Меж зыбкой гранью: жизнью – небылью,
Где мысль зыбка, как тень от лампы в зале, —
Я брёл, ведомый веком неразгаданным,
Среди вещей, и плоти, и морали.
Вокруг — не формы, а намёки, знАменья,
Где свет пьянит, как хмель в бокале вечности,
Где “Я” — лишь миф во сне космической беспечности,
Где равнозначны боль и счастье, разное.
И шёл я, спотыкаясь о догадливость,
Как тот слепец, влюблённый в бесконечное.
Слова запомня, я придал им значимость,
Но суть не есть название быстротечного…
Не время на часах, – но время данное,
И дань – пирующим, неназванным властителям;
Безмолвный Янус, он двулик, он важное
Раскрыл в начале книги
Посетителям.
Скажи мне, друг,
Философ бытия и времени, –
Узнал о чем? Чего не знали древние…
Где сила: в теле или в темени?
Задумчив я, глядя в горах на дерево.
Вон он, – он смерть познал…
И даже в беспричинности;
Но раньше пел он оды справедливости.
Старуха вяжет шелк из судеб многочисленных…
Мне близок тот протест, –
Он ярким образом
всплывает со слезами, голосом:
“Мы, правда, умираем, правда ли?”
То первое открытие рожденного.
Как остального путь, – грамматика обычного:
Вести себя, где в мире узнаваемо
Буквально “все”…
Добро – добро, а зло,
Лишь исключительно,
Пусть даже “все” не явно и изменчиво….
Здесь, на земле, есть хаос,
Не разборчивость…
Здесь власть теней под облаком раскинутых.
Здесь нет прямых путей, –
Кривые линии…
И в этой бездне — страх.
Дыхание гибели…
Но между тем, я счастлив взАперти,
И в этом Замысле,
Наследующем от родителя,
Я узнаю возможность для Создателя
Творить и жить, страдать, любить
Через сердца людей,
Земного жителя.