Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха, и забыли утешение, которое предлагается вам, как сынам: сын мой! не пренебрегай наказания Господня, и не унывай, когда Он обличает тебя. Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает. Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами. Ибо есть ли какой сын, которого бы не наказывал отец?
(К Евреям 12:4-7).
Пролог
Эта новость ещё долго будоражила город. О ней писали во всех газетах, пускали многочисленные телевизионные репортажи, проводили многочисленные журналистские расследования. Ещё бы, ни с того, ни с сего, совсем молодой парень сиганул с крыши шестиэтажки. Чего только не судачили потом об этом происшествии в маленьком городе N-ске. Одни говорили, что всему виной неразделённая любовь, другие утверждали, что, скорее всего, парень подсел на наркотики или своё дело сделал алкоголь, третьи с видом знатоков утверждали, что к этому привели проблемы в семье и общении со сверстниками. Прав из них не был никто. И все они были одновременно правы отчасти. А история эта была такова…
…16 часов до случившегося.
Антон, как обычно, вышел из подъезда и направился к ближайшему киоску за хлебом и пельменями. В глаза ему сразу бросилось хилое, чуть завалившееся на бок солнце, которое должно было всячески предвещать приход весны, но не справлялось со своими обязанностями, а может быть, просто болело. Талый грязный снег во дворе никак не хотел исчезать, он лишь слегка подплавился, обнажая остатки неубранного ещё с осени мусора.
Всё как обычно. Кроме воздуха. Сегодня он был какой-то не такой – особенно плотный и вязкий, с едва уловимым запахом тревоги…
Антон не придал этому ровно никакого значения. Отоварившийся, он что-то насвистывая себе под нос, возвращался домой.
Из чьей-то машины Цой заунывно тянул «Кукушку».
…15 часов до случившегося.
Антон уже в центре города N-ска. Сегодня у него очень много дел, необходимо всё успеть. Пробегая мимо книжного магазина, он встречает Ван Гога. Нет, нет, вовсе не художника, а своего приятеля, задолжавшего полтинник.
– О! Ты-то мне и нужен!
Ван Гог долго роется в своих безграничных карманах и, наконец, вынимает скомканную синюю бумажку. Сигарета в уголке его губ нервно подрагивает.
– Вот и хорошо! – улыбается Антон. – Кстати, спасибо за «импорт».
Ван Гог кивает. Видимо, он понимает, о чём идёт речь.
– Сегодня концерт. Вечером. Придёшь? – спрашивает Антон, отбежав уже на приличное расстояние.
Ван Гог пожимает плечами. Он немногословен, как всякий художник.
…14 часов до случившегося.
Ничего не меняется. Петро сидит за компом и рубится в очередную новомодную «стрелялку».
– Ты как сюда зашёл? – пытается перекричать оглушительные звуки пушечных выстрелов Петро.
– Дверь была не заперта, – скривясь, отвечает Антон.
– Блин, опять закрыть забыл! Вставать неохота. Да и отвлекаться нельзя – уровень напряжный… Закрой, а? – не отрываясь от экрана монитора, бормочет Петро.
Антон не двигается с места. Он удручённо смотрит на обстановку в комнате друга. Комната эта стала практически универсальной, поскольку Петро проводил перед компьютером сутки напролёт и даже ел, не отрываясь от клавиатуры (жирная сковородка и пакетики из-под чипсов явно указывали на это). Ему, разве что, санузла до полного счастья здесь не хватало.
– Ты так просто или по делу? – осведомился, наконец, Петро.
– Так… – задумчиво роняет Антон. – К другу в гости пришёл.
– Блин! – Петро резко переводит раздосадованный взгляд на наручные часы. – У меня же через три минуты новые серии любимого сериала!
…Антон оказывается по ту сторону входной двери и слышит, как защёлкивается с той стороны цепочка.
…12 часов до случившегося.
Пожалуй, солнце на сегодня достигло своего апогея и выше уже не поднимется. Оно напоминает бледный желток куриного яйца, купленного в магазине. Сугробы не тают, а медленно оплавляются. Воздух делается промозглым и зябким, создавая самые неприятные ощущения.
Антону нужно срочно увидеться с владельцем клуба Иваном Робертовичем, чтобы уточнить все детали их сегодняшнего концерта.
Иван Робертович ковыряется в подкапотном пространстве своей машины. Едва завидев Антона, он хочет осторожно уйти, но затем передумывает.
– Здрасьте, Иван Робертович! Что сегодня с концертом? Всё в силе?
Антон замечает что-то неладное.
Иван Робертович подходит к Антону, низко наклоняется и как-то странно вращает глазами:
– Не будет сегодня вашего концерта.
– То есть, как это не будет? – Антон отказывается верить в откровенную «подставу», он отчаянно старается не закричать от досады. – Вы же обещали! А как же деньги?
Иван Робертович нервно оглядывается по сторонам и начинает нервно шептать Антону прямо в ухо, противно брызгаясь слюной:
– Да ты хотя бы понимаешь, что за человек приезжает сегодня, чтобы отдохнуть в нашем клубе? Он один только всех ваших сорванцов стоит! И музыка будет та, которую он закажет! Понятно?
К горлу подкатывает ком, а слёзы душат. Антон изо всей силы сдерживает их, чтобы не расплакаться, как мальчишка. Просто очень обидно. Очень. И за ребят, которые играют с ним вместе в самодельной рок-группе, и за зрителей, которых именно сегодня должно было быть как никогда много. Но больше всего почему-то было обидно за нелюдимого и молчаливого Ван Гога, пожимание плечей которого уже являлось хорошим знаком.
…10 часов до случившегося.
Антон стоит с букетом роз и нетерпеливо жмёт кнопку звонка.
Дверь через достаточно большой промежуток времени всё же открывается, и на пороге появляется заспанная Еленка. Она с нескрываемым удивлением смотрит на Антона.
– Ты что здесь делаешь?
– Вот, – Антон глупо улыбается и протягивает скромный букет из трех роз.
Легким движением руки Еленка отодвигает цветы:
– Ну, проходи. Нам с тобой серьёзно нужно кое о чём поговорить.
Антон настораживается этой казенной фразе, которая часто звучит в фильмах и обычно не предвещает ничего хорошего, но всё же повинуется и проходит вслед за девушкой. Цветы на всякий случай он держит за спиной. В саму квартиру Антон решил не проходить, он остается стоять на пороге в прихожей.
– Видишь ли, в чём дело, – Еленка садится перед зеркалом и начинает подкрашивать и без того прекрасные длиннющие ресницы. – Антон, ты, правда, очень хороший, очень добрый и отзывчивый, ты очень внимательный, но…
– Кто он? – грубо прерывает Антон. Пальцы непроизвольно сжимаются, и слышится звук ломающегося розового стебля.
– Он спортсмен. К тому же, у него есть уже своя машина. Чуть старше… – Еленка задумывается. – А что ты?! – она неожиданно разворачивается к Антону. – Стихи? Рок – концерты в дешевых клубах? Никчемная идея осчастливить весь мир своим творчеством (видимо, решила ударить по самому больному, – решил Антон). Да на фиг никому твои стихи не нужны, понимаешь ты это или нет?!
– Не трожь стихи…
Антон смотрит на неё зло и сурово. Вот, значит, как?
– Ты помнишь крышу, – беря себя в руки, задумчиво произносит он. – Как мы тогда вместе любовались звёздами?
– Да, помню, – тихо отвечает Еленка. Её плечи слегка подрагивают. Что-то подсказывает Антону, что тушь была напрасно израсходована.
Он смотрит на неё с сочувствием и сожалением. Что тут скажешь, обменяла на «бабки». На машину… Откуда ей было знать про бессонные ночи, когда он делал за неё художественные проекты, а на утро «в хлам» не выспавшийся, но довольный, отдавал их ей. Откуда ей было знать, что практически вся его стипендия уходила на цветы, кино, кафешки и «хочувотэтузагогулину», будь то мягкая игрушка или очередная кофточка. Сам Антон жил на займы своих друзей и питался одними пельменями, оставаясь при этом самым счастливым человеком на земле. И вот пришёл день «Отрезанных Крыльев».
Взгляд Антона упал на фотографию в рамке. Там некая «качкообразность» обнимала Еленку своими грязными лапами. Это окончательно вывело Антона из равновесия.
– Ах, значит, всё-таки помнишь? Ну, вот и запомни меня таким. Улыбчивым и простым. Будьте счастливы! – бросает он сквозь зубы и резко разворачивается к выходу.
– Антон! Антоша, погоди… Антон! – несётся вслед отчаянный крик.
Антон выходит из квартиры и швыряет букет в мусорницу. В области висков проносятся локомотивные поезда. Антон закрывает дверь, при этом даже не хлопнув ею. Потому что не по-мужски.
… 8 часов до случившегося.
Единственным очагом к спасению Антон находит маленькую церквушку в паре остановок отсюда. Священник этой церкви отец Владимир – очень молодой и энергичный батюшка, человек, живущий своей работой в буквальном смысле.
В храме у отца Владимира всегда чистота и порядок. Сам он всегда приветлив и готов ответить на любой вопрос, заданный даже не вовремя и не к месту непросвещённым прихожанином.
Первое, что отец Владимир сделал, став священником, ликвидировал всю орду цыкающих и шушукающихся бабушек, чтобы не фарисействовали. Он ввёл жёсткое правило: цыкаешь на «неправильно» молящегося прихожанина, который смущается и пулей вылетает из дома Божьего, вылетаешь вслед за ним. На видном месте лежат несколько детских книг по устройству храма и с подробным простым описанием, как нужно молиться, креститься и исповедоваться. Отец Владимир всегда говорил, что слова порой пусты и лживы, крики приводят лишь к ответному крику, а единственный правильный путь для внушения – собственный опыт.
На эту церквушку Антон набрёл совершенно случайно. Он как-то поссорился с другом, из-за чего был сильно расстроен и просто скитался без какой-либо цели по окрестностям. Стояла осень. На душе было так же слякотно и скверно, как и на улице. А в храме было уютно и тепло. Потрескивание свечек успокаивало. Лики с икон смотрели как-то приветливо и участливо. Молодой батюшка тогда подошёл к нему и поинтересовался, чем может помочь. Так Антон и подружился с отцом Владимиром, который не раз подсказывал ему выходы из самых тупиковых и сложных ситуаций, а ещё научил читать Библию.
– Библия, это не какая-нибудь там сказка, – не раз говорил отец Владимир. – Не сборник легенд и фольклора. Библия – книга сугубо практическая, даже более чем учебник по экономике. Там всё написано, как жить. Люди ищут смысл в светской литературе, но там сплошь психология. Нет опоры на духовную составляющую, поэтому, прочитав книгу, люди на время успокаиваются, но ответов так и не находят. А Библию, если уж совсем грубо говорить, можно сравнить с инструкцией к пылесосу. Инструкцию-то можно и не читать, и пылесосом пользоваться без неё, но всех функций и возможностей так и не знать. Так и Библия – инструкция к жизни.
Вот и сейчас, едва завидев Антона, отец Владимир улыбнулся и приветливо махнул рукой.
– Что это ты сегодня такой грустный?
– Да так.
– Что-то случилось? – вечно смеющиеся живые глаза батюшки Владимира, казалось, видели сквозь Антона его боль.
– Батюшка, как жить, если живое общение с друзьями ушло теперь лишь на уровень социальных сетей? Как жить, если всем заправляют деньги? Если вокруг только ложь, лесть и предательство? И как жить, если стихи никому не нужны?
Антона прорвало. Он больше не мог сдерживаться, его плечи заходили ходуном и из горла непроизвольно потянулись всхлипывания. Такое случалось с Антоном лишь в церкви. Здесь невозможно что-то держать в себе и скрывать.
Отец Владимир сел рядом и обхватил парня за плечи.
– Мальчик мой, сейчас очень непростое время. Это испытание для тех, кто хотя бы отчасти пытается сохранить в себе частицы света и добра. Мир не приемлет таких людей и делает всё, чтобы истребить в них последнюю капельку веры. Но ты должен стоять твёрдо и до конца. В противном случае, ты потеряешь себя. Мир иллюзорен и обманчив, а ты должен сохранить себя для Бога в этом мире. Ты и сам прекрасно видишь, как рушатся старые догмы и моральные устои, в людях взращиваются и культивируются все самые низменные и отвратительные желания и побуждения. Золотые тельцы стоят повсюду вместо памятников. Общество потребления ненасытимо и превращает всё в один сплошной рынок. Сейчас погибло куда больше душ, чем во времена самого лютого богоборчества. А что касается стихов… – отец Владимир призадумался. – Ты же знаешь и сам прекрасно, мой мальчик, что искусство – это путь в никуда. Оно ничто само по себе, если не заставляет верить. Неважно во что. Главное – верить. Истинное искусство тоже нужно постараться отыскать в наше непростое время. Мы, к огромному сожалению, сталкиваемся с понятием обратным, «антиискусством», «антикультурой». Они так умело замаскированы под искусство, что многие не видят разницы и могут обольститься. Но нужно быть очень внимательным, чтобы не угодить в эту ловушку. К тому же, желание стремления к искусству напрочь убивается в людях, хотя это есть первичная потребность человека – стремление к высшему, к прекрасному, к божественному. Выстроена очень хитрая чудовищная схема: среднестатистический человек, чтобы хоть как-то существовать, целыми днями пропадает на работе, а иной раз на нескольких. Устаёт он там так, что его единственным желанием остается лишь напиться и забыться. Стремления к культуре – ноль. Да и некогда! А в лучшем случае это стремление к культуре низкопробной: бульварным газетам, дешевым романам, пустым сериалам, ненавязчиво подводящих нас к полному разврату и оскотиниванию. Ведь главная цель человека какая? Перейти из животного состояния в божественное, возвышенное. Но происходит с точностью до наоборот: в человеке культивируется регрессное желание вернуться к состоянию животного.
Отец Владимир заметил, что Антон слушает его в пол-уха.
– Что такое, мой мальчик?
– Отец Владимир… Я только сейчас понял. А ведь Бог оставил меня… Он отвернулся.
– Чтооо? – лицо доброго отца Владимира побагровело. – Не смей так говорить! Бог никогда не оставляет своих чад, слышишь?! Это мы можем отвернуться от Него, но Он от нас никогда! Это плохая мысль!
– А меня Он оставил… – Антон резко поднялся и выбежал из церкви, оставив позади себя растерянного отца Владимира.
Антон впервые не перекрестился при выходе из храма.
… 7 часов до случившегося.
Не разбирая дороги, Антон брёл по улицам города N-ска, куда глаза глядят. Он никогда ещё не чувствовал себя так отвратительно. Перед глазами всё плыло, в висках стучало, ноги заплетались, а пальцы дрожали и не слушались. Ему очень было стыдно за своё поведение в церкви. Бог наверняка не прощает такое… Да и отца Владимира было очень жалко.
Проходя по мосту через речку, Антон внезапно остановился. Его внимание привлекла целующаяся парочка на противоположном конце моста. Он – спортсмен с машиной, самодовольно улыбавшийся на фотографии Еленки. Она – длинноногая блондинка в чёрном изящном пальто.
«Так-так, вот где у нас собака порылась», – подумал Антон. Руки его сами потянулись за мобильным телефоном. Фотография получилась достаточно чёткой, хорошего качества. Но что теперь с этим делать? Стоит ли говорить об этом Еленке? Не лучше ли будет промолчать, ведь она ему теперь никто. Или всё же сказать? Если сказать, то с какой целью? Отомстить таким вот образом? Показать, что она променяла хорошего парня на такого вот урода?
Нет, в первую очередь, он сделает это только потому, что когда-то любил её. Или до сих пор любит? Не важно! Потому что только действительно любящий человек способен сказать в лицо правду. Его задача – предупредить. Дальше пусть решает сама.
Антон набрал её номер:
– Алло. Нам с тобой нужно серьёзно кое о чём поговорить.
… 5 часов до случившегося.
– Зачем ты меня звал?
Еленка всё же, как это ни странно, пришла на встречу. Всё такая же красивая и всё-таки с тушью на ресницах.
– Вот, – Антон протянул ей сотовый телефон.
– Что это?.. Зачем?! – губы девушки затряслись, она отшатнулась, а затем со всей силы хлопнула Антона по лицу.
– Чтобы ты знала, – Антон вымученно улыбнулся. – Если не скажу я, тебе не скажет никто.
Вынырнувшая из-под арки ближайшего дома пьяная шпана окружила Еленку и Антона.
– Девушка, он что, обижает вас? – пыхнул перегаром Еленке прямо в лицо пьяный толсторожий парень. – Правильно вы его. Ща мы тоже поддадим!
Антона пару раз грубо пихнули, а затем появившиеся словно из ниоткуда два тощих торчка скрутили ему руки. Антон почувствовал привкус крови на рассеченной губе.
– Ну, красавица, хочешь, мы ему наваляем, а? – ухмылялся толсторожий.
Еленка молчала.
– Ну, давайте! Давай, бей! Чё смотришь? – заорал на толсторожего Антон, почувствовавший внезапный прилив пассионарности в своей крови. – Только я прошу тебя, ради Бога, будь счастлива! – исступлённо орал он уже в сторону Еленки.
Та испуганно отшатнулась.
– Ага, про Бога вспомнил! – злорадно усмехнулся толсторожий. – Да только вот нет никакого Бога! Нет, и не было никогда! Даешь анархию!
Со всех сторон раздался противный дребезжащий хохот.
Нетвердой походкой к Антону подошел один из ватаги – жердеобразный, пьяный в хлам и небритый. Он протянул Антону непочатую ещё бутылку водки.
– На, парень, глотни вот. Немного остынь, успокойся.
Антон вопросительно посмотрел на Еленку. Она прекрасно знала, что Антон никогда в жизни не брал в рот спиртного. Но её взгляд был безответно тускл и безучастен. Толсторожий без всяких церемоний обнимал её за плечи.
– Мне всё равно, – отчеканила она, наконец.
– Да? Всё равно? – Антон яростно откупорил непочатую ещё бутылку и принялся «хлыстать» содержимое прямо из горла, опрокинув заботливо предложенный жердеобразным пластмассовый стаканчик.
Вокруг воцарилась полнейшая тишина. Слышны были лишь частые побулькивания.
Жуткое пойло заживо сжигало Антону всё горло, но он отчаянно продолжал пить. Когда бутылка всё же оказалась в его руках, в ней оставалось чуть меньше половины содержимого.
Первым из транса вышел толсторожий:
– Ты чё, больной что ли?!
Антон вырвался из рук остолбенелых торчков – конвоиров и со всего маху тяпнул бутылку о ближайшее дерево и, не оглядываясь, уверенно зашагал прочь.
В висках невыносимо стучало. Горло палило так, что хотелось съесть весь снег, лежащий поблизости. В затуманенной голове проносились лишь две фразы: «Бога нет» и «Мне всё равно».
… за час до случившегося.
Антон распахнул окно своей комнаты и подкинул вверх огромную стопку исписанных листов. Это были его стихи. Он сам никогда не думал, что их так много. Теперь же разъединившиеся белоснежные листы, словно упавшие откуда-то с неба, кружась, оседали на грязную землю. Антон расставил в сторону руки, будто обняв весь белый свет, и что-то кричал, да так громко, что зажигались окна соседских домов, и выла сигнализация припаркованных внизу машин. Ветер трепал и опускал в грязные лужи всё, что когда-то было Антону так ценно, всё, чем когда-то он так дорожил, саму его жизнь…
Когда это случилось.
Антон шёл как никогда уверенно и целеустремлённо. Немногочисленные прохожие старательно шарахались от молодого человека с безумным самоотверженным взглядом. Если бы только они знали, куда он шёл…
Всю свою сознательную жизнь Антон хотел доказать, что мир прекрасен, а вовсе не такой грязный и жестокий, как рисуют его подчас. Ему всегда хотелось чего-то волшебного, какого-то праздника. Сказать другим, что не всё так плохо и уныло. Вселить в них собственную жажду к жизни…
Но всё, за что он боролся, рушилось прямо на его глазах.
Дружба? Друзья уходили. Кто-то спивался и скуривался. Кто-то теперь имел другие интересы. Кто-то зазнавался. Кто-то завидовал. Кто-то предавал. Кто-то вёл бабские разговоры, постепенно сам превращаясь в бабу. Петро подсел на компьютерные игры и сериалы и теперь дошёл до того, что просто-напросто выгнал лучшего друга из дома, чтобы тот не мешал смотреть новые серии. Общаться решительно становилось не с кем…
Любовь? Раньше Антон думал, что всё дело в парнях. Многие фильмы и интернет – паблики повествуют о том, что нужно завоёвывать девушку, как крепость. Удивлять, задаривать подарками, дарить цветы, делать комплименты… Всё так. Но… Одна немаловажная деталь. Игра в одни ворота – тоже не игра. В любви может быть только двое идущих навстречу друг другу людей, иначе просто не бывает. Перед глазами Антона стоял его друг, выворачивающийся в своё время вон из кожи, чтобы завоевать одну девушку. Девушка приняла. Оценила. А через год ушла к какому-то замухрышке. Уравновешенный молодой человек, отслуживший в своё время в армии и много чего повидавший, на следующий день полоснул себе вены. Насилу откачали. Вот и думай после этого…
А вообще, странная особенность. Иной раз посмотришь, он пьёт и бьёт, а она за него держится так, будто парней нормальных вокруг вообще не существует. А иной пытается любое желание предугадать, а в ответ получает… Да ничего он не получает в ответ.
С понятием любви что-то случилось. И это что-то весьма Антону не нравилось. Опять же «бабки». Опять же «общество потребления». У Антона денег не было, у спортсмена они были. Вот и всё. Еленка ушла к нему. Счастья им!
Стихи? Еленка права. Да на фиг никому не нужны сейчас эти стихи! Антон теперь их просто ненавидит. И ничуть не жалеет, что уничтожил все без остатка.
Что там осталось? Вера? Небо смеялось над Антоном. Он верил, а оно смеялось. Его вместе с верой и всеми идеалами втоптали в грязь, а спортсмену ничего, двух девок склеил…
Лестница закончилась. Антон оказался на крыше шестиэтажки.
…толстомордый внезапно поперхнулся пивом…
…отец Владимир почувствовал покалывание в сердце прямо во время службы и обронил свечу…
…кто-то настойчиво трезвонил в квартиру Еленки.
Она открыла и увидела на пороге промокшего насквозь Ван Гога.
– Собирайся живее. Поехали.
У дома, в котором жил Антон, валялось несметное количество белоснежных бумажных листов. Еленка с ужасом подняла один из них с чьим-то пропечатанным грязным следом ботинка. На листе действительно были стихи. Еленка вскрикнула.
– Только бы успеть, – произнес Ван Гог, садясь за руль старенького облезлого «Жигулёнка».
Антон в последний раз вдохнул полной грудью ставший, наконец, прозрачным и лёгким весенний воздух и, больше ни о чём не думая, разбежавшись, сиганул вниз…
Конечно же, Антон не знал, что прямо под этим домом расположен целый ряд гаражей-ракушек… Конечно же, Антон не знал, что рядом находилась будка охранника…
Тело Антона глухо грохнулось о жесть одной из этих самых гаражных крыш. Отлетевший в сторону от сильного удара мобильный телефон вибрировал и высвечивал на экране надпись: «Входящий звонок. Еленка».
Из радиоприёмника сторожа хрипело что-то вроде:
Прости – прощай, мой милый друг,
Твоя любовь всегда с тобой.
Конец войне, войне капут,
Auf Wiedersehen, mein lieber Freund .
Машина Ван Гога подъехала слишком поздно.
Охранник, видевший всё происходящее из будки, но не ожидавший подобного поворота событий, выскочил наружу и зычно крякнул.
Такая вот, блин, красота.
Эпилог
Осенью городское кладбище выглядит как-то особенно удручающе. Впечатление от специфики места усугубляется ещё и увяданием окружающей природы. Невольно задумываешься о скоротечности человеческой жизни…
Пьяные подростки перед кладбищенскими воротами неумело пытаются подобрать аккорды к «Звезде по имени Солнце» группы «Кино». Звучит как-то особенно заунывно. Среди присутствующих легко можно узнать жердеобразного.
Недалеко от входа стоят трое молодых ребят: красивая девушка с грустными глазами, молчаливый и угрюмый парень в беретке, какую носят художники и третий. Третий носит чёрные солнцезащитные очки. Его одежда тоже чёрного цвета. Он опирается на костыль и с трудом передвигает загипсованную ногу. Хорошо виден шрам в половину лица.
Невдалеке двое священнослужителей ведут разговор.
– …отложить прежний образ, жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины, – доносится цитата из священного писания.
Это произносит отец Владимир.
К человеку в чёрной одежде подходит какой-то вихрастый парнишка:
– Извините, а это не вы поэт и ещё выступали раньше в местной рок-группе?
– Нет, – категорически отвечает человек в черных очках, а по его лицу ползёт загадочная, выстраданная едва уловимая улыбка.
Парнишка повторно извиняется и убегает.
Все трое движутся к выходу. Тот, что с костылём, опирается на идущих вместе с ним. Девушка прижимается к нему как-то особенно нежно.
Художник останавливается около одного из надгробий и, чуть задумавшись, произносит:
– И сказал Христос: Истинно говорю вам, Если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царствие Небесное.
Остальные кивают и продолжают свой путь.
Перед самым выходом человек в чёрной одежде оборачивается и втыкает в землю две маленьких скрещенных между собой кленовые палочки.
Остальные удивлённо смотрят на него.
– А это пусть останется здесь. Навсегда.
На скрещенных палочках прикреплена маленькая бумажечка. Надпись на ней гласит: «Антикультура».