

— Но где? — вслух вскричала она. — Он – инвалид, сидит в этой глухомани. Живет на мизерную пенсию и случайные нерегулярные подработки. А я в это время катаюсь по миру, с турнира на турнир. Дома-то, и то бываю лишь наездами. При этом стараюсь отоспаться да покушать маминых пирогов. Где? Тогда, где? — вопрос просто буравил мозг, вызывая головную боль. И уже когда эта идея-фикс грозила перевоплотиться в маниакальную, догадка пронзила ее.

— Прага!!! — и уже не так уверенно: — Прага?

Она бросилась к сумке с дисками, стала лихорадочно перебирать их. Руки почему-то слегка дрожали, диски падали с дивана, рассыпались на полу. Наконец-то нужный диск отыскался по законам подлости на самом дне сумки. Все матчи турнира в Праге, тогда она одержала свою первую значимую победу, и мир услышал про Екатерину Травкину.

Она просматривала диск, акцентируя внимания на эпизоды, когда камера запечатлела зрителей.

— Есть! — она остановила запись. — Жаль, что нет возможности увеличить кадр.

Но и без этой опции было видно, что в пятом ряду сидит Вася Кукушкин.

— Интересное получается кино.

Она пересмотрела все диски со своими матчами. Но только еще однажды новоиспеченный сосед попал в объектив. Берлин. Тогда она проиграла в полуфинале. Обидное, досадное поражение, в котором она сама полностью виновата. Это не соперница выиграла, это она проиграла. Допускала слишком много брака при подаче и глупейших ошибок на приеме. Хотя после этого турнира она и поднялась на 10 место мирового рейтинга.

— А ты не так-то прост, Вася Кукушкин. — Она бросила взгляд на окно. Ночь уже давным-давно властвовала над деревней. — Жаль! — раздосадовано сказала Катя.

= 6 =

Она планировала пойти к соседу ближе к вечеру. Как бы приняв его приглашение посмотреть закат. Но желание как можно быстрее поставить все точки над «i» было сильнее, чем здравые мысли. С трудом продержалась лишь до полудня.

Однако ее решительность улетучилось в одно мгновение, едва она переступила порог его дома. Ее смутил аромат. Аромат только что сваренных щей, который способствовал обильному слюноотделению и спазмам в желудке. Сама Катя готовить не могла. С детства пропадала на корте, учиться кулинарному искусству уже не хватало ни времени, ни сил. Отварной картофель, макароны, гречка и яичница – вот, пожалуй, и все, на что она была способна.

— Привет, — из кухни вышел Вася.

— Привет, — немного растерянно ответила девушка. Но впрочем, достаточно быстро она взяла себя в руки, даже на корте это не всегда ей так успешно удавалось:

— Ты же знаешь, кто я?

— Екатерина Травкина, — и дальше с удивительной точностью он перечислил все турниры, на которых она выступала, на каких стадиях она завершала борьбу. Даже сама она не могла вот так, с наскока, перечислить их.

— Ты – мой фанат? — вопрос прозвучал с заметной толикой грубости и вызова. Василий в ответ лишь улыбнулся, и улыбка получилась какой-то грустной.

— Поклонник.

Катя собиралась задать следующий вопрос, но Вася мягко и осторожно предложил:

— Может, сначала пообедаем?

Предложение было столь неожиданным, что Катерина, не задумываясь, тут же ответила:

— Хорошо бы, — и покраснела.

Щи были наваристыми, душистыми и очень вкусными. Глазами она съела бы еще порцию, но желудок был категорически против. Потом они пили чай с вареньем. Возобновился разговор. Правда, от Катиной раздражительности не осталось и следа.

— Ты побывал на всех моих турнирах?

— Ну, что ты! Откуда у меня столько денег? Так, коплю помаленьку. И стараюсь далеко не выезжать. Тяжело. Прага, Варшава, Берлин.

— Берлин! — Катя опять вспомнила обидное поражение. Вася удивительно точно уловил ее мимолетную смену настроения, словно прочитал коротенькую мысль.

— Знаешь, почему ты тогда проиграла?

— Почему?

— У тебя просто пропала мотивация. Выйдя в полуфинал, ты уже попала в десятку. И на тот момент эта была локальная победа, твоя мечта исполнилась, а новую цель ты еще не определила. Да и потом, твоя соперница была априори слабее, кажется 126 ракеткой на тот момент. Потому ты и уверилась в легкую победу. Много и не всегда оправдано рисковала. А это грунт, медленный теннис. Удивляюсь, почему тебе тренер не подсказал, как надо было играть.

— А как? — Катя в очередной раз поражалась сама себе. Она так спокойно и хладнокровно воспринимала критику малознакомого человека, что до этого момента вообще подобное не допускала.

— У тебя сильная подача. Ты все время подавала на эйс. А надо было действовать гораздо проще. Сильная подача по центру и выход в корт. А в игре у сетки ты – царица, вообще мало равных тебе теннисисток. – Говорил он спокойно и непринужденно. Даже комплименты звучали не как высокопарные слова, а такая рабочая констатация факта, что не могло не радовать Катю, которая уже вдоволь наслушалась лести и натянутых похвал. А время как-то незаметно убегало, и за окнами наступил вечер.

— Скоро закат, — первой на это обратила внимание Катя.

— Сейчас нагреем еще чайку и пойдем на террасу.

Они удобно расположились за резным столиком. Чай на открытом воздухе казался еще вкуснее и насыщеннее.

— А как твое колено? Что врачи говорят?

— Все хорошо. Месяца через три можно и на корт выходить. Только…, — она прикусила губу.

— Что, только? — осторожно спросил он, не дождавшись окончания фразы.

— А ты был прав. Я всегда мечтала попасть в десятку. И вот мечта сбылась. А потом эта нелепая травма. Уже потеряно много времени. Сгорели зачетные очки. И уже только 36 в рейтинге. И что? Все сначала? А смогу ли?

— Сможешь. — Уверенно, с большой примесью металла в голосе, ответил Вася. — А иначе, зачем было начинать? Самая глупая ошибка – это останавливаться и опускать руки. Самое страшное – отказываться от своей мечты. Человек должен стремиться. Любая травиночка тянется к солнцу, при этом продирается сквозь камни и асфальт. Вот чему надо завидовать. Вот чему следует учиться.

Солнце коснулось горизонта, побагровело. Последние лучи побежали по макушкам деревьев, украсили рябь на реке. Красота завораживала. Хотелось просто любоваться и молчать. Они и молчали.

= 7 =

США. Штат Калифорния. Санта-Барбара. Турнир WTA. Финал. Екатерина Травкина /Россия/ и Ля Ши /Китай/. Счет по партиям 1-1. Начинается последняя, решающая партия.

— Катя, соберись, думай только об игре, — слова тренера проскальзывали как-то мимо. Падали капельками дождя на горячий грунт и тут же испарялись.

«Да не приехал он, не приехал. Это же обратная сторона планеты, — мысли Травкиной текли по иному руслу. — Другой конец земного шара. А я так и не заплатила ему за чайник» — И в очередной раз ее взгляд скользит по трибунам.

— Ты слышишь меня? — тренер пытается вернуть девушку в реальность.

— Слышу, — отмахивается она. «Надо было купить ему тарелку НТВ+».

— Постарайся в первом же гейме подавить ее психику эйсами и подачами по линии.

«А он мне говорил обратное». Катя за последние полгода постоянно ловила себя на мыслях о Васе. Мысленно говорит с ним, советуется, дискутирует. Как там, в Сибири. За два месяца, которые она там провела. Они с ним очень сдружились, с ним было легко и интересно. Главное, что о теннисе и ее травме говорили мало. Хватало тем и без этого. Она научилась варить настоящие щи, мясное ассорти, грибную солянку. Еще подкупало то обстоятельство, что Вася был просто поклонником ее таланта, ее игры. Не фанател, не идеализировал, не расклеивал ее портреты. Даже автографа он так и не попросил. Его большое сердце и открытая душа всегда мироточили спокойствием, добротой, нежностью.

Началась третья партия. И Катя, вопреки советам и наставлениям тренера, стала все чаще выходить в корт, к сетке, где изящно, а порой величаво, но без перегибов, играла с лёта. Публика была в восторге, забыв про жару. У Катерины получалось абсолютно все, даже авантюрные ходы приносили плоды. Словно теннисный бог одарил ее в эти минуты великими способностями. Ни одного гейма она не отдала сопернице. Ее возвращение в большой теннис стало просто триумфальным, феерическим.

На послематчевой пресс-конференции волнения и эмоции мешали ей сосредоточиться и отвечать за вопросы сразу. Она задумывалась, подбирала слова, краснела. И только на единственный вопрос ответила моментально.

— Кому вы посвящаете эту прекрасную победу?

— Кукушкину Василию. Моему самому преданному болельщику, большому поклоннику моего тенниса и настоящему другу. Без его поддержки я бы не только выиграла этот турнир, я бы, возможно, вообще бы не вернулась в большой спорт. — И эти слова, хотя и были сказаны быстро и заучено, не готовились Катей заранее. Они вылились на пике эмоционального всплеска из глубины души, от самого сердца.

Вот и закончился очередной футбольный уик-энд. Футболисты, тренеры и весь обслуживающий персонал возвращались чартерным рейсом в родной город. И если у дублирующего состава настроение было приподнятым, как-никак, а одержать на выезде крупную победу было равносильно подвигу, то у основного состава команды картина была кардинально противоположной. Упустили победу на последней минуте матча! Это уже стало хронической болезнью. В этом сезоне, именно за пять минут до финального свистка, было потеряно слишком много важных очков. В концовке чемпионата их будет, ох как, недоставать.

Но и среди дублеров не у всех было столь радужное настроение. Стоило лишь только взглянуть в глаза Сергею Черепанову, крайнему правому полузащитнику. Хотя это было проблематично совершить. Парень надвинул бейсболку на самые глаза и старательно делал вид, что крепко спит. Но ему было далеко не до сна. Обида просто прожигала душу насквозь, нагоняя черные мысли и коварные планы. Среди коллег по спортивному обществу у него не было достаточно близкого человека, с кем он мог откровенно поговорить и выплеснуть весь негатив. Выплеснуть таким образом, чтобы впоследствии не навредить самому себе еще больше. Хотя больше было уже нельзя.

И только оказавшись дома, наедине с женой и маленьким сыном, Сергей выплеснул скопившуюся боль и горечь:

— Опять я всю игру просидел на скамейке, — он мерил пространство маленькой кухоньки, натыкаясь то на холодильник, то упираясь в подоконник. Кстати, вид из окна тоже желал быть лучше, тоже добавлял раздражительность и тоску.

— Чай заварить с мятой или бергамотом? — осторожно поинтересовалась Ирина.

Но Сергей как будто и не слышал жену:

— В дубле!!! Да еще и в запасе!!! Мне вообще не дают играть. Понимаешь? — он остановился и глянул супруге в глаза, ожидая ответа.

Надо было что-то говорить, но кроме банальности ничего не приходило на ум:

— Тренеру виднее.

— Ха!!! — эмоционально взмахнул руками Сергей, едва не задев люстру. — Им виднее! Да ни черта они не видят дальше своего кошелька. А я играть хочу! Я умею играть! А что вместо этого? Я постоянно вне игры, я в постоянном офсайде.

— А может тебе разорвать контракт?

— Что?! — брови мужа грозно сошлись в переносице.

Ирина поняла, что сказала глупость, и постаралась смягчить ситуацию:

— Или поговорить с тренером начистоту, спокойно так, без эмоций. Может, тебе пойдут навстречу, отдадут в аренду.

— В низшую лигу? — усмешка исказила лицо.

— Зато играть будешь, — оправдалась Ирина, хотя и сама не понимала, почему она чувствует себя виноватой.

— Да что ты в этом понимаешь? Женщина! Я всю свою сознательную жизнь мечтал играть именно за этот клуб. Понимаешь? Это хрустальная мечта моего детства.

Жена предпочла промолчать, боясь, что скажет очередную глупость, по мнению Сергея. А он может и сорваться. Она заварила пустырник. Сергей залпом выпил целый стакан, не замечая даже горечи.

— Нет. Я дождусь своего шанса. Дождусь. И знаешь, — в его глазах забегали «бесенята». — Мне кажется, что такая возможность совсем уже близко. Я чувствую дыхание этого шанса.

— Какой? — Ирина проявила неподдельный интерес. Она переживала за мужа не меньше, чем он сам. Так хотелось, чтобы у него в футболе складывалось все удачно. Может, тогда он снова станет тем самым веселым, жизнерадостным пареньком, который в одно мгновение покорил ее девичье сердечко и вытеснил из него всех и навсегда.

— Смотри, — Сергей, наконец-то, сел за стол. Достал из сахарницы конфеты, с помощью которых он решил объяснить жене сложившуюся ситуацию. — В команде всего четыре правых хавбека. Два в основе и два, естественно, в дубле. В основе – это Койву и Джокович. Койву сейчас улетает в Германию, на операцию. Остается Джокович. Блин, наберут одних иностранцев, а на русских совсем всем наплевать.

— Ну? — Ирине не хотелось очередной раз выслушивать лирическое отступление на тему засилья иностранцев в российском футболе.

— Серб тоже имеет микротравму, но играть, сто процентов, будет. Из дубля, скорее всего, вызовут меня. Потому как Савчук, последний хавбек, в последнее время очень нестабильно играет. Перепадами. Так вот, если во время игры Джокович усугубит свою травму, то я выйду на замену. Понимаешь? О, Господи, сделай так, чтобы серба как можно раньше сломали, чтобы игрового времени у меня было больше.

Ирина с недоумением посмотрела на мужа. В ее глазах зарождался тихий ужас:

— Сережа, разве так можно?

— Что можно? — не понял муж.

— Разве можно желать своему коллеге, товарищу, да просто ближнему своему, такое?! И пусть это только мысли, это уже грешно и нечестно.

Сергей смотрел прямо на нее, но не видел. В мыслях у него нарождалась идея, крепла, обретая силу и уверенность.

— Точно! — радостно воскликнул он и широко улыбнулся. Да только улыбка та была совсем иного рода. Неоткровенная, бездушная. — Я сам сломаю его на тренировке! — с жаром пояснил он внезапную радость.

Ирина в ужасе отшатнулась от него. Она впервые видела Сергея таким. В глазах полыхал огонь безумной решительности.

— Я сделаю это. Осторожно так, случайно, ненароком. Тихонечко врежу ему по колену, и все. — Он в возбуждении вскочил и снова забегал по кухне. — И все! Я – в основе! И даже в стартовом составе.

И тут в Ирине пробудились и сила, и воля, и решительность:

— Да как ты можешь?! — она даже повысила голос, встала из-за стола.

Сергей остановился, наткнувшись как будто на невидимую стену. С большим удивлением и не меньшим интересом он посмотрел на Ирину. И была тому причина: всегда такая покорная, всегда и во всем с ним согласная, она вдруг так решительно и даже чуточку агрессивно идет против него.

— Я и не подозревала, что ты можешь быть таким жестоким. Это же нечестно!

— Не понял?

— Бесчеловечно!

— О чем ты?

— Это преступление, в конце концов.

— Да что ты понимаешь в этом? Это другой мир. Мир большого спорта! Здесь нельзя иначе. Надо бороться, выгрызать себе место под солнцем. Любыми способами, любыми возможностями. А иначе? Иначе ты всегда будешь в офсайде.

— А может, стоит найти иные способы доказать тренеру свою профпригодность?

— Это какие такие способы? — его глаза метали молнии, на висках вздулись вены, на скулах заиграли желваки.

— Упорно тренироваться и достойно играть.

Ответом ей послужила звонкая пощечина. Это было так неожиданно, унизительно и больно, что слезы брызнули из глаз.

— Дура! — рявкнул Сергей и выскочил из кухни, демонстративно громко хлопнув дверью.

Неделю в их доме царила гнетущая и напряженная обстановка. Они не разговаривали друг с другом. Ирина не была в курсе, что происходит в команде. Лишь ближе к субботе, когда была должна состояться очередная игра, Сергей как-то обронил за ужином:

— Джокович сломался.

Ирина промолчала, только плотно сжала губы, и уголки глаз предательски повлажнели. Где-то там, в глубине души, она все-таки надеялась, что Сергей одумается и не станет совершать столь гнусного поступка. Надежда так и осталась только надеждой.

— Боюсь, что в погоне за карьерной славой ты можешь остаться совсем один. Без друзей, знакомых. Без семьи, — тихо сказала она, на что в ответ получила лишь равнодушную ухмылку.

Впервые Ирина не пошла на стадион, на домашний матч его команды. В родительском доме, на любимом старом диванчике она смотрела трансляцию по телевизору. На правом фланге играл Савчук. Сергей опять был в запасе. Ирина все ждала, когда он выйдет на замену, потому что Савчук играл неудачно, не вписался в ритм игры, не почувствовал ее характер и накала. Замена напрашивалась. И она произошла. Но какая! На правый фланг из центра полузащиты перешел опытный игрок, а в центр выпустили совсем молоденького, но очень перспективного паренька. И он не растерялся, не испортил рисунка игры.

Матч закончился. Черепанов так и остался на скамье запасных.