За окном шёл ливень. Майская гроза позволила себе в очередной раз разрушить присмиревшее за долгую зиму небо. Капли били по стеклу, и в каждой капле отражался перевёрнутый мир. Та же гроза, те же молнии, те же серые панельные дома города, те же ещё голые тополя. Как полезно иногда бывает посмотреть на этот мир через каплю воды, это всё равно что посмотреть на своё отражение в чьих-то глазах и не сразу понять, кто же там.
В двадцать седьмой квартире (при втором прочтении подумала о том, что номер квартиры можно не уточнять, ведь он не играет роли никакой в сюжете) был потушен свет, Григорий сидел, запершись в своей комнате, и понуро смотрел на горстку пепла внутри стеклянного ящика, покачиваясь маятником. Маятник заводил механизм новой мысли в черепной коробке юноши. Порыв ветра отворил форточку и задрал занавески. Прежде чем Григорий вышел из стазиса, сквозняк успел разбросать листы бумаги и сбросил рубаху, висевшую на стуле. Закрыв форточку, он ненадолго задержался около окна и посмотрел во двор. Никого не было. Ни души. Никто не бегает ни за кем, никто ни с кем не играет и, следовательно, никто никому не проигрывает, никто никого не обижает. Эта мысль немного позабавила Григория, но он сразу же вспомнил про стеклянный ящик у себя на столе. Свежий ветер развеял запах гари.
Вздохнув, Григорий вышел из комнаты и вскоре вернулся. Включив настольную лампу, он принялся чистить дно и стенки импровизированного террариума. Огонь уничтожил всех. Большее, что оставалось – хитиновые лапки и частички панцирей. Хорошее удобрение для почвы, но только не для этого мира. Строить мир на чьих-то костях – всё равно что пытаться рисовать новый сюжет поверх другой, уже завершенной картины. Григорий был сторонник чистого листа. Завтра, всё будет завтра.
Террариум стоял под светом ультрафиолетовой лампы, наполненный грунтом, веточками, мхом и листьями, готовый принять новых постояльцев. Сейчас он был холодно пуст и стерильно приветлив.
Заботливые руки опустили на дно спичечный коробок с десятком муравьев, и вот они уже разбежались из него и принялись осваивать территорию. Поилка хранила в себе воду, а со стороны яркого света вниз сыпались дохлые мушки. Муравьи с честью выполняли свой долг – строить, питаться и держаться вместе. На следующий день на дне было много ходов и шныряющих по ним муравьёв. Своей очереди ждали паук и пара жучков, и, если вторым повезло меньше, то паук был удостоен возможности иметь собственную недосягаемую для муравьев веточку. Жуки оказались побеждены и съедены, паук остался сыт и доволен. Григорий смотрел на паука, а паук на всё то, что происходило на дне. Кто-то убивает кого-то, кто-то кого-то ест, кто-то живёт дальше, пытаясь следовать смыслам в этом лишенным смысла мире. Естественно, лишенным смысла для его обитателей. Далее был богомол, ещё десяток муравьев, другой. Споры плесени, тля, и, наконец, мышонок. В какой-то момент в террариуме оставался только мышонок и паук. Григорию пришлось думать о том, что будет дальше. До конца недели оставалось ещё несколько дней.
Когда новые насекомые вернули себе место на вершине пищевой цепи, было уже поздно придумывать что-то новое. Прежний террариум был лучше прошлых, главное преимущество – размер, объем. И если начинать приходилось с банок, то рассчитывал Григорий в будущем на целые многоквартирные дома, кишащие двуногими.
Григорий не думал, что он и так в доме, кишащем двуногими.
Прогресс, в целом, был на лицо – в игру вступили млекопитающие. Теперь ему приходилось пропускать наиболее скучных беспозвоночных существ и сразу переходить к членистоногим.
Он мог учиться, гулять, общаться и развлекаться, он делал это, но, возвращаясь домой, он возвращался к своим идеям. Попробовав однажды наблюдать за природой, трудно остановиться, ещё труднее остановиться, проведя впервые успешный эксперимент после долгих попыток. Нельзя поставить себя на место другого человека, это невозможно, потому что вакансия занята, но мы с вами свяжемся, когда место освободится. Но что если поставить себя на место того, кого не видно и не слышно, на месте которого лишь красуется надпись на всех языках «занято»?
Попробуй поставить себя на его место! Представь себя на её месте! Звучит как упрёк, как угроза, как утверждение того, что на месте все и всё, кроме тебя. Смотри, хлопай глазами и высовывай от напряжения язык, старательно пытаясь вылезти из своей шкуры и оказаться в чужой. Понимание! Понимание, вот оно, вот лазейка, вот правда, способ и решение. Каждый мало того что остаётся при своём, так ещё и обогащается. Но зачем нам это богатство, нам и так хорошо. Хорошо и Григорию, особенно, когда он остаётся наедине с коллективной стеклянной могилой и своими узниками (тонко подмечено).
Воскресенье. На жителей посыпались клочки бумаги, пахнущей спиртом. Лампа гаснет. Всё замирает, паук в последний раз натягивает сети, и вот уже свет исходит из всех уголков мирка. Тёплый, манящий, дарующий жизнь и смерть. Всё, что могло ползти, поползло по стенкам, веточкам, зарылось в землю, чем всего лишь отсрочило свою погибель. В стеклянных глазах Григория отражался огонь. Внутри самих глаз не было ничего. Запах распространялся по комнате, потом по квартире. Ночь перевернула страницу. Кем-то вновь распорядились, кого-то принесли в жертву прогрессии. Террариум вновь пуст и полон пепла. Даже неуязвимый и недосягаемый паук оказался там же, где были муравьи, даже те, которые пали ещё в первые дни.
Утром Григорий проснулся не от звонка будильника и даже не от солнечного света, пробившего себе путь в хмурых шторах. Он проснулся, потому что пора была вставать, потому что его разбудило то, что заставляет нас вскакивать посреди ночи и, смотря в потолок, задаваться вопросом – кто я?
Календарь сменил число, но в террариуме все были живы. «Пока что живы», – подумал Григорий. Весь день он ходил сам не свой, вспоминая, как сжигал всё и вся. Улицы были полны народом, по дорожкам старых парков бродили люди, и даже во дворе Григория играли дети. Звенели голоса. Разносился топот. Забежав в магазин для охоты и рыбалки, затем в зоомагазин и пройдясь по улицам, он был готов к новому заселению. Вечером снова был огонь. И стоило ему лишь поджечь спичку, как за окном раздался грохот. Зацикленный на своём мирке, он не заметил надвигавшейся грозы. Туч, ползущих с обеда на восток, решившихся в момент заката опуститься вниз. Огонь быстро пожирал ёмкость террариума, ветер вновь распахнул форточку, и что-то круглое медленно влетело в неё, тихонечко жужжа. Заметив шар, Григорий оцепенел.
Первое, что он увидел после тьмы – яркий свет. Первое, что он сделал после того как увидел свет – побежал на него вместе с десятком собратьев. Простор, свобода, лёгкость, наконец-то, спустя столько… Дней? Часов? Минут?
Прозрачные стенки упирались в небо, и под самым небом сидел мудрый паук. Небо посылало еду, врагов и друзей. Григорий жил, сражался и умирал. Раз за разом, попытка за попыткой. И, наконец, дожив до восьмого дня недели, он увидел падающие с неба банкноты, и вместе с ними падали звёзды. Свет гас, зажигался огонь, и вот уже, стоя у самой границы, он видел за стеклом самого себя, безэмоционально наблюдающего гибель очередной Помпеи, устраивая очередной апокалипсис.