На краю
Улица пуста и длинна. Кажется, что ей нет конца, что она бесконечна.
Девушка в коротенькой юбке, блузке, в туфлях на высоком каблуке идёт куда-то неспешно, тоскливо глядя по сторонам.
Она красива, кудрявые чёрные локоны подпрыгивают при каждом её шаге.
Она идёт по улице одна и, кажется, будто весь город вместе с этой улицей принадлежит только ей.
Нарушает эту идиллию машина, выехавшая из-за поворота. Она едет подозрительно медленно, и девушка поворачивается, чтобы внимательнее её рассмотреть.
Как только машина настигает девушку, водитель жмёт на тормоза.
– Вас подвезти? – он выглядывает из машины и широко улыбается. Его чёрные волосы очень необычно контрастируют с голубыми глазами.
Она, ничего не говоря, садится в машину и пристально смотрит на парня. Он трогается с места и снова заговаривает с ней.
– Куда же вас везти?
– Куда угодно. Мне всё равно, – девушка отвечает агрессивно, сверкая глазами цвета янтаря, на что парень лишь снова добро улыбается.
Они едут медленно, но красивая брюнетка старается не смотреть по сторонам, она не хочет знать, где находится.
Никто из них не пытается завести беседу, хотя парень, по-прежнему, улыбается. Видимо, он думает о чём-то хорошем.
Наконец, девушка не выдерживает.
– Ты счастлив? – говорит она с вызовом, при этом смотря куда-то в пол.
– Конечно, – парень отвечает ей, совершенно не задумываясь, с ноткой удивления в голосе.
Девушка явно ожидает другого ответа. Она резко вскидывает голову и, снова пристально разглядывая водителя, молчит.
Просидев так несколько минут, девушка, наконец, отмирает и достаёт из кармана своей юбки сигареты и зажигалку. Она закуривает, не спросив разрешения, и протягивает свою сигарету парню.
– Нет, я не хочу, – он улыбается ей, словно ребёнку и снова сосредотачивается на дороге.
Озадаченная его поведением, девушка затягивается и, чуть нахмурившись, снова начинает говорить:
– Ты говоришь, что счастлив, но как такое вообще возможно? Ты, наверное, умеешь чувствовать, да? А я нет, совсем. Если бы ты знал, как мне надоело путать ангину с любовью. Мне надоели фальшивые улыбки, и моя улыбка мне тоже надоела, поэтому я перестала улыбаться. Я больше не верю в людей, потому что сколько бы я в них ни верила, они никогда не ответят мне тем же… Открой же мне секрет своего счастья, – девушка горько усмехается и, со злостью посмотрев на тлеющую сигарету в руке, выкидывает её в окно.
Парень по-прежнему улыбается, ничего ей не отвечая. На его губах будто бы застыла улыбка.
Она и не ожидает от него ответа. Девушка отворачивается и, опустив кресло, устраивается поудобнее, закрыв глаза и пытаясь заснуть. Сначала у неё это совсем не получается, но потом парень тихо включает какую-то музыку, которая действует на неё усыпляющее. Перед тем как уснуть, она успевает подумать, что поют, кажется, «Фулс Гарден», которых она слушала пару лет назад.
***
Парень будит её, проводя рукой по волосам. Она откидывает его руку и смотрит с неудовольствием.
– Ты, кажется, хотела узнать, почему я счастлив? – он, ласково улыбнувшись, выходит из машины.
Девушка хмурится, но всё же следует его примеру.
Как только она ступает на землю, у неё начинает кружиться голова, а в глазах темнеет. Наверное, если бы парень не подхватил её, она бы упала. В обрыв.
Они стоят на самом его краю, будто на краю пропасти, на краю жизни.
– Ты чувствуешь? Теперь ты чувствуешь? – парень громко и радостно смеётся, продолжая её удерживать.
– А теперь посмотри наверх. Вот моё счастье – голубое-голубое небо.
Девушка смотрит. Девушка чувствует.
Сохраняя спокойствие
Я встретил её в переходе. Помню, было очень темно. И я был пьян. Напился, чтобы забыть всё произошедшее со мной. Но не забывалось. А когда встретил её – о, счастье! – мне стало совсем не до того.
Она сидела, такая маленькая, хрупкая, в каком-то страшно грязном углу, и рыдала, рыдала беззвучно, просто сотрясаясь всем телом. Я ещё не подошёл к ней, а мне уже захотелось обнять её, увести куда-нибудь отсюда…
Так я и сделал. Она не сопротивлялась, ничего не говорила… только плакала. Я тоже молчал.
Когда я привёл её домой, мы долго сидели за столом и просто смотрели друг на друга. Это странно, но сейчас я не могу вспомнить её лица. Помню только, что на нём было всё время такое выражение… будто ей очень хотелось спросить у меня: «Ну, и когда уже всё это закончится?» Казалось, она хочет сказать мне что-то, даже крикнуть. Но она продолжала молчать.
Я не знал тогда, что мне с ней делать. Она смеялась, плакала, заходилась в самых настоящих истериках. А после истерик любила гипнотизировать кухонные приборы. Я обнимал её, держал очень крепко, а она смотрела всё не на меня – смотрела на ножи, лежащие на столе. Мне было безумно страшно в такие минуты. И после очередной её истерики я и вовсе их выкинул.
Не понимаю, откуда взялось во мне столько невозмутимого спокойствия в эти дни. Как я не плакал вместе с ней? Как вместе с ней истерически не смеялся? Я ведь даже не выходил из дома, не оставлял её одну ни на минуту. И, тем не менее, был очень спокоен.
Нет, вру, один раз я всё-таки вышел. Это когда мне пришлось выкинуть ножи. Сосед смотрел на меня странно. То ли из-за ножей, то ли из-за моего внешнего вида. Я почти перестал ухаживать за собой. Не успевал просто. Мне нужно было всегда держать её за руку, всегда молчать вместе с ней.
Моя бедная, бедная девочка.
Однажды я подумал – уж не влюбился ли я в неё? И понял, что нет, не влюбился, что мне просто было очень её жаль.
И вот, однажды утром она исчезла.
Я проснулся от громких стуков в дверь, вскочил, ещё не осознавая, что её нет со мной рядом, побежал открывать. За дверью был сосед. Тот самый, что смотрел на меня странно. И он сказал мне то, отчего я не стал её искать.
Он спросил:
«Вы в порядке?»
И я ответил, изумившись его вопросу:
«Да, конечно».
Он усмехнулся:
«Хорошо, если так. Я уж думал… Для вас, может быть, обыденное дело – сидеть на лестнице с ножами в руках и биться в истерике, а Оля, это жена моя, хотела уже вызвать… кого-нибудь. А потом вы и вовсе пропали. Из квартиры не выходите. Ну, раз в порядке… Да, на вашем месте я бы привёл себя в порядок».
Сосед этот, с доброй улыбкой, быстро ушёл от меня. А я ещё долго стоял у двери и думал. Ведь я-то не бился в истерике на лестнице.
Стало быть, девушка эта… Она же…
До сих пор не могу поверить, что бывают в нашей жизни моменты, когда мы можем видеть свою душу.
А я… Я тогда выкурил сигарету и привёл себя в порядок.
И всё же… Всё ещё высматриваю её в переходах.
Хоть и знаю – она куда ближе.
Непредвиденная остановка
Солнце, как кусочек сливочного масла, не до конца растаявшего в горячем молоке, терялось в облаках. Автобус ехал по бездорожью, спотыкаясь на неровностях, сотрясаясь в приступах горячки. У него был солнечный удар. Он был перегрет кусочком сливочного масла.
Люди, находящиеся в автобусе, тоже были перегреты, тоже сотрясались, потому в них стремительно росло раздражение.
Автобус был переполнен.
– Мужчина, я на каблуках! Может, уступите мне всё-таки? – вежливо возмущалась какая-то расфуфыренная девица.
– Но это же моё место, – спокойно отвечал ей мужчина, светя вежливо-фальшивой улыбкой.
Маленькая чёрная девочка, сидящая возле окна, тихо предложила своё место. Некоторые пассажиры посмотрели на неё с удивлением и тут же начали кидать гневные взгляды на девицу, как будто бы она была в чём-то виновата. Девица вымученно улыбнулась девочке, не принимая её предложения.
Чуть дальше от них происходило нечто подобное. Сидела женщина, на вид лет сорока, с ребёнком на коленях (на самом деле, ей было тридцать один, но сигареты и алкоголь сделали своё дело), а над ней возвышался официальный мужчина с портфелем. Каменные стены успели задушить его своей официальностью.
– Женщина, сколько раз вам ещё показать мой билет? Вы сидите на моём месте.
– Я с ребёнком, вы что, ослепли? Моё место тоже занято. Постоите, не развалитесь. Тоже мне – мужчина.
– По правилам вы обязаны занимать место, указанное на билете. Покажите-ка ваш билет…
Люди раздражались друг на друга, на себя самих, на кусочек сливочного масла. Водитель автобуса трясся вместе с ними в горячечном бреду. Он слышал их, они давили на него пуще жары.
Чёрная девочка рисовала что-то на грязном стекле, не замечая любопытных взглядов. То ли слона, проглотившего удава, то ли удава, проглотившего слона. А может это был цветок. Она плохо рисовала. Временами она чесала давно не мытую голову, и мужчина, тот самый, вежливый, смотрел на неё с неприязнью, – сама грязная, да ещё тычет пальцем в грязное стекло.
Вдруг послышался крик водителя, и автобус содрогнулся, как в предсмертной конвульсии. Люди, чуть не упав друг на друга, обеспокоенно заозирались.
– Идиот! Ну как можно быть таким придурком!
Чёрная девочка, закончив с окном, перешла на небесный холст и начала мысленно рисовать там что-то совершенно невообразимое.
Тем временем, в двери автобуса начал стучать тот самый «идиот», и водитель, с криками, открыл ему.
Он ввалился в больной автобус с лицом человека, нашедшего оазис в пустыне. Его коричневые волосы и борода были ужасно всклокочены.
– Дети мои, вот я и пришёл! Не ругайтесь! – вскричал он радостно.
Все, в том числе водитель, смотрели на него с удивлением. Чёрная девочка продолжала рисовать.
– Дети мои, подойдите же ко мне. Не узнаёте? Я ваш отец, Бог, – сказал он уже спокойнее.
Послышались смешки.
Чёрная девочка закончила свой рисунок и встала с места.
– Мужик, ты что, чокнулся? – наконец, удивлённо и будто бы даже сочувственно, произнёс водитель.
Девочка подошла к странному мужчине и прижалась к нему изо всех сил.
– Папа, ну наконец-то, – она гладила его по спине, как будто хотела успокоить.
Он, что-то решив для себя, смотрел на неё и улыбался.
– Ну, если что, вы знаете, где меня искать, – мужчина улыбнулся и удивлённым людям, а потом, взяв на руки девочку, вышел с ней из автобуса.
Люди очнулись не сразу.
– Куда он её понёс? – с беспокойством спросила бабушка, сидящая впереди. Ей вторило множество голосов.
Кто-то вышел из автобуса, желая ответить на этот вопрос, но уже через пару минут зашёл обратно, в задумчивости.
Автобус тронулся, и всё встало на свои места. Он снова неуклюже бежал по бездорожью, люди довольно быстро из состояния беспокойства переходили в состояние раздражительности, девица проворно заняла место чёрной девочки, пока этого не сделал кто-то ещё, а вежливый мужчина всё так же вежливо улыбался…
Трамвайные хроники
Маленький чёрный блокнот неизвестного
Я люблю этот город за его шумные жёлтые трамваи. Когда я сижу в них, шум от людей волнами надвигается на меня. Остаётся только закрывать глаза и плыть, дрейфовать на них.
Я кладу на этот город музыку своей старой дребезжащей гитары. Или это он кладёт на неё свою музыку?
Когда я езжу в жёлтых, грязноватых, но всегда уютных трамваях, я разглядываю людей, которые и создают этот прекрасный шум. Они такие разные. Я сочиняю истории про них, моя гитара сочиняет.
Сегодня я, в который раз, ехал с этой девушкой. Знала бы она, сколько у меня про неё песен. Интересно, хоть одна является её действительной историей? Нет, конечно, нет. С этими людьми… С ними так сложно попасть в точку. Всегда найдётся что-то…
Вот бы она ещё целую вечность ездила со мной. Только бы не уволилась со своей работы. Или не работы. Куда-то же она ездит?
Маленький белый блокнот неизвестной
Я люблю этот город за его шумные, жёлтые трамваи. Когда я сижу в них, я воображаю, что буду ехать так целую вечность, до самого конца Земли. Но его же нет. Так что всё-таки вечность.
Я кладу на этот город строки множества своих рассказов. Пусть они безумны. Я не могу этого не делать.
Когда я езжу в жёлтых, грязноватых, но всегда уютных трамваях, я разглядываю людей, которые едут вместе со мной в вечность. Я сочинила про них столько историй!
Сегодня я снова ехала с этим парнем. Интересно, есть ли хоть толика правды в моих рассказах о нём?
Когда-нибудь я напишу про него целую книгу, обязательно напишу.
Неизвестный
Ехал сегодня без неё. Видимо, она раньше села, или опоздала наоборот. На пятой остановке зашёл какой-то бомж. От него ужасно пахло перегаром.
– Выйди, никуда не поедем, пока не выйдешь, – начала ругаться кондукторша.
– Мне всего одну остановку надо проехать, – не очень внятно ответил ей предполагаемый бомж.
Так они переговаривались минуты две. А потом какой-то мужик, с виду преподаватель, повернулся и начал орать на него матом:
– ***дь, выйди, или тебя пинком отсюда вышвырнуть? – что-то вроде этого.
Сзади кто-то нетрезвым голосом вступился за перегарного:
– Ну, дайте человеку остановку-то одну проехать…
Кондукторша и на него накричала. Сказала, что он сейчас тоже выйдет.
В общем, вышел этот бомж, в конце концов, под напором бородатого.
Вышел и сказал напоследок: «Жестокие вы».
А я молчал всё это время, идиот. И мысли даже не было сказать что-то.
Нет бы заступиться за человека, может и вышло бы что-то…
Я ехал и думал, кто из этих людей прав, кто виноват. А потом понял, правых и виноватых нет, есть Любовь.
А я идиот.
Неизвестная
Сегодня в трамвае не оказалось обычного моего попутчика. Видимо, опоздала. Подслушивала разговоры бабушек. Они смешные. Бабуля в белой блузке с брошью рассказывала бабуле в фиолетовой беретке о тибетских упражнениях.
– Встаёшь посреди комнаты и двадцать один раз вращаешься вокруг себя по часовой стрелке, – говорила она важным голосом.
Фиолетовая беретка посматривала на неё скептически. Потом сказала, что от слова «вращение» её начинает подташнивать, и посоветовала своей, наверное, подруге идти в космонавты. Та засмеялась и сказала:
– Даа, с моим-то давлением…
Говорю, что они смешные, а сама, когда приехала домой, встала посреди кухни и начала вращаться. Двадцать один раз. Ну не сумасшедшая ли? Настоящая идиотка.
Тоскую по своему вечному попутчику. Что же со мной будет, если перестанем вместе ездить?
Жаль, что мы ни разу ещё не ехали в одном трамвае вечером.
Неизвестный
Отчитали на работе. Ну и поделом мне. Совсем с ума сошёл. Ехал сегодня со своей девушкой до её остановки, а она намного дальше моей. Девушка как-то странно смотрела на меня, будто бы всё знает. Написать об этом, что ли? Так хочется. Пальцы подрагивают. Сошёл на следующей, после её, остановке, и поехал обратно.
Нет, не буду больше так делать. Это уже слишком.
Ох, чёрт, я написал «со своей девушкой»? Ну, это тоже слишком.
Неизвестная
Сегодня произошло что-то из ряда вон. Мой попутчик не вышел на своей остановке, а поехал дальше. Надеюсь, что у него всё нормально. Ну, мало ли.
Я, наверное, слишком уж поддалась своим эмоциям. Кажется, смотрела на него с удивлением. Вот, чёрт.
Мне всё кажется, что он музыкант. У него пальцы такие… Они, кажется, живут своей, отдельной от него, жизнью. Есть в них какая-то особая, нервная, дрожащая музыка. На самых кончиках.
Представляла, пока ехала, как он этими пальцами извлекает музыку из какого-нибудь музыкального инструмента.
Или из тела какой-нибудь девушки…
Нет, это уже слишком.
Неизвестный
Я люблю этот город за его узкие, плохо освещённые улочки с пожелтевшими, почти уже осенними деревьями.
Шёл бы по ним целую вечность.
У неё такие тёмные глаза и такие светлые волосы. Необычайно.
Как жаль, что мы ни разу ещё не попадали на один вечерний трамвай.
Как же дома одиноко.
Хотя…
Гитара всегда ждёт меня, стоя в углу.
Неизвестная
Сегодня вечером я повела себя, как сумасшедшая. Сошла на его остановке и долго ходила по тёмным улицам, искала его. Как же глупо. Но я, наверное, могла бы вечность так ходить, если бы не работа. Ах, да. Работа. Завтра придётся задержаться. Ну, часом позже, часом раньше… Меня дома никто не ждёт, кроме моих рассказов и несмело начатого романа о музыканте с нервно подрагивающими пальцами…
***
Эти безумные мечтатели и не могли предположить, что череда случайностей всё-таки сведёт их в одном вечернем трамвае. Но это случилось. И на то они и безумные, что, только увидев друг друга, решили что-то менять. Они сошли ровно посередине, сошли вместе. Он рассказывал ей о своих песнях, она о рассказах и романе… В это невозможно поверить (так доверься же мне, читатель), но все их истории друг о друге оказались правдивы.
А что было дальше? Дальше была целая вечность!
Вечность, состоящая из жёлтых трамваев и плохо освещённых улочек. Вечность, состоящая из Любви.