Я помню двор и отчий дом...
Я помню двор и отчий дом –
И клён, раскинутый за садом.
Снежинки белые кругом –
Со льдом, лежащем где-то рядом.
На тверди снежной снежный ком –
И всё в нём новое не ново.
Как будто жил в краю чужом –
И не узнал села родного.
С мечтой расстался я навек –
Но и тогда, во сне вчерашнем.
Тот, бесконечно долгий снег –
Уютный двор, уют домашний.
Всё чаще снег казался сном –
Всё реже вьюга бушевала.
Да, я покинул отчий дом –
И всё, что в нём меня держало.
Ещё снует во тьме кромешной...
Ещё снует во тьме кромешной
России северной поэт.
Ещё зимою белоснежной –
Его маячит силуэт.
Над ним распятия и звёзды –
Церквей часовни, купола.
Не все поэты белохвосты –
Есть у поэтов зеркала.
Смотри, Россия, в отраженье –
За зазеркальем пир горой.
Прочти моё стихотворенье –
Поэт эпохи золотой!
Ещё снуёт во тьме кромешной
Едва знакомый силуэт.
Такой величественно-нежный,
Как ренуаровский портрет.
Во тьме холодной стынут звёзды,
У кромки неба чад и дым.
Ты нужен ей как свет, как воздух,
Как преподобный Серафим.
Смотри, Россия, на деревни –
За все не спрячешь ты дома.
В сугробах белые харчевни –
И книг поэтов, их тома.
Я загляну смиренно в очи:
В них страсть, остывшая во тьме.
Ты нужен ей как дни и ночи,
Меняют время на земле.
Во тьме кромешной, тьме холодной
Исчезнут тени долгих лет.
Лишь ветер осени безродной
С трудом отыщет твой портрет.
Осенний лес чарует...
Осенний лес чарует
Столетним сосняком.
Сквозь бархат листьев дует
Прохладным ветерком.
Плывут, толкаясь тучи
В бескрайних небесах.
Трещат, дымятся сучья
На утренних кострах.
Пойду и я, однако
Сегодня утром в лес.
Торчит в логу коряга
Без сучьев, листьев без.
Авось осыплют клёны
Небесных туч ветра.
Сидят на пнях вороны,
Как люди у костра.
Воспою я озёрные глади...
Воспою я озёрные глади,
В омутке огоньком затаюсь.
Прочь стихи из зелёной тетради
Про давно позабытую Русь!
Что ни день – понапрасну бунтую,
Разухабиста в озере муть.
Ты прости мою жизнь разбитную,
Разухабистой жизни чуть-чуть.
Прокуси мне запястье на счастье,
Обагрив водянистый аир.
Не жалей запятых и причастий
В соучастии съёмных квартир.
Громогласно с высокой трибуны,
Осушая строфой микрофон.
Ты читаешь стихи о драгуне,
Наливая в стакан самогон.
Расчешите мне брови, поэты!
Расчешите, а то рассержусь.
Может, хватит лепить трафареты
На давно позабытую Русь!?
В разбитых брегах волны глуше...
В разбитых брегах волны глуше,
Пляж опустивший дик и пуст.
И куст, шумящий в пенной суше –
От одиночества без чувств.
Я пью его необычайность:
Душистый воздух у реки,
И мерность волн, и волн бескрайность,
И даль, пьянящую мозги!
Я водной глади не нарушу,
Озёрный воздух чист и сух.
Люблю тебя, как снег и стужу,
Когда ласкаешь ты мой слух.
Теперь я сломлен и подавлен,
Со мной туман, во мне туман.
И ясный взор уже не явлен,
Пред ним всё скрыто, всё обман.
Я вновь один. Вся жизнь случайность.
Спокойных мыслей больше нет.
Лишь мерность волн и волн бескрайность,
И даль, пьянящая рассвет.
Всё ниже тучи над рекою...
Всё ниже тучи над рекою –
Всё реже проблески зари.
Ты не скрывала, я не скрою –
Какие в парке фонари.
Внезапно хлынула прохлада –
Одрях полуденный туман.
А рыбакам того и надо –
Залезть по пояс в океан.
Я бредил первыми дождями,
Я говорил тебе: прости,
Все, что случилось между нами,
Я сам невольно допустил.
Ни в чём винить себя не буду,
Пройдёт пора весенних бурь.
Тебя я скоро позабуду,
Как сон, как тёплую лазурь.
Тернисты шорохи речные –
Как запятые в них ужи.
Ах, фонари мои дневные –
В дневное время не нужны.
Привычны отблески вселенной –
Едва заметны облака.
И голос вечности нетленной,
Зовущий в бездну рыбака.
Я смеялся раскатистым смехом...
Я смеялся раскатистым смехом,
На устах красовались усы.
Ты поймала меня звонким эхом,
Рыжим взглядом голодной лисы.
Говоришь со спокойствием силы.
На плечах золотые меха.
Где тебя лихоманка носила,
Где тебя подковала блоха?
Я пропал в поэтических далях,
В подмосковных восточных местах,
Где поэты, как листья завяли,
В оловянных цветочных горшках.
Все стихи, как бумажные змеи,
Бесполезны, беззубы почти.
Я Везувий, я гибель Помпеи!
Если хочешь, попробуй прочти!
Горячи как блины манускрипты
Эй, читатели жарко небось?
Лучше вам посадить эвкалипты,
Наугад, наобум, на авось!
Как удачно! я буду избавлен
От роскошных тулупов, одежд,
А пока я в столице раздавлен
От таких летописных невежд!
Я уеду в Париж на всю зиму.
В этой груде развалин я свой.
Позабудь моё честное имя
И стихи, что писал для другой.
Не слышны звуки трубной неги ...
Не слышны звуки трубной неги –
Всё позабыто на века.
Прощайте, горестные бреги –
Я вас покинул навсегда.
Не в силах сущего измерить –
Цветами сыплются поля.
Прощай, любимая, не верить
И не любить могу любя!
Когда, прошедшая сквозь дали –
Ты под лазоревой зарёй.
Меня укроешь от печали –
Лиловой шалью с бахромой.
Моя душа черна от боли –
Над шалью рваной бахромы.
Смычок дотронется виолы –
И вздрогнут тёмные холмы.
Раздалось щёлканье бичей...
по мотивам повести Артура Конан Дойла «Этюд в багровых тонах»
Раздалось щёлканье бичей,
И скрип колёс, и речи Янга.
Люси Ферье – американка,
Но темнокожее, черней.
– Идём к Сиону! – пел мормон,
Залитый солнцем каравана.
Как голова Левиафана,
На нём зелёный капюшон.
Равнина Юты тут как тут –
Оазис жаркий в изумрудах.
Песком немытую посуду
Сухие пальцы Янга трут.
О, Миссисипи! Даль пуста…
Пустыня – проба на усталость.
Люси Ферье осталось малость
Прилечь у Южного Креста…
Ах, эта ночь была тиха́я...
Ах, эта ночь была тиха́я
И лес загадочно молчал.
А впрочем, пёс, хвостом виляя,
Слюною чавкая, рычал.
Ошейник золотил медалью:
«Хранить державу – долг и честь».
Ах, эта ночь цветной вуалью
Лучила бронзовую шерсть.
У сёл Легедзино, Тальянка –
Отхожий беличий окрест,
А на ольхе рубцы рубанка
И в центре планка: «Пёсий крест».
На Черкащине псы в граните,
В Зелёной Браме – их вожак.
А впрочем, строго не судите
За писанину про собак.