Посвящаю Андрею Соколу!
Александр ехал на работу после беспокойного сна ушедшей душной майской ночи. Успев повздорить этим утром со своим сыном, чувствовал себя неуютно. Никакого скандала или ругани, конечно, не было. Было внушение отцовское и убедительное. Правда, с несколько повышенным, как того требовала ситуация, тоном. Это было не первый раз, очевидно, и не последний. Поэтому Александр торопился в офис, надеясь загасить неприятный осадок, окунув себя в дело. Ему 26 лет, он преуспевающий деловой человек без дурных наклонностей и привычек. Не совсем ласковое детство воспитало в нём обострённое чувство ответственности, честности по отношению к себе и к окружающим. А умение трудиться во имя поставленной цели и безоговорочно её достигать помогло Александру создать империю спортивного мира одежды. Империю, успешно расширяющуюся за счёт продуманных, экономически целесообразных действий Александра и его компаньона. Без всякого намёка на подачки чиновничьему стаду, криминальных разборок и действий. Сейчас, направляясь на работу, он мысленно готовился к предстоящей деловой встрече с немецкими коллегами. Впервые вырисовывались перспективы международного сотрудничества. Высвечивался логический итог многолетних, порой до хрипоты и изнеможения, трудов двух юридических особ.
Припарковав машину, Александр направился к своему офису, который расположился внутри большого магазина спортивных товаров. Собственно офиса и не было. Был небольшой кабинет с компактно встроенной мебелью и оргтехникой, и большим окном, за которым открывался вид на набережную с причалами, где, шатаясь на волнах, белели разнообразные яхты. Этот заоконный вид дышал романтическим спокойствием и английской деловитостью. Именно поэтому местом встречи был определен небольшой, но уютный кабинет. При входе Александра встретила высокая брюнетка с взглядом вечного желания, исполняющая обязанности старшего менеджера. Она коротко доложила о готовности приёма гостей и неисправности одного светильника на витрине. Этот докладной ажур, как “Отче наш”, был обязательным атрибутом длинноногой брюнетки при очередном появлении Александра. А получив в ответ “Разберёмся!”, приступила к прямым своим обязанностям, определяемым рамками звания старшего менеджера. Она была чертовски хороша и недосягаема. Двенадцатью ударами прозвучали часы местной башни, красовавшейся между канатной дорогой и торчащим бельмом «пентхауза», выстроенного на фундаменте из замеса исторических этапов госпиталя, НКВД и державных управ…
В дверях кабинета появились два немецких гостя в сопровождении белокурой переводчицы. Адаптация гостей началась с традиционной улыбки на их лицах и приветствия на русском могучем. Через пару формальных вопросов, прозвучавших с обеих сторон, и приготовлений с раскрытием папок и шелестом деловых бумаг, началась переговорная круговерть. В разговоре с Александром, в основном, принимал участие более молодой немец. Другой, более старший по возрасту, внимательно наблюдал за диалогом, изредка делая пометки в своём блокноте. Его звали Эрих. У него на лице были заметные шрамы, оставшиеся, очевидно, после тяжёлой травмы нижней челюсти. Хирургическая пластика не смогла надежно скрыть эти явные уродства и закрепилась в Эрихе неким психологическим табу, оно и было причиной молчания на людях. Зато внешние природные данные: вьющиеся седые волосы, цвет глаз, осанка и проницательный ум, скрывали с лихвой лицевые недостатки.
Большую часть своей сознательной жизни он провёл в ГДР, воспитываясь одной матерью, работавшей в местном музее экскурсоводом. Эрих рос слабым, хилым мальчиком. Был частым посетителем поликлиник, поэтому его матери приходилось часто оставаться дома с сыном. В свободное от бытовых хлопот время она рассказывала Эриху много интересных, исторических легенд. Благодаря этому в мальчике созревала способность чувствовать прекрасное и чётко различать разницу между добром и злом. Потом были первые и короткие годы учёбы в университете на факультете философии, где он получал поток знаний, вместивших в себе: основы римского права с канонами спартаковского коммунизма, теологические умозаключения о рождении истоков религий и исторические вехи цивилизации, под сводами рождённого ими искусства.
Демократические основы, существующие в книжных источниках в странах, отдалённых от СССР, давали больше возможности для вольнодумия и способности бороться в листовках, самиздатах… Максимализм выливался в движения хиппи и за право уважать каждое высказанное мнение. В ГДР свобода считалась свободной на каждом перекрёстке, но под обязательным прицелом спецслужб. Книги от Аринарха и Гонория через Эразма Ротердамского и Швейцера давали повод думать о лучшем и о большей духовной свободе…
Под блики факела заокеанской бабы он влился в число инакомыслящих, вступив в “Союз свободных студентов”. И хотя главной целью этого общества не был посыл к свержению политического строя разнузданного социализма, но «Союз…» был под пристальным вниманием “штази”, которая отслеживала все шалости молодого поколения и умела находить моменты для выключения рождающегося света в мыслях «иноков». Наверное, единственным выходом для такой молодёжи в то время была мысль о побеге через бетонную ограду…, протянувшуюся подобно китайской стене, разделив два разных бытия рядовых немцев, не дающую покоя ни тем, ни другим и ставшую синонимом политической бестолковости социалистического беспредела.
В тот день состоялась очередная сходка молодых вольнодумцев в старом, заброшенном трехэтажном доме. Среди присутствующих был и Эрих со своей знакомой по университету, Гердой. Эта встреча, насыщенная смехом, шутками, в меру допустимыми крамольными высказываниями, заканчивалась чтением стихов. Неожиданно с улицы донеслось рупорное, жесткое повеление всем выйти из здания с поднятыми руками… А потом этот инфернальный страх и выстрел в окно из старого “Вальтера”. Бессмысленного, тупого выстрела в никуда…, сделанного из, бог весть, откуда появившегося у одного из студентов пистолета. Не сознавая кошмарного последствия содеянного, находясь под влиянием наступившего глубокого шока, Эрих схватил за руку свою однокурсницу и побежал с ней вверх по лестнице, интуитивно надеясь найти какой-то выход из создавшегося кошмара. Стремясь убежать, скрыться, но только бы не быть здесь и не стать участником этой вакханалии… Забившись в угол полутёмного помещения, вздрагивая от криков и топота, они стояли, прижавшись, друг к другу, мысленно взывая к спасению Всевышнего. Развязка наступила мгновенно с ярким хлопком, блеснувшим со стороны появившегося существа с чёрной маской на лице… Боли и стона не было, звуки и ощущения исчезли. Для Эриха наступала глубокая бездна тишины…
Он остался жить благодаря своевременной помощи врачей и воли случая. Пуля, летящая на поражение, расколола его нижнюю челюсть, пройдя на вылет, и рикошетом от металлической арматуры попала в висок Герде, не оставив ей шансов на жизнь. Потом на протяжении всей жизни, вспоминая прошедшее, он проваливался в чувство глубокой вины за то, что пригласил Герду в то событие… Пригласил в первый и последний раз, проклиная тот глупый первый выстрел, вызвавший бестолковую и кровавую реакцию полицейского спецназа… И всякий раз, будучи в Берлине, он находил время, чтобы принести цветы на её могилу. После чего заходил в близлежащую кирку и подолгу находился там, шепча слова прощения перед Распятием Христа. В этом Эрих черпал утешение и смысл для дальнейшей его жизни.
В Ялте наступал вечер. Он как бы давал некий старт для разношерстной и вспотевшей массе курортников на фланирование вдоль и поперёк гранитной набережной. Предоставляемые услуги развлечений для вышедших на гранит работают в такое время на износ и на взнос в «копилки» предприимчивых, больших вливаний “зелени”. «Тусуется» и молодняк, оторвавшийся вчера от школьной скамьи. Брызгая по сторонам своими феррамонами эротического паскудства, они взглядами, достойно Горгоны, ворошат длинноногий, с силиконовым наполнением, приехавший бомонд… Воцаряется трогательное единодушие между теми, кто платит и теми, кому платят. Обиженных нет и недовольных тоже!
Переговоры уже закончились, поставив точки над всеми интересуемыми двумя сторонами вопросами. Александр предложил гостям переместиться в ближайшее кафе, чтобы отметить предварительные договорённости по русскому обычаю. Со стороны гостей сопротивления не обнаружилось…
Такие посиделки иногда высвечивают в человеке некоторые грани его натуры, которые таятся в нём, скрываемые и оберегаемые им тайной, становясь при этом иногда достоянием для окружающих. И хорошо, если вдруг все узнают, что перед ними сидит не какой-нибудь Петя, а целый граф Йоркширской династии… всемогущий и всесильный. И от этого русского дурачества становится смешно до коликов и свободно как никогда… И ничего, что порой это заканчивается размазыванием слёз по насытившейся алкоголем и жиром «табачных» цыплят физии, лишь бы не мордой в оливье!..
Застольная встреча с немецкими гостями несла в себе совсем иной смысл. Возможность испить немного крымского вина, закусывая дольками нарезанного яблока, дала шанс раскрыться нашим собеседникам своими увлечениями, интересами и заботами.
В эту начавшуюся ночь, оставив машину на стоянке, Александр решил возвращаться домой пешком. Лёгкий ночной бриз моря с его запахами и бликами света реклам, преломлённого гладью воды, сильно манил остановиться и присесть. Присесть в уединённом месте, чтобы никто не мелькал перед тобой и не раздражал своей болтовнёй, чтобы была возможность мысленно отойти от всей дневной суеты, скинуть напряжение и погрузиться в звуки ночного прибоя и звёздного неба. Александр нашел такое место. Сев на лавку, расположенную на краю пирса, он смотрел на кромку береговой полосы отдалённого Гурзуфского прибрежья. В голове мелькали лица и звуки прошедшего разговора с его гостями. Он снова и снова возвращался к теме договора, мысленно оценивая ту или иную сторону самого договора и анализируя поэтапно дальнейшие шаги по подготовке и реализации самого проекта. Будучи человеком, умеющим очертить четкие границы между иллюзорным желаемым и жестким реальным, он прекрасно осознавал, какие преграды придется преодолевать, с каким скотским поведением демократических чинуш придётся повстречаться и ни где-нибудь, а здесь, в Украине. Что найдутся те многие, с обильной слюной до пупа, из числа родной бюрократии, которые будут карабкаться в сторону кармана начинаемого бизнеса, влезая в него с использованием “быдлячьего” хамства и законоДАТЕЛЬНОГО мыла… Что придётся работать с нарушением закона в рамках самого закона… Но это всё будет потом… Единственное утешение, возникшее неожиданно в его мыслях, это было то, что основная финансовая нагрузка всё-таки придётся на офис в Берлине, где Александру придётся работать большую часть времени, чем в Украине. Высокий бетонно-стеклянный Берлин, прорезанный многочисленными ухоженными палисадниками, скверами и трамвайными путями, с прямыми нитями шоссе и автострад и неизменной вещательной вышкой, ставшей некой эмблемой Германии прошлого века. Берлин, когда-то подаривший незабываемые дни счастья для Александра, а потом безжалостным выстрелом в спину выбросивший на просторы Крымских степей…, сейчас был таким далёким и одновременно желаемым и близким к посещению.
Подсознание моментально среагировало, выдавая кадры хроники тех лет его Берлинской жизни.
Молодой лейтенант, закончивший училище и последующую подготовку в стенах ГРУ, неожиданно получает распределение в Группу Войск, расквартированную в ГДР. Подобные распределения слыли особым престижем среди военного люда. И, как правило, были доступны при помощи высокого “блата” или генеральского отцовства. Попадали и гражданские, знакомые со сферой обслуживания. Такие направления как торговля, коммуналка, педагогика и просто «сторожовка» в Группе Войск были всегда забиты до предела и “сковыривались” очередной заменой с большим вытьём и скандалом. Поэтому общения между гражданами подобного состава носили оттенки шестеризма и социалистической бдительности. Лютовал закон зверей и самосохранения… любой ценой для удержания своего статуса и положения в заграничной командировке… Ещё не маячил плюрализм, не слышны были деревянные ложечные перестуки, с раздачей самостийности, для всех и сразу. Народ рождался, жил и умирал под знаменем идей давно умершего мудрого еврея. Ещё тлела эпоха новоземельного поцелуя и всеобщего пофигизма.
Первостепенная задача прибывшего офицера состояла в том, чтобы в кратчайшие сроки создать боевое подразделение спецназа. Спецназа как самостоятельной структуры при министерстве общественной охраны ГДР. Будучи хорошо обученным специалистом в области боевых искусств и знанием немецкого языка, Александр уже с первых дней пребывания в Германии берётся за дело. С утра до ночи он, просматривая многие личные дела полицейских, отбирает кандидатов для будущего подразделения. Привлекая психологов для тестирования своих подопечных, устраивая контрольные проверки по физической подготовке, он уже через две недели определяется с основным составом будущего контингента для обучения. Прошло полгода. Из общего числа претендентов, выбранных Александром на немецкий краповый берет, людей поубавилось. Немногие могли выдержать психологические и физические нагрузки. А через полгода состоялись первые показательные выступления в присутствии высоких представителей с обеих сторон. Получив очередное “одобрямс” и звёздочку, Александр мог с уверенностью сказать, что первый этап намеченного плана завершен. Пришло время знакомства с Берлином, потому как за эти полгода разрешения на выход в город он не получал. А желания вырваться за пределы военного городка и вкусить запах “умеренного запада”, без излишних страданий и эмоций, подогревалось в нём обыкновенным человеческим любопытством. Ему хотелось общения и новых романтических знакомств с юным поколением немок. Вполне объяснимое желание двадцатишестилетнего мужика. Но больше всего ему хотелось посетить Дрезденскую галерею, а следуя велению своего нового увлечения, погрузиться с аквалангами на дно Балтики. И если первое желание было реально выполнимым, то второе выглядело, мягко выражаясь, этаким “сном в летнюю ночь”…
Но тут его неожиданно вызвали в Москву для получения определённой служебной информации и приказа ускорить процесс обучения. Этот приказ не внес особой радости в настроение Александра, но “Дура лекс реплекс!”, как сказали бы в древней Фанагории.
Самолет рейсом “Москва – Берлин”, набрав высоту, лёг на курс заданного маршрута. Отстегнувшись от ремней и почувствовав свободу перемещения, разговорами и смехом оживились пассажиры. Александр достал приобретённую перед вылетом прессу и погрузился в её чтение. Спокойно вникнуть в суть чтения ему не дала сидящая рядом школьница. Она периодически вставала и исчезала впереди стоящих кресел, а потом неожиданно появляясь перед Александром, протискивалась на своё место, при этом не забывая произнести “данки шён”. Поняв, что чтения не получится, Александр решил действовать на опережение, намереваясь занять эту неукротимую егозу своими вопросами. И как казалось Александру, таким образом он сможет положить конец этой бесполезной беготни своего попутчика на период полета. Приняв выражение умудрённого Песталоцци, с приготовленной поучительной фразой и повернувшись к ней лицом, он встретился с взглядом её по-детски наивных и игривых больших голубых глаз. И весь нравоучительный запал Александра улетучился, оставив сплошной след недоумения на его лице. А через мгновение ситуация разрешилась неожиданным смехом с обеих сторон. Стало забавно и интересно… Порою бывает так, когда с настойчивым упорством мы пережевываем те или иные ситуации в жизни, строя логические лабиринты выхода из создавшихся моментов и вдруг разрешаемся неожиданным решением, возникшим в сознании мгновенно.
Весь оставшийся полет они провели в разговорном общении, узнавая всё больше и больше друг о друге. Аура взаимного интереса зрелого мужика и 15летней школьницы из Германии без намёка на безнравственную суть запылала утончённым романтизмом, ставшим спутником дальнейших их встреч и ожиданий. Впереди были ещё целых два года…
Прощание в аэропорту Берлина Александра и его новой знакомой прошло также неожиданно и быстро. Она дала ему свой домашний номер телефона с надеждой на продолжение встреч. А он, получив этот семизначный символ её надежды, произнёс пустые слова благодарности за соседство во время полёта и знакомство. Они расстались с чувством утраты недосказанных слов, которые светились добротой и неминуемым притяжением друг к другу. Герда сквозь пелену выступивших слёз, в объятиях неожиданно возникших чувств, рождённых в её душе, вмиг растерявшая цветоощущение всего, что окружало её, вяло отреагировала на встречу с родителями. “О! Минита симплекатос!” А он опечатанный с ног до головы секретными клятвенными обещаниями, взъерошенный от хлынувших на него вопросов, ехал в зелёном “газике” к месту своей службы. Стараясь ни о чем не думать, сжав внутри себя все свои эмоции, он пытался стереть в себе все, что произошло как будто бы случайно в течение трех часов ранее… Это было напрасно! Ибо в мире, и тем более в жизни, не существует случайностей, всё закономерно и логично. И само созвучие “СЛУЧАЙНОСТЬ” используется доброй половиной человечества для оправдания своей умственной нерасторопности и дремучего незнания законов БЫТИЯ, при этом забывая высказывания мудрейших из прошлых веков. Оставляя без внимания Цицероновский крик – “Если вы думаете, что в мире и в истории всё случайно, Вы просто, идиот!” Не лишне иногда вспоминать об этом!
Прошло два долгих месяца напряженной службы Александра. Замечаний у него не было, потому как умел ладить с начальством, не давая повода для нареканий со стороны командиров. Ему дали разрешение на выход в город без сопровождения, но с обязательным предварительным согласованием с вышестоящими по рангу “отцами”. Эти увольнения по выходным дням давали возможность на какие-то часы почувствовать себя в меру раскованным и свободным от служебных обязанностей. Он обрастал и новыми знакомствами среди немцев, порою удивляясь некоторым особенностям, присущим только самим немцам. Их вежливость с неподдельной тактичностью и с врождённым чувством порядка удивляла Александра. Человеку, знакомому с заборным трезвучием… и русским словоблудием, трудно плавать в европейской среде. Это уж точно! Но зато мы победители с космическим будущим и бесшабашно открытыми душами! Своим упорством и безрассудством, способные заткнуть за пояс любого тевтона. Заткнуть и напиться до свинячьего визга…, а потом, отдельно выдавленными из нутра фразами убеждать окружающих в своей трезвости… ОБИДНО!!! Обидно, но ПОПРАВИМО! Важно твёрдо уяснить китайскую истину “Сю дай Лау, Ку дай Лау!”. Так что шансы ещё есть! Подобные мысли иногда посещали Александра, но не получая должного логического развития, стирались решениями первостепенных обыденных задач и насущных проблем. Они наваливались как снежный ком и требовали их скоротечного разрешения. Времени на досуг катастрофически не хватало, а фонтанировать разнообразными мечтаниями с привкусом Андерсеновских грёз перед сном Александр себе не позволял. Он не был ни всесильным мачо, ни сказочным фантастом, и, уместившись где-то по середине, он оставался обычным ялтинским пацаном, умеющим давать адекватную “ответку” на жизненные удары, при этом не подставляя другую “христианскую щеку” под удары. Вернувшись служить после недельной командировки в Москву, он с утра до ночи пропадал на полигоне или в танковых классах, но больше всего в спортзалах. Сильно уставая, ощущая необъяснимую тяжесть в душе, возвращался в общежитие с одной мыслью – скорей бы в постель. А потом, приняв горизонтальное положение, ещё долго не мог уснуть. Нет, он не страдал приступами паранойи или безудержным угрызением совести от каких-либо ошибок. Его не мучили ни эротические кошмары, ни позывы к блуду. С заманчивым Эросом они сосуществовали в разных комнатах. Всё было гораздо проще и банальнее. Причины его переживаний крылись в самом Александре. Закрывшись скорлупой чувственного нигилизма, действуя по принципу Карнеги – “всё лишнее в сторону!” и перегнув через колено возможность любить, он чувствовал, что не может укротить в себе свои рождающиеся чувства. От того и сатанел глухим непониманием от своей беспомощности удержать эти знакомые и близкие, но присуще далеко не всякому способность любить и быть любимым. Как и каждый мужик, за спиной которого всегда просматривается хотя бы один раз опыт безответной любви или, хуже того, раннее похотливое знакомство с сексом, обычно с партнёршой, на порядок старше себя, Александр не был исключением. В 7 классе он был увлечен одноклассницей, с не по годам развитым бюстом. Она, исключительно ради интереса, искала приключений в компаниях старшеклассников, игнорируя знаки внимания Александра. К концу восьмого класса она получила логический результат своих приключений… и покинула школу, пополнив ряды торговок овощами. А он уехал учиться в мореходку. Вот так бывает! И это тоже опыт.
Календарь показывал конец недели, конец третьей недели после возвращения Александра из Москвы. В этот же день в квартире обычной немецкой семьи раздался телефонный звонок. Седой, слегка сгорбленный старик поднял трубку и, выполняя просьбу неизвестного, судя по голосу не старого человека, он подозвал свою внучку. Он не слышал всего разговора, потому как удалился на лоджию и с накатившимся как-то вдруг чувством умудрённой дедовской тревоги закурил свою трубку. Предчувствия чего-то плохого не было. Старик знал, что его единственная и любимая внучка обязательно поделится с ним своими секретами, ни с матерью или отцом, а именно с ним. Как обычно это было, и как будет сейчас. С глазами, полными счастливых слёз, она появилась неожиданно и тихо. Спрашивать о чём-либо это плачущее дитя было бесполезно, да и не нужно. Старый немец понял, в чём крылась причина её многодневных страданий, неожиданных эмоциональных всплесков и многочасовых уединений. В тот момент он осознал, что его внучка уже совсем не ребёнок, что детство её ушло как-то мгновенно и незаметно в совсем ещё недалёкое и близкое прошлое, скрывшись за вуаль первой чувственной любви. И если было всепрощенческое божественное слово небесного Нечто, сказанное немецкому люду, так оно непременно было явлено искоркой в нашем юном создании.
В те времена умели любить чисто и правдиво. Любить с цветами и в письмах, без пошлых изображений амуров на конвертах и обязательного наличия резинового изделия в кармане. Тогда были встречи, а не тусовочные случки… И слова признания несли сакральный смысл единения двух людей. На следующий день они встретились в одном из берлинских парков. Они гуляли по выпавшему первому снегу, освещаемому неоновым светом и отсвечивающему полупрозрачной белизной. Они разговаривали и, смеясь, шутили. И не было ни театральных поз для монологов со стоянием на коленках, ни слезливых стенаний от избытка чувств и искромётных признаний, они были как лучшие друзья, знакомые не один год, раскрепощены и желаемы друг для друга. А время, ограниченное рамками военного разрешения для Александра, неумолимо летело вперёд. Они расстались перед её подъездом. Расстались без поцелуев, скрепив рвущееся желание всё время быть рядом простым рукопожатием. Разлучились, чтобы потом встретиться вновь. У Александра продолжались его военные будни, а у неё учеба в школе и тренировки в секции гимнастики. Он конструировал серьёзное подразделение, а она тщательно готовилась к поступлению в университет. Они виделись не так часто, как желали бы, а встретившись, заполняли свой досуг посещениями выставок и концертов. Правда, было время и на посещение кафе, и были дни, когда погода позволяла просто гулять по улицам вечернего Берлина. Она наконец-то узнала, что Александр военный и отнюдь не рядовой. Узнала многое о его прежней нелёгкой жизни и многое о его родителях, оставшихся в Ялте. А он, успевши познакомиться с её родителями, никак не мог найти контакт с её дедом. Очевидно, боевое прошлое и трёхлетняя строительная повинность на благо социализма Советов сидели в старом человеке обидной занозой по отношению к славянам с Востока. И только любовь к внучке, а ещё большее уважение к её чувству любви, несколько сдерживали его негативные порывы, оставляя в нём желание незаметно пнуть… Но, Слава Богу, всё всегда ограничивалось молчаливыми кивками головы в знак приветствия или прощания и никаких слов, никакого диалога с Александром. Прошел день выпускного школьного бала, потом вступительные экзамены в университет. Она стала студенткой, и состоялась их встреча на той самой аллее парка, где полгода назад они встретились после первого телефонного звонка. Только здесь и сейчас Александр произнес слова признания в любви и подарил ей маленькое колечко с изумрудом. Тем самым сделав ей предложение никогда не разлучаться, став неделимым единым на всю жизнь. А она, прильнув к его груди, едва не потерявшая сознание от нахлынувшего счастья, впервые прошептала – “Любимый…” То, чего она жаждала всё это время, её мечта, окрашенная жгущими слезами ожиданий, сбылась…
Наступил день Рождества, самый главный праздник для большинства европейцев. Это время подарков и гаданий, время всепрощенческого добра и семейного общения, с тушеной птицей и шампанским на праздничном столе. Именно в этот день Александр с охапкой красных роз впервые появился на пороге их квартиры. В парадной военной форме советского офицера он произвел впечатление на её родителей, до некоторой степени предопределив ответ на обручение их дочери. В тот вечер был и назначен срок свадебного торжества – май месяц. К тому времени она, закончив учебу в университете, уйдёт на каникулы, а у Александра намечался очередной отпуск. Праздничный вечер удался. Теперь, вырвав очередное увольнение, Александр мог приходить к ним как будущий родственник и принимать участие в семейных досугах. Он врастал в новую семью, уважая законы и традиции самой семьи. А его командование, прознавшее об этом, пришло в ярость. Приглашения на “ковёр” для вразумительных бесед стали изнурительно частыми. Пружина нервов Александра растягивалась, угрожая порывом выплеснуться в непредсказуемый мордобой. Спасло приглашение начальника полицейского управления Берлина. Он пригласил на охоту одного из «лампасистых чинуш» из политуправления советского контингента. Тот с большим удовольствием откликнулся на приглашение. В те времена любимым увлечением “лампас” была охота либо рыбалка, а за неимением первых двух удовольствий, рекомендовалось утешаться баней с бабами и водкой, где порой решались важнейшие стратегические вопросы. После удачной охоты, в начале генеральской трапезы, зашел разговор о подразделении, созданном Александром. Во время разговора немец напомнил нашему военному балбесу о существовании Хельсинских соглашений, о правах человека, подписанных многочисленными странами, в том числе и Советами. А через два дня по всем подразделениям Советских войск пришла “указивка” о соблюдении “человеческих” прав для всего личного состава. На Александра начальство плюнуло и оставило в покое, сократив при этом количество и время его выходов в город. Это не помешало влюблённым встречаться, устраивать свидания перед КПП, и лишний раз задумываться над будущим. Мыслей и уж тем более каких-то планов на побег у Александра не было да и быть не могло, но возникали вопросы…
Берлинский апрель отметил своё начало распустившимся миндалём и улыбками женщин, приближая дату дня рождения Александра. Он обозначился субботой на календаре и ощущениями предстоящего подарка. Подарка, которого мы всегда ждем с нетерпением порой сильнее, чем саму дату дня рождения. И с наивным наслаждением давно улетевшего детства мы теряемся в догадках и предположениях о самом подарке. Наступил дождливый по прогнозу и на яву четверг. Всё было как обычно. Подъём с утренней пробежкой и казарменным завтраком, утренний развод и служба. Эта рутинная повседневность, разделившая Александра и её на целых три дня, не огорчила их, но и особой радости не принесла. Они умели ждать и терпеть.
Послеобеденный срочный вызов в штаб с приказом срочного выезда Александра с группой новоиспеченного спецназа на задержание террористов стал первым вызовом для самой группы и не первым, но последним для самого Александра. Потом был полуразрушенный дом, окружённый полицейскими нарядами и тучный капрал с мегафоном, и тот выстрел, разнесший в дребезги стекло полицейского “бобика”. Андрей получил приказ на штурм и дал отмашку своим подопечным, запретив открывать огонь на поражение. Но у одного из бойцов сдали нервы, и прозвучал ещё один выстрел… Всё закончилось быстро. Из дома стали выводить напуганных и ошалевших от страха молодых людей с поднятыми руками. Александр был в бешенстве от прозвучавшего второго выстрела и от безграничной тупости приказа задействовать, в данном случае, его спецназа. Можно было бы решить эту проблему простыми полицейскими и родителями самих детей. Из дома вынесли пострадавшего молодого человека с залитым кровью лицом, с развороченной челюстью, с кучерявыми и поседевшими волосами, потерявшего сознание, но остававшегося пока живым. Его погрузили в «скорую» и увезли. Пока Александр докладывал по рации итоги «содеянного», санитары из второй скорой помощи вынесли бездыханное тело девушки. Она лежала на носилках с широко открытыми зелеными глазами, устремлёнными уже неживым взглядом вверх, в небо. С бледным красивым лицом, с распустившейся цветной ленточкой, вплетённой в её шелковистые волосы, и с роковой отметиной в области виска. Её левая рука, застывшая на груди, сжимала край белой альпаковой шали. Доктор, склонившись над телом, констатировал смерть. А потом, усевшись в машину, стал заполнять какие-то документы. Санитары, подняв носилки, уже накрытые белой простынёй, понесли их к машине. От тряски правая рука погибшей скользнула с носилок и повисла в воздухе, обнажив открытую ладонь и пальцы, на одном из которых было небольшое колечко с яркой искоркой зелёного изумруда… Но Александр этого не видел, он ехал вместе с группой по направлению своей воинской части. Мысленно перебирая моменты случившегося, осуждая себя и коря за сопричастность к убийству девушки и за принесённые уродства кучерявому студенту, он искал первоистоки его неверных решений и приказов вышестоящих… Задавая многократное “почему?” Он знал, что назавтра будет совещание и завтра, после некоего штабного анализа, найдётся “стрелочник”, который будет ответствовать за сегодняшнее и “по полному… “. Он также знал, кто станет таким “крайним”… и какие оргвыводы можно ожидать. Хотелось быстрей скинуть с себя всю тяжесть навалившихся забот и проблем, чтобы к субботе освободиться и начать жизнь заново и ничего не вспоминать, представив себе, что всё произошло очень далеко и без его участия. Наступившая пятница резанула нестерпимой болью по судьбе Александра, забрала всё без остатка, что было хорошего в нём и вокруг него, вонзившись в него неприятной, жгучей болью воспоминания на долгие годы жизни. Он узнал имя погибшей. Имя было – Герда… Его любимая Герда исчезла, перестала существовать, равно как и существование российского спецназовского офицера, которому надлежало в течение 24-х часов убраться в Союз подальше от всяких политических резонансов и огласки случившегося. Печальнее всего было то, что ему не дали проститься… И накаченный наркотическими “успокоителями” домой улетал уже не офицер, а полуседой не состоявшийся счастливец, как некое отрешённое подобие человека. Летел мужик без чувств, без эмоций, с одним единственным и извечным вопросом, как жить и что делать дальше…
Из-за кромки едва различимого горизонта, где сходятся две природные ипостаси небо и море, зафосфоресцировал рассвет. Вокруг было тихо и свежо. Море, подобно темному покрывалу с едва различимой неровной поверхностью, лениво шелестело по гальке накатом. Набережная, распластавшись вдоль кромки побережья, неумытая и заспанная, была на редкость пустынна и безлюдна. Александр не заметил, как пролетела эта ночь. Тихая и несуетливая, ставшая неким фоновым экраном для его нелегких воспоминаний.
Александр достал из сумки блокнот и вырвал страничку, немного подумав, что-то написал на ней. А потом, запрятав её в блокнот, он поднялся со скамьи и направился домой. Он медленно шел к своему «убежищу», к своей “крепости”, где его любили, ждали и сильно нуждались в нём. Дом, где он был и останется навсегда главой его фамильной династии. По маленьким улочкам старой Ялты шел человек с глубокой отметиной опалённого воспоминания, шел, чтобы жить дальше и совершенствоваться на основании своих несовершенств…
А через несколько часов, в летящем самолёте, Эрих развернёт блокнотный листок, который передала ему перед вылетом переводчица. На этом листке будет написано “Я любил Герду”. Эрих поймёт всё… И ему станет легче от мысли, что, наконец-то, он нашел того, кому предназначался и кому он обязан передать, по просьбе её родителей, несостоявшийся подарок Герды… Это был маленький православный крестик, вырезанный из пластины янтаря и мастерски огранённый тонким серебреным окладом. Наконец, подарок приобретёт своего хозяина… Этот символический осколок памяти, как звук небесного прощения, вольется чувством покаяния в души двух человек, в той или иной мере сопричастных к последней дате, выгравированной на чёрном мраморе и соединённой с датой рождения небольшой чертой, за которой вместилась яркая и нелепо кратковременная жизнь Герды… В самолёте летел человек с глубоким выражением облегчения на изувеченном лице, с навернувшимися на глазах слезами и устремлённым взором за иллюминаторную небесную даль. Он тихо шептал лютеранскую молитву, обращаясь к богу словами благодарности и мольбой о прощении…
ЯЛТА, 1988г.