Владимир Невский. Ты просто друг

 

Я просто друг в твоей судьбе,

И мне не стыдно этой роли,

Я просто друг с тобой везде

В удачи, радости и горе,

Я не сломаю этих рук,

Что связывают дружбу нашу

Ты говоришь: «Ты просто друг!

И пьёшь с другой не дружбы чашу…

      (Юлия Мнацаканова).

 

Звонок раздался около полуночи. Ольга Ивановна сразу почувствовала, что на работе произошло что-то сверхординарное, иначе не стали бы её тревожить. Предчувствие не обмануло:

— Товарищ подполковник, у нас ЧП намечается.

— Что такое?

— Наши опера всё-таки задержали педофила. Но боюсь, что он и до утра не доживёт, — голос дежурного, совсем ещё молодого паренька, слегка дрожал.

— Прошкин? — догадалась она, намекая на начальника СКМ.

И капитан Суховей тоже, — окончательно добил дежурный.

Два друга, два капитана, начальник СКМ и начальник следственного отдела, объединившись, представляли собой грозную, необузданную силу. Чего уж там говорить про педофила, который вот уже третий месяц держит в страхе весь район.

— Сейчас буду, —  коротко ответила Ольга Ивановна и стала поспешно собираться. Должность начальника ОВД подразумевала, прежде всего, ненормированный, а порой просто круглосуточный рабочий день.

Когда полковник прибыла в родной ОВД, то застала там относительно спокойную тишину. Ни суеты, ни беготни, ни напряжения в атмосфере.

«Успели», — подумала она, и тревога пробежала неприятным холодком по спине. Но, на этот раз, ошиблась. Дежурный доложил:

— Капитан Прошкин и капитан Суховей поехали на вызов. У нас убийство.

— А этот?

— В допросной. Умыли, раны обработали, в общем, привели в товарный вид.

— Давай, веди его ко мне в кабинет. Минут через десять.

Ольга Ивановна не любила допросную комнату. Серые неровные стены давили на психику, вызывая острые приступы паники.

В кабинете было комфортней. Она сварила крепкий кофе, несмотря на предупреждение лечащего врача насчёт её больного сердца. Ровно десять минут, и чашки кофе ей хватило для того, чтобы окончательно взбодриться и настроиться на рабочую волну. Допрашивать педофила, которого искали абсолютно все. Правоохранительные органы и частные детективы, криминальный мир и активисты-общественники. Газеты и местное телевидение регулярно призывали к предельной осторожности и гражданскому долгу. Удивительно, но в ожидании встречи с этим монстром Ольга Ивановна не ощущала ни нервного напряжения, ни злости, ни даже волнения.

И едва мужчина переступил порог кабинета, её женская интуиция в унисон с профессиональным чутьём завопили в голос: это не он!

Мужчина около сорока лет, а может и меньше, но изрядно потрёпанный жизнью. Ранняя седина, обильные морщины под серыми, словно ртуть, глазами, в которых плескалась глубинная тоска. Полная отрешённость и абсолютное равнодушие. К себе, к происходящему, к течению жизни. Свежие следы «разговора» с капитанами. Заметно припадал на левую ногу.

— Сними с него наручники, — приказала она дежурному. Паренёк пытался, было, возразить, но, встретившись с взглядом начальника, молча подчинился.— Свободен.

— Я за дверью.

Ольга Ивановна между тем просматривала протокол задержания. Внимательно, нарочито долго смотрела на единственный пока лист бумаги, давая мужчине время прийти в себя после побоев в допросной комнате.

«А задерживать его были очень даже веские причины. Бдительность граждан оказалась на высоте. Мужчина фотографировал одну молодую пару с ребёнком. Несколько дней подряд! А вот и сам изъятый аппарат». — Ольга Ивановна с трудом подавила вздох зависти. О таком серьёзном и дорогом аппарате её дочка давным-давно мечтала. Да вот только на зарплату даже начальника ОВД подполковник не могла позволить такую роскошь. Она пролистала снимки. Действительно, мужчина занимался фотоохотой. И не просто за молодой парочкой, а именно за их ребёнком. Пятилетней девочкой!!! Весь аппарат был забит фотографиями этого маленького, кучерявого, синеглазого ангелочка.

Теперь хоть можно оправдать агрессию двух капитанов. Тут у любого «крышу сорвёт». Чувства взыграли над разумом, застилая глаза. Да и сама Ольга Ивановна почувствовала, как волна гнева и злости накатывает, перехватывает горло. Она отложила аппарат в сторону, встала из-за стола и прошлась по кабинету.                  Остановилась около приоткрытого окна, за которым простиралась панорама ночного спящего города. Глубоко вдохнула свежего прохладного воздуха, стараясь унять приливы негодования.

А мужчина, как присел на краешек стула, так ни разу даже не шелохнулся. Либо напряжённо ждал разговора, либо всякое движение вызывало боль в изрядно помятом теле. И даже взгляд не изменился. Пустота, вакуум, шуньята.

Она вернулась к столу, изучила его паспортные данные. Отметила про себя, что оказалась права. Мужчине тридцать лет, но жизнь нанесла обильные кракелюры.

— Ну, Пётр Иванович, как вы объясните свои действия? — говорить о причинах его задержания не было никакого смысла.

Он и сам всё прекрасно понимал, почему он здесь, почему его так «ласково» встретили оперативники.

— Это моя дочь, — с трудом выговорил он, разлепив пересохшие, опухшие губы.

Ольга Ивановна молча протянула ему стакан с водой, и пока тот с жадность пил, ещё раз внимательно просмотрела снимки девочки.

— Никакого сходства я не нахожу, — констатировала она и поймала себя на мысли, что жалеет об этом.

— Да, — легко согласился мужчина. — Яночка ни на йоту на меня не похожа. — Вздохнул. — И слава Богу! Каково было бы девочке жить с такими узкими глазами и курносым носом.

Ох, не совсем о том он думает, не о том. Уводит разговор в сторону. Нарочито?

— И?

— Но она моя дочь! — в его голосе проскользнули слабые нотки гордости.

— Это же легко проверить, — тут же осадила мужчину подполковник.

— Увы!

— Стоит только переговорить с мамой этой девочки, как ваша ложь сразу же вылезет наружу. И всё встанет на свои места.

— Не встанет, — обречённо ответил мужчина и опустил голову.

— То есть?

— Женщина подтвердит, что Яна – её дочь. Она в этом просто уверена.

Ольга Ивановна усмехнулась:

— А как женщина может быть не уверена, если она рожала. Или…, — она внимательно глянула на задержанного. — Или она удочерила этого ребёнка?

— Нет, — покачал головой Пётр. — Она родила, девочку. Но не эту.

— То есть? — она начала раздражаться от стиля этого разговора, когда информацию приходиться вытягивать маленькими дозами. — Вы можете всё внятно объяснить? Или ещё не придумали достоверную историю?

— Что? — удивился и не наигранно так удивился Пётр.

— Вам знакома эта женщина?

— Нет.

Ольга Ивановна почувствовала дикое желание закурить. Рука даже по привычке нырнула в верхний ящик стола, но сигарет там не было. Она их давно выкинула, по той же причине: бережёт сердечко.

— Но дочь ваша?

— Да.

— И родила её эта женщина? — Ольга Ивановна запуталась, терпение начинало покидать её.

Мужчина почувствовал это и поспешил пояснить:

— Нет. Женщина родила другую девочку. Мёртвую, к сожалению. Ей не сообщили об этом, а отдали мою девочку.

Полковник перегнулась через стол, чтобы пристальней всмотреться мужчине в глаза. Они и по природе своей были узкими, да к тому же сейчас и сильно припухшими. Старалась рассмотреть в них признаки разума и вменяемости.

— Я не сошёл с ума, — Пётр понял её сомнения.

— Да? — чуть наигранно изумилась Ольга Ивановна. — А я вот что-то засомневалась. Несёте тут какую-то околесицу.

— Просто история запутанная. Очень.

— Но разобраться надо, — развела руками подполковник. — А без вашей помощи я не в состоянии этого сделать.

— Я понимаю, — он потеребил на подбородке трёхдневную щетину.

— Тогда соберитесь и начинайте рассказывать. Всё по порядку, с самого начала.

— Но это длинная история.

Она бросила взгляд в сторону окна, потом на часы, и вздохнула:

— А мне уже некуда спешить, — и откинулась на спинку кресла, давая понять, что готова выслушать его длинную и запутанную историю.

 

=== * ===

Что наша жизнь? Всего лишь ожидание. Ожидание перемен.

Мы ложимся спать с надеждой, что новый день кардинально будет отличаться от дня минувшего. И завтра будет обязательно счастливое и безоблачное.

Но вот и завтра наступает. Такое же, как и вчера, как и позавчера, как и…, череда серости и обыденности продолжается.

И мы упорно не хотим понять, что жизнь уже устоялась, наметила рамки, нащупала ритм. И наши наивные ожидания перемен к лучшему могут только всё сломать, разрушить, внести хаос. Впоследствии мы станем со щемящей грустью и со слезами в глазах вспоминать это короткое течение повседневности. И с уверенностью называть это время самым счастливым мгновением жизни.

Может, тогда и не стоит ничего ждать! Не надеяться! Не строить иллюзорные планы! Не мечтать!А просто жить одним днём и радоваться каждому мгновению.

Только как? Как можно смиренно принимать всю несправедливость обустроенности мира? Как оставаться равнодушным к человеческой злобе, зависти, жажде наживы? Как не пропускать через сердце боль и обиду? За себя, за соседа, за знакомого или просто прохожего. Индифферентность – путь к самоуничтожению. Надежда и вера – спасение от этого.

А перемены, по сути, происходят в нашей жизни лишь от случая к случаю. А что такое случай? Некоторые утверждают, что случайных случайностей не бывает. Есть только иллюзия случайности. Потому как мы сами творцы случайностей. Одни создают эти случайности, которые другим кажутся Его Величество Случаем. Либо счастливые. Либо,  что чаще всего и происходит, неприятные.

 

Так размышлял Пётр, коротая время в ожидании рейсового автобуса.

Один раз в год он приезжал в областной центр на медицинскую комиссию. И каждый раз разочарованно злился на врачей, на несправедливость законов, на дикость всей ситуации. Дело в том, что с детства, в результате болезни, левая нога было немного короче правой.

И вот в очередной раз он приезжал и демонстрировал врачам, что нога не выросла. А те снова и снова давали группу инвалидности только на один год, словно насмехались: а вдруг она вырастет. Потом, правда, извинялись и объясняли, что такие правила. Не они ими придуманы, не им их и менять. По закону, он должен на протяжение десяти лет приезжать на ВТЭК, то есть до двадцати семи лет от роду.

— Ничего, — стараясь успокоить себя, шептал Пётр. — Осталось отмучиться всего пару лет. Потом дадут тебе, Петруша, пожизненную группу, и станешь ты окончательно невыездным. Закроешься в своей хибаре наедине с книгами, инструментами и телевизором. И потечёт череда бесцветных дней длинною в вечность. Этого хочешь? А так хоть какое-никакое развлечение, с небольшим напылением приключений.

— Привет, — раздался рядом девичий голосок, возвращая Петра в реальность.

Перед ним стояла миловидная девчонка с ангельскими чертами лица. Что-то мимолётное, едва уловимое чувство, что уже когда-то с ней встречался, промелькнуло в сознании. Но зацепиться за мысль не удалось.

— Привет.

— Можно с тобой познакомиться? — игриво поинтересовалась она. Наигранность скользила не только в интонации голоса, но и в коричневых глазах буквально «резвились бесята». Пётр решил подыграть ей:

— Это как-то неправильно. Парень должен проявлять инициативу.

Девушка прищурила выразительные глазки:

— И?

— Давай поступим так: ты сейчас сядешь на скамейку, а я подойду и познакомлюсь с тобой.

— Хорошо, — с лёгкостью согласилась она.

Пётр встал со скамейки, отошёл на пару-тройку метров и тут же вернулся к девушке. Чувство о прежнем знакомстве не покидало его, но память упорно не желала восполнить этот досадный пробел.

— Девушка, а можно с вами познакомиться? — деликатно поинтересовался он.

Милое создание одарило его недоумённо-высокомерным взглядом:

— Я на улице не знакомлюсь, — и отвернулось, даже чуточку обиженно надув губки.

Пётр растерялся настолько, что просто остолбенел. Такого поворота событий он никак не ожидал, потому и не знал, что делать дальше. Лихорадочно соображал, что говорить, как поступить.

Девчонка глянула на него и весело рассмеялась:

— Ну, ты, Петька, и даёшь!

Чем ещё больше вогнала парня в ступор. Недоумённо хлопая глазами, он удивлённо смотрел на неё.

Девушка сорвала с головы беретку, демонстрируя пушистые волосы орехового цвета, собранные в два небольших хвостика, перевязанных разноцветными резинками. В тот же миг из памяти выплыла красочная картинка: девочка-подросток с угловатым телосложением, с непослушной копной волос на голове, словно одуванчик, с насмешливыми глазами и чуть вздёрнутым носиком.  Она всегда выделялась из толпы одногодок своим экстравагантным видом. Любила носить яркие, ядовитого цвета одежды, при этом нарушая все правила гармонии и сочетания цвета. Разноцветные бантики, шнурки на туфельках, носочки. И волосы красила в разные пряди. Множество всяких фенечек, цепочек, значков, шнурков. Поступки соответствовали образу. Вечно попадала в истории, заканчивающимися походами родителей в школу, а то и в детскую комнату милиции.

— Соня?! — всё-таки сомневался он, что эта шикарная девушка с идеальной фигурой и прекрасными чертами лица та самая сорвиголова.

— София, — улыбнулась она очаровательной улыбкой.

— Чудеса, — только и оставалось изумлённо покачать головой.

 

На первый взгляд могло показаться странным, что Пётр не узнал свою односельчанку. Но на то были веские причины. Десятилетку Петя заканчивал в районном центре, потом сразу уехал в город, в училище. Домой, где его ждала только старенькая бабушка, он приезжал очень редко. Бабка постоянно ворчала, ругала сноху, которая погубила и свою жизнь, и жизнь сына. В той злополучной автокатастрофе именно она была за рулём. Доставалось и самому Петру, лишь иногда по делу, а больше для профилактики. В местный клуб Петя не ходил ни на киносеансы, ни на дискотеки, стесняясь своей хромоты.

Поэтому он и не видел, как из озорной Соньки выросла прекрасная София.

— А я думала, что не встречу ни одного знакомого попутчика. Последний рейс всё-таки.

— На каникулы?

— Да. А ты?

— Из больницы, — хмуро ответил Петя, присаживаясь с ней рядом.

— Я улыбаться перестала,

 

Морозный ветер губы студит,

         Одной надеждой меньше стало,

         Одною песней больше будет.

 

— Ахматова, Анна Андреевна, — добавил Пётр.

София резко обернулась и внимательно посмотрела на него, словно впервые видела:

— Ты любишь стихи? — в голосе было неподдельное удивление. Довольно редко встретишь в глубинке современного парня, который увлекается поэзией. Уклад жизни, деревенские нравы, устройство быта. Всё было иное, из другой оперы. Мотоциклы и автомобили, рыбалка и охота – вот основные занятия деревенских парней. А тут….

— А как можно её не любить? — не меньше удивился и Петя. — Знаешь, мне очень близки слова Франса Анатоля: прекрасный стих подобен смычку, проводимому по звуковым фибрам нашего существа. Не свои – наши мысли заставляет поэт петь внутри нас. Здорово, да?

— Ага.

— Поэзия как лакмусовая бумага определяет человека среди обыденной серой массы толпы.

Приятное удивление, которое испытывала девушка, с каждым мгновением только усиливалось.

— Мне нравятся поэты серебряного века, — откровенно призналась она.

— Да?! Мне тоже. А какое направление тебе больше по нраву? — Пётр обрадовался родственной душе.          Появилась редкая возможность поговорить на любимую тему, поднять волнующие вопросы и, вероятно, найти ответы.— Символизм, акмеизм или футуризм? — он, как говорится, сел на любимого конька. Разошёлся не на шутку.

— Не знаю, — честно призналась девушка.

— А я питаю особую любовь к младо-символистам, — Петя не замечал, что Соня растеряна. — Александр Блок, Андрей Белый, Вячеслав Иванов.

— Я обожаю Ахматову, — тихо вставила она, останавливая парня.

Тот, наконец-то, понял, что её познания не столь глубинны.

— Значит, акмеизм. Кстати, у меня есть сборник её стихотворений, воспоминаний, писем, записок. Очень интересная и познавательная книга. Могу дать почитать.

София обрадовалась смене темы разговора:

— Давно ползут слухи, что твоя личная библиотека намного больше деревенской.

Петя усмехнулся довольно и грустно одновременно:

— Я бы не сказал, что в ней больше томов. Просто она более современная и разнообразная. Сейчас очень много издают книг. Мне присылают каталоги, в книжных клубах у меня уже солидные скидки. Вот и выписываю. При наличии денег можно собрать отличную библиотеку.

— Но также говорят, что ты не каждому даёшь книги, — продолжила озвучивать слухи Соня.

— Конечно, — возмущённо ответил Петя. — Иные возвращают книги в таком виде, что хоть сразу отправляй в топку. Варвары, вандалы.

— А мне, значит, дашь? — она лукаво прищурила глазки.

— Конечно, — быстро и уверенно ответил он.

— Почему?

— Не такой уж я и наивный.

Ну, не могут люди, чтоб не врать.

В этом я и сам бываю грешен.

Всё же, надо людям доверять.

— Спасибо, — она как-то по-особенному грустно улыбнулась. — Я обязательно приду.

— Я буду ждать, — ответил он по этикету, хотя градус в тоне был намного выше.

 

Я долго ждал – ты вышла поздно,

Но в ожиданьи ожил дух,

Ложился сумрак, но бесслезно

Я напрягал и взор, и слух.

 

Строчки стихотворения Блока постоянно крутились у него в голове. Он с ними ложился и с ними вставал. И на протяжение всего дня они постоянно мелькали в памяти, заставляя сердце менять свой привычный ритм.

Пётр несколько дней жил одним лишь чувством – ожиданием новой встречи с Софией.  Он устроил дома генеральную уборку, разгоняя пауков и убирая годичную пыль из всех углов. Он до блеска начистил старинный хрусталь в серванте, перестирал занавески и скатерти. Он привёл, наконец-то, каталог личной библиотеки в надлежащий вид. Каждое утро тщательно брился и заваривал свежий чай.

А Соня всё не приходила. И каждый вечер надежда угасала. И лишь осенний нудный дождик в унисон его настроению барабанил по крышам какой-то медленный и грустный блюз.

Непогода.  Какое-то странное и парадоксальное понятие. Погода – она и есть погода. Дождь – тоже погода. И снег, и ветер, и даже ураган. Это человек, привыкший к комфорту и уюту, глядя на дождь, снег, грозу, придумал это понятие. Как оправдание своему плохому настроению. Всё пеняет на погоду, добавив крепкое отрицательное «не». Как поётся и как нам слышится: каждая погода – благодать.

Вот только талант видеть прекрасное, во всём и всегда, не каждому даётся. А кто обладает таким талантом, вот он-то и есть по истине самый счастливый человек.

 

И она пришла! Когда надежды почти не осталось. Когда он смирился. Когда понял всю абсурдность визита молоденькой девчонки к холостяку в двадцать с полтиной. Понял и принял как должный и правильный факт. Но она пришла! В поздний час, когда в окошках, одном за другим, уже угасал свет. Она всё-таки пришла!!!

— Привет, — в тесной прихожей перемешалось их дыхание.

— Привет, — едва слышно ответил он, боясь спугнуть счастье.

Соня стряхнула с кучерявой чёлки капельки дождя, сняла куртку, а потом…, неожиданно для Петра, поцеловала его по-дружески в щеку.

— Наконец-то я смогла выбраться.

Он промолчал в ответ, потому как стоял ошеломлённый, до конца не осознавая происходящее. Не верил глазам, не доверял слуху, да только прикосновение её мягких губ разметало все сомнения. И хотя поцелуй и был комнатной температуры, щека горела. Дыхание участилось, как и напор кровотока по венам.

— Ну, — Соня терпеливо ждала, когда Петя вынырнет из водоворота чувств. Не дождалась, поторопила.— Ты мне книгу сюда вынесешь?

— Проходи, — он покраснел, как мальчишка. — Чай будешь?

— Да. Руки совсем замёрзли. На улице…, — не подобрав подходящего эпитета, резюмировала. — Ноябрь, одним словом.

Они прошли на небольшую кухню. Соня остановилась на пороге, немного поражённая.

— Ого! — только и выпалила она, разглядывая обеденный стол.

И этот продукт столярного искусства заслуживал именно такого эффекта. Овальная столешница с замысловатым орнаментом по всей окружности, а посередине – пейзаж из деревенской жизни: пастушок, коровы, берёзовая роща, журавли в небе, всё покрыто светлым лаком. Резные, изящно изогнутые ножки.

— Красота какая! — не скрывала восторга София.

— Извини, к чаю у меня только карамельки, — Петя в душе пожурил себя за то, что вчера съел шоколадку.

— А где ты приобрёл такую красоту? — девушка не обратила внимания на его извинения, была полностью поглощена столом. — На нём, наверное, и трапезничать жалко.

Петя увидел неподдельный восторг в её карих глазах и решил усилить, закрепить его.

— Пока чайник закипает, пройдём в комнату.

Комната просто шокировала впечатлительную девушку. Обстановка напоминала выставочный музейный зал экспозиций столярного мастерства. Книжный шкаф, журнальный столик, сервант, тумбочка под телевизором и даже подлокотники на креслах и диване были искусно выполнены из дерева. Самобытная, эксклюзивная мебель, богато украшенная мозаикой, инкрустацией и резьбой, придавала интерьеру уникальность, вызывая всплеск эстетического восторга. Стены комнаты украшали картины, выполненные резьбой и пирографией.  Не простое выжигание, как обучали в школе, а рисование огнём. Очень красиво, очень эстетично, очень вкусно. А на книжных полках теснились маленькие деревянные статуэтки животных, сказочных персонажей, древних божеств.

София долго не могла и слова вымолвить. Осторожно ступая, она обходила комнату по периметру, внимательно рассматривала каждую вещь, бережно прикасалась руками. Лишь иногда срывались с языка  бессвязные междометия, да из груди вздохи очарования и упоения.

А Пётр просто стоял в сторонке и любовался девчонкой. Удивительные вещи всё-таки происходят в жизни. Ещё пару недель назад он даже и не вспоминал, что живёт в деревне Сонька. Смешная девчонка с импульсивным, взрывным характером, взбалмошная и сумасбродная. А теперь она выросла. Теперь она София, симпатичная, харизматичная. Еёбесконечное обаяние, аура притягивают, подчиняют, увлекают за собой. Переполненная притягательными загадками и завораживающими тайнами.

Из кухни донёсся недовольный свист чайника.

— Пошли пить чай, — позвал Пётр.

— Блеск! — вымолвила Соня, следуя на кухню.

И даже вазочка для конфет была филигранно вырезана лобзиком.

— А я и не подозревала, что кроме книг ты ещё коллекционируешь предметы деревянного прикладного искусства. Это что-то! Я просто слов не могу подобрать, чтобы выразить свои чувства. — Она пила чай мелкими глоточками, словно растягивая время.

— Мне приятно, — натянуто улыбнулся Пётр.

— А я тут в городе, в комиссионном магазине, видела нэцкэ японских божеств. Хотела купить, но они так дорого стоят.

— Нэцкэ, фэн-шуй! — разочаровано проворчал Петя. — Почему-то все мы гоняемся за импортными безделушками. А это всего лишь нарочито созданный спрос под воздействием придуманного антуража. А вот про родное, наше, исконно русское, позабыли. Взять, например, богородскую игрушку. Это же так красиво! Так неповторимо!

Он не переставал удивлять девушку. Приятно удивлять.

— А расскажи мне про богородские игрушки, — неожиданно попросила она.

— Да я могу часами об этом говорить, — удивлённо ответил Петя. — А тебе это интересно?

— Я очень любознательная девочка. Да и время ещё детское, — она налила себе вторую чашку ароматного чая.

 

В эту ночь Пётр так и не уснул от смятения чувств. Всё кипело, бурлило, выплёскивалось. Всё перемешалось. Он и сам толком не смог бы объяснить, какое конкретное чувство испытывал. То необъяснимая радость вдруг накатывала огромной волной, то щемящая тихая грусть вспыхивала ярким пламенем, сметая все на пути своём.

Парень сидел за письменным столом. Горела лампочка в полнакала под зелёным абажуром, чем придавала комнате сказочный вид. Из старенького магнитофона с «простуженными» динамиками лилась завораживающая инструментальная музыка с пронизывающим соло саксофона. Петя рисовал. Прикрывая на мгновения глаза, он выхватывал из памяти все чёрточки, все тонкости лица Софии. Фотографическая память не подводила его никогда, и сегодня тоже не стало исключением. Остро отточенным карандашом Пётр передавал альбомному листу поразительную точность выражения карих глаз, разлёт бровей, изгиб чувствительных губ, каждый локон кучерявой причёски.

И он прекрасно знал, что пока не закончит писать портрет, то не успокоится. Это состояние, которое творческие люди называют вдохновением, целиком поглощало его, заставляя терять чувство времени, голода, отдыха и сна. И он обожал такие ненасытные моменты творческого подъёма, всплеска энергии, взрыва чувств. Даже когда не получалось, когда плоды не приносили удовлетворённость, увлажняя уставшие глаза, всё равно обожал. С нетерпением, трепеща, ждал нового наплыва. Идеи новых работ роились в голове, и он боялся, что может что-то упустить, забыть, потерять нить, изюминку, пикантность. Потому в такие дни и ночи Петя работал на износ. Делал эскизы и наброски, записывал идеи, лепил из пластилина заготовки.

Лишь к утру он закончил её портрет. С гордостью отметил, что сходство просто поразительное. Удовлетворение и усталость навалились скопом.  Держа альбомный лист на вытянутой руке, он сказал вслух:

— Кто ты? Луч света в тёмном царстве? Точно, но банально. Свет в окошке? Как-то уж больно наивно и сентиментально, хотя и правдиво. Моя последняя лебединая песня? — Он прислушался к себе и поразился отсутствием внутренней пустоты. Обычно, когда он заканчивал какую-то тяжёлую работу, то на душе наступала космическая опустошённость, усталость, равнодушие и даже грешные мысли, что больше никогда не вернётся к любимому хобби. Но сейчас! И пусть не на поверхности, пусть не так очевидно и не так ярко, но продолжали бурлить чувства, разливаясь по клеточкам благодатным теплом и негой.

Он прошёл тёмным коридором в кладовую комнату, где за шкафом со старыми вещами была скрыта от посторонних глаз дверь. Пётр открыл её, и в нос сразу же ударил запах обработанного дерева, красок и столярного лака. Включив свет, он внимательно осмотрел свою мастерскую.  Верстак, столярный станок, разнообразие инструментов для работы по дереву, кипы фанеры и досок, заготовки столешниц и резных ножек. Вдоль стены, на полках, стояли деревянные скульптуры различных размеров и стадий завершения, альбомы с зарисовками, панно с пирографическими картинами. Он пошел к окну, чтобы проветрить обитель творческих идей. Под ногами хрустели опилки и стружки, издавая приятный звук.

— И почему я не признался Софии, что это я – автор мебели и статуэток, резных рамок и пирографических картин? От скромности как от украшения характера? Что-то сомнительно и мало на меня похоже. Стеснение? А чего тут стеснительного? Ремесло вполне солидное, мужское. Не крестиком же, в конце концов, я вышиваю. Комплекс неполноценности? Не к месту, но точно он. Сколько раз я пытаюсь не заострять внимания на своей инвалидности. Жить как обычный нормальный человек, которому просто не всё дозволено в этой жизни. Ни в футбол погонять, ни в пеший поход сходить, ни на мотоцикле с ветерком прокатиться. Но и без этого же можно прекрасно обойтись. И получается у меня так жизнь. Пусть иногда, но получается. Но только каждый раз обязательно найдутся те, которые с удовольствием снова и снова указывает на мой шесток. А прозаичней говоря: окунают меня с головой в эту жирную слякоть! — он стоял около настежь распахнутого окна и жадно вдыхал морозный ноябрьский воздух. Над деревней занимался новый день. — И каждый раз мне всё труднее и труднее вытаскивать себя из этого болота. А ведь депрессии и фрустрации не могут проходить бесследно. И однажды я не вернусь. Не смогу пережить, не отыщу в себе силы. И принять не смогу. Вот тогда-то и реально запахнет суицидом. Наверное, это страх заставляет не торопиться распахивать душу. Страх, давным-давно переросший в фобию.Антропофобия или человекобоязнь — невротическая боязнь, стремление избегать людского общества. И зародилась она у меня там, в райцентре, когда я последний год учился в школе. И зачем я написал той девчонке объяснение в любви? Зачем? А затем, что мне легче передать свои мысли чувства на бумаге, чем словами. Да, не оценила девчонка мои эпистолярные таланты. Больше того: она выставила моё признание на всеобщее обозрение и обсуждение. Многое мне тогда пришлось пережить. Литературного лексикона моего не хватает, чтобы всё это выразить. До сих пор сам себе удивляюсь, как не сломался, как пережил, как руки на себя не наложил. И где я черпал силы, чтобы оставаться невозмутимым и спокойным, чтобы окончить десятый класс. Среди шёпота и насмешек одноклассников, косых взглядов учеников, начиная с пятого класса, под прицелом «юморинок» в глазах учителей.

Пётр даже сейчас вздрогнул, передёрнул плечами и тяжело вздохнул. Постарался переключить мысли от воспоминаний прошлого на реальность дня сегодняшнего. Да, жизнь преподнесла ему незабываемый урок, который он с отличием усвоил. Нельзя распахивать душу, чтобы не получить плевки. Нельзя доверяться, чтобы не окунуться в грязь.

 

Петя ещё раз внимательно посмотрел на портрет Софии:

— Что на этот раз? Нарисуем огнём? Вариант, очень красиво получится. А может, попробовать резьбу? Плоско выемчатую или рифлёную? — он мысленно представлял окончательные варианты задуманных работ. — А что, если всё-таки взять и рискнуть! Замахнуться, в конце-то концов, на скульптуру. Хватит, наверное, вырезать зверушек да чёртиков. Пора переходить на новый уровень. Покорять новые вершины, есть куда стремиться. Вот теперь и стимул появился, весомый, большой, жирный.

Накинув план действий на ближайшую пару дней, Пётр покинул мастерскую. К тому же, почувствовал голод и потребность отдыха.

Вечером почтальон принёс долгожданный каталог «Книжного клуба», почётным членом которого Пётр состоял. Из каждого нового каталога Петя обычно выписывал себе пару-тройку книжных новинок, обогащая личную библиотеку. Обычно, он заранее планировал, что будет покупать на этот раз, исходя из желания, а в большей степени, из финансовых возможностей. Листая каталог, он внимательно изучал лоты предложений, вздыхал, грустно качал головой, прищелкивал языком. Зависть просыпалась, сверлила душу, нагоняя серую тоску. И вдруг…. А может, и не вдруг. Может, это знак из области чего-то астрологического и мифического. Наложилось сакральное на полиграфическое!  В жизни иногда случаются всякие фантастические совпадения, которые не поддаются логическому объяснению. Максим Горький говорил: жизнь тасует нас, как карты, и только случайно, и то ненадолго, мы попадаем на своё место. В разделе «Мир увлечений» в глаза бросилась книга «Японские нэцкэ».

— Не может быть!— в полный голос вскрикнул Пётр, а мысли уже лихорадочно заметались, ярко рисуя перспективы: «Если я сегодня выпишу книгу, то две недели спустя буду держать в руках иллюстрированную энциклопедию о нэцкэ. А потом, в результате упорного труда, ежедневного и еженощного, то успею к Новому году вырезать семь божеств счастья, о которых Соня с таким упоением рассказывала».

— Это будет отличным подарком на Новый год, — сказал он вслух, и пришлось тем самым признаться самому себе, что уже второй день все мысли были только о Софии. Чтобы ни делал, чем бы ни занимался – мысленно разговаривал с ней.

— Как жаль, что я сны свои не запоминаю, — покачал он головой. — Наверняка, она мне снится ночами. То, что диктует моё подсознание. А мне остаётся лишь догадываться и строить нереально красивые сюжеты. Ого!!! — в очередной раз вскрикнул он, увидев цену этой энциклопедии. Даже жаром обдало. Сборник стоил добротных трёх детективов. И чтобы выписать её, пришлось бы отказаться от запланированных ранее покупок. Но раздумывал он какие-то доли секунды. Рука пододвинула телефон и привычно накрутила на диске знакомый номер. Через пару минут заказ был сделан, и отступать было уже поздно.

Он намеревался пройти в мастерскую, чтобы приготовить материал для будущих нэцкэ, но услышал, как хлопнула металлическая калитка, потом шаги на крыльце. Он поспешил в прихожую и нос к носу столкнулся с Соней.

— Привет, — от её улыбки в тесной прихожей стало вмиг светло, а от лёгкого прикосновение губ по телу Петра пролилось тепло.

— Привет, — он не ожидал такой скорой встречи. — Ты уже прочитала книгу? — в недоумении поинтересовался.

— Вот, — она протянула ему кубик Рубика.

— Что? — не понял Петя.

— Мы так и будем разговаривать в прихожей? — она лукаво улыбнулась.

— Ой, извини. Проходи. Чай будешь?

— Пошли, — приказала она и направилась на кухню. — Мне почему-то кажется, что ты умеешь собирать эту головоломку. Научишь меня?

— Научу, — Петя обрадовался. Времени на обучение сборки кубика уйдёт немало, а значит, их свидание затянется, и приятное общение гарантировано.

— А книгу я, конечно же, не прочитала. Можно задержать книгу?Там очень много стихотворений, которые мне по душе. Я их пока перепишу для себя.

— Зачем переписывать?  Я дарю тебе эту книгу, — в порыве внезапной нежности сказал Петя. И даже сердце не ёкнуло, хотя он с нетерпением ожидал выхода этой книги.

Девушка глянула на него пристальным взглядом:

— Даришь? А не жалко?

— Нет.

— Это слишком дорогой подарок, — отнекивалась она, хотя и очень слабо.

— Не дороже денег, — он поставил на стол вазочку с конфетами, чашки, чайник.

— Извини, — вдруг заявила Соня. — Но мне надо кое-что проверить. — И распахнула дверку холодильника. — Я так и знала. Космическая пустота.— Поймала изумлённый взгляд Петра и пояснила. — Ещё в прошлый раз я заметила, что на газовой плите красуется только чайник. Обычно там стоит кастрюля с супом, сковорода или всё вместе. А сегодня то же самое: чайник в гордом одиночестве. — Ты что, голодаешь?

— Нет! Почему это? — Петя, словно школьник, замялся и стал оправдываться. — Просто не уложился. Да у меня пенсия через пару дней. Но у меня имеется и картошка, и лук, и масло подсолнечное, и даже пакет гречки.

— Сейчас я тебе блинов напеку, — заявила Соня тоном, не терпящим никакого возражения. Однако Петя всё же попытался:

— Не надо. У меня и молока-то нет.

— Зато имеется рассол из-под огурчиков. Знаешь, какие вкусные блины получаются на рассоле! Ммм,— она закрыла глаза, а потом резко распахнула. — Пальчики оближешь!

Петя рассмеялся:

— Хорошо. Попробуй. Удиви меня. А у меня к блинам, кстати, варенье имеется. Сам варил.

— Да?

— Да. Царское варенье из крыжовника. Занятие, конечно, муторное, но результат того стоит.

— Это ты не перестаёшь меня удивлять, — Соня порхала по кухне, готовила тесто. — А почему «царское»?

— Это Екатерина II Великая, попробовав варенье, пришла в восхищение от вкуса, что тут же окрестила его «царским». А повариху свою наградила драгоценным перстнем.

— Здорово. Историческая байка?

— Не знаю. Но красивая.

— Да, — согласилась Соня. — В красивые истории хочется верить.

После плотного ужина они расположились в комнате, где и начался урок по сборке головоломки Рубика. При этом они говорили, говорили, говорили. На всевозможные темы, начиная от банального ворчания на погоду до обсуждения высокой политики.

Девушка продолжала поражать Петра неординарными взглядами и суждениями, некоторые из которых были кардинально противоположны общепринятым шаблонам и канонам.  Иногда он даже испытывал «испанский стыд» и, чтобы смягчить обстановку, рассказывал смешные истории из литературы или анекдоты в тему. София смеялась от души, до слезинок в карих глазах. Так и пролетел вечер, быстротечно, незаметно.

Она не сказала, когда в следующий раз придёт в гости, и он не спросил. Боялся, что ответ будет слишком неприятным. Лучше не знать, а просто ждать, идя в разрез пословице «ожидание хуже смерти». Ждать и наслаждаться иллюзорными мечтами.

 

Она пришла через пять дней. Пять долгих от мучительного ожидания и терзания дней.  Настроение, словно погода в апреле, менялось по несколько раз на дню. То грусть наваливалась так, что всё ввалилось из рук, то радость предвкушения встречи заставляла порхать бабочкой.

Она пришла! И принесла большой пирог с лесными ягодами для тела и кучу кроссвордов для души.

— Я уверена, что процент заполненных клеточек правильными ответами с твоими энциклопедическими знаниями приблизится к сотне, — заявила она от порога.

— Постараюсь не разочаровать тебя, — в тон ответил Петя, чувствуя, как настроение растёт с геометрической прогрессией. Настроился опять весь вечер блистать остроумием и чувством юмора. Но вечер пошёл совсем по иному сюжету. Места и времени шуткам не было, впрочем, как и решению кроссвордов.          София первым же вопросом повернула разговор на очень серьёзные, почти философские, рельсы.

— Что наша жизнь? — прочитала она вопрос и тут же отложила газету.

— Игра? Правильный ответ. Классика. Шекспир. — Он пытался сбить настрой девушки, но не преуспел в этом.

— А если серьёзно? Без шуток, — она взяла чашку с чаем и серьёзно посмотрела на собеседника поверх её. — Неужели это и есть то единственное слово, которым определяется наша жизнь? Неужели всё так просто и банально, даже чуточку наивно. Мы не живём? Мы играем? Тогда во что мы играем, и какова ставка?

Петя был немного ошеломлён: София, по большому счёту, ещё ребёнок, а задала столько серьёзных вопросов, на которые почти нет правильных ответов.

— Потому что мы всегда играем, — он не стал долго размышлять, а просто озвучивал первое, что пришло на ум. Практика показывала, что первые мысли – самые честные и откровенные. — И лишь наедине с собой мы скидываем театральные маски. А ставка? Да сама жизнь стоит на кону.

София призадумалась, мелкими глоточками попивая чай.

— А я ещё слышала и такую цитату: жить – это умирать. Как-то грустно и немного страшновато.

— Кажется, это один французский каскадёр сказал, — было очень приятно осознавать, что они так много имеют общего, что начинают понимать друг друга без предисловий и сносок. — И я с ним полностью согласен. Каждый прожитый день прибавляет наше прошлое и уменьшает будущее. Вот и получается, что жить – значит, умирать.

— А как ты считаешь, что самое главное в жизни? Может, работа? Любимая работа, приносящая удовлетворение и радость.

Петя потеребил бровь, задумываясь на мгновение:

— Нет, не думаю.

— А почему?

— Сложно всё в жизни. Редко встретишь человека, который работает по призванию, получая от работы не только радость, но и приличные деньги. Кто-то вообще не знает, какая работа по душе. Кто не может устроиться. А кто просто работает по другой специальности ради заработка, потому как хочется достойно жить, а не существовать.

— Существовать, — эхом повторила Соня. — Какие полярные понятия. Жизнь и существование. — Она немного помолчала, допивая чай. — Может, тогда любовь главное в жизни?

Петя почувствовал, как внутренний жар окутал его. Наверное, он покраснел, как юная девица. Однако быстро взял себя в руки и поспешил ответить спокойным, ровным голосом:

— Да, наверное. Любовь как опара, на которой замешано абсолютно всё. И жизнь в том числе, и существование.

София улыбнулась, но улыбка была печальной.

— Удивительно, о любви так много написано, сказано, снято. Но протяжение всех веков существования человечества. Но всё равно продолжают писать романы, снимать фильмы, говорить и спорить.

— И сколько ещё не досказано. Человек – индивидуален. У каждого своё понятие любви, своя неповторимая история. Комичная или драматичная, обыденная и фантастическая. Да это просто непаханое поле.

Соня вновь взяла ручку и придвинула стопку газет с кроссвордами, но мысли всё равно блуждали совсем по другим переулочкам:

— Но ведь любовь – это ещё не гарантия счастья? — задала она очередной трудный вопрос и вновь посмотрела ему прямо в глаза, ожидая получить честный и развёрнутый ответ. В её чистых, ещё по-детски доверчивых глазах плескалось целое море всевозможных чувств. Врать, глядя в такие глаза, не получалось:

—  Нет, конечно.

— Тогда смысл жизни – это поиск. Поиск своего предназначения, поиск своего истинного счастья. Синей птицы удачи. Все мы алчно и страстно желаем счастья. Пусть простого, пусть маленького человеческого счастья. И желание это заставляет нас жить, работать, творить.

— А как быть тогда со словами Евтушенко? — быстро возразил Петя, словно догадываясь о таком повороте разговора. — «Я счастлив стал навеки, потому что счастья не ищу». Не надо искать счастье. Оно постоянно с тобой. Только ты не чувствуешь этого.

— Ну, почему? —со слезами в голосе спросила София.

— Потому, что в руки его не возьмёшь и на вкус не попробуешь. Счастье – это полёт души, невесомое состояние.

— Тогда дети, — перебила размышление парня София, и он не сразу понял, о чём речь.

— Что, дети?

— Цветы жизни. Нашей жизни. Наше продолжение, а значит, и бессмертие.

— Ну, ты даёшь! — восхищённо воскликнул Пётр. — Я даже возразить ничего не могу. Да и не хочу, если честно. Наверное, это и есть самое точное и правильное определение цели жизни.

София лукаво улыбнулась:

— Деньги? Богатство? Финансовая независимость?

— Приземлённо. Грубо. Мещанство.

— Хорошо, — она махнула рукой. — Давай остановимся на этом. Вернёмся к нашим тараканам.

Но Петю, поймавшего любимую волну пофилософствовать, трудно было уже остановить. Он всегда считал, что недосказанность – одна из главных причин всех бед человеческих.

— А я вообще считаю, что жизнь – это вечная борьба. Без праздников и выходных, без отпуска и бюллетеня.

— С кем, или с чем? — она прищурила глазки.

— Со всем подряд, с кем можно, и с чем нельзя.

— А конкретней? — ох, и напрасно она спросила, потому как в следующий момент на неё обрушился целый список от Пети:

— С холодом и голодом. С врагами и мнимыми друзьями. За идеи и урожай. С пьянством и курением. С коррупцией и мафией. С богатством и бедностью. С морщинами и несвежим дыханием. С безграмотностью и за повышение раскрываемости преступления. С холестерином и простатитом. С лишним весом и целлюлитом. С обстоятельствами и общественным мнением. За ступеньку на карьерной лестнице и за рейтинг. С кариесом и перхотью. Да можно бесконечно перечислять. Но главная борьба в жизни – это борьба с самим собой. Со своими привычками, недостатками, комплексами и страхами.

— Да, — грустно согласилась София и глянула на часы. — Ого! Мне пора. Жаль. Но я ведь родителей обманываю, говорю, что у подружки Наташи провожу время. Да вот только поздно уже даже для девичьих посиделок.

— Мне тоже жаль, — он акцентировал внимание лишь на единственном слове её монолога, которое так приятно грело душу.

         Следующего рандеву пришлось ждать месяц с лишним. Несмотря на болезненное ожидание, когда же стукнет калитка и Соня войдёт в дом, время как-то быстро пролетело.

Даже можно сказать, что стремительно проходили дни в работе над нэцкэ. Сначала Петя подыскал необходимый материал. Это была осина, которая имеет самую белую древесину, сохраняющую цвет долгие годы. Закончил вырезать шкатулку, пылящуюся на полке уже несколько месяцев, покрыл лаком, украсив по периметру мелким бисером, внутри обшил мягким синим бархатом. Хотел даже выучить название семи божеств Японии, Китая и Индии, которые приносят удачу, согласно религии синтоизма. Но так и не осилил Эбису, Дайкоку, Бисямонтэн, Хотэй и прочих. Решил потом мелким шрифтом выжечь их имена на самих нэцкэ. А когда пришёл долгожданный каталог, он тут же приступил к изготовлению статуэток. Вдохновение не отпускало Петра ни на одно мгновение. Такой наплыв энергии он не испытывал до этого никогда.  Работа спорилась, принося моральное удовлетворение, которое буквально зашкаливало, грозя перерасти в гордыню. И только организм иногда возмущённо требовал удовлетворить потребности, подкрепиться калориями, выспаться, наконец-то. Оторвавшись от творческого процесса, Петя сразу начинал думать о Софии, накручивая себя мыслями до зелёной тоски.

Время безжалостно срывало листы календаря. Вот и Новый год наступил. Подарок давно приготовлен, сосна благоухала свежестью, стол накрыт. Но праздника совсем не чувствовалось. Настроение таяло, как и свечи в канделябре.

Вот уже и куранты отгремели, новый год начал свой отсчёт. На экране телевизора замелькали знаменитости, дурачились, плоско шутили, пели, иногда не попадая в ритм фонограммы.

— А что ты хотел, Петруша? — он отключил телевизор и просто стал смотреть на мигающие, бегающие огоньки гирлянды. — Новый год – это всё-таки семейный праздник. А у тебя, дружище, нет семьи, потому и праздника нет. Оливье и жареную курицу можно в любой день приготовить. Шампанское третий год лежит в холодильнике, а от мандаринов одна изжога. Вот и всё! Хоть бы кота завёл. А то совсем некому сказать: с Новым годом, с новым счастьем.

Но она всё-таки заглянула на огонёк. Как всегда шумно и весело. В глазах – нескончаемая радость праздника, на орехового цвета кудряшках – снег, конфетти и мишура. Запахло парфюмом, мандаринами, вином.

— С Новым годом!

— С Новым счастьем!

— Пошли, я за тобой! Сейчас в клубе начнётся крутая дискотека. Парни приобрели новую аппаратуру. А потом – петарды и салют. Обожаю салют! — она просто искрилась счастьем.

— Извини, — он грустно улыбнулся. Но не объяснять же ей, как ему проблематично куда-то ходить по деревенским дорогам: по зимним сугробам, в весеннюю распутицу и осеннюю слякоть. Зачем омрачать праздничное настроение?— Я приготовил тебе подарок.

Он метнулся в комнату и принёс шкатулку.

— Ой, а я без подарка! — сокрушенно вздохнула Соня. — Неудобно как-то получается. Ведь друзьям принято дарить подарки на Новый год.

Слово «друзья» резануло по сердцу, но сейчас Пете не хотелось заострять на этом внимание.

— Ничего страшного.

Соня открыла шкатулку, и волна восхищения накрыла её с головой:

— Ого! Красотища! — она осторожно доставала нэцкэ одно за другим, внимательно рассматривала, читая их имена.

— Семь божеств счастья. Будь счастлива, Сонечка.

Она внимательно глянула на него, и догадка озарила её лицо:

— Так это ты, Данила-мастер? Это всё ты сам делаешь? Могла бы и догадаться по мелким ожогам на пальцах от выжигателя, по еле уловимому запаху столярного лака.

— Да, это я, — пришлось сознаться.

— А почему скрывал? Только ответь честно и серьёзно. Твоя привычка вечно отшучиваться сейчас не прокатит, я ведь иногда твоё фантазёрство принимаю за чистую монету.

— Честно?

— И никак иначе.

— Я люблю тебя, — выпалил он неожиданно даже для самого себя. Ведь даже в своих дерзких мечтах он не планировал признание.

— Я люблю тебя, — отозвалась София.

И опять он не придал значения тому, что девушка просто повторила за ним слова, как горное эхо. Повторила! А не сказала от себя. Зато поцелуй был просто раскалённый до предела. Жадный, ненасытный, переполненный страстью.

София густо покраснела, что-то промолвила невнятно и убежала.

И пока Петя собрался, вышел на улицу, её следы замела мелкая позёмка. Ветер доносил со стороны клуба звуки музыки, визга, смеха. В чёрное небо порциями взлетали петарды, украшая его яркими красками. И только теперь он осознал, какая огромная пропасть лежит между ними. Но упорно стал себя успокаивать, уговаривать, внушать:

— А вдруг это она! Моя вторая половинка, что судьбой предназначена. Бывают же в жизни и таки чудеса.

Крупные хлопья снега обильно засыпали деревню, укутывая дома и сады в пуховые белые одежды, раскидывая чистые листы, на которых предлагали написать историю счастливой любви.

 

Но через пару дней неожиданно пошёл дождь. Осенний такой, проливной, продолжительный.  Дороги засверкали гололёдом. На ветках деревьях повисли ледяные слезинки. Снег утратил свою чистоту.

Как и мечты Петра о повести счастливой любви растаяли с приходом Софии. Необъяснимое чувство подсказало, что она сегодня придёт. И он подготовился к встрече. Накрошил салат, достал в который раз шампанское, заварил свежий чай. На видное место положил кипу газет с неразгаданными кроссвордами. Она девушка умная, поймёт, что он хочет проводить с ней как можно больше времени.

Но София была совсем в не том настроении, чтобы вообще переключать свои мысли, которые явно терзали её. Не было ни лёгкости, ни воздушности, ни игривой радости. Задумчивость вперемешку с грустью.        Пётр впервые видел её в таком расположении духа, потому и сам сидел притихшим. Перекинулись лишь парой незначительных фраз.

— Покажи мне свою мастерскую, — Соня бросила гонять по тарелке зелёную горошину и впервые за вечер посмотрела ему прямо в глаза. Гамма чувств, полярно противоположных и потому неопределённых, отразилась на её лице. Трудно было понять, что именно больше всего тревожило её сейчас.

— Пошли, — её настроение передалось и Петру. Понимал, что сегодня решится если не всё, то очень многое. Вечер расстановки акцентов и всех точек над «i».

Эмоции она сегодня сдерживала просто потрясающе. Полное равнодушие во взгляде, жестах, в красноречивом молчании. Неспешно она прошлась по всей мастерской, разглядывая работы, слегка прикасаясь руками. Но задержалась лишь около верстака, на котором лежал незаконченный её портрет, выполненный рельефной резьбой. Оставалось только обжечь огнём и покрыть лаком.

— Похоже, — тихо и всё тем же бесцветным тоном сказала она.

Пётр промолчал, чувствовал, что через несколько мгновений решится вопрос их взаимоотношений. И потому, как затягивает время София, ничего хорошо ждать не стоило. Она подошла к нему вплотную, но в глаза не смотрела, опустив голову:

— Я не обманывала тебя, когда говорила, что люблю. Но…, — затеребила пуговицу на его сорочке, которая болталась на одной ниточке. — Это любовь к другу. Мне очень приятно осознавать, что такой замечательный человек, как ты, являешься моим другом. И это чистая правда. Понимаешь?

— Нет, — в горле мгновенно пересохло. Всё он прекрасно понимал. И видел, как ей тяжело даётся этот разговор, но упорно прохрипел категорическое «нет».

Она вздохнула тяжело и как-то обречённо. А он всё ждал, что сейчас София скатится на банальность: он найдёт свою вторую половинку, она полюбит его всем сердцем и душой, и будут они жить долго и счастливо. Но она в очередной раз удивила его неординарными словами:

— Я не хочу потерять тебя. Я хочу, чтобы ты был всегда рядом. Хочу видеть грустинки в твоих глазах. Хочу чувствовать твоё плечо, на которое в любое время можно опереться. Такие шансы жизнь не часто даёт, и я не хочу упустить его. Давай, попробуем просто дружить. А? — она подняла на него влажные от слёз глаза. Через мгновение две большие хрустальные слезинки сорвались с её ресниц, покатились по щекам, оставляя серый след косметики.  Но как тут можно было устоять. Пётр крепко обнял её:

— Хорошо. Попробуем, — и сам был готов расплакаться, но совсем от иных чувств.

Пуговицу она всё-таки ему оторвала.

 

После таких разговоров и признаний обычно наступает перерыв в отношениях. Необходимо всё взвесить, осмыслить, принять. А главное, успокоиться, чтобы не наделать того, что потом и исправить будет уже невозможно. Судьбоносные решения всё-таки надо принимать с холодной головой.

Потому Пётр и не ждал Софию. Девочке было труднее, она чувствовала вину. Хотя, по большому счёту, ни в чём не была виновата. Не влюбиться в такую девчонку было просто невозможно.

И было неожиданно, когда хлопнула калитка и послышался стук сбиваемого снега с обуви об угол крыльца. И сердце вмиг забилось учащённо, разгоняя по венам кровь повышенной температуры. Вот со скрипом открывается входная дверь, и в прихожую, в клубах морозного воздуха, заходит… дядя Сергей. Отец Софии. Здоровый, серьёзный и почти всегда сердитый мужчина. Он молча разделся, прошёл мимо Петра на кухню, где с грохотом поставил на стол трёхлитровую бутыль с мутным самогоном. Да, предстоял ещё один не менее тяжёлый разговор.

— Да не вздыхай, Петруша, — сказал дядя Сергей. — Бить я тебя точно не буду, а вот поговорить придётся. Закусить есть чем?

Петя еле сдержался, чтобы, сломя голову, не выполнить его приказ. Степенно, неспешно, нарочито долго, накрыл на стол неприхотливую закуску: остатки жареной картошки, хлеб, сало и солёные огурцы.

Молча выпили по первой рюмке, захрустели огурчиками.

— Ох, и не люблю я вести эти разговоры, от которых за версту психологией воняет. Удивительная наука эта психология. Она может заставить самых примитивных людишек думать, что они – неординарные и выдающиеся личности, тонкие натуры. Ну, да ладно. Не о том разговор, — он замолчал, вновь до краёв наполнил рюмки мутной жидкостью. — Судьба дочери намного дороже. Значит, тебе нравится моя дочь? Можешь не отвечать. Сам знаю, что такие всем нравятся. Кому серьёзно, а кому и просто позабавиться. Только послушай, что я тебе сейчас скажу, и запомни на всю жизнь. А скажу я только одно единственное слово. Забудь!!! — он опрокинул самогон, закусил салом. — Пойми ты только одно: будь ты хоть тысячу раз отличным человеком, но…, — он замялся, хотя это было так не похоже на сурового мужика.

— Я инвалид, — помог ему Петя.

— Да, — даже обрадовался дядя Сергей такому гуманному определению. — Поверь мне на слово, как отцу, никакие родители не пожелают своей дочери такую судьбу – выдать дочь замуж за инвалида. Мы тоже с матерью мечтаем видеть Софию счастливой, богатой, успешной. А что ты из этого можешь дать? Ничего! Запомни: пока я жив, ты дочери моей не получишь. Не морочь девочке голову.

Алкоголь уже брал верх над разумом. Петя поспешил успокоить его:

— Мы с ней просто хорошие друзья.

— Ха, — усмехнулся мужик. — Глупости не говори. Не может быть дружбы между мужчиной и женщиной. Рано или поздно кто-то переступит этот порог. И дружба либо перерастает в любовь, либо совсем сходит на «нет». Так вот, первый вариант я не допущу! А второй? Ну, и кому это будет нужно? Ни тебе, ни Сонечке. Я и ей вчера пытался это втолковать. Но она своенравная девочка, с жёстким характером, со своими принципами. Будь они неладны! Так что решили мы с матерью, что надо ей срочно в институте восстанавливаться. Бычка продадим, пару свиней зарежем и закроем этот вопрос с деканатом. Нечего ей тут в деревне без дела мотаться. У тётки поживёт, сестрички моей. Та и присмотрит. У неё не забалуешь. А ты забудь. — Он снова наполнил рюмки, выпил, не закусил. — И заметь: я пока по-хорошему предупреждаю. По-доброму! По-человечески! Пока по-человечески.

Он тяжело поднялся и вышел в коридор. Что-то бубнил себе под нос в прихожей. Потом громко хлопнул дверью, словно ставя в разговоре жирную точку. Оставил после себя чуть початую бутыль самогона и липкую слизь на душе Петра.

И так тоскливо стало, так сиротливо, что хотелось просто в полный голос зарыдать. С причитаниями и ломанием пальцев. Как в детстве: уткнуться матери в мягкие колени и плакать, плакать, плакать, выплёскивая все обиды, всю боль, весь негатив.

— Ну, привык же ты к замкнутой жизни. Привык! И даже почти смирился с одиночеством. И что теперь? Только нервы оголились, проявляя дикую чувствительность. Появилась ты! Взгляд, улыбка, поцелуй. И всё это было адресовано мне. Мне!!! И не беспричинно так вспыхнула душа, расплескав огромное чувство. Любовь? Влюблённость? Благодарность? Да и неважно всё это теперь. Ты была! Ты есть! Пока есть. Будешь? Навряд ли! И почему так смертью завоняло? Да потому, что надежда так внезапно и скоропостижно, без остатка, в одночасье обратилось в прах.

Две правды в мире существуют —

         Святая ложь и правда-боль.

         И ни одна не торжествует,

         Свою лишь исполняет роль.

         Где правда – боль – там правда жизни.

         Где ложь святая — страха путь.

         Мы ложь подвергнем укоризне

         Потом… потом, когда-нибудь.

Я и сам всё разумом прекрасно понимаю. Ну, что я могу дать этой девочке? Широту души своей? Так она местами давно покрылась гнилью комплексов и страхов. Любовь? Так мудрецы утверждают, что любовь невечна. Вот пройдёт она, и что? Что останется в сухом остатке? Покосившийся домик, заросший сад и мизерная пенсия. Всё! Перспектив никаких! Как степь, что безжалостно выжженная палящим солнцем тянется до самого горизонта. Но и там просвета нет. И грустно, и пусто, что страх приумножает. И что она тут будет делать со своим высшим образованием? Где работать? Совхоз на грани банкротства. Деревня приходит в упадок, зарастая сорняком и вековой пылью истории. Молодёжь бежит, сломя голову. И правильно делает! Детский садик уже закрыли. Школу сократили, оставили только начальные классы. Киносеансы стали только два раза в месяц. Газификацию приостановили, считая делом малоперспективным и убыточным. Асфальт у нас «жидкий», уличного освещения нет, близость болот плодит комаров, больших, злых, к химии адаптированных. И кто достоин существования в этой глуши? Никто! Кроме меня. Но уж точно, не София. Прав дядя Серёжа: она заслуживает гораздо большего. Она рождена для счастья. В самом полном объёме этого слова.

 

Когда чаще всего возникают тревожные состояния, переживания, страхи? Ночью без сна. Бессонница. Это не когда ты зачитался интересной книгой, заработался над нужным проектом, когда засиделся в дружеской компании за приятным разговором. Бессонница – это просто ночь, когда ты не можешь уснуть. Хочешь, но не можешь.  Мысли не дают уснуть. Прошлое возвращается за долгами. Будущее смеётся своей непроглядной тьмой. Совесть требует исповеди. И не спрятаться, не скрыться. Остаётся думать и держать удар.

Но Пётр нашёл панацею. Он включал телевизор, приглушая звук, чтобы слышалось лишь монотонное бурчание. Выпивал полстакана самогона, что дядя Сергей оставил, ложился на диван и медленно погружался в необъяснимое состояние. Потому как сном называть язык не поворачивался. Обычно этой дозы алкоголя хватало. А утром вставал разбитым и опустошенным, словно на нём черти всю ночь катались.

Но сегодня он проснулся от лёгкого прикосновения. Лениво открыл глаза. За окном висела огромная луна, и свет её буквально заливал всю комнату. Прикрывать окна шторами он так себя и не смог приучить. Рядом сидела София.

— Ты?

— Ты почему двери на ночь не закрываешь?

Петя резко сел в кровати и уткнулся лицом в её мягкие, пушистые волосы, от которых так приятно пахло морозной свежестью и луговыми цветами.

— От тебя несёт алкоголем. Ты что, пил?— тихо возмутилась она.

— Я думал, что больше никогда не увижу тебя, — он взял её лицо в ладони, пытаясь рассмотреть в карих глазах сиюминутные чувства. — Я думал, что больше никогда не прикоснусь к тебе. Не увижу твои глаза, не вкушу аромат губ твоих.

— Петя, мы же договорились.

Но он не слышал её. Страсть и страх неизбежной потери охватили его, заглушив слабые позывы разума. Петя начал покрывать горячими поцелуями лицо, руки, шею, а потом жадно впился в её чувственные губы. Рука скользнула под свитер, прикоснулась к девичьей груди.

— Не надо, Петя, — она с трудом оторвалась от него, прошептала тихо-тихо. — Не обижай меня.

— Я люблю тебя, — Петя не слышал, продолжая крепкими объятьями прижимать к себе девушку.

И луна в этот миг стыдливо закатилась за облака.

А утром пришло оно! Самое сложное и негативно окрашенное эмоциональное состояние – разочарование. Отрицательное чувство, которое уничтожает абсолютно всё. Обида, злость, страдание оставляют после себя хотя бы какие-то обломки, из которых можно что-то и построить. А разочарование плодит лишь пустоту.          Полную, бездонную, угнетающую пустоту.  Вакуум, шуньята, каверна, жеода, клюфт.

И нет спасения! Нет брода!

Лишь слабые позывы оправдания в ответ на угрызения совести. Необходимость всё исправить была неизбежной, навязчивой идеей фикс. Петя понимал, что сделать это крайне сложно. София может и простит его, такой доброй души она человек. Он мысленно и текст монолога набросал. Чего греха таить: говорить красиво он мог. Талант убеждать, навязывая свои мысли, он развил в себе на отлично.

Но вот простить себя! Не утратить уважение к собственной личности!  Это было априори невозможно. Уже никогда не сбросить с плеч этот груз, который предстоит пронести ему через всю оставшуюся жизнь.

 

В деревне давно провели водопровод, но всё равно к этому колодцу приходили за водой, особенно люди старшего поколения. Они находили воду очень вкусной и почти целебной. Но скорее всего, они просто тут встречались, сидели на скамейках и обменивались последними новостями. По утрам и вечерам. Словно выпуск телевизионных новостей.

В то утро Пётр, проходя мимо бурно обсуждающих старушек, краем уха услышал новость: София в срочном порядке покинула деревню.

И жизнь словно остановилась. Хотя и менялись дни календаря, но они были столь похожи друг на друга, что слились во что-то длинное, серое, тоскливое.

Помнится, что София грустно посмеялась, когда Петя повесил над обеденным столом зеркало в резной раме:

— Не хочешь обедать в одиночестве?

Теперь отражение в зеркале составляло компанию Петру и в длинных, порой бессвязных монологах. В пьяных и слезоточивых выступлениях.

— Вам всем судить, конечно, проще. Давать советы все горазды. Только дельных почему-то нет. Как мне унять эту боль?! Депрессия. Фрустрация. Меланхолия. Да, люблю я в синонимы играть. Тёмная такая гладь в конце тоннеля. И брода нет, и выхода нет. Мне вот стаканчик самогона снотворное средство заменяет. Без него уснуть я не могу. А когда не спится – ночь вечность длится. Вечность мыслей и терзаний. Кажется иногда, что мой мозг на грани взрыва. Бах! И всё разлетится. Но и всё закончится. Раз и навсегда. А мне рано. Надо прощение вымолить. И лишь потом: бах!

Вот регулярная выпивка затмевает все причины моего ничтожного существования. Ха. И все проблемы кажутся такими мелкими и смешными, такими легко решаемыми. Только лень решать-то. Всё потом, всё завтра, завтра, а лучше послезавтра. Сейчас ещё стаканчик живительной влаги. Вот. И сразу про суицид и мысли нет. И даже мечты вдруг реальность обретают. Я всё смогу, я всё сумею. Поднимусь с колен, отряхну грязь, и горизонт кристально чистый взором обхватить смогу. Но это завтра, а, может, и скорее всего, никогда.

И до поры, пока арканом

         Не перетянет горло смерть,

         Я обречён на дно стакана,

         Как на спасение, смотреть.

 

Снова утро. Но не красит. В горле сухо и тошно. Ну, и куда я так стремился? И куда меня несло? Даже стены давят укоризной. Я – маленькое ничтожество. Сверчок, которому указали на шесток. Сиди, и не рыпайся.

Я – просто друг. И к этой роли

         Привыкнуть как-то должен я.

Дурак! Я сам разрушил хрупкий мир нашей дружбы. Нет у меня теперь друга по имени София. И почтальона жду напрасно, не напишет мне письма. Не жди, не питай напрасные надежды. И почему у меня раньше не было столько времени на то, чтобы так жалеть себя? Жаловаться на жизнь, на размышления?

Да потому, что я всё время работал. Писал, резал, выжигал. А сейчас? А что сейчас! Кому всё это нужно? Ведь она больше никогда не увидит, не прикоснётся. Никогда больше в её глазках не вспыхнет восхищение, и с губ не сорвутся слова восторга. И что получается? Я, занимаясь всем этим, знал, что встречу её? Судьба? Рок? Высшие силы? Или глупые отмашки гнусной личности моей?

Иди и смотри! Заготовки давно все пересохли. Ножки для столов и стульев перегнулись, потрескались вдоль волокон. В банке с лаком плавают паучки и окурки. Окурки!!! Я что, курил тут? Это же огнеопасно!

А вот и её портрет. Так и остался незавершённым. Попробуем? Ну, ради памяти о ней. Повешу в изголовье над кроватью, где обычно иконы стоят. Зачем? Смотреть и плакать пьяными слезами? Глядеть и проклинать себя?

Нет, всё равно не получится. Вон как руки трясутся. Ходуном ходят. Только всё испорчу. Необходимо выпить, чтобы дрожь в руках унять. Надо накатить, чтобы прекратить тряску души. Требуется опрокинуть стаканчик, чтобы вновь эту боль заглушить. Хотя бы на время, хотя б на часок.

 

«Я белая, пушистая, орешки я люблю. А ты на «зелёные» покупаешь «белую» и пьёшь её по чёрному. Вот такая разноцветная и очень горькая явь».

Петя со стоном проснулся. За окном была глубокая тёмная ночь.

— Я спал? Это был всего лишь сон? Хотя нет, сны ведь не могут передавать запахи.

А в комнате отчётливо пахло сырой землёй, перегноем, навозом. Кто-то что-то тщательно грызёт в шкафу.  Мышь? Крыса? Вставать не хотелось. Болело всё тело. Каждая мышца, каждый сустав словно перекручены.          Он приподнялся на локте, всматриваясь в темноту. Наконец-то, глаза привыкли. И Петя тихо ахнул: на краю шкафа сидела большая, жирная, иссиня-чёрная ворона

— Nevermore! — гаркнула она во всё горло и растворилась в воздухе.

Петя откинулся на подушку. Весь мокрый от ледяной испарины.

— Nevermore, — тихо повторил он, закрывая глаза. И тут память, нехотя, выдала отгадку. — Так это ворон Эдгара По. Nevermore. Больше никогда.

Остаток ночи он провёл в мучительных раздумьях. А едва рассвет окрасил небо в нежно-розовый цвет, он, сильно пошатываясь, направился на кухню. Открыл холодильник, где стояла только одна бутылка водки, так заботливо приготовленная Петром на утро. Он взял её, посмотрел пару минут и вылил в раковину.

— Три года!!! Хватит.  Больше никогда.

 

Устроить жизнь заново оказалось намного сложнее, чем разрушить. И стыдно, и страшно. Стыдно жить и страшно умирать.

Без должного внимания дом, баня, сарай пришли в плачевное состояние. Всё требовало умелых рук и финансовых вложений. Денег не было совсем. За три года почти беспробудного пьянства Петя спустил все сбережения. Мало того, он ещё и долгов наделал. Из «Книжного клуба» его исключили за пассивность и равнодушие. Телефон отрезали за неуплату. Накопились долги за электричество. Дров осталось на ползимы. Да и торговке самогоном он был должен немало. А плюсом шло подорванное здоровье, тремор в руках и отсутствие настроения. Утопил его на дне не просыхающего стакана.

Каждое утро он долго уговаривал себя встать с кровати и заняться домашними делами. Через силу, за счет морально-волевых качеств он делал уборку в доме и в мастерской, латал забор, приводил сад в порядок. Через день парился в бане, с ожесточением хлестал себя берёзовым веником, пытаясь быстрее вытравить из организма весь негатив.

Однажды, убираясь в саду, он услышал жалобные стоны со стороны обильно разросшихся кустов малины. Поспешил на помощь. И в старом, давно проржавевшем мангале обнаружил крохотного котёнка, удивительным способом попавшего сюда. Прижав к груди дрожащий и жалобно мяукавший комок, Петя поспешил домой. Накормить, обогреть, приласкать. С появлением ещё одной живой души, изменилась обстановка в доме. Стало намного теплее и уютнее. Приходилось варить коту, да и себе заодно. Теперь можно было говорить вслух, не боясь сойти за умалишённого.

Но всей этой повседневной суеты было категорически мало для успокоения души и совести. Требовалось чего-то громоздкого, значимого, чтобы прошлое так не давило, не угнетало. В первую очередь надо было рассчитаться со всеми долгами, которые висели мёртвым грузом, мешая смотреть людям прямо в глаза.

Решение пришло неожиданно и спонтанно.

Ранним утром Пётр отправился в город, прихватив с собой большую дорожную сумку, набитую его работами. Статуэтки, шкатулки, рамки для фотографий, резные панно. В комиссионном магазине, на его удивление, эту красоту приняли на «ура». И даже выплатили аванс, поясняя, что такой товар на полках просто не залёживается. Просили ещё привезти, и сами не знали, что такими тёплыми словами вселили в Петра надежду и оптимизм.

Он сам отметил, что впервые за три последних года он улыбнулся от души. И осознал, что

и в этом мире, при таких обстоятельствах, можно прекрасно существовать.

На завалинке дома его ждал кот, греясь и довольно жмурясь на ярком солнышке. Пётр устало присел рядом и потрепал питомца за ухом:

— Ничего, Маринад, всё у нас с тобой будет хорошо. Всё постепенно наладится. Сейчас рассчитаемся с долгами и начнём жить по-другому. Не шикарно, конечно, но и голодать перестанем. — Он тяжело вздохнул. — А давай-ка, мой друг Маринад, выведем с тобой опытную формулу нашего существования, которая, в конце-то концов, должна нас привести к полному удовлетворению этой самой жизнью. Надо всегда ставить перед собой цели. Большие и маленькие. Смешные и не очень. Альтруистические и эгоистические. И надо обязательно стремиться к осуществлению этих целей. Не просто записать в блокнот и успокоиться, а работать и добиваться результата. Понимаешь, Маринад, человек, в его большом понятии,  это существо целеустремлённое. Бесцельное же существование разрушает человека. А ведь у нас есть цель? Есть, и не одна. Теперь, главное, не отступать. Это первый пункт нашего золотого правила.

Второй: вести здоровый образ жизни. Бросить курить. Не пить. Ух! Даже страшно стало, словно накатил похмельный синдром. Nevermore. Никогда. Три года, вычеркнутые из жизни. Это же надо так сильно себя ненавидеть. Жесть! — его даже передёрнуло.

Он достал из сумки небольшой кусок колбасы, разделил на две части и одну протянул коту.

— Побалуем себя сегодня. Жуй, жуй. Это колбаса. Да, она вкусная, но нам пока не по карману так часто устраивать праздник чревоугодия. Пошли дальше. Пункт третий – не завидуй. Даже заповедь такая имеется. А потому как зависть – это очень страшное чувство. Она съедает человека изнутри, целиком. И нет таких понятий как белая и чёрная зависть. Она одна! Надо научиться не завидовать. Никому и никогда, и ни в чём. Можно завидовать лишь себе самому в том, что именно тебе посчастливилось появиться на этом свете. Для чего? Это уже другой вопрос. Наверное, чтобы познать большую любовь, чтобы преодолеть все трудности и научиться довольствоваться малым. — Он надолго замолчал, раздумывая над следующим пунктом формулы

Маринад терпеливо ждал, преданно глядя в глаза хозяину. Явно ждал ещё колбаски, но получил продолжение монолога:

— Надо любить и уважать себя. Трудно, знаю, но надо. Часто повторять одно волшебное слово «зато». Зато я – неповторим. Зато я – мастер самоучка. Зато я – человек с тонким чувством юмора. Зато я – самый преданный друг.

Пятое правило нашей формулы подразумевает щедрое сердце. Щедрость, как известно, будет вознаграждена. Нужно научиться отдавать, творить добро. И делать это бескорыстно! Жизнь сама знает, когда и как вознаградить тебя.

Ещё один пункт: не искать справедливости. Её нет, и никогда не будет. Так уж устроен и человек, и общество. Не стоит сетовать и печалиться по этому поводу. Надо просто, стиснув зубы, идти своей дорогой к цели и быть справедливым к себе и к ближнему своему. И если каждый будет справедлив, то, возможно, и мир изменится.

Непременно следует научиться жить в Радости. Вот именно так, с большой буквы и сказано с надрывом. Радоваться каждому дню, каждому мгновению. Ведь этот миг больше никогда не повторится. Смотри, Маринад, какой прекрасный день сегодня. Ласковое солнце, слабый ветерок, воздух пропитан запахом цветущих садов. Есть такое племя – пираха, что в Амазонии обитает. Так вот: у них нет прошлого, даже легенды отсутствуют, у них нет будущего, они и еду впрок не запасают. Они живут настоящим и даже спят урывками по тридцать минут каждые шесть часов. Потому как сон отбирает время жизни. Вот бы мне не печалиться о прошлом, его уже нет. Не тревожиться о завтрашнем дне, его ещё нет.А жить просто здесь и сейчас, — он в очередной раз тяжело вздохнул.— Да, согласен, говорить красиво дело нехитрое, а вот воплотить лозунги в реальность – тяжкий труд. Смогу ли я? Честно: не знаю, не думаю.

 

Забуду всё, что было с нами.

Забуду всех, но память – боль.

Мне будет тяжело, я знаю,

Стереть все эти мысли в ноль.

 

Нет, мой милый Маринад, не получится. Прошлое невозможно забыть. Прошлое нельзя изменить. Прошлое можно только принять.

 

Жизнь потихоньку, неспешно и лениво, начала налаживаться, приобретая смысл, наполняясь красками.

Пётр вернулся к любимому занятию – столярному делу. Он и не подозревал, что так соскучился по инструментам, по запаху свежих опилок и стружек. Вот только с материалом стало трудновато. Раньше ему с охотой отдавали отходы с местной пилорамы за простое человеческое «спасибо». Теперь же, будь они неладны эти рыночные отношения, даже опилки приобрели свою цену и значимость. За всё приходилось платить, с чем у Петра были некоторые затруднения. Временные трудности, по крайней мере, хотелось в это верить.

Первым делом он заменил скамейку около дома, которая сгнила окончательно. А так хотелось тёплыми вечерами посидеть с Маринадом, подышать воздухом, полюбоваться местными живописными видами. Скамья получилась на славу.

А через день пришла соседка и попросила сколотить два простых, без излишних выкрутасов, крепких табурета. А потом… потом неожиданно посыпались заказы. Народ, конечно, небогатый, потому и заказы были простыми. Табуретки, лавочки, полки под иконы, рамки для портретов и зеркал. Пётр никому не отказывал. Стыдно было перед односельчанами за свой трёхлетний запой, хотя он и не куролесил по деревне, а тихо спивался в своём закутке. Стыд всё равно был, и от него нелегко было избавиться. К тому же за работу ему платили, что было отличным подспорьем в его-то финансовом состоянии. Но главное, стало намного меньше свободного времени для самобичевания и грустных размышлений. И руки, занятые ежедневным трудом, постепенно наполнялись уверенностью и силой. Тремор окончательно прошёл, что позволило Петру перейти к ювелирной работе: выжиганию, ажурной резьбе, изготовлению статуэток. Появились заказчики из соседних сёл и деревень. Слухами, как известно, земля полнится.

Помнил Петя и о своей придуманной формуле жизни. Пришла пора для осуществления заветной мечты – художественной росписи. Учебник по этому прикладному искусству он приобрёл давным-давно. Но только сейчас почувствовал, что «созрел» для покорения вершин. Но первый опыт стал полным провалом и разочарованием. Да таким, что он даже пару дней не заходил в мастерскую. Потом успокоился, уговаривая себя и напоминая, что и «деревья скоро садят, да нескоро с них плоды едят».

И спустя некоторое время его бочонки под сыпучие продукты с мезенской росписью снискали популярность и славу. Спрос рос, как и география заказчиков, даже из районного центра люди приезжали. За красками приходилось ездить в город, где Петя обязательно посещал комиссионный магазин, который и стимулировал его на творчество. Тут он оставлял очередную порцию продукции на реализацию. Хозяин магазина его принимал в своём кабинете, угощал чаем, делал новые заказы от постоянных покупателей. Пришлось Петру приобретать мобильный телефон, хотя раньше в этом не было никакой необходимости. Теперь же дела требовали постоянного общения и с поставщиками материалов, и с покупателями.

Со временем Пётр перестал стыдливо смотреть людям в глаза. Даже некоторая гордость за свои работы проявлялась. И только при случайных встречах с отцом Софии он чувствовал дискомфорт и некоторую тревогу. Душа заходилась в болезненном ознобе, ладони влажнели, коленки дрожали. Они ограничивались лишь приветственным кивком головы. Ни рукопожатий, ни слов. Но и этого было достаточно, чтобы на несколько дней утратить и покой, и здоровый сон.

 

А потом появился он, Фёдор Иванович, и разрушил привычное течение жизни Петра. Он придал ей иную скорость, наполнил новыми красками и насыщенными эмоциями.

Он без стука и разрешения вошёл в дом, прошёлся по комнате, разглядывая мебель.

— Так вот, значит, в какой глуши обитает наш знаменитый земляк, мастер-самородок. Мастерская там? — он указал на приоткрытую дверь чулана, откуда сквозняком доносились ароматы дерева и лака.

Бесцеремонно прошёл. Петру пришлось проследовать за незваным гостем.

— Да, — многозначно произнёс мужчина. — Никогда не оскудеет земля русская талантами и умельцами.

— Извините, — Петя, наконец-то, вышел из состояния лёгкого шока и обрёл дар речи. Этот городской щёголь начинал его напрягать. — А вы собственно кто?

Тот понял свою оплошность и поспешил её исправить, протянул Петру визитку:

— Фёдор Иванович. Бизнесмен. У меня небольшая фабрика по изготовлению эксклюзивной и винтажной мебели. Винтаж — это стилизованное направление в моде, особенно в предметах домашнего обихода, ориентирующееся на возрождение модных направлений прошлых поколений, эпох.

— Я знаю, что это такое, — раздражённо перебил Петя

— Извини, — неожиданно прозвучало, но приятно. Он сбил самодовольство и собственную значимость. — Сейчас огромный спрос на ретро. Бюро, комоды, шкафы, кровати с резными спинками. Орнаменты, инкрустация и прочая экзотика. Я видел твои работы в комиссионке, приобрёл несколько забавных статуэток. Зацепило, скажу честно. Вижу, чувствую в тебе огромный потенциал. И вот, — он обвёл руками пространство мастерской. — Не ошибся. Панно, статуэтки, особенно на восточные темы, пирография – писк моды, ажиотаж непомерных размеров.

— И?

— Предлагаю тебе сотрудничество. Слияние, если хочешь. У тебя ещё нет проблем с налоговой инспекцией? Будут! Нет, это не угроза, это констатация фактов. Рано или поздно они заинтересуются твоим подпольным производством и наживой. А что делать? Наша налоговая система несовершенна. А я предлагаю разом закрыть этот вопрос. Будешь моим дочерним предприятием, со всеми официальными документами, регистрацией, свидетельствами и…, короче, я и сам в этом толком не разбираюсь. У меня юрист работает отличный, всё сделает по закону. И станешь настоящим работником. С трудовой книжкой, с отпуском, зарплатой и премией. Будем завозить тебе все необходимые материалы, инструменты, станки приобретём. Поверь, заказов у меня уже на год вперёд припасено. В мастерстве прибавишь. Есть ведь, куда расти? У тебя компьютер имеется?

— Нет. А зачем он мне?

— Ну, ты даёшь, темнота. Это новый уровень, неограниченные возможности. Горизонты откроются перед тобой. Привезу тебе компьютер, и учителя пришлю. Сын, толковый малый, без пяти минут хакер. Не морщься, это засчёт компании. Он тебя всему научит. Будешь там и орнаменты придумывать, и моделировать, и экспериментировать. Сайт собственный заведёшь. Там и фотографии твоих работ, и отзывы благодарных покупателей, и пожелания клиентов, и всякая полезная и бесполезная дребедень, но без которой сейчас рынок не завоюешь и карманы не набьёшь.

— Красиво говорите, — с большой долей сомнения усмехнулся Пётр.

— Знаю, — честно признался Фёдор Иванович, что не могло не подкупать. — Специальные курсы по болтологии заканчивал. Но уверять, что мои слова не расходятся с делом, не стану. Приезжай на фабрику, всё посмотри, потрогай, пощупай. С работниками поговори. Сам всё прекрасно поймёшь, подумаешь, выводы сделаешь. С окончательным решением я не тороплю, но и тянуть не советую. Тут главное время не упустить, попутный ветер поймать в паруса и уйти в большое плавание. А в тихой гавани корабли загнивают. Да.— Он немного помолчал, разглядывая портрет Софии, который красовался на самом видном месте. — А теперь прими мой личный заказ. Мне нужны шахматы в виде героев «Звёздных войн». Смотрел? Падаваны, клоны, джедаи.

— Знаю, — улыбнулся Петя. Он и сам был большим поклонником фильма и даже вырезал пару персонажей ради спортивного интереса.

— Хочу сына научить играть в шахматы, а он упирается. Может, с помощью Джорджа Лукаса это и получится.

— Хорошо, — Петя был немного раздосадован, что такая идея, как шахматные фигуры в виде любимых героев фильмов, не пришла ему в голову. Он протянул руку. — Я согласен.

 

Пусть скажут мне: «Ушли все поезда,

И поздно уж от жизни ждать чего-то».

А я отвечу — это ерунда…

Ещё есть корабли и самолёты!!!

 

Именно эти строчки так часто в последнее время произносил вслух Пётр. И это придавало сил, энергии, неисчерпаемого желания двигаться вперёд. Теперь и он, как дикари Амазонии, жалел время на сон. От так боялся ничего не успеть, так желал познавать что-то новое, необычное, так стремился воплотить все свои идеи в жизнь.  Вдохновение не покидало его. Интернет открыл для него новый мир всемирной паутины. Интересный, познавательный, увлекающий. Он буквально разрывался между мастерской и компьютером. Пришлось устанавливать для себя жесткий график. Иначе и в мастерской получалась халтура, и сайт замирал в подвешенном состоянии. И лишь при соблюдении правил, наступила гармония, а в итоге результат и удовлетворение.

Радовался, словно ребёнок, когда на сайт стали приходить отзывы, пожелания и предложения. Правда, его смущали некоторые сообщения, присылаемые в «личный кабинет», от которых иногда просто веяло психиатрической клиникой. Но вскоре он перестал и этому удивляться. На просторах Интернета «паслись» не только адекватные, здравомыслящие личности, но и…. Очень трудно подобрать эпитеты человеческой глупости. Потому он частенько и не читал сообщения, сразу удаляя их.

В тот поздний вечер, когда он уже собирался ложиться спать, пришёл ещё один комментарий к его работам. Пользователь под именем «SOFI» просто прислала фотографию и подписала под ней «загляни в личный кабинет». Пётр глянул на фото, и вмиг помутнело в глазах, и сердце бешено забилось, подкатилось к горлу, перекрывая дыхание.  На снимке была изображена открытая шкатулка, где на синем бархате лежали, тесно прижавшись друг к другу, семь статуэток божеств счастья синтоизма.

В личном кабинете его ожидало электронное письмо от Софии.

 

«Привет, Петя.

Пишет тебе София. Да-да, та самая София.

Я долго искала тебя по всем социальным сетям, но ты нигде не зарегистрирован. А сегодня совершенно случайно я наткнулась на твой собственный сайт. Я так была приятно удивлена. Я безумно счастлива, что твоё хобби стало делом всей жизни, приносящее не только доход для нормальной жизни (а не для существования), но и моральное, и духовное удовлетворение.

Много раз я порывалась написать тебе письмо. Но каждый раз что-то удерживало меня, что-то мешало, что-то пугало. Сама не ведаю причины и теряюсь в догадках. Но на днях случилось кое-что. И теперь я ничего и никого не боюсь. Теперь я готова и горы перевернуть, и океан осушить.

Но всё по порядку. С той самой январской ночи. И я не слишком настойчиво говорила «нет», и ты, ослеплённый любовью, не хотел слышать. Но знай, что я ни разу в жизни не пожалела о том. Никогда! А с недавнего времени, вообще, благодарна судьбе, что она подарила мне ту волшебную ночь.

Утром я резко и неожиданно уехала в город. Совет от родителей в приказанном порядке. Я не могла поступить иначе. Там почти сразу же я встретила хорошего человека. Это было наваждение, удар молнии, помутнение сознания. Любовь с первого взгляда. Обоюдная. Рассказывать не буду, чтобы не причинять тебе излишнюю боль от воспоминаний. Я ведь прекрасно знаю, что я для тебя намного больше, чем просто друг.

Уже через месяц я вышла замуж. А ещё месяц спустя узнала о своей беременности. Мужу я не сразу призналась, всё ждала подходящего момента, всё тянула. И он всё время был занят делами по бизнесу, то уставший, то в плохом настроении. Короче, дотянула, когда уже живот на лоб полез. Сказать, что муж был в шоке, значит, ничего не сказать. Он был просто ошеломлён такой новостью. А когда назвал причину своего удивления, то я и впала в ступор. Оказалось, что он панически боится детей. Никогда даже мысли не допускал, чтобы их иметь. Потому и решился на вазэктомию. У него не может быть детей!

А это значит, что я ждала ребёнка от тебя. Это был твой ребёнок, Петя!!!

Я была в отчаянье. Аборт делать слишком поздно, да к тому же рискованно. Возвращаться к родителям? Не вариант. Ты же знаешь моего отца, он мог и на порог меня не пустить с бастрюком. А ты…, ты к тому времени начал спиваться. Мне Наташа об этом в каждом письме писала. Да и мужа я любила до безумия. И он меня тоже. И не позволил согрешить. Обещал, что справится со своими страхами, что примет дитя как своё, что ни разу не упрекнёт. Я была счастлива.

Да только девочка родилась мёртвой. Свою боль описывать не стану. Депрессия, психологи, мысли о суициде. Кошмар. Сама до сих пор удивляюсь, как смогла всё это пережить. Бизнес мужа шёл в гору. Вскоре мы переехали в Москву, а через два года и в Аргентину, на ПМЖ. У нас тут пара отелей и ресторанов.  Муж постоянно занят, разъезжает по стране. И теперь вот и в США укатил, ищет инвесторов, расширяться хочет.

Я занимаюсь домом и садом.

А теперь о самой главной новости, от которой сердце заходится. Вчера по «Skype» на меня вышла главный врач того самого роддома, где я рожала. У женщины онкологическое заболевание, и она решила исповедаться во всех своих грехах. Мой ребёнок жив! Я родила здоровую и крепенькую девочку. Слышишь? Наша девочка жива!!!!!!!!

Это у моей соседки по палате родилась мёртвая девочка. А мой муж подсуетился, заплатил огромные деньги. И вот. Нашу девочку отдали соседке, которая ничего не заподозрила, была в реанимации после кесарева сечения.

Петя, у нас с тобой растёт девочка! Ты можешь это представить?! Я не знаю, что мне делать. Вот приедет муж, и надо что-то решать. Только сложно всё. Он жёсткий человек, всегда гнёт свою линию, всегда добивается своего.  Мне не к кому тут обратиться за помощью. Одна в чужой стране, на другом конце света. Даже поговорить по душам не с кем.

Это завтра, а пока…. Зовут нашу девочку Яна Северская. Найди её! Пришли мне хотя бы фотографии. Я так хочу посмотреть на неё. Пожалуйста! Богом молю.

Твой преданный друг Софи».

 

=== * ===

Ольга Ивановна закрыла ноутбук и встала из-за стола. Подошла к окну, распахнутому настежь.

Город спал. Спокойно? Нет, конечно же. Это иллюзия. Процент преступности не уменьшается. И бродят по ночному городу воры, грабители, насильники. Утоляют жажду наживы и похоти. И хотя она уже и не начальник местного ОВД, а простой подполковник запаса, всё равно эта проблема беспокоила её. Но в большей степени её интересовали человеческие страсти. Отношения с их многогранностью и непредсказуемостью. Истории жизни, счастливые и трагические. Спектр чувств, которые мешают спокойно спать, дышать, существовать, увлекали Ольгу Ивановну весьма бурно. Потому как она теперь – начинающий писатель.

Всегда об этом мечтала. И, работая сначала следователем, а потом и начальником ОВД,  копила материал для будущих романов.  И ничего удивительного, что планировала писать детективы. Изощрённые преступления, умные следователи, перестрелки, погони и уик-энд как обязательный итог.

Однако жизнь подкинула сюжет совсем иного жанра. Только что она закончила писать роман о любви Петра и Софии. Настолько сильно её поразила и захватила эта жизненная история, поведанная самим Петром. До самого утра он рассказывал начальнику ОВД, невольно заставляя женщину несколько раз прикладывать платочек к увлажнённым глазам.

— А ведь читатель наверняка подумает, что это чисто художественный вымысел. Чего греха таить, я бы и сама так подумала. Но я видела глаза рассказчика. Я видела все чувства, все переживания, все терзания. Они не лгали! Удивительная история. — Она вернулась к столу и вновь открыла ноутбук.

Немного подумав, написала в эпилоге своего романа четверостишье:

 

Всё может быть, и быть всё может,

И всё, что может – может быть.

Но одного лишь быть не может –

Того, чего не может быть.

29 октября 2015