Студия телешоу “День Стервы” сияла в отблесках неоновых ламп, словно сцена из театра абсурда. Пол из черного лака отражал обилие света, делая декорации будто бы парящими. На подиуме возвышалось массивное кресло, выполненное в стиле барокко, с красной обивкой и золотыми завитками. На этом троне восседала она — мисс Вивьен Марлоу, королева сарказма и хозяйка этого безжалостного телевизионного шоу. Вивьен выглядела так, словно сошла с экрана старого голливудского фильма: высокие скулы, алые губы, черно-белый костюм с высоким воротником, напоминающий шкуру далматинца, и сигарета в длинном мундштуке. Ее манера держаться была великолепной, словно ей принадлежал не только этот зал, но и весь мир.
Зал был заполнен зрителями, которые ждали сегодняшнего шоу с нетерпением. Их лица — пустые маски, улыбающиеся и застывшие в гримасе одновременно, являли собой нечто одно целое. В самом центре внимания находилась сцена, разделенная тонкой линией света. Когда первый гонг прогремел, объявляя начало шоу, тишина в студии превратилась в напряженное ожидание. Вивьен, словно кошка, играющая с мышью, окинула Эдварда долгим оценивающим взглядом, в котором не было ничего, кроме насмешки. Она неспешно поднялась с трона и сделала пару шагов к нему, её каблуки гулко стучали по лакированному полу. Она обратилась к зрителям, как будто Эдварда вообще не существовало:
“Посмотрите на него. Эдвард Райли, обыкновенный офисный работник, примерный семьянин, человек, который мечтает… А, о чем вы мечтаете, мистер Райли? О домике у озера? Собаке у ваших ног? Или, может, чтобы ваши коллеги наконец-то начали вас замечать?”
Эдвард поднял глаза, его лицо слегка побледнело, но он не произнес ни слова.
“Вы молчите, как и миллионы таких же, как вы. Знаете, в чем ваша главная проблема, Эдвард? Вы не умеете говорить. Вы не умеете заявлять о себе. Ваше молчание — это ваш щит, но что за ним? Пустота”.
Она отошла в сторону, будто разглядывая его издалека, как скульптор осматривает незавершенное творение.
“Удивительно, что вы вообще осмелились прийти сюда. Неужели вы думали, что сможете остаться невредимым? Или вы настолько наивны, что верите в собственную неуязвимость?”
Эдвард глубоко вдохнул и, стараясь не сорваться, произнес:
“Я здесь, потому что хочу доказать себе, что могу справиться”.
“Справиться? — Вивьен рассмеялась, её голос был похож на звон разбивающегося стекла. — Милый мой, это слово подходит для детских задачек, а не для настоящей жизни. Справляться нужно с гипотекой, с просроченным кредитом, с нытьем жены, которая забыла, как вы выглядите без телефона в руках. Скажите, как долго вы еще собираетесь делать вид, что с этим справляетесь?”
Толпа засмеялась, а кто-то выкрикнул из зала: “Давай, Вивьен, добивай его!” Эдвард посмотрел в зал, его взгляд задержался на женщине в первом ряду, которая с явным удовольствием жевала жвачку, не отрывая глаз от сцены. Она хихикнула и подмигнула ему, словно знала, что он уже проиграл.
“Итак, — продолжила Вивьен, вернувшись к своему креслу. Она взяла в руки хрустальный бокал, полный какой-то ярко-красной жидкости, и сделала небольшой глоток. — Давайте начнем с простого. Как вы себя чувствуете? Дрожат ли ваши колени? Потные ли у вас ладони? Или, быть может, сердце колотится, как у кролика, запертого в клетке?”
“Я чувствую себя нормально”, — сухо ответил он, стараясь не проявлять эмоций.
“Нормально? — она вновь рассмеялась. — Это слово так же уныло, как и вся ваша жизнь. Расскажите нам, мистер Райли, когда вы в последний раз испытывали настоящее счастье? Ах, нет-нет, не рассказывайте. Я же забыла, счастье теперь — это зарплата раз в месяц и выходные, которые вы проводите в торговом центре, пытаясь выбрать между двумя одинаковыми рубашками”.
Её речь сопровождалась жестикуляцией, она то и дело обращалась к зрителям, словно приглашая их стать свидетелями публичного унижения. Эдвард снова промолчал. Ему казалось, что комната становится теснее, а воздух — тяжелее.
“О, молчите? Тогда я вам помогу, — её голос сменился на более мягкий, почти дружелюбный, но в нем по-прежнему чувствовалась опасность. — Вы же наверняка выросли в семье, где вам внушали, что нужно быть хорошим, пай-мальчиком. Правильным. Умным. Послушным… И вот вы стали. Поздравляю. Но скажите, хотя бы раз в жизни вы чувствовали себя настоящим мужчиной? Или вы всегда были просто удобным?”
Эдвард зацепился взглядом за свет на потолке, стараясь не смотреть на неё. “Ну же, Эдвард, неужели я задаю слишком сложные вопросы? Или вы боитесь, что ваш ответ разрушит ту картину мира, которую вы так тщательно выстраивали?”
“Я пришел сюда не для того, чтобы слушать ваши диагнозы,” — неожиданно резко произнес он. Толпа охнула. Вивьен подняла брови и, сделав паузу, улыбнулась.
“Ох, как интересно. Вы осмелились возразить. Это начало, Эдвард. Может быть, вы даже дотянете до второго раунда. Но я уверена: в глубине души вы знаете, что не продержитесь”.
Однако гонг раздался, ознаменовав конец первого раунда. Зал разразился аплодисментами, но Эдвард не услышал их. Он смотрел в пустоту, пытаясь удержаться на краю пропасти, которая разверзлась у него внутри. Когда второй гонг прозвучал, Вивьен вновь заняла свое место, но теперь в её глазах заиграла не просто насмешка, а едва скрываемое удовольствие, как у хищника, который наслаждается своей добычей. Словно сама атмосфера шоу поглотила её, словно она и шоу – одно и то же.
“Мистер Райли, — начала она, ее голос был теперь низким, словно приглушённым вуалью, но в нем звучала резкая угроза. — Вижу, вы всё ещё здесь. Молодец, вы не сбежали. Пока. Но знаете, что самое интересное? Страх, который вы прячете за своим молчанием, страх, который пожирает вас изнутри. И я, Вивьен Марлоу, здесь, чтобы разглядеть его. Чтобы вытащить его на свет, чтобы обнажить вас”.
Толпа снова загудела, и Вивьен, как и ожидалось, не оставила паузы. Она шагнула к Эдварду, его взгляд блуждал по студии, но он не мог найти точки опоры. Он словно утопал в том, что он сам себе создал.
“Вы же не хотите, чтобы все узнали правду? Или хотите? — продолжала она, стоя прямо перед ним, не давая ему уйти взглядом. — Что за жизнь у вас, Эдвард? Два выходных в месяц, когда вы наконец-то получаете возможность не думать о работе? Куда вы прячете свою душу, а? На даче? В салоне автомобиля? В этом дешёвом кофе, что вы пьете, чтобы забыться?”
Она сделала паузу, наслаждаясь его замешательством. Эдвард ощущал, как её слова словно проникают под его кожу, стирают границы между реальностью и выдумкой, заставляя его казаться маленьким и бессильным. Он хотел возразить, но не мог.
“Вопрос не в том, где вы прячетесь, Эдвард, — продолжала Вивьен. — Вопрос в том, почему вы думаете, что если никто не видит, этого не существует. Молчание — это оружие, но оно уже не работает. Уже давно”. Она отступила, позволяя ему немного отдышаться. Он заметил, как её движения становятся все более плавными, как её глаза играют в темных оттенках, проникая внутрь его души, как будто она ловит каждую его реакцию.
“Видите ли, моя задача здесь не просто вытащить из вас эмоции. Моя задача — заставить вас осознать, насколько вы сами себе враг. — Она вновь села на своё кресло, которое располагалось на подиуме, не сводя с него взгляда. — Ведь вы ведь помните, как в детстве вас учили о “правильной жизни”, не так ли? Быть хорошим. Быть послушным. Быть паинькой. Не спорить. А как вы себя чувствуете, Эдвард, сейчас? Когда вы приходите домой и думаете о том, что ни о чём не мечтали, что вы просто живете в соответствии с чужими ожиданиями и стандартами?”
Он молчал, но его руки уже начинали дрожать. С каждым словом Вивьен его мир становился все более пустым, словно он был лишен основы, на которой его жизнь стояла. Вивьен заметила это и, словно услышав его молчаливое признание, улыбнулась:
“Вы не можете скрыться, Эдвард. Я вижу, как ваши руки начинают дрожать. Я вижу, как вы начинаете терять контроль. Этот страх… он не в вас. Он вокруг вас. Он окружает вас. Он повсюду”.
Эдвард попытался собраться, выпрямился и попытался выдавить из себя слова: “Я… не боюсь…”
“Не боитесь? — Вивьен наклонила голову, как кошка, которая только что поймала свою добычу. — Знаете, я понимаю вас. Я понимаю, что вы не хотите бояться. Но знаете, что самое печальное? Ваш страх поглотил вас. Он сделал вас рабом”.
Эдвард выглядел сбитым с толку. Он даже немного улыбнулся, но это была усмешка, полная боли и разочарования. Вивьен снова встала, шагнула ближе, чтобы почувствовать, как его тело напрягается, как он пытается держаться.
“Вы знаете, Эдвард, — её голос стал почти нежным, но тон был пронизан жестокостью и цинизмом. — Что бы вы ни думали, вы всё равно проиграете. Вы проиграете, потому что не понимаете, что на самом деле важно. А важны не успехи, не деньги, не работа, не престиж. Важна правда. Суровая правда, которую вы прячете от всех, включая себя самого”.
Толпа замерла. В студии было слышно только её слова и глухие шаги Вивьен, которая теперь подходила к нему так близко, что его сердце билось в такт с её шагами.
“Я… не понимаю, о чём вы говорите,” — Эдвард наконец проговорил, но его голос дрожал. Он пытался говорить уверенно, но слова отказывались звучать. “Вот и хорошо, — Вивьен снова улыбнулась, и её взгляд стал почти добрым, заботливым, но в этом взгляде все-таки угадывалось отсутствие сострадания. — Ваша задача — просто быть. Просто быть на этом кресле. Пока я пытаюсь вас разрушить. Изнутри. Пока вы будете сидеть и молчать. — Она вернулась к своему креслу, и на мгновение показалось, что шоу закончилось. — Вы все такие же, как и он, зрители, — обратилась она к залу. — Вы все молчите. Вы смотрите на этот экран и считаете, что ничего не происходит. Но поверьте, все, что вы видите, происходит прямо перед вами. И если вы не хотите этого признать — вы также становитесь частью этого грандиозного, а, может быть, жалкого спектакля”.
Гонг прозвучал снова. Эдвард не знал, как долго он продержится. Он не знал, почему пришел сюда, не знал, зачем он это переживает. Но в какой-то момент его сознание начало плавно растворяться, и он начал понимать: его собственный страх не был вызван ни Вивьен, ни её шоу. Он был частью него самого. Звук второго гонга прокатился по студии, и напряжение в воздухе стало таким, что его можно было бы резать ножом. Эдвард еще не успел осознать, что его ожидание, хотя и мучительное, предтеча нового. Вивьен, как будто почувствовав этот момент, пришла в движение — её шаги стали более решительными, а улыбка всё более холодной, отчужденной от человеческих эмоций. В ее глазах не было ничего, кроме властности, а все вокруг казалось частью её задуманной игры.
«Ну что, Эдвард, — её голос наполнял всю студию. — Неужели вы все еще надеетесь, что сможете скрыться? Думаете, что ваше молчание — это лучшая защита?» — её слова были как иглы, проникающие в его уязвимую кожу.
Эдвард ощутил, как тело сжимается, пытаясь удержаться на грани рассудка. Он почувствовал, как руки его сжались в кулаки, но мышцы под кожей были как будто парализованы. Он смотрел на неё, но она уже не была той Вивьен, которую он знал. Эта женщина была не человеком. Она была самой тенью страха, которая вылезала из всех его потаённых уголков. Вивьен подходила к нему, не спеша, наслаждаясь каждым моментом его страха, как охотник, который видит свою добычу в шаге от гибели. Она стояла перед ним, и её взгляд был настолько острым, что он едва мог сдержаться, чтобы не отшатнуться.
«Так что же у вас внутри, Эдвард? — спросила она, и её слова были как удар плетью. — Что вы скрываете? Или вы просто красивое пустое место, обертка, которая представляет собой идеальный фасад для этой мерзкой, жаждущей потребления машины?»
Она улыбнулась, и эта улыбка не была весёлой или ироничной. Это была улыбка зверя, который обнюхивает свою жертву, готовясь к финальному рывку. Эдвард почувствовал, как его руки начали покрываться холодным потом, а сердце в груди бешено колотилось. Он бы хотел ответить, попытаться найти слова, но всё, что он чувствовал, это пустоту, которая была внутри него. Пустота, или лучше сказать, яма, которую он сам себе вырыл. «Так почему же вы здесь, Эдвард? — её голос был почти шепотом, но в нем было столько власти, что этот шепот становился почти физическим. Он ощущал его на своей коже, в глубине своей души. — Что вас сюда привело? Деньги? Слава? Или, может, вы надеетесь, что я дам вам шанс вырваться из своей клеточки? Бедный, бедный кролик. Вы хотите быть героем дня, да? — её глаза блеснули. — Но знаете, что я вам скажу, Эдвард? Вы не герой. И даже не дня. Вы не в состоянии даже защитить себя самого».
В этот момент студия как будто замолчала. Вивьен была как стихия — неистовая и неудержимая. Она обошла вокруг него, как будто собираясь атаковать с неожиданной стороны.
«Каждый раз, когда вы смотрите в зеркало, Эдвард, вы не видите человека. Вы видите фасад. Вы видите человека, который сдался системе. Сдался этому миру, который требует, чтобы ты был успешным, красивым, умным и счастливым. Но вы пусты, Эдвард. В вашем сердце — зияющая пустота. И вы пытаетесь её заполнить. Чем? Не знаете чем? — она сделала паузу, и её слова звучали, как выстрел. — Сюда заходят такие, как вы. Пустые, выжженные, но верящие, что успех — это всё. А на самом деле вы просто ходячий продукт, который сдался, не сделав ни шагу. Вы стали частью этого шоу. Вы стали частью игры, в которой никто и никогда не выигрывает, Эдвард. Никто и никогда».
Вивьен снова сделала шаг к нему, её губы теперь были растянуты в почти зловещей улыбке, и её слова звучали, как акустическое оружие, поглощающее его рассудок.
«Вы ведь не хотите видеть, что ваша жизнь — это всего лишь шоу. Что все эти разговоры о «хорошем человеке» — ложь. Вы обманываете себя, как и все вокруг. Вы думаете, что можете выстоять, что вы особенный. Но я знаю, что нет. Вы не выстоите. И вы не особенный. Вы тут не герой дня. Вы тут — просто пешка».
Эдвард сжал зубы, его тело сотрясалось от напряжения. Он боролся с этим чувством, но его раздумья, его попытки осознать, что происходит, растворялись под натиском её слов. Он пытался найти точку опоры, но её взгляды, её слова превращались в сеть, которая постепенно сжимала его. «Что, не можете ответить? Хотите молчать? — она наклонилась чуть ближе, её лицо было прямо перед ним, а взгляд такой холодный, что от него можно было бы замерзнуть. — Неужели вы думаете, что я позволю вам скрыться? Не в этой игре, не в моем шоу. Здесь нет места для слабых. Здесь победят только те, кто может и способен распознать свою пустоту и победить её. А вот вы, Эдвард – полная противоположность, мы все видим, как вы проигрываете… как вы проигрываете самому себе».
Эдвард стиснул кулаки так сильно, до боли, но его тело не могло найти ни малейшей опоры.
Вивьен продолжала, и её голос становился всё более настойчивым, едким, как укусы змеи. «Думаете, деньги спасут вас? — её голос теперь звучал с таким острием, что казалось, она не просто разговаривает, а вонзает лезвие прямо в его душу. — Это просто ещё одна попытка скрыться. Купите себе новый костюм, новую машину, новый дом, но это всё так же пусто, как и вы сами. Вам не помогут ваши успехи, ваши деньги. Только правда может вас спасти. Но вы её не хотите принять, не так ли? Вы слишком уязвимы для правды»
Она встала прямо перед ним, её глаза сверлили его. Эдвард почувствовал, как его тело начинает сжиматься, делая его все меньше и меньше.
«Не сдавайтесь, Эдвард, — продолжила Вивьен. — Просто признайте, что вы так же пусты, как и все вокруг. Вы думали, что сможете выстоять, что вы особенный, но вы не в силах выдержать эту пустоту, не так ли?»
Толпа молчала, наслаждаясь этим спектаклем. Вивьен почувствовала свою власть, и она была неудержима. Она знала, что мужчина перед ней уже проиграл, что его внутренний мир разрушался под её словами, что его собственная иллюзия о себе была уничтожена.
«Что вы скажете, Эдвард?» — она сделала шаг назад и посмотрела на него, как на ещё один объект, который вот-вот сломается.
Эдвард наконец попытался открыть рот, но все, что он мог сделать, это выдохнуть: «Я…» Глаза Вивьен оставались направленными на Эдварда. Он не знал, что делать. Его разум был переполнен хаосом, а тело дрожало, как бы в поисках спасения, которое не могло найти выход. Его взгляд метался по студии, по лицам зрителей, по пустым огромным экранам, которые отражали его же отражение — измученное, потерянное, уязвимое. Он был в ловушке, но теперь, когда его внутренний мир был разворочен до основания, он не мог больше сидеть, не мог смотреть в её лицо. Как будто, наконец, он осознал всю глубину своей слабости, всю ничтожность существования, в которое он так отчаянно верил. Взгляд Вивьен словно тянул его обратно, но он с трудом встал и, не выдержав её холодного осуждения, не произнеся ни слова, рванул в сторону выхода. Его ноги едва послушались, когда он пробежал мимо зрителей, стремясь выбраться из этого кошмарного спектакля. Его шаги были несогласованными, слабыми, он почти споткнулся, но все-таки добрался до дверей. Он выскочил из студии, как из живого ада, и только когда шагнул на улицу, почувствовал, как холодный воздух коснулся его лица. Но даже он не мог охладить пламя стыда, которое расползалось по его телу, как впрыснутый в вену яд.
Аплодисменты в студии начались сразу, как только дверь закрылась за ним. Это был тот странный, механический звук, который ничего не значил для большинства людей. Толпа радовалась очередной победе на шоу, но никто не замечал того, что именно произошло. Для них Эдвард был всего лишь частью игры, пустым персонажем, который не смог справиться с тем, что ему было приготовлено. Вивьен осталась стоять в центре сцены, её губы растянулись в довольной улыбке. Она стояла, как победительница, и ее взгляд не ослабевал. Она повернулась к камерам, к зрителям, и её голос стал тем более ледяным и властным.
«Ну что ж, дорогие мои зрители, — её голос был полон насыщенного ироничного удовлетворения. — Мы с вами видели, как герой дня сорвался с крючка. Так же, как и все те, кто верит в свои собственные иллюзии. У каждого есть своя личная история, своё представление о том, чего он стоит. Но когда наступает момент истины, как видите, оказывается, что большинство из нас не способны выдержать… реальность».
Вивьен обвела взглядом зрителей, её лицо было таким же холодным и жестким, как утренний иней.
«Мы так много говорим о мужестве, о силе, о стойкости. Мы восхищаемся теми, кто преодолевает все трудности. Но в чём заключается настоящая сила? — её глаза сверлили зрителей, будто проникая в самые глубины их сердец. — Сила не в том, чтобы пережить. Сила в том, чтобы увидеть себя без иллюзий, признать свою пустоту, ранимость и, несмотря на это, не сломаться… Сила в том, чтобы не бежать, не прятаться за яркими фасадами и персонами. Но как же много людей боятся этого взгляда. Как много из нас боятся признать, что они такие же пустые, как и этот мир, в который они так яростно верят. — Она сделала паузу, а её улыбка становилась всё более безжалостной. — И вот вам ответ, мои дорогие любимые зрители, — продолжила она, её голос становился всё более проникновенным, как если бы она пыталась осознать, а может быть и подсознательно осудить своих зрителей. — Мы все с вами — часть этого великого проекта. Мы все — такие же, как Эдвард. Мы все — куклы, которых держат натянутыми на ниточках. Мы все — кусочки пустоты, которые пытаются заполучить хотя бы немного жизни в этом диком, неукротимом океане потребностей и желаний. Но мы не можем этого получить… Мы не можем просто так взять и стать героями дня. Мы не можем, потому что не знаем, кем мы на самом деле являемся». Её слова отразились эхом в студии. Зрители стояли в зале, их аплодисменты постепенно стихли, но они не понимали, что Вивьен сказала им именно то, чего они боялись. Она сказала им правду. И они аплодировали, потому что не осознавали, насколько сильно ими манипулируют, насколько сильно они поддаются этому театру абсурда. Вивьен шагнула к камере, её лицо стало ещё более отчетливым.
«Так что, друзья мои, наслаждайтесь шоу. Потому что не важно, кто выйдет отсюда героем. Важно только то, кто в итоге заплатит за это шоу — вы или я. И я уже знаю, кто выйдет победителем. Увидимся на следующем выпуске “День стервы”. Ведь всё это — не более чем игра».
Она замолчала, и студия погрузилась в тишину, которая ощущалась как громовая туча, нависающая над всем этим миром. А в этот момент, за дверью студии, Эдвард продолжал бежать в темноту.