Космос начинался с плавучего полигона:
Всё, что разрешено говорить – гласно.
Основанная в 1959 году флотилия носила статус «сов.секретной». В обиходе – «Моксютовской» – по фамилии адмирала Максюты, первого командира соединения… Даже первые атомные субмарины, выходя из базы, не имели права приближаться к кораблям ТОГЭ (Тихоокеанская гидрографическая экспедиция) на расстояние менее кабельтова (185 метров). По правительственным документам новообразование из соображений той же секретности именовалось более специфично и ближе к истине: ПИК-1(плавучий измерительный комплекс). И об истинном наименовании своих кораблей ветераны-ТОГЭвцы узнали лишь в 90-х годах. Да и то далеко не все и по сей день. В 2009 году грядёт юбилей ранее секретной ПИК-1: половина века. На легендарных кораблях работали и несли нелёгкую службу в общей сложности более 13 тысяч человек. Автор этих строк уверен, что и в городах Росии наберётся немало ветеранов-камчатцев, отдавших годы ТОГЭ. Так что прочтут – откликнутся.
А к юбилею готовиться призывают всех ветеранов соединения. От «Сибири» и «Чукотки», до «Чумикана» и «Маршала Неделина». Именно по этому поводу на Толбеевом озере в Подмосковье и состоялся предварительный форум.
Это не просто заурядные мемуары, а очень живые, с искромётным флотским юмором повествования о походах по всему Мировому океану. От Арктики до Антарктики, по проливам Дрейка и Лаперузы, по заливам Бискайскому и Тонкинскому, у островов Гуама, Святой Елены и Пасхи…
Предлагаемый рассказ есть самая малая толика из всего содеянного ТОГЭ-4 и ТОГЭ-5.Начало им положено Совершенно Секретным Постановлением Правительства СССР и ЦК КПСС 24 июля 1959 года. По сей день, хотя почти все корабли измерительного комплекса (КИК) уже порезаны на верфях Китая и других стран, их имена нигде не опубликованы. Теперь мы можем назвать во всеуслышание эти, теперь уже легендарные, имена кораблей ТОГЭ-4: «Сибирь», «Сахалин», «Чукотка» и «Сучан». Вослед за ними в 1963 году верфях Ленининграда соответствующие НИИ оборудовали для осуществления суперважных государственных задач ещё два корабля ТОГЭ-5: «Чумикан» и «Чажма». Завершили череду гигатские океанские телеизмерительные монстры «Маршал Крылов» и «Маршал Неделин». Их водоизмещение свыше 30 тыс. тонн. Это раз в 15-20 больше крупного речного теплохода.
Предтечей создания флотилии ТОГЭ явилось появление и необходимость полигонных испытаний МБР(межконтинентальных баллистических ракет) и других искусственных объектов в космосе. Потребовались целые флотилии отслеживающих и обеспечивающих кораблей в Мировом океане. На фоне как бы индентичных, что далеко не так, кораблей типа «Академик Королёв», «Космонавт Гагарин» и им подобных, названные нами делали исключительно черновую, а следовательно, опасную работу. Ни о какой СЛАВЕ народной и речи не шло. Уходили в океан на срок от двух до восьми месяцев. Не сгущая красок, скажем, что денег зря не платили, и звёзды с неба не падали.
Отслужили и живые
Довелось, как-то везти матросов при демобилизации (ДМБ)в аэропорт Елизово, что на Камчатке. Для многих эти упоминания звучат поныне куда сладостнее, нежели полонез Огинского. Тогда это означало завершение длиннющей службы в 3-4 года и предвкушение встречи с родными местами и людьми. В ожидании автобуса, на прощание, пригласил ребят домой, как это бывало не раз при культпоходах в Приморский. Чего и говорить: нравилась парням домашняя трапеза. Вроде, ничего вычурного, но не корабельное. Украинский борщ, жареная картошка с мясом, чай из самовара и варенья всякие, да вволю. Здесь случай особый: прощаемся, возможно, навсегда.
– А помнишь, Клюня, наш поход к «Африке»?- спросил я почти двухметрового гиганта, теперь уже бывшего старшину команды телеметристов.
– Да, уж, Валерий Аркадьевич, такое и в гробу не забыть!
Москвич и вечный прохиндей Гуляев переглянулся с Ивановым, мол, «Чего уж там, все страху натерпелись! С кем не бывает».
Очень секретно и ТАСС
А дело было в канун 1979 года. Судя по всему, надобно было непременно завершить программу испытаний МБР (межконтинентальная баллистическая ракета) не позже 01.01.1979 г. Причём, успешно. Но это так, измыслы и предположения.
Как водится, дата выхода кораблей КИК (корабли измерительного комплекса) в океан была как бы секретной. На сей раз, исключения не предвиделось. Боялись одного: не сесть НА ЁЛОЧКУ. А СЕСТЬ, значит не иметь права схода на берег. А такая вероятность нам светила. То есть, сама возможность сесть уже под ёлочку, то есть, отпраздновать Новый 1979 год накрывалась если не медным тазом, то нашими измождёнными седалищами, это уж точно. Так и случилось. Накануне события жёны в Приморском огласили своим мужьям (тоже по секрету), приверженцам КИК ТОГЭ (Тихоокеанская гидрографическая экспедиция), что они послезавтра (т.е 26 декабря) ровно в 4 утра снимутся с якоря. Проверять достоверность слуха не имело смысла ввиду надёжности источника: ОБС (одна баба сказала). И до этого бывали случаи, когда ОБС сообщало о точной дате пуска МБР в такой-то район Тихого океана. Сбоя данных не было. А вот откуда брал сведения командир нашего соединения – неведомо, но с ОБС, скорее всего, согласовывал. Лишь потом следовало сообщение ТАСС в центральной прессе. И всё устаканивалось.
А вообще- то почти каждый матрос знает «секрет» по – своему (мы не исключение): грузят провизионки абы как и немного, то идем максимум на месяц и уж не в тропики, наверняка. А коли только танкер «Водолей» ободрал борта своими частыми швартовками и в ПЭЖе (пост энергетики и живучести) то и дело балансируют цистерны, знай, что скоро доставать тропформу и не видать схода на берег с полгода, если не более. А лавочник завозит курево возами – тоже примета верная. Здесь суеты не наблюдали, вот только подлючинка кольнула, когда увидели в провизионной сетке разлапистую и стройную ёлочку: блеснул Новый год на берегу теперь уже по всей честь-форме!
Выйти в океан непросто
Так что с утречка 26-го, ровно в 3 обе КИКовские команды с «Чумикана» и «Чажмы» пинали на пирсе консервные банки в ожидании катера. Мороз, как и положено перед рассветом, крепчал. Обжигающий ветерок затруднял любую попытку облегчить мочевой пузырь. Ледоколы «Вьюга» и «Ермак» пытались крушить лед у кораблей, едва угадываемых в темноте на рейде. Но кто-то из капитанов ледоколов сообразил, что есть смысл изначально забросить команды на свои корабли, пока мы совсем не окочурились на стылом берегу. Из тьмы на свет пирсового прожектора хулигански высунулся нос «Ермака». Рьяно взявшись прокладывать фарватер для катера, он упёрся в льдину, его заморозившую. С первой попытки он чуть было не высунул катер МК-20 вместе с куском льдины на стенку чуть ли не нам под ноги. – А ведь потопит, зараза! Ослепли, что ли там, на мостике! – вскрикнул кто-то в толпе. Но потопить наше судёнышко – трамвайчик сходу не смог и на том спасибо. Дал задний ход и чуть мористее. Почти получилось. А потом взял такой прыткий полный вперёд, что сгрёб о борт штабного корабля «Сибирь» гору льда. Да с таким грохотом, что ютовый заорал семиэтажным матом в микрофон «Нерпы» прямо на ГКП. Текст разобрать было несложно, хотя и ни к чему. Катер целёхонький благополучно, хотя с жалобным скрежетом сполз со стенки в воду бухты. Все с облегчением вздохнули: жив, курилка! И прямо через борт ринулись в тёплый трюм. Так-то лучше. Уже на катере огляделись: все ли? Таскайчик Валера, Мишаня Хованов, Хитрющий и неунывающий, (но почему-то всегда трезвый!) Финкель и умничка – «пиджак» – Пулинец. Кстати, статус «пиджака» на флотах положено носить навечно гражданским инженерам, ставшими офицерами флота. Отчасти «пиджаком» стал и я, но мичманом по ряду причин. Пастернак с Зябловым несколько сторонились шумного офицеро-мичманского сброда. Очевидно, ожидали повышения в звании. Дистанцируются на всякий случай, чтобы легче потом перейти на «вы» с подопечными. Им, да в экипаж на ПЛ. Лоску бы поубавилось. Бывает…Хотя у многих тоже не было эйфории на лице: впереди многотрудная работа, да и досрочная кончина новогоднего праздника…А мысли уже на корабле. Сейчас сыграют «большой сбор», а потом традиционно «по местам стоять». Успеть бы переобуться в мягкие прогары, да носки приодеть. Нет ничего роднее тёплой каюты, когда почти деревянными от мороза ногами забегаешь на корабль! И напрасно на катере орали на борт «Ермака» о помощи для возвращения. Ледоколы уже принялись дружно, хотя не очень успешно обкалывать борта «Чумикана» и «Чажмы». Какая уж тут помощь! До стенки и кабельтова не будет. Так что сопи, братан, глубже и греби винтами молча. Если что, то по булькам отыщут. А этих двух битюгов (это нас, конечно) надо ещё э-эвона куда выталкивать из метрового льда. Но чего-то не ладилось. Изо всех чих-пыхов ледоколов ничего дельного не свершалось. Вся эта катавасия напоминала попытку двух пони – самцов овладеть слонихой. Лёд визжал и скрежетал о борта. А то вдруг взлетал фейверком осколков, сопровождаемый пушечным грохотом. Глыбы скорее норовили протаранить борта, нежели дать кораблю хоть фут (30 см.) хода. На борту «Чумикана» всё шло своим привычным ходом. «Ютовым – на ют, баковым – на бак, шкафутовым (это нам) – на шкафут». «Яшку» вздёрнули в якорь – клюз, ды-дыхнула система запуска дизелей. Пробный проворот вала – и все дела: хоть «к бою», хоть «к походу» готовы. Но с походом пока дела не двигались. Смычка с ледоколами поллюцией увенчаться не грозила. Взирая на это с ГКП, первым не выдержал свистопляски наш командир, капитан 1 ранга Макаров. И если ход винта был еле слышен, то он дал команду чуть ли не на все 105 (максимум) оборотов. Обколол увязшую «Чажму» и навалился всей громадой корабля на лёд неподатливой бухты Авача. Слаба она перед мощью дизелей и 17-ю тысячами тонн водоизмещения корабля. И льды разверзлись, будто спохватившись. Вскоре выстроилась вся четверка: «Чумикан», «Чажма» и в фарватере «Ермак» с «Вьюгой». Случай явно беспрецедентный: о такой лед можно запросто обрезать лопасти винта. Но, как видно, дело требовало того. Так что кильватерным строем и прошли 3 Брата, вышли в океан. Впереди, как обычно, нас ждал ревущий Тихий океан. Ледоколы скромно удалились «фордевинд», что буквально означало: «Попутного вам ветра в спину и ниже!» или просто – в штормовую темень.
Обледенение и сороковая отметка
А для нас океан уже становился уже не ревущим, а грохочущим. Взяли «лево на борт» и воткнулись в неистовую круговерть из снежно-ледяных зарядов вперемешку с мраком тумана и несущимися невесть откуда водяными шквалами. Такое вот начало похода в «Африку», будь она неладна. Так поименовали мыс Африка, что на севере Камчатки, первопроходцы в честь наименования своего корабля. Именно там предстоит нашим станциям взять телеметрию у очередной модификации МБР. Туда и держат курс наши доблестные командиры и истинные мореходы Макаров Анатолий Александрович и Пастухов Леонид Васильевич. Вовеки не забыть командиров и всех товарищей, с которыми породнил нас Океан! Этот выход на боевую работу был не первый, но, скорее всего, один из последних в биографии ТОГЭ. Все детали отрабатывались в базе «на сухую» по сигналам в записи. Станции настраивались с точностью до иоты. И упаси бог сделать работу в океане на оценку ниже 4 баллов! Только на «отлично». И на моей памяти другого не было. При любой погоде, в любое время года, но на «отлично». Причем каждая из них была исключительной, неповторимой, даже мифической. О них по соединению ходили легенды, обрастая «подробностями» на каждом новом пересказе. Именовалось сие для скромности и вольности повествования «распрячь швабру». Это был своеобразный ТОГовский эпос в сленговом изложении. Начало положено ещё со времен адмирала Максюты. Жаль, но записей никто не вёл, потому как «низ-зя» было что-либо даже упоминать о КИКовских кораблях. Теперь-то можно, да вот только память наша не в состоянии воспроизвести все нюансы наших морских перипетий доподлинно. Так и в тот поход: всё было стандартным и вроде по уставу. Но даже по прошествии многих лет нет-нет, да приснятся те мимолётные ужасы, прочувствовать кои мы тогда просто не успели. Вернее, не осознали меру опасности ситуации: не до этого было. Сейчас помню лишь фамилии некоторых из тех ребят-матросов, взошедших на 40-ю отметку ставить почти шестиметровую спиральную антенну. Двухметровый богатырь, старшина Клюня, матрос Иванов и вечный разгильдяй москвич Гуляев. Их же впоследствии довелось отвезти в аэропорт после ДМБ. Далее дело было так. Разве что только штурманам было известно, где мы и вообще: куда всё подевалось в этом диком месиве из клочьев беспроглядного тумана, ледяных иголок и обжигающих лютым холодом брызг волн. Но именно они, БЧ-1 указали место проведения боевой работы. А проще – места падения МБР, координаты которой простенько указанны в сообщении ТАСС и «закрытого для прохода кораблей и пролета самолётов» (вроде так).
Мы не самоубийцы, но раз надо…
Да какой дурак, если он не самоубийца, рискнет сюда, в этот адский котёл сунуться в эдакую пору разгула не больно-то тихого Тихого океана? Мы не в счет, потому как «секретные». Вроде, как и нету нас здесь вовсе. « До ветру вышли» вроде. А тем временем к реальной жизни возвращал пронзающий мглу непогоды и грохот падающего с надстроек и мачты на палубу льда звук ГС (громкая связь): начался отсчёт СЕВ (система единого времени). Мы сгрудились в тамбуре станции РТС с антенной. Ушанки завязаны, спасжилеты поверх бушлатов слегка поддуты. Здесь не до форса, и под робами фланелевые кальсоны. Нам четверым надо взобраться по обледенелым балясинам – ступеням мачты до четвёртой антенной площадки, зависающей над палубой на 40 метров. Бортовая и килевая качки на пределе. В цирке так не рискуют. Тем более что спаспояса монтажников зацепить не за что: всё обледенело. Глыбы льда то и дело проносились так близко и неожиданно, что пугаться было как бы нечего, потому как поздно. В базе на мачту лазали и ставили антенну условно десятки раз. Но здесь сознание мутилось, а волосы дыбились от ужаса у всех. Кто-то вцепился в балясину и дико заорал. Лишь по губам в этом грохоте можно было понять: «Не па-алезу-у!!!» Грешен, но молча заехал в ухо и ткнул рукой вверх, что означало: «Лезь, это приказ!» И опять-таки по губам читалось почти безошибочно: «Твою в душу, хренатень в зубы, швабру еб..ю в ухо…!!!» Что-либо печатное орать не имело смысла: СЕВ уже отсчитывал секунды полета МБР, а это значило, что на станции объявили готовность, и наше место там, наверху. Клюня, стиснув зубы, полез первым. За ним все остальные, я – замыкающим. Глаза слезились, ледяные иголки резали лицо, кровь теплилась на щеках. Перчатки намокли и промерзли. Две площадки взяли сходу, третью – с передышкой. За нами тянулся фал для подъёма антенны. Каждая балясина давалась с огромным трудом. Звуки СЕВа били по мозгам: цак-цак-цак! Мачта вырывалась из рук…Господи, да где же площадка!! И, о чудо, мы все четверо уже лежим недвижимо на рифлёном железе антенной площадки. Сейчас, сейчас встанем и пристегнем карабины к лееру. А там будь что будет. Милый наш Клюня, великан-спаситель и бессменный старшина! Да, именно он вскочил первым, щелкнул карабином спаспояса и закрепил фал. Трижды дёрнул за слабину троса, дав понять, что готовы принять антенну. А дальше как на тренировке: тянем дружно и страхуем. Качка остервенелая, но не до неё и вроде не так уж и страшно. А минуты бегут, надо быстрее! Всё. Клюня берёт своими десницами остов и тут же вонзает его в крепёжную втулку. Мы синхронно обжимаем болты…Успели, уложились!! А что остались живы, то это ещё рановато праздновать.
В цирке о таком и говорить не станут
Спуск всегда если не труднее подъёма. Разве что особо торопиться некуда. Хотя стоит поспешать: нас уже ждут на станции. Объявлена получасовая готовность. Посмотрели вниз, где из мглы выхватывало прожекторами палубу. Нас мотало по траектории, воспроизвести которую вряд ли возможно даже на суперкомпьютере. Отметьте мысленно точку на высоте 40 метров – она и будет исходной, то есть той самой площадкой, где нам уготована «простенькая» задачка спуститься на вожделённую палубу корабля. «Точку одновременно мотало с борта на борт под углом крена 20-25 градусов и с не меньшим наклоном с кормы в нос и обратно…Желтое пятно палубы то и дело исчезало из поля зрения в очередном заряде месива из снега, колючек льда и пены. Швыряло так, что лёгкие сжимали гортань, и становилось нечем дышать. Временами казалось, что мы вообще находимся вверх тормашками. Понятия верх-низ, лево-право теряло смысл. Даже мачта, родимая мачта, и та исчезала, будто проваливалась во тьму. И взяться, ухватиться не за что. О, Господи! Неужели нам вовсе не суждено спуститься! А руки одеревенели, предательски скользя по ледяным ступенькам-балясинам. Но время, время, чёрт побери! Ведь СЕВ отстукивает секунду за секундой! Ага! Клюня всё-таки уже телепается у третьей площадки. Пора! Ору нечто несуразное, скорее для воскрешения остатка своих же чувств. Где-то тут, неподалёку, должны быть Иванов и Гуляев. Нашарил их обледенелые бушлаты. Тычу изо всех сил, ору, матерюсь: «Да спускайтесь же вы, наконец, в душу мать!!» Балясина за балясиной, почти не цепляясь карабином, потому что перчатки, а в них и руки стали ледышками, так что нечем, не за что, да и не попасть. Но с третьей тут же стали спускаться на вторую площадку… «Вниз, вниз, ребятки, только не останавливайтесь и держитесь, держитесь…», – судорожно шептал я как молитву. Теперь главное, чтобы за оставшееся время не засолило нашу антенну, и сигнал был чётким. Иначе всё сделанное нами теряло смысл. По трапам соскользнули в пост. Сразу к пульту, к стойкам…Промёрзшие бушлаты сдёрнули у входа. Да-а, сигнал был чётким, и данные выдали вовремя, и Дима Березюк сфотал всё как надо, хотя в едва проступающем рассвете это казалось невозможным. Да и вся наша работа тоже была таковой. Но ведь сделали! А на станции нас ждал пузатый термос душистого и горячего чая. Лейтенант Пуленец уже что-то расшифровывал у стойки, каплеи Таскаев и Хованов ворковали у пульта и магнитофонных стоек: «Пошёл сигна-ал!!!». Всё шло своим чередом: работа сделана!!!Расшифруем телеметрию, доложим честь – по форме и под ёлочку! А «швабру распрячь» всегда успеется.