Когда она вошла к прокуренную квартиру – мокрая, испачканная в грязи, в обнимку с игрушечным дельфинчиком, которого называла «Одеяло», – то понадеялась, что взрослых охватит шок. Они увидят, в каком состоянии дрожащая девчонка, ужаснутся, а потом прижмут к себе. Хоть раз в жизни! Мама будет говорить слова любви и целовать ее мокрое личико.
Мать, ее сожитель и гости, не обращая внимания на Инну, продолжали пить и обсуждать сложности жизни.
— Я пришла, – крикнула девочка. – Хочу есть.
Но никто не откликнулся.
Тринадцатилетнюю Инну охватила нечеловеческая злость. «Пьяницы проклятые!», – она с силой ударила по двери. Мамин сожитель повел ухом, но не обернулся. Да он и раньше ее «не слышал».
—Я там голодаю, а вам всё равно! Даже еды не оставили! Шла пешком через весь город, а вы забыли! – приступы ярости часто охватывали Инну. Поэтому ее побаивались дети, а их родители запрещали водиться с девочкой, учителя же, бывало, отчитывали, что, мол, надо быть добрее, не то она будет обречена на одиночество.
И хоть бы кто вник, что трудно оставаться доброй, когда домой идти не хочется. Не знаешь, какой сюрприз тебя ждет – просто стенания пьяной матери на жизнь неудавшуюся и глупые сальные шутки ее собутыльников, или разгром, посреди которого, в батарее бутылок, спит кто-то похожий на бомжа, а изо рта его стекает слюна.
Единственное существо, которого она любила – игрушечный дельфинчик «Одеяло». Его подарили в раннем детстве, когда о ней еще, кажется, заботились. Она смутно помнила то время. Ее всякий раз охватывала щемящая нежность. Инна тогда обнимала подаренного большого дельфинчика, засыпала, положив его себе на грудь. «Он на тебе как одеяло!», – сказала мама. Маленькая Инна думала, что дельфины так и называются – «одеялы». Потом, конечно, разобралась, но кличка так и осталась. Это был кусочек мира, которого она не знала, но придумала. Уютного, где тебя любят, обнимают, в доме сладко пахнет пирогами или кофе с корицей.
— Никому я не нужна, – пожаловалась Инна Одеялу, ударившись мизинцем. Ей нравилось прижимать к груди что-то теплое, хотелось тепла и в ответ. Любить тоже. – Промок, бедный! – Инна качала дельфинчика, как ребенка, и теплые чувства поднимались в ней. Те, заложенные в раннем детстве. Или придуманные позже. – Они оставили меня, Одеяло, оставили, – это было унизительно. Инна сидела среди других детей. Был день поминания усопших, Радоница. Великий праздник. Всех ребят вызывали и кормили. Кроме нее. Про Инну мать забыла. На кладбище не съездила. Все трапезничали, рассказывая о своей семье, а она смотрела на остальных так мрачно, что никто и не спрашивал.
Всего год прошел, а ее уже забыли. Да и не знали никогда, что уж выдумывать.
Инна выскользнула из квартиры.
— Никогда не приду сюда больше, – всхлипнула она.
На свой страх и риск, Инна решила сегодня повидать родню, надеясь, что ее увидят и услышат. Но нет…
Она боялась посмертного распределения. С подростками всегда сложно – чтобы понять, куда их направить, ведутся долгие беседы, дабы составить портрет незрелой личности и осознать, что же пресловутый маленький человек представлял собой в мире.
Инна всю жизнь испытывала ненависть к своей пьющей матери и ее бесчисленным ухажерам-собутыльникам, к окружающим, насмехавшимся над ней из-за этого. Она знала, что главное – унести из жизни любовь. Да, оставшись в вакууме, Инна читала взрослые книжки. Искала ответы на недетские вопросы. Любви не было в ее жизни. Не создала.
Инна хотела увидеть родню, узнать, что они скорбят по ней, пусть и не оставляют ей гостинцев, цветов, испытать спасительную нежность, а разозлилась больше.
— Я буду гореть в аду, – заключила она покорно.
Мостик, по которому нельзя проходить (из Земной жизни – Туда, где ее пока держали до принятия решения), растаял. Разверзалась огромная пропасть, где плескалась кристальная вода. Она знала, куда ведет ручей. В Райские кущи. Но ей туда не попасть.
Инна была так расстроена, что даже не удивилась, когда дельфинчик заговорил с ней человеческим голосом:
— Почему ты так думаешь?
— Я сеяла ненависть всю жизнь.
— Ты же не виновата.
— Да как сказать… Я в книге читала, что надо, даже если все доводят, оставаться доброй. Я же ненавидела всех.
— Дорога перед тобой. Эта же речка, по которой можно доплыть туда. Если бы тебе не надлежало попасть в Рай, ты бы ее не увидела.
— Я не умею плавать. Это так, насмешка, – она покрепче прижала Одеяло, но он выскользнул из ее рук:
— А я на что? Садись – доплывем!
И, обратившись настоящим дельфином, Одеяло прыгнул в кристальную воду.
— Садись на меня. Домчимся.
— Меня не примут туда.
— Ты хотела посеять любовь. Даже испытывала ее. Пусть ко мне, к игрушечному дельфину. Кто виноват, что тебе было некого любить? Главное – ты знаешь это чувство. Поехали! Я хочу играться. Ты ведь в детстве не играла?
Не веря своему счастью, Инночка села на дельфина, он устремился туда, в свой новый дом, где есть счастье и любовь.
То, что девочка так искала при жизни. То, что хотела отдать, но пока не смогла.