Больше всего не люблю встречаться с собой на тихих ночных улицах.
Я то драться лезу, то деньги отнимаю.
Иду позавчера, всё тихо, спокойно, трое подходят, ножички вынимают, резать хотят. Я расслабился, обрадовался, ну, наконец, мол, к Богу забирают, а то всё жду да жду.
Ан нет. Смотрю, из кустов – я, а с ним ещё некоторое количество меня, так мы тех троих так отметелили, что они с трудом гайки да винтики собрали.
Ну никак, никак мне не дают к Богу прямой дорогой отправиться.
Может быть, я делаю что-то не так, что меня всё ещё на земле держат.
Да уж больно тяжело здесь. Но креплюсь.
И с чего я взял, что мне давно ТУДА пора?
Да не знаю…
Вон все будто бы Прозреть, или как это называется, стремятся, а не знают, что за этим прозрением будет.
Спору нет, дело это нужное, да все думают, что ТАМ больно уж хорошо. Может, и хорошо, но Домой хочется.
Сейчас кто-то скажет, что раз хочется, значит, ещё не всё. Ну, значит, не всё, только вот увидит сам когда-нибудь, где «всё» это есть.
Только вы не думайте, я очень даже праведно живу. Позавчера что меня дёрнуло после всей этой заварухи домой не идти?! Таким длиннющим путём поплёлся, что только к утру бы дошёл.
Тут опять этот появился. На дороге стоит, а позади него ещё некоторое количество, такое огромное, что не обойти. Стоит – молчит, а потом деньги требовать начал (я-то знаю, что они ему ни к чему).
– Дай, – говорит, – десять рублей завтра бабушке у универмага, пять рублей – инвалиду в коляске. Больше никому не давай, а то в нос дам.
Говорит так и кулак под нос суёт. А кулак табачищем воняет! Видно, руки в карманах держал, а в карманах – махра. Постоял ещё, всяких советов дельных надавал.
– Хочешь умереть, – говорит, – садись завтра на третье сиденье в одиночном ряду трамвая второго маршрута, что мимо больницы поедет.
– Хочешь миллион, – говорит, – купи билет в киоске у цирка в 14.08 вслед за мужиком с дипломатом и в красном галстуке. Но лучше не покупай, потому что всё равно тебя встречу и всё до копейки отберу.
– Хочешь помочь, – говорит, – гуляй завтра вечером в порту, увидишь девушку
с собакой, попробуй, помоги. А лучше не помогай, потому как ты мужик слабый, влюбишься – женишься, хотя и это большой бедой не будет.
Короче, вчера я в порт ходил. Первое предложение я не выбрал, знаю, это одно надувательство (я не раз пробовал). Он в последний момент появлялся и со своим некоторым количеством вытаскивал меня так, что я оставался невредимым и смотрел на разыгрывающуюся аварию (или нечто подобное), находясь практически в самой её середине.
– Смотри, пригодится, – говорил он.
Второе предложение было совершенно грабительским, причём я знал, что закон сохранения материального выигрыша здесь не действует, то есть, если я не беру этот билет, то его может не быть совсем, и отказаться в чью-то пользу невозможно.
В общем, пошёл я в порт. Я люблю, когда май или сентябрь, или ещё и ненастье, когда людей здесь нет, а только слоняются всякие романтические личности.
Я брёл, как и всегда бродил, почти у самой воды.
Конечно, была она, сидящая на металлическом ограждении. Рядом была собака, лишь взглянувшая на меня. Странные эти собаки, правда, не все, им достаточно взглянуть в глаза, чтобы понять, представляет ли человек угрозу.
Она решила, что я не представляю. Я подумал, что, наверное, она права, и в ответ то же подумал о ней. Собака, соглашаясь, посмотрела ещё раз.
– Алых парусов не будет, – с ходу брякнул я.
Я разглядел её глаза и залез рядом на заборчик.
Хорошая девушка. Довольно длинные волосы, тёмные, глубокие глаза. Когда она смотрит мимо, во взгляде сила. Я был прав, у меня все шансы влюбиться.
– Алые паруса придут не с той стороны, если вообще придут, но когда-нибудь придут обязательно, – продолжал я развивать мысль. – Хотя могут придти и с той стороны, если их не ожидать оттуда или ожидать с удвоенной энергией, что, наверное, одно и то же.
Девушка молчала, и я тоже заткнулся.
По правде говоря, на мне была ярко-красная куртка, о чём я забыл совершенно.
Так вот всё и случилось.
И ещё. Кто сказал, что ожидание, которое «после», хуже того ожидания, которое «до»?
Нужно лишь нечто, с чем ожидать было бы ещё тоскливее…
Или наоборот.
Что в принципе одно и то же.