Антон лежал на кровати и перебирал струны гитары, иногда бросая взгляды на Андрея. Тот в свою очередь не реагировал, полностью погруженный в любимое занятие: склеивал из спичек избушку – сувенир. На календаре была суббота, позади трудная неделя с лекциями и зачетами. До вечера, то есть до времени безудержных тусовок, было еще далеко, и друзья просто лентяйничали. Третий жилец комнаты отсутствовал, и разговор сам по себе постепенно переключился на него.
– Марк впервые подался в женское общежитие пединститута, – завел разговор Антон.
– Даю десять к одному, что он попадет в ее сети.
– Ставку не принимаю. Она просто грабительская. И без этого понятно, что нежное, еще девственное любовными муками сердечко Маркиза сразу же воспылает страстью к ней.
– В такую влюбляются сразу.
– И навсегда.
Андрей замолчал, но ненадолго. Он словно прислушался сначала к себе, чтобы отыскать ответы на все сомнения.
– Возможно. По крайней мере, любовь такая не выгорает до конца. Тлеет где-то на самом донышке, но не гаснет.
Ему был неприятен этот разговор, не приносящий ничего, кроме нового всплеска боли. Хотя и понимал, что весь сегодняшний вечер будет полностью посвящен ей. В том, что Марк придет и заведет «пластину», не вызывало ни капельки сомнения.
И как будто в доказательство, в комнату влетел как на крыльях Марк. Весь такой встревоженный, разлохмаченный и возбужденный. На щеках горел яркий румянец, а в глазах – какой-то дьявольский огонь.
– Это чудо! Чудо света!
– Египетские пирамиды?
– Александрийский маяк?
– Висячие сады Семирамиды?
– Храм Артемиды?
Марк растерянно смотрел на друзей, недоуменно хлопая глазами. Наконец-то, до него дошел сарказм, и он обреченно махнул рукой:
– Ну вас со своими шуточками. Я имел в виду совсем другое.
– Девушку?
– Да. – Удивление не покидало его лица. – Да. Девушку! С большой буквы! Мимо нее просто невозможно пройти. Она завораживает и околдовывает. Она просто сводит с ума. Стоит только взглянуть в ее глазки, и сразу понимаешь, что это погибель. Это словно наркотик. Хочется еще, еще, еще! – он говорил на высоких тонах. Бегал по комнате, натыкаясь на скудную мебель. При этом сильно жестикулировал. Потом схватил со стола графин с водой и одним залпом опустошил его.
– Залить это пламя невозможно, – тихо прошептал Андрей и раздавил почти готовую избушку-сувенир. Антон с интересом смотрел на него, ожидая дальнейшую реакцию. Но тот взял со стола книгу, завалился на кровать, давая понять, что происходящее его не касается. И Антону не понравилось это, он всегда считал равнодушие – самым страшным пороком человечества.
– Знаете, а имя у этой феи такое необычное, а главное редкое. – Марк был слеп, не замечая ничего вокруг.
– Знаем, – проворчал Антон, откладывая гитару. – Зовут эту стерву Майей.
Он был еще и глух, раз услышал из всего сказанного только имя ее.
– Откуда?
– Ты первый год в институте. И неудивительно, что сразу угодил в ее сети. Каждый новый курс в полном составе влюбляется в нее.
– Конечно. – Мина озабоченности сменилась на радушный вид. – В такую не влюбиться просто невозможно. Это ….– он замолчал, закатил глаза к потолку, подбирая подходящий эпитет.
– Стерва! – повторил Антон, со злобой подчеркивая это единственное слово.
Словно ушат холодной воды вылили на голову бедного друга. Он стоял древним истуканом и, не мигая, смотрел на товарища. В глазах его застыл немой вопрос, требующий немедленных разъяснений. И Антон не стал откладывать их.
– Никто не собирается спорить, что Майя – шикарная девчонка. Этакий эталон. Не обратить внимания на нее – нонсенс. И даже влюбиться – почти неизбежность. Но она – стерва. Она пользуется этим. – Антон говорил быстро, боясь, что Марк начнет перебивать и доказывать обратное. – Каждый новый курс поголовно влачится за ней. Не знаю, может она – энергический вампир и «сосет» из нас жизненные соки. А может, просто она питает свое самолюбие. Ну, нравится ей, когда вокруг ее особы порхают мальчики с умиленными глазками. Гадать не буду. Скажу только то, что знаю. Только ленивый не ходил к ней.
Марк начал подавать признаки жизни, а после последнего заявления вообще вышел из коматозного состояния:
– Ты хочешь сказать, что она – шлюха? – румянец сменился бледностью. На лбу выступила обильная испарина. Глаза заблестели недобрым огоньком, и кулаки сжались. Вид и правду был устрашающим.
– Упаси Боже! – Антон поднял руки, словно сдаваясь в плен. – Я не говорил этого.
– Тогда какого рожна ты тут нес всякую околесицу?
– Она не шлюха. Еще никого она не допустила до своего шикарного тела. Просто она забавляется и играет, получая от всех «рыцарей печально-влюбленного образа» внимания и подарки. Когда же это внимание становится утомительным, она просто меняет поклонника.
– Чушь! – отмахнулся Марк. Кажется, он потихоньку стал успокаиваться. Снял куртку, присел за стол и закурил. А в голосе проявились нотки гордости и вызова. – Между прочим, она пригласила меня к себе в гости.
– В субботу в шесть часов, – продолжил предложение Антон
Марк на этот раз удивился без слов, выронив сигарету. Антон же был доволен произведенным эффектом и решил укрепить свой успех:
– Суббота. Шесть часов. Комната сто двадцать три.
Марк молчал, ему не хватало слов.
– Ты будешь там не единственным. Поверь. Наберется человек пятнадцать. Будете всей коммуной пить чай, вести разговоры, играть в настольные игры. Этакий светский салон госпожи Майи. Каждый преподнесет ей приятный сувенирчик как знак влюбленности и заинтересованности. И каждый будет стараться быть самым остроумным украшением посиделок, чтобы именно ему выпала честь – удостоиться доброго взгляда этой Клеопатры конца XX века.
– Перестань! – резко осадил друга Марк. Вскочил, эмоционально прошелся по комнате. – Брось паясничать! Всем твоим словам – грош цена. Пустота! Вакуум!
– Не веришь? А зря! Лично я не попался в ее очаровательные сети. Потому как голова у меня крепкая и сердечко здоровое. Но не веришь мне, спроси у Андрея.
Они разом посмотрели на Андрея, который все это время лежал, отвернувшись к стенке, и смотрел в книгу. Именно смотрел, не перевернув ни разу ни одной странички. Но артистично не выдал того факта, что прислушивался к разговору соседей по комнате.
– Андрей, – позвал его Марк. В его голосе была мольба и надежда, что вот сейчас встанет Андрюха и развеет все слова.
– Не занимайтесь ерундой, – пробурчал под нос Андрей.
– Вот! – обрадовался Марк и вновь возбужденно заходил по комнате. – Вот!
Потом схватив куртку, он выскочил в коридор. А в комнате повисла тишина. Антон не понимал друга, который в неподходящий момент проявил преступное равнодушие. Терпение постепенно покидало его.
– Андрей, – начал, было, он свою очередную пламенную речь, но друг проявил решительность, вскочив с кровати в одно мгновение:
– Чего?
– Ты неправ. Почему бы тебе не сказать Маркизу всю правду? Почему?
– Не хочу.
– Не хочешь рассказывать? Хорошо! Но подтвердить мои слова ты мог? Просто сказать «да»! И все.
– Пусть мальчишка пройдет через это.
– И тебе не жалко его?
– Иногда разочарование в людях полезно. Он узнает и обратную сторону влюбленности. И снимет, наконец-то, свои розовые очки.
– А если он как Ванька бросит институт? Или еще хуже, как Вовка полезет в петлю? Ты об этом не подумал?
– Он крепкий. Выдержит.
– А если нет?
– Отстань от меня, – отмахнулся Андрей и добавил после паузы. – Мне никто не помог в свое время.
– И что? Что хорошего? Ты же переменился, кардинально. Уже два года прошло, а ты все еще под ее чарами. Ты перестал смеяться от души. Ты перестал радоваться листопаду, проливному дождику, солнечным бликам на стене. Ты уже не способен видеть в лужах отражение вечности.
– Я повзрослел, – грустно ответил Андрей и покинул комнату, почувствовав необходимость в одиночестве.
Антон остался один, но в отличие от друга это ему было в тягость. Он завалился на кровать и постарался погрузиться в волшебные объятья Гипноса. Но мысли мешали, терзали его. Марка было бесконечно жалко. Парень впервые влюбился, а ждет его такой удар. Выдержит ли? Вот в чем вопрос. Лишь бы не наделал глупости, а с него станет. Человек-то он ранимый. Да и Андрея теперь он начинал понимать. До сих пор не зажили раны. И этот разговор приносил лишь неприятные чувства. Майя для него так и осталась гением чистой красоты, не смотря ни на что. Что же такое любовь? Какую же безграничную власть она имеет над человеком. Делает из него то героя, то посмешище. И знает Андрей, что стерва она, но не может вытравить из организма яд этот. Два года мучений и терзаний! Караул!
А время хоть и медленно, но шло. Марк, понятное дело, сидит у Майи и слушает ее сладостный голосок. Андрюха, скорее всего, бродит по переулочкам и мается.
И он оказался прав в своих догадках. Только Андрей не бродил по улицам, а сидел в скверике, который располагался в ста метрах от общежития пединститута. Иногда бросал взгляды на здание, где в знакомых окнах мелькали тени. Он не чувствовал ни боли, ни уколов ревности, ни желания. В душе была пустота, неприятная, сосущая. И под ногами вырастала горка пепла и окурков. Память вернула его в двухгодичное прошлое, заставляя заново пережить те дни. Он увидел ее, и неожиданно почувствовал легкость во всем теле и дремлющие до сего времени таланты к пению романсов и стихосложению. Это была любовь. Любовь такая основательная и большая. Зрелая что ли, спелая. Которая, увы, так и осталась невостребованной, непонятой и непринятой. Она не выплеснулась. Она осталась на душе и сердце. И посему прокисла и прогоркла, оставляя лишь горечь и боль.
– Андрей, – неожиданно громко раздался рядом голос, и Марк присел рядом. – Ты что здесь делаешь?
Андрей постарался по лицу друга узнать о его душевном состоянии. Но было темно, а голос звучал спокойно и ровно.
– Ну как?
– Ничего страшного, – тот усмехнулся. – Там собрались такие экземпляры, которые, по моему личному мнению, имеют гораздо меньше шансов, чем у меня.
– Это твое мнение. У Майи свои критерии.
– О! Неужели и ты сейчас начнешь лапшу нарезать?
– Нет.
– Слава Богу!
– Врать тебе я не стану.
– Скажешь правду?
– Голую.
– Давай.
– Майя – не романтик, а прагматик. И сердце свое она не подарит, а продаст. Не перебивай! Замуж она выйдет только по расчету. И знаешь, я не осуждаю ее за это. Жизнь такая, диктует свои правила. Что раньше высмеивалось и всенародно осуждалось, теперь входит в норму, а где-то и просто в необходимость. Вот только Майя тщательно скрывает это и даже нарочито высмеивает. Одаривает надеждой всех подряд, потом потихоньку узнает о твоих родителях, материальном положении, оценивает твои подарки и знаки внимания. И если даже ты не подходишь, она не сразу дает отворот-поворот. Есть у нее привычка принародно унижать и втаптывать в грязь. – Андрей даже заскрипел зубами и вновь схватил сигарету, хотя от них уже подташнивало. – А кто твои родители?
– Крестьяне, – обреченно ответил Марк.
– Тогда тебе мой совет: не встречайся с ней больше, пока твои чувства не окрепли и не набрали силу. Потом будет поздно.
– А вдруг она влюбится. Ведь любовь не выбирает объект. У любви нет разума.
– Может быть. Хотя… – он затушил сигарету, выкуренную лишь на половину, – это не о Майе. Она слишком любит себя, чтобы позволить необузданным чувствам терзать себя.
Молчание затянулось. А тем временем наступила осенняя ночь, и стало прохладно. Андрей поднялся и вопросительно посмотрел на друга, но тот лишь покачал головой. И Андрей покачал головой и ушел. Марк остался в полном одиночестве. Морозец креп, проникая сквозь легкую куртку, вызывая озноб. Он бросил взгляд на окна, в которых продолжал гореть свет.
«Время X», – решительно приказал себе Марк, направляясь к общаге. Дверь открыла Майя. Она уже готовилась ко сну, была без косметики, и все равно выглядела при этом просто потрясающе. Но Марк, настроившись очень серьезно, не дал себе шанса свернуть с намеченного. Без лишних предисловий задал мучивший его вопрос:
– Мои родители – крестьяне. Бедные крестьяне. Это что-то значит для тебя?
Майя сильно побледнела, но уже через мгновение взяла себя в руки. Едва заметный румянец разбавил бледность лица.
– Что это?
– А если придет любовь? Большая, настоящая любовь, которая сводит с ума. А твой избранник окажется бедным. Что тогда?
Майя окончательно пришла в себя, постепенно перехватывая нить разговора в свои умелые руки:
– Любовь?! Это лишь красивое слово. Родители любят своих детей, дети отвечают взаимностью. И все, вот это и есть любовь. Все остальное – мишура и фальшь.
– Но я.
– А у тебя страсть. Похотливая страсть к обладанию женского тела. Гудбай, бэби. – И она захлопнула дверь. А он еще долго стоял под нею, тупо глядя на бирку с номером 123.
Вернувшись в свою общагу, он уловил в комнате терпкий запах алкоголя.
– Это Андрюха напился, – послышался из темноты комментарий Антона.
– И часто он так?
– А когда тоска нападает по…., – он не закончил предложение.
Марк и так все понял. Тем более Андрей в пьяном бреду то смеялся, то плакал, то шептал имя ее.