Я застыла, как парализованная, не веря услышанному, даже переспросила:
— Что-о?
— Да, Игорь умер, — повторила моя бывшая одноклассница Маша, как мне показалось, со вкусом. – За что ему такая болезнь? В двадцать семь-то лет! Хороший человек был, в церковь начал ходить недавно, стал отцом. И вот… такая мучительная и долгая смерть. Ужасно!
Она говорила ичто-то еще, я уже не слышала. Голова была словно забита стекловатой.
Долгое время старалась забыть об этом Игоре, самом факте его существования в моей жизни, том дне, когда на мое лицо упали капли салюта и щеки обожгло. Тогда, пять лет назад, я стояла, поглаживая еще плоский живот. Ненависть и безысходность разъедали. От этого меня покачивало.
Мне казалось, я горю на улице, но никто этого не замечает. Праздновался День города, многие были навеселе. То, что меня шатает, казалось само собой разумеющимся.
И сейчас ноги подогнулись, как тогда.
Игорь умер. Человек, из-за которого я решила прервать беременность пять лет назад.
Конечно, его одного винить в этом не стоит, но… Я это делала. Считаю, что повлиял и он.
Экс-одноклассник Игорь не был отцом ребенка. Папашу звали Матвеем, он не желал ответственности. Я только переехала в Москву, нашла работу и сняла комнату в коммуналке. Таким же неприкаянным странником был и Матвей. Только приехал он в столицу не от безработицы, как я, ему хотелось познать жизнь, что казалось невозможным на периферии.
Я сама не понимала, как это произошло (незапланированная беременность), при всей моей организованности.
У меня было два варианта: остаться в Москве, где я только закрепилась, но сделать аборт, либо вернуться в плен родного городка к уставшей от пересменки матери. В двушку, где проживала еще и моя больная бабушка, слепо бродящая по дому. Я с таким трудом наскребла денег на Москву… чтобы вот так отречься от мечты детства?
А вдруг пожалею, что сделала аборт… лет через 10, скажем? Потом не смогу иметь детей, а это станет моей мечтой, по сравнению с которой Москва и прочие достижения померкнут? Если они вообще будут… Буду проклинать себя. Конечно, ситуации, когда первый же аборт становится фатальным – прерогатива кино, но нельзя исключать, что такое произойдет и со мной.
Оставив же ребенка, буду думать – «Если бы осталась в столице, может, жизнь бы увидела», превращусь в озлобленную «яжродила»: «Да, у меня нет шуб, квартир, машин, путешествий, зато есть ребенок, это главное! И нищета – ерунда! Главное – любовь. Вы несчастны, несчастны, а я родила, родила, родила, глупцы, подвиг совершаю – содержу, не имея нормальной работы…» — а глаза буду переполнены «счастьем», да так, что слюна забрызжет. Такой была моя мать.
Я советовалась с приятельницами, сказав, что речь идет о моей подруге, но меня сразу раскусили.
— Аборт, конечно, — сказала 35-летня Вита, красивая, моложавая. – У меня их было четыре. Ничего, в тридцать лет, когда я нагулялась, посмотрела мир, сделала карьеру, захотела — и родила. Сама понимаешь, что вся жизнь подчинится одной цели – прокормить.
— А для чего еще жить? — вмешалась Анна.
— Надо сначала самой состояться, — возражала Вита. – А нищие яжмамки, ничего не имеющие в жизни, чья главная гордость – «Ах, я несу крест – ращу ребенка одна» — это не дело.
Я склонялась к той же мысли.
— Убийца! — отрезвила меня Анна неожиданным воплем. – Я с 19 лет пытаюсь забеременеть… и не могу, а ты отказываешься от дара! Почему я хочу, но не могу, а твари, которым дети не нужны, беременеют? Надеюсь, если ты сделаешь аборт, у тебя будет перитонит! Почему я не могу родить, а все беременеют? Почему все, а не я, не я? – выкрикнула она, закрыв лицо руками.
У меня даже слезы выступили от такой агрессии в свой адрес.
— Ты с ума сошла?! – возмутилась Вита. – Зачем ты ее доводишь?
— Плачь, Ника, да! Ты готова убить человека – тогда и захлебывайся собственными слезами! — взвизгнула Анна. – Ради того, чтобы родить, стоит жить, даже побираясь.
— Вам так кажется оттого, что у вас детей нет, — изрекла обычно молчаливая Ирина. – Я вот растила ребенка в нищете… Благо, что встретила Володю, нынешнего мужа. Ну сыну было уже семь, а эти годы до него… Никому не пожелаю. Мне до сих пор стыдно перед сыном.
— Ну, хоть ты мыслишь рационально, — произнесла Вита.
— Нет, я не считаю, что нужно делать аборт, — удивила меня Ирина. – Страдать из-за детей – крест каждой женщины. А что, захотела жить легко? Особенная, что ли? Да как можно считать себя нормальной, если не перенесла дикую боль родов? Я горжусь тем, что вынесла это, а такие, как Ника и Вита, хотят легкой жизни. Это просто позор нации!
— Пафос-то какой! Почему не сказать просто «конкретно у меня не удалось что-то»! Нет, надо целую нацию приплести, а! Ну, извините за то, что я не хочу страдать с вами за компанию, и считайте меня… да кем угодно! — хмыкнула Вита.
— Сейчас страдать не хочешь, думаешь, всё еще будет, но лет в 35 пожалеешь, Ника, кровавые слезы будешь лить! — зловеще пообещала Анна.
— Никакие поездки, никакая карьера тебе не заменит ребенка! Одумайся, дура, пока не поздно! Зато в старости одна не останешься! — резюмировала Ирина.— Это сейчас кажется что главное – всякие там путешествия, работа… А все, кто так жил, как собаки под забором умирают. В одиночестве! Рыдают, жалеют, что дураки были.
— Уж не нагнетай. Не все.
— Все! Они просто врут! А как одни остаются, так и рыдают, что нет главного – деточек.
— А ты родила только для того, чтобы тебе стаканЫ таскали и был человек, которому можно нервы на старости лет потрепать? — хмыкнула Вита.
— Я не для того на двух работах ишачу, чтобы выросла скотина неблагодарная! Конечно, мой ребенок будет мне помогать в старости!
— Вот-вот. Себя ты любишь в своем отношении к ребенку, а не его.
— Да как так можно? Ты же сама мать! Любовь к ребенку – святое чувство… Как можно подобные вещи говорить?!
По счастью, появилось начальство, агитка на тему «Рожать надо!» прекратилась.
Так ничего не решив, в мучительных раздумьях, я приехала на выходные в родной город, решив прерывать беременность там, если решу.
Мечтала же вырваться оттуда… найти хоть какое-то оправдание своему существованию. Например, что я – особенная. Иначе с чего меня с детства ненавидели?
Странным девочкам не прощают ошибок. Если страненнькая девочка, на форуме (или в жизни – никакой разницы) жалуется на несправедливость, ища элементарного сочувствия, это вызывает или раздражение у молодых людей (а зачем сочувствовать и опускаться до прочих «со», если данная особа не вызывает никакого желания?). Снисхождение у девушек – «Тьфу-тьфу, со мной такого не было и не будет, а ты, долбанутая, поменьше злись на жизнь, может, и тебе кусочек от счастья отломится, а то злость, знаешь ли, обезображивает».
Я с детства мечтала о яркой жизни, с тех же лет слышала:
— Кому ты нужна?
Я не хотела смиряться с тем, что являюсь «вторым сортом» лишь оттого, что родилась в провинции, утешать себя сказками о Том свете и вознаграждении, которое будет потом (и то не факт).
Я хотела жить, жить, жить, жить. Реализоваться.
До 9 класса училась в гоповской (среднестатистической) школе. Один раз в нос получила – «авторитету» Игорю из параллели не понравилось, что «эта чувырла перед ним стоит».
Я его послала. В ответ он подошел и врезал, а все вокруг улюлюкали:
— Так ей и надо!
Никогда не забуду. Бывает, беседую с кем-то, общаюсь, и тут вспоминаются эти искривленные полудетские лица с горящими глазами – они чувствуют кровь и уже не похожи на людей.
Я пошла во двор, взяла большую палку и отправилась в школу – убивать обидчика. Действительно собиралась сделать это – забить до смерти.
Вызвали классного руководителя. Та назвала меня «умалишенной».
— Но вы же видите, мне нос разбили!
Она изрекла патетическое:
— Не просто же так! Значит, сама напросилась. Ну, попросили уйти – отошла бы. Ты же знаешь, какой у Игоря характер.
Попросили бы убиться – ударься об стенку головой. Жалко, что ли?
И почему я обязана была угождать какому-то Игорю? Мало ли, что ему не нравится!
В общем, до самого ухода в колледж, я ненавидела Игоря мучительно, страстно. Есть мнение – если тебя унижает некий молодой человек, значит, ты ему нравишься. В том случае все было не так.
Просто не был Игорь в школе хорошим человеком.
Гуляя в День города, совпавший с моим приездом, я решила, что оставлю ребенка. Сколько лет дрожала во мне невостребованная нежность, неспособная излиться. Никому не была не нужна, неприкаянная.
Может, когда родится ребенок, я смогу в полной мере ощутить всеобъемлющую любовь. Да, придется жить для другого человека, отказывая себе во всем. Но, наверное, лучше для другого, чем ради себя, в моем случае. Я для себя – невыгодная инвестиция. Ведь, как оказалось, во мне не было ничего особенного. Может, хоть ребенок хорошим человеком будет…
Решение показалось мне единственно верным. Я почувствовала, как на меня снисходит успокоение.
И тут я увидела бывшего школьного «авторитета» Игоря. Того самого, что ударил меня в нос ни за что. Рядом с ним шла хорошенькая женщина, явно старше его. Игорь что-то говорил ей, она смеялась. В глазах его плавилась нежность. Оказывается, и такие, как Игорь, способны на симпатию.
— О! — заметил меня он и остановился.
На тот момент мы не виделись уже семь лет, странно, что он узнал. Я-то считала, что похорошела с пятнадцати годков, похудела, покрасилась, даже одежду приличную прикупила. Видимо, в этом городе моя неуверенность в себе проступала сквозь внешнюю оболочку.
— Ника-дура, хвост надула! – сказал взрослый амбал, скорчив мне рожу, как в школьные годы. — Чувырла! — приобняв свою пассию, ушел. Его взрослая подруга заливисто расхохоталась, словно ей было четырнадцать.
Почему-то меня просто пронзило разочарование.
7 лет прошло, а я по-прежнему «Ника-дура». Кажется ведь, взрослые уже люди, но, видимо, глупые школьные дразнилки остаются с человеком навсегда.
Я рожу ребенка, буду упахиваться, как моя мать, на сменной работе, а дети этого Игоря будут травить моих детей. Если такие, как он, не взрослеют, значит, и отпрыскам своим расскажет… Я не хочу этого по второму кругу.
Вроде, ничего особенного. Ну, обозвал бывший одноклассник, его подруга оказалась такой же неразвитой, видимо, если нашла это забавным, подумаешь, детство, но именно этот салют что-то сломал во мне.
Я вспомнила эти ужасные школьные годы.
В тот самый момент умерла моя вера в любовь и надежда стать счастливой. Я снова осознала, что ничего не достигла за все эти годы метаний, навсегда останусь «долбанутой» и «Никой-дурой» в глазах тех, кто ломал мне жизнь в школе. И никогда я не ощущала себя такой нелюбимой и несчастной, как в тот момент.
«Уехать, уехать, навсегда!».
Я покачала головой, избавляясь от этого страшного воспоминания о том болезненном для меня салюте пятилетней давности.
— Почему ты молчишь? – все вопрошала Машка. – А я-то думала, позлорадствуешь. Это мы тут поражаемся его тяжелой смерти, да человеком хорошим считаем, а ты-то – вряд ли.
— Ага. Я же чудовище, которое всегда радуется, узнав, что у кого-то рак. Высокого ты, видимо, обо мне мнения.
— Так я бы на твоем месте и радовалась! Меня удивило, что ты спокойно эту новость восприняла! Неужели не помнишь, в девятом классе Игорь толкнул тебя с лестницы?
— Помнишь.
— И называл тебя чувырлой?
— Тоже помнишь. Странно, что у тебя это сохранилось в памяти, Маша. Ты помнишь мои школьные годы лучше, чем я сама. Мне это льстит даже.
Казалось, она не слышала, захлебываясь своими воспоминаниями. Откуда в людях столько злорадства и гадости? Никогда не понимала стремления напомнить человеку о чем-то неприятном!
Зачем они всю жизнь так?
— … и еще он звонил тебе и ржал в трубку, дверь исплевал, и куртку новую порезал…
— А это все тебе откуда известно? Особенно то, что куртку именно он порезал? Виноватого ведь не вычислили! – спросила я.
Маша замолчала. Ах, да. Тот мерзкий женский смех на заднем плане.
Теперь замолчала и моя бывшая одноклассница, так долго набивавшаяся мне в друзья снова, после того, как по моему сценарию сняли первый фильм. Столько восторгов выражала. «Я всегда знала, что ты многого достигнешь!».
— Да ладно тебе, — подала голос она, — это же давно было.Просто мне Игорь тогда нравился… Какая теперь разница? Все равно ведь он помер. И заслуженно получил. Поздно он исправляться начал, этот гад! Это всем нам урок – никогда не знаешь, чем твоя жизнь закончится и во сколько лет, а ты ничего сделать не успеешь!
— Спасибо за урок. Прощай, — просто сказала я и отключила злобствующую Машку. Из своей жизни.
Еще некоторое время сидела, объятая этим странным чувством, привнесенным звонком.
Мне хотелось, чтобы живое, теплое, родное забиралось ко мне на коленки, обвило шею руками: «Не плачь!». Конечно, никто не вошел.
Я вытерла неожиданные слезы. Потом заставила себя встать с дивана, заняться повседневными делами.
Мир не изменился.
Просто умер человек, говорят, хороший.