С чего начинается утро? С едва ли готовых открыться глаз, попытки отбросить одеяло в сторону, либо посильнее вжаться в подушку, желая досмотреть так неудачно оборвавшийся сон. На самом деле, утро начинается с вечера, и от того момента, когда и как ты лёг, будет зависеть и следующее утро, и день, и, пожалуй, даже целая неделя.
Вчера я много думал и вспоминал, пересматривал фотографии и даже лёг раньше обычного, чтобы уже сегодня утром у меня не нашлось оправданий в необходимости отлеживаться в постели – ты отдохнул, ты выспался, ты обещал. И вот я уже с первого раза попадаю ногами в носки и брюки, руки ловко застёгивают ремень, и меня несёт куда-то в сторону ванной, кухни, прихожей, хотя толком даже не успел понять кто я, где я и зачем куда-то идти. Потому что, поняв, кто ты и где ты, желание идти куда-то сразу пропадает. Ты дома.
Эта замечательная мысль посетила меня ровно в тот момент, когда я затянул шнурки на неразношенных скрипучих берцах, из-за чего я замер, взвешивая теперь все за и против. Идти или не идти? Посмотрев на обилие зацепов, ладно зашнурованную обувь и лежащую на скамейке справа от меня сумку, стало несколько стыдно. Сколько вещей ты потянул за собой, и сколько всего придётся вернуть на свои места, если вдруг решишься отказаться. Вернуться назад возможно, но не всегда, и сделать это гораздо и гораздо сложнее, чем пойти вперёд.
Стояла ранняя осень. Деревья ещё не сбросили листву, но травы активно увядали, теряя цвет, форму, мешались с грязью. Улица веяла прохладой и свежестью, она звала пройтись по ней, посмотреть есть ли вокруг, есть ли что-нибудь по ту сторону дороги. Конечно, есть.
Я сразу поместил друга на поводок. Дом простился с нами, скрипнув на прощание тяжёлой калиткой, мы пошли вниз. Приходилось едва ли не бежать, друг очень спешил и не верил ни тому, что наконец-то он на моей привязи, ни тому, что прогулка будет долгой. Он тянул меня до самого фронтира – места, где кончаются последние дома города и начинаются луга. Тепломагистраль отделяет их друг от друга.
Открывался приятный вид. Справа – торчащий невысокими серыми зубами город, привычный и знакомый, слева – дымящиеся трубы ТЭЦ, а прямо перед тобой – сады и заливные луга. Самое время отпустить друга. Ему всегда нравится звук щелчка замка на поводке. Он привязывает, он дарит свободу. Каждый щелчок – сигнал. Сигнал о тесной связи с другим существом и сигнал о свободе. Мой друг скучал только тогда, когда в его жизни долго не было этого звука. И вот он его услышал и побежал вперёд, останавливаясь каждые тридцать метров, чтобы обернуться и проверить, иду ли я вслед за ним. Мне никогда не хотелось проверять, как он отреагировал бы на мою пропажу, на смену моего курса. Он должно быть знает, куда мы пойдём сегодня.
Смотав поводок и убрав его в карман, я последовал за псом, проходя по знакомым тропам. Тропа с годами не менялась, менялось лишь её оформление. Тропа всегда была протоптана, и в летний зной, и в снегопад, и в осенне-весеннюю слякоть. Эта тропа помнит радостные утренние пробежки, вечерние прогулки, помнит одинокие и тягостные блуждания по ней вперёд и назад под проливным дождём. Я помню, что это было здесь. Сегодня эта история дополнится очередным эпизодом, который запомнится, либо смешается с подобными ей и исчезнет.
Тропа проходила по склону, пронизывая тенистые заросшие сады, в редких просветах которых виднелись разбитые кирпичные стены, резные деревянные наличники и горящие на пепелище кусты рябин.
Спустившись по склону, через сады, мы вышли на луг. Друг так и бежал впереди, я шёл следом. От уверенного, почти чеканного, широкого и твёрдого шага почему-то не осталось ни следа. Я плёлся. Мысли путались в голове. Только не оборачивайся, иначе не сделаешь ни шага. Не оборачивайся, иначе махнёшь на всё рукой и пойдёшь обратно.
Проводник стоял и ждал моего шага в одну из сторон. И если своё терпение испытывать можно, то терпение других испытывать не стоит, и самое скорое решение будет самым правильным.
Мы вышли к развилке. К заветному пруду можно было выйти, либо пройдя через луг, либо пройдя вдоль зарослей у реки. Путь через луга был дольше, хотя и несколько живописнее, и раз уж такое дело, то лучше позволить своим глазам немного отдохнуть от бесконечных ветвей и листьев, оказавшись под открытым небом, нежели быть окруженным сплошной стеной. Дорога тянулась вперёд загнутой клюкой, огибая небольшой холм с одиноко стоящим небольшим деревом. Обычно здесь мой проводник мог позволить себе убежать далеко вперёд, оставляя меня наедине с собой. Лёгкий, но уже такой холодный ветер щипал щёки, усиливаясь, трепал волосы, взгляду было не за что зацепиться, он отдыхал, повиснув где-то у горизонта. Не нужно было следить за буквами на экране, за глазами учеников и сигналами светофора.
Травы колыхались широким пряным морем, в котором тонула тревога, шаг снова становился твёрдым, уверенным, скорым, в какой-то момент я испугался, что ускорюсь настолько, что пробегу этот луг, не заметив, не почувствовав что-то важное, что обещало подарить это место, или, наоборот, от чего избавляло. Наконец, дорога вывела меня к пруду, но моей целью был не этот пруд, а то, что находилось рядом с ним.
…Пять лет назад вместе со Славой и Максимом мы набрели на удивительное место, спрятанное в камышах. Обыкновенно там был водоём, но тем жарким летом он пересох, обнажив дно, покрытое ракушками и мелкими камнями. Мы бродили вместе по этому дну, в лабиринте высоченных камышей, под ногами хрустели раковины, меж кочек бежали ручьи. Где-то сверху светило солнце, пробиваясь через плотную завесу растительности, и было совершенно не страшно вдруг потеряться где-то здесь. Мы переставали звать друг друга и замирали, слушая, как шуршат высокие стебли, как журчат струйки воды и где-то неподалёку щебечут птицы. Вдруг с шумом в паре метров от нас взмыла тройка диких уток, пролетев прямо над нами. Сердце замирало и испуганное трепетом чувств было готово полететь прямо за ними. Пройдя сквозь камыши, мы вышли на противоположную сторону. Она была усеяна множеством старых летних домиков, от половины из которых остались только стены и крыша. И вот мы втроём забрались на один из таких домиков и начинали осматривать местность, открывшуюся нам с иной стороны. Все казалось чудным и незнакомым, слабо узнаваемым. Стоило лишь пройти метров пятьдесят в неизвестную сторону…
Выйдя к камышам в этот раз, я надеялся обнаружить какой-нибудь спуск, но сделав пару шагов в предполагаемом направлении, едва не провалился ногой в воду. Болото, в центре которого сверкает озеро. Всё оказалось затоплено. Подходов не было, выходов тоже. Всё оказалось под водой, недоступно, хотя и достаточно близко, ровно как тот же летний день несколько лет назад. Мы уже не гуляем вместе, не слоняемся в поиске удивительных мест. Всё, что остаётся – вода и недоступное взору дно, с теми же потайными ручьями и трескающимися под ногами ракушками.
Семь тысяч шагов позади. И столько же придётся пройти обратно. Я поднимаю камень и бросаю его в центр водоёма, ожидая увидеть вырывающихся из-под воды уток, с шумом поднимающихся вверх, в небо, ожидая услышать среди плескающейся воды отголоски ушедшего детства. Мне достаётся только тихий всплеск воды и разбивающееся рябью отражение всего окружающего. К ноге прижимается пёс, подставляя мокрый нос под опущенную ладонь. Пора возвращаться.
Я не нашёл того, чего искал, но нашёл ответ, что искать ушедшее не нужно, и максимум, который тебе достанется – рябь на воде, искажающая твоё лицо, и камень, стремительно опускающийся на дно. Время возвращаться.
Пока мы шли обратно, пёс больше не убегал далёко вперёд, а держался рядом, постоянно следя за моими шагами. Ничто из пейзажа не привлекало внимание, только на прежде чистом и безоблачном небе откуда не возьмись появилось большое и кудрявое облако, висящее прямо над нами.
С любовью ко всему, что когда-то было.