Игорь Альмечитов. Апологетика пустоты или тернистый путь героя нашего времени

Часть первая

Кое-что о Билли…  (Намеренно незаконченное… или larger than life…)

— …ну, и что было дальше?
— Поцеловал ее в щеку, развернулся и ушел, — он излучает радость и гордость оттого, что вчерашний вечер завершился, по его мнению, исключительно ему на руку.

Он — это Билл, мой лучший друг, существо, в принципе, далеко не глупое, но бестолковое в житейском плане, чудовищно ленивое и совершенно безвредное. То, что в нем легко принять за самодовольство — просто наивность. На самом деле, он умеет гордиться собой только таким способом — по-детски надуваясь и сияя полуфальшивой, на первый взгляд, улыбкой. Просто не умеет по-другому.

Да и наши ежедневные сессии банальны до невозможности. Что нам обсуждать изо дня в день в нашем-то далеко-за-тридцатилетнем возрасте? Мою работу? Его сны? Вот-вот…Конечно, обсуждаем то, что непосредственно видим перед глазами. Ну и, естественно, наши смутные перспективы и планы на будущее. В принципе, такие же смутные и размытые, как и наши желания. Впрочем, что уж тут… Обсуждаем еще и женщин. И, пожалуй, не реже, чем все остальное. А может и намного чаще…

При всей его наивности и простоте, он неоднозначен и полон смысловых ниш и прочих, большей частью, забавных и пустых загадок. По крайней мере, для окружающих… на своей обозримой всем поверхности. Если точнее, то он словно слоеный пирог или — еще более точно — как бесконечное число матрешек, всунутых одна в другую. В последней из которых опять же обманчивая пустота. Часто я называю его голографическим изображением, подразумевая, что внешняя видимость присутствует, но прочувствовать, более того, ухватить его содержание совсем непросто. Наивнее его могу быть только я, да и то лишь изредка. Что касается его неоднозначности и неординарности, то здесь его трудно кому-либопереплюнуть. На этом, в основном, и зиждется наша дружба — на балансе двух противоположностей.

Наши жизни, если уж быть совершенно откровенным с самим собой — жизни двух неудачников, не особенно комплексующих по этому поводу. Каждый делает вид, что у него все еще впереди, но в душе чувствует, что где-то мы застряли в своем развитии. Как насекомые, навечно застывшие в янтаре. О чем говорим вслух лишь иногда, в редкие минуты душевного упадка, когда каждый выплескивает из себя все, что накопилось за долгие часы безделья и, по большей части, выдуманных обид. Жаль, конечно, если окажется, что наша эволюция завершилась навсегда. Но и здесь уже ничего не попишешь — не мы первые и не мы последние. В конце концов, у нас есть возможность, пусть и бестолково, но хотя бы без сожалений прожить еще лет по сорок-сорок пять, а то и больше… при удачном раскладе.

Сегодня он на подъеме — видно тот поцелуй в щеку стоил серьезных усилий, раз его понесло так сильно. Обычно он рассказывает все, что произошло, обстоятельно и по порядку, с массой мелких ненужных подробностей. Такова уж натура. То, что он пытается утаить, тоже видно сразу, но здесь я его не тороплю, лишь постоянно перебиваю и подзадориваю идиотским поведением и репликами: захочет — расскажет, не захочет — все равно проговорится… со временем.

— Только поцеловал?
— Только поцеловал.
— И все?
— И все.
— Правильно… Чего еще ждать от такого идиота…
— Наш, иди в жопу…
— Только в щеку… — я пытаюсь копировать его интонацию, — больше никуда не добрался? — но он опять перебивает.
— Наш, отвали…

«Наш» — это, вообще-то, я или то, как он меня называет. Он не обижается на «Билла» и еще три-четыре сотни имен, которыми я его называю (к слову сказать, отзывается он вообще на все, чем бы я его ни назвал… как-то даже назвал его «трамвай» — в шутку и без контекста… просто оговорился… но он «откликнулся» и на это «имя»), я не обижаюсь на «Нашего». В конце концов, дело привычки. За почти тридцать лет знакомства и не к такому привыкнешь.

— Ну и что было дальше?

Он продолжает в том же духе, вспоминает мелкие несущественные детали, выходит, наконец, на финишную прямую, но здесь я снова перебиваю его. Опять ражу наповал очередной идиотской репликой, от которой он вряд ли оправится в ближайшие две-три секунды.

— Нет, Билл, ну ты полный идиот.
— Мэн, да пошел ты в жопу…

На самом деле, все это уже избито и стандартно — я знаю, что нового он ничего не расскажет, он знает, чего ожидать от меня в подобных ситуациях. Но мне все равно, что сегодня слушать, а ему приятно выговориться, поэтому мы неизменно продолжаем играть заданные роли. И все же кое-что он оставляет напоследок.

— Вот, что еще Инна рассказала…
— Кто?
— Инна.
— А, ну да… Инна, — по правде говоря, вся его нынешняя ситуация настолько банальна и для него стандартна, что я даже не позаботился запомнить ее имя. Очередной ее — совершенной и несравненной. На данный момент.
— Мэн, ты меня не слушаешь…
— Да слушаю, слушаю, просто забыл, как ее зовут.
— Ладно… Когда мы шли по проспекту…
— Билл, не уходи от темы, про проспект я уже слышал.
— Ладно, короче… — со своим «короче» он опять уходит в сторону минуты на полторы, но на этот раз я терпеливо жду. Наконец, он опять выруливает на финишную прямую:
— Так вот… Ее знакомые рассказали… Говорят, было на самом деле. Как-то трое мужиков загуляли так, что домой одного из них двое тащили на руках…

Надо сказать, что словом «мужики» мы обозначаем все, что ни попадя. Начиная от людей, причем не важно какого пола и возраста, кончая элементами из неорганической химии. Такая вот единица измерения — «мужик». И пошло это у нас еще с тех пор как Билл однажды возвращался домой и, как обычно, рассказывая мне весь свой беспорядок дня в деталях, и тогда не поленился начать еще со снов, которые видел. В тот раз он съел полторы пачки чипсов, пару раз поскользнулся на льду, поздоровался со знакомыми мужиками около подъезда, что-то сделал еще и еще. Впрочем, это не так уж и важно — все его дни похожи один на другой. Суть в том, что тем самым знакомым «мужикам» оказалось лет по двенадцать. Вот с тех пор мужики и стали не просто мужиками. Слово расцветилось новыми красками к моему большому филолого-эстетическому извращенному удовольствию.

— …Притащили, значит, и сгрузили с рук на руки жене. Та его бросила на пол в коридоре и начала раздевать, чтобы хоть как-то уложить спать. Сняла все, села на стул и заплакала. Оказалось, этот мудила настолько упился, что забыл снять с члена презерватив…
— Презерватив-то хоть использовал?
— Надо думать… Просидела она около него полночи, пока он дрых в коридоре, и решила ему отомстить. — Билл триумфально замолчал, ожидая моей реакции.
— Ладно, не тяни. Что дальше было?
— Ладно… На утро тот проснулся на диване, на свежей постели, под одеялом. Голова трещит после вчерашнего, тело ломит. Короче, пошел он в ванную, умылся, зубы почистил, сел на толчок, только поднатужился, а из задницы выпал презерватив. Он, конечно, в шоке, ничего не помнит. Решил у жены окольными путями выведать, как он домой попал, и что она знает. А та уже на кухне готовит завтрак. Он, естественно, спрашивает у нее, как попал домой, а она ему выдает, что вчера его притащили двое друзей-собутыльников, тоже в жопу пьяные, причем с одним он как-то странно обнимался и постоянно лез целоваться. У него, естественно, волосы на макушке дыбом и в голове одна мысль, что такого не может быть, —ну, типа, не может он быть пидорасом. Ушел в комнату и полдня пролежал один, пытался вспомнить вчерашний день. А через несколько часов позвонил один из вчерашних друзей-бухариков — хотел узнать, все ли в порядке и как тот себя чувствует. Трубку жена взяла и попросила подыграть ей, сказать, что со вторым ее муж обнимался на лестничной площадке. Тот согласился и все сделал, как она просила. У мужа после звонка все опустилось, бродил по квартире до вечера хаотически как зомби, бубнил что-то про себя постоянно. Жена несколько раз подходила, спрашивала, что случилось, но тот только отмахивался, просил оставить его в покое, типа, плохо себя чувствует. Короче вечером зашел тот, что звонил днем, и с порога начал его подкалывать, как он целовался со вторым. Жена делает вид недовольный, правда, что больше, типа, недовольна тем, что тот был в стельку пьяный и что до сих пор ведет себя странно. Короче, вышли они на балкон покурить, а тот все угомониться не может, просит рассказать в деталях, что вчера было. Второй отнекивается, говорит, что точно не помнит, что типа, да, сидели они обнимались, ну и что тут таково — были в жопу пьяные, к тому же он уходил за водкой в магазин и минут сорок его не было, и что они там творили, он не знает. Короче, у мужика шок, а жене и другу уже и неудобно признаваться, что они его разыграли.
— Ну и чем все закончилось?
— Хрен его знает… Тот мужик, наверно, до сих пор думает, что его отымели в задницу.
— Не слабо… Но ты, Билл, все равно идиот.
— Это еще почему?
— Так… для профилактики, чтобы не расслаблялся…
— Ладно… Ну и как история?
— История-то ничего…
— Только я все равно идиот?
— Это-то само собой, но вот за каким хреном тебе Инна нужна?
— То есть как зачем?
— Ну не знаю… Тебе уже не двадцать лет, чтобы за всеми подряд бегать… Смысл в этом какой?
— Пока не знаю.
— А узнаешь когда?
— В процессе…
— И как она к тебе относится?
— Пока не знаю…
— А ты к ней?
— Пока не знаю…
— Ты вообще что-нибудь знаешь, шут ты гороховый?

Как ни странно, но даже и у терпения Билла по отношению ко мне есть свои границы:

— Слушай, Мэн, отвали, а?.. Не первый год в этой индустрии… — это уже предпоследняя степень его раздражения. Когда он доходит до точки, «отвали» меняется на «отъебись». Вот и вся разница, не считая того, что и молчит он после этого на несколько секунд дольше.
— Все равно ни черта у тебя с ней не получится?
— Это еще почему?
— Ну, во-первых, она тебе не по размеру, а, во-вторых, она просто хомо аморфис. Короче, не позорь меня, бросай ты это дело.
— Ты-то здесь причем?
— То есть как это «причем»?! Она амёба, ты фигура из картона…
— Из чего?
— Из картона — ни объема, ни содержания, только контуры… Кто-то должен заботиться о твоем будущем, в конце концов? Кому ты еще нужен?

Обычно после этого Билл сдается: сопротивляется из приличия еще несколько минут, я по привычке нападаю, пока тема не угасает сама по себе.

Если уж быть полностью честным по отношению к самому себе, то фигура из картона не один только Билл, но и я тоже. Единственное, что у меня получается чуть лучше, чем у него, так это качественнее маскироваться и притворяться более длительное время. Оба мы картонные волки — фальшивые оскалы на статичных фигурах в двухмерной графике.

В наших жизнях минимум социальной активности, минимум действия и максимум нереализованных возможностей. Дни и даже часы похожи один на другой, но далеко не однообразны — каждый новый день насыщен новыми впечатлениями. И наши впечатления, похоже, единственное, чего у нас в избытке и чем мы можем похвастать. Чем богаты, тем и рады. По крайней мере, мы не так часто жалуемся на жизнь — у иных нет даже этого…

Вся проблема в том и состоит, что, понимая свою несостоятельность, мы ничего то ли не можем, то ли не хотим исправить в своей жизни. Так и дрейфуем ото дня ко дню со старыми проблемами. Без попытки их решения.

Тем не менее, одна достаточно здравая мысль все же поддерживает нас. По крайней мере, периодическое возвращение к ней заставляет не совершать опрометчивых поступков; то есть не привязываться к людям и не искать постоянных работ, в которых можно увязнуть окончательно и бесповоротно. Хотя, насколько здравая эта мысль, можно поспорить, но нас она успокаивает. Да и прожив по тридцать c лишним лет, мы, слава Богу, тоже кое-чему тоже научились: чужие убеждения мы не оспариваем с пеной у рта — все равно, в конечном счете, каждый останется при своем, так что смысла месить воду в ступе нет никакого, разве что изредка — от безделья или недостатка впечатлений…

Мысль о том, что в любой момент мы можем сорваться с места и уехать в Испанию или, на худой конец, хоть куда-нибудь в Европу, пусть и на полулегальном положении греет нам душу. Возможные лишения нас тоже не пугают. Большей частью, правда, потому, что о них мы ни черта не знаем и стращать себя заранее не хотим.

Билл в этом плане прост и легок на подъем — планировать с ним что угодно одно удовольствие. И запас его оптимизма неистощим, как и вера в то, что у нас все еще впереди. Уже шестой год мы едем в Португалию, четвертый год пытаемся попасть в Рио, даже до Украины, до которой несколько часов на автобусе, мы добираемся года полтора-два. С ним все элементарно, быстро и ненавязчиво. Жаль, правда, что только на словах и не более того. Если что-то не получается, то обычно он прикрывается своей набившей уже оскомину фразой, что мы что-то «недопланировали», и чтобы получалось в дальнейшем, ко всему надо подходить более серьезно. По правде говоря, вместе с ним у нас не получалось почти ничего (и я бы склонен был ему поверить, что мы все никак не можем что-то «допланировать», если бы за время нашего «горе-планирования» не побывал уже раз двадцать пять — тридцать за границей, в то время как для него даже выезд за пределы городской черты становился уже событием эпохальным), не считая пары раз, которые я склонен отнести больше на счет везения и стечения обстоятельств, чем даже исключения из наших правил.

Вот и сейчас, в очередной раз спросив его о том, что же нам делать в ближайшие месяцы, я слышу от него стандартный ответ:

— Мэн, что тут думать? Драпать отсюда надо и чем быстрее, тем лучше…
«Отсюда» — это, конечно, из этой страны, которая и так уже высосала из нас все силы и нервы.
— Билл, хоть убей, но я все равно тебе не верю…
— В смысле?
— В прямом… Ты что, хочешь сказать, что можешь сорваться хоть завтра и что тебя вообще ничего не держит?
— А что меня держит? Родители поймут, с Леной у меня все кончено, работы у меня нет… Что меня здесь еще держит?
— Ну, а Инна как же? — Билл чувствует подвох и реагирует, как мне того и хотелось.

Процедура давно отработана, и каждый досконально знает, как ей пользоваться. Оттого и моральный наш дух всегда на подъеме. Просто руки ни до чего не доходят.

— Инна… Мэн, не смеши меня… Какая, в жопу, Инна, когда тут моя судьба решается? — Вот так у него всегда — «судьба», «жизнь» и тому подобное — глобальное и неопределенное.
— Так что, может на этот раз все же попробуем?
— Естественно… Узнавай все детали. Если что, я с тобой… — песня старая и фальшивая — главное разжевать и засунуть ему в рот. Проблема только в том, что я не уверен, захочет ли он глотать даже готовое… Ясно, что и этим вечером все закончится так же банально, как и раньше — разойдемся по домам, ничего «недопланировав».
— Хорошо… То есть, если я что-то найду завтра, и послезавтра надо будет сорваться с места и уехать, едем вместе?
— Мэн, ну, конечно, нет… Откуда у меня столько денег? — действительно, откуда у него столько денег, если большую часть времени у него их нет даже на проезд в общественном транспорте? Удивительно в нем не отсутствие денег, а, скорее, их нечастое присутствие. Для меня, например, до сих пор загадка, откуда у него они все же периодически появляются. Хотя, вспоминая одну из его максим, не перестаешь поражаться его упорному нежеланию заработать себе даже на элементарное. Как он любил повторять одно время — деньги можно делать когда угодно и на чем угодно, особенно на родителях…
— Билл, ты полный и бесповоротный моральный урод…
Он обреченно соглашается:
— Мэн, да я и сам знаю… А что прикажешь делать — ну вот такой я… Сколько с собой не бьюсь — ни черта не меняется.
— Значит, и на этот раз Португалия отменяется?
— Мэн, не все сразу… Португалия от нас никуда не денется. — Как всегда, запасу его
оптимизма… Впрочем, что уж тут — за это я его и ценю. Даже и не знаю, что бы я без него делал…

И все же мы, все те, кто его знает, в чем-то завидуем ему. Ему не надо просыпаться рано утром с головной болью и бежать в офис, если есть возможность поспать до полудня, не надо думать о еде, ибо в соседнем магазине всегда можно найти что-то самое дешевое или пообедать у родителей, потому что холодильник у него дома уже лет десять отключен и используется исключительно как тумбочка для хранения всякого хлама. Он всегда может найти хоть что-то для поддержания штанов. Ему не надо даже думать о перспективах, потому что все, что он имеет, находится здесь и сейчас, а это, если посудить здраво, не так уж и мало. Такой причудливый тепличный цветок мог появиться только в очень большом городе, где всегда есть возможность для маневра, и даже его лень, подведенная под философскую черту, умиляет и, одновременно, бесит всех, кто с ним сталкивается. Но Билл философичен и в этом плане — он настолько привык, что все считают его неудачником, что больше не обращает внимания на мнение окружающих. Также он верит и в то, что если что-то и изменится в положительную сторону в его жизни, то изменится само по себе, без малейшей помощи с его стороны. Он знает, что жизнь его коротка и когда-то все равно закончится, и поэтому вся суета вокруг — карьера, деньги, интриги и тому подобное — не волнует его нисколько. Оттого он и пытается вместить в свое ежедневное расписание как можно больше положительного и избавиться от отрицательного. Равновесие это неустойчиво и зыбко, но все же это равновесие, пусть и зиждется на усилиях других людей.

Для кого-то он слишком прост и наивен, для кого-то глуп и бесхребетен, но все отчего-то забывают, что он еще никого ни разу не обманул осознанно и уж, тем более, не предал. Ни разу не отказал в помощи и не ответил злом на зло. С другой стороны, живя в социуме растительной жизнью, ему и не особенно предоставлялись подобные дилеммы, где из нескольких зол надо было выбирать меньшее. Он не признает крупные корпорации, где люди рвутся ради карьер и заработка, лезут по головам коллег и теряют силы и друзей ради призрачных побед и небесных пряников…

Он художник своего дела. Художник в прямом и переносном смыслах. Поступки его спонтанны и жизнь непрактична, как, в принципе, любое искусство и те скульптуры, что он создавал со странной и завидной периодичностью — по одной в полтора-два года — далеки от гениальности, но все же эксклюзивны и мало кому понятны. Я привык шутить над ним, что с его темпом и работоспособностью, для того, чтобы достигнуть известности какого-нибудь даже самого завалящего Родена, ему понадобится лет триста. Да и то больше по причине невероятного долгожительства… Но он не обижается и на это. Ему все как с гуся вода. Даже я, зная его, возможно, лучше, чем его собственные родители, не сразу уяснил, отчего он так гордо надувается, слыша подобные комментарии с моей стороны. Со временем я понял, что даже здесь для себя он вычленяет из фразы не намек на его абсолютную лень, а косвенное признание своего таланта. Тем и живет…

Натура его тонка и хрупка, но в то же время он больший стоик, чем многие философы, потому что верит в то, что бог ни делает — все к лучшему, и его время еще придет, а те мелкие ненастья, что мешают ему постоянно, постепенно растают как дурной сон.

В его новом увлечении — интернет знакомствах, он тоже проявляет незаурядную хитрость и переписывается сразу с несколькими девушками… «берет их в разработку», как он это называет… в надежде переспать не с определенным процентом «разработанных» женщин, а с каждой первой из тех, с кем переписка все же завязалась. Он не гнушается ни возрастными различиями, как в одну, так и в другую сторону от отправной точки, где находится сам (держась подальше разве, что от несовершеннолетних), ни часто вопиющими физическими и ментальными кондициями девушек. Кондициями, которые, наверняка, ввергли бы в тягостные сомненья о целесообразности встреч с подобными экземплярами женского пола даже самых непривередливых плейбоев. Но и здесь он верен себе, не только забирая и подбирая то, на что не покушаются остальные, но и даря массу положительных эмоций самим успешно «разработанным жертвам» его неуемной сексуальной активности…

«Социальный всеядный сомик», как мы иногда зовем его, подбирающий со дна нижних слоев сексуального социума то, до чего у других не доходят ни руки, ни даже виртуальные желания. Но он рад и такому имени, ибо видит в нем косвенное признание своей важной социальной роли — дарить женщинам давно утерянные эмоции и поднимать их морально-сексуальную самооценку, первой жертвой которой, как ни странно, так или иначе становится он сам.

Количество никогда не перерастает в качество и часто несет в себе определенные неудобства: он путается в их именах и, чтобы не попадать в неудобные ситуации, зовет каждую «солнце мое» или «радость моя», придавая девушкам видимость и ощущение уникальности и, одновременно, обезличивая их.

Натура его тонка, но, как и у каждого причудливого тепличного растения, в нем есть основной недостаток — на границах его сексуальной активности заканчивается его любая другая социальная активность: просиживая ночи в интернете, он ежедневно спит до полудня, нигде не работает и, даже не имея денег на каждодневное питание, не особенно комплексует по этому поводу, ожидая от каждого нового дня случайной пищи и минимальных даров судьбы минимальной же «потребительской корзины»…

Птица небесная, что не жнет и не сеет…

…на последние праздники он поехал в гости в Борисоглебск к очередной интернет-пассии с сайта знакомств. Казалось бы, почему в ответ на редкие вопросы случайных женщин не признаться хотя бы о месте назначения и пребывания, не углубляясь в детали? Соврать о цели и результате, не меняя в рассказах географических подробностей, чтобы в дальнейшем не путаться самому? Но он выстроил в своем мозгу иную систему отчета, малопонятную даже ему самому и выбрал для официальной версии пребывания зачем-то Харьков — город уже в другом государстве, где присутствие Билла «на чужбине» (или, точнее, его отсутствие там), будь на то у кого-то желание разобраться во всем, легко можно отследить по отсутствующему таможенному штампу в его пустом загранпаспорте. Возможно, и сам статус Борисоглебска — маленького провинциального городка — не слишком соответствовал его внутреннему восприятию Борисоглебска как города достойного широты и величия его души…

Наверняка, через неделю-две он случайно оговорится, где был и, пойманный на слове, будет выстраивать еще более сложную схему конспирации и, наверняка, «его» девушки сразу поймут, что он врет… но даже не обидятся. Нельзя же, в конце концов, обижаться на декоративное растение, стебель которого растет так, как растет, а не так, как кому-то хотелось бы? Так что, как часто говорит он сам — горбатого исправит только могила. Впрочем, хотя фраза и повторяется с завидной периодичностью, но почти никогда о себе любимом…

«Своих женщин», как он их называет, вне зависимости от глубины и продолжительности отношений, он оставляет без зазрения совести и особенных переживаний при первом же сигнале поползновения на его свободу передвижений. Переживает глубоко и искренно он, лишь когда оставляют его — то ли условная мужская гордость не дает ему покоя, то ли действительно все складывается так, что оставляют его только те женщины, которых он ценит и не хотел бы отпускать. Мы часто шутим, что сам он похож на голографическое изображение — явный визуальный эффект при минимуме внутренней сущности и стержня в характере. Что женщины, конечно же, чувствуют все это на подсознательном уровне. Но обычно он пропускает эти шутки мимо ушей, поскольку в его восприятии себя самого они никак не вписываются.

Пару раз в год он устает от своего эротического ритма и берет полутора-двухнедельную паузу на восстановление, в основном, моральных сил. Уставшим голосом с оттенками пафоса где-то на периферии интонаций, он говорит, что нужно восстановить силы и сменить «парк женщин» (очередной из его уникальных терминов), поскольку теперь уже с предыдущей партией отношения зашли в тупик, и без напряжения моральных и душевных сил «отношения» эти никак не выправить. Естественно, сколько-нибудь серьезное напряжение моральных сил не в его духе, потому «парк женщин» постепенно меняется в течение нового цикла его сексуальной активности, и все повторяется с точностью до лишних килограммов и морально-интеллектуальных качеств каждого отдельного экземпляра из его очередного «призыва».

Натура его тонка и хрупка… хотя, и это про него я уже писал… идя вперед с ним, непременно вернешься к одним из его истоков… словно по ленте Мебиуса… впрочем, подобное можно сказать едва ли не о каждом из нас… наверно, оттого и подзаголовок о его жизни именно такой… диаметрально полярный… «намеренно незаконченное»… потому что… «larger than life…»

Часть вторая

Кое-что о Билли …или тернистый путь героя нашего времени

…любые истории имеют продолжение: положительные герои живут жизнью положительной и насыщенной, стараясь «не выносить сор из избы». Герои отрицательные продолжают творить свои темные и сомнительные дела, не особенно скрываясь от окружающих…

Куда же деваться в таком насыщенном эмоциями и героями мире персонажам без ярко выраженных социальных функций? Правильно. И эти персонажи также продолжают влачить…точнее, мирно сосуществовать и с первыми, и со вторыми и занимать свое место в пространстве. И, вполне естественно, ежедневно придумывать, чем занять себя и как убить время на своем жизненном пути.

А, значит, финал одной истории о них не ставит окончательной точки в их реальной жизни: чем-то и им приходится наполнять свои дни и ночи и искать источники ежедневного пропитания.

Почти любая коса находит на камень. И персонажи социально безликие в общем течении истории здесь также не исключение, и они часто находят свою тихую или не очень гавань в лице… впрочем, об этом чуть позже.

А пока вернемся к тому самому Билли: моему другу, существу, в принципе, далеко не глупому, но бестолковому в житейском плане, чудовищно ленивому и совершенно безопасному для всего, что не является ежедневной пищей насущной. То, что в нем легко принять за самодовольство — просто напускная наивность. На самом деле, он умеет гордиться собой только таким способом — по-детски, надуваясь и сияя полуфальшивой, на первый взгляд, улыбкой. Просто не умеет по-иному.

Зовут его, естественно, не Билли… впрочем, отзывается он на массу имен, включая и Билли, потому имя Билли ничем не хуже, чем десятки иных его имен, включая и то, что он получил при рождении…

Если быть полностью откровенным, за последние годы он основательно потускнел и оброс еще большими слоями лени, словно броней принципиально прикрываясь ими ото всех внешних раздражителей.

Он все больше уклоняется от контактов с любым, кто хоть в чем-то может поколебать его внутреннее зыбкое спокойствие, а, значит, список его контактов сократился до минимума за последние три-четыре года, ограничившись лишь теми, кого он знает уже десятки лет и кто является почти непременной атрибутикой его жизни, либо с кем приходится общаться только по настойчивой необходимости. Причем список последних он также ограничил абсолютным минимумом, чтобы застраховать себя от тех же неожиданных внешних раздражителей и проблем, которых он избегает еще более старательно, чем несколько лет назад.

Хотя, причина здесь, естественно, не только в этом — как и любая свободная и беспечная птица неизменно попадает в силки к охотнику, едва потеряв бдительность, так и Билли, поначалу сам не заметив этого, угодил в силки своих слабостей.

Как и всегда в случаях с подобными Билли людьми, любые ситуации у них начинаются с полуигр, полунамеков, легкого флирта и смены очередного «парка женщин», а заканчиваются обычно…

Впрочем, лишний раз приходится сказать, что в его жизни пока еще ничего не закончилось… тем более, трагически. Но куда уж нам деваться — людям слабым, любителям проецировать жизненные ситуации и оценивать близких на свой лад и делать изо всего свои же субъективные выводы?

Женщины, способные оценить Билли по достоинству, находятся всегда под стать… своему же типажу — неуверенные в себе и склонные к нервическим припадкам, падкие на внешнюю формальную атрибутику мужчины, начиная с роста и заканчивая прической, а также возможность взять его в собственность, поборов в долгом противостоянии воль, истерик, отмирающих нервных окончаний и изматывающих позиционных моральных войн всех соперниц.

Типаж женщин, не блещущих ни красотой внешней, ни уверенностью внутренней, соответственно, считающих, что на подобной войне хороши любые средства — от информационного унижения противника, вероломных ночных рейдов, любых запрещенных Женевскими и прочими конвенциями типов ведения войны и — при необходимости — даже локальных ядерных ударов. Как хороша и любая победа, достигнутая любым способом и любой ценой. Или то, что они считают победой.

…за три-четыре последних года в его творческой жизни скульптора не произошло никаких кардинальных сдвигов. Буквально — никаких. Те редкие скульптурные композиции, на которые у него хватало воли и сил делать раньше и которые хотя бы изредка — по одной раз в два-три года — появлялись на свет Божий, перестали появляться совсем. «Скульптура коня», как он сам называл ее и на которую мы — его друзья — возлагали хотя бы минимальные надежды «творческого ренессанса», лежала начатая на столе в его мастерской в одной позе почти год, пылясь и лишь изредка меняя положение, когда Билли передвигал ее с места на место все на том же столе, освобождая пространство или разгребая «творческие» завалы.

Редкие проблески той же творческой активности тратились теперь на обобщенные мечтания, основное же время уходило на… впрочем, на что утекало время в его ежедневном расписании, вряд ли смог бы сказать и он сам, более того, обосновать те или иные необходимости, которые его отвлекали ежесекундно и не давали полноценно начать буквально ни одно дело.

Социальная жизнь Билли все более походила на жизнь овоща на грядке. Характерный случай для людей, которым изначально дано хоть что-то и не требуется прилагать никаких усилий, чтобы ежедневно наполнять свой желудок продуктами первой необходимости, иметь крышу над головой, телевизор, душ и унитаз… и обогреватель возле кровати для особенно холодных зимних дней, когда не спасает даже централизованное отопление.

И хотя «за крышу» над головой просрочки коммунальных платежей иногда доходили до полутора лет и подчас приходилось сидеть по несколько дней без электричества за неуплату, Билли подобные мелкие невзгоды… не то, чтобы закаляли, скорее, они незаметно проходили стороной, не оставляя, что называется — на челе его, никаких отметин переживаний или жизненных невзгод.

…птица небесная… которой все, как с гуся вода…

Сотрудники газовой службы изредка заходили к нему проверять исправность санкций, наложенных на него за хронические неплатежи, но открученный благополучно более трех лет назад кусок газовой трубы все так же мирно пылился на полке и не использовался. Курьезность момента прочувствовал даже сам Билли, когда газовики сами начали упрашивать его подключиться и использовать газ для приготовления пищи. Но он выстоял и не поддался их обаянию, на что потом с юмором и в лицах рассказывал, как они его упрашивали.

Впрочем, откуда им было знать, что пищу дома он не готовил — процесс сложный и трудоемкий Билли пугал. Покупал он всегда только готовую пищу или столовался… там, где кормили. Зачем газ такому человеку? Не знали газовики и о том, что и холодильник, стоящий у него в прихожей также давно использовался только как тумбочка для одежды или складирования различных нужных ему вещей…не требующих охлаждения. Поскольку холодильник также много лет уже не подключался к сети и один Бог знал, работает он вообще или нет. Такая же участь была и у подаренной несколько лет назад Билли стиральной машины, в которой от длительного простоя без использования, вполне вероятно, также уже рассохлись все резиновые прокладки. Простой объяснялся банальными причинами — чтобы подключить стиральную машину, требовался специалист, которому необходимо было платить, а также требовалось найти этого специалиста. Но так как воли к действию и денег у Билли хронически не было, идея стирки дома отошла на второй план… пока совсем не исчезла из перечня дел насущных. Более того, в углу на кухне пылился неиспользуемый телевизор с диагональю на полстены, который он попросил знакомого не выбрасывать и который рассчитывал починить самостоятельно. В телевизоре якобы сгорела какая-то мелочь от скачка напряжения, что для знакомого было только поводом поменять телевизор на более современную модель… понятно, что и телевизору была уготована та же судьба, как и всему остальному в квартире Билли.

…как написал в сочинении по гоголевским «Мертвым душам» не особенно радивый школьник: «Куча росла, и Плюшкин любил ей любоваться»…

Как и у большинства людей с тяжелым материальным положением, Билли ищет причины своих неудач во внешнем, а не в себе самом. И надо отдать ему должное — то ли от лени, то ли все еще маскируясь под социально активного элемента, своими фразами он показывает, что внешний социум ему не безразличен. Но все, кто его знает достаточно хорошо, сомневаются, что здесь он искренен — фразы эти шаблонные и произносятся без каких-либо глубинных эмоций и ярости недовольного энтузиазма. Судя по всему, даже эта сторона своей жизни — гипотетическая и умозрительная — «а что было бы, если бы мне предоставили шанс» — его не особенно трогает.

Тем не менее, он был бы не он, если бы не компенсировал отсутствие работы и вообще хоть каких-то заработков в своем отношении к окружающему. В его случае это принимало иногда обиженный, иногда недовольный, иногда откровенно радикальный оттенок и выражалось… в полном и принципиальном нежелании работать и делать хоть что-то.

Часто, сидя в ресторанах за чашкой кофе, мы подтрунивали над ним, понимая приблизительно, чего ожидать от его реакции на нашу иронию, но чаще ожидая от него чего-то оригинального в рамках заданной темы. Опять же, хотя наши недолгие посиделки происходили в ресторанах, но были это рестораны быстрого питания, и, вполне естественно, чашки кофе были просто картонными стаканами с…впрочем, Бог им судья — производителям этого напитка…

Билл сидел обычно хмурый погруженный в мысли о невозможности купить или достать очередную «реликвию» времен Второй Мировой войны… Впрочем, о его почти фанатичном новом увлечении, затянувшем его в свой водоворот с головой и прочими частями его тела, чуть позже… А, сидя в ресторанах, наши краткие диалоги неизменно начинались и заканчивались в едином ключе…

…— ото всего устал, ничего не хочу вообще… — Билли, как всегда, хмуро и отстраненно посматривал по сторонам, цедя свой кофе или же пепси-колу.
— Бля, Билл, но работать-то надо, чтобы что-то жрать! — жестко, хотя и с юмором припечатывал его кузен Ави (все реальные имена, как обычно пишут в комментариях к американским фильмам, покрыты завесой тайны и изменены до неузнаваемости, а все совпадения случайны). Кузен Ави, естественно, кузеном никому не приходился, но имя за ним закрепилось…А в выражениях и интонациях он вообще не любил себя сдерживать.
— Ави, я вообще работать не хочу… это все демагогия.
— Вот, когда у тебя в желудке в следующий раз от голода заурчит — ты ему, так и скажи — не урчи, это все демагогия!

Как обычно после таких всплесков настроения разговор перетекал в обобщенно-мирное русло, и каждый оставался при своем.

Но иногда Билл и сам попадался в расставленные сети и часто, от невозможности недовольно рявкнуть на не очень близко знакомого человека, как на нас — своих друзей, краснел и постфактум «уже после драки размахивал кулаками».

Характерные истории происходили в присутствии Паннэ Ванна (все реальные имена, естественно, покрыты завесой тайны и все совпадения… впрочем, об этом мы уже говорили). Паннэ Ванн, будучи человеком чудовищно обидчивым и мнительным, любил нападать на всех сам, чтобы — не дай Бог — кто-то не успел перехватить инициативу и не уколол его первым… Зная Билли не так близко, как мы, все же он был более чем сведущ в основных жизненных перипетиях и коллизиях, связанных с Билли. Разговор он начинал всегда издалека, но очень быстро прорывался через напущенный туман и безжалостно нападал на Билли…

— Как у тебя с работой? — обычно по-деловому и напускной серьезностью спрашивал он у Билли.
Билли задумывался на пару секунд, чтобы достойнее уйти от ответа:
— Сложное время, заказов на скульптуры нет. Пока с работой никакого прогресса.
Паннэ Ванн на этом обычно не останавливался и продолжал развивать комбинацию:
— А здоровье как? Все в порядке? — все тем же серьезным тоном, так, что не ответить на простые и стандартные вопросы было не вежливо.
Билли же, при всех его прочих недостатках, нельзя было отказать в изрядной доли воспитания и интеллигентности:
— Все нормально, здоров, в волейбол почти каждый день играю.
— Какаешь нормально? — Билли уже чувствовал подвох, но вопрос Паннэ Ванна был задан все тем же серьезным и деловым тоном, так, что не ответить на него опять же было не вежливо. К тому же, Бог его знает, что было на душе и в теле у самого Паннэ Ванна — возможно, его самого мучили запоры, и он задавал наиболее насущные для себя вопросы. Как в той поговорке — «у кого что болит…»
— Какаю? — Билл потерялся на секунду, но, все еще не видя ловушки, ответил прямо, давая Паннэ Ванну окончательный карт-бланш: — Нормально какаю.
— Каждый день? — в глазах Паннэ Ванна уже начинали светиться победные огоньки от решительно и успешно проведенного блиц-крига.
— Каждый день.
— Билл, но ведь чтобы какать нормально, надо нормально питаться, а чтобы питаться нормально, надо работать и деньги зарабатывать, а ты ни хера не делаешь, — после чего следовал безудержный гомерический хохот Паннэ Ванна, от которого закладывало уши и все объемное тело Паннэ Ванна тряслось как потревоженный водяной матрац.
Билл напряженно умолкал. Но лишь Паннэ Ванн исчезал из поля зрения, вся накопленная на него ярость выливалась из Билли безудержным потоком:
— Как же он задолбал уже этот толстый пень! Ни о чем не может говорить, кроме денег. Век бы его не видеть!

Паннэ Ванн давно был для Билли персоной нон-грата, но сказать ему об этом открыто в глаза Билли не решался. Очередная характерная для него история.

И тем не менее, последние годы ознаменовались для Билли тремя эпохальными событиями и интересами — фанатичным, почти до полуобморочного состояния и тряски в душе интересом к антиквариату времен Второй Мировой войны, тем, что он, наконец-то, сел за руль автомобиля… и «тихой гаванью», которая сама и приплыла к нему после долгих истерик, бесконечных речей о любви и самопожертвовании и массированных бомбардировок всех соперниц, после чего вокруг Билли осталось голое выжженное поле… и сама «тихая гавань» —неизменная дама… его желудка.

Если говорить о любви Билли к антиквариату, то она присутствовала всегда — награды, военная атрибутика, начиная от нагрудных знаков, причем с обеих воюющих сторон вплоть до элементов оружия. Разве что в последние годы он совсем погрузился в нее, словно желая окончательно спрятаться от внешнего мира в своей комфортной, отапливаемой ракушке.

В прошлом была некая завершенность, и большинство страстей и ужасов, связанных со Второй Мировой войной, давно улеглись и не требовали постоянных оценок и напряжения душевных и физических сил в отличие от времени настоящего. И он неизменно пользовался этим иллюзорным интересом, скрываясь за ним от всех внешних раздражителей и тратя все редко появляющиеся средства на покупку часто совершенно нетоварного вида штуковин, о чем бурно выражал свою радость, поглаживая непотребного вида железки и с любовью рассказывая, что перехватил ту или иную штуку прямо из-под носа у другого такого же безумного покупателя-энтузиаста.

Квартира его с отрывающимися обоями, приклеенными к потолку скотчем, старой, скрипучей мебелью а-ля шик семидесятых, доставшейся ему от бабушки, неработающими розетками и свернутыми на кухне и в ванной кранами, требующая капитального ремонта уже последние лет десять-пятнадцать, постоянно наполнялась невнятного вида предметами, которые он гордо именовал антиквариатом.

Мы безостановочно шутили, что ему следует хоть немного позаботиться о «квариате» и сделать хотя бы минимальный ремонт, на что неизменно получали ответ, что на это нет — цитата: «ни желания, ни, главное, времени».

И это говорил человек, который нигде не работал годами, спал часто до обеда и не знал, чем себя занять целыми днями.

Специалист из Билли по антиквариату, надо сказать, был слабый. Естественный и веский аргумент в пользу выбора того или иного ржавого изделия, который он гордо именовал антиквариатом, рождался спонтанно. Причем аргумент «за» и «против» аутентичности предмета всегда был один: «Я так чувствую». С оригинальными изделиями Билли обжигался не раз, как показывало время, покупая откровенные подделки, но продолжал упорно считать себя специалистом и в этой области.

Хотя и добытый часто антиквариат брался не за наличные, а в условный кредит в знакомом антикварном магазине, но давали ему все без расписок, под доброе слово. И потом он месяцами относил в антикварный все деньги, которые у него непостижимым образом иногда все же оседали в карманах…

С другой стороны, многие ли в наше время могут похвастаться словом, которое дают и могут его сдержать? И это тоже характерная черта Билли — слово свое он держит… если не забывает, что вообще его дал.

…Страсть его к автомобилям родилась так же внезапно и так же внезапно захлестнула его целиком с появлением автомобиля собственного. Не стоит думать, что произошел прорыв в финансовом плане — объяснения, связанные с Билли, как и его поступки, всегда находятся, что называется, на самом видном месте. Далеко не новый, но все еще в приличном состоянии автомобиль, достался ему от отца в наследство и благополучно пылился в гараже последние года три. Хотя, термин «пылился» здесь, пожалуй, будет преувеличением. Периодически Билли открывал гараж, садился за руль и… сидел за рулем в гараже, мечтая, что когда-нибудь все же выедет в город и сольется в экстазе с городским автопотоком.

Были и права, официально полученные после автокурсов много лет назад, был автомобиль, отцом ежегодно и исправно платились автоналоги, но Билли… был не готов. Проблема состояла, как всегда, в сущих мелочах — денег на бензин никогда не было, как не было и уверенности сесть за руль. И — главное — за годы своего вынужденного простоя после окончания автокурсов… он разучился водить автомобиль.

Курьез ситуации состоял в том, что, как только разговор касался автомобильной темы в кругах не близко знакомых людей, Билли всегда ненавязчиво намекал, что автомобиль у него есть, но… хотя, нет… скорее, не так — что у него есть автомобиль. И точка. Потенциальный вопрос — «водишь ли ты его?» отпадал сам собой и не поднимался на нашей памяти никогда. Слишком уж глупо прозвучал бы такой вопрос после убедительной фразы о наличии автомобиля.

Мы обычно шутили, что у Билли самый экономичный автомобиль в городе. Автомобиль, который вообще не потребляет горючего. В ответ, как обычно, получали самодовольную улыбку — ему было достаточно факта самого обладания предметом, а наша ирония разбивалась о его самоуверенность, как волны о прибрежные скалы. Как всегда, из наших фраз он вычленял только самое приятное для себя — наличие у него автомобиля, а на ходу он был или нет, всегда оставалось вопросом вторичным.

Тем не менее, за руль он все же сел…и поспособствовала ему в этом прямо или косвенно его «тихая гавань», она же дама его желудка, к тому моменту уже вцепившаяся в Билли мертвой хваткой.

А сев за руль, он увлекся автомобилями в целом, и своим, в частности, настолько, что стал проводить в интернете ночи напролет, смотря любые видео сюжеты, связанные с автомобилями — от аварий вплоть до программ, связанных с восстановлением и декорацией старинной техники. После чего все дневные часы возился у себя в гараже, вычищая и натирая машину, либо рыская по авторазвалам и автомагазинам в поисках запчастей для своего автомобиля. Причем страсть поиска захватила его настолько, что он уже без разбора менял даже вполне годные оригинальные детали своего автомобиля на новые детали эконом класса все из той же неисчерпаемой ресурсами и подделками Юго-Восточной Азии. Но страсть требовала жертв, и он отчаянно и ежедневно шел на жертвы… которые в итоге все равно восходили не к собственному кошельку…

Я часто подшучивал над ним:
— Билл, ты стал профессиональным иждивенцем!
На что то ли с иронией, то ли на полном серьезе получал вполне закономерный для его жизни ответ:
— Наш, ну а что ты хочешь?! Я сорок лет к этому шел!

Впрочем, с этим диалогом я опять забегаю несколько вперед. Хотя, что уж тут — не важно, когда и куда его вставить. Очередная и характерная для Билли история: каждый день он шел как на подвиг — на поиски кормовой базы за новыми ресурсами для удовлетворения своих высоких антикварных и автомобильных страстей…

…очередная, найденная на сайте знакомств женщина в рамках его очередного «призыва» и набора «парка женщин» не блистала вообще ничем и вполне логично должна была стать незаметным и проходным персонажем в его жизни, исходя из статистики его отношений с противоположным полом в последние годы. Так казалось всем. Кроме нее самой. У нее, судя по всему, уже с первого свидания с Билли были на него совершенно прозрачные планы.

Звали ее… Впрочем, раз мы определились с тем, что все имена в истории с нашим героем вымышленные, назовем ее… ну, скажем, вполне шаблонным и расхожим именем Наталья. В конце концов, как ее еще назвать, чтобы замаскировать максимально, если едва ли не каждая пятая женщина в нашей стране носит подобное имя?

Вошла она в его жизнь почти незаметно, а, оглядевшись, начала постепенно и целенаправленно осваиваться и, не гнушаясь любыми средствами, захватывать все большие и большие территории. Как испанские конкистадоры в свое время — посулами и подарками, лестью и хитростью, а где не работали такие средства — огнем и мечом… выжигая напрочь все настоящее Билли и взамен предоставляя себя. И ежедневную пищу насущную. Дама желудка… для птицы небесной…

Первым делом, в сторону Билли была брошена пробная, но объемная «кость» — просьба сопроводить ее за границу. В Турцию. Естественно, за ее счет, на скопленные за долгие месяцы деньги на отдых. Билли из приличия повредничал несколько дней, большей частью из-за нежелания сталкиваться с проблемами формальными — сбором документов для загранпаспорта. Несколько раз намеренно просыпал время приема в паспортном столе, либо ленился сделать фотографии, но условное обещание совместной поездки после долгих уговоров и нескольких сцен со слезами и навязчивыми упоминаниями тяжелой судьбы дамы желудка было дано, и прятаться за формальными отговорками уже не получалось. Паспорт был сделан, времени у Билли было, как всегда, много, и поездка состоялась…

…В тех социальных сетях в интернете, где она была зарегистрирована, стали появляться отпугивающие уже давно не существующих соперниц и лицемерные до тривиальности комментарии под совместными фотографиями с Билли, которые она выкладывала «пачками» всем на обозрение и которые, очевидно, должны были символизировать ее почти удавшееся семейное счастье. «Какое же счастье влюбиться в человека, который тебя уже безумно любит», либо «я постоянно ношу тебя с собой во всех эмоциональных состояниях как желанный образ, как иллюзию совершенства, как идеал любви». И тому подобное.

Что значило выражение «иллюзия совершенства» в применении к Билли, вряд ли бы смогла объяснить и она сама, но неумение выразить свои мысли с избытком компенсировалось количеством восторженных комментариев. Фразы… просто появлялись и «падали вниз стремительным домкратом».

Фотографии с Билли выбирались именно такие, где он был изображен с глуповато-счастливым выражением на лице. Безо всякого исключения. Ни задумчивости, ни тени сомнений на лице Билли на тех фотографиях не просматривалось вовсе, в отличие от реальной жизни. Только безмерное счастье. И точка.

На фотографиях, где они были вместе, когда в кадр попадал один или оба ее ребенка, неизменно присутствовали слова «наша» или «наши», либо простое и жизнеутверждающее «МЫ» заглавными буквами, навязчиво подчеркивая, что Билли не только смирился с ролью приемного папы и кормильца осчастливленного им семейства, но и воспринял это как очередной жизнеутверждающий вызов в своем блеклом до момента знакомства с дамой желудка существовании. Для закрепления образа далее следовал новый цикл фотографий, где Билли неизменно выступал с клинически радостной улыбкой.

Периодически вместо подписей встречались лирические и, естественно, чужие стихи, которые только подчеркивали для всех знающих контекст их отношений, комичность ситуации. «Как долго я тебя искала, и как неистово… Какими ты ходил путями и перекрёстками?..»

Известно какими — искал кормовые базы в каждом новом «призыве»…

Наконец, одна надпись, скопированная где-то, выглядела совсем пугающе: «Передаю привет своей мечте. Если ты думаешь, что я просто так сдамся, то ты ошибаешься…» Человеку с зачатками аналитического мышления испугаться бы до колик в животе, но Билли был выше любых абстрактных страхов…

Подобные комментарии появлялись обычно после бессонных ночей, когда Билли в ярости и с криками пытался сбросить с себя ее иго и расстаться с ней окончательно и бесповоротно.

Наступало утро, Наталья после бессонных истерик уезжала на работу… чтобы без звонка приехать вечером и со слезами на глазах умолять не бросать ее… Билли, надо отдать ему должное, к тому времени хорошо высыпался и также успокаивался… кроме того, под вечер он был уже голоден. Он милостиво соглашался, чтобы она осталась. Слезы мгновенно высыхали, и она бежала за продуктами в ближайший магазин.

После особенно тяжелых разбирательств она, бывало, даже не появлялась вечером. Билли облегченно вздыхал и выходил погулять. Оказывалось, что как человек мнительный и неуверенный в себе она подозревала его во всех возможных грехах одновременно и… бродила — в прямом смысле — вокруг его дома, выискивая повод неожиданно поймать его за чем-либо «криминальным».

Женщины из предыдущих призывов уже не появлялись, распуганные настойчивой дамой его желудка, более того, ему и самому стало не до них — Билли горел новыми страстями — автомобилем и антиквариатом. Но мятущийся ум Натальи успокоить было непросто, и тогда она неожиданно врывалась к нему буквально в середине ночи, когда он мирно просматривал сайты с антиквариатом или новые видео ролики автокрушений. Она обегала квартиру и, не найдя в ней никого, кроме Билли, срывала всю накопившуюся ярость на нем. Что называется, пускала в ход все свое обаяние в виде слез и истерик в отношении него — «неблагодарной скотины, ради которого она уже потратила лучшие годы своей жизни».

Будучи натурой нервической и нестабильной, дама желудка после каждой ссоры с Билли начинала «выносить сор из избы». Чтобы привлечь союзников на свою сторону, она, как профессиональная плакальщица на похоронах, пыталась привлечь к себе внимание любыми доступными способами — обзванивала всех хорошо и не очень знакомых… Билли. Хорошо и не очень знакомые, понимая, к чему это ведет, уже после первого общения с ней старались не брать трубку. Но дама желудка была настойчива — она набирала один и тот же номер несколько раз, пока ей не отвечали. После чего долго, с нотками страсти и истерии в голосе рассказывала детализированные подробности того, на какие подвиги она идет ради Билли и как этот «иждивенец и импотент» реагирует на нее, включая и то, что, «открыв ему душу… он уже не хочет ее в постели».

Обзвон продолжался ровно до момента, пока все в очередной раз не успокаивалось и не наступало зыбкое «семейное» равновесие, иными словами, пока в желудке Билли не звонил звонок к очередному приему пищи. Истерики прекращались, и она пропадала опять на несколько дней или недель.

«Клиника» — обычно постфактум резюмировал Билли очередную бессонную ночь или попытку обзвона всех знакомых.

Так продолжалось первых месяцев пять-шесть, пока Билл не начал мириться с присутствием дамы желудка как с неизбежным злом в своей жизни. Несмотря на наличие у нее двух детей, все лакомые куски ее стряпни доставались Билли ежедневно, включая и все свободное время, которая она после работы тратила на него.

В гардеробе у него стало появляться все больше новой одежды. На наши ироничные вопросы, откуда обновки, он поначалу увиливал от ответов, выдумывая не совсем достоверные истории, что все это подарки родителей, у которых, глядя на него — некормленого и раздетого, сердце кровью обливается. Мы делали вид, что верили, пока таиться ему, наконец, надоело, и он уже открыто провоцировал даму желудка на покупки и питание исключительно в ресторанах, пусть и ресторанах быстрого питания…

При совместных прогулках и сугубо мужских разговорах, лишь только мы подходили к очередному торговому центру, чтобы посидеть в кафе и выпить кофе, Билл неизменно порывался позвонить Наталье. Причины его порывов были на удивление банальны:

— Давайте ее с собой возьмем, — обычно начинал он издалека.
— Билл, она-то нам зачем? Ты и так с ней часа через два увидишься.
На что неизменно получали вполне четкий и прагматичный ответ:
— Блин, да у нее всегда деньги есть. Может, купит мне что-нибудь из одежды. Толстовочку или майку еще одну…

Что уж тут. Иногда и нам приходилось признать, что за всей внешней наивностью и безалаберностью Билли скрывался ум хитрый, пытливый и прагматичный. И даже изворотливый. Но подобные порывы у него быстро сходили на нет, главным образом потому, что, согласно его планам, на следующий день или через день он все равно бы вытащил ее лаской или хитростью за покупками и стал бы обладателем еще одной толстовки.

…птица небесная… что не жнет и не сеет…

В квартире его, совершенно до того запущенной, стало  наблюдаться… присутствие чего-то инородного. На окнах в комнате появились синтетические занавески зеленовато ядовитого цвета с вышитыми китайскими драконами. Сплетенные пластиковые сердечки с банальными надписями на них лежали на столе. Маленькая подушка цвета неразбавленного медного купороса ,при взгляде на которую резало глаза и на которую было наложено изображение Билли с одной из его фотографий с черноморского побережья, где он пару лет назад в очередной раз отдыхал от отдыха, неизменно лежала в изголовье кровати. И, наконец, стилизованная огромная фотография дамы его желудка, которая стояла за стеклом в мебельной стенке а-ля шик семидесятых и которую она поставила туда, настрого запретив ему ее убирать, чем обозначила свое постоянное присутствие в жизни Билли.

После того как он забыл спрятать ее фото в один из наших приходов, отчего некоторое время напряженно смущался, он успокоился, видя, что тайное уже стало явным и скрываться больше нет смысла. Мы, как обычно, отреагировали с юмором, что «Большой Брат» теперь постоянно смотрит за ним, даже когда ее нет рядом.
Кузен Ави с фальшиво мнительной миной на лице вытащил фото из-за стекла, но скрытой камеры на обратной стороне фотографии не обнаружил. Повертел в руках ее фото, на что Билл сразу сделал ему замечание:

— Ави, осторожнее, заляпаешь фотографию, Большой Брат мне потом все мозги проклюет!
Кузен Ави отреагировал с привычным радикализмом:
— Стив Маквин, не переживай, не проклюет, она же обычная декоративная курица, — и со смехом поставил фото Большого Брата на место.
В целом, Билл махнул на все нововведения рукой, отреагировав на них стоически-философски: «Кормит и ладно, а эта фигня мне не мешает».

Надо признать, что политика по захвату территорий, введенная несколько месяцев до того и последовательно исполняемая Большим Братом, начала давать свои плоды. Заблокированные после очередных истерик, просьб и слез Большого Брата в социальных сетях анкеты Билли перестали посещаться кем бы то ни было, и даже переписка с хорошими до того знакомыми постепенно сошла на нет. Звонки и сообщения в телефоне незаметно, но настойчиво перлюстрировались, лишь только Билли уходил на некоторое время в ванную или в туалет. Каждый день проверялась история заходов Билли на различные сайты и, если находилось хоть что-то вызывающее сомнение, сразу устраивались «семейные» сцены с затяжными истериками.

Все слабости и лень Билли зацвели буйным цветом: Большой Брат не требовал от Билли устроиться на работу, кормил утром и вечером и даже в свое отсутствие оставлял в холодильнике — заблаговременно включенном и отмытом — продукты на день, чтобы Билли неповадно было искать новые или хорошо забытые старые кормовые базы.

Позиция захвата новых территорий давала свои плоды. Одновременно сводя самого Билли до роли социального овоща.

Через несколько месяцев и с самим Билли начали происходить метаморфозы: зачем что-либо делать, если и без того кормят, поят, дают деньги на карманные расходы, более того, периодически заправляют горючим автомобиль и даже изредка покупают ржавый антиквариат?

И Билли покатился по наклонной… от завтрака к обеду, в ожидании плотного ужина…

Даже изначальное недовольство, которое он выражал жесткими ультиматумами даме желудка в отношении ее вопиющих физических кондиций с настойчивым требованием сбросить двадцать-двадцать пять килограммов лишнего веса и которое всякий раз рождало новые истерики, отошло на второй план.

…если вас кормят, поят, одевают, убирают за вами и прощают любые шалости… возможно, вы просто домашний питомец?

Билли сдался. И смирился с ролью домашнего питомца с редкими проблесками мужского начала.

Секс все меньше интересовал Билли. Разве что порносайты. Но это увлечение было неглубоким и виртуальным и не давало толчка хоть к какому-то действию.

Даже еду ему приходилось отрабатывать всего лишь постоянным наличием в жизни Большого Брата и редким сексом раз в две-три недели, на который Билли, по его словам, каждый раз шел как на подвиг.

Между тем и в личной жизни Большого Брата происходили серьезные изменения, что отражалось непосредственно на жизненном укладе Билли. Дама желудка, наконец, развелась с мужем, с которым она и без того не жила семейной жизнью с момента встречи с Билли.

От развода Большому Брату остались две дочери и половина денег за проданную квартиру. Именно здесь и начали происходить еще более непонятные события, которые заставили уже нас, друзей Билли, с сомнением и недоверчивостью относиться к адекватности Большого Брата.

Вместо того чтобы обеспечить детей, как минимум, жильем, взяв часть денег в кредит или войдя в ипотеку на половину полученной за часть квартиры денег, дама желудка сразу же приобрела автомобиль, чтобы подчеркнуть свой якобы высокий статус — женщины деловой и ни от кого не зависящей.

После чего арендовала квартиру… естественно, в непосредственной близости от Билли, чтобы быть ближе и контролировать не только все его шаги, но и пресекать любые потенциально сомнительные душевные порывы Билли.

После чего оставила работу, пусть с небольшим, но постоянным доходом и ушла… «в никуда», как любят говорить в корпоративных кругах.

Ставка, судя по всему, была на собственный бизнес, но вместо того, чтобы начать его, время и силы уходили на контроль и удержание Билли.

Билли же начал уставать от ежедневной рутины, что чувствовал и Большой Брат. Потому, недолго думая, она поступила, как того и требовали брошюры по мужской психологии, коих она перечитала немало и где мужчин изображают какими-то диковинными существами…

Хотя «семейный» бюджет трещал по швам, она все же завалила Билли подарками, которые только он мог оценить и о стоимости которых, как и о жертвах, на которые Большому Брату пришлось пойти, чтобы купить их, предпочитал не задумываться. В коллекции ржавого хлама появились еще несколько штуковин, о которых Билли отзывался с восторгом, для автомобиля были приобретены даже такие детали, которые туда принципиально не требовались — от кустарного вида подогрева сидений до дизайнерских чехлов на кресла, сшитых, судя по внешнему виду, в одном из гаражей Юго-Восточной Азии.

Наконец, пиком подарков стали поездки на отдых. Вторично ехать в Турцию оказалось накладно, и выбран был эконом вариант отечественного побережья. А также поездка в культурную столицу для посещения Эрмитажа и антикварных магазинов Санкт-Петербурга, откуда Билли приехал полный эмоций, с очередным уловом антикварного добра, а Большой Брат со стремительно скудеющим кошельком.
Душа дамы желудка разрывалась между началом собственного бизнеса и удержанием Билли. Пока перевешивало удержание.

На наши вопросы, когда же начнется бизнес, о котором Билли часто упоминал и от которого ждал приличных дивидендов и для себя в виде очередных поступлений в его антикварную коллекцию, он отмахивался и заворачивал разговор. Разговоры о бизнесе были ему неинтересны, и чем занимался Большой Брат и даже какое направление для бизнеса она планировала выбрать, он не знал и мало интересовался такими несущественными в его жизни подробностями.

Бензин в бак его автомобиля заливался все реже, кормление, хотя и не отличалось пока по потребляемым объемам, стало заметно проще и без лишних изысков, поездки за продуктами в гипермаркеты сменились походами в магазины эконом класса, дефолт, хотя уже и маячил где-то на горизонте, пока еще не наступил.

Билли же, наоборот, как существо, не подверженное анализу причинно-следственных связей, хотя и чувствовал подвох, но продолжал цвести, ожидая продолжения банкета в виде неиссякающего потока продуктов первой для себя необходимости в виде антиквариата и дополнительных запчастей для автомобиля.

Привычка жить в праздности и ожидании новых субсидированных благ все больше откладывала отпечаток на нем. Работать он не хотел уже принципиально, о чем говорил прямым текстом. Даже те редчайшие предложения по работе и по потенциальному заработку, которые к нему поступали, отвергались изначально под любыми предлогами, начиная с того, что предложенная за работу сумма была недостаточной, заканчивая тем, что работа для него недостаточно творческая. Всегда чего-то было недостаточно. Если явную причину найти было трудно, он просто отказывался, потому что не хотел работать.

Безделье все больше поглощало Билли. Чтобы продлить состояние праздного покоя, ему приходили в голову сложные финансовые комбинации. Настолько сложные, что даже мы терялись перед глубиной и, одновременно, простотой его задумок.

— Делать вообще ничего не охота. Пусть Наталья на всех зарабатывает деньги. Я, конечно, буду ей помогать: перевезти что-нибудь или в офисе подежурить немного. И вообще —может ей ребенка сделать и пусть кормит меня всю жизнь?
— Билл, а кто будет семью кормить пока она с младенцем сидит? У тебя один кормилец в семье — Большой Брат…
— Ч-черт! Я что-то не подумал… — Билли задумывался на полном серьезе, но подолгу терзаться тяжелыми мыслями было не в его привычке и он либо умолкал, либо переходил на автомобильные темы…

Необходимость постоянного контроля и удержания Билли и на Большого Брата наложили заметный отпечаток. Словно партийный босс, завязший в политических интригах и ожидающий скорого смещения с должности, дама желудка стала еще более нервной и подозрительной. Теперь ей приходилось думать еще и о том, чтобы как-то оправдать постоянное безделье ее мужчины в глазах знакомых и собственных детей. Выдумывались различные истории о том, что Билли постоянно занят чем-то важным и прибыльным, либо что ждет многомиллионного скульптурного заказа. Время шло, Билли все так же жил в свое удовольствие в комфортном для себя ежедневном графике, наполненном антиквариатом и бездельем, а ее истории становились тем более невероятными, чем дальше удалялись от правды.

На протяжении всех уже многомесячных отношений дама желудка постоянно покупала себе различные подарки, преподнося их для всех, включая и своих детей, как подарки от Билли. Билли ее историй не подтверждал… но и не опровергал, в свойственной ему манере, уходя от тем пограничных и опасных для него.

Периодически дама желудка «показывала зубы» и не давала Билли никаких запрошенных сумм на «жизненно важные необходимости», как он называл запчасти для автомобиля и антиквариат, уже отложенный для него в знакомом антикварном магазине. Всякий раз в таких случаях, на пару дней она чувствовала себя хозяйкой положения и требовала от Билли заверений в любви и преданности «до гроба».

Подобный бессистемный эмоциональный шабаш не сильно трогал Билли, как и обобщенные заверения в любви и нежности, которые для достижения своих благородных целей, он готов был давать по несколько раз за день. В ожидании окончания подобных приступов у дамы желудка Билли затаивался и ходил хмурый, всем видом показывая, как он страдает от непонимания и ее равнодушия. Надо отдать ему должное — страдал Билли действительно искренне, хотя причина была в совершенно ином: опасения, что отложенную для него вещь, если ее невозможно было взять в кредит, перепродадут кому-то еще, сводила его с ума.

Через пару дней решение находилось: дама желудка, скрепя сердце, выкладывала требуемую сумму на очередную безделицу, и Билли успокаивался до своего следующего запроса.

Очередным апогеем их отношений и, одновременно, приключением стала поездка в Краснодар — более чем за тысячу километров за «произведенным и отложенным» еще три месяца назад специально для Билли котом породы мейн кун. Казалось бы, причем здесь Краснодар, и зачем ехать за тридевять земель, если и в своем городе можно было найти то же самое и, вполне возможно, даже дешевле, учитывая расходы на поездку в совсем оскудевшем семейном бюджете Большого Брата.

Просто Билли захотелось иметь дома мейн куна, а заодно попутешествовать… и дама желудка в очередной раз сдалась. Как и чем кормить кота, Билли, естественно, не задумывался: за финансовое состояние их совместной жизни отвечала исключительно дама его желудка. Но где прокормятся пятеро, включая и кошку Большого Брата, там прокормятся и…семеро.

Уехав за одним котом, они привезли двоих, чтобы, так сказать, одному было нескучно. Оставив еще несколько десятков тысяч рублей, набранных уже по сусекам ради новой прихоти Билли. И переложив на даму желудка заботу еще о двоих новых членах этого семейства…

Что же это за комичные персонажи, спросите вы? Ужели есть такие в реальной жизни? Ужели, ответим. И в реальной жизни в наше время встречаются еще и не такие персонажи и не такие высокие отношения.

Вполне понятно, к чему Билли подобная кормовая база. Желания его естественны и знакомы всем, хотя для большинства, как надеется автор, и неприемлемы.
Но к чему даме желудка такой мужчина? На этот вопрос ответить сложнее. Время наше полно курьезов, как, впрочем, и любое другое. И причины Большого Брата содержать шестерых иждивенцев, можно найти разве что в глубинах ее подсознания. Как жестко выразился один широко известный в узких кругах классик разговорного жанра: «муху тяжело оторвать от говна…»

В чем же суть сей притчи о Билли, спросил бы Саша Разумов, который любил искать ответы на все вопросы и привык делать однозначные выводы из каждой прочитанной или услышанной истории? На что мы предусмотрительно промолчим. Любая история имеет свою окраску и своих героев, которые живут в наше время и среди нас… как Бог им на душу положит. Не наше дело судить наших героев. Будет с них и того, что они достаточно детально обрисованы здесь со своими потребностями, слабостями, достоинствами и недостатками…

Так что же Билли, спросите вы? А что с ним сделается? Все так же спит до обеда и питается по несколько раз в день. И живет достаточно счастливо. Без каких-либо подсознательных сомнений и страхов. И каждую ночь, судя по его рассказам, видит цветные и яркие сны…

Часть третья

Кое-что о Билли… или прелести режима управляемой демократии

Говорят, время не щадит никого и ничто. Оспаривать это бессмысленно, как и любое очевидное утверждение. Все это верно в плане философском и физическом… на достаточно длительных этапах мировой истории, включая и долгие периоды в каждой отдельной человеческой жизни.

Но в редких случаях, даже на относительно растянутых по времени участках личной истории отдельного человека время словно бы застывает, а подчас, кажется, даже поворачивает вспять…

Что-то подобное произошло и с Билли… с тем самым Билли, о котором мы уже писали, существом, в принципе, далеко не глупым, но бестолковым в житейском плане, чудовищно ленивым и совершенно безвредным для всего, что несъедобно.

У Билли, по аналогии с историей о Бенджамине Баттоне, процесс морального развития, казалось, изменил направление на диаметрально противоположное. Взрослея физически, морально Билли все больше погружался в инфантилизм, становясь в свои сорок с маленьким хвостиком лет все более схожим со среднестатистическим пятнадцатилетним подростком. Даже положение иждивенца Билли все более воспринимал как данность, пока и сам не начал требовать к себе все большего внимания, а также гарантий социальной и ежедневной пищевой стабильности от своей дамы… желудка. Откровенно «садясь на шею», как делают часто подростки в своем переходном возрасте.

Но об этом чуть позже, а пока вернемся все к тому же Билли, которого каждый прошедший год все более закалял и убеждал в том, что счастливо можно прожить свою жизнь и не работая, более того, принципиально не беря на себя вообще никаких обязательств.

Как у птицы небесной… переведенной на положение домашнего перекормленного питомца…

Увы, как и раньше, в жизни Билли так и не произошло никаких кардинальных изменений, которые могли бы поколебать его отсутствующую социальную позицию. Он не совершил ни одного подвига, которых, впрочем, от него никто уже и не ждал, он так и не смог заставить себя «сесть за производство» скульптурных композиций и даже не изменил ровным счетом ничего в своем ежедневном графике прожигания жизни: еженощный сон начинался далеко заполночь и продолжался до обеда. По пробуждении его ждал плотный завтрак, переходящий в обед. Второй — облегченный — обед съедался в антикварном магазине, где его также угощали во время ежедневных — без исключения — визитов. И, наконец, ежевечерний ужин у Большого Брата, который плавно переходил в дополнительный ужин перед сном у себя дома… ужин, заблаговременно приготовленный дамой желудка и доставляемый ей же к Билли, уже на ночь глядя. За чем следовало сидение в интернете на форумах по обсуждению невнятного вида «реликвий» времен обоих мировых войн иногда до самого утра. «Скульптура коня» все так же пылилась в углу объемного по площади стола уже второй год и так же бессистемно передвигалась с места на место, когда мешала рассматриванию и чистке ржавого антиквариата.

Впрочем, кое-что все же изменилось. С тех пор как мы расстались с Билли в предыдущей части повествования о нем, прошло довольно много времени: как художник своего дела, а именно, как профессиональный иждивенец, Билли сумел прожить в положении субсидируемого безделья еще несколько месяцев, одновременно теряя даже те немногие иллюзорные «крохи» свободы, которые у него еще оставались от прежней пусть полуголодной, но все же беспечной и насыщенной разноплановыми эмоциями и встречами жизни. Кроме того, с того времени в его «антикварной» коллекции, добываемой и пополняемой все с большим трудом, появились штыковая лопата с немецким клеймом сорок какого-то года, крышка от металлической бочки из-под авиационного топлива с немецкими же клеймами, насквозь проеденные ржавчиной ножны от якобы кортика Люфтваффе и еще несколько безделиц, понятных и признаваемых разве что такими же безумными энтузиастами собирателями.

В личной жизни Билли также почти ничего не изменилось. Билли с дамой его желудка, она же – Большой Брат, контролирующая подавляющую часть его душевной территории и его же желудка, как-то незаметно стали притираться друг к другу. И хотя подозрений Билли в изменах стало не меньше, как и истерик, но качество их и острота заметно поубавились.

Для закрепления мягкой диктатуры на завоеванных в свое время территориях Большой Брат ввел режим управляемой демократии, что, впрочем, не отменяло режима «железного занавеса» на границах свежеобразованной административной единицы или «ячейки общества». Граница все так же была под неусыпным надзором Большого Брата, и любые попытки «контрабанды» извне, либо попытки вырваться за пределы «территории безбрежного семейного счастья», предпринимаемые самим Билли, жестко пресекались привычными обвинениями в неблагонадежности и истериками.

Классическим коллекционированием антиквариата: то, как, где и что собирал Билли, назвать можно было лишь с большой натяжкой. Посему, увлечение собирательством в симбиозе с характером Билли не могло остаться просто неким банальным хобби. Помимо поиска невнятного вида вещей на развалах и в антикварных, Билли и самому захотелось играть «первую скрипку» в этом процессе. И Билли решил копать. В прямом смысле. Иными словами, стать «черным копателем».

Хотя, эпитет «черный копатель» и здесь будет не совсем верным. «Черные копатели» беспринципно и, не гнушаясь ничем, раскапывали могилы в местах боев и массовых захоронений, в попытке отыскать хоть что-то, что представляет собой материальную  ценность и просто перепродать найденные вещи. Вопрос здесь стоял не более чем в финансовой выгоде.

Билли же… просто копал. Быть беспринципным мешали не только и не столько жизненные установки и воспитание, но и лень, а также полное отсутствие профильных результатов раскопок, более того, отсутствие выводов, до которых он никогда не снисходил, чтобы сделать их по факту отсутствия все тех же результатов и подкорректировать свежевыбранный жизненный курс.
Билли копал, не сверяясь с историческими источниками, картами боевых действий и мемуарами. Выезжал за город и копал по наитию там, где, как ему казалось, в рамках Второй Мировой войны проходили ожесточенные бои. Его вдохновлял сам процесс и безбрежные возможности пополнить свою коллекцию чем угодно… без какой-либо платы за пополнение.

Как и прочее в его жизни, процесс копания был бессистемным и нелогичным. Важны были причастность и процесс самоудовлетворения. Вполне естественно, что и данный подход был обречен на почти полное отсутствие результатов. Под «почти» в его деятельности понималось все же наличие ржавого металлолома, никоим образом не связанного со Второй Мировой войной, который просто сдавался в лом, часто даже не окупая затрат на горючее для автомобиля. Но Билли не особенно и переживал по этому поводу, поскольку бензин ему, хоть и изредка, но все же заливался силами и средствами Большого Брата, да и ездил он на раскопки часто не на своей машине, а удовлетворение, которое он получал от причастности, нельзя было купить вообще ни за какие деньги.

Вполне естественно, что каждый ищет братьев по разуму. Братья по глупости находятся сами… точнее, в случае с Билли такого «брата», естественно, с иронией можно было обозначить более мягким и более звучным термином — «братом по оружию».

В гаражном кооперативе, где у Билли была скульптурная мастерская, она же гараж и она же склад невнятного вида проржавевших предметов, у него нашелся сообщник. Он же помощник, он же духовный лидер, когда дело касалось того, когда и куда ехать и, соответственно, куда и за сколько сдавать ржавый металлический лом.

Опять же, у подобного персонажа не могло не быть и уникального имени, которое дал ему сам Билли. Звали его «Камрад». На некий условно немецко-фашистский лад. Раз дело касалось раскопок, связанных со временем Второй Мировой войны и особенно возможностью найти что-то из «реликвий» Третьего Рейха, то у подобного персонажа и не могло быть иного имени. А если и могло, то, думается, оно бы не сильно отличалось о того, каким его окрестил Билли.

Условное «духовное лидерство» Камрада объяснялось такими же банальными причинами, как и прочее в жизни Билли. Ехать куда-либо одному Билли было… лень. В отсутствии компании для раскопок Билли предавался только мечтательному планированию поездок. Мечты были связаны с поездками в Севастополь, под Волгоград и прочие места боевой славы, где частотность боевых действий была настолько плотной, что возможности найти что-либо интересное увеличивались с геометрической прогрессией. По крайней мере, по мнению Билли. Вторая причина состояла в наличии у Камрада металлоискателя, что автоматически ставило Билли в зависимое положение.

Планирование поездок к местам воинской славы так и не перешло в активную фазу. Как и планирование поездок за границу несколько лет назад — в Бразилию, Испанию и Португалию, с Камрадом у Билли история повторялась с точностью…ну, скажем, процентов до восьмидесяти. Разница была в том, что сам Камрад, судя по всему, и не горел никакими отдаленными поездками. И в рамках городской черты дел у него было более чем достаточно — металлолома и здесь было возить-не перевозить в пункты приемки, потому планы Билли по поездкам в дальние края оставались чем-то вроде мечтаний о дальних странствиях романтичного подростка.

И, тем не менее, все же не стоит сводить Билли до роли полного социального овоща. Не смог бы стопроцентный овощ самостоятельно найти кормовую базу и осесть в ней на долгие месяцы, как Билли был бы не Билли, если бы не смог привить Камраду пусть и минимальный, но интерес не просто к металлолому, которым до того безразборно интересовался Камрад, но к «металлолому историческому».

Таким образом, искать ржавые реликвии они стали вместе, не забывая, по требованию Камрада, собирать весь металлолом, попадающийся при раскопках и сдавать его в пункты приемки цветных и не очень металлов.

Билли не тяготили ни погодные условия, ни тяжести, которые они перетаскивали вместе, ни то, что Камраду доставались почти все деньги за сданный металлолом. Билли и здесь был верен себе, оставаясь художником своего дела — просто горя платонической страстью «к искусству ради искусства» и надеясь когда-нибудь лично выкопать немецкий рыцарский крест второй степени.

Тяготило его только отсутствие металлоискателя. О чем он неоднократно прямо и косвенно намекал Большому Брату. Намеки, надо отдать должное Билли, были системными, ежедневными и целенаправленными. И Большой Брат сдался в очередной раз.

Откуда у Большого Брата появлялись деньги, было не ясно никому, но только Билли предпочитал вообще не задумываться об этом. То ли «сусеки» оказались намного бездоннее, чем казалось на первый взгляд, то ли на страсти Билли тратились уже и остатки денег за ее проданную квартиру, а также включительно и алименты, предназначавшиеся для детей Большого Брата, но средства на прихоти Билли, в конце концов, все же находились. И находились почти всегда.

К некой очередной формальной дате — чтобы не затягивать с подарком и не видеть долго кислое лицо Билли — был приобретен металлоискатель. Естественно, за сумму, которая зашкаливала за разумную цифру. Но Билли был неумолим и настоял именно на этой модели. А получив подарок, он вздохнул наконец с облегчением и пару раз опробовал его работу «в полях» — один раз с Камрадом, второй раз с дамой желудка. После чего протер металлоискатель, сложил его в заводскую упаковку… и больше им не пользовался, чтобы – цитата: «не портить хорошую вещь».

Дама желудка не то, чтобы поддерживала Билли в его начинаниях и одобряла подобный подход к ежедневному расписанию жизни, включая и поездки на раскопки по три-четыре раза в неделю, но и не мешала Билли, плавно и незаметно переводя их в разряд относительных побед, которыми она все больше завоевывала желудок и душевное расположение Билли. Все же ковыряние в земле было лучше, чем затраты моральных и физических сил, которые она тратила на «отстрел» всех соперниц из предыдущих и потенциально новых «призывов», которые так ли иначе не могли угомониться и постоянно то и дело появлялись в жизни Билли. Появлялись, естественно, в ее воспаленном собственническим инстинктом воображении.

Изредка просто знакомые женского пола звонили или писали Билли по нейтральным вопросам. Большому же Брату казалось, что все они имели виды на Билли, и все они без разбора прощупывали почву и подкапывались под прочный фундамент «территории их безбрежного семейного счастья».

Как и следовало ожидать, все это отражалось на Билли — после каждого такого звонка следовали серии истерик и бессонные ночи, которые Билли в его уже умиротворенном состоянии выносить было сложно. За серией истерик следовали уверения в любви и преданности «до гроба». Далее Большой Брат требовал таких же уверений от Билли. Билли, пытаясь быстрее лечь спать, давал их в любом виде и любом количестве, как того и требовал Большой Брат. Но ей этого было мало — одно и то же повторялось по второму, третьему кругу, пока Билли не сдавался окончательно и не просил пощады.

Под утро все успокаивалось, слезы просыхали, сил на дальнейшие истерики у дамы желудка без дополнительной подзарядки уже не оставалось, и они мирно встречали утро в постели. Постель подразумевалась именно в первичном и основном смысле, а не переносном: речи о сексе в большинстве случаев даже не шло — Большой Брат метался из кухни в комнату, принося Билли то кашу, то сырники, то кофе, то суп, то салаты, то что-либо недоеденное с предыдущего дня, причем последовательности в приносе блюд не было — Билли нравилось просто кушать, лежа в кровати и смотря телевизор. Что именно и в каком порядке, было неважно. После чего он ложился спать и мирно спал до обеда, пока дама желудка готовила пищу насущную на весь день, а потом, не будя Билли, бежала в хорошем расположении духа кормить детей и кошек.

Во время совместных прогулок или посещений торговых центров Билли, как весенний цветок подпитывается солнечными лучами, подпитывался случайными взглядами незнакомых девушек, надувая грудь и незаметно улыбаясь случайным взглядам и улыбкам. Естественно, Большой Брат все это замечал и чувствовал. На время Большой Брат замыкался и умолкал, готовясь к новой серии атак на «неблагодарного импотента». Но замыкался Большой Брат, вполне естественно, ненадолго. Достаточно было добраться до дома, и Билли получал очередную порцию истерик…

Чтобы распугать остатки вражеской армии соперниц или, что будет более точно — собственных демонов, одолевавших ее в этом вечно насущном вопросе, под фотографией обобщенного семейного счастья с обнимающимися людьми на картинке в ее анкетах в социальных сетях появились стихи.

Стихи, а лучше сказать — попытки рифмы, были сочинены самостоятельно. «Совет мой тем, кто любит лезть в чужие семьи и ворошит семейное гнездо: не суйся в то, что не тобой создали, а лучше создавай и береги СВОЁ!»

Как часто случается с людьми, плохо владеющими языком и неожиданно, под влиянием стресса выведенными из привычной зоны комфорта, что с дамой желудка случалось с завидной периодичностью, ее потянуло на стихи. Судя по написанному, ей, очевидно, казалось, что поэтические средства наиболее действенно и болезненно утрут нос соперницам, более того, ирония и сарказм, выраженные рифмой, убьют оппоненток наповал. Дама желудка не учла самого важного — отсутствия собственных талантов в стихотворчестве. Опыт стихосложения оказался, мягко говоря, куцым. Не говоря о банальности рифм, даже при поверхностном взгляде фраза «не суйся в то, что не тобой создали» пугала отсутствием логики.  Очередная фраза в ее исполнении «упавшая стремительным домкратом» полностью растеряла смысл в процессе «падения». Не вдумываясь в написанное, Большой Брат перепутал грамматически субъект с объектом, как и грамматические залоги в родном… но не близком языке.

Некая условная «тобой», к которой обращалась дама желудка, была одной из последних и самых упорных поклонниц Билли с аналогичными даме желудка клиническими инстинктами завоевательства и собственничества, которая никак не могла угомониться и выступала здесь, судя по всему, в роли строительного инструмента вроде лопаты или мастерка, от использования которых вовремя отказались при строительстве небоскреба семейного счастья «СВОЁ». По крайне мере, именно так это и читалось в сомнительном подобии четырехстопного ямба дамы желудка, нежданно-негаданно обнаружившей в себе зачатки поэтического дарования…

Вообще, в политике захвата жизненного пространства Билли дама желудка руководствовалась простым народным средством: стерпится — слюбится. Билли повсеместно лишался любых эмоций и ситуаций, которые могли бы помешать строительству идеального семейного очага. Но, как и в любом тоталитарном режиме, закамуфлированном под идеальное человеческое общежитие, гегемону где-то надо было спускать пар. И Большой Брат оставил для Билли несколько узких и зафиксированных четкими границами коридоров для выпуска лишних страстей и эмоций. Что называется, было выбрано меньшее… но контролируемое зло.

В активе Билли оставили автотему, поскольку появившиеся у него недавно водительские навыки иногда требовались и Большому Брату, когда приходилось отвозить куда-либо ее детей, либо привозить их обратно, либо планировать поездки «всей семьей». Тема антиквариата также подпитывалась и культивировалась и хотя была очень зыбкой, так как давала Билли возможность маневра и встреч с людьми, которые Большим Братом не контролировались. Но и эта тема также была оставлена как основной канал спуска пара и набора вдохновения. Оставлена была и возможность заниматься физкультурой — играть по три-четыре раза в неделю в волейбол и футбол, главным образом потому, что кроме особей мужского пола, женщины там почти не появлялись. А также были приобретены два абонемента в фитнес клуб, чтобы ходить туда вместе. И хотя походы туда Большому Брату лично не требовались, но обоюдное посещение заведений рождало иллюзию совместного физического совершенствования, где формулировка «совместное» была превалирующей. По факту, “совместное физическое совершенствование” заключалось только в посещении сауны и джакузи, ибо на посещении джакузи в фитнес клубе вся спортивность Большого Брата и заканчивалась.

Кроме того, железная хватка Большого Брата пока еще не добралась до общения с его друзьями. Либо дама желудка оставила эту тему напоследок, решив пока не вторгаться в святая святых и опасаясь открытого бунта Билли из-за очередного аншлюса его исторически исконных территорий.

Естественно, перед тем как отпустить Билли на все четыре контролируемые стороны, дама желудка не однажды посетила и «родной» антикварный Билли, и секции футбола и волейбола, чтобы убедиться, что ее не ожидает там мина замедленного действия в лице потенциальных соперниц. В фитнес клуб она отпустила его сразу без проверок… и каждый раз сопровождала навязчивой тенью.

Первое время Билли, естественно, маялся постоянным наличием дамы желудка рядом с собой, особенно в сауне фитнес клуба, где приходилось раздеваться до пляжно-исподнего, и где дама желудка проигрывала абсолютно всем своими некондиционными формами. Лишь только «на горизонте» появлялась очередная спортивная женская фигурка, как Билли расправлял плечи, незаметно отодвигался от дамы желудка и…  делал вид, что в клуб он пришел один. Познакомиться с девушкой у него все равно бы не получилось из-за постоянного тотального контроля, так что в случае Билли срабатывал некий рефлекторный механизм альфа-самца, заложенный в подкорку его подсознания нашими далекими предками. Естественно, дама желудка все это видела и чувствовала. Дома Билли получал очередную порцию истерик и обвинений в предполагаемой неверности.

Как натура нервическая и часто непоследовательная, дама желудка также пыталась подстроить реальность под свои персональные требования. Ее психологические комплексы постоянно подпитывались потенциальной неблагонадежностью Билли как самца еще не до конца прирученного. Сравнения проводились постоянно и повсеместно. Там, где она проигрывала потенциальным соперницам физически, она упирала на глубину и открытость собственной души и то, что уже положила многие месяцы своей нелегкой жизни на алтарь любви к Билли. Между строк о любви читалось, что теперь с живого Билли она не слезет, но Билли между строк читать не любил, как не любил вообще задумываться о любых надвигающихся проблемах. Там, где она условно-сравнительно проигрывала в интеллектуальной сфере, она также упирала на глубину и открытость собственной души. Там, где она гипотетически проигрывала в социально-материальной сфере, дама желудка… также упирала на глубину и открытость души, которая разрывалась от любви к Билли.

Судя по всему, во всем этом была характерная история для людей дряблых физически и неуверенных в себе – к месту и не к месту приводить в пример собственную мятущуюся душу и оправдывать наличием «любящей души», которая всегда и везде может заменить неказистое тело, лень и нежелание «оторваться от дивана».

Естественно, сравнения эти рождались только в ее воспаленном ревностью к Билли мозгу, но систематически выплескивались всем на обозрение в виде навязчивых звонков знакомым Билли и бесконечному ряду пафосно-елейных фотографий в социальных сетях с такими же пафосно-елейными подписями под фотографиями.

После особенно ожесточенных битв с Билли за оккупацию остатков территории его свободы, с истериками, слезами и обвинениями «неблагодарного немытого импотента» в отсутствии такой же объемной и громоздкой любви к ней, в ее анкетах в социальных сетях, как грибы после дождя, появлялись новые цитаты из прочитанных когда-то любовных романов, надерганные из глубин памяти своего же распаленного псевдостраданиями мозга. «– Ты всегда такая влюбленная, как тебе это удается? Неужели в семье все так гладко? – Не всегда, но я предпочитаю терять голову от любви, чем искать предлоги для ненависти».

Как ни странно, но чем спокойнее все становилось в жизни Билли, все более равнодушно взирающему на захват исконных территорий, тем подозрительнее становилась дама желудка и тем сильнее «теряла голову от любви». Логика ее была проста – если Билли сдался на милость ей, не найдется ли соперница не менее упорная, которой уже почти усмиренный Билли сдастся совсем безропотно.

При разговорах о Билли, мы не могли сдержать улыбок. Виртуальные ставки росли и были, как ни странно, диаметрально противоположными. Кузен Ави считал, что Билли потерян окончательно и бесповоротно, покоренный бурной стихией своего вечно голодного желудка. И даже в случае прекращения кормежки, он уже не уйдет от этой дамы желудка ни к какой другой, так как никто больше не сможет до такой степени поощрять и культивировать его праздное существование. Сэр Персиваль, наоборот, говорил, что все закончится тогда, когда у Большого Брата закончатся деньги и кормовая база оскудеет. После чего Билли опять уйдет в свободное плавание к новым изобилующим пищей берегам.

Но пока рука дающего не оскудевала, и желудок принимающего работал исправно, все продолжалось в привычном вялотекущем режиме ежедневного графика Билли.

Очередным достижением Большого Брата было то, что весь информационный поток или информационная подпитка Билли, не считая совместного просмотра телевизионных кабельных каналов, шли исключительно от Большого Брата. Подруги якобы завидовали тому, какой у нее «красивый и стройный мужчина» и «как ей повезло, что она встретила его», родственники Большого Брата единодушно соглашались, что они «идеальная пара» и тому подобное. Скрытые и навязчиво открытые комплименты сыпались на Билли ежедневно, создавая иллюзию новой и счастливой реальности, где все земные и небесные тела вращаются исключительно вокруг одного основного светила.

На наши упорные вопросы – слышал ли что-либо Билли своими ушами из бурного потока панегириков в свой адрес, он, нехотя, отвечал, что своими ушами ничего подобного не слышал, так как говорилось все это лично и приватно даме желудка, чтобы не смущать «почти идеального мужчину» и чтобы «он не испортился от похвал».

Ленивый и уже давно испорченный ленью и бездельем Билли легко и непринужденно покупался на поток лести из одного ненадежного источника и принимал сказочно-виртуальную реальность Большого Брата за чистую монету.

Любовные романы и брошюры по завоеванию мужчин, которых дама желудка перечитала немало, требовали создать для покорения мужчины сказку, и сказка была создана. Билли же, в силу отсутствия аналитического мышления, сомнению ничего не подвергал и «купался в лучах персонального вечно греющего солнца».

Судя по всему, Большому Брату были неважны творческие устремления Билли, как неважны были перспективы и высоты, которых он мог бы достичь, будучи ежедневно пинаемым женщиной более требовательной. Даме желудка требовалось всего лишь ощущение общественного признания, что она не одна, а с любимым питомцем, обладание всеми частями тела и всеми душевными стремлениями Билли, причем неважно на стадии уже одноклеточного или все еще многоклеточного организма на тот момент будет находиться ее избранник… он же жертва ее комплексов. А чтобы контролировать стремления, количество их было сведено до абсолютного минимума. Билли получал то, что хотел, слышал то, что хотел слышать о себе, спал, сколько хотел, и с каждым уходящим месяцем все меньше хотел что-либо делать в жизни… но при этом страдал от отсутствия денег вполне искренне и бурно выражал свое негодование по причине их отсутствия…

Соответственно, у всех сторонних наблюдателей возникал вопрос – когда же к Большому Брату вернется обратно этот давно запущенный бумеранг и насколько сильно зацепит ее саму при возвращении.

Хотя ритм и расписание «семейной жизни» Билли почти полностью устоялись под неусыпным надзором Большого Брата, тем не менее, отдельными, часто спорадическими поступками уже сам Билли неосознанно ломал долгие месяцы построения витиеватых комбинаций Большого Брата.

Вполне естественно, что первичные посылы для будущих поступков Билли шли не непосредственно от него, а из сторонних источников, но, тем не менее, они напрямую — свежим ветром перемен — врывались на несколько часов, а иногда и дней в территорию безбрежного семейного счастья, и дама желудка, подхваченная ветром перемен, когтями и зубами вгрызалась в железобетонные когда-то основы их совместного «счастливого существования» и… держалась изо всех сил, чтобы не быть выброшенной за границы «идеальной ячейки общества».

Иными словами, Билли вспоминал иногда, что он — цитата: «все же мужик», а не домашний питомец и обнажал свою «звериную» натуру… на приличном расстоянии от Большого Брата, чтобы сразу не попасть под каток ее обаяния и не быть раздавленным…

Каждый год Камрад получал долго ожидаемый отпуск и ездил к морю. Не стоит думать, что у непонятных и часто комичных персонажей, которые окружали Билли, или — точнее — к которым в силу своего характера притягивался он сам, не было постоянной занятости. Камрад, несмотря системную привычку собирать металлолом на окраинах города, имел все же постоянную работу, а, значит, вполне попадал под официальное трудовое законодательство, которое гласило, что каждый имеет право на отдых.
Каждый год Камрад заблаговременно планировал отдых. В силу странности и замкнутости характера, отпуск планировался без семьи и детей, которые у него непостижимым образом все же имелись в наличии. Естественно, отпуск планировался за несколько месяцев. Как у и большинства людей, само планирование и мечтательные ожидания того, как насыщенно будет проведен отпуск, уже доставляли удовольствие Камраду. Вполне естественно, что первый, кто узнавал обо всех планах Камрада, в силу постоянного общения на почве любимого хобби, был Билли. Билли включался в обсуждение, и через несколько минут они уже планировали отпуск вместе. Отдых Камрада традиционно состоял из поездки на неделю-полторы на машине к Черноморскому побережью, лежания тюленем на пляже и периодического купания в море. На большее моральных ресурсов и воображения Камрада не хватало. Отдых без малейшего напряжения каких-либо сил и нервов, как и безо всяких обязательств полностью вписывался в интересы и душевные склонности Билли.

Зная о планах Камрада, Билли также заранее и издалека «забрасывал удочку» и намекал даме желудка, что ему требуется отдых и разрядка от напряженного городского ритма жизни, который выматывал Билли тем больше, чем ближе становилась перспектива отпуска Камрада. Дама желудка, чуя неладное, сразу становилась на дыбы. Билли «уходил в тину» на несколько дней и затаивался. Лишь только Большой Брат расслаблялся, Билли в очередной раз намекал о разрядке и его желательном совместном отдыхе… наедине с Камрадом. Дама желудка, чувствуя, что выпадает «из колоды», так как Камрад, зная ее характер, напрочь отказывался брать ее с собой, в очередной раз устраивала Билли истерику и промывку мозгов. Билли опять затаивался на несколько дней.

Так продолжалось в течение полутора-двух месяцев, пока, наконец, дама желудка не понимала, что Билли не отступится. А поняв, начинала искать способы либо сразу сломать планы Билли, либо сломать их постепенно — одновременно получая максимальные дивиденды для себя и выбивая Билли из привычной для него зоны комфортного существования и комфортной же среды ежедневного обитания.

Неожиданно мама Большого Брата, живущая в небольшом городке в паре сотен километров от территории «безбрежного семейного счастья», чувствовала недомогание, и им вместе требовалось ехать к ней, чтобы поддержать ее всеми возможными средствами. Мама обычно оказывалась живой и здоровой, но Билли, в силу отсутствия аналитического мышления и возможности связать все причинно-следственные связи воедино, опять принимал все за чистую монету. Поездки к маме учащались и занимали по несколько выходных кряду.

Также неожиданно возникал бывший муж Большого Брата, которого она опасалась, выставляя диковинным и безжалостным монстром, от которого она могла ожидать чего угодно и от которого ей была нужна систематическая защита в лице Билли. Муж, вполне естественно, появлялся только в испуганных рассказах Большого Брата. Билли с ним не сталкивался ни разу ни до его развода с Большим Братом, ни после. Как не видел и не слышал лично ни одного пугающего звонка или контакта с Большим Братом, за исключением историй от ее детей, что «недавно заезжал папа и привез подарки». И тому подобные хитрые и долгоиграющие интриги Большого Брата.

Но отсутствие аналитического мышления и неумение увидеть все причинно-следственные связи и здесь шли на пользу Билли. Понимая и видя «опасности», подстерегающие Большого Брата на каждом шагу… он никак не связывал их с невозможностью совместного отдыха с Камрадом. «Мухи» существовали отдельно, а «котлеты»… тоже существовали отдельно. Радости Билли любил делить вместе, а мнимые и не очень проблемы не мешали решать Большому Брату самостоятельно…

В преддверии отпуска Камрада позиция Билли становилась все более жесткой и несгибаемой. И Большой Брат сдавался, понимая, что лучше потерять немногое и приобрести лояльное отношение со стороны Билли до поездки и доверие по приезду, чем потерять все…

Но понимание было делом одним, а реальность — диаметрально противоположным. Большой Брат сдавался, но делал жизнь Билли невыносимой до отъезда, обвиняя его во всех смертных грехах, которым тот будет предаваться на юге, устраивая ежевечерние истерики различной степени тяжести, включая многочасовые крокодильи слезы, словно провожая Билли на фронт и умоляя остаться с ней и вычеркнуть себя из списка добровольцев-самоубийц.

Билли как человека хотя ленивого и не гнушающегося никакими средствами, когда дело шло о пополнении коллекции антиквариата, но, одновременно, воспитанного и в меру сентиментального, грызла совесть. После еженощных слез и просьб дамы желудка не оставлять ее ни на день, Билли весь на нервах и в сомнениях, шел в мастерскую, чтобы «побыть одному и принять, наконец, правильное решение». Но при виде Камрада, который также ежедневно проводил дни и часть ночей у себя в гараже, все сомнения моментально рассеивались… до следующей ночи и следующей порции крокодильих слез.

Камрад не упрашивал в слезах поехать с собой, не требовал заверений в любви и нежности. Камрад просто обозначал дату, когда он уедет и место, куда он собирается. И Билли, уставший от бесконечных истерик, требований и обязательств, ломался и каждый раз обещал Камраду, что поедет с ним. Безо всяких промежуточных вариантов. А свои проблемы с Большим Братом решит до отъезда сам.

Понятно, что проблемы решались… вместе с отъездом Билли. Последняя ночь с Большим Братом уже не была для Билли такой напряженной, но все же была бессонной. Билли, окрыленный утренним отъездом, и сам не мог заснуть из-за бушующего в жилах адреналина и романтических образов пляжей и солнца в своем распаленном воображении.

Большим Братом всеми силами сдерживались крокодильи слезы ярости из-за того, что Билли вырывался, хоть и ненадолго, из-под ее опекунского крыла. Дама желудка стращала сорокалетнего Билли опасными южными женщинами, которые все без исключения, готовы были польститься на идеального северного мужчину, упрашивала не пить много с принципиально мало пьющим Камрадом и не брать с собой металлоискатель Камрада, чтобы их не забрали соответствующие госорганы за незаконные раскопки в незаконных же местах. Билли соглашался автоматически со всеми доводами, давал стандартные обещания любви и верности в ожидании утра и утренней же музы дальних странствий в виде вечно хмурого и заспанного Камрада.

Камрад по привычке просыпал запланированное время встречи на пару часов, чем давал слабую надежду Большому Брату на то, что поездка все же не состоится. Автоматически ее изворотливым умом «за уши» притягивались аргументы, что, если человек опаздывает с выездом, который планировал полгода, значит, от него можно ждать каких угодно курьезов и в дальнейшем, вплоть до аварий на трассе и преступлений во время отдыха.

Билли замолкал, пытаясь найти причины опоздания Камрада. Дама желудка наоборот, окрыленная молчанием Билли, еще больше наседала на него, требуя отказаться от поездки. Но долгое молчание Билли связано было не с сомнениями в Камраде, а опасениями, что поездка вообще может не состояться. Мозг его от бессонья работал плохо, но инстинкты были все также обострены, а нервы напряжены.

Не выдерживая словесного потока дамы желудка, которая к тому моменту уже работала на публику, словно в театре одного актера и одного зрителя и чувствовала приближающийся триумф ее персональной победы, Билли озлобленно и матом рявкал на нее, требуя, чтобы та заткнулась. Дама желудка в когнитивном диссонансе — слыша рев разъяренного Билли, но все еще не веря тому, что его ярость обращена к ней — продолжала несколько мгновений свой незаконченный монолог, пока Билли еще более яростно не требовал, чтобы она заткнулась.

Дама желудка, как армия, захлебнувшаяся в яростной штыковой атаке, откатывалась на прежние знакомые и хорошо укрепленные позиции — к крокодильим слезам и стенаниям по поводу лучших лет жизни, потраченных на неблагодарного негодяя.

Нервно и обреченно Билли уходил на кухню и ставил кипятиться воду в чайнике, чтобы хоть чем-то заглушить неутолимое горе дамы желудка. Но дама желудка и здесь была неумолима — не выходя из комнаты, она прибавляла звук стенаний до нужной громкости, заглушающей и гудение чайника, и звук кипящей воды, и даже музыку, которую Билли включал вслед за чайником.

По причине отсутствия все той же логики, сразу позвонить Камраду, чтобы узнать о причине задержки, Билли не приходило на ум. Когда же Били вспоминал, что можно просто набрать его номер, сделать это в шесть часов утра он не решался… боясь разбудить спящего Камрада. Очередная характерная для его манеры мышления и характера «дилемма»…

В конце концов, Камрад все же появлялся. Невыспавшийся и недовольный ранним выездом… который сам же и запланировал на четыре утра. Дама желудка с уже высохшими глазами приветствовала Камрада как радушная хозяйка и любяще целовала Билли, крепко держа его в объятьях… и предлагала выпить чая на дорогу. Но Билли, для которого каждая новая секунда в присутствии Большого Брата была пыткой, гневно взмахивал руками и требовал выезжать немедленно, аргументируя недовольство и без того долгой задержкой. Дама желудка, все еще не веря в расставание, мертвой хваткой вцеплялась в Билли, требуя обнять и поцеловать ее на прощание. Билли обнимал ее, формально целовал в щеку и поворачивался к выходу, но дама желудка разворачивала его обратно, требуя более страстно-театрального прощания. Камрад смущенно подвигался в сторону входной двери со словами «буду ждать в машине», но Билли, боясь опять остаться наедине с дамой желудка, требовал, чтобы тот не уходил без него. Дама желудка еще крепче хваталась за одежду Билли, пока он насильно не отрывал ее от себя и на повышенных тонах со злостью в голосе не говорил, что будет скучать по ней, и желал ей хорошо выспаться. В дверь Билли, вслед за Камрадом, протискивался уже полубоком, опасаясь нового нападения Большого Брата.

Последнее, что Билли слышал перед отъездом, было начало незапланированных и оттого чересчур отдающих фальшью рыданий…
Свобода с непривычки оказалась настолько притягательной, что Билли отдался ей всей душой… и всем телом.

До «юга», как Билли одним словом обозначал все Черноморское побережье, они ехали почти без приключений и не спеша. Камрад не нарушал правил принципиально и буквально соблюдал все дорожные предписания. Билли порывался, как ас с полугодовым стажем вождения сместить гегемонию Камрада за рулем или хотя бы изредка заменять его, но Камрад, зная, что Билли мог начать лихачить и опасаясь за свой простенький автомобиль в руках аса, оставался непреклонен и всю дорогу сам сидел за рулем.

Дама желудка, судя по всему, спать не ложилась вообще и в одиночестве переживала свое горе… безостановочно присылая Билли сообщения с признаниями в любви и угрозами расправиться с Билли, если на юге он не будет следовать ее заветам. Сообщения сыпались с момента как они сели в машину. Первое пришло буквально через пару минут после трепетного прощания. На первые полдюжины сообщений Билли старался добросовестно отвечать, но понял, что Большой Брат не угомонится и будет слать однотипную чушь безостановочно, и он… впервые за долгие дни спокойно и радостно заснул на пассажирском сиденье, отключив у телефона и звук, и вибрацию.

Со скоростью ниже средней, до «юга» они ехали больше суток, учитывая постоянные остановки для закупки сомнительных продуктов питания и не менее сомнительных жидкостей. За неимением возможности ехать быстро, Билли компенсировал свое нетерпение относительно отсутствия скорости… питанием. «В топку», привыкшую за время общения с дамой желудка к безостановочному перевариванию пищи, закидывались чипсы, сухарики, сушеная рыба из пакетиков, шоколад, шашлыки из мяса непонятного происхождения, купленные на трассе, фрукты и прочие деликатесы, которые запивались также чем ни попадя. Желудок по привычке требовал количества, и Билли безропотно и с удовольствием шел у него на поводу, поглощая все подряд без разбора и без какой-либо последовательности.

Первый конфуз случился через несколько часов после отправления, ближе к вечеру. Билли подвел желудок, отвыкший от бессистемности поглощения количеств за долгие месяцы домашней или почти домашней пищи. У Билли начался понос. Все, на что его хватило — спрыгнуть в ближайшую совсем не глубокую обочину и более получаса быть объектом наблюдения всех проезжавших мимо машин. Камрад тактично сидел в машине, прикрыв лицо рукой.

Как всегда в подобных случаях с Билли, вылезши из канавы, он начал честить последнюю купленную с рук партию груш, обвиняя оставшегося далеко в прошлом продавца, что тот продал им немытый товар. Целый день бессистемного питания в расчет, как обычно, не принимался и не учитывался.

Заночевали они фактически в поле. За руль Билли Камрад так и не решился посадить, а сам он основательно устал за целый день вождения. Билли был не против «полевой» романтики. В основном из-за будущих воспоминаний, как мужественно он мог перенести сложные условия жизни. Но сложные условия в мечтах и сложные условия в реальности опять оказались не такими, как мысленно рисовал себе Билли: лежать на голой земле в спальном мешке с непривычки было неудобно, мешали комары и постоянно будили посторонние пугающие шумы с трассы и с полей. В результате Билли не выспался, а поднявшись с первыми лучами солнца, обнаружил, что спали они прямо посреди поляны, заросшей коноплей.

Раз героизм и сложности полевого выхода оказались не такими романтичными, как изначально казалось, Билли с Камрадом пошли самым простым путем, а именно: решили создать иллюзию героизма. Были сделаны панорамные фотографии места ночевки, фотографии поляны конопли…и себя на фоне героических окрестностей с мужественными и харизматичными улыбками опытных путешественников.

Постоянные сообщения и периодические звонки от Большого Брата сопровождали Билли всю дорогу. Не стоит думать, что дама желудка взяла паузу на переосмысление отношений и чуть отпустила мертвую хватку. По факту проверки телефона еще днем Билли обнаружил около десятка непрочитанных сообщений и более двадцати не дошедших до него звонков, причем только один был с незнакомого номера. Все остальные, вполне естественно, были от Большого Брата. Последние три сообщения отдавали истерикой: Большой Брат, не видя обратной реакции, самостоятельно додумал все варианты — от аварии на трассе и Билли в гипсе на больничной койке, вплоть до того, что он бросил ее и уже нашел на «юге» новую «любовь». Причем, как бы он успел все сделать так быстро, даму желудка не волновало — важен был сам факт, уже подтвержденный ее сомнениями и воображением.

Билли поспешил разочаровать Большого Брата, что с ним все в порядке и что до «юга» они еще не доехали, а любовь на трассе он мог найти только продажную. Но поскольку денег у Билли на такой вид любви все равно не было, он был обречен пока оставаться однолюбом. Впрочем, про продажную любовь Большому Брату он, естественно, не писал, а только обсудил с юмором данное развитие событий с Камрадом.

К середине следующего дня они наконец добрались до «юга». «Юг» встретил их теплым морем, солнцем и огромным количеством стройных и уже загоревших девушек. И Билли, давно отвыкший от такого великолепия под постоянным давлением и контролем… растерялся. А растерявшись, сразу полез в море как стихию, не требующую осмысления и выбора манеры поведения по отношению к ней.

Жить, в силу стесненности в финансах, они собрались в палатке, которую заблаговременно привезли с собой, а спать в спальных мешках, чтобы меньше везти с собой постельного белья. Питаться также собирались только свежими южными фруктами, наполненными витаминами и здоровьем, но уже к вечеру оказались в шашлычной, резонно решив не изменять изначальным планам… с понедельника, который должен был наступить только через день.

Дама желудка все так же бомбардировала Билли звонками и сообщениями, предварительно пополняя счет Билли, чтобы не давать ему окончательно расслабиться и не давать повода говорить, что телефон отключен из-за отсутствия средств на нем. На эти звонки и сообщения Билли отвечал уже через раз, а то и вовсе игнорировал, поглощенный новыми эмоциями и беспредельным ощущением свободы.

В зависимости от погоды и ощущений, они планировали оставаться на побережье восемь-десять дней, но безбрежный океан свободы и возможностей поглотил их обоих, и они тонули в нем осознанно, лишь изредка вырываемые из объятий романтики недовольными звонками и сообщениями Большого Брата, которая и на расстоянии не гнушалась любыми средствами, чтобы контролировать Билли и не дать ему полной грудью надышаться пьянящим воздухом свободы.

Новости от Большого Брата шли безостановочным беспроводным телетайпом: несущественные подробности, чем она занималась целый день, чем питалась, чем занимались ее дети, какая погода в родных краях и даже пустые подробности ее общения с подругами или теми особями женского пола, которых она, в силу своего характера, могла назвать подругами. Каждое сообщение начиналось с обвинений в том, что он не взял ее с собой и заканчивалось признаниями в любви до того самого треклятого «гроба», от упоминаний которого Билли уже начинало трясти, особенно при взгляде на этот «гроб» с большого расстояния не замыленным ежедневными истериками Большого Брата взглядом.

Большой Брат, пытаясь контролировать Билли ежеминутно, достигал прямо противоположного — растущего недовольства Билли. И Билли взорвался… а взрывная волна, подхваченная паническим рупором Большого Брата, докатилась до всех друзей и знакомых Билли. И докатилась, вопреки законам физики, несколько раз, ударяя с каждым разом тем мощнее, чем больше росла паника дамы желудка.

Все началось просто и банально: Камрад влюбился. Обычный курортный роман, усиленный южными ощущениями свободы и безделья. Влюбился ли за компанию Билли, история умалчивала. Но любовь Камрада была яркой и насыщенной и не меньшей, чем любовь Билли к морю и пище, хотя и продолжалась всего-то около недели… до момента отъезда дамы сердца Камрада туда, откуда она и появилась. Проблема была в том, что «меньше недели» нахлестнулось как раз на время предполагаемого отъезда Билли и Камрада домой, и даже на пару дней перехлестнулось за дату предполагаемого приезда.

Дама желудка неистовствовала. Ноты протеста, вопли о неверности, «предарбитражные» предупреждения и даже попытки начала тотальной войны против Камрада сыпались одно за другим. Билли поначалу оправдывался как мог тем, что без Камрада он все равно не сможет уехать, просил милости к павшему так низко Камраду, умолял не ругаться и войти в его положение…

Но даме желудка этого было мало. Ей был нужен Билли — под боком и под полным контролем. И даму желудка занесло с обвинениями.

Билли, что случалось с ним крайне редко, объективно оценил ситуацию со стороны, вспомнил, что он — цитата: «все же мужик», и на третий день обвинений матом послал даму желудка… (далее шло непечатное длинное и витиеватое ругательство, которое мог придумать разве что мозг, доведенный до определенной стадии кипения)… и отключил телефон.

Дама желудка не сразу поняла, что произошло, воспринимая брань Билли как неприятные, но привычно знакомые слова, говорящиеся в ее адрес с вариациями каждый раз в разгар и в запале ссор, а также полагая, что это были разовые эмоции Билли. Что-то вроде бури в стакане, которую она уже научилась игнорировать или усмирять народными средствами в виде собственных слез или истерик. Кроме того, ей казалось, что произошла техническая заминка в виде разрядившегося телефона Билли. Но телефон упорно не хотел заряжаться весь день… и день следующий, и еще четыре дня.

Телефон Камрада также неожиданно разрядился и несколько дней не реагировал на попытки дамы желудка пробиться к Билли сквозь сотовое пространство.

И дама желудка сломалась… и панически начала звонить по кругу всем, чьи телефонные номера только знала. А чьи не знала, пыталась найти и вытребовать у всех знакомых или знакомых Билли. Проблема состояла в том, что никто даже из ее отдаленного окружения не хотел связываться с подобной капитуляцией и становиться пленником и жилеткой для обуревавших ее слез и эмоций, а также очно слушать уже не раз слышанные истории про «неблагодарного импотента», на которого она потратила лучшие годы жизни… Но дама желудка не сдавалась и не прекращала все шесть дней пропажи Билли звонить по кругу всем подряд, начиная с родителей Билли… и заканчивая даже его бывшими дамами желудка, включая и ту самую ненавистную, которой посвятила свои поэтические строки…

Как оказалось позже, Билли предложил Камраду догулять отпуск на море и как можно дольше и дальше прятаться от нависших над ним грозовых облаков. А также подумать — стоит ли ему вообще продолжать хоть какие-то отношения с дамой желудка в дальнейшем.

Шесть дней, которые потрясли мир, прямо или косвенно связанный с Билли, сам Билли впоследствии охарактеризовал кратко и емко одним словом: «Клиника».

Казалось бы, как можно пасть так низко, как Билли, который «испортил лучшие годы жизни дамы желудка» и терпел тотальный контроль, променяв свободу всего лишь на виртуальные поощрения и на еду? Пожалуй, можно, ответим мы. Неужто мало среди нас тех, кто променял или готов был променять пустую, в общем-то, свободу на безоблачное место под солнцем? Думается нам, немало. И вопрос здесь стоит всего лишь в цене свободы. И не наше дело судить таких персонажей, ибо человек слаб в принципе, а раз он слаб, то не может ли он оказаться каждым из нас?

И пусть место Билли «под солнцем» и было в полной тени Большого Брата, ежеминутно следящего за ним, как и цена самого Билли была лишь размером с наполненный едой желудок, но, пав, Билли одновременно и вознесся… до недосягаемых многим высот иждивения.

Так что же Билли, спросите вы, неужели и от него мы дождались твердого мужского поступка? И хотя многие поверят в это с трудом, но поступка мы все же дождались. И поступка типично мужского…

Как говорят классики разговорного жанра: «мужик сказал — мужик сделал». И Билли тоже сказал свое веское слово… и даже сдержал его.

Дама желудка кинулась в его в прохладные объятия сразу по приезду и, не дав сказать ни слова… умоляла съездить с ней на «юг» хоть завтра. С полным обеспечением и возможностью вести машину сколько угодно душе и всю дорогу питаться шашлыками на трассе и чипсами, и прочими вкусными деликатесами. Очередной прием из брошюр по мужской психологии сработал и здесь: «дайте мужчине то, чего он хочет, и он будет ваш»… как минимум, какое-то время.

И Билли не устоял и согласился сразу и без лишних сомнений, ибо, перефразируя классика английского богословия: сомнениями устлана дорога в ад, а решениями твердыми и однозначными… на теплый и солнечный «юг».

P. S. Уехали они на юг, надо сказать, действительно на следующий день. И хотя Билли еще не конца восстановился и отдохнул от отдыха, но искушать музу, которая могла взорваться очередной порцией истерик и обвинений его во всех смертных грехах, он не решился. Все же Билли был слаб, а не учили ли и нас всех, что к слабым и убогим надо проявлять хоть чуточку снисхождения?

Часть четвертая

Кое-что о Билли… или апологетика пустоты

…сколько седеющих уже блондинов и шатенов бродят по миру в поисках лучшей доли и в ожидании большой, неземной… и обеспеченной любви в эпоху развивающегося капитализма со стертыми уже традиционными рамками семейных ценностей и традиционных же стереотипов? Не грозят в этом плане явно видимые физические трансформации разве что небольшой группе людей, да и то лишь по причине отсутствия растительности на голове из-за генетических ли особенностей организма, либо выдранных в семейных ссорах волос из-за частых измен в силу все того же несовершенства мира.

Но все это, что называется, наблюдения обобщенно умозрительные и, вполне естественно, прямо не связанные с нашими персонажами… поскольку главный герой наш, тот самый Билли, который, являясь существом, в принципе, далеко не глупым, но бестолковым в житейском плане, чудовищно ленивым и совершенно безопасным для всего, что не является ежедневной пищей насущной, никогда бы не согласился с тем, что какие-либо признаки взросления и уж, тем более, старения, затронули его вообще в какой-либо степени, даже несмотря на очевидное и ежедневное отражение в зеркале своей уже не первой юности физиономии…

Ибо всегда он оставался, как минимум, в душе своей птицей свободной… которой все божья роса…

При уже редких наших встречах Билли встряхивал своими волосами, отпущенными ниже плеч, часто немытыми все от той же привычной лени, которая преследовала его как злой рок последние лет двадцать пять сомнительно сознательной жизни. Волосами с уже заметными даже невооруженным взглядом с приличного расстояния проблесками седины. Но смотрел Билли на окружающий мир все так же гордо, как и раньше… хотя, и на тот мир, что его прямо не касался и не знал его досконально. Мир знакомый ему и тот, что знал его хорошо, давно уже был ограничен четко заданными интересами и рамками. Скорее даже, благоприобретенными за последние месяцы условными рефлексами. Как у собак Павлова. Билли все так же много кушал, спал до обеда, просиживал подолгу в антикварном, неизменно находя все новые поводы заходить в магазин каждый день и оставаться там по несколько часов кряду. А кроме того, он долгими часами прятался от всех у себя в мастерской-гараже или, точнее, «гаражике», как он стал называть его в последние месяцы, как и многие другие вещи, окружавшие его, переименовывая все подряд в уменьшительно-ласкательную форму.

За его интересы и хобби теперь уже почти полностью отвечала сомнительная спутница такой же сомнительной совместной жизни. Хотя, если быть точным, то отвечала она не именно за его интересы, а только за то, чтобы кроме устоявшихся уже привычек в его каждодневном расписании, у него не появлялись новые, которые внесли бы в сумятицу в ее «по кирпичику» сложенный ей же в жизни Билли миропорядок. А также за то, чтобы даже в сформированных уже интересах он не выходил за нарисованные ей же границы «территории безграничного семейного счастья».

«Семейное» же их «счастье» строилось, если быть полностью беспристрастным, только на сытом желудке Билли, ибо желудок был единственной константой в его организме. А также на трех базовых жизненных интересах Билли — безделье, сборе невнятного вида «антиквариата» и часто бесцельном катании за рулем автомобиля и удовлетворении потребности то ли в жажде скорости, то ли просто в жажде движения.

«Птица небесная, что не жнет и не сеет», но непостижимым образом более сытая и довольная жизнью, чем многие окружавшие его труженики-от-рассвета-до-заката, вылетал на скоростные трассы за городом по несколько раз в неделю поздними вечерами или в середине ночи и разгонялся на стареньком автомобиле почти до двухсот километров в час, не обращая внимания ни на дорожные знаки, ни на камеры видеонаблюдения. Ибо о потенциальных штрафах, в силу отсутствия аналитического мышления и хронического отсутствия денег, он никогда не думал, предполагая, что штрафы и без того будут оплачены дамой желудка, а автомобиль, оформленный юридически на отца, все равно принадлежал Билли лишь фактически, но никак не юридически, что являлось неким стандартным и привычным парадоксом, как и многое другое в жизни Билли.

С момента нашей последней встречи с Билли прошло еще несколько долгих зимних месяцев, которые, как ни странно, пролетели как один день. Билли продолжал влачить сытое и довольное существование, покрываясь еще большими слоями лени.

В условном противостоянии мнений кузена Ави и сэра Персиваля, чаша весов пока склонялась в сторону мнения кузена Ави: Билли все так же находился под неусыпным надзором Большого Брата и все меньше страдал от этого. Свободная экономическая зона, с отсутствием хождения в ней денежных знаков сопровождала Билли, словно переносное жилище улитки или коммунизм, успешно построенный в рамках частицы одной административно-территориальной единицы.

Субсидированное безделье продолжало все так же субсидироваться из общего «семейного» бюджета, который в чем-то напоминал дырявый сосуд для жидкостей с одним горлышком и массой отверстий, из которых вытекало гораздо больше, чем втекало в него. Или, если быть более точным, вытекало все, что втекало и — вопреки законам физики — всегда чуть больше, чем втекло в него… сколько бы туда не наливали.

И хотя кузен Ави был более прав, но и мнение сэра Персиваля также пока подтверждалось — рука дающего, хотя и слабела, но все же пока еще не оскудела окончательно. Центром же притяжения и сплочения всей условной «семьи» из четырех человек, трех котов и двух кактусов — за которыми Билли, надо отдать ему должное в плане еженедельной поливки растений и обрызгивания их, ухаживал самостоятельно — оставался все тот же злосчастный желудок Билли, который неизменно требовал не меньших, чем обычно, количеств для подпитки организма и сохранения внутренней неуёмной энергии… которая все так же расходовалась на поиски «антиквариата», безделье и ежедневное катание на «Хондочке», как он ласково называл ее.

Билли все более вяло реагировал на социум вокруг него и все больше прятался за бесформенную и объемную — в прямом и переносном смысле — спину дамы желудка, которая, почувствовав, что Билли почти полностью связан по рукам и ногам ее навязчивой «заботой», перестала сильно комплексовать из-за своего внешнего вида и лишнего веса и привычно отдалась самому интимному и сакральному, что связывало их — совместному наполнению желудков часто неограниченными количествами продуктов первой и не только первой необходимости. Все чаще и все в большем объеме при наших редких встречах с Билли звучали упоминания того, что и сколько было съедено в последние дни в довольство системном — не менее четырех раз в день — и бессистемном безостановочном питании в промежутках между основными приемами пищи. Билли, до знакомства с дамой желудка почти вообще непьющий из-за отсутствия денег и нелюбви ко вкусу алкоголя, стал все больше упоминать, сколько пива и «водочки» им было выпито в компании и компаниях дамы желудка. На боках его фигуры, когда-то поджарой, как у вечно голодной гончей, стали образовываться сомнительные подкожные наслоения, которые пока еще не особенно были заметны под одеждой, но все более явно просматривались в домашних условиях.

Увлечение Билли антиквариатом или тем, что он называл антиквариатом, приняло в последние месяцы также пугающие и одновременно комичные формы. Не считая ежедневного сидения в антикварном и обсуждения — цитата: «новостей антикварного рынка» в течение последних трех-четырех лет, новостей, которые, как ни странно, и в антикварном рынке обновлялись, по мнению Билли, с завидной периодичностью, Билли стал завсегдатаем развалов старых вещей.

Рассказывал о развалах он увлеченно и с энтузиазмом, так что рассказы эти могли поселить в мыслях, как минимум, сомнение у человека непосвященного в том, что и там можно найти массу интересного и для интерьера человеческого жилища, и для души безумного энтузиаста-собирателя.

Часто оттуда привозились обломки металла, «имеющие серьезную стоимость» и бывшие когда-то частями чего-то большего, чем видно было даже вооруженным увеличительным стеклом глазом. Появлялись затертые и заношенные тряпицы, которые якобы были в свое доисторическое время элементами униформы воюющих сторон. Причем доказательство их аутентичности отражалось все в той же фразе Билли, которой он прикрывал абсолютно все свои приобретения: «я так чувствую». Люди малознакомые возможно и могли принять его интонацию с твердыми мужскими нотками в голосе за мнение эксперта и за явное доказательство аутентичности той или иной вещи, но мы… уже просто молчали и не комментировали его пристрастий. Что называется — чем бы дитя не тешилось…

Тем не менее, после стольких слов Билли со скрытым восторгом в голосе, что там — цитата: «столько всего интересного» с обязательными тремя восклицательными знаками на периферии интонаций поездка на развал, она же толкучка…она же чуть облагороженная городская свалка состоялась… и оставила по себе гнетущее ощущение безысходности и тоски.

Развал, о котором часто то по-деловому, то мечтательно упоминал Билли, располагался на пыльном пустыре, давно вытоптанном сотнями ног. Пустыре, без малейших признаков растительности на нем, заполненном полуразвалившимися открытыми лотками, сбитыми из покоробившихся от долгих лет непогоды досок, закрашенных десятками поколений краски, облупившейся и навязчиво напоминавшей о так и не наступившем счастливом будущем. Лотки сохранились там, очевидно, еще с советских времен и уцелели каким-то чудом в безостановочно растущем вширь и ввысь районе города.

Персонажи, «населявшие» толкучку, напоминали и внешним видом и выражениями на часто пропитых лицах деловых бомжей, нашедших что-то ценное, и нездорово и нервно суетившимися в предвкушении, что смогут быстро и выгодно сбыть это «что-то» в самое ближайшее время.

Тем, кому не досталось лотков, расстилали либо брезент, либо полиэтилен прямо в пыли, и выкладывали свои ценности себе под ноги. Самые бедные элементы расстилали газеты. Местная элита, которая была и здесь, владела стационарными заржавленными контейнерами-пятитонниками, заваленными до упора таким же хламом. Преимущество их перед всеми остальными было, не считая стационарной точки торговли, разве что в количестве все того же хлама.

Большинство лотков были завалены заржавленными кусками металлических труб, элементами сантехнических изделий, также, судя по виду, уже ранее выброшенными за негодностью, затрепанными книгами, старой кухонной утварью и одеждой, неоднократно бывшей в употреблении. На отдельных лотках, вперемежку со всем, что только можно найти в любой старой квартире, лежали советские значки, потрепанные журналы, когда-то выходившие миллионными тиражами, фарфоровые статуэтки, ничем не примечательные и накупавшиеся советскими людьми от хронического недостатка предметов интерьера и невозможности купить что-либо еще, кроме серийного советского ширпотреба, чтобы хоть чем-то украсить свои однообразные жилища.

Лотки со старой посудой сменялись лотками со старой одеждой, за которыми шли лотки с прочим старым хламом. Ряды лотков были похожи друг на друга, словно единоутробные братья и после десяти-пятнадцати минут нахождения там появлялось ощущение краткосрочного дежа вю, словно перед глазами раз за разом прокручивали кадры одного и того же затертого и однообразного фильма.

На удивление, Билли полностью вписывался в атмосферу этого пыльного зазеркалья. Он здоровался за руку чуть ли не с каждым третьим лоточником, напряженно рассматривал выложенный на обозрение всем посетителям хлам и периодически задавал наводящие шаблонные вопросы по типу: «не появилось ли чего-нибудь нового?». Владельцы лотков, с таким же деловым видом владельцев семейного бизнеса не в первом поколении, отвечали ему на вопросы и приглашали заезжать почаще, так как «ассортимент» постоянно обновлялся и то и дело появлялись новые интересные и «эксклюзивные вещи».

То ли деловой вид Билли заставлял их выбирать несвойственные и малознакомые им слова, то ли чем незначительнее была социальная активность людей, тем более высокопарные выражения они употребляли, но обе стороны оставались довольны общением и расставались на позитивной волне. Одни с приятным ощущением понимающего толк в «эксклюзивных вещах» покупателя, другой с пожеланиями хорошего дня и хорошей же торговли.

Каждый играл иллюзорные социальные роли, не соответствующие или прямо противоречащие реальности…

…Билли шел к следующему лотку, и все повторялось с абсолютной точностью, как в деловых интонациях обеих сторон, так и наборе шаблонных фраз.

Наконец, минут после сорока напряженного рассматривания, Билли чуть сбавил свой покупательский пыл, довольно потянулся прямо посреди одного из рядов, разминая уставшую от наклонов к лоткам спину, и поинтересовался, насколько нам понравился рынок. Причем, мысль, что подобное место могло произвести не положительное, а, скорее, отталкивающее впечатление, в его голову даже не приходила. Смысла спорить и что-то доказывать человеку, давно затерянному в глубинах своих иллюзий, всегда глупо. Потому на его прямой вопрос был дан очень уклончивый ответ с массой «теоретически», «может быть» и «хм…», что заставило Билли покровительственно улыбнуться.

Как всегда в таких случаях, Билли не стал утруждать себя пустыми сомнениями. И хотя смотрели на него кислые физиономии, которые не хотели спонтанной резкостью оскорбить его «интимные» чувства, Билли принял перебои с ответами на его вопросы за насыщенность первыми впечатлениями и потребность во времени, чтобы осмыслить подлинное великолепие подобного места. О чем он и проинформировал нас вслух.

В нескольких метрах от нас стоял дымящийся мангал, на котором на шампурах висели кусочки мелко порезанного мяса. Билли еще раз потянулся и мотнул головой с сторону мангала:

— Ну, что — по шашлычку?

Мы с сомнением посмотрели на мангал, стоящий в такой же утоптанной пыли, как и все остальное. От мангала шли сильный запах свежепожаренного мяса и слабый запах гари, как от перегоревшего горючего, словно огонь поддерживался не дровами, а периодическими впрыскиваниями дизельного топлива в тлеющие угли.

Боясь быть неправильно понятыми, на этот раз ответ был дан прямой и отрицательный. Есть шашлыки на помойке непонятно из чего и на чем приготовленные было выше даже оправданного риска. Билли опять покровительственно и снисходительно засмеялся, словно радушный хозяин уже пресытившимся от радушия гостям.

— Да все нормально с ними. Мы с Натулькой тут постоянно шашлычки едим.

«Шашлычки», как и все остальное — привычное и любимое в его жизни — фигурировали в уменьшительно-ласкательной форме.

Судя по спонтанно вырвавшейся из него информации, дама желудка, которая направо и налево доказывала определенную помешанность, как на чистоте отношений, так и на физической чистоплотности, изменяла себе и здесь и неизменно сопровождала Билли даже в это сомнительное для семейного счастья место. И даже «с удовольствием» питалась более чем сомнительной пищей, пригодной разве что все для тех же птиц небесных, что не жнут, и не сеют, и не делают много чего еще как для поддержания штанов на талии, так и для поддержания определенного градуса социальной и физической стабильности на «территории бесконечного семейного счастья».

Не в первый раз уже в их совместной жизни Большой Брат жертвовал якобы несгибаемыми принципами, которыми, по ее словам, она неизменно руководствовалась ради тотального контроля над Билли.

Билли же, как и всякий «роковой» мужчина, воспринимал заботу о себе так же снисходительно, как и обязательное наполнение своего желудка пищей насущной, справедливо полагая, что обе стороны должны нести взаимные обязательства по отношению друг к другу. Иными словами, время, которое он проводит с Большим Братом, и душевные силы, которые тратит на нее часто вопреки своим желаниям, должны компенсироваться в отношении него действиями активными и продуктивными, а именно: системным питанием и удовлетворением его все тех же базовых потребностей в антиквариате.

То же самое было и с постоянным присутствием Билли в антикварном. Поначалу он посещал магазин осторожно и ненавязчиво, интересовался «новинками антикварного рынка» и уходил восвояси. Разве что облизываясь от недостижимого великолепия, окружавшего его. Поскольку денег у Билли хронически не было, а душа требовала наличия антиквариата в его собственной жизни, пока приходилось довольствоваться присутствием антиквариата вокруг него, но не обладанием. Каждое утро… а точнее, каждый полдень, съев плотный завтрак, плавно переходящий в первый обед… «Магомет» собирался и шел к своей «горе»… любоваться пока недостижимыми сокровищами.

Со временем, визиты его в антикварный становились все более частыми и все более длительными, пока, спустя года полтора, он и сам не стал непременным атрибутом магазина, просиживая в нем подчас по шесть-семь часов кряду долгими неделями.

Сотрудники магазина его не прогоняли. Все же Билли был человеком вежливым и мирным, а население магазина состояло всего-то из двух одиноких женщин со сложными и невнятными судьбами таких же собирательниц-энтузиасток предметов часто непонятного происхождения. И хотя в заинтересованности его «антиквариатом» и просматривалась определенная одержимость, но был он не гиперактивным холериком, ничего не ломал, руками не размахивал и общался мирно, впитывая мнения приходящих «профессионалов»…и сам постепенно превращаясь в «эксперта» в этой области.

Приходящих было много, мнения, хотя и произносились голосами разной тембральности и с разной степенью апломба, но были они на удивление шаблонными и однобокими. Что было на руку и Билли — сложные схемы ему не нравились, и проще было запоминать одно и то же, но повторяемое сотни раз, пусть и разными словами. Голова от подобного псевдоплюрализма мнений не болела, и чужие плоские «мысли» легко и ненавязчиво штабелировались в его памяти.

То ли приходящие воспринимали Билли как нового продавца, то ли как охранника, то ли мужчину одной из сотрудниц, но стал он, что называется, неотъемлемой частью антикварного.

Со временем, девушки, принося обеды с собой из дома, начали готовить пищу и на третьего члена их маленького коллектива. Билли этому не противился и благодарил их за свежеобретенную кормовую базу… воспринимая, тем не менее, кормление как нечто должное и обязательное с их стороны.

Съедал он без зазрения совести все, что они приносили, вплоть до крошек, радуя их хорошим аппетитом и косвенно подтверждая их кулинарные таланты. Первое время они, естественно, не знали, что Билли с радостью поглощал вообще любую пищу, которая ему только попадала в руки…и поглощал без особого разбора и без особой последовательности…а потом деваться им было уже некуда — Билли стал атрибутом антикварного, которого необходимо было кормить ежедневно. И поить растворимым кофе, ибо, кроме растворимого кофе, они больше ничего не держали в магазине, а Билли после каждого приема пищи привык выпивать большую чашку горячего напитка, чтобы не оставлять в вечно голодном желудке свободного пространства. Наедался, что называется, впрок.

Со временем у Билли появилась даже именная кружка, из которой пил только он, и которая хранилась в антикварном, словно таким ненавязчивым способом Билли метил территорию и обозначал на ней свое незримое присутствие даже когда по какой-либо уважительной причине — поездке ли с Камрадом на раскопки или очередной домашней истерике Большого Брата, требующей неотложного присутствия Билли — он отсутствовал на данной кормовой базе.

Как ни парадоксально, но рука дающего, хотя и ослабевала все больше, но одновременно и крепчала, держа Билли железной хваткой за единственное, за что можно было ухватиться в его уже не первой свежести организме, а именно — за его пищеварительную систему.

Билли все чаще стал уклоняться от встреч с друзьями. И даже поездки с Камрадом на раскопки, которые раньше составляли одну из немногих радостей в его жизни, были ограничены и в количествах, и во времени, на них проводимых.

И хотя антиквариат, как таковой, все еще составлял львиную долю его жизни, но и эта радость была переведена в разряд комфортного «собирательства», не требующего рытья в земле, часто под дождем или снегом.

Билли все больше времени просиживал в «гаражике» или в антикварном. В первом случае, прячась ото всех, кто мог обвинить его в безделье или даже намекнуть на его социальную несостоятельность, а во втором — выполняя роль «свадебного генерала» или охранника… или, что будет более точным, безмолвной системы видеонаблюдения, которая все видела и фиксировала, но в случае реальной опасности становилась бесполезной. Благо на антикварный никто и никогда не нападал, а все опасности сводились к весенним и осенним обострениям энтузиастов с неустойчивой в межсезонье психикой, которые приносили на оценку все, что только могли найти, и торговались за каждую копейку. Но с такими экземплярами рода человеческого справлялись и сами девушки, чуть повышая голос, либо лаской и участием выпроваживая их из магазина и прося заходить только летом или зимой, когда стабилизируется погода, либо когда на руках у безумцев с неустойчивой психикой будет что-либо действительно ценное.

Билли в это время молча и исподлобья смотрел на таких посетителей, всем видом показывая, что в помещении есть альфа-самец, который не остановится ни перед чем, чтобы отработать ежедневное бесплатное питание. Но ни до мордобития, ни до конфуза ни разу не дошло. Билли так ни разу и не удалось показать ни богатырскую силу, ни эпический испуг, который положил бы конец его хождению в антикварный, спасуй он хоть перед одним из межсезонных энтузиастов…

Дама желудка, почувствовав, что Билли немного «остепенился» благодаря ее безостановочной «поддержке», наконец начала свой бизнес. Вполне естественно, что началось все криво и, как в случае с той яхтой, которую как ни назови, а удачному плаванью это все равно не поможет, дама желудка от великого ума или великой жадности решила сама пройти весь путь регистрации новой… «группы компаний». И села в лужу, заплатив двойную цену как за регистрацию, так и растянув стандартные сроки регистрации почти в два раза. Документы подавались с ошибками, госструктуры их заворачивали, пошлины платились повторно, и дама желудка, забраковавшись два раза, с третьего раза, наконец, сумела зарегистрировать «группу компаний»… в лице одного человека.

C каждой ошибкой или переносом сроков регистрации дама желудка рвала и метала либо впадала в депрессию. Билли поддерживал ее, как мог, что в его случае выражалось в одной фразе: «Натуль, да, все будет нормально». Хотя, надо отдать Билли должное, фраза эта произносилась уверенным и умиротворяющим голосом и повторялась по нескольку раз в день и снижала градус напряженности. Но повторялась она только во время приемов пищи, ибо в такое смутное время Билли сторонился дамы желудка, как только мог, чтобы не попасть под ее горячую руку.

Тем не менее, формально бизнес заработал. И хотя не было пока ни заказов на узкоспециальные продукты, которые составляли виртуальный ассортимент «группы компаний», ни даже звонков, дама желудка не отчаивалась и продолжала каждый день сидеть перед компьютером, делая периодические звонки старым клиентам с ее предыдущего места работы и предлагая золотые горы в виде «супер скидок и супер цен». Дело двигалось со скрипом и пробуксовками, но уровень ожиданий отдачи от бизнеса все равно оставался неизменно высоким.

Чтобы не умалять достоинства и мужской гордости Билли, всем говорилось, что это их общее дело, хотя бразды правления, связь с поставщиками, финансовое состояние бизнеса, как и все права на него, оставались исключительно в обманчиво-пухлых руках дамы желудка.

Билли и здесь помогал как мог и даже пытался брать на себя определенную ответственность — несколько раз проснулся раньше привычного времени и отвез детей дамы желудка в школу и также встретил их после школы, несколько раз ходил в магазин за продуктами и… и, пожалуй, все. На этом фактическая помощь в ведении бизнеса заканчивалась, поскольку, как и чем еще помочь начинающему бизнес-проекту Большого Брата, Билли не знал. И знать не хотел, судя по его же периодическим комментариям.

Более того, изменять самому себе Билли уже не мог и справедливо решил оставаться экспертом только в двух отраслях человеческих знаний: умении делать скульптуры и умении отличить подлинно антикварную вещь начала середины двадцатого века от вещи неподлинно антикварной той же исторической эпохи. И хотя скульптуры не «производились» уже года три, а в оценках «антиквариата» раз за разом делались ошибки, это не мешало ему оставаться узким специалистом в двух широких областях, ибо, как часто повторял сам Билли чужое расхожее мнение: «талант не пропьешь».

Штаб-квартира или офис «группы компаний» располагались пока все в той же арендованной квартире Большого Брата или, если быть более точным, офис был преимущественно мобильным и находился то на диване, то на письменном столе детей Большого Брата, то на кухне, когда наступало время приготовления пищи, и перемещался вместе с ноутбуком и мобильным телефоном, приобретенным непосредственно для ведения коммерческих дел.

Билли, чтобы не мешать Большому Брату и как можно меньше участвовать в обсуждении ее бизнес идей, которые ему были чужды изначально, прятался в это время либо в «гаражике», либо в антикварном, ожидая каждый раз сигнала об окончании рабочего дня… он же — сигнал к вечернему приему пищи.

Вечером, стряхивая с себя напряжение очередного тяжелого дня, Билли расслаблялся и забирался часа на полтора в «ванночку» с горячей водой. Мыть голову и тело шампунями и гелями Билли не очень любил, потому компенсировал отсутствие мытья долгим лежанием в чуть остывшем кипятке и стиранием и скатыванием с себя грязи и пыли ладонями. Грязь скатывалась в мелкие комки, которые тонули в ванной. То, что не потонуло, образовывало на стенках ванной серые концентрические круги, которые отмывались лишь изредка. Либо во время генеральной уборки, которая проводилась один или максимум два раза в год и являлась, по сути, обычной уборкой выходного дня, либо в преддверии визита новых «дам», как с апломбом называл их Билли. Но поскольку Большой Брат уже давно истребил весь женский пол в зоне досягаемости Билли, она сама заменяла весь легион бывших дам желудка и на кухне, и в постели, и в санузле… часто садясь возле ванной, либо на край ванной и свешивая ноги в горячую воду.

Вымачивая нижние конечности, дама желудка строила планы на их совместную жизнь и одновременно жаловалась на почти полное отсутствие продаж, говорила, что остатки денег медленно тают, рассказывала о проблемах нового бизнеса, о тяготах каждого дня, причем говорила она безостановочно, не давая Билли вставить ни слова. Но пока Билли был сыт, его мало волновали такие мелочи как привычное отсутствие денег и прочие абстрактные страхи. Он предпочитал в это время находиться в своих антикварных иллюзиях, мысленно планируя поездки с Камрадом на раскопки, либо новые темы для обсуждения в антикварном магазине.

Изредка дама желудка, чувствуя, что ее не слушают, требовала от Билли подтверждения ее словам или задавала вопросы, на которые у Билли даже после длительной подготовки вряд ли бы нашлись ответы. Но Билли себя и не утруждал такими мыслями. Отвечал он на все претензии своей стандартной и магической фразой: «Натуль, да все будет нормально».

Но поскольку после тяжелого дня со всеми нервными, финансовыми и коммерческими издержками прошедших часов даже даме желудка не хотелось попусту ругаться и истерить, она наступала «на горло собственной песне» и переводила разговор в привычное русло: обвинив Билли еще несколько раз в невнимательности, она продолжала свой бесконечный монолог, убеждая, прежде всего себя саму в их счастливом и безоблачном будущем.

Как ни странно, но посещая Билли все реже, мы, похоже, стали терять нить хитросплетений его судьбы. Одним из непривычных и удивительных событий оказалось то, что у Билли вдруг появились карманные деньги. Естественно, не в смысле постоянного и системного дохода…а именно карманные… которые он доставал из кармана и то ли с сомнением, то ли с недоверием поглядывал на них, когда считал, что за ним никто не наблюдает.

Однажды Билли вытащил из кармана пятисотрублевую купюру, что в его случае, было беспрецедентным событием. Естественно, первым не выдержал кузен Ави:

— Бля, Стив Макквин, у тебя что, деньги появились?!

Билли, пойманный врасплох и фразой, и интонацией, быстро засунул купюру в карман и стушевался на долю секунды, но смущение возымело прямо противоположное действие: Билли ощетинился и ответил кузену Ави не менее резким выпадом:

— Ёбти, Ави, конечно, зарабатываю!!! А ты что думал, я всю жизнь буду без денег сидеть?!
На этот раз стушевался кузен Ави:
— Да, ладно, признавайся — курица твоя дала деньги?
Но Билли не сдавался:
— Я тебе говорю — сам заработал!
— Как?
Необходимость ответить прямо несколько убавили пыл и тон Билли. Вопрос висел в воздухе, и все ждали ответа. Наконец ответ прозвучал, и прозвучал он уже без лишнего апломба:
— Да дежурю я в гаражах по ночам.

Поскольку Билли и без того проводил в последние годы чуть ли не треть своей жизни в мастерской-гараже, а отец его был номинально председателем гаражного товарищества, отец настоятельно предложил Билли поработать ночным сторожем. Спорить с «рукой, дающей с самого детства» Билли не решился.

Формально работа заключалась в том, чтобы после одиннадцати вечера закрывать ворота на территорию гаражного хозяйства, а в семь утра их открывать. А также следить, чтобы по территории не бродили посторонние… которых и без того — в силу местоположения их гаражного братства — там никогда не бывало. Фактически же работа заключалась просто в присутствии сторожа на территории.

Билли добросовестно закрывал и открывал въездные ворота два раза в сутки. Остальное время просиживал за рассматриванием ржавых предметов из «антикварной» коллекции. Единственным неудобством было то, что спать Билли привык дома, в своей постели, а не на диване в мастерской. К тому же по ночам на территории раздавались незнакомые звуки, которых Билли пугался настолько, что до утра не мог сомкнуть глаз. Однажды он даже влез на крышу гаража, чтобы наблюдать сверху за зоной ответственности… по официальной версии. Но позже случайно проговорился, что залез туда от страха, ища заведомых путей отхода от потенциального нападения незнакомых звуков.

Работа приносила по четыреста рублей за дежурство, в холодильнике мастерской всегда было сало и хлеб, в подвале соленья и картошка, а на полке батон и чай. И хотя из кулинарных рецептов Билли не знал или уже не помнил ничего, кроме рецептов приготовления чая и нарезки сала и хлеба, наличие припасов успокаивало, и не раз в голове его возникала одинокая и героически-умиротворяющая фраза, как противовес пугающим звукам снаружи: «ничего, продержимся!». Кроме того, перед диваном стоял телевизор. И хотя показывал он не идеально, но вполне достаточно для того, чтобы заглушать ночные страхи. А также сыто, в тепле и с информационной подпиткой проводить отведенное на дежурство время.

Перед каждым дежурством Билли уходил на второй ужин к даме желудка, благо было до нее всего несколько минут прогулочным шагом. Но хотя ужинать он уходил каждый вечер, возвращался на дежурство он, увы… только через раз. После сытного ужина идти назад к пугающим звукам и бессоннице не хотелось. И Билли часто находил повод после ужина свернуть к себе домой… благо и дом его находился прямо по дороге от дамы желудка к гаражному хозяйству. А поскольку, как дословно говорил Билли: «на дежурстве не могу полноценно выспаться», более того, часто «вообще не засыпаю», он оставался дома до утра, полноценно высыпаясь и приходя открывать ворота ровно к семи, чтобы подлог не вскрылся.

Билли все больше выпадал из привычного, сложившегося уже за десятки лет круга общения. И хотя он пока еще требовал постоянного присутствия друзей в его жизни, дама желудка системно и незаметно подсовывала ему суррогаты, с которыми Билли поначалу недовольно мирился, потом стал относиться к ним как к неизбежности и, наконец, все больше начал воспринимать их как основную реальность своего сытого существования.

Все чаще выходные Билли проводил в соседнем городе, куда дама желудка навязчиво вывозила его к родственникам, убивая одним выстрелом сразу нескольких зайцев: Билли на чужбине полностью зависел от настроений и желаний дамы желудка, сама дама желудка теперь могла все чаще посещать родственников не как несчастная разведенная женщина, а с роковым, идеальным мужчиной, с которым они составляли почти идиллическую пару. Кроме того, на чужой территории не требовалось доказывать социальную состоятельность Билли — приезд в гости был дружеским визитом выходного дня и не требовал решения сложных социально-политических задач «сплоченной ячейки» общества. Наконец, дама желудка полностью лишала Билли возможности поддаться пагубному влиянию его друзей, которые навязчиво требовали от Билли большей жизненной активности, самореализации и заставляли взглянуть на свою жизнь со стороны и принять необходимые меры к выравниванию кривой его судьбы, чтобы в дальнейшем он не остался у разбитого корыта.

После каждой встречи с друзьями Билли, словно растение после зимней спячки, чуть приободрялся и пусть и мысленно, но все же начинал планировать какие-то шаги в собственной жизни для собственной же самореализации. Но уже на начальном этапе планированию мешала привычные лень и дама желудка… которая, чувствуя, что тотальный контроль, так долго и сложно отстраиваемый, теряется, устраивала истерики и в слезах, которые рвали Билли нервы и душу, доказывала ему, что друзья его ничего не понимают и настоятельно требовала, чтобы Билли не слушал никаких друзей, поскольку она сама и только она знала лучше всех, что ему нужно в жизни.

На пару дней Билли уходил «в тину» сомнений и страхов перед неизведанным новым миром, в котором нужно было принимать четкие решения, ежедневно тратить силы и нервы на незнакомые и непонятные перспективы. Все долгие часы сомнений дама желудка безостановочно кормила его и словно заклинатель с дудкой перед опасной змеей пела песни о счастливом будущем, где ему не нужно ничего делать и где счастье уже нагрянуло и еще не раз нагрянет негаданно в любой момент.

Не успевали наступить выходные, как прямо с середины дня пятницы Билли увозили в другой город, где родственники уже заказывали сауну, и где их ждало охлажденное пиво в большой пластиковой таре. Билли тонул в очередном море развлечений, а перспективы, ради которых необходимо просыпаться каждое утро задолго до обеда и рвать тело и душу, рассеивались как дурной сон. Два дня Билли привычно кутил за чужой счет, в очередной раз веря в то, что жизнь это бесконечная череда моральных и телесных удовольствий. На третий день он отсыпался с больной головой и разбитым телом и… сдавался в очередной, уже трудно поддающийся счету раз.

Поскольку ездить каждые выходные в гости казалось делом чересчур навязчивым даже даме желудка, родственники приглашались в гости уже к «идеальной паре». Для них по той же старой и привычной схеме заказывалась сауна с комнатой отдыха, заполненной салатами, сухими закусками и большим количеством пива в пугающих объемами пластиковых бутылках.

И все повторялось с точностью до степени износа, замученного пивом организма. Не успевал Билли восстановиться после одних насыщенным впечатлениями и пивом выходных, как дама желудка планировала еще один, не менее насыщенный отдых от предыдущего отдыха. Пиво лилось рекой, пока были еще деньги, Билли тонул в круговороте сомнительных удовольствий и благодарил судьбу за еще один подаренный день безмятежного счастья.

В социальных сетях дама желудка, все по той же старой привычке, помещала фотографии клинически счастливого Билли то на улицах чужого города, то полуголым в сауне… и себя рядом с ним, прислоняясь к Билли всеми увесистыми изгибами своего объемного тела, дополнительно обремененного результатами пивных оргий. Либо принимая изощренно вычурные позы, чтобы визуально скрыть все недостатки собственной фигуры и лишних килограммов на том экваторе своего тела, которое у женщин, менее подверженных привычке к безостановочному поглощению пива и продуктов питания, обычно называется талией.

Но помимо бесконечных радостных будней и вдвойне праздничных выходных, наполненных ежедневным нелимитированным количеством пищи и реками слабоалкогольных и не только напитков, случались и неожиданные курьезы, которые для Билли, давно уже ведущего «растительный» образ жизни, были тем более пугающими, чем неожиданнее они происходили.

Теперь уже любое происшествие, выходящее за пределы территории «семейного счастья» с трехразовым каждодневным питанием, либо порог антикварного магазина, либо границы охраняемой по ночам территории гаражного товарищества, вызывало у Билли приступы паники, которая сменялась черной меланхолией.

«Волейбольчик», на который он «ходил» по три-четыре раза в неделю, фигурировал в такой же уменьшительно-ласкательной форме, как и все прочее радостно-любимое в его жизни. На «тренировочки» Билли ездил системно, не пропуская ни одного сбора физкультурников-энтузиастов. Автомобиль, всегда протертый от пыли и грязи, оставлял он на одном и том же месте, недалеко от спортивного зала, привлекая внимание проходящих мимо пешеходов зазывным блеском далеко не новой, но все же вещи, которую любят и о которой заботятся.

То ли нарядный блеск вымытой машины, то ли чистая случайность, привлекли внимание некоего персонажа из его прошлой жизни, который или — вероятнее всего — которая, так и осталась инкогнито, но на лобовом стекле, прямо под дворником, после окончания «волейбольчика» Билли обнаружил сомнительную любовную записку: «Привет, красивый мужчина с кривым маленьким членом». И больше ничего. Ни подписи, ни намека, кто это мог быть…

То ли упоминание особенностей его физиологии, то ли сам факт неожиданной записки, в чем себе не мог отдать отчет даже он сам, погрузили Билли в панику и частичную паранойю.

Поскольку мужчин Билли никогда не воспринимал как объекты вожделения, он начал перебирать всех женщин, которых только мог вспомнить и которые когда-то, в казавшуюся уже доисторической эпоху своей жизни, составляли несколько «призывов» или «парков его женщин».

Как назло, мозг, не привыкший к анализу причинно-следственных связей, как и память, не тренируемая годами, вкупе с предательским желудком, давно уже ставшим главным жизненным органом в его теле, отказывались помогать ему в этом деле.

Дама желудка, которой Билли попытался в шуточной форме донести происшествие дня, отреагировала совсем не так, как ожидал Билли. Дама желудка… напряглась. И напряженно замолчала. Слишком неожиданен был рассказ Билли про записку после стольких месяцев затишья и «диктатуры семейного счастья». Теперь оказывалось, что затишье было обманчивым, и все подсознательные страхи и комплексы дамы желудка всколыхнулись нарастающим и уже неконтролируемым цунами.

Получалось, что либо в жизни Билли существовала параллельная сексуальная реальность, про которую она не знала, что теоретически было возможно, учитывая сколько времени он проводил «бесконтрольно», либо женщины из его прошлой жизни покушались на самое святое, что она отстраивала последние два года — свое персональное счастье. И тот, и другой варианты были неприемлемы.
На глазах дамы желудка показались слезы. Билли, истолковав их, как всегда, неверно, попытался обнять даму желудка, уверяя ее, что записка не стоила и выеденного яйца, но слезы дамы желудка не были слезами душевной боли и нежности. Слезы оказались предвестником яростной и одной из самых затяжных истерик, какие только видел Билли на их коротком «семейном» веку.

И Билли совершил вторую ошибку — начал оправдываться в несуществующих грехах, и выбором интонаций, и выбором слов добиваясь эффекта, диаметрально противоположного ожидаемому. Дама желудка, слыша оправдывающиеся нотки в голосе Билли, вошла в экстаз и уже не могла остановить поток бушующих в ее голове образов…

В этот вечер Билли узнал, как много нового и хорошо забытого старого о себе, так и ощутил на собственной «шкуре», что значит быть несправедливо обвиненным по всем статьям уголовного и гражданско-правового кодексов… Истерика дамы желудка продолжалась больше трех часов и закончилась тем, что Билли впервые за последний год… пропустил ужин.

Можно было обмануть душевные сомнения, либо, «сказав табу собакам озверевшей страсти», плюнуть на юношеские мечтания и стремления и даже, страдая не на шутку, отказаться от «эксклюзивной» вещи на любимом развале… но пустой и урчащий желудок обмануть было невозможно. И Билли испугался. До коликов в главном органе своего расслабленного долгими месяцами безделья теле. А испугавшись, ясно понял, что уже не хочет расставаться с дамой желудка. И хотя любовью и трепетными чувствами связь с дамой желудка никогда не отдавала, тем не менее, привычка к комфорту и системному питанию творят с людьми чудеса и объединяют, казалось, даже разнополярные характеры, не говоря уже о двух душах, объединенных одной большой и вечной или, как минимум, «пока смерть не разлучит нас» страстью. А именно: страстью к поглощению пищи.

…дама желудка, после окончания основного акта, прорыдала еще часа полтора «на бис» для закрепления собственных позиций в уже давно раскаявшейся душе Билли…и пошла на кухню готовить полуночный ужин, ибо даже в самые «страстные» моменты отношений, она никогда не забывала о том, что без дополнительной пищевой подпитки, угаснет любая, даже самая сильная любовь…

Не стоит думать, что в жизни Билли была только дама желудка и беспросветность…или — в зависимости от угла зрения — дама желудка и «бесконечное семейное счастье». Иногда судьба ли, провидение ли или просто слепой случай приоткрывали для Билли серьезные возможности для прорыва в «творческом ренессансе», где на горизонте, казалось, даже маячили большие деньги. Но, как известно, удача улыбается лишь подготовленным, либо тем, кто сам идет к ней, невзирая на сложности и тяготы пути. Для Билли случай лишь мелькнул, оставив обманчивое ощущение надежды и так же быстро угас в беспросветности… точнее — в «бесконечном семейном счастье».

Дама желудка, надо отдать ей должное хоть в этой малости, услышала в новостях, что в небольшом городке почти на границей с Украиной будет объявлен художественный конкурс на изготовление памятника Тарасу Шевченко. Почему именно в этом городке, где по историческим свидетельствам Шевченко не бывал даже проездом, оставалось загадкой, но конкурс все же объявили.

Отец Билли, который по совместительству с должностью председателя гаражного товарищества еще и беззаветно любил деньги, решил в конкурсе участвовать. Раз «рука, дающая с самого детства» приняла решение, не дело Билли было оспаривать его. Дама желудка, которая на тот момент уже так или иначе присутствовала в жизни Билли больше года, все еще сомневалась в себе и всеми способами пыталась показать окружающим, включая и отца Билли, насколько важной составляющей она является в блеклом существовании нашего героя. И набирала очки любыми способами и, главный критерий здесь был не эффективность, а то, чтобы ее деятельность была заметна окружению Билли даже невооруженным глазом.

Хотя на участие в конкурсе они решились, но решились все же со скрипом — отец, полный сомнений, и Билли…«колеблющийся вместе с основной линией партии». По их твердому убеждению, как и не менее твердой гражданско-патриотической позиции, художественный мир был давно и насквозь коррумпирован, и победить в конкурсе у них не было никакой возможности, а участие нужно было лишь затем, чтобы, цитируя незабвенного и великого Николая Васильевича, напомнить всем о своем скульптурно-художественном существовании: «…как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство, или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчинский…»

Тем не менее, документы на участие в конкурсе были поданы, как и начато изготовление макета памятника другого великого и незабвенного певца Малороссии.

Времени до показа работ оставалось всего восемь дней и четыре часа, два из которых необходимо было потратить на дорогу. Образ и позу Тараса Шевченко, задумчиво сидящего на берегу якобы Днепра в тулупе и с открытой книгой, мудро и устало вглядывающегося вдаль, придумал, естественно, отец. К принципиальным вопросам Билли не подключали, ибо Билли всегда был не головой, а только руками, которые, как надеялся отец, еще не забыли, как «производить» скульптурные композиции.

И Билли засел «за производство». Дама желудка также появлялась в мастерской по два раза в день, подбадривая Билли и уже за него решив, что как только «они» выиграют конкурс, сразу поедут на двухнедельный отдых в Доминикану. Билли был не против, хотя при разделе «шкуры неубитого медведя» сильно нервничал, понимая, сколько за сумму поездки в абстрактную Доминикану мог приобрести вполне конкретного «антиквариата».

Казалось, почему и в связи с чем появилась в воображении дамы желудка именно Доминикана? Как и все удивительное, на поверку часто оказывается простым и банальным, так и образ Доминиканы возник в относительно бледном воображении дамы желудка только как «модное» место, куда ездят только «модные» люди, которые привозят оттуда после путешествия массу «модных» фотографий, которые в дальнейшем можно показать всем знакомым на зависть и удивление. А также завистникам и недоброжелателям в лице экс-дамжелудка, которые по ее неистребимому глубинному убеждению паслись голодными стадами в ее анкетах в соцсетях, облизываясь на ее рокового и идеального мужчину.

В целом, дама желудка была женщиной среднестатистической, и потому и страхи, и стереотипы ее были обычными для подобных персонажей, более того, тривиальными.

Впрочем, «шкура неубитого медведя» была теперь исключительно в руках Билли. Отец подходил к нему раз по двадцать на дню, осматривал пока бесформенный комок пластилина, торопил Билли, как мог, иногда настойчиво подбадривая его трехэтажным матом за неуспеваемость. Но Билли в творческом экстазе и без того увеличил темпы своей работы до невиданной от него ранее скорости производства.

Наконец, подошел и срок показа небольшой статуэтки как прототипа большого памятника певцу Малороссии. И хотя реки в центре города, олицетворяющей Днепр, не было, как и широкого обрыва… c которого поэт бы взирал на однообразную постсоветскую действительность, основная концепция и позы, и задумчивости оставалась прежней.

Руки Билли, с непривычки отвыкшие от производства художественных ценностей, создали образ Шевченко… отдаленно похожим на оригинал, как все его знали по оставшимся литографиям и рисункам с натуры. Хотя, человек непосвященный принял бы образ Шевченко в исполнении Билли, скорее, за хмурого и уставшего от жизни купца второй гильдии, сидящего над амбарной книгой.

Но дело было сделано, и переделывать что-либо все равно не было времени. Потому на заявленное заочно участие повезли именно то, что получилось, включая и смету работ, которую составил отец Билли, не постеснявшись изначально приписать несколько лишних нулей к первичным расчетам.

Конкурс длился полдня, с презентациями, спорами и обсуждениями смет…и «насквозь коррумпированный художественный мир» дай сбой. Говорят, раз в году стреляет даже палка, и то, что произошло по результатам конкурса, можно было назвать разве что чудом или удачным выстрелом из палки. И хотя образ Шевченко от спешки получился, мягко говоря, невзрачным, и стоимость работ была на удивление высокой даже по сравнению с другими участниками конкурса, но выбрана была именно статуэтка купца второй гильдии, так удачно замаскированного под великого малоросского поэта.

Билли с отцом ликовали. Забыты были и собственное стереотипное мнение, что все вокруг куплено и продано уже на корню, и недовольство куцым образом получившегося Шевченко, и даже конкуренты, которые недовольно сжимали кулаки по углам актового зала. Победа была одержана. Осталось лишь получить финансирование и начать производство полноценного памятника…

Как ни странно, но сначала Билли радостно обзвонил ближайших друзей, которые, наконец, получили повод порадоваться за него от души и от всего сердца. После чего отзвонился уже даме желудка и также, захлебываясь от восторга, рассказал о великой победе. Дама желудка, меряя все привычными категориями, пообещала по приезду большой и праздничный ужин.

Радостный ажиотаж продолжался около недели. А затем… начал утихать. Конкурс провели, но денег на реальные работы, как оказалось, не было. Финансирование перенесли на полгода вперед, что в художественном мире, «насквозь коррумпированном», было равноценно заморозке проекта на неопределенный срок. Помимо этого, начались небезызвестные украинские события, и образ Шевченко в центре маленького города в свете недружественного отношения ближайшего соседа выглядел бы, как минимум, сомнительно.

Первые месяцы чиновники от художественно-дружелюбных к победителям конкурса сил еще пытались что-то обещать, возможно, даже веря в свои обещания, но спустя год после победы обещать было уже нечего.

Надежды на финансовый прорыв неподготовленных к фиаско энтузиастов рухнули окончательно. Художественный мир, до того вдруг ставший вполне терпимым, опять превратился в «насквозь коррумпированный». Дама желудка горько сожалела то ли по поводу депрессии Билли, то ли по поводу несостоявшейся поездки в Доминикану… но кормить Билли продолжала исправно, хотя каждый день требовала новостей по проекту, безостановочно наступая Билли на «больную и саднящую мозоль».

С течением времени, на вопросы и развитие событий с памятником Шевченко он отвечал уже спокойно и даже с каким-то облегчением, что проект не сложился: положительное решение по началу работ и финансирование обозначали полтора-два месяца напряжения душевных и физических сил, выдерживания графика работ и массу более мелких неудобств, к которым Билли был уже не готов. Как и к другим работам, которые ему изредка — с каждым годом все меньше и меньше — предлагали и от которых он отказывался уже спокойно и без разбора, даже не углубляясь в суть предложения…

Измотанный однообразным расписанием и отсутствием новых эмоций за последний год, Билли заскучал. Во внешнем мире он все так же спал почти до обеда, хорошо питался и просиживал в антикварном по несколько часов каждый день, но внутреннее чувство томления уже не покидало его. И Билли, пока еще исподволь, начал прощупывать отношение дамы желудка к его поездке в новоиспеченный российский регион.

Крым с младенчества оставался для Билли территорией детского счастья, солнца и оправданного отпуском родителей и своими каникулами безделья. Естественно, одного, памятуя прошлогодний отпуск, дама желудка его бы никуда уже не отпустила, потому Билли пока еще полуабстрактными вздохами и фразами стал готовить почву для поездки на самый южный «юг», который только существовал в его насыщенном эмоциями воображении. «Юг», наполненный не только морем и солнцем, но и антикварными магазинами и антикварной же историей, а именно —  в Севастополь.

На наши вопросы, на кого останется бизнес дамы желудка, который еще и не начал, по сути, работать и требовал затрат в несколько раз больше, чем приносил прибыли, Билли не выдумывал ничего оригинального, мечтательно отвечая — цитата: «да все будет нормально». На вопрос, что будет, если дама желудка откажется от поездки, Билли давал противоречивый ответ, что он будет, естественно, с ней и во всем ее будет поддерживать… но на «юг» все равно поедет, пусть и ненадолго, а именно: «недельки на две-три».

Живя в пространстве и, по сути, вне реального времени, Билли не особенно дорожил минутами и днями своей жизни и не стеснялся оценивать ее плюс-минус неделей или даже месяцем.

Желание его попасть на «юг», озвученное открыто, хотя и для узкого круга посвященных, рождало улыбки. Все с интересом ожидали, что же произойдет летом — уедет ли он с дамой желудка, которая бросит бизнес на несколько недель ради рокового мужчины или уедет он с Камрадом… или не уедет вообще, ибо Билли при всем своем вербальном героизме ехать один бы просто побоялся.

А пока мы с улыбкой ожидали лета, в жизни Билли, в последнее время небогатой на события, произошло еще два небольших, но знаменательных события, которые в очередной раз выбили его из привычного ежедневного расписания и основательно напугали… причем, одно — даже параноидальными предположениями, что за ним кто-то постоянно следит…

Кот его, мейн кун, с излишне вычурным именем Аристарх, который вырос уже почти до размера средней собаки, хаотично веселясь в одиночестве в пустой квартире Билли, вывихнул себе лапу. Билли обнаружил производственную травму кота только утром, вернувшись с ночного дежурства, которое на этот раз провел на боевом посту, как обычно не выспавшись.

В панике, и не зная, что делать, Билли метался по квартире, принося коту то сухой корм, то миску с водой, то беря его на руки и гладя его. Кот жалобно мяукал, разрывая Билли сердце. Наконец, невзирая на ранее время, Билли позвонил все еще спящей даме желудка. Дама желудка, то ли спросонья не поняв, кто из них двоих вывихнул лапу, то ли испугавшись именно за кота, прибежала к Билли уже через пять минут. Кот, чувствуя, что вокруг него собирается консилиум и что он стал центром внимания, повел себя еще более отчаянно, требуя к себе большего внимания. Шумным переживаниям всей троицы, забывшей о раннем времени суток, положил конец стук соседского кулака в панельную стену.

Консилиум переместился на кухню, благо за кухонной стеной первого этажа была вечно пустующая лифтерная. После получаса обсуждений было принято решение ехать в дежурную ветеринарную клинику. Дама желудка убежала домой за деньгами на лечение и заодно привести в порядок не совсем презентабельную с утра верхнюю часть своего фасада.

С непривычки к решению проблем Билли трясло от переживаний за любимого кота до тех пор, пока ветеринар не вынес отремонтированное животное, уже вполне довольное жизнью и готовое к новым подвигам в пустой квартире. Вся операция с момента обнаружения кота заняла не больше полутора часов. Кота починили, но Билли все еще продолжало остаточно трясти. Видя предобморочное состояние рокового мужчины, дама желудка справедливо рассудила, что работа не волк и никуда от нее не денется, а Билли надо было срочно восстанавливать внутренний покой и потерянные силы. И вместо того чтобы делать это в домашней обстановке, они свернули в ближайший ресторан быстрого питания. И остались там на три ближайших часа, восстанавливая любимыми «деликатесами» душевное равновесие Билли, так что под конец мероприятия было уже не ясно, кто был изначально болен — кот или Билли.

Как оказалось позднее, именно за время восстановления душевных и физических сил Билли в ресторане быстрого питания дама желудка пропустила потенциальный заказ на несколько миллионов рублей с пропорционально нереальной сверхприбылью. По ее официальной версии. Кто из заказчиков мог принять спонтанное решение по закупке специального оборудования на нереальную для данного типа продукции стоимость всего за пару часов, оставалось загадкой, но Билли было приятно придерживаться именно этой версии. Все же на одной чаше весов было здоровье любимого кота, а на другой всего лишь большие деньги, и лечение кота легко их перевесило…

Как оказалось позднее, дама желудка именно таким образом и преподнесла всю ситуацию, набирая очередные очки в глазах и в душе Билли, выдавая желаемое за действительное. Билли, в силу все того же отсутствия аналитического мышления, принял официальную версию за единственно возможную и упорно отстаивал ее, как свою собственную…

Вторая записка, которая так же неожиданно появилась на лобовом стекле его автомобиля в том же самом месте города, была аналогичной первой и смутила Билли еще сильнее, чем предыдущее послание. «Красивый мущина с кривым маленьким членом все бегаешь по старым женским адресам».

Был ли почерк тем же, Билли не помнил, так как первую записку он выбросил сразу по получении. Вторая записка не блистала оригинальностью и написана была, судя по торопливому почерку «на коленке», с полным отсутствием знаков препинания. Непонятно также, что имела в виду таинственная незнакомка: то ли интересовалась сексуальной жизнью Билли, то ли утверждала то, чего не знали даже его друзья.

Слово «мущина» написано было через «щ», что предполагало определенную безграмотность писавшей, но предположить, тем более, вспомнить, кто это мог быть, Билли не смог: ранее при формировании «парков женщин», Билли не особенно задумывался об интеллектуальной стороне общения, потому большинство предыдущих женщин были легкодоступными экземплярами, не блиставшими внешними данными. Женщины, которые не утруждали себя чтением книг и самообразованием, и теоретически любая из них могла оказаться таинственной и безграмотной незнакомкой.

И хотя Билли посчитал и это послание чьей-то неумной шуткой, но, тем не менее, занервничал и даже привычно впал в частично параноидальное состояние…

Что случилось после рассказа Билли даме желудка о получении второго послания на лобовом стекле его «Хондочки», история умалчивает. Чтобы нам, не дай Бог, сначала не стать свидетелями очередной сцены безобразной истерики, а затем сцены бытового семейного травматизма с применением всевозможных кухонных средств, начиная со стульев и заканчивая битьем посуды о голову нашего героя, можно закрыть очередную страницу его нелегкой жизни и удалиться восвояси. Ибо ничего достойного нашего внимания мы, вероятнее всего, уже не увидим в стенах той самой квартиры, где отрывающиеся обои приклеены к потолку прозрачным скотчем, а ванная все еще покрыта сотнями поколений концентрических серых кругов от неугасимого нежелания и неугасимой же лени Билли купаться с соответствующими туалетными принадлежностями, а также нежелания мыть после себя ванну.

Эпитетом… или эпитафией его юношеским стремлениям и ожиданиям осталось разве что дословно привести его же фразу, произнесенную совсем недавно в ответ на вопрос, есть ли у него какие-либо планы на ближайшее и не только время: «Ничего не хочу. Меня все устраивает и мне нравится моя жизнь сейчас больше, чем когда-либо раньше, и я в ней вообще ничего не хочу менять…»

Часть пятая

Кое-что о Билли… или возвращение бумеранга

Всему хорошему в жизни приходит конец. Выражение, кажущееся банальным на первый взгляд, на взгляд второй и все последующие за ним, выглядит все более глубокомысленным…

Несмотря на долгий и продуктивный опыт и усилия, прилагаемые нашим героем, чтобы не работать принципиально и, тем не менее, жить сыто и счастливо, и в его жизни наступила черная полоса. Тем более пугающая, что в ней уже не было видно ни одного сколько-нибудь заметного просвета.

Птица небесная, расслабленная десятилетиями сытой и ленивой жизни, с окончательно обрезанными крыльями за последние три года сомнительной семейной жизни, еще больше увязла в привычных для себя слабостях. И даже то, что раньше ему делать не хотелось из принципа, теперь уже делать не получалось даже при напряжении еще имеющихся душевных сил и остатков воли…

Внешне, казалось, мало что изменилось: Билли все так же «до первых петухов» просматривал антикварные сайты в интернете, после чего спокойно спал до обеда, когда не дежурил в «гаражике», лишь изредка поднимаемый около восьми утра Большим Братом, что для Билли было равносильно подъему «ни свет, ни заря», для того, чтобы отвезти детей любимой дамы желудка в школу. После чего он возвращался полусонный домой, чтобы еще раз вкусно и впрок позавтракать и подремать, пока Большой Брат готовился к работе, расчищая кухонный стол, чтобы расположить там мобильный офис. Хотя, с кухонным столом — он же мобильный офис группы компаний любимой дамы желудка — у Билли дома мы, пожалуй, чуть забежали вперед…

Билли все так же клинически улыбался с фотографий Большого Брата в ее анкетах в социальных сетях, но уже с какой-то обреченной и подавленной то ли умиротворенностью, то ли покорностью судьбе. Дама желудка либо неизменно была рядом на фотографиях с Билли, либо а-ля пляжный вариант все больше выставляла идентичные фотографии с огромным бюстом на переднем плане, благоразумно обрезав нижнюю часть тела, распугивая, очевидно, своим немалым достоинством последних призрачных поклонниц рокового мужчины.

На благородных когда-то чертах черепа Билли поседели волосы, что вкупе с прической в стиле «юношеский конский хвост» придавало ему черты уже давно перевалившего за экватор своих подвигов изрядно потертого и изношенного плейбоя, который до сих пор не мог расстаться с героическим образом себя, нарисованным собой же. Кожа на его физиономии стала какой-то нездорово бледной, как у человека страдающего желудочной болезнью или круглосуточно сидящего в пыльных помещениях и почти не выходящего на свежий воздух.

Он все чаще стал повторять одну и ту же фразу, ставшую уже девизом его новейшей личной истории, наслаждаясь больше ее философским звучанием, нежели глубинным смыслом: «Раньше я был молодой и красивый, а теперь я стал старым и мудрым»…

Впрочем, пока еще в нем просматривался все тот же Билли: подросток с романтическими устремлениями, к сожалению, никогда не находящими отражения в реальности, мечтатель и «социальный сомик», но, казалось, этого мнения придерживалось все меньше и меньше людей в окружении Билли, да и те, скорее, выдавали желаемое за действительное. Кузен Ави со свойственной ему радикальностью говорил, что Билли «потух окончательно», не давая ему даже минимальных шансов на потенциальное изменение жизненного курса.

Тем не менее, сложнее всего было расставаться с нарисованным образом, который уже стал второй натурой: Билли также гордо, как во времена своей «до-семейной» жизни, подходил к киоскам с фаст-фудом и, расправив плечи, характерным жестом поправлял бейсболку на голове. Весь его внешний вид стереотипно отражал крепкого парня из не менее стереотипных американских сериалов о крепких парнях. И даже продавщицы, судя по их взглядам, изначально ожидали от него таких же стереотипных интонаций, какие бывают при заказе порции двойного скотча или, как минимум, хорошо прожаренного стейка…
Но Билли, в свои сорок с небольшим хвостиком, дождавшись очереди, вдруг начинал клинически улыбаться и с интонациями, в которых смешивались похохатывающий отрок лет тринадцати и счастливо скулящий щенок при виде хозяина, просил два горшка и две булочки с мясом. Именно так дословно и просил: «два горшка и два фаготтини с курицей».

Как и у многих при общении с Билли, у продавщиц в киосках с фаст-фудом также наступало секундное оцепенение, замешанное все на том же злосчастном когнитивном диссонансе: героический образ никак не вязался с глуповатыми интонациями и радостно-фальшивыми придыханиями при этом.

Видя смущение и непонимание продавщиц и принимая это за собственную неотразимость, Билли начинал довольно хохотать, театрально откидывая назад голову и корпус. После чего по слогам расшифровывал загадочную фразу прямо в застывшие в кататоническом ступоре физиономии продавщиц: «ну… гор-шок… горячий шоколад… два стаканчика». И опять начинал довольно похохатывать своим лингвистическим изыскам в предвкушении порции уличных деликатесов…

Подобные застывшие во времени или, точнее, в безвременье жесты и интонации были связаны и с ответами на звонки мобильного телефона в общественных местах. Фактически, первый купленный самостоятельно или, опять же — если быть более точным — взятый в кредит телефон, был раскладушкой. Забегая вперед, можно сказать, что просрочки по кредитным платежам, в силу хронического отсутствия денег, даже в не самые кризисные времена достигали нескольких месяцев, но Билли все же сумел окончательно расплатиться за телефон самостоятельно, пусть и с общим опозданием почти на два года. Последние суммы отдавались совсем неохотно и с массой негативных оговорок, так как выплачивались уже после того как телефон давно вышел из строя и был заменен на более скромную модель…

При каждом входящем вызове Билли смотрел на номер звонившего сверху вниз — в зависимости от угла зрения — презрительно или героически опустив уголки губ, затем наработанным движением, большим пальцем той же руки отщелкивал крышку телефона и, словно Андрей Миронов в «Бриллиантовой руке», привычно-театрально вскидывал голову, подобным жестом убирая от уха непослушные пряди распущенных волос. После чего-либо радостно, если номер был знакомый, либо настороженно, если номер был незнакомым, отвечал на вызов…

Удивительным было то, что в домашней обстановке подобные жесты отсутствовали напрочь — крышка телефона отрывалась бережно обеими руками и аппарат просто подсовывался к уху под волосы… Очередной, характерный для Билли, дуализм поведения.

И все же в последние месяцы при разговорах по телефону в голосе Билли за всей сомнительной жизнерадостностью стали просматриваться нотки недовольства и отчаяния. Привычный мир субсидированного безделья не только начал давать трещины, но и стал разваливаться прямо на глазах непривычного к тяготам жизни сибарита. Отсутствие денег было для Билли состоянием привычным, но то, что он провел лето, так и не добравшись до «юга», внесло в его жизнь, как и его душу безутешность и смятение. В одной лишь фразе, что он «не смог посетить море этим летом», чувствовалась вся бездна его отчаяния.

Причины жизненных неудач в силу благоприобретенной инфантильности характера, Билли начал искать в том, что мелькало у него перед глазами десятки раз ежедневно — в пухлых очертаниях дамы желудка и ее несостоятельности достойно обеспечить Билли привычными для него комфортом и «насущными ценностями», а, значит, и виноватой во всех моральных и финансовых неурядицах последних месяцев так или иначе становилась дама желудка…

И, тем не менее, неумение проводить причинно-следственные связи и здесь в определенной степени сыграло ему на руку — глубинный анализ был Билли чужд, а нежелание и боязнь думать о проблемах и, тем паче, вариантах их решения, несколько утихомирили душевный разлад: все же жизнь пока продолжалась и пока еще он каждый день был сыт, а все свободное время он тратил на мечты о возможностях пополнить новыми эксклюзивными артефактами «антикварную коллекцию». Какое уж тут решение стратегических задач?

Как ни странно, но стало сбываться и одно из предсказаний Кузена Ави, которое заключалось в том, что дама желудка не остановится на достигнутом и решит занять не только все душевное пространство Билли, но и его скромную жилплощадь, пусть и все еще с отрывающимися от стен обоями, которые до сих пор были приклеены к стенам и потолку прозрачным скотчем, и розетками, давно коротящими и постоянно выходящими из строя или, точнее, так никогда в строй и не возвращавшимися…

И, тем не менее, изменилось многое. Ожидания успешного бизнеса, начатого с нуля, так и остались ожиданиями. Подсознательная вера или уже привычка Билли к тому, что у Большого Брата всегда есть деньги, как и стабильные сбережения, отложенные с проданной квартиры, в одночасье рухнули. Деньги закончились…

Бизнес, к сожалению, существовал больше на бумаге и почти не приносил дохода или, как минимум, недостаточно, чтобы прокормить даже одного человека, не говоря о целом семействе из троих иждивенцев и троих породистых котов, которых приходилось содержать Большому Брату. Наивная вера в то, что достаточно только начать бизнес и деньги потекут рекой, натолкнулись на жестокую реальность. Бизнес существовал формально, не принося дохода, «квартирные» сбережения таяли или уже совсем растаяли, и отчаяние и сомнения, как в том, стоило ли начинать собственный бизнес, так и в спутнике жизни последних трех лет, начали одолевать даже железобетонную и слепую веру Большого Брата.

Впрочем, что касается числа кормящихся с барского стола Большого Брата, и это число было уже не совсем точным. Иждивенцев было все так же трое, включая двух дочерей Большого Брата, а также Билли, но популяция котов сократилась ровно на одну особь: мейн кун, живущий в квартире Большого Брата или, точнее, живший в ее съемной квартире, оказался нрава не менее азартного, чем его собрат, живущий у Билли. Судя по всему, душа мейн куна, как и его размеры, требовали большего жизненного пространства, чем двухкомнатная квартира, она же — офис группы компаний Большого Брата.

Разыгравшись не на шутку, кот не заметил или не подумал, что этаж, на котором он обитал, требовал от живущих на нем быть более внимательными к высоте. Веселясь хаотично, кот не удержался на тонких ограждениях и свалился с балкона одиннадцатого этажа. Исход свободного падения оказался летальным. Гравитация не простила небрежного обращения с собой даже породистому коту.

Билли хотя и пытался выдвинуть версию самоубийства, быстро отозвал ее, самостоятельно поняв, насколько нелепой она выглядит.

И Билли, и Большой Брат были безутешны. Фактически, это была их первая совместная потеря, которая их сблизила и заставила отложить обоюдное недовольство друг другом и забыть о вечной нехватке денег. Пусть и на недолгое время.

Билли искренне сожалел о погибшем коте, но одновременно в глубине души был рад, что разбился не его собственный кот Аристарх — сомнительная любовь к даме желудка оставалась все такой же сомнительной любовью, но психологическая граница потерь и собственничества проходила ровно по границе жилплощади Билли: погибшего кота Билли оплакивал искренне, но все же, скорее, как безвременно почившего родственника собственного мейн куна, нежели как персональную потерю.

Дама желудка, будучи натурой сентиментальной, но в то же время более практичной, оплакивала не только смерть близкого живого существа, но и потраченные в свое время десятки тысяч рублей, по сути, на те же прихоти Билли. Все же кот для нее был не только плотью и кровью и, возможно, бессмертной душой, пусть и из мира животного, но и инвестициями в Билли, а также солидной дырой и отрицательным балансом в семейном бюджете. Но, поскольку Билли в бухгалтерии понимал мало, в его присутствии дама желудка оплакивала только одну сторону потери.

Помимо проблем морального плана начались и проблемы исключительно технические. Сначала у Билли начал барахлить автомобиль: заводилась «хондочка»с двадцатичетырехлетним стажем через раз, но, даже заводясь, гудела обиженно и натужно. Билли изыскивал последние ресурсы на перманентные ремонты, либо занимая деньги у отца, как у «руки дающей с самого детства», либо выпрашивая уже совсем незначительные суммы у Большого Брата, аргументируя тем, что ему не на чем будет возить детей дамы желудка в школу, либо… впрочем, этим списком кредиторов круг заемщиков и ограничивался. Больше денег при хроническом нежелании работать брать было неоткуда.

Билли возился с «хондочкой» в своем «гаражике» сутки напролет, протирая или переустанавливая детали, либо возил ее в автомастерские, отдавая за ремонты и тестирования все, что сумел собрать под давно уже иллюзорные гарантии отдачи. Но, исправив одно, в давно не новом автомобиле неизменно начинало барахлить что-то еще. И так до бесконечности.
Кузен Ави, как всегда радикально советовал, чтобы Билли «не страдал хернёй и продал свое ржавое корыто хоть за какие-то деньги». Но Билли был непреклонен — это была его первая и вполне возможно, единственная машина в жизни. И он продолжал упорно «страдать хернёй»…

Затем вышел из строя холодильник…

Билли, как обычно под вечер вернувшись домой из антикварного, обнаружил лужу в коридоре и кота с мокрыми лапами. Поначалу он хотел устроить трёпку Аристарху за лень дойти до лотка-туалета, но почти сразу понял, что от лужи не идет привычная удушающая вонь кошачьей мочи, и начал искать другую причину — уже техногенной катастрофы…

Пусть и из давно проржавевших, но пока еще исправно служащих водопроводных труб вода не подтекала. Аварийный кран в ванной, для надежности перевязанный женским чулком, хотя и был покрыт привычным конденсатом, но также не мог быть причиной аварии. Миска с водой для кота также стояла почти полная. Для надежности, хотя на дворе еще стоял жаркий сентябрь, и централизованное отопление не включали с апреля, Билли проверил, не подтекают ли радиаторы. Но и они, хотя и не менялись со времен постройки дома, были сухими…

Билли уселся на кровать и задумался, но неожиданная мысль о том, как он сам, еще живя с родителями на последнем этаже, неоднократно заливал соседей снизу, сорвала с места и еще раз толкнула его в коридор. Но и здесь тревога оказалась ложной — потолки были сухими и обои, приклеенные к потолку скотчем, не отсырели, а, значит, и соседи сверху были не виноваты.

Не в силах долго концентрироваться на тайнах мироздания, а, тем более, анализировать их и искать причинно-следственные связи, Билли пошел самым простым путем — плюнул на разгадывание тайн и привычно решил попить растворимого кофе. Но поскольку кофе без закуски он не пил никогда, Билли полез в холодильник за салом и салатом оливье к кофе и только тут обнаружил причину катастрофы и осознал все ее последствия: холодильник, почти до отказа забитый дамой желудка недорогими, но вполне съедобными продуктами, не функционировал. И сколько бы Билли не бил по нему ладоням в ожидании соединения некоего контакта в исцарапанном корпусе, сколько не пытался перевоткнуть штепсель в розетку, привычного гудения холодильника, купленного еще на новоселье бабушки в эту квартиру более тридцати лет назад, он так и не услышал.

Жизнь в очередной раз подкидывала Билли проблему, которую он не мог решить самостоятельно со своим отсутствующим уровнем ежемесячного финансового дохода.

Как обычно, не зная, что делать в критичных ситуациях, Билли сразу позвонил даме желудка и с нотками ужаса и дрожи в голосе рассказал, что «холодильник накрылся» и что все продукты могут пропасть. Зависнув на середине фразы и привычно ожидая совета или решения со стороны.

Дама желудка, будучи натурой более решительной, хотя и без большой фантазии, узнав, что холодильник разморозился несколько часов назад, приказным голосом потребовала, чтобы Билли немедленно съел все скоропортящиеся продукты вроде уже приготовленных салатов, супов и открытых банок со сметаной и майонезом, пока она доделывает свои дела, собирается к нему и придумывает, что можно сделать с продуктами в непривычно жарком и знойном сентябре. И Билли, получив готовое решение, принялся со свойственной ему энергией за поглощение проблемы…

Неудивительно, что придя к Билли только через сорок минут, она застала его в очень плохом состоянии. Скоропортящиеся продукты, судя по всему, испортиться не успели, но Билли воспринял указание к действию чересчур дословно и переусердствовал с количеством разноплановой пищи. И теперь лежал дома на кровати, тяжело дыша, с переполненным и вздутым животом. Справедливо рассудив, что Билли уникален, а продукты – материал расходный и легко восполнимый, дама желудка побежала в ближайшую аптеку за таблетками от чрезмерного усердия…

Естественно, стесненный в эмоциях за последние три года, разрывающийся между «любовью»  к даме желудка и неудобством перед окружающими за такую спутницу жизни, Билли уже вообще «не выносил сор из избы», наученный горьким опытом истерик и разбирательств на пустом месте.

Вся ситуация с безвременно почившим холодильником, появившимся на свет еще до перестройки, которая принесла с собой только разруху и разлад даже в жизнь Билли, пережившим официально «голодные годы» и даже период «консервации», когда наш герой продержал его в виде тумбочки в отключенном состоянии несколько лет, вскрылась совершенно случайно. Как, увы, многое, происходящее в наших жизнях…

В кои-то веки кузен Ави решил нагрянуть к Билли с незапланированным визитом в мастерскую. Как оказалось, визит был совсем некстати, как, впрочем, уже все визиты к Билли в последние месяцы его нелегкой семейной жизни…

…где и нашел Билли на следующий день после кончины холодильника, озабоченным перевозом неиспорченных пока еще продуктов питания в «гаражик», где стоял почти близнец брат безвременного ушедшего из жизни Билли холодильника.

То ли в желудке Билли еще не восстановился кислотно-щелочной баланс от переедания, то ли воспринял он приезд кузена Ави как недобрый знак, но всем своим видом и интонациями он дал понять, что кузен Ави в этот день является персоной нон грата на территории гаражного братства, которое уже давно было аннексировано «территорией безбрежного семейного счастья»… А, судя по несколько затравленному виду и осторожным взглядам, которые Билли кидал по сторонам, Большой Брат либо всегда следил за нашим героем, либо был уже где-то на подходе. И перспектива, что Билли застанут с одним из друзей, почти начисто вытравленных из его жизни Большим Братом, нервировала его не меньше, чем отстранение от «барского стола», что, впрочем, так или иначе было напрямую связано одно с другим.

Вероятно напуганный скорым появлением Большого Брата Билли совсем уже суетливо пригласил кузена Ави заезжать в любое время, чему он всегда будет рад. Что стало последней каплей для нетерпеливого и бескомпромиссного характера кузена Ави. На что он уже жестко и радикально припер Билли к стенке своей не менее прямой и радикальной фразой: «вот он я… здесь… давай общаться»

Но здесь уже Билли проявил характер и не поддался на «провокацию», ответив не менее жестко и прямо, что общаться он готов в любой день… за исключением сегодня.

Впрочем, моральная дуэль в силу полярности характеров и не могла продолжаться долго. Кузен Ави уже спокойно посмотрел на затравленное лицо Билли и одной фразой, она же —контрольный выстрел в душу Билли: «ну, и пошел ты на хер» — полностью добил нашего героя. После чего развернулся, сел в машину и, не прощаясь и даже не включая поворотников, уехал с территории «безбрежного семейного счастья»…

Одной сформированной уже десятилетиями постсоветской жизни привычке Билли не мог изменить никогда. С развалом Союза и появлением первых фаст-фудов Билли беззаветно влюбился в пищу, так называемого, быстрого приготовления. Почти не имея денег, он умудрялся оставлять даже последнее в ресторанах быстрого питания… если оказывался поблизости от них, хотя специально туда и не ходил. Иными словами, даже в беззаветно любимом деле проявлялась его лень добраться до источника страсти…

Но и здесь нужно отдать Билли должное: заходя в такие заведения, он готов был заплатить не только за себя, но и за друзей, хотя и случалось это чрезвычайно редко все из-за того же злосчастного и почти полного отсутствия средств к существованию…

Впрочем, и происходило подобное уже достаточно давно: либо в доисторическую эпоху отсутствия Большого Брата в жизни Билли, что с позиции нынешней — глобальной оккупации дамой желудка почти всех сфер социальной и душевной жизни Билли — казалось уже каким-то полуистлевшим воспоминанием, либо в эпоху, когда Билли еще не окончательно был засосан территорией «безбрежного семейного счастья».

Но и здесь, что называется, на ровном месте, происходили забавно-травмоопасные казусы. Как оказалось, где-то в пробеле между эпохами, когда дама желудка еще не аннексировала все, что только можно было аннексировать в жизни нашего героя, а Билли еще чувствовал себя птицей относительно вольной, дама желудка спонсировала не только питание и наполнение бака «хондочки» горючим, но и выдавала Билли деньги на карманные расходы. Те самые деньги, которые Билли без зазрения совести тратил не только на себя, но и угощал на них в фаст-фудах свою немногочисленную «свиту». О чём сама «свита», естественно, не знала, да и не могла даже догадываться, поскольку за всей относительной простотой Билли трудно было угадать умение хранить тайны, которые могли бросить тень на его отсутствующую репутацию.

Но когда дама желудка узнала, на что уходят ее кровно-заработанные деньги, устроила Билли полный разнос с элементами истерики и стенаний о своей поломанной судьбе, где есть только она со своим идеально-неидеальным мужчиной и стаи стервятников, норовящие урвать все самое дорогое и светлое, что только есть в ее нелегкой жизни…

После подобного, как и после прочих нестабильных психологических состояний дамы желудка, Билли по несколько дней зализывал свои моральные травмы, запивая душевный разлад растворимым кофе, пока, благодаря ежедневному посещению антикварного, полуночному катанию на «хондочке» и четырехразовому систематическому питанию, не восстанавливал свое пошатнувшееся либидо к окружающей его жизни.

Именно в одно из таких посещений предприятий быстрого питания Билли сумел обозначить себя термином настолько уникальным, что, вспоминая это, мы еще долго ретроспективой хохотали над его изобретательностью…

Все началось с того, что на одну из растворимо-кофейных сессий Билли пришел в новой утепленной синтетической майке с большим логотипом «HONDA», отпечатанным прямо на сердце. Майка едва доставала до пояса, что совершенно не стесняло Билли, который периодически довольно громко зевал и потягивался, обнажая основательно подызносившийся торс.

Как оказалось, майку с логотипом заказала дама желудка, чтобы в очередной раз набрать очки в глазах Билли. Но то ли ей было лень купить нормальную майку из хлопка, то ли в силу определенного отсутствия логики дама желудка решила выбрать из того, что было в наличии в фирме по изготовлению сувениров, но подарок она заказывала на свой вкус и по памяти… плюс-минус пара размеров любимого и идеального мужчины.

И совершила сразу три летальные для майки ошибки. Подарок оказался коротким, и Билли постоянно оттягивал полы майки вниз, стараясь ее растянуть. Кроме того, майка была кипельно-белой с оттенком топленого молока, что при умении Билли моментально пачкать и занашивать вещи сразу ставило крест на ее долгожительстве. И, наконец, майка была синтетической и из плотного материала…и Билли банально обливался потом, нося в летнюю жару произведение искусства… или произведение безудержной фантазии патологически влюбленной в него особи женского пола…

На растворимо-кофейных сессиях Билли слабо реагировал на окружающее. Судя по периодическому довольно шумному позевыванию и отсутствующему взгляду, он большую часть времени витал в своих автомобильно-антикварных мечтах. Но лишь только вопрос, так или иначе, касался темы автомобильной, Билли моментально прекращал зевать и включался в беседу. Высказывая мнения часто парадоксальные, исходя исключительно из опыта просмотров видеороликов про автомобили в интернете и мнений горе-специалистов из технических центров, к которым сколько бы он не ездил, так и не смог привести «хондочку» пенсионного возраста в исправное состояние.

Кузен Ави, который разбирался в технике намного лучше, часто обрывал дилетантские монологи Билли простыми и радикальными фразами типа: «Билл Мюррей, ты говоришь полную херню». После чего техническим языком, в котором Билли сразу начинал теряться, объяснял ему, в чем он был неправ…

Но в ту памятную сессию Билли был гораздо менее меланхоличен и, стоя возле своей «хондочки» и клинически радостно улыбаясь, объявил, что он «хондовод»…
Как всегда первым отреагировал Кузен Ави, который чуть не подавился кофе, вынесенным с собой из ресторана быстрого питания:

— Кто ты теперь?!
Билли, все также клинически радостно улыбаясь, объявил:
— Кто, кто, Ави!!! Хондовод я!!!
На что Кузен Ави отреагировал совсем не так, как, вероятно, хотелось бы Билли:
— Бля, Билл, никому не говори это больше!
— Это еще почему?
— Звучит как венерическая болезнь. Типа гонококка.

И Билли резко осекся, поняв, насколько прав был Кузен Ави в том, что и другие люди могли заметить сходство в обоих не особенно благозвучных терминах.

Помянув еще несколько раз неблагозвучное слово и посмеявшись над ним, но совсем недолго, чтобы сильно не травмировать лингвистическую фантазию Билли и его интимно-автомобильные чувства, тему «хондоводов» завернули до лучших времен…

Апогеем нынешнего нелегкого этапа совместной жизни стал окончательный переезд дамы желудка в однокомнатную и совсем не готовую к семейной жизни холостяцкую квартиру Билли. Переезд «не от большой любви», а, скорее, от безысходности и по настоятельной необходимости.

Бизнес не работал. Любимый и идеальный мужчина не работал принципиально, но питался системно и исправно. Дети не работали в силу причин вполне резонных и понятных, но внимания к себе и питания требовали ежедневно. Коты не работали по причинам не менее принципиальным, чем Билли, но питались также сытно, как и он. За арендованную квартиру и коммунальные услуги обеих жилплощадей, сколько бы Билли не материл весь комплекс ЖКХ, также приходилось платить даме желудка. Как и заливать все более и более дорожающее горючее в баки обоих автомобилей.

И деньги у дамы желудка закончились. Удивительным было не то, что финансовый источник, наконец, иссяк, а то, насколько долго хватило денег при таком неэкономном к ним отношении.

Закрывать или пытаться продать «бизнес» не позволяли гордость и отсутствие покупателей на виртуальное название группы компаний, зарегистрированное в налоговой. Оставить большой город и уехать к маме, по сути, в деревню, не позволяла широта развернувшейся вовсю и уже урбанизированной маргинальной души.

И дама желудка пошла штурмом на последние оставшиеся укрепления, решив окончательно и бесповоротно аннексировать в «территорию безбрежного семейного счастья» последний островок свободы и номинальной независимости в жизни Билли — его «кровные» тридцать восемь метров и сорок сантиметров жилплощади, не считая кладовки и заваленного всяким хламом неотапливаемого балкона.

Билли был шокирован. Привычка, что своя, помеченная давно и неоднократно во всех углах территория, его и только его, натолкнулась на жестокую и неприятную реальность. И хотя дама желудка ночевала у него чуть ли не через день уже не первый год, психологически Билли все равно воспринимал квартиру как свою персональную крепость и незыблемую линию обороны от всех внешних социальных и природных катаклизмов.

Решетки на окнах первого этажа в рабочем районе города дополняли картину. Как и стальная дверь, поставленная от алкоголиков и прочих неблагополучных и незаконопослушных элементов, которые населяли окрестные дома и которых Билли, при всем своем вербальном героизме, все же не на шутку опасался. Дверь хотя и была изготовлена в соседних гаражах местными умельцами, но сломать ее можно было разве что кувалдой, да и то после долгих усилий. Ощущение «крепости» дополняла и «антикварная» лопата с немецким клеймом на изрядно изъеденным коррозией и временем металле, которая уже несколько лет стояла в изголовье кровати и давала ощущение покоя и умиротворения. И втайне воспринималась Билли как возможное орудие самообороны при нападении на квартиру кого бы то ни было.

Начало заявления дамы желудка о том, что деньги закончились, не сильно взволновало Билли, который прожил без денег всю сознательную жизнь и не особенно этим тяготился. К тому же он знал, что все годы своего знакомства с дамой желудка она как-то выкручивалась и, так или иначе, находила деньги не только на себя, но даже на его высокие антикварные страсти и прочие жизненные приоритеты.

Но следующая фраза о том, что даме желудка с детьми через пару недель придется выезжать из съемной квартиры и, по сути, негде будет жить, отозвалась паникой в самых глубинах его сознания. Не первый уже раз в жизни неожиданная ситуация ставила Билли перед принципиальной дилеммой, которую он сам решить не мог. Но сейчас это коснулось всего его уклада жизни, сформированного с юности привычным ежедневным расписанием безделья и катастрофических последствий, которого он пока еще не мог осознать в полной мере. Теперь это была уже не просто дилемма, а однозначное требование руки и сердца. И всей жилплощади однокомнатной квартиры. До гробовой доски.

К этому Билли был пока не готов.

Не зная, что делать и оттягивая момент «серьезного решения», которого от него уже ждали с привычными слезами на глазах и на грани привычной уже истерики, но полностью в непривычных обстоятельствах, Билли побежал — буквально — к «руке, дающей с самого детства». Задыхаясь от душевного разлада и неумения принимать решения, с бешено колотящимся у самого горла сердцем, Билли сумбурно выложил все отцу и по привычке завис на середины фразы, ожидая помощи или совета.

Но отец, которому дама желудка не понравилась с первого взгляда и который только укреплялся в этом мнении с каждой сплетней о нем, которую дама желудка неизменно докладывала матери Билли, набирая таким образом очки в ее глазах, напряженно молчал. Замолчал и Билли. Но время шло, и Билли, чуть ли не первый раз в жизни чувствуя его неумолимый ход, не выдержал и молящим голосом обратился к «руке, дающей с самого детства»:

— Папуль, ну, что мне делать?!

Отец, как и все привычное и постоянное в жизни Билли, также фигурировал в уменьшительно-ласкательной форме. Как минимум в случаях, когда нужны были помощь или деньги.

И отец взорвался. Из длительного монолога, где слов матом было не менее двадцати процентов от общего словарного состава, включая предлоги, противительные союзы и даже междометия, Билли понял, что он «последний мудак, раз довел ситуацию до такого состояния», что теперь ему «все придется расхлебывать самому» и что «давно уже пора отращивать собственные железные яйца», а «не сидеть на шее у тупой и хитрожопой бабы», ожидая пока она оттяпает у него бабушкино так и не отремонтированное до сих пор наследство.

В пылу своего монолога отец, забыв о логике и здравом смысле, предположил даже, что дама желудка изначально задумала такую комбинацию — продать свою трехкомнатную квартиру и, выдержав необходимую паузу, потеснить Билли в его однокомнатной отапливаемой берлоге.

Билли вяло сопротивлялся. Хотя он и пытался слабо возражать и даже повысить пару раз голос на «руку, дающую с самого детства», но глубинные чувства вины и стыда не давали этого делать в полную силу.

Наконец, шторм начал утихать. В сторону Билли еще летели последние обвинения, но одним из положительных качеств отца было то, что злиться подолгу ему не нравилось самому. Бросив еще несколько обвинений в адрес «последнего мудака» и закончив, как обычно, риторической фразой: «меня когда не будет, что будешь делать?», отец умолк и начал привычно заваривать чай. В десятый уже раз за день. Ибо безостановочное питье чая входило в непосредственные служебные обязанности председателя гаражного хозяйства.

Билли терпеливо молчал, но отец, похоже, не собирался продолжать одностороннее избиение лежачей и уже сдавшейся еще до начала «шторма» нерадивой ветви семейной эволюции.

Отец дождался, пока вскипит чайник, налил чая себе и Билли, нарезал батон как знак примирения и, молча, продолжил чайную церемонию. Билли не выдержал на середине чашки и осторожно, с отчаянием в голосе повторил свой вопрос:

– Папуль, но мне то что делать?

Но отец, решив, вероятно, что уже выполнил свой родительский долг, отреагировал на этот раз спокойно:

– Да, делай что хочешь. Мне по херу.

…и Билли принял очередное судьбоносное решение, а именно: в который уже раз решил пустить на самотек неприятную ситуацию, надеясь, что та разрешится сама собой. Без его участия. Как говорится — что будет, то будет.

Дама желудка напряженно ждала прихода Билли дома в съемной квартире. Билли же, приняв решение решения не принимать, уже в относительно успокоившемся состоянии пошел в антикварный и просидел там до закрытия, увлеченно обсуждая новости антикварного рынка и сокращая запасы растворимого кофе двух одиноких антикварных дев с неустроенными судьбами.

Дама желудка, полагая, что Билли все еще бьется с отцом относительно дальнейшей судьбы любимой женщины с выводком котов и детей, его не беспокоила, решив дождаться его дома к обеду и, уже исходя из новых реалий, действовать по обстановке.

Прошло около пяти часов, но Билли не появился ни к обеду, ни к уже почти готовому ужину, что было на него совсем непохоже. И дама желудка запаниковала. Пять бесконтрольных часов Билли мог быть где угодно и с кем угодно. В голову ее полезли пугающие мысли, начиная с того, что Билли могла влюбить в себя другая женщина, заканчивая тем, что за время его бесконтрольного отсутствия ему могли насоветовать все, что угодно, вплоть до того, чтобы он разом и бесповоротно порвал с некогда горячо и страстно любимой дамой главного органа своего тела.

А запаниковав, дама желудка начала названивать на его модный мобильный телефон, который сама же ему и подарила больше года тому назад к какому-то формальному празднику. Единственным минусом телефона была его китайская сборка, и большую часть времени телефон жил своей независимой технической жизнью либо непроизвольно отключался без видимых на то причин, либо самостоятельно названивал всем по списку контактов без ведома Билли, либо неожиданно разряжался. Возможно, кто-то более практичный и мог бы отремонтировать его и точно отследить цикличность работы подобного устройства, но Билли, при всей его бессистемности мышления, это было не под силу. И телефон продолжал влачить привычно-суверенное существование в карманах Билли.

…телефон не отвечал. Дама желудка, зная о проблемах модного внешне телефона, всегда предполагала самое худшее. Как и в этот раз, она безапелляционно решила, что Билли отключил его самостоятельно, чтобы потом сослаться на технические неполадки, а сам сейчас уже мечется по старым адресам предыдущих женских призывов. Либо, более того, за пять часов нашел себе новую желудочную пассию и в силу легкости своего характера уже забыл напрочь о взятых на себя обязательствах по присутствию в жизнях дамы желудка и ее почти удочеренных им отпрысков.

И дама желудка рванулась в «гаражик», она же мастерская Билли. Но там ее встретила только «рука, дающая с самого детства», которая заваривала уже трудно подающийся счету раз в день чай. На ее вопрос о местонахождении Билли, отец нехотя ответил, что не знает, где Билли и не отслеживает его перемещений. А ответив, хмуро замолчал, ожидая, что посетительница исчезнет также быстро, как и появилась. Но дама желудка, даже зная о личной неприязни к ней «руки, дающей с самого детства», решила не отступать. В конце концов, сегодня решалась ее судьба на годы вперед, а, может, и на всю дальнейшую жизнь, как бы пафосно это ни звучало, и интересовали ее привычные и уже извечные вопросы собственного бытия: где Билли и что знает о ситуации сам отец из того, что не знает о ней дама желудка.

Не стоит недооценивать логику дамы желудка. Вполне естественно, она пыталась проверить наличие Билли и дома, и в антикварном, тем более что и квартира, и магазин находились прямо по пути в гаражное братство. Но от квартиры у нее давно был собственный запасной ключ, и проверила она берлогу Билли досконально, не поленившись заглянуть даже в кладовку и на закрытый изнутри на шпингалет балкон. Ставни же магазина были опущены, а поскольку закрывались они только снаружи, вряд ли Билли бы согласился спрятаться от неблагоприятного лично-социального явления на ночь внутри магазина, даже с учетом антикварного великолепия вокруг.

Но поскольку количество мест привычного обитания Билли, благодаря ежовым рукавицам и железной метле дамы желудка в последние годы, сократилось всего до четырех, включая и арендованную квартиру «группы компаний», она рванулась к последнему рубежу, где могла его точно отыскать. Но Билли не было и в «гаражике»…

Теоретически, он мог быть где угодно, начиная с незапланированных и давно не практиковавшихся совместно с Камрадом раскопок, заканчивая поездкой на «воллейбольчик». Об иных местах дама желудка думать боялась и паниковала при одной только мысли, что Билли мог быть где-то еще. Но зная, что Билли, надрессированный условными рефлексами и опасениями новых истерик, не сворачивал уже с привычных троп годами, она растерялась и не знала, где его искать. И запаниковала опять, принявшись обзванивать всех знакомых Билли, чьи телефоны она благоразумно хранила в памяти своего мобильного телефона…на всякий случай.
Забегая вперед, можно сказать, что Билли, по привычке проводив одну из антикварных дев до ее подъезда, который был всего в паре сотен метров от места работы и наговорившись вволю о «новостях антикварного рынка», все еще в раздробленном морально состоянии, пошел к маме попить чая. А заодно откушать пару тарелок свежесваренного борща и узнать мнение мамы о своей нестандартной ситуации.

Но на тот момент дама желудка этого еще не знала и устроила ковровую бомбардировку по площадям телефонными звонками всему списку хорошо и не очень знакомых Билли. Как ни комично это звучит, но до мамы Билли она добралась раньше, чем сам он пришел туда. Добралась с просьбой перезвонить ей, если Билли там все же появится. Но мама, растревоженная звонком с суетливо-пугающими интонациями, как и любая нормальная мама, при появлении Билли живого и немного голодного, сразу успокоилась и звонить никуда не стала, взяв с него слово, что он сам отзвонится даме желудка и успокоит ее мятущуюся душу. Билли же, вспомнив о независимой технической жизни телефона и убедившись, что тот отключен, решил оставить его пока именно в таком состоянии на максимально длительное время, уже предчувствуя последствия и оттягивая момент воссоединения любящих сердец. И пока дама желудка продолжала «обрывать телефонные линии» в поисках утерянной любви, мама мирно общалась с Билли на кухне.

Поначалу и сам Билли не хотел рассказывать матери о начале дня сегодняшнего и проблемах, которые он принес, но неумение принимать решения и здесь сыграло свою роль. Билли не удержался. И втянул маму в водоворот собственных «семейных» дрязг. Тем более, здесь он подсознательно надеялся получить хотя бы минимальное сочувствие и помощь, в отличие от разговора с «рукой, дающей с самого детства».

Мама, как «рука, дающая с самого детства безвозмездно», удержалась от одностороннего монолога и не оставила без решения «последнего мудака», сформулировав проблему по-женски, тактично: «не ты первый и не ты последний», вполне вероятно понимая мотивы дамы желудка гораздо лучше, чем понимала их «рука, дающая с самого детства».

Видя состояние Билли, мама успокоила его тем, что он сам приблизительно и ожидал услышать, а именно: посоветовала ему предоставить кров даме желудка. Ненадолго. Пока не наладится ее бизнес и пока она не найдет новую квартиру.

Мама, будучи человеком с глубоко укоренившимися в ней советскими представлениями о сути вещей, хотя и с определенным прогрессивным взглядом на окружающее, верила, что все образуется, как и бизнес заработает в полную силу и будет приносить немалый доход, о чем свидетельствовали судьбы героев бесконечных сериалов, у которых жизнь налаживалась всегда и безо всяких исключений. «Ненадолго» в ее представлении было отрезком времени от пары недель до пары месяцев, после чего обязательно наступало финансовое благополучие.

А затем мама произнесла фразу, что «обязательно поможет, чем сможет» и, о которой еще не раз пожалела впоследствии…

Но мама, в отличие от Билли, была и человеком более практичным и, в конце концов, вслух задала вопрос не менее пугающий для него, чем «все ужасы» дня сегодняшнего. Вопрос, от которого Билли изначально решил самоустраниться, а именно: где будут жить двое детей дамы желудка. Об этом Билли не хотел даже задумываться, поэтому ответил просто и незамысловато, фразой из двух привычных и ласкающих слух слов, на которую уже не первый десяток лет списывал и собственную нерешительность, и лень, и всегдашний уход от любых проблем: «не знаю».

…ушел Билли от мамы почти успокоенный и с заметной одышкой. Через полтора часа после прихода. После четырех тарелок борща и двух кружек чая. Однако телефон он решил пока не включать, опасаясь, что дама желудка в приступе любви устроит ему такой разнос, что от набранного по крупицам покоя в душе не останется и следа.

Естественно, чего он не знал и в силу отсутствия логики даже не стал предполагать было то, что дама желудка уже начала второй раунд обзвона всех, кого она только могла заподозрить в сокрытии Билли от нее на столь длительный период времени. Добралась она и до одной из антикварных дев, с которой Билли расстался у подъезда и, как обычно, пожаловавшись на тяжелую судьбу, выяснила, что та видела Билли последний раз еще до ужина, что внесло в нестабильное душевное состояние дамы желудка еще больше сумятицы. Ибо, пропустив ужин, Билли окончательно нарушил хрупкое равновесие в семейной вселенной. Теперь она уже не знала, что и думать: либо с Билли случилось что-то ужасное, либо он навсегда и бесповоротно оставил свою даму желудка, поскольку вечерний прием пищи стал уже чем-то традиционно-сакральным на тщательно охраняемой ото всех поползновений извне «территории безграничного семейного счастья».

Единственно, кого она пропустила в состоянии аффекта, была мама Билли. Ибо, считая маму союзницей в тотальной войне за Билли против всех, она не могла и предположить, что мама так халатно отнесется к обещанию дать знать, если Билли неожиданно появится дома у «руки, дающей с самого детства безвозмездно».

С другой стороны, считая маму Билли своей союзницей по умолчанию, дама желудка не могла предположить, что мама Билли, как и любая любящая мама с накопленной за долгие годы житейской мудростью, вполне вероятно, и не горела чистой платонической дружеской страстью к навязчивой избраннице Билли. А также то, что у мамы могли быль свои причины мириться с непростой ситуацией в жизни кривой ветви эволюционного семейного древа. Зная о хронической лени своего отпрыска и его неумении обеспечивать себя необходимым самостоятельно, мама воспринимала очередную долгоиграющую даму желудка как часть жизненного цикла Билли. Ибо пока он был накормлен и обстиран, вполне можно было мириться с определенными непростыми свойствами психической организации дамы желудка.

…что случилось в «офисе группы компаний», когда Билли вернулся туда спокойный и сытый, известно одному Богу и участникам событий, но не надо далеко ходить, чтобы понять, что буря началась сразу по его приходу и закончилась… почти сразу, как только Билли с вялой готовностью предложил даме желудка переехать к нему, благоразумно не включив в приглашение ее детей. Ибо все в жизни относительно и «почти» в данном случае — необходимая поправка на то, что даме желудка все же надо было спустить пар и выговориться, хотя на этот раз монолог, на удивление, занял не более двадцати астрономических минут. Все же хорошая новость дня пересилила даже бесконтрольную пропажу Билли на несколько часов.

С чем была связана основная причина чересчур эмоционального монолога и ноток обиды в нем, определить было сложно: то ли само многочасовое отсутствие Билли в жизни дамы желудка напугало ее до паники в душе, то ли оскорбило то, что вернулся он домой сытым, что было случаем вопиющим и уникальным и нарушало ее почти тотальный, с таким трудом отстроенный контроль над роковым мужчиной и главным органом его тела…

Но дама желудка, будучи специалистом по практической психологии Билли, после недолгой профилактической семейной бури начала плавно подводить его к основным вопросам грядущего переезда. Причем планирование ее никак не напоминало краткосрочное переселение на «отрезок времени от пары недель до пары месяцев». Но Билли довольный уже тем, что ужасы дня прошедшего как-то начали решаться сами, без его участия, не стал углубляться в проблему больше обычного, чтобы не портить себе почти восстановленное душевное равновесие. Потому дама желудка планировала все за двоих… вслух. Чтобы и Билли был в курсе того, что его ожидает в ближайшем и не только будущем.

Билли лишь изредка прислушивался, да и то ради проформы, чтобы не быть обвиненным в невнимательности и нежелании принять, как неизбежность уже надвигающийся новый этап семейного счастья.

– …всю мебель перевезем в гаражик… — дама желудка, прожив с Билли без малого три года, научилась маскировать под ласкающие его слух уменьшительно-ласкательные, решения более или менее принципиальные.
– …холодильник и стиральную машинку перевезем домой… — Билли кивал автоматически, уже смирившись с тем, что «его дом, его антикварная крепость» в прямом и переносном смысле, стали в одночасье домом общим.
– …а что не поместится в мастерскую, папе поставим… — «рука, дающая с самого детства», как и прочее, вдруг также стал общим активом.
– …кошку перевезем сюда, чтобы им с Аристархом было нескучно вдвоем…
– …нашу кровать развернем и девочкам поставим кровати вдоль стены в комнате…

Только тут Билли, наконец, осознал всю степень потери своей свободы, поняв, что дети будут не просто виртуальной частью его реальности, а тем, о чьи спальные места он будет спотыкаться ежедневно и кто окончательно сломает его творческий уклад жизни.

– Натуль, я думал, девочки поедут жить к твоей маме, — взмолился было Билли, но дама желудка моментально поставила его на место.
– А учиться они будут в деревне? А на курсы тоже в деревне ходить? — про некие абстрактные курсы повышения детской квалификации, начиная от студий бальных танцев до групп изучения иностранных языков, Билли слышал уже не первый год, но магическое слово «курсы» больше существовало не в реальности, а в романтических мечтах дамы желудка для не менее формального успокоения ее совести. Фактически же дети были предоставлены сами себе, лишь изредка получая часть внимания, когда дама желудка не тратила его на Билли.
Видя кислую физиономию «последнего мудака», дама желудка решила чуть подсластить горькую пилюлю:
– Ну, не волнуйся. Что-то придумаем.

И Билли успокоился. Все же вербального успокоения и моральной уверенности для птицы небесной было достаточно, несмотря на часто противоречащие словам реальные поступки дамы желудка и пугающие последствия, которые они несли в себе.

Но сама дама желудка не успокоилась, понимая, что вчетвером в однокомнатной квартире им долго не продержаться.
Не желая отправлять детей в деревню к своей маме, дама желудка на время затаилась, справедливо предположив, что до фактического переезда еще почти две недели, а, значит, у нее будет время придумать необходимую комбинацию, покрывающую все зоны решения проблемы.

…прошла неделя. Билли ежедневно и неспешно перевозил от дамы желудка негабаритные вещи к себе в гаражик и в квартиру, с непривычки уставая не на шутку, хотя «работа» и занимала не более полутора часов и пары рейсов каждый день. После чего со спокойной совестью и не наигранной миной озабоченности переездом на лице до вечера оставался в антикварном… обсуждать новости антикварного рынка, которые неизменно и ежедневно появлялись в таком количестве, что требовали многочасового и коллективного их осмысления.

Дама желудка в то же время напряженно просчитывала различные варианты дальнейшего совместного быта. При всем ее желании, подрастающие дети никак не вписывались в маленькую свежеобретенную жилплощадь. Подчас им сложно было расходиться даже в двухкомнатном съемном «офисе группы компаний», так, что увеличение количества жильцов и сужение квадратуры полезной площади проживания сразу ставило крест на ее наполеоновских планах. Нужно было иное решение, чтобы одновременно овцы были спокойны и счастливы, а подрастающие волки постоянно накормлены и устроены в среду обитания не худшую, чем в «офисе группы компаний».

В принципе, решение дамы желудка созрело давно, но решение это нужно было правильно и своевременно донести до всех слабо заинтересованных в разрешении данной дилеммы сторон. А также найти такой аргумент, который напрочь бы убил все сомнения и возражения единым выстрелом.

И дама желудка пошла на подлог, решив одномоментно сломать любое сопротивление и закрыть вопрос на ближайшую многомесячную перспективу. Шокировав Билли еще больше, чем до того шокировала новостью о переезде.
Дама желудка объявила, что она беременна. Точнее, объявила, что она думает, что она беременна. Но произнесено это было так, что сомнений в ее уверенности быть не могло, хотя, одновременно, она и оставила себе маленькую лазейку для потенциального отступления.

А объявив ошарашенному Билли радостную весть, она четко расставила приоритеты еще раз: в нечеловеческих условиях неотремонтированной квартиры и в ожидании разрешения ее от бремени маленьким Билли или маленькой Билли, что на данный момент было непринципиально, они должны были жить только вдвоем с кошками, готовясь к будущему счастью. Дети же дамы желудка должны переехать к маме птицы небесной. Тем более что одна комната в трехкомнатной квартире простаивала пустой годами, и сама «рука, дающая с самого детства безвозмездно» предложила «помочь, чем только сможет». Ибо не откажет же мама единственному сыну в ожидании собственного внука или внучки.

Зная о неумении Билли отслеживать и анализировать сложные причинно-следственные связи, дама желудка всегда могла объявить, что беременность была ложной. А чтобы подрастающие дети всегда оставались у мамы птицы небесной и не мешали строить семейное счастье, можно было заявить, что пробовать забеременеть они будут бесконечно, либо пока не закончатся репродуктивные ресурсы организма дамы желудка, либо пока дети не вырастут и сами не начнут обеспечивать себя.

Тем не менее, Билли был в шоке. Зная, что редкие интимные отношения между ними уже давно были номинальными и не несли в себе никаких сомнительных для творческого безделья угроз и последствий, Билли не мог понять, как она могла забеременеть. Что и попытался выяснить невинным и прямым вопросом:

– Натуль, но я же не кончал в тебя. Ты точно уверена?

Женщина рокового мужчины, оскорбленная до глубины желудка недоверием Билли, прочитала ему получасовую лекцию об особенностях женских организмов. Закончив уже на высоких тонах тем, что иногда достаточно присутствия мужчины в жизни, чтобы попасть в «интересное положение» и что секс не всегда стоит на первом месте, а главное здесь —наличие любящих душ.

И Билли, ультимативно назначенный «любящей душой», сдался в очередной раз, успокоив себя фразой, которую нередко и раньше произносил вслух во время наших растворимо-кофейных сессий: «ничего, семья у нас большая. Прокормим и ребенка как-нибудь».

…мама Билли была шокирована не меньше самого Билли радостными новостями о потенциальном прибавлении новых членов семейства, как еще не рожденных, так и уже сидящих на чемоданах и готовых занять давно пустующую комнату, которая в свое время была именно комнатой Билли.

Оспаривать и сомневаться в беременности дамы желудка мама не стала, резонно полагая, что такие вести сыновьями преподносятся после полной убежденности в своих словах.

Вполне естественно, что «новости» Билли пошел докладывать маме в гордом одиночестве. Взвалив на крепкие мужские плечи решение проблемы, как и должен делать настоящий глава семейства, хотя, еще проснувшись, Билли молящим голосом все утро упрашивал даму желудка пойти с ним и не бросать его одного на произвол судьбы в таком сложном и щепетильном деле.

…а выложив «новости» маме, Билли замолчал. «Новость» о беременности дамы желудка мама восприняла относительно спокойно, вероятно подсознательно давно ожидая такого от Билли. Но на ультимативную просьбу о перемещении детей дамы желудка на свободную жилплощадь, «рука, дающая с самого детства безвозмездно» отреагировала, мягко говоря, без особого энтузиазма. Тем не менее, сколько бы мама не приводила аргументов против переезда детей дамы желудка к себе в квартиру, Билли твердо стоял на своем решении…точнее, на решении дамы желудка. Просто виновато молча и понуря голову.

И мама, выпустив пары, сдалась. Как не раз уже сдавался Билли и прочие члены «большой семьи», направляемые невидимыми на первый взгляд железной волей и резиновым упорством дамы желудка…

И дети дамы желудка въехали в новую среду обитания. Якобы ненадолго. Пока не наладится бизнес и пока деньги опять не наполнят закрома «территории безбрежного семейного счастья».

Чтобы оставить маму хотя бы частичной союзницей в бесконечной битве за Билли, дама желудка пошла на минимальные уступки, четко обозначив, что «на выходные девочки будут жить у нас». И слово свое сдержала. Но поскольку спальных мест в квартире птицы небесной было всего два и оба на двуспальной кровати Билли, девочки ночевали на выходные «гостевым вариантом» на кухне, вместе ютясь на небольшом диванчике, перевезенном заблаговременно из «офиса группы компаний».

Жизнь постепенно входила в спокойное и почти привычное русло. Билли все так же «до первых петухов» просматривал антикварные сайты в интернете, после чего спокойно спал до обеда, когда не дежурил в «гаражике», лишь изредка поднимаемый около восьми утра Большим Братом, что для Билли было равносильно подъему «ни свет, ни заря», для того, чтобы забрать детей любимой дамы желудка от мамы и отвезти их в школу. После чего он возвращался, полусонный, домой, чтобы еще раз вкусно и впрок позавтракать и подремать, пока Большой Брат готовился к работе, расчищая каждое утро кухонный стол и диванчик от наваленных на них вещей и продуктов питания, располагая там мобильный офис, чтобы к концу тяжелого трудового дня захламить их все тем же стандартным набором домашней утвари и нескоропортящихся продуктов. На выходные они спали дольше, но питались не менее плотно, чем в дни будние, проводя затем весь день лежа в кровати перед телевизором или изредка выезжая в магазины за продуктами питания…

Все остальное, как и его друзья, уже слабо вписывалось в ежедневное расписание Билли. И последнее, что мы смогли сделать — выманить его единожды из дома подарком на день рождения. Специально заказанной для него майкой с пророческими стихами на спине, где отразилась и грусть по поводу давно похороненных надежд на творческий ренессанс Билли, и наша ирония относительно его непростой судьбы:

«…из всех ремесел и искусств
считаю самым важным я —
искусство древнее, как мир:
«не-делать-в-жизни-ни-хуя».
Апрель 2012 — декабрь 2015 г.