Почему люди в поездах становятся откровенными? Где-то прочитал, что так происходит потому, что собеседники знают: они никогда больше не встретятся. Поэтому вряд ли кто будет проверять истории, рассказанные под стук колёс, под храп какого-нибудь пассажира с соседней полки или хныканье ребёнка из соседнего купе. И совсем уж завораживают ночью огни проносящихся мимо станций и посёлков!
Напротив меня мужчина лет пятидесяти. На нижней полке, отвернувшись к стене, спит женщина. Мужчина, бережно поправив на ней покрывало, сидит рядом, приютившись на самом краю. Я кивком показываю ему: садись, мол, возле меня, рядом, но он отрицательно машет головой и, положив руки на столик, внимательно смотрит в окно.
Спать пока не хочется. Вчера отоспался у друга, бездельничая весь день. Поэтому я внимательно присматриваюсь к своему безмолвному собеседнику, который за два часа нашего вынужденного соседства не произнёс ещё ни одного слова.
Я вздыхаю и отправляюсь в тамбур покурить. (Тогда ещё в поездах курить разрешалось.) Знаю, чувствую, что сосед обязательно выйдет следом, потому что почувствовал я в его сердце какую-то тяжесть, разглядел в тёмном вагоне потаённую тоску в глазах, печаль…
Протянув ему зажигалку, отворачиваюсь к окну.
— Тебя как зовут? — мужчина глубоко затягивается и медленно выпускает из ноздрей дым.
— Георгий.
— А я Фёдор. Такое вот имя дурацкое родители дали!
— Ну почему же дурацкое? — я удивлённо смотрю ему в глаза, — Имя как имя!
Фёдор усмехается и снова глубоко затягивается сигаретой. Немного колеблется.
— Ты писатель? Я, кажется, знаю тебя. Волжский? Георгий Волжский.
— Ну да.
— Читал Ваши книги. Очень они мне нравятся! Извините! — Фёдор переходит на «вы». — Всё гадал, а теперь вижу.
— Ладно тебе, давай на «ты»! Мы примерно ровесники, да и знакомимся в интересной обстановке!
— Да уж…
Мы закуриваем ещё по одной. Дымим нещадно, наполняя тамбур сизой едкой завесой. Благо, все спят, и ворчать на нас некому!
— Ты веришь в любовь? — приблизив ко мне своё лицо, внезапно спрашивает Фёдор.
— Конечно.
— А если это чужая жена?
— Как это? — мне становится интересно.
— Хочешь, историю расскажу? Может, напишешь чего-нибудь… Только имя моё не вспоминай, не надо! — он внимательно смотрит на меня и ждёт ответа.
Я утвердительно киваю.
— Представь: жил себе человек. Город большой, квартира красивая. На работе ценили так, что начальство чуть ли в рот не заглядывало. Специалист, одним словом! И семья у него, вроде бы, положительная. По выходным за город выезжали на своей машине. От друзей отбоя не было! Словом, замечательная жизнь! В достатке! Живи и радуйся!
— Ну и…
— Однажды вот так же в поезде встретил этот человек ЕЁ!
Фёдор вдруг опускает глаза, но продолжает рассказ:
— Просто сел рядом и… замер. Слова сказать не может, а смотрит и всё! Как земля перевернулась с ног на голову!
— Это она, там, в вагоне?
Фёдор не отвечает на мой вопрос.
— Знаешь, сколько она со мной вынесла? То ли вину за собой чувствую, то ли грех… Она ведь не привыкла к такой жизни. У неё и муж из небедных, и дети с положением! А я что?
В общем, считай, в том вагоне новая семья сложилась! Хотя…
— Что?
— Она до сих пор чужой женой числится, так вот!
— Но ведь развестись можно!
— Это тебе кажется, что всё так просто… Я-то развёлся, ни разу не пожалев об этом! С ней другая ситуация… Понимаешь, муж у неё за границей, ему никак разводиться нельзя. Вот она и жалеет его, наверно. Написала ему, рассказала всё. Не знаю уж, как он там перенёс всё это, а только дети от неё отвернулись. Не звонят, не пишут…. А мне главное — чтобы рядом была! Чтоб видеть мог её каждый день, за руку держать…
Я ошарашено вынимаю очередную сигарету. Фёдору протягиваю тоже.
— Знаешь, — вагон сильно качает, и огонёк пляшет прямо перед моими глазами, — всё время мечтаю, что когда-нибудь закончатся наши мытарства, и мы вернёмся в свой дом, который построю своими руками. Красивый, уютный! Мы ведь с ней и от бандитов бегали, и чуть не замёрзли на Севере! Может, и жив потому, что Надюшка всё время рядом. И нельзя мне расслабляться, чтоб ненароком не осталась она в одиночестве, без защиты!
И ещё…знаешь, Волжский, трудно начинать, когда тебе за пятьдесят!
— А сейчас куда?
— На Дальний Восток… Может, там найдётся нам место под солнцем. Руки специалиста везде ведь нужны, правда?
— Конечно…
— Ладно, спать пора… Вторые сутки не сплю, всё думаю.
— Давно вы?
— Давно… Пятый год пошёл, а всё как первые дни вместе! Только вот до сих пор ни кола, ни двора. За что ни возьмусь — всё из рук валится! Может, во мне дело, Волжский? Только одно знаю: Надюшка и жизнь — это для меня одно и то же…. Так вот!
Фёдор ушёл в вагон, а я, смяв выкуренную пачку, всё пытаюсь разобраться в поступках и зигзагах судьбы этих людей. Где правда, где вымысел — вряд ли когда придётся мне разгадать. Но вот очередную человеческую трагедию я уже знаю. Хотя, трагедию ли?
Вернувшись в вагон, долго смотрю на Фёдора, который, положив голову на сплетённые на столе руки, крепко спит. Мне становится даже завидно, потому что даже здесь он остаётся верным стражником своего так поздно встреченного счастья, своей Надюшки….
И в этих скупых его фразах, отрывочных и порой недосказанных, я вижу всю их жизнь, странную и непонятную, но в которой присутствует самое главное — любовь…. Я так и не увидел лица этой женщины. Наверное, красивое.
На горе или на радость, но ведь для чего-то встретились эти два человека?!
Через полчаса я выхожу в небольшом уральском городке, и мы никогда больше не встретимся.