Марк Абель. Стихи

От / / Оставьте комментарий

 

 

ОТ МРАКА К СВЕТУ

Посвящается Фредерику Дугласу

Да, рабство грех. И на земле так было,
Что к власти шли любой ценой.
И многих, многих это зло смутило,
Но единицы лишь боролись со судьбой.

Невольный труд и боль утраты близких,
И крики друга под кнутом в ночи…
Выдерживал ты брань от самых низких…
Побои, избиения, – и врачи

К тебе не проходили в миг заката.
И, раненый, ты не искал совет.
Тогда не знал ты библии, но ада
Коснулась жизнь твоя; она же несла свет.

Ты мог трудиться, как не могут волы.
С утра до сумерек, тело подчинив.
Насмешки, прозвища… Ты был немногословный:
Работал и терпел, молчание затаив.

И матери не знал…как многие из братьев.
Не знал ее лица, но все же, чей-то сын!
Ты представлял ее в красивом летнем платье,
И как малютка – ты смотрел на жизнь сквозь сны.

Да, Фредерик. Ты жил сред нравов строгих.
И также злость, как многие, копил…
Но понял ты, что ум – удел немногих,
Невежество в себе искоренил.

И наблюдал все, боль превозмогая;
И мыслил, не теряя нить надежд.
Терял сознание, муки постигая,
Но продолжая жить среди невежд.

Настал момент – и не стерпел ты пытки.
Ударившему – достойный дан ответ.
Потом бежал. И с первой же попытки
Настигнуть не смогли хозяева в рассвет.

Учился много. Ум лишь просвещенный
Способен увлекать, свободою маним.
Ты ночью был, но, светом превращенный,
Ты солнцем стал, чтоб показать другим.

 

 

***

Рожденная для связи с Божеством,

Увидевшая образы Господни,

Увлекшая людей с собой сотни,

Ты – дева Орлеана! Ты – с Христом!

 

Воинственность – небесная отрада.

Свободу Франции! – тот день еще далек.

Обрывист путь, тернист: среди руин пролег,

Зовешь с собой, ведь за тобой – правда.

 

На бастионах – бой, и кровь, и дым смешались,

И возгласы, бушует боль, огонь.

Как стойки те, что рядом с тобой дрались!

Но разве знал, кого несет твой конь?

 

За брата милого – ты жизнь свою подаришь,

За угнетённого – заступишься навек.

Воительница Жанна – оберег,

Ты Францию торжественно восславишь!

 

Победа за победой, – день за днем,

Враги бегут под флагами твоими.

Соратники несут под гимнами святыми, –

Бесстрашие, верность, что не с королём…

 

Жанетта, светлая под мирными лучами,

А если снять доспех и меч оставить свой?

И косы выпустить широкой волной?

И дать любовь за чьими-то глазами?

 

Ты будешь жить? Герои в мире есть,

А утеснение – миг, тиранов время косит.

Но призванный, – он цель свою не бросит,

Он на земле для этого, – он здесь.

 

Венец лазурный,

Небесная царица,

Он на тебе пылает.

И ладонь,

Как прежде, вдаль направлена, –

Ты – львица! Ты – дева Орлеана!

Бог с тобой!

 

 

***

Сбудется кроткий миг:

Песней нальется душа.

Ты оторвешься от книг,

Мудрою мыслью дыша,

 

Встретишь сияние солнц.

С юга повеет теплом.

Отсвет незримых кольц

В твой просочится дом.

 

Будешь ты с ветром петь!

Сможешь весь мир обнять!

Небо, земную твердь –

Все покорит твой взгляд.

 

Снова ты станешь юн –

Утренний ранний снег, –

Словно прохладный июнь

Или прохлада рек…

 

Чистый и нежный слог

С вечностью обручен.

Пылкий живой цветок

Сорван и вознесен.

 

 

***

Вся наша жизнь – незваный маскарад,

Под утро сон, являющийся снова.

Есть путь вперед, но нет пути назад,

И ты идешь: земля – твоя основа.

 

Ты будешь выбирать малейшее из зол

И ошибёшься, выйдя на дорогу.

Бредет тропой груженный ношей вол,

Так и тебе – поход подъёмный к Богу.

 

И ты дойдешь, поскольку суждено

Объять весь путь с рождения до могилы.

Зачато таинство – кружит веретено,

Но полон ты земной обузы силы.

 

 

***

Я иду веселый и радужный,

Предо мною расходится свет.

Сердце радуется – не плачет,

У меня есть тайна, и есть секрет.

 

Я пройду до края земли негаданно,

Вроде, топтался на месте, а тут предел.

Все самое хорошее я сохранил в памяти…

Ты прости, я сказать многое не успел.

 

Лучезарный вид я приобрел с удачей.

Я играл с Фортуной и стал храним.

Но я буду идти, пока не устану:

Буду упрямиться, даже когда любим.

 

Я дойду до места, где океаны сливаются,

Бьются о камень до самых вершин,

Где замру на утесе одиноким странником,

Тенью живою среди бездонных долин.

 

Я посмотрю в воду, и мне станет холодно,

Вспомнится мне данный вселенной дар.

Он, как проклятье, пророчит и призывает,

Рождает бессмертный глубокий жар.

 

 

РЕЧЬ

 

Он пожелал уйти, и он ушел,

Но перед тем создал немало писем,

Стихов, поэм, – он был от них зависим,

Прибежище другое он нашел.

 

Я знал его как человека слов,

Не брошенных на ветер врассыпную,

Глядящего в пространственность земную,

Бредущего средь гаммы голосов.

 

Он вдалеке. Уже не видно плахи,

Его врагов и судей в сердце мрака;

Отмерил шаг в пристанище барака

Живым творцом, пока не стал он прахом, –

Недосягаем он. Теперь возлег на ложе

И недвижим. Но живы строки, строки слышат!

По-прежнему горят, любовно дышат,

Узнают их потомки много позже.

 

Один из нас! Его мы не забудем,

И громкость речи, взгляд, его утрату.

Вся жизнь поэта клонится к закату,

Чтобы восстать среди студеных будней…

____________________

Покойся, брат! Ты обессмертил душу!

И подвиг твой, и труд – наследие жизни.

Ты жил чужим, но только самым ближним,

Ты рвался ввысь, но изнутри наружу,

И схвачен был, но временем не сломлен.

Поднялся в небеса и занял там просторы.

Ты с неба глянешь – ниже наши взоры,

Стоим мы здесь, склоняясь над изголовьем,

 

В эпоху варваров, в эпоху Ганнибала,

Где нет предателей, бунтующих надежд,

И нет того, кто поднял бы мятеж,

Ведь острие меча над мыслью восстало.

 

С тобой прощаемся! Теперь ты уже дома.

И облаком закрыт, печалью для всех.

Но нет преград и нет любых помех

Восставшему поэту среди грома!

 

 

***

Посвящается Е.С.

 

Я не горд, мне тебя не хватает.

Твое имя у меня на устах.

Даже в бурю оно согревает,

Отгоняет предательский страх,

 

Я иду безлунной дорогой,

Я встречаю ласковый сон,

Где в сиянии лазури глубокой

Ты заходишь на длинный перрон,

 

И взлетаешь в небесные выси,

И паришь над страной чудес.

Полюбил тебя и возвысил

Сын Отца, что однажды воскрес,

 

И я, видя эту картину,

Проникаюсь бессмертием уз.

Наполняют туманы долину,

Но счастливым я завтра проснусь.

 

 

***

Не говори напрасных слов, не нужно,

Давай проникнем в эту тишину,

Где звуков полночь окружает дружно,

И где тебя, безмолвной, вспомяну.

 

Пройдут года, и в данном месте будет

Другая пара вслушиваться в миг.

Для них одних священный мир наступит,

Откроет им бесшумный кроткий лик.

 

И я тебя, не скрою – не забуду,

Пусть время пролетит пыльцой через года.

Последовав примеру, словно чуду,

Мы повторимся вновь, навеки, навсегда.

 

 

***

Я не знал, что говорить о правде запрещено,

Но я поднял глаза к небу, – и стало страшно:

Гигантской рукой все было разбито и сметено,

Стало уродливо то, что было прекрасно.

 

Я думал о хлебе насущном, заботах дня,

Как прийти поскорее домой, забыться…

На деле же, в дом мой закралась змея,

И что бы ни делал я, мне от нее не скрыться.

 

Я и не знал, что мир расколот напополам,

И чтобы жить дальше – нужно ослепнуть.

Но что-то давало надежду живым мирам,

Отчаяния ради, крепясь, не меркнуть.

 

Я думал: безопасность, уют – меня спасут,

Что книги Шекспира меня научат жизни.

Я шел с подношением, но встретил кнут.

Я хотел говорить – лишился мысли.

 

Если есть правда, а на свете – Бог,

Все образуется и станет ясным.

Как водопад польется разумный слог,

И человек забудет, как жить безгласным.

 

 

ПИСЬМО МАТЕРИ

 

Здравствуй, мама! Я твоя дочь.

Я жива и здорова. Я не потеряна.

Не забуду на веки печальную ночь,

Что разлукой с родными отмечена.

 

В безопасности я. Увезли в детский дом.

И не к тете родной, как обещано.

Здесь, такие, как я, – хороводом, кругом,

И ведут себя скромно и сдержанно.

 

Как ты, мама? Как ты сейчас?

Я твой взгляд вспоминаю трепетно.

Ты о папе не слышала? Иной раз

Дни в раздумьях движутся медленно.

 

Он мне снился вчера. Опустел небосклон

И безмолвно завис над городом.

По округе разнёсся оглушительный звон,

А мой папа – в саду, под вороном,

 

На скамейке сидит и читает журнал.

Отрешенно и тихо, скованно.

Вдруг он поднял глаза и такое сказал:

«Ты свой крестик носи, золото».

 

Не замерзла зимой? Рукавички пришлю.

Их я сшила сама – без помощи.

Возвращайся скорее: умоляю, молю,

Не засну я никак до полунощи!

 

Я люблю тебя, мама! Я твоя дочь.

Я жива и здорова – очень растеряна.

Я не знаю, мамуля, как можно помочь…

Там, в сибирских крестах ты потеряна.

 

 

***

Я помню рассветное поле,

Дыхание ветреных трав,

Прозрачное вольное море

И шелест весенних дубрав,

 

Закат, наплывающий с луга,

Упавшую россыпью тень…

Упоенный скромностью звука,

Редеющий пламенем, день.

 

Как птица летела прекрасно,

В чащобу укрыться спеша.

Полетом свободным и страстным

За нею взметнулась душа.

 

Я встретил падение кометы,

Метлою промчавшихся розг:

Так в миг пролетают куплеты,

А в храмах сжигается воск.

 

 

ПРОЩАЛЬНОЕ, ДРУГУ

 

Прощай,

с тобой прощаюсь, друг мой милый.

Я уезжаю в дальние края.

Надеюсь я, желания исполнимы,

Исполнятся они: взойдет заря.

Не обессудь, не встретились мы раньше,

И я не мог, обняв тебя, сказать:

Что стали мы намного лет постарше.

Себя ли можно этим оправдать?

Я помню все, в особенности, детство,

Тебя бегущего по горному хребту,

Как будто все, ты мир забрал в наследство!

Испил всю юность, стойкость, красоту!

А я бежал, не зная той дороги,

За мною фермер злой, ввязался не в тот час.

Бежал вперед, но отставали ноги,

Я помню бег, как будто бы сейчас!

Улыбку Анны помню я невольно,

Как ты сказал: «Не бойся и люби!»

И я любил, когда же было больно,

Ответил ты: «Вся жизнь лишь впереди».

Признаюсь, ты рассуждал отважно,

А мне бесстрашия хватило на рассказ.

И взбунтовался мир! А мне же стало страшно.

Меня вспугнул недобрый чей-то глас.

Но ты поверь, я помню наши годы,

Тебя, бесстрашного, невзгодам вопреки.

Какой себе желал тогда свободы?

Такой свободе – страхи далеки.

Я уезжаю в путь. Но я запомнил, честно,

Что лучший путь – дорога наугад.

Там, наверху, и в крайности небесной

За нас решают, будто невпопад.

Ты береги спокойные мотивы,

И, хоть герой, не бейся лишний раз.

Известны нам отчаянья порывы,

Но в недостатке мудрость чьих-то фраз.

 

 

***

Не приходи. Сегодня дом мой заперт.

Я не могу быть и другом, и судьей.

Мое жилище снегом покрывает,

А в очаге – не развести огонь.

 

Не приходи. Меня не будет дома.

На стук внезапный не откроют дверь.

И возглас твой, и звучный ропот грома

Не оградит обоих от потерь.

 

Не приходи. Я слишком много прожил,

Чтобы понять, что встречи не нужны.

Я прошлых дней нисколько не тревожил:

Искал безмолвной бледной тишины.

 

Ты проходи! Идя все мимо, дальше!

Там есть места диковинней моих,

Где сад цветет, и мирный призрак в чаще,

Где бьет с земли таинственный родник.

 

Остановись же там, минуя дом мой строгий.

И радуйся, что я тобой забыт.

Свободен тот, кто избежал тревоги,

Из всех путей прекрасному открыт!

 

Не помню зла… как не были безумны…

Я рад, что ты осталась вдалеке.

Шаги твои приветливо бесшумны,

Когда проходишь мимо ты к реке.

 

 

***

Я научился молча боль терпеть,

Надеяться и верить в то, что завтра

Я обрету свободу. И теперь

Я превзойду «невыносимость»* Сартра.

 

Неведомый и долгий лежит путь.

Но я остался целостным, и росчерк

Пера из-под руки всю ту же суть

Способен выражать меж длинных строчек.

 

«Вперед иди» – мне сердце говорит,

Не думая о тех, кто травит стаей,

Ведь не мечтатель я, но полный реалист,

Когда-нибудь зима весною станет.

 

И я пойду, готовый с ветром петь,

Оставив прошлое, как сорванные листья.

Еще получится мне что-нибудь успеть,

Мой голос – жив, а сердце будет биться.

 

*имеется в виду состояние «тошноты», описанной в романе 1938 г.

известного французского философа и писателя Жан-Поля Сартра

 

 

 

ПАМЯТЬ

 

Память всегда бесценна,

Память, а не что-то чужое…

Память – одна нетленна,

Но может забыть пустое.

Память – она по соседству,

Танцует с прилежным видом:

Меня возвращает к детству,

То в царство огня и дыма,

То в комнаты, где богини

Меня познавали нежно…

Где грех я узнал и святыни,

Смертельный накал неизбежного;

Лицо, огранённое в рамки, –

По времени, не в извечность;

Как рушились мои замки,

Теряясь песком в бесконечности.

Я помню, держал ее за руку, –

Мы шли по дороге в милю.

Я помню любовь, – не скуку, –

Небесную высь над милой.

 

 

***

Ветер поет за окном песню светлого дня.

Я погрустнел от книг, все время на них глядя.

Время утрачено, – время уже не вернуть,

Прошлое вышло вон, но не утрачен путь.

 

Вышел на улицу: здесь вся дорога в пыли,

Дворник идет, молча метет вдали.

Небо бросает дождь, прямо на землю нам.

Все, что я принял, Бог, я позже другим отдам.

 

Нет, не давай мне умиротворенный дух.

Дай мне надежду, волю, смирение двух.

Чтобы я выжил в горе и спас других,

Чтобы нашли опору – каждый в себе самих.

 

Я не в ответе за тех, кто сеет зло,

Только напрасны вопросы: «Кому? За что?».

Даже тиран сильнейший мучим в стократ.

В каждой душе есть судьбы: есть рай и ад.

 

Лучше задай вопрос: «Как сильным быть?

Как познавать себя, талант раскрыть?

Как усмирить свой гнев и смысл найти?

Как помогать другим и жизнь пройти?».

 

Я не виню Варраву, – люблю Христа.

В каждой душе – уродство и красота.

Я прохожу у лавки, где есть вино,

Но я любимой пьян, и мне полно.

 

 

ПРЕОДОЛЕНИЕ

Поэма

 

Когда, уснувший в одинокий час,

Я в темном месте оказался, скрытом, –

Дневной светильник надо мной погас,

И лес возник в прообразе великом.

И я спросил: «Тут есть, кроме меня,

Душа живая, тенью не покрытой?»

Но все молчало, тайну храня,

Под небом серым в глуши позабытой.

Я сделал шаг, но тут из никуда

Вдруг вылез зверь с чудаковатой гривой, –

Не лев он был, – в нем не было следа

От тех существ, что в поступи игривой

Живут, не причиняя тем вреда,

Кто сам живет и радость ищет в мире.

Не смог бы распознать я никогда

И описать тот лютый образ в лире, –

Не лев то был, но бездна, пустота…

Ужасно он расправил шире крылья;

В глазах его виднелась чернота,

И сам он плакал, то рычал с всесилия.

Я сделал шаг, теперь уже назад,

И так сказал: «Не знаю твое имя,

Откуда ты… быть может, ты есть ад,

Прошу, покинь меня, уйди в полымя».

Но простонал он, сделав еще шаг:

«Ты сам меня к себе же призываешь,

Быстрей бежишь, и тем громадней я…».

Я повернулся вспять, и был готов к погоне,

Но сердце прошептало: «Погоди,

Не побежишь, то зверь тебя не тронет, –

А бросишься, тогда беды и жди!»

И я глазами встретился с тем многим,

Что так пугало, ужасало в крик, –

Окинул взглядом, внутренним и строгим,

И так сказал ему: «Хватай, уже настиг…».

Тут зашатался зверь и громогласно вскрикнул,

Протяжный вой разнёсся в тишине.

Он задрожал, как светоч, ярко вспыхнул

И дымкой плотной стаял в вышине.

О, сердце милое, о, добрый мой советчик,

Как много раз не слушал я тебя!

Но ты со мною. Я, расправив плечи,

Прогнал сей страх, свой дух не торопя.

И так продолжил путь, все озираясь мимо,

В краю чужом, где свет дневной угас.

Я шел хоть медленно, но в такт неутомимо

В неясный тот, но наступивший час.

И тут увидел средь деревьев голых,

Напрасно извивавшихся в глуши,

Средь мертвых тех, гигантов тех холодных,

Тоскливый отзвук собственной души.

Средь бедных тех и мрачных силуэтов,

Там, в сонме их, вблизи одна росла

Алая роза, не знавшая рассветов,

Но напрямик тому в тумане расцвела.

Я подошел поближе, сдержав слезы,

Притронулся к цветку, промолвил сразу так:

«Возможно ли тебе, благоуханной,

Расцвесть в тенях в безлюдной пустоте?

Тебе, прекрасной и такой желанной,

Чей образ должен быть срисован на холсте?»

Вздохнула роза: «Я живу подавно,

Не видя света, я стараюсь из всех сил,

Чтоб тут цвести, желать о самом главном,

Чтоб мир сей мрачный мною дорожил».

Душа взмолилась: «Друг ты мой, скиталец,

Когда я вижу здесь покинутый цветок,

Который во мгле как будто чужестранец,

Небесный алый, тих и одинок,

Печалью наполняюсь небывалой…

Печален образ тот, наполнен и глубок!

Каким стремлением, зорею немалой,

Заполнен он, прекраснейший росток!»

И не сдержался я под шёпот неуловимый,

Сбежала с глаз хрустальная слеза

На лепесток, от сна неотделимый,

Чистейшая прозрачная роса.

Цветок воспрянул, и пронесся ветер,

И подхватил рдяные лепестки,

Сорвал нежнейший, словно на рассвете,

И поплыли они, прелестны и легки.

«Душа моя, ты столько испытала!

Вкусила радость, боль, печаль сполна!

И никогда еще ни разу не устала,

Печаль, как радость, для тебя важна».

И я продолжил путь, взбираясь на пригорок;

Срывались камни, падали с холма,

Но бог внутри мне близок был и дорог,-

Внутри жил свет, снаружи жила тьма.

Когда ж поднялся, то увидел берег,

Омытый морем… мокрая земля.

Вода имела огненный оттенок

В границах тех чужого бытия.

Я растерялся тут, не видевший спасения

В стране пустой, где заточение есть,

Но испытал другое потрясение,-

Здесь люди шли, количества не счесть.

В накидках темных, в масках, без лица,

Они похожи были, каждый ихний шаг,

В движении вечные, без всякого конца,

И был один душой средь них я наг.

Один остановился, громко крикнул:

«Не знаем мы тебя! Ты не один из нас!»

Другой поежился и, сгорбленный, хихикнул:

«Твой свет, пришелец, здесь давно угас!»

А рядом с ним разнесся басовито:

«Не ты творец, здесь мир лишен творца!

Когда-то им осталось позабыто

Создание, что осталось без венца!».

Другой вскричал: «Вступай или исчезни!

Блуждать с толпою – правильный исход,

Бродить по брегу в монотонность песни,

Водить кругами вечный хоровод!».

Я так сказал: «Хоть лица ваши скрыты,

Я вижу братьев тут на огненной земле.

А голоса и шёпот пусть размыты,

Не порицаю вас в царящей полной мгле».

Под ноги кинул твердый серый камень

Один, безликий, с окриком таким:

«Ты явлен нам, но пуст душой, бездарен,

Ты можешь стать чужим или своим!».

И все они смеяться стали дико,

Слился их смех в единый ропот волн,

Что устыдился я под яростью их криков,

И опустил глаза, не видя небосклон.

Я провалиться был готов под землю дважды,

Исчезнуть и не быть же там,

Когда из толп в меня бросался каждый,

Себя, отдав насмешливым словам.

Но разум вдруг промолвил твердо, скрыто:

«Когда бы знал ты их, не взволновался тут…

В их облике, безликом, скрытом,

Они винят, клеймят, того гнетут,

Кто смотрит ввысь, их души уличая

И побуждая их сорвать же маски те!

Когда пришедших, в злобности встречая,

Они привычно бродят в суете.

Я разум твой, я добрый твой советчик,

Не ты ли сам так укреплял меня?

Я пред судом разумный твой ответчик.

Не устыдись, пусть судят же, кляня».

Я улыбнулся вмиг и к ним вступил открыто,

И окружила гневная толпа.

Но только сделал так, и стало в тень прикрыто

Мое лицо, и голова слепа.

«Срывай сейчас! Не мешкай и минуты!» –

Вскричал мой разум, и содрал я вид.

Но тут другие с осознанием смуты

В меня вонзились взглядами обид.

«За вас я сделал, братья, неотложно,

Что каждый должен был, себя на свет явив!

Теперь же, братья, пусть мне и тревожно,

И страшно мне, но в мире скорби, жив!», –

И после слов, мной сказанных отважно,

Толпа вдруг отступилась, замерла,

И стала сбрасывать с разительной жаждой

Личины, что носить тогда могла,

И разбредаться вдаль, полна надежды.

Я многим вслед смотрел и видел в них себя.

И вдохновлённый морем тем безбрежным,

Хоть огненным, лишенном же дождя,

Не шумного отзывчиво прибоем,

Отправился вдоль брега, говоря:

«О, разум мой, в смятении ты спокоен,

Без мудрости твоей, святой, благодаря,

Я удержаться вряд ли был способен».

Идущий странник по пустому брегу

Казаться мог покинутым в тот час.

Но что присуще только человеку,

Жило во мне, и взор мой не погас.

Услышал я мелодию сирены,

Услышал я божественную песнь.

Увидел я скалы могучей стены,

А на вершине той небесную купель.

Прекрасная богиня там стояла,

Одетая в сияние белых снов,

Всех ласково с высот она встречала

И пробуждала в них великую любовь.

Здесь тоже были люди, но без масок,

Свободные, желали к ней взойти.

Так взгляд ее манил, глубоко ласков,

Что разжигал стремление на пути!

Но склон обрывистый таил одну опасность:

Усеянный шипами, где-то льдом,

С ума сводил, вселяя больше страстность,

Тела спадали с горы кувырком.

Когда увидел дивный ее образ,

Услышал зов ее, то свет взошел во тьме.

И сердца милого услышал томный возглас:

«Взойди же к ней, покуда я в тюрьме!».

Набравшись сил, готов я был к восхождению;

Вокруг меня стонали от мольбы

Бедняги те, что, приняв поражение,

Опять взбирались, бледнея от борьбы.

Взбираться стал, напрягший волю, силы,

Я каждый шаг продумывал сперва, –

Теперь я вижу, долг невыполнимый, –

Как крут подъем – не подобрать слова!

Сидящий я у подножия вершины,

Разбитый телом, молвила душа:

«Я виновата в том, что ты такой ранимый,

«Виновна я, как падал ты, спеша!»

Со мною рядом заливался горем,

Себя кляня, такой, как я, борец…

«О, люди, кто не ходит строем,

Равно рабы горячечных сердец!»

Поднялся я от камня, ком же в горле,

И, в ту лазурь решительно взглянув,

Сказал я так: «О, горе, если горе,

О, радость, если радость, утонуть.

Прекрасная, мне нет нужды уж боле

К тебе подняться, ты со мною тут, –

И я ладонью прикоснулся к сердцу, –

Душа моя и разум пусть ведут.

Твой образ, он во мне, он клонит к солнцу,

Я не забуду свет твой здесь, во тьме».

С печалью и любовью улыбнулась

Богиня та, сияя на горе,

И вдруг сама сошла, руки коснулась,

И оживилось море на заре…

 

 

***

Когда, уснувший в полуночный час,

Я в темном месте оказался, скрытом, –

То описал, что видел без прикрас,

Любовь покоя в сердце своем пылком.

Я видел страх и отогнал тот страх,

Печаль я встретил и прожил душой.

Я видел тьму в обрывистых горах,

В сердцах людей под тяжестью земной.

Богиню встретил, яркую в росе,

Манящую тем обликом пречистым,

И к ней стремился в чувствах, как и все,

На свет ее небесно-серебристый.

И там же понял я, в обитель не зайдя,

Что луч ее во мне струится плавно.

Разбившись в кровь, осмыслил погодя,

Что Песнь любви во мне пребудет славно.

Не помню, сколь по времени ходил,

Блуждал в краях, ни капли не знакомых,

Но с пониманием больше не грустил,

Казалось мне, что был я невесомым.

И больше край не виделся чужим,

Холодным мраком, непроглядным морем,

И сам я стал как будто бы другим:

Неверие и страсть я вырвал с корнем.

Встречал людей, похожих на себя,

И каждый раз смотрел на них открыто.

Я видел их, всей сутью возлюбя,

В миру большом, куда попал пиитом.

Но помню я, мне встретился один,

Нисколько не похожий на скитальца.

В пустынном месте жил он нелюдим,

Под древом белым я набрел на старца.

В его глазах не видел я борьбы –

Увидел я, как он сидит над полем,

Как статуя, сильней любой судьбы,

Недвижимый, застывший, словно Голлем.

Поближе подойдя, я рассмотрел черты:

Он находился в радостном покое,

И все лицо его, до самой чистоты,

Несло печать духовности, живое.

Сказать хотел я, с ним поговорить,

Но вместо слов я просто сел напротив.

Устал по свету в поисках бродить

И не хотел мешать, уклад чужой испортив.

Я видел, как вздымалась его грудь,

Как он сидел, в молчании пребывая, –

Он тоже шел. Великий в нем был путь.

Он жил во тьме, сияние созерцая.

 

 

 

МОЯ ЛЮБОВЬ ПОКАМЕСТ НЕ УГАСЛА

Поэма

 

Моя любовь покамест не угасла…

В моей душе она пока живет.

В ее душе она уже погасла,

Огонь – во мне, в ее же – синий лед.

 

Угаснет ли она? Пусть раненая птица,

Пред тем как пасть

на землю, – взмоет ввысь…

Она была верна, верна, моя Царица,

Но в образе ее не разгадал я смысл…

 

Пусть пролетит, предчувствуя падение,

Пусть поворот судьбы ее направит вниз!

О чем имел я раньше представление,

Падет тут с ней, –

останется лишь жизнь.

 

Останется чудесная разлука,

И то, родное, что могу обнять.

И если жить вдали! – Пусть покорится мука!

Родное то, чего нельзя отнять.

 

Но вот летит Великая орлица,

Моя любовь, в тернистый ее путь…

И вижу я, как бродит внизу львица,

Ее нельзя задобрить, обмануть.

 

Со временем в сплочённости, в дорогу

Шагает поступью, и тяжек ее шаг.

Я же взываю к ней: благой будь понемногу,

Ведь эта птица вовсе не твой враг!

 

При свете дня вся львица та искрится,

Вся в золоте могучая она,-

«Твоей любви не в силе возродиться,

Твоя любовь давно обречена»,-

 

И после этих слов, вдруг запрокинув хищно

Лохматую звериную главу,

Широко пасть раскроет, необычно,

И побежит рысцой, но глядя в синеву.

 

Моя любовь, Моя душа, Орлица,

Лети же вдаль, лети же в пустоту!

Не вниз стремись! Там, в поднебесной, – львица,

Она тебя поймает налету!

 

И словно голос мой услышав, голубица

С тоской великой глянет на меня.

Такую боль увижу я в глазницах,

Чей свет сравним с сиянием янтаря!

 

«Родной, я не могу остаться,

Лететь, парить не в силах больше я,

И как бы ни могла стараться,

Не избежать разлуки, как огня!

 

Куда бы ни направилась, то львица

Отчаянно и верно следом тут

Последует за мной, как вереница,

Ее существование в том и труд.

 

Но ты доверься мне, я видела в истоках

Души твоей, как предан человек!

И как любил при жизни ты, и в строках,

И мог любить отпущенный свой век.

 

Но я питаюсь тем, что мне ведомо,

Блаженное мне в общности дают,

Тогда живу по вечным я законам,

И даже львы мне почесть отдают.

 

Останусь – знай, большое горе,

Страдание, муки бросятся на грудь.

Глаза глядят холодные – во взоре,

Не сможешь ты, как следует, вдохнуть.

 

И мне беда, терзая человека,

Тебя родного, буду я одна,

Когда тебе отпущено полвека,

Когда есть ты и я, – но не она.

 

Но слушать полностью не должен ты той львицы,

Ее слова не главное дают:

Была и есть я верная Царица,

Была и есть, и после воспарю!

 

Возьми перо мое, я сброшу его наземь,

Частицу теплоты ты сохрани,

И помни, мир во истину прекрасен!

Еще прекрасней он, исполненный любви!

 

Не забывай о том, что я сказала,

И не терзай себя и не вини.

Была с тобой, и все я увидала –

Пусть свет тебя и свет ее хранит!»

 

И после слов вдруг ринулась отважно,

Стремительно, отдав себя во власть

Той львицы хищной, что вдыхала жадно,

И чья коварно раскрывалась пасть.

 

Я тут упал, мне сердце словно сжало.

Как будто я сломался пополам…

Моей любви теперь уже не стало,

Осталась боль, неизгладимый шрам.

 

Я встал, добрел до озера, угрюмый,

И видел, как умчалась львица вдаль.

Но взгляд у львицы очень был премудрый,

Я проводил ее, усевшись на причал.

 

И здесь, у края, я вгляделся в воду,

Увидел отражение свое,-

Царила ясная и свежая погода,-

И я подумал снова про нее…

 

Но без слезы, с которой было раньше,

Когда я мог в печали потонуть.

Как будто стал я нравственней и старше,

И мог сейчас на важное взглянуть.

 

Мое лицо не только повзрослело,

Морщин глубоких проявился круг.

Мне возвращаться больше не хотелось,

Прощай, мой друг, прощай, мой милый друг!

 

Мне мужество оставь. Мне с ним в дорогу,

Идти мне с ним прекраснее всего!

Увидел я, как рядом, неподалеку,

Сидел старик, ждал часа своего.

 

Я подошел к нему, он был в лохмотьях.

Но только взгляд его, синее синевы,

Спокоен был. Как будто бы поводья

Он натянул таинственной судьбы.

 

Я рядом сел. Он мудро улыбнулся

И так сказал, – Приветствую тебя,

Хоть стар и беден я, но ты не отвернулся.

Болит душа, я чувствую, твоя. –

 

Моя душа болит. Не зря

Ты говоришь так, отче… все правдиво.

Сегодня приняла земля

Мою любовь. И это горько было.

 

В зубах ее неся, укрылась львица.

Моя любовь сама ей отдалась,

Осталась лишь крупица,

И от нее она не отреклась.

 

Тут вытащил перо и показал, лелея.

Вот разлука, воспоминания, боль,

Счастливые минуты,

И теплота, и нежность, и покой,

И слезы те, что стали помянуты…

 

Я успокоил сердце, мне не спится

Уж много дней, ночей.

Боюсь, прикрою очи, мне приснится

Как снова я с любимой своей.

 

Сказал старик, – напрасно не печалься.

Ложись под деревом, поспи…

А после к свету возвращайся,

Исполненный любви!

 

Прикрыл глаза. Меня укрыл он пледом.

И долго я лежал, как будто в забытье

В тени дрожащей под бескрайним небом

На дорогой земле…

 

 

 

СРЕДИ СЛОЖНЫХ ВРЕМЕН

 

Среди сложных времен, где утрачена вера в богов,

Где бездушие и глупость, бесчинства одних дураков,

Где врезаются копья, вонзаются в тех, кто не спит,

Где карается разум, но будет отпущен бандит,

Где засилья жестокость, неправды великая мощь,

Где надежда угасла, но зреет душевная дрожь,

Где не знаешь, что завтра, – что было вчера,

Где волнение изводит и хмуро хватает хандра,

Где живешь, только чтобы больше прожить,

Где не Авель, а Каин в толпе знаменит,

Где добро на весах перевесит личная власть,

Где дороги нет, – пропасть, и как не пропасть! –

В этом диком краю ты родился и жил,

В этом темном краю ты страдал и любил.

Как пророк, ты предвидел, что нечего ждать,

Но, как странно, что выбрал, – говорить, не молчать…

 

 

 ГДЕ ТЫ БЫЛА

 

Где ты была, пока за окном шел снег?

Когда холодная проседь билась в мой дом?

Пока льдом покрывались русла просторных рек?

Где ты была? Может, стояла за моим окном?

 

Сколько потребовалось времени, долгих лет,

Чтобы прийти к тому, что нам суждено…

Когда задавался вопрос и был дан ответ,

Что судьба решена и кем-то уже давно.

 

В радость угодному мне не ослабить кнут,

Не разрезать веревку, что держит меня тайком.

Я ведь не первый, заброшен на ком хомут,

Кого называли безумным, вздорным и подлецом.

 

Что есть во мне, чего никогда не взять?

Не похитить, рассеять, не превозмочь?

То, что и я не в силах сейчас понять,

Что есть душа, бегущая к солнцу в ночь.

 

Где ты была, милая, я знаю сам…

Скорби твоей нету предела конца.

Не пройти никогда по твоим стопам

До беспечного дома твоего крыльца.

 

 

***

Мне тебя не обнять рукой,

Не приблизить к солнцу небес.

За далекой южной звездой

Образ твой в полнолуние исчез.

 

Не пробиться к тебе, не увидеть,

Не почувствовать жар твоих губ.

Невозможно любить, ненавидеть,

Как бы ни был я нежен и груб.

 

Ты закрыта для счастья и мира,

Вот он – мир! Но в нем ты одна.

Больше всех ты себя возлюбила,

Оказалось, самой ты нужна.

 

 

***

Прощай и помни обо мне

В преддверии перемен.

Минувший день сгорит в огне, –

Оставит пыль и тлен.

 

А та красивая весна

Мила, наивна столь…

Что нежностью обречена

Нести прохлады боль.

 

В цветущем платье синевы

Ты смотришь вдаль.

И правы те, кто не правы,

На душу взяв печаль.

 

Твой взгляд и холоден, и горд,

И жив, в закат глядя.

Мы несвободны от невзгод,

Но будем, погодя…

 

 

***

Великими, конечно, нам не стать.

Что толку разглагольствовать, – их мало.

Позволено нам только умирать,

Сразиться, выжить и начать с начала…

 

Нести свой крест, смятенный на ветру,

Что тяжелей любого капитала;

Пройти сквозь ночь к спокойному утру,

Пройти сквозь тьму, которая настала.

 

 

***

Моим врагам, которым уже долго

Не получается сразить никак

Меня, идущего особенной дорогой,

Сквозь день и ночь,

Сквозь потаенный мрак,

Я обращаюсь с проблеском надежды,

Что вы поймете: – нет обид на вас.

В моих краях, далеких и безбрежных,

Нет места вам! – ни в прошлом,

Ни сейчас!

Но только зов для сердца благородный,

Всевластный жар,

Неистребимый дар,

Что даже взгляд, презрительный, холодный,

Не нанесет урона, лишь удар…

Пустая проповедь! Для язвы слепоты

Не подойдут ни строки, ни волнения!

Но знаю я,

достигну высоты! –

Где нету зла, и нет следов забвения!

Учитель мой сказал однажды мне:

Не отступись от правды, если можешь.

Не отступлюсь, –

Люблю я всех людей,

И враг – не враг мне…

Большего не скажешь.

 

 

***

Ты выстоишь среди толпы, поэт!

И даже в схватке с беспощадным миром.

Тобой мир безжалостный воспет

Душой всей, ее живым порывом!

 

Ты вынесешь на благо, – не на зло, –

Любые обвинения, дар проклятия.

И будет жить, что вечность обрело,

При свете дня под муками распятия.

 

 

***

Блуждал вне города и встретил я дворец,

С высокими ступенями и крышей.

Огромный храм, и если бы беглец

Укрылся в нем, то не был бы услышан.

 

Пространства в нем не мог бы он занять,

Поскольку комнат там, превыше всякой меры.

Там можно жизнь найти и потерять,

И ждать другой, возможно, лучшей эры.

 

Алмазный свод и стены из серебра…

Плывет сияние сонное из башен,

Уносит вдаль и дни, и вечера…

Луной и солнцем замок тот украшен.

 

И слышал я, что души там живут,

Прекрасные, немые, и ночами

Играют в явь и путников зовут;

Сзывают их в забытый круг печали.

 

И коридоры там есть вечный лабиринт,

Темниц и залов ловкое сплетение,

И в пору брошенная Ариадной нить

Не сможет подарить освобождение.

 

В нем будешь ты наедине с собой,

Безумным гением или проклятием.

Лицом к лицу с мятежной судьбой,

Обманут тайным призрачным объятием.

 

Но если взор в глубины устремишь,

Но если ты решишь спуститься глубже, –

Увидишь то, что в сердце ты таишь,

В молчании том вдруг станешь безоружен.

 

Заметишь трон и светлое лицо,

Высокий трон в широком углу зала…

Увы, ты встретишься там с гордецом,

Чья грозна тень и чья душа – страдала…

 

 

***

Я небеса благодарю

За жизнь, которой я живу,

За каждый день – рассвет, зарю,

За книгу новую, главу.

Я благодарен всем морям,

Житейским суетным краям,

За то, чего уже достиг,

В какие дали я проник.

Благодарю, благодарю…

Я в мире светлом миг ловлю.

На берег красочный смотрю,

Благодарю, что я люблю.

 

 

ДВЕ СЕСТРЫ

 

Однажды я встретил, блуждая в ночи,

Похожих сестер, – с трудом различишь, –

У края обрыва, в разросшейся ржи,

Где ветер гуляет и царствует тишь…

 

Прелестны, игривы, и обе пестры,

Они говорили со мной о любви,

О старых, забытых и мрачных мирах,

О юных, ранимых, горячих сердцах…

О правде смиренной, о горе земли,

О стойкости, воле, мотивах судьбы,

Что был удивлен я познаниям таким,

И с радостью мог позавидовать им,

Что даже с поруки пытливой души,

Спросить я сестренок о том поспешил:

«Вы мудрые ангелы, не по годам, –

И вместо того, чтоб предаться мечтам,

Выбрали знание истории всей,

Мыслью глубокой постигнуть людей.

Как же развиться, – я не пойму, –

В возрасте юном такому уму?»

Вера сказала: «Мы умеем мечтать,

Чувствовать тоже; важней – понимать…

Здесь, у обрыва, нельзя нам забыть:

Не следует нам играть во всю прыть!

Рожь серебриста при свете луны,

В ней мы приветствуем дивные сны,

Хоть разрослась она и длинна,

Нам помогает спастись тишина.

У края обрыва сильно шумят,

Колосья трепещут, бьются, гласят…»

 

Сара спросила: «Что так несчастлив?

Думаешь, грустный воспринял мотив?

Я расскажу тебе, где есть соль…

Скорбная, темная, злая юдоль.

Если на запад пойдешь, поспешишь,

Вскоре дорогу, простор ощутишь,

Каменный мост, на котором идут

Сотни детей, что на луг попадут.

Тот луг и этот – два брата, – как мы,

В призрачном свете колосья слышны.

Но не поддайся! Различие есть:

Правду не сразу сумеешь прочесть…».

 

Вера продолжила: «Правду не скрыть,

Правду придется однажды открыть.

Там, на лугу, пока властвует ложь…

И оттого-то ужасна пустошь!

Звучно сзывает детей крысолов

Дудкой своей, играя без слов!

Мелодия сада будит мечты,

Много влекущей в ней красоты!

Каждый увидит что-то свое,

Станет бесхитростным от нее».

Сара сказала: «Он – вне игры.

Он сотворяет плохие миры.

К краю обрыва приводит ребят.

Сделают шаг…и ни шагу назад.

Вот и поэтому вдаль мы бежим,

Вместе играем – в небо глядим.

Разве мы умные не по годам?

Все здесь упало к нашим ногам:

Месяц и звезды, шелковая песнь,

Море простора, гигантская тень.

В данности этой мы будем кружить,

Музыкой неба лишь дорожить».

 

 

ВЕРНОСТЬ

 

Куда бы ты ни пошел – я с тобой,

Долгожданная ночь у твоей постели.

Ярким бисером расцвел небосклон;

Для потерянных душ – заблестели.

 

Завтра, не говори – «прощай», –

Не толкай себя в пропасть бездумно,

И как будто бы невзначай,

Не решайся за всех разумно.

 

Я сама по себе в выборе слов,

В жестах, верности, отыгранном горне,

Между строками даже твоих стихов…

Я – твой звук не отпетый в горле.

 

Рук, объятий моих – не отвергай,

Горячи ведь, нежны ладони.

Не исчезнет священный крааль,

Раз пустив в сердцевину корни.

 

На помост, эшафот я немедля взойду

За тобой, возлюбленным другом.

Через сотни замков я к тебе приду,

Через сотни темниц

возвышенным духом.

 

 

Я НЕ ДУМАЛ ИДТИ НА ВОЙНУ

(по мотивам Э. М. Ремарка)

 

Я и не думал идти на войну,

Не желал, не хотел я увидеть смерть.

Но один человек нам сказал: «Стыдитесь,

Умейте сражаться за свою страну»…

 

Я не смолчал и ответил: «Я не трус,

Хотя и не знаю – где правда, на чьей стороне.

Если страна нуждается так во мне,

Выполню долг и домой вернусь».

 

На сборочном пункте военный врач,

Бросив холодный взгляд, отрывисто написал: годен.

И все, кто в тот день пришел, вроде,

Считались здоровыми, плачь не плачь.

 

На поезде прибыли мы в военную часть,

Где новоприбывших учили, как выживать стойко.

Но почему-то запомнил: бежать и лежать,

Стоять на плацу и смотреть бойко.

 

После учебы нас забросили на войну,

На передовую между восточным и южным фронтом,

Где, сидя в окопах, в холодном сыром плену,

Зорко следили мы за линией над горизонтом,

 

Где рдеет закатная, словно кант,

Распоясанная линия алой крови…

И мы, от волнений, боли сжимая брови,

Расспрашивали лейтенанта:

 

«Как скоро домой, лейтенант?

Не слышали, что говорят в штабе?

Как быстро роту командируют назад?»

Готовится наступление в большом масштабе.

 

«Готовится наступление, – говорит лейтенант, –

Так что держитесь, ребята, крепко.

А других пока не поступало команд,

Да и поступают они о возвращении редко».

 

И осенью 21 октября

нас сдвинуло с места.

Под звуки свистящей безумной шрапнели

мы бежали навстречу.

Они бежали навстречу,

вытянув руки…

 

падали…

и умирали…

2013

 

 

***

Когда бы вы, имеющие власть,

Карающие властью, вдруг прозрели, –

То пожелали бы на месте пасть,

Чем теми быть, какими захотели…

 

Повязка на глазах, на сердце – холод,

И дух невольничий заботит шум борьбы.

Конечно, есть прекрасный златой город,

Конечно, Русь – прославленной судьбы.

 

Ее прославили великие деяния

Отцов и прадедов, и храбрых сыновей.

В ее основе – кровь и царство покаяния,

В ее основе – плоть и белизна костей,

 

Страдание вечное, и красота смирения,

Предсмертный возглас страху вопреки,

Глубокое прозрение, боль терпения,

И жертвенность, сошедших вод реки.

 

В ней бьётся жизнь могучею волною,

Течений бунт под пастью берегов.

И там, в тумане, веет над водою

Извечный дух под лоном облаков.

 

Когда бы вы, имеющие власть,

Внезапно поняли, а лучше – осознали,

Что для народа жить! – не то, что красть,

Что с Русью быть! – то правду бы узнали…

 

За каждым вами отнятым куском,

За каждой копейкой, коркой хлеба

Я вижу глупость, бьющую в висок

Себе самой в безумном танце бреда, –

 

И алчность ту, которая давно,

Волчицей будучи, ваш разум поглотила.

Серьезен, мрачен я, но тут же и смешно,

Что горстка вас историю забыла.

 

Не видите ни пройденный урок,

Ни лет тяжелых, испытаний горя,-

Таков Гобсек, влюбленный в кошелек,

Избравший путь порочного изгоя.

 

Смешно мне, оттого что вы смешны,

Не будучи каменщиками по природе:

Плодами дел настолько смущены,

Что тень увидели вы в собственном народе,

 

И крепость строите, орудья возведя,

Шальную стену, чтоб была потолще.

Князья, очнитесь, думы не щадя! –

Узрите мрак, что совесть гложет больше.

 

Поймите же одно: сразив свою страну,

Не будет места вам в различной точке мира.

Чужой там жнец находится в плену

У собственных желаний и кумира.

 

Вас свергнут там подобно остряку,

Решившим вдруг, – не гость он, а хозяин,-

И волю дав развязно языку,

Вдруг битым стал в прибежищах окраин.

 

Ну а вообще, хоть бейте много раз, –

Ее не победить, – она благословенна, –

Себя разите в кровь, и в бровь, и в глаз…

Душа святая русская нетленна.

 

Кто презирал ее, найдет он свой позор

И будет мучиться, в безвестности сгорая.

Итак, из вас, кто вынесет укор

От Родины своей, себя же проклиная?…

 

 

Я В ТИШИНЕ БЕЗМОЛВНОЙ УЗНАЮ СЕБЯ

 

Я в тишине безмолвной узнаю себя,

Куда попав подальше от толпы,

В лесу, в горах, я, будто бы дитя,

Вновь открываю чудные столпы.

 

Я в мыслях свеж, и демон суеты,

До этого терзавший дух сомнением,

Не знает сам, как жечь ему мосты,

Когда соприкасаюсь с откровением.

 

Но даже здесь я отдан темноте,

Пусть даже светоч вспыхнет ярко-ярко…

Я все ж подвластен вечной пустоте,

Куда смотрю, таинственный, украдкой.

 

Я встречу здесь небесную звезду,

И свет ее прольется в речь земную.

Один, в мой век, в возвышенном саду,

Я в тишину вторгаюсь святую.

 

Но осторожен я и не топчу цветов,

И реже, реже посещаю храм сей.

Я преисполнен важностью даров,

Но вдохновлён я жизнью людей.

 

Цветущий сад, поймешь ли ты меня,

Ведь я не тот, что в юности бывавший,

К тебе спешил, сердечно боль тая,

От грез земных избавиться желавший…

 

Теперь же все иначе, я смелей,

К тебе не прихожу я за ответом.

«От света свет» запомнил Прометей,

«От света в свет» – я восхищен заветом.

 

 

Abalienatio

 

Два лица, направленных друг на друга,

Всего лишь два лица…

В них нет любопытства, есть точно скука,

Полурадуга–улыбка льстеца.

 

Брошенных слов на ветер – камни…

Не умеющий видеть и чуять взгляд…

Два берега разных и край их – дальний.

Разве бегут к ним волны? Спят.

 

Что теплота тех рук? Сомкнулись просто.

А через минуту снова да в пустоте.

Это игра в сведённый и разведённый остров.

Это просто игра, конечно, в ее простоте.

 

А разойдутся тени, ложатся ровно,

Каждый в свою обитель, в свой чистый сад.

Будто ничего не случилось словно,

Будто бы не было встречи, а в ней – преград.

 

А я сломаю картину, узрю я косность…

Выйду я за те границы, где знают фарс.

Буду я видеть нелепую безысходность,

Море волнуется раз, море в глубинах глаз.

 

Буду я слушать биение сердца,

Слушать дыхание мягких и теплых губ.

Отыщу я в душе твоей тайну–дверцу,

Буду я жив душой, душой – не скуп.

 

 

БЕГИ, АЛАРИХ

 

Ты грезишь сном о рае живописном,

Попав куда, отложишь грозный шлем,

И шлешь коня с энтузиазмом, свистом

На свет мирской, где голос брани, нем.

 

Твои глаза полны святой надежды,

И веришь ты в слагания орлов

О крае вечном с духом безмятежным,

Где человек, – любимец всех богов.

 

Но нет, Аларих, нет!

Возвращайся скорее назад!

Ты не увидишь рассвет, –

Встретишь безжалостный ад.

 

Уходи, Аларих, беги! –

Покуда твой конь силен!

Там лишь живут враги

С начала стальных времен!

 

Сердца их, как камни, тверды,

А души – бесчувственный плен,

Несносны, чужды и горды,

Вся жизнь их искусственный тлен…

 

Отец учил, как метиться из лука,

Вздымать копье и как читать следы,

Как тенью быть, не издавать ни звука,

Ценить добытые охотником труды,

 

Как старших чтить, в единстве пребывая,

Животный страх, учуяв, победить,

Но там, куда спешишь ты – там, не стая,

Там не живут, но есть что хоронить.

 

Беги, Аларих, беги!

Разверни коня на восток!

Ты не расслышишь шаги,

А только железный поток.

 

Спасись, Аларих, спасись!

Неба там ясного нет!

Очнись, Аларих, проснись!

Там суета сует.

 

Помнишь ли ты имя свое, Аларих?

Обычай седых отцов?

В мире погибнешь среди чужих,

В мире без храбрецов.

 

 

ТИРАН

 

Уже не видно больше солнца здесь,

Восхода яркого на каменной аллее.

Повсюду страх, но слышна одна лесть,

Железного арбитра облачение.

Набат молчит, а люди в ряд идут,

Душа с душой, будто в отвержении.

А он на троне царь, владыка тут,

Спокоен он, пока народ в смятении.

И царствовать ему до выпавших седин,

До гробовой доски, до пекла преисподней.

Хозяин он, властитель, господин, –

Таков и зверь, могуч, над изголовьем.

И он бы рад бессмертным богом стать,

Увидеть заговор в его туманном свете.

«Другой умрет. Ему же умирать

Не хочется», – один мудрец заметил.

Бредущий же слепой и бедный люд

Не знает сам, чего стране желает.

Без гордости своей с него веревки вьют,

Что породил чудовище, не знает.

 

 

ТЕБЯ ЗДЕСЬ НЕТ

 

Тебя здесь нет. Здесь я один живу,

И вижу жизнь, ее в себя влюбляя.

Тебя здесь нет – я вижу наяву,

А образ твой, глаза лишь закрывая.

 

Тебя здесь нет, лишь фото на стене

В старинной рамке взглядом провожает.

Тебя здесь нет, но знаю – ты во мне,

Душа твоя со мною пребывает.

 

Тебя здесь нет. Но слышу я шаги

И голос твой, и смех прекрасный звонкий.

Тебя здесь нет, и не коснусь руки,

Отвага лишь и марш сердечный громкий.

 

 

Песня Аскольда

 

Проснись, герой,

Проснись, могучий!…

Мы без тебя не устоим.

Средь острых скал

и рек, болот,

лесов дремучих,

упали мы, –

не можем встать с колен.

Проснись, герой,

Закованный цепями!

Сломай тиски,

Железный жесткий плен!

Тут мать твоя,

Сестра,

Гунхильда со скорбями,

Узри их взор,

Разверстый гобелен.

Сыны твои,

Те, с гордыми очами,

И соколу подстать,

Уже лежат в земле.

Могилы их –

Под яркими лучами

Ласкает Фрейр,

А вся земля – в золе.

Проснись, герой,

Навеки воин славный!

Что, в том краю,

Где предков наших чтут?

Ворвался враг

Бессчетный и коварный…

Уж лучше меч,

Чем рабский стыдный кнут.

Проснись, герой,

Проснись, свирепый воин!

Со сном приди

К оставшимся из нас!

Отвагой полон,

Кто тебя достоин!

Храбрейший тот,

Способный устоять!

 

 

КОГДА-НИБУДЬ ТЫ ПОЙМЕШЬ

(стихотворение в прозе)

 

Когда-нибудь ты поймешь, что я не уходил в туман,

Оставляя тебя одну. Когда-нибудь ты прочтешь

Эти строки, написанные мной давно…

Я не свят. Во мне полно темноты,

Но и света полно – ты узнаешь сама,

Что человек соткан из света и тьмы.

Но предателем не был я никогда.

Я пожимал плоды, как сеятель зла и добра.

Но предателем не был бы никогда.

Так уж заведено: что не смогли иные,

Смогли одни. Так уж предрешено:

Что кто-то идет вперед, руша столпы.

Никто не знает, что нас ждет впереди.

 

Когда-нибудь ты поймешь, что я был разбит

И возродился вновь, очищаясь в земном пути;

Кажущиеся бессмыслицей – писал стихи.

Никто не видел моего лица, никто не видел моей слезы.

Зачем доказывать то, чем уже являешься ты

В этой большой игре, закрученной вихрем стихии.

Я отдался мгновению, и я был прав.

Не для удовольствия только я жизнь отдал, –

Для целого ряда дел, а может быть, для одного:

Чтобы разобраться с собой или примириться с собой.

Я не уходил в туман, лишь бы легче было идти.

Я сохранил образ твой до самых высот и глубины.

Я помнил и знал, что я есть, конечно же, ты.

 

 

КОГДА ТЫ В КОМНАТЕ ОДНА

Посвящается Этти Хиллесиум

 

Когда ты в комнате одна, о, милая,

В молитве потаенной руки простираешь,

Когда храбришься, вспоминаешь дом,

Когда словами душу согреваешь,

Когда в дневник ты пишешь в длинный ряд

Святые мысли, ставшие прозрением –

Мне хочется к тебе же, в Амстердам,

И разделить с тобой тяжелые гонения.

Все вынесла, ты все стерпеть смогла,

Познала жизнь в одно ее мгновение.

Какой бесчинствующий страшный ад!

Но даже в нем нашла ты пробуждение.

Какой устойчивый и пламенный цветок,

Глубокий, мудрый с искреннею речью!

Однажды ты сказала другу так:

«Нигде и никогда не встречусь я со смертью».

 

Нигде и никогда, мой мужественный друг,

Нигде и никогда, о, праведная Этти.

 

 

ТЕПЕРЬ Я СТАЛ НЕУЯЗВИМ

 

Теперь я стал неуязвим для смеха чуждого и шутки,

Теперь, не опуская головы, смотрю в глаза –

Клеветникам я жутким!

 

Хоть едкий змей мне шею обвивает,

Хоть злой язык впрыснет словесный яд –

Отныне и доныне не вонзает

Кинжал мне в сердце злоречивый взгляд.

 

Спешит толпа злорадствовать в несчастье,

Спешит бездумный удивиться вновь –

Все ищет в помыслах язвительных участье,

 

Теперь голодный – сыт! Без гордости я горд!

Где слово за слово в противовес вступает,

Обида где, досада, – дух мой тверд,

Он с гор тенистых высоко взирает,

Дарует целостность, рождает свой полет.

Не видевший души, как мир он в ней узнает?

Как он поймет, что в ней живет, цветет?

 

Все для него значительным бывает,

Но вот вопрос: глубоко ли оно?

Пусть дружный мир синхронно враз шагает,

Пусть было два и стало вдруг одно –

 

Весь мир – подмостки. В нем я роль играю,

Ну а взамен не жажду ничего.

Лишь трепетно любви иной желаю,

 

Могучей связи с тем, что есть вокруг.

Ее в себе ращу, заботно опекаю;

Такой любви, неробкой для разлук,

Я искренне всем сердцем доверяю…

 

 

ПРИХОД

 

Той ночью я не мог себя согреть,

И холод пробрался до самой кожи.

Отчасти жить хотел, отчасти умереть,

Не мог унять внезапной странной дрожи.

 

И ночь темна была, и не видать звезды

От края севера и до востока тоже.

Смертельным мне казалось тогда ложе,

И смех невидимый таинственной орды.

 

Портрет висел недвижно на стене:

Корабль вздыхал, объятый штормом где-то,

И тень мелькала в открытом окне,

А на уста молчанием легло вето.

 

Вздохнули занавеси в пустоте,

И я спросил, нашедший силы еле:

«Откуда хлад, возникший в этом теле?

Зачем витаешь в полной темноте?»

 

Неясный стук раздался в тишине:

Толь скрежет прозвучал, толь шорох…

А я лежал, раскрытый в полусне,

Рукой отбросив белоснежный ворох.

 

Не говорил мой гость, как говорят в среде,

Срывая слово, рожденное мыслью.

Он жил своей особенной жизнью,

Он рядом был, не явленный нигде.

 

Заговорил же так, присутствуя везде,

Во всех углах, в дыхание просочившись:

«Прогнал меня Ходящий по воде,

И я блуждал, к тебе в ночи явившись.

 

Твой век короток, мой – бессмертный волк.

Желанный тот, пестующий сознание.

Летящий должен уложиться в срок,

Вернув пыли воскресное создание.

 

Не продирай глаза. Душевных сил не трать.

Свет восстаёт, а ночь ему опора.

Падение – нам, тебе же – благодать.

Ты, человек – предмет всего раздора.

 

Кто ввысь стремится, будет узнаваем.

Кто в Свет стремится, – желанная та гроздь.

Он создал вас, и вами почитаем,

Но мы способны видеть вас насквозь.

 

Нам чуждый замысел веками претворяет

Создатель мироздания, выбрав вас.

От бездны многих падающих спас:

Он образ свой глубинный растворяет.

 

Но Лучезарный вечный неусыпно зорок,

По праву он зовется Ловцом душ.

Земной ваш путь довольно плут и долог,

И грех – для вас, для нас – заветный куш.

 

Не двигай же рукой. Не силься же прогнать.

И внутренне не прибегай к молитве.

Мы все до одного готовы к битве.

Вас – миллионы, нас же – миллионов рать.

 

Замедлить ход развёрнутых Светил

В душе у каждого как будто в нашей власти.

Всесущий Вас блаженно возлюбил

И не дает раздуть огниво страсти.

 

Круговорот во всем. И жизнь цветет всегда.

И жизнь, и смерть противостоят всечасно.

Он сводит План к тому, чтоб шел единогласно,

А ропщущие что, спадают, как звезда.

 

Я отпущу тебя. Пока еще не в силах

Тебя держать снутри, сжимая в мерзлоте.

Лишь в душах тех темница наступила, –

Кто осквернял бесстыдно бытие».

 

Дыхание оборвалось, лишь на миг тот,

Потом же тень прошла, и задышал, ожил…

Потом молился я – потом зардел восход.

Обитель спальную я утром осветил.

 

 

ПУСТЬ НОГАМИ НА ПЫЛЬНОЙ ДОРОГЕ СТОЮ

 

Пусть ногами на пыльной дороге стою,

И разбитый потерей я душой возгорюсь, –

 

Я отныне с глубокой печалью смотрю,

Я отныне с надеждой в мир устремлюсь!

 

Потеряв, что дано, я себя обрету,

Через долгую ночь к солнцу вернусь!

 

Буду песни слагать и пылать налету!

Не узнаешь меня, если я оглянусь.

 

 

КНИГА

 

Ужель тебе я так обязан тем,

Что, мысль впитав, я ею вдохновлялся?

А в тишине остаться лишь затем, –

К истокам мира чтобы возвращаться?

О, чудные страницы наготы,

От вечности, рожденные святыни!

Когда бы мне хватало глубины,

Я был бы схож с оазисом пустыни.

Но тьму познав, ее я полюбил,

Тогда как в ней возможен проблеск света!

Чем был тот гений, – то в тебя вложил

Великий зов мыслителя, поэта…

 

То таинство, что ты даруешь мне,

Бесценный дар познания образуешь…

Приму как зодчий я среди игры теней

От откровения, коим ты пребудешь.

 

 

 

КОГДА ТВОЙ ШАГ НЕПРОЧЕН, А РУКА…

 

Когда твой шаг непрочен, а рука

Ладонью к солнцу вдруг дрожит в волнениях,

Еще ты здесь, но взгляд издалека

Тревожит явь, твое воображение.

Уж верен ты себе? Давно покой

Мерещился тебе, манил все чаще…

Но тот покой остался за спиной,

А жизнь цветет, и ход ее все дальше.

Что есть преграда? Испытание, боль?

Тяжелое решение, боль разлуки?

Когда подле реки ты шел бы вдоль,

Услышал бы течения всплески, звуки.

Когда бы ты пожил, лишь радость испытав,

И негу нежную, заботу от рождения?

Как мог бы ты, страдание увидав,

Почувствовать в душе преображение?

Ценил бы радость, не найдя печаль?

То две сестры, обратный к лицу реверс,

Танцуют вместе, – то одна печать,

Река – есть жизнь, и в этом ее прелесть.

И потому твой шаг – он устоит,

Когда встречаешь день в его прекрасном свете.

Не завоеватель, друг мой, победит,

А сильный духом победит в ответе.

 

 

ПОСЛАНИЕ

 

Когда воздушным облаком, укрытые,

Слова ложатся мягко в белый снег,

То образы встают забытые,

И в тысячах кристаллах, – человек.

 

Когда пишу, я думаю о небе…

Рукой касаюсь свежих облаков.

Я думал им останусь, буду верен,

Что сердце наше сказыватель снов,

 

Но нет, не им я верен беспричинно,

Когда за труд то жаром воздают,

То мглой морозной; еле различима

Алафа та, ищу я, где приют.

 

Не ради восхваления, и не выгод,

Бросаюсь, раненый, в пристанище листов,

И, если есть спасения полный выдох,

То жив и вдох, как ненависть, любовь.

 

За каждой строчкой – ход, игра, мотивы,

За ней жизнь, ее весенний гром.

Безумно рад, что мы сердцами живы,

Что есть слова, обитель есть, и дом.

 

Что есть и ты, играющая с ними,

Узнавшая о них: про солнце и про лед.

Но лучше так, творить под небом синим,

Когда б один, быть может, их поймет.

 

Писать стихи – особенная мудрость…

Что мир дарует нам… что миру принесем…

Какая же затейливая трудность, –

Предстать на миг поющим соловьем.

 

 

ПОХВАЛА САМОВЛЮБЛЁННОСТИ

 

О, если бы каждый думал только о себе!

То, вероятней всего, не видел бы он мира,

Он зрил бы в зеркале любимого кумира,

И больше никого в своей судьбе!

Какой же смысл искать себе похвал?

Как глянешь в воду, – сразу восхищение.

Нарциссу хватит в глади отражения,

Через него любовь он познавал.

Любовь к себе, конечно, очень мила,

Напротив тем, робеющим в ответ,

Кто шаг не сделает, не попросив совет,

И из-под палки действует уныло.

Такие вечно жертвуют и так,

Себе в ущерб, боясь чужого мнения.

Нарциссу хватит пылкости и рвения,

Чтоб самому поставить нужный акт.

Не слушай старика, что прожил целый век

И на углу выпрашивает милость.

Кто мудр, силен, – не испытает хилость,

Не обделит себя напрасно человек.

Добряк душой, он будто бы безумец,

Не разбираясь в том, где истина, мораль,

Он говорит, как вторили и встарь,

А, между тем, обычный вольнодумец.

«Мерило есть, и мера всех вещей –

Сам человек, и в радости, и в горе,

Нуждается в других, нуждается в опоре,

Не может человек быть в счастье без людей.

Его любовь к себе все ж взвешенная мера,

Людей, как братьев, он приветствует, дыша.

Вопрос ведь в том, разумна ли душа,

Чтоб в плен ее не сцапала химера.

Я видел мнительных, я видел и такое,

Когда трусливый слеп и потакает злу.

Людей бросает в крайности и мглу,

Когда способны выбирать другое.

И нарциссизм, то крайняя черта,

Трусливому под стать, ничем не лучше.

И тот, и тот бывают только хуже,

Один другому та еще чета».

Таков старик, бессмысленные бредни!

И что с его добром он делает тогда?..

Я вижу пруд, в нем чистая вода,

Быстрей туда, чтобы не стать последним!

 

 

НЕСЛОМЛЕННЫЙ

В память Уильяма Хенли 

 

Во мгле чужой и ледяной,

Где пропасть глубока и зыбка,

Благодарю я всех богов

За сильный дух, за миг улыбки,

Что я, попав в жерло грозы,

Не впал в отчаяние, не стал

Напрасной проливать слезы,

И средь штормов я устоял.

Преградой день меня манит,

Туманна будущность событий.

Но, как и прежде, я – гранит,

И не ищу себе укрытий.

Не важно, что там впереди,

Не важно, что коварством станет.

Есть мужество в моей груди,

И воля к жизни не устанет.

 

 

СЕСТРЕ ПО ТАЛАНТУ 

 

Пусть не знакомы мы, но видел я однажды

В окне тебя за пишущим столом.

Ночник горел, а ты казалась важной

В раю своем за созданным стихом.

Твой кот бродил, привыкший к тёплой ласке,

Вокруг стола, расправив гордо хвост,

Но ты живешь не в доброй милой сказке, –

Твой путь прямой, понятен он и прост.

Я видел вдохновение и улыбку,

Твои слова, достойные души,

Как съела шоколадки плитку,

И как сидела ты, безмолвная, в тиши,

Как жемчуга спускались на платье

Из глаз твоих, из голубых миров,

И как нашла ты новое занятие,

Забывшись тут под пеленой снов.

Сильней стихи, отточенные рифмой,

И чувствами поэзии сильней,

Вновь наделяют верой неизбывной,

Правдивостью и ясностью идей.

Творец живет превыше громких правил,

Пока творит он, лирой защищен, –

Неважно, что клинок к груди приставлен,

Неважно, что невинный обвинен.

Любую рану залечить надежно,

Любой удар, предательство спешит

Горячность сердца, мужество, возможно,

О, есть в поэте то, что устоит!

И ты, сестра, направив взгляд к высотам, –

Уже теперь готова снизойти

Богиня та, чей облик светом создан,-

Свое спасение можешь обрести!

Когда поймут те, что поэт, он избран,

Что в язвах проклятых судилище вершат,

Тем более не будет дар твой признан,

Тем яростней к голгофе поспешат.

Но я клянусь, среди толпы ничтожной,

Готовой смять, распнуть и засмеять,

Есть истины фундамент непреложный,

Найдутся те, что смогут все понять!

И пусть таких средь множества немного,

И взоры их серьезны и мудры,

Они идут надежной дорогой,

И души их пытливы и добры.

Куда важней, себе остаться верным

И лире той, от неба и земли.

Что нам бояться быть молвой пленным! –

Иных созвездий дали пролегли.

 

 

ПЕСНЯ ВЕТРОВ

 

Под образом серебряной луны

Ты собираешься в дорогу.

А звезды тонут в поле тишины,

И светлячки сверкают понемногу.

 

Как вечера теплы, не холодны,

И сад земной разносит запах наших

Даров весны! И улицы пусты,

Трамваи спят, и нет людей уставших.

 

Но ты пути. Отныне ты в пути.

И ночь твоя – укрытая подруга,

Спасет тебя. Ты дашь себе уйти,

А ветер пропоет во всей округе.

 

Он нежен тут, не видя стороны,

Мой дивный брат, любимец поднебесья.

Я знаю, мы – сердцам своим верны,

И ритм биения их дарует равновесие.

 

Счастливых благ… Я буду там, где ты.

Душистая сирень тому напоминание.

И нет такой большой сплошной черты,

И расстояния нет, но волны содрогания.

 

Уходишь ты! Из моря вышла соль,

Теперь щека ручьем любви объята.

Так неразрывно все! Ты тоже эта боль,

Волшебна здесь, как лунная соната.

 

Лампады свет вознёсся в темноте,

И вижу я, тут образ твой прощальный.

А ветер нас ласкает в пустоте,

И влажных век касается, печальный.

 

 

БЕЗЫМЯННЫЙ…

 

Я снова здесь брожу средь памяти, теней,

Травы пустынной.

Не вижу я знакомых мне людей

В земле старинной.

Везде кресты. И солнце в вышине.

Вверху – лазурь, я – снизу, в стороне

Иду смиренным, вглядываясь в камень

Рядов могильных;

«Amen, amen, amen», –

Для образов я говорю светильных:

В тиши такой, далекой для живых,

Но в близкой обители немых.

Как ясен тут и близок образ смерти! –

Не в суете же дней! –

А где безмолвный ветер

Надгробиям гранитным друг теперь.

Но вот могилка не имеет камня…

Поодаль от других и без названия…

Не знаю почему, – пред ней стою…

Возвышенность земли.

Я на герань смотрю,

Прорезалась что здесь, вдали;

На этот аккуратный длинный холмик.

И вижу я красивый чудный томик,

Что тотчас поднимаю из пыли.

Священное писание…

Здесь легли

Надгробные слова небесного дыхания.

Понятно ль мне, кто здесь в земле лежит?

И дней ушедших тайну хранит?

Известно мне не более других…

Но отчего рука моя дрожит?

И мыслей не могу найти таких,

Которыми лишь сердце дорожит…

Возможно, праведником он был, героем,

Или, напротив, беглецом, изгоем, –

Нет имени на нем, и нет ограды,

Лишь россыпью земля…

Не доискаться правды,

А поверху шумят лишь тополя.

 

То жизнь была, была его стезя!

 

 

МОЛИТВА

 

В час оный трудный испытаний

Я обращаюсь, Господи, к тому,

Чтоб сильным быть при полноте страданий,

При виде их не дрогнуть одному.

 

В надменный час не побояться слова,

Когда слова из сердца правдой льют!

Так было раньше, есть сейчас, есть снова,

Отважным путь насилием воздают.

 

Прошу я, Господи, направить в своей воле

На путь такой, чтоб человеком быть.

Душа вобрала землю, небо, море,

Но есть и тьма, способная укрыть.

 

Так дай же сил преодолеть невзгоды!

Увидеть свет и тронуться за ним…

Лишь пред тобой разверзнутся те воды,

Чей гневный рокот слуху устрашим!

 

Прошу, не дай очам закрыться

И видеть истину, как в утренней росе!

Пусть нынче ночью глубоко приснится

Тот дивный дом, в котором живы все!

 

 

СТИШОК О ФОТЕ

 

Жил на свете человек по имени Фот.

И был он не глубок, скорее наоборот.

Цвета вечно путал и верил всякому слову.

Собаку он принял за чужую корову,

А шляпу свою он отдал другим,

Забыв вдруг про то, что было своим.

Луну он несносно зачем-то обидел,

Назвав ее солнцем, как только увидел.

И к обуви даже имел прецедент,

Насмешливый делая при этом акцент.

Башмачник башмак ему как-то вручил

И пальцем мудрёно при том погрозил:

«Смотри, их здесь два, нисколько один!

Сбивал я их долго, до самых седин!

Поскольку я усердно трудился, работал,

Цена подросла их в пол-оборота». –

И Фот молчаливо проветрил карман.

На площади рядом бьют в барабан:

На левую ногу идет он в носке,

На правую ногу Фот идет в башмаке.

И вроде бы, радуясь должной обновке,

Вприпрыжку, танцуя в затейной сноровке,

Он падает в лужу и тут же плясать,

Чеканить свой шаг и руками махать!

Ребенок худой к нему подбежал.

И долго смотрел, а потом показал:

«Что ж, дядя, танцуешь вовсе не в такт,

С одним башмаком ты умерил свой шаг!»

А Фот как молчал, так и молчит.

Ветер в карманах гуляет, сквозит.

Взял и поправил правый рукав,

Яблочко выпало, лишь ладонь он разжав.

«Я, – говорит он, – сегодня в Париже

К светскому обществу буду приближен.

В честь короля дают праздник и бал!

Нынче я в моде, потому и плясал!»

Смотрит ребенок на Фота немного

С легкой улыбкой и вовсе не строго:

«Ты, дядя, взял отчаянный курс,

Как бы, смотри, не случился конфуз». –

Яблоко слопал и следом – простыл.

Фот продолжает идти, не забыл,

Как в новом сегодня представился свете,

Как много чудес на целой планете,

Сколько же гордости он испытал,

Когда башмаки на ступни надевал!

Возле дворца он увидел колонны

Пеших гвардейцев и воинов конных, –

Там увязался за ними пешком,

До фронта открытого, почти босиком.

 

 

ЦИЦЕРОН

 

Как страшно умирать в расцвете лет!

И в юности, когда всю жизнь не видел!

Вдруг слово замерло – оборванный сюжет,

Эскиз набросан; замысел похитил

Из царства тьмы надменный бог Аид.

 

Как страшно умирать, пройдя весь век

В достатке, роскоши, но с чёрствым сердцем…

И если жизнь – река, то смысл бегущих рек

Вбирать и наполнять, не став судьбы пришельцем.

 

И все же так, – отнять лишь можно миг,

Раз только он во владении настоящем.

Пред каждым он не образом возник,

А перекрёстком, выбором просящим.

Куда ступать – решает человек.

 

Таков и он. Решал и был убит.

Но перед тем, прожил немало жизни.

Последний ход и – совершён гамбит,

И – голова в песок, и сам песок – цвет вишни.

 

Предсказано, ну что ж… Мыслитель, он за правду.

За каждый шаг приходиться платить,

Борьбой живешь, – то голова в награду…

И там, среди садов посмел остановить

Он бегство сам, – он больше не бежит.

 

Звезда в закат, но у него не так.

Звезда иная набирает силу.

Все – замысел, а распознать же знак

Дано тому, кто жизнь всерьез увидел!

 

 

БУДЬ ТИШИНОЙ

в память Р. Киплинга

 

Будь тишиной средь громогласных звуков,

В тебе услышавших стихии звонкий хор.

Не изменяй душе и в порождении слухов,

Познай в себе божественный узор.

Куранты бьют. Будь терпелив при жизни,

Обман незнанием всякий сотворен.

Прощай врагов, – прощай в делах и в мысли,

Но только будь не этим вдохновлен.

 

Пари невинно в творчестве с закатом,

Но возвеличив миг, не возгордись собой;

Хулу встречай, не бойся быть распятым, –

Многоречив язык сомкнувшейся толпой.

Будь скромен сам; и даже испытуя

Других людей в предвидении своем;

Когда судьба изменится, волнуя,

И с болью ты умоешься дождем.

 

Встречай сей день, в преддверии восходящий,

В привычке злой не тешится пусть ум.

Отринь весь сор, посевы изводящий,

И не щади всевластных серых дум.

Пусть тело-храм тебе покорно служит

В любой момент, который для того,

Чтоб вдаль идти, когда метель закружит,

Когда вокруг как будто никого.

 

Ребенком будь при встрече с королями,

Открытым – с теми, кто идет с тобой.

Какими бы ни мерились ролями,

Пусть каждый остается сам собой.

Проникнись в смысл! В него поверь, как другу!

Ступай за ним, – в полуночи звезда, –

Тогда, мой брат, забудешь бег по кругу

И станешь человеком навсегда!!

 

 

БАЛЛАДА О КРОХЕ

 

Засыпает кроха в кроватке,

Нынче ангел проведал его…

Снятся крохе дачные грядки

И бабуля с большим котелком.

 

Снится крохе дивная сказка,

Как возносит ветер легко,

Словно мамина теплая ласка,

Что ласкает бледной рукой.

 

Снится крохе, что он белый рыцарь,

И спасает от невзгод и тревог.

Вот спасает он журавлицу,

Поливает увядший цветок.

 

Олененка спасает, вызволяя копытце

От аркана охотника в чаще лесной.

Помогает зверюшкам, насекомым и птицам, –

На лице вдруг улыбка незаметно блеснет…

 

Спи, храбрый кроха, Ты истинный рыцарь.

В королевстве прослышат про деяние твое

И запишут, конечно, на воздушных страницах

Ярким солнечным сказочным мартовским днем…

 

 

***

– Просыпайся малыш, Нам сейчас пора!

Я одену тебя потеплее…

– Но куда, мама, куда, куда! –

– Там, где будет нам все роднее.

 

Там, где больше добра, добра,

Где уют и спокойствие в мире.

Там, – где завтра! А то, что вчера,

Мы оставим в этой квартире.

 

Собирайся, сыночек, идти нам пора!

Мы вдвоем, – мы с тобой отныне.

Нам на поезд успеть надо до утра,

Что отходит в полпятого, в половине…

 

А сама надевает ботинки бегом,

Поправляет шарфик на крохе,

А билеты скорей убирает тайком,

Слезы пряча в протянутом вздохе.

 

О, спешащая мать!

Уводящая от ненастья!

В зимний холод бегущая прочь!

Ты не плачь, когда рядом есть кроха.

Он поможет, не плачь, он сможет помочь!

 

 

***

Дверь квартиры внезапно раскрылась.

На пороге отец. И в прихожей темно.

Мама крохи как будто бы затаилась.

– Ты куда собралась? – он кричит под вином.

 

Мама крохи дрожит. Лишь пальто дрожь скрывает.

Мама крохи отважна, но вину все равно.

Тень стремится, шагает, хватает, срывает! –

Та зловещая тень с ненавистным холодным лицом.

 

– Ты ребенка не трогай, Серёжа, не трогай! –

Громкий крик. И скрывает кроху рукой.

В зимней ночи в квартире проснулась тревога,

Что за миг, что за боль, – Рот закрой!

 

Навалилась внезапно темная бездна.

Придавила к стене, что святую святых…

Что за стон, белый рыцарь, беда неизбежна?

Как ты можешь стоять? Обижают родных.

 

Возвышается грозно фигура, железно.

Храбрый кроха хватает ее за рукав.

Как же это нечестно, бесчестно, конечно! –

Ударяется кроха, на колени упав.

 

– Где билеты, быстрей, говори, где билеты!

Говори же! Найду! Ты не прячь от меня! –

Говорят, у мужчин, у мужчин есть запреты…

Ну а женщина плачет, секреты храня…

 

Кроха в мамин карман внезапно залазит,

В кулачке два билета сжимает, спеша…

– На! Возьми! – сколько мольбы в раздавшейся фразе.

Только мира, покоя желает душа.

 

О, герой избыточного времени!

О, старейшина, который так силен!

По каким законам племени

Преломляют тех, кто не сломлен…

 

Ведь он кроха же, – он белый рыцарь,

В грезах он во сне и наяву.

На молочной беленькой странице

Храбрым кроху люди назовут.

 

 

МОТЫЛЁК

 

Полуночный час наступил, подкрался неуловимо.

Облаком месяц укрыт, скрыт от земного взгляда.

Свет на стене от лампы рождает бегущие тени,

Не прогоняй сновидение, мгновение неповторимо.

 

Что до тебя? Пребудешь ты же везде и всюду,

Там за тобой мотивы из ранее сложенных песен,

А впереди туманность, которая будет, впрочем,

Вечностью навсегда; вечность подобна же чуду.

 

Мир утопает в тиши… В значении этого мига

В пору рождаться, цвести и угасать, воскреснуть.

Только солнце любви обладает немыслимой силой,

Глубока тишина, необъятна, а святость – ее владыка.

 

Вижу рядом летящую тут пылинку, очертания ее

Нельзя преуменьшить нисколько. Развевается занавес

От дыхания невидимых нитей, и в обитель мою

Залетает мотыль, и кружится в танце своем.

 

 

МАРК АВРЕЛИЙ

 

Средь многих императоров один

Серьезно выделялся нравом

Добрейшим. И не гордился правом

Высокого различия своим.

 

Смирение, труд и мужество постиг.

Наедине с собой он размышлял о жизни.

Познал себя и возвеличил мысли,

В себе нашел источника родник.

 

Он предков почитал и слушал совесть.

Он волей собственной настолько усмирен

Был. Что никогда не стал он усыплен

Желаниями, имеющими горесть.

 

Великий муж! Но больше человек.

О, вы, стремящиеся к власти! –

Набить карманы бы и утолить все страсти, –

До вас он жил, давно тот канул век.

 

Оставил только книги… Да, мудрец,

Постигший суть вещей дороже злата.

Дойдут правители до самого заката,

Но кто из них коснется в тень сердец?

 

 

ЛЕДЯНОЕ СЕРДЦЕ

 

Ледяное сердце спит.

Ледяное сердце – шип.

Камень вода точит,

Твое – молчит.

 

У коршуна есть супруга.

Даже у дерева есть подруга.

У высокого дуба – лист,

У дальнего моря – бриз,

 

У синего неба – туча,

В одинокой судьбе – случай.

Даже у песенки есть мотив:

«Берег, берег, милый прилив».

 

На земле, на которой я в рост – солнце,

Утопает в большом колодце.

Ну а в нем через край вода,

Я надеюсь, что навсегда.

 

Над полями сверкнет зарница.

Ветерок всколыхнет пшеницу.

В темном небе взойдет звезда.

У меня же кусочек льда.

 

У меня же есть счастья вдоволь,

Я не хуже, чем местный тополь.

Погрущу я, и грусть пройдет.

Все что есть, все во мне живет.

 

 

EPISTULA

 

Отверженному

 

Когда достигнешь ты такого знания,

Что, вопреки всему, подарит тебе грусть,

Пленит тебя, но обойдет тщеславие,

И ты забудешь все, что помнил наизусть,

То вспоминай о том, кого встречал ты прежде,

Любил кого, и предан был когда…

 

Есть разум знающий, а есть биение сердца.

С годами голова, как бремя, тяжела.

Но если слышал ты однажды смех младенца,

И ночь встречал, пророчица бела, –

Разбужен будь! И взглядом смотри трезвым,

Твоя душа бессмертная жива!

 

Когда наступит миг, Vanitas vanitatum,

Земное все тогда притянется, как рок,

И власть от зла, скрываясь в слоге этом,

С небес сойдет, как астра, козерог,

Отринь светило то, но оставайся смелым,

Душой зорким будь, и Господу Рабом.

 

 

Лучезарному

 

От века в век,

От камня и до камня

Борьба идет,

Не видная глазам.

 

Твой лучезарный вид обманчив,

хоть и светел.

Во мраке он лучист, в светлице палача.

 

Вбирает все,

желаниями играет,

Раздутых, сильных, свой вкусив оброк.

И образ твой глаза всем затмевает,

Кто слаб душой,

Кто только слаб душой…

 

Хоть тысячи имен имей,

Хоть двести миллионов!

И завтра тот, кто свят, гонимым может быть.

Но он один так ясен агнец Божий,

Что никогда не спутать тут с иным.

 

Что предначертано,

Во славу воплотиться,

Как многое в веках имело уж свой ход.

Но что останется, – последняя страница,

Душа и разум, человек и Бог.

 

 

 СЛОВО

 

Разнесется слово живое

Над просторами сильной страны.

В каждом слове таком есть былое,

В каждом звуке его нет войны.

Ибо то, что священно, выльется в память,

Но бесшумно, рекой проникнет в исток.

Там победно алеет, качается знамя.

Там на выжженных землях белеет дивный цветок.

 

Потому и в глазах, старческих, мудрых,

Вижу я, как громаден, возвысился свод,

Что не празднеств желает, не праздников шумных…

Но желает забыть, как страдал тот народ,

Как страдала душа. Ведь известно, что счастье –

Ненаглядное благо. И в те времена

Так хотелось бы жить без войны и напастей.

Так хотелось любить, отдаваясь волнам.

 

Потому не корите за облик усталый,

Сколько помнит рассвет, он закату вернет.

Сколько помнит про жизнь листочек опалый,

Он в молчании ценит, в кружении, полет.

Будь священная память, и в скорби тихой,

Те священные дни омываемы вечностью вод.

Никогда, ни за что, то не станет забыто,

Каждый час тот, и день, и месяц, и год.

 

 

ВОСПОМИНАНИЯ ПАТРИЦИО

 

Родился и вырос я в этом селе,

Где люди дружны меж собою,

На самой святой и родной мне земле,

В какую проникся душою.

 

Там мать моя, padre лежат в той земле,

Под небом зеленых окраин.

И в сердце они у меня, в глубине,

В печали и счастии крайнем.

 

Я рос мальчуганом без всяких хлопот,

На то есть забота любимых,

Что не было в жизни иных мне забот,

Лишь кроме коленей набитых.

 

И трель соловьиную мне память несет,

Вершин одинокую ясность.

Наполненность смыслом мне грусть придает,

А счастье – томную страстность.

 

Что вырос красивым, не мой в том почет,

Важнее куда, что сокрыто.

Создание именем наречет,

Творец наречет, что aperto.

 

В семнадцать я встретил девушку муз

И ей подарил свое сердце.

Наивно я верил в надежность тех уз,

Бесстрастным не жил иноверцем.

 

Как много я слышал красивейших фраз!

Журчание реки под луной.

Как был я податлив под нежностью глаз,

Чарующих силой земной!

 

Но тот, кто поверил, – он взвесил не раз

Возможные – «за», да и «против», –

И если держал я синицу в руках,

То сердце любимой напротив.

 

Собой был мой друг:

Большой весельчак,

Не видел я в нем искры обмана.

На то он и друг, что не был мне враг,

 

Со мною и в радость и в горе.

Он чувства глубокие знал, как прочтет,

И редко бывали мы в ссоре,

В невзгодах скорее на помощь придет,

Уверен был в нем и спокоен.

 

Сегодня я знаю: обманчива жизнь,

А может, обманчивы люди.

Помимо событий, в ней есть миражи,

Страдание спящих разбудит.

 

Но всех я простил уж очень давно,

Как можно винить за былое?

Кому-то стать преданным суждено,

Кому-то ответить за злое.

 

В ответе я только за сердце свое,

За силу в крови, что в покое.

Пусть в душу мою и врезалось копье,

Познал я нечто другое.

 

 

ЭТО ПРАВДА

 

Это правда, что больше не верю тебе,

Ни единому взгляду и слову.

Отыграла ты пьесу в моей судьбе,

Так сыграй же ее и другому!

 

Это правда, что я как хрустальный стакан,

В край наполненный, светел настолько,

Что прозрачную воду не укроет обман,

Ну а в медном кувшине – надолго!

 

Это правда, что мне пережить боль дано,

А тебе, познавая в сравнении,

Терпких ягод вкусить озорное вино

И с годами принять озарение.

 

 

***

Вчера приснился сон в небесной тишине.

Мне снилось, будто бы я потерял дар речи.

Не бодр был я, но бредил в полусне, –

Не символ то, не знамение предтечи,

 

Как есть поплыл я в облака завес,

Оковы бренные отбросив на пороге.

Коснулся я объятий звезд, небес,

И не был я, как жил земным – в тревоге.

 

Увидел мощь бессмертия, стихий,

Увидел я, что направляло лиру.

Как заблуждался я, при мысли, что стихи, –

Мои стихи! И я дарил их миру.

 

Летящий в пустоте я позабыл тот слог,

Но чувствовал, что там, внизу, у моря –

Стоит кровать, на ней лежит венок,

И множество сердец болит от горя.

 

Душа то вниз, то снова вверх стрелой!

И даже вдалеке, она в сомнениях.

Куда лечу я – в ад ли рай святой?

Какое мне испытывать волнение?

 

И вот поток, как вихрь меня втянул.

Душа моя вдруг в вечность заглянула.

Тогда во сне, я вздрогнул и вздохнул, –

Расскажет та, что явь тогда вернула.

 

Не думал я, а лишь проникся в свет.

Пред ним предстал нагим и сотворённым.

И жизнь моя прозрачная – ответ!

Как жил свободным я, но тут же и пленённым.

 

И плакал я. Как слезы льет душа

Пред вечностью, ее глубоким взором.

Моя душа прониклась, не дыша,

Но на земле опять вздохнул со стоном.

 

Проснулся я, разбуженный рукой,

При свете лампы, на своей постели.

«Ты жив еще. А я пока с тобой», –

Сказала мне. Глаза ее блестели.

 

 

ЖЕЛАЕШЬ ТЫ, ЧТОБ ВИДЕЛ Я МЕЖ СТРОК? 

 

Желаешь ты, чтоб видел я меж строк?

Чтоб слышал я раскаты, гул у моря?

И чтоб поверил я в созвучный яркий слог? –

Душой своей неумолимо вторя.

 

Той красоты ушедшей не вернуть…

Тревожит август ветром беспокойным;

Стремясь любить, и все же обмануть,

Он вправе называться своевольным.

 

Серьезен ты, когда земля дрожит

От выпавшего снега – мерзнет, тонет…

Но понял ты, зачем земля молчит?

И утопает в серебристом лоне?

 

Зачем ее, заботливую мать,

Вдруг покрывает пеплом безотрадно?

Ты спрашивал ее – зачем страдать?

Иль оборвал весенний гром внезапно?

 

Желаешь знать, что видел я меж строк,

Соприкасаясь с наводнением в губы?

Я видел все: цветок, восторг, острог…

Изменчивы в познании те уступы.

 

Желаешь знать, каков же мой ответ?

Уверен я, Земля того же мнения:

Живи на протяжении лет

И жизнь цени, как все ее волнения.

 

 

***

Посвящается К.Б.

 

За общее тебя благодарю, за явные и скрытые преграды,

За то, что есть ты, – да, – тебя благодарю,

За простоту речей и битв твоих, и взгляды.

 

За то, что ты молчишь, и я молчу, –

За то, что опускаешь голову при встрече.

За легкости твои и сложности чуть-чуть,

Что путают строку, и мне ответить нечем,

 

За путь ветров тебя благодарю, за откровение, шепот, не единство,

За страх, сомнения, боль благодарю,

Что есть в тебе, во мне, – за любопытство.

 

За то, что ты, преследуя игру, загадываешь цифры, шифры, слоги.

За скорбь потерь тебя благодарю,

За обретение смысла, за предлоги,

За то, что я тебя, познав, люблю…

 

Но не затем, чтоб сблизиться в итоге.

За то, что ты, бегущая в мираж, и связанная множественностью ролей,

Толкаешь вдруг, то тянешь вдруг назад, за море, что в тебе, – за море.

 

 

В ВЕЧЕРНЕЙ ТИШИНЕ

 

В вечерней тишине я вспоминал порой,

Забравшись на крыльцо скосившегося дома,

Былые времена, и лунной игрой

Мне представлялся свет, печальный и знакомый,

 

И долго я сидел, направив сонный взор

На бледность тех полос, притянутых землею,

Что все казалось мне, во всем есть свой задор,

И в новом, и в былом, за каждой чертою…

 

Так много звезд является в ночи,

Так много вспышек и комет внезапных,

Что в непонятном чувстве нет причин,

Чтобы смотреть на вверх печальным.

 

Но эта хитрость создана случайно,

И взглядом упираясь в пустоту,

Я углубляюсь сам куда отчаянно,

И обхватить все небо не могу.

 

Таинственность свечения не постичь…

И не понять ту радость, – дочь глуши.

Что жаждет человек? – чего достичь?

Но в беготне своей по кругу он спешит…

 

Вот с неба сорвалась и вниз летит удало

Небесная звезда, – звезда царей и грез…

И падать ярко только ей пристало,

Пусть видит Бог, раз Он ее вознес.

 

О, друг мой! Как тоска невыразима!

Уверен я, что ты, как я, глядел – на небо это, –

Так неуловима, неотвратима

Та сила, что живет и не уходит с Летой*.

 

Потоки унесут последние светила,

И синева укроет неохватно

Наш мир земной, – а та, что вдруг погибла, –

Заря глубин!.. Мне думать так отрадно.

 

Не безнадега то, – напротив, впереди

Я вижу ценный смысл в моменте настоящем.

При росплесках зари нам душу бередит

Слепящая тоска в явлении проходящем.

 

Memento mori. Тот достиг вершин,

Кто с озарением вник в Кассиопею.

Мы между небом, бездной, средь равнин,

Богами брошен жребий с колыбелью.

 

Не в рассуждении толк. Но мыслить до поры,

Пока душа не совпадает с далью.

Приблизится момент, почувствует порыв

Сама естественность; себя отдаст дыханию.

 

Не плачь и не грусти, – наступит этот миг.

Почасту наблюдай за тем, что происходит.

Вокруг себя смотри, на образ, что возник,

На то, что покидает мир и в мир приходит.

 

Но не спеши судить. Как интересный гость,

Участливый, но в меру отстраненный,

Глядит вовнутрь, в покорности насквозь,

И видит скрытый уголочек, потаенный.

 

Чтоб суть узреть, не нужно оценить.

Достаточно того, чтобы оглядеться.

Нам всем дано: любить, дарить, творить…

Мы как свеча способны разгореться.

____

Сегодня я вернусь по утро лишь домой,

Я сам решил. Не выпал здесь мой жребий.

Когда есть жизнь, – то жизнь, когда покой, – покой…

Есть время быть, и нет в душе сомнений.

 

*ж. В греч. мифологии – Источник и река Забвения в подземном царстве

 

 

ГОТИКА

 

Над городом темным нависает луна,

В облаке сером сияет она.

Храмы отцов тянутся ввысь, –

Рядом в лесу охотится рысь.

Тень Прозерпины блуждает без сна,

Призрачно все, и мертва тишина.

Звон колокольный раздастся сквозь тьму,

Дух беспокойный покинет тюрьму,

Стены которой окрасила кровь,

Злость королей и повстанцев любовь.

Смерть по долине бредет не одна,

Вслед безутешно глядит из окна

Девочка, может, двенадцати лет…

Голод, чума не ослабили свет

В ангельских, нежных, наивных глазах, –

Прах на лице, на губах, на руках.

Факел зажженный вдохнет в темноту,

В странных накидках пройдут по мосту

Сонма людей, проживающих здесь,

В Царствии гибели; похоронная песнь

Звонко послышится на древней земле.

Будут лачуги во власти огней.

Пепел коснется небес на заре.

Скажет старик на смертном одре

Что-то про жизнь, про любовь, про борьбу…

Следом за ним положат в гробу

Бледную тонкую чистую шаль,

Памяти юной бессмертной вуаль.

Гордый торжественный предстанет собор,

В каменном сердце возвысится хор.

Свет вознесется, уляжется тьма.

Странник усталый наблюдает с холма

На город этот, на светоч огней,

Он говорит: «Довольно смертей», –

И растворяется, как в небе звезда,

Просто оставив земные стада.

 

 

ПЕСНЯ О МОЛЧАНИИ

 

Я замолчал, хотя снаружи пела

Тяжелая и сильная метель.

И от огня на пол ложилась тень,

Ты все сказала, – все, что ты хотела.

 

Пусть сердце бьется,

Песня прозвучала, –

Прощальной ноте отыграет в такт.

Ты истину мне нынче показала!

Как быть собой, встречая странный взгляд.

 

Прикрыл глаза, вдохнул я грудью полно,

И радости, печали нет конца…

И вроде нет меня, и вроде тут я словно,

Без образа, без роли, без венца.

 

Пусть сердце бьется,

Что ты потеряла, –

Прощальной нотой отыграет в такт.

Об истине мне нынче рассказала!

Как жизнь любить! – я правдой богат.

 

Пусть вьюга за окном, зверь воет.

И в мгле холодной – сгроможденный круг

Из камней древних; плотно их укроет

Мой ветер снежный, мой ненастный друг.

 

Пусть сердце бьется!

Ты меня теряла,

а я тебя, – теряли наугад!

Об истине мы нынче рассказали!

Как жизнь любить, без всяческих утрат.

 

Лежит он сотню, может, сотни лет, –

Могучий камень, – камень непреложный.

Встречал закаты он и пламенный рассвет,

Он шепчет мне, что быть сильнее можно.

 

Пусть сердце бьется,

Песня прозвучала, –

Прощальной ноте отыграет в такт.

Ты истину мне нынче показала!

Как быть собой, встречая странный взгляд.

 

 

 LUX

 

Когда в полуночи задашь вопрос «Как быть?» –

То пустота неслышно, непредвзято

Вдруг вопросит в ответ: «быть может, жить?

Не важно как, – ни бедно, ни богато, –

 

Но жить стихиями или стихией быть,

И чувствовать всем телом и душой

Предназначения миг, которого забыть

Не сможет более вернувшийся домой».

 

Вернувшийся… И признанный сердцами,

Как материнский хлеб – горячий и живой,

Огретый солнцами и синими глазами,

Хоть подпоясанный и болью роковой.

 

Серстрица, брат или мой друг отныне…

Я помню сам – блуждающий во тьме,

Как лев рычал, но светочи не видел,

Как многие из львов, я был в ярме.

 

И лишь небесный свет страдание вылил,

Умылся я в прозрачном роднике,

Коснулся я чудесных тонких линий,

И шел тогда как будто налегке.

 

Дотронулся до век, ее ресницы пали,

Небесный сад расцвел тогда во мгле…

И пробудились те, что раньше спали,

В одной для всех священной тишине!

 

 

***

Когда сказала мне, – я больше не люблю, –

Не верил я, что может быть такое,

Когда твое любимое, родное

Вдруг вдаль скользит, но я не сплю, не сплю…

Вдруг теснота сжимает все пространство,

Глаза напротив, скованные льдом,

Глядят, холодные, и я с большим трудом

Готов признать утрату постоянства.

Не верит сердце в сумеречную быль,

Как небеса разверзнутся опасно.

Не верю я, что я любил напрасно,

Что чувства могут превратиться в пыль.

Не отреклась ты, – есть другое слово,

Когда в чужом любовь не признают,

Свою любовь, бывает, предают

И говорят: хочу любить я ново.

 

 

Крепость

 

Здесь мы держались несколько лет,

Мы одержали немало побед,

И каждый из нас мог умереть

И уйти в Вечное.

 

И скольким из нас стоило ждать, –

Сколько хвалы можно воздать,

Тем, кто всегда умел выбирать, –

Бесконечное.

 

Раненый храбр, кровь как смола,

Только к утру остынет зола,

Только когда рассеется мгла,

Станет намного свежее.

 

В мирном краю проснется жена,

Смутно разбудит ее тишина, –

Милая, смерть не так уж страшна, –

Ведь она неизбежное.

 

Только любовь жалко отдать,

Только земную вернуть благодать,

Тем, кто три года умел побеждать,

И защищать здешнее.

 

В Память героям

 

Помнит земля павших,

Помнит трава воинов,

Честь и страну не отдавших,

Сражающихся достойно.

Помнят моря и реки,

Помнят поля и горы.

Реки –

как закрывались веки,

Горы –

как угасали взоры.

 

Все это было, было,

Люди ложились телами

Там, где проходит жила

Родины нашей с вами.

И засыпали навеки,

Молча, а может, с криком,

Чтобы не пришел некий

С сутью больной, безликой.

 

Были там наши деды, –

Громко за нас воевали.

Сражались до самой победы,

Близких,

друзей теряли.

Видели –

хаты плыли,

Видели –

села в крови.

Гневно врагов давили

От злости и от любви.

 

Это не притча вовсе, –

Песня о воинах славы.

Чтобы мы жили после

Для гордости, не забавы!

Вечная-вечная память.

Будем хранить святыню.

Пусть полыхает пламя

Под небом высокой синью.

 

Пусть зарождается в душах

В сильных и слабых даже

Гордость, любовь, ведь

Дружен Весь народ, отважен

Весь наш народ Российский,

К Родине преклонивший

Голову преданно близко,

Матери не предавший!

 

Пойте, сыны, гордитесь!

Вейся былое знамя!

К солнцу, сыны,

обернитесь,

И пробудите память.

Кто к нам с мечом прибудет,

Тот от меча и погибнет.

Правда всегда торжествует,

Сокол змею настигнет!

Только иных не поднимешь,-

Тех, кто пожертвовал жизнью.

Воин-герой не покинешь

Русского поля с полынью.

 

В нем ты лежишь человеком,

Умершим ради правды,

Пусть и не слышно эха,

Пусть и не слышно клятвы.

Клятва стара, известна,

Мать говорила сыну:

«Ты защити,сыночек,

Родину, мать-святыню!

Нужен сейчас ей очень,

Нужен ее твердыни».

 

Шли, собирались с боем

Вместе отец с сыном.

Шли они в длинном строе.

Пели фронтовые песни.

Стали они героями.

Только

пропали

без вести.

 

Сколько было погибших?

Тысячи.

Миллионы.

Жизнями сокрушившие

Вражеские эшелоны.

Глотку фашист, заливший

Кровью Руси, вдруг понял, –

Русский мороз постигший, –

Что не прорвется с боем.

Много у нас терпения,

Тверже, прочнее стали.

Много и есть смирения,

Но если враги, –

восстанем!

Будем мощнее глыбы,

Будем как наши деды.

Враг, что на землю прибыл,

Не сможет найти победы!

 

Это лучшая память!

Это лучшая

почесть!

Знайте, отцы,

что ранит

Сердце

плачевная

песнь.

Вас не вернуть,

Но мы же

от поколений воинство,

И продолжаем путь

В сердце, хранимом мужество!

 

 

Прощай, мой милый друг

 

Прощай, мой милый друг, прощай,

Пожми мне руку на прощание смело.

Пусть ухожу я – ты не забывай:

Как движется земля в сиянии белом.

 

Возьми тот помысел, что человеку дан.

Неси его, как можешь, светоч правды.

Найдешь ты мир и синий океан,

И зов борьбы, и целый свет бесправный.

 

Смотри вперед. Промчится день, и ночь

С дыханием грез отдаст тебе свободу.

Свое призвание трудно превозмочь,

Творец рожден и предан лишь народу.

 

Я счастлив тем, что ясный и живой,

Задумчивый, несешь ты силу слова.

Не разлучайся с собственной душой,

Однажды, друг, увидимся мы снова.

 

 

 

Не темени боится тот, кто ждет

 

Не темени боится тот, кто ждет.

Приходит ночь – потом она уходит,

Так худшее, вдруг наступив, пройдет,

Пока живет, волнениями изводит.

 

Но есть и промежуток небольшой

Меж днем росы и ночью непроглядной:

Когда идешь и вертишь головой,

И видишь – тень лежит зеркально.

 

Ты видишь тень, она бежит от клякс,

И видишь стан громаднее в размерах

Вещей, деревьев. Будто, веселясь,

Все возросло в развернутых манерах.

 

И этот час, он страшен только тем,

Что он предвестник тьмы неощутимой…

Что не страшится пламени и стен,

Но в сути той желает быть незримой.

 

Да, этот час боятся те, кто ждет.

Предвестник он особенных депрессий.

Я слышу вдруг, как глас вдали умолк,

Он словно ждет каких-нибудь известий…

 

 

Письмо Цезарю

 

Великий Друг, Мой Цезарь, Столп Державный,

Узнал я нечто… О, бесславный,

Бесчестный, тайный, грозный круг тот,

Что крови ждет!

 

Великий друг, Мой Цезарь, люди равны

Пред смертью – правый и неправый,

Богатый, бедный, юный, старый,

Сенатор, варвар…

 

Но сердце бьется, сердце ранит!

И только время боль исправит, –

Сегодня рано, затемно,

Послание вручено.

 

Не верю я в поверья, в слухи,

Клеветникам и злым старухам,

Но в здравый смысл – всегда…

Беда, мой друг, беда!

 

Я всем желал единой дани, –

Пусть всякий жил, но мудрый правил,

А воин нес копье,

Тяжелое свое.

 

Пусть справедливый сам решает:

Кто виноват, – тех осуждает…

Безгрешна лишь земля,

Но кто же Судия?

 

Великий друг, Мой Цезарь, Рим бескрайний!

Таким он стал для войн, скитаний,

Любим, сплочен народ.

Правитель в нем оплот.

 

Но что узнал я, то страдание,

Нет сердцу больше испытания, –

Предатель-случай ожидает,

Измена настает!

 

Враг в заговор вступил и скоро

Презренно проявит свой норов,

И заблестит кинжал,

Щетинясь, как шакал!

 

Гай Кассий Лонгин,

Марк Юний Брут… –

Стечения рокового ждут,

Коварный суд.

 

Великий Друг, Мой Цезарь, Столп Державный,

Доверьтесь Вы скорей охране

Из лучших воинов, что идут

И за собой иных ведут,

 

Тех храбрецов, что упрочнятся в схватках!

А сведения получены украдкой,

Но я добро несу,

И лишь одно прошу,

 

Пусть Рим не поразит проклятье,

Как если произойдет несчастье.

Отступники, лжецы собрались в круг!

И тайная их сеть сплетается вокруг,

 

А голос толпища сзывает дух к расплате.

К слепой расплате!

Рим без Вас падет,

Великий Друг, Мой Цезарь, Мой Оплот.

 

 

Сражаются между собой холмы

 

Сражаются между собой холмы,

Святой несет крест.

Там,

на холмах, идут бои,

Идут бои,

А святой несет крест.

Когда окончатся войны,

Когда конец войне? –

Я не знаю, брат,

Ты мне скажи

Когда окончатся войны,

Придёт конец войне…

Почему ломаются судьбы,

Дни сочтены?

Кто эту войну придумал,

Зачем нужны

Эта ранения и смерти, мучения, боль?

Кто эту войну придумал?

Какой ценой?

Сражаются между собой холмы,

Опять настал бой.

Там

На холмах, несут своих,

Несут своих

С опущенной головой.

Сколько же там упавших,

Уставших, мой

Товарищ ты мой пропавший,

С опущенной головой!

Сражаются между собой холмы,

Идут на штурм.

Пусть несломленными неутомленными

Их назовут.

А города за ними

Будут стоять стеной.

За их плечами

Те города живые

Будут стоять стеной.

Скажи мне, отец причастный,

Скажи, отец,

Когда окончатся войны,

Им наступит конец?

Разве на небе решили,

Что надо так?

Люди про что забыли?

Есть свет и мрак…

Какую мы правду забыли,

Зачем нам мрак?

Сражаются между собой холмы,

Святой несет крест.

Там,

на холмах, идут бои,

Идут бои,

А святой несет крест.

Тогда закончатся войны,

Когда любовь победит.

Себя самого станет достоин

Человек и мира, на котором стоит.

 

 

Не отступай

 

Источник вдохновения не утрачен.

Ищи его, о, корифей искусства.

Пока ты жив, не может быть иначе.

Пусть грозы бьют,

Пусть небо плачет,

Не отступай от правды и от чувства.

 

Соломенное солнце согревает

Блуждающую душу для удачи.

И тот цветок поспешно оживает,

Что ввысь стремится, расцветает,

Невидящий вдруг станет зрячим.

 

Ищи его, о, созерцатель жатвы!

Твой мир – посев, но лучшее за грудью!

Под окрик голосов невнятных

Людей нетерпеливых и бездарных,

Встречаешься как с радостью, так с грустью.

 

Ищи, мой брат! Тебя я заклинаю.

Ищи слова, и пусть тебе досталось.

Ведь только единицы оправдают

Тот путь искания – полного не знают,

Как в ночи вдруг прекрасное рождалось!

 

 

Эфраим

 

Счастливой жизнью жил и воздухом дышал,

И гордо по земле ходил!

Ни разу ничего не крал,

И лишнего не говорил.

Пусть беззаботен, не познал

Я мудрость высших сил,

Не думал, даже не гадал,

Что мне расскажет Эфраим.

 

Той осенью ветра плели

Всю горесть желтых трав,

А небеса раскрыть могли

Объятия ливневых утрат.

На рынке многолюдна грусть

В ее цветах толпы,

И только различает грудь

Блистанием парчи.

 

По улице я шел с водой,

Что из колодца брал,

Чтобы затем придти домой, –

Там брат меня мой ждал.

Прилавки полны и густы,

Различен их товар, –

И если не хватал бы стыд,

Я б что-нибудь украл!

 

Но сколько раз мне мать твердит,

И в памяти она…

Да, бедность – горе!..но вредит

Один лишь Сатана.

И только мысль лишь затаит

Беззлобный вроде грех,

Я волю сразу укрепив,

Глушу неверный смех.

 

Так, мимо стоек проходя,

Аврелия узнал.

И как бы невзначай, шутя,

В арбуз он постучал.

Я в школу сроду не ходил,

Трудился, сколько мог,

Народ окрестный говорил,

Что не читал я строк,

 

Что числа, что слова, –

Не моего ума,

Что есть на мне лишь голова,

А в ней сплошной туман.

Я спорить с ними бы не стал,

Ведь несведущий в том…

Я в жизни книжки не читал,

Но был знаком с трудом.

 

Ведь мама у меня одна

Растила нас двоих.

Я и брат мой, Авраам,

Чужие для других.

А если так, – сыновний долг

Не умножать печаль,

А чтобы был серьезный толк,

Пошли мы на причал;

 

Пристали к местным рыбакам,

И стали их просить, –

Мы станем помощью рукам,

И прибыль приносить.

Пусть и малы мы, но господь,

Не зря нас наградил, –

Здоровьем пышет наша плоть,

Большим наличием сил.

 

С тех пор мы с братом рыбаки,

И море кормит нас,

Не раз шептали старики,

Учению нужен час.

Ну а теперь я шел с водой,

Прошло уж двадцать зим.

Не вышел из меня святой,

Но и не стал я злым.

 

И вот, прилавки хоть полны,

Напрасен их показ.

Желания алчны и сильны,

Но кто себя предаст?

Родная мать на небесах,

И брат мой дома ждет,

А мужество в ее глазах

Давно во мне живет.

 

Но что за спешка, что за шум?

Увидел я в тот миг,

Как в центре сутолока, гул,

И слышен детский крик.

Людей локтями растолкав,

Протиснулся я в круг.

И вот предстал мне Голиаф,

Надсмотрщик детских рук.

 

Малышку бедную держал

За тонкое запястье он,

И видно было, как дрожал

На ней блестящий медальон.

“Так ты его взяла, скажи?

Украла у торговца вон?

Теперь тебя не защитит

Ни воин даже и ни вор.

 

Вину признаешь ты свою,

Уже давно пора.

И позабудешь ты семью,

В тюрьму пойдешь с утра.

Но прежде все-таки не лги,

И здесь скажи всем нам,

Насколько муки велики,

Могла ты изменить богам?”

 

На девочку взглянуть я мог,

Одежду оценил.

Ах, если есть на свете бог! –

Тебя бы он простил.

Таких, как ты, здесь миллион,

А может, даже два,

И редко, чаще же – никто

Не помогает вам.

 

И вот трясет грубейший муж

За детское плечо,

“Ну говори, давай, давай!” –

Кричит он горячо.

Я видел много в жизни ран,

И многие из них во мне,

Но видеть как сплошной тиран

Ребенка мучает… (не сметь!)

 

Я это сделал, я украл!

Взгляните на меня, я тут,

Ведь золотой там есть металл,

Несите же скорее кнут!

Я правду всю вам расскажу,

Утаивать мне смысла нет.

Дорогой этой я хожу,

Приметил я блестящий свет.

 

И дьявол шутку разыграл,

Ведь соблазнить хотел.

И я поддался, не сбежал,

И я украсть успел.

А позже, мог быть уличен,

И тут же пойман я.

Теперь же горем омрачен,

Раскаянием для

 

Малышки этой. Ни при чем

Ребенок бледный – говорю!

Я все вам объясню потом..

Словам сознание отдаю.

Я дал ей этот медальон,

В порыве страха дал!

Теперь пусть будет проклят он,

Мне жаль, что я украл.

 

“Так говоришь, ты взял его?” –

Тут стражник зарычал.

Раскаяние вовсе ничего,

Но где твоя печаль?

Ты бодр, здоров и на ногах,

Широк и горд в плечах.

И где же к наказанию страх?

Мне кажется, ты врешь”.

 

Я тут готов был снова лгать,

Но был предупрежден.

” Да, это он!” – вскричала знать, –

Он был вором рожден.

Его узнали мы давно.

Давно он нас не знал.

Ему в темнице суждено

Признать сырой подвал.

 

Будь наша воля, скажем мы,

Чем знаменит он здесь.

Он часто брал у нас взаймы,

И грабил рынок весь.

Будь наше мнение, скажем мы,

Чего уж тут молчать, –

Есть в мире сильные умы,

А есть бузы печать…”

 

Чего уж тут, скажу я вам,

Что тюрьмы все одни.

Как видно по моим грехам

Меня подвал пленил.

И сырость мерзлая, и вонь,

И холод кирпичей…

И холодна моя ладонь,

И я совсем ничей.

 

Мой брат мне весточки все шлет,

Исписана тетрадь.

Но кто же ее мне здесь прочтет?

Я не могу читать.

Склоняюсь также что писать

Не научился он, –

Он мог от сердца оторвать,

Склонившись над столом.

 

Наверное, его жена…

Ах, как пустынно тут,

И для чего нам жизнь дана?

Но стражники идут…

Без слов втолкнули старика.

Он был в лохмотьях весь.

Глаза мудры и лоб широк,

“Все люди равны здесь.

 

Я Эфраим. Я человек.

Но вижу я, мой друг,

Не обошел ты пропасть бед…”

И дальше сказал вдруг, –

“Печаль разлук страшнее лет,

Не обхитрить ее.

Но приглядеться и ответ

Дает не рукоять, а острие”.

 

Есть много тайн здесь на земле,

Но главный смысл в том,

Что главное в самом тебе,

Внутри тебя есть кто.

Пусть смерть и бедность не страшат!

Как твердость этих стен!

Куда важней глубин душа,

Что есть святого в ней.

 

Кто знанием добрым наделен,

Тому не страшен гнев.

Тот неподатлив, вне времен,

Приветствует он всех.

Тому ни тюрьмы, ни года,

Не причинят вреда.

И злое слово никогда,

Не уязвит тогда.

 

В тебе я вижу, в глубине,

Живет одно добро.

Скажи, ты думал в тишине,

За что ты принял зло?

Не пожалел ли? Не ослаб?

Готов нести свой крест?

Да, ты невольник, но не раб.

Во тьме хранитель света”…

 

“Не пожалел, отец!

Но можешь ли прочесть?

Я ждал и наконец,

Ты здесь!

Ты зряч и мудр, и можешь без труда

Мне прочитать слова,

Из сердца навсегда,

Что вырваны, ведь нет во мне ума!”

 

Я глупости не слышал, –

Сказал мне Эфраим.

Ведь ты поднялся выше,

Со знанием своим.

Ты большим наделен от мира!

В тебе течет лишь доброты стихия,

И знание данное раскрыла,

Сама земля, мой сын!

 

 

Рожденный быть под небом не угаснет

 

Рожденный быть под небом не угаснет,

Не скатится печальная звезда…

Обнимет мир, и ласково подразнит,

Смахнув слезу из янтаря и льда.

 

Мой вечный мир,

Покоя Породитель,

Так много слов,

ушедших в никуда…

Но, если ты –

Забвения покоритель,

Прошу, мой Мир, не оставляй меня!

 

Возьми мой флаг, –

он больше мне не нужен,

Возьми мой помысел –

он человеку дан.

Желал и мог с тобой я быть хорошим,

Пылал и звонок был

мой жизненный фонтан.

 

 

Настал стихов черед, одетых

 

Настал стихов черед одетых,

Их песня в нас должна играть.

Ну где ты, голос мой, ну где ты,

В какой глуши тебя искать?

 

Блестящий звук шагов твоих

В блестящих облаках из писем

Пылает, звездами горит

И исчезает выше…

 

 

Свет мой любви 

 

Свет моей любви,

Надежда и тепло,

Хочу благодарить

И целовать руки твои…

 

Свет моей любви.

Мое торжество.

Я теперь там, где ты.

Нам не страшно вдвоем.

 

 

Бесценная

 

Ты – мое отражение…

Сядешь, будешь зорко смотреть.

Миг твоего превращения

Не запечатлеть.

 

Ты – мой надежный товарищ.

Любим скитаться по склонам гор.

Видим огни пожарищ,

Чист, но взволнован взор.

 

Ты – мое вдохновение…

Плавно кружатся лепестки роз.

От частого посещения

Остался запах твоих волос.

 

Ангел-хранитель. Держишь,

Когда гаснет свет и пропасть зияет кругом.

Звездой путеводной светишь

И будешь любовью и братом, и другом.

 

 

Другу

 

Как бы поднимаю руку в напутствие и говорю: салют!

Я желаю тебе жить спокойно и счастливо,

Мой верный и добрый, мой лучший друг.

 

 

Странник

 

Он по тонкому льду идет.

Его держит озерный щит.

Но чуть в сторону вдруг свернет –

Лед трещит.

 

В опустившейся мгле округа.

Все леса и равнины спят.

Один он, без врага и без друга,

бледным светом луны объят.

 

Все усыпано белой известкой,

Под ногами скулящий скрип

От шагов неумеренных, скользкой

Пролегает дорога в хрип,

 

Где туманом ночным затянулся,

Ледяное пространство пленяя,

Редкий дым, что еще не проснулся,

В неизвестные дали маня.

 

Потому ли в душе его жесткой

Постоянно присутствует песня,

Что обязан пройти он по плоской

И скользящей дороге в вечность…

 

 

Тени

 

От домов трехэтажных

падают тени важно.

У деревьев зеленых

млеет забор под кроной.

На асфальте разбитом

пишут слова слитно,

а случайный прохожий

мимо проходит сонным.

Под карнизом кирпичного, 104-ой,

затаилось гнездо птичье;

в нем – невыросшие, но живые –

дети ласточки высоко.

А внизу, где играют в карты,

где слова, словно фальшь, выдуманы,

стоит парень –

глаза серьезны,

прячет тени в углах глубоко.

 

 

Кажется, это чертовски просто

 

Кажется, это чертовски просто

забыть обо всем, что было…

Мы словно таинственный остров,

деленный неведомой силой.

Все остается в прошлом,

и то, что остыло.

На твоей половине киви,

растущие целой долиной,

и лучшая часть залива

впадает рекою длинной.

Есть водопад,

имя которого тоже длинное,

не очень распространённое

и, скорее, неповторимое.

А что на моей половине?

Пустыня, утесы и горный ряд,

оползни пыльные, что не раз,

а подряд шум поднимали сильный.

И ни одного кустика.

Хотя бы один рос ради приличия.

Но мой материк – это личное.

Почва, в солнце влюбленная,

до безжизненности.

Кажется, я теперь в Антарктиде.

Как говорится, в полной отдельности.

Вижу огромные синие пирамиды,

холодные местности.

За меня не волнуйся, – я выживу.

Лед не любит песок,

а камни настолько уж высохли,

их точно не вытерпит лед.

Весьма интересно тут,

мерцают, сияют, зовут

полярной ночью краски,

притягивают и влекут

плыть дальше и дальше…

Только скучаю, материк половинчатый,

известный зеленым раем.

Как у тебя там на личном?

Чужих не пускаешь в свой край?

Я ведь всегда волнуюсь,

и это чертовски просто:

помнить, что были мы,

таинственным островом.

 

 

Горы

 

Синее небо…

Далекое небо…

Человек – капля в море…

А, кроме моря, бегут равнины,

и высятся горы на горизонте…

Пики далеких гор,

заснеженные вершины,

тающие в облаках,

но все-таки недвижимые.

 

Таинственно

бросают тени

на землю, величественные

под светом вечности,

под светом призрачного.

 

Стоят огромные,

цепями связанные,

земные горы,

гиганты каменные.

Над ними с криками,

в свободной грации

летают птицы,

орлами названные.

 

 

Παλμύρα

 

Нам не постигнуть снов, зеркального отражения мира.

Что, если снится Пальмира? Возродится она вновь?

Встанет былая слава, жизнь обретет покой…

 

Будут идти караваны под арками в белом зное…

И босиком царица, укутавшись в темную шаль,

К храму пойдет молиться, чтоб процветал ее край.

 

Желтый песок долины милостиво и легко

Соприкоснется с дивной, нежной ее стопой…

 

На многолюдных длинных улицах и в домах

Жаждущие насытятся, руку протянет брат.

 

Камень в громоздких плитах будет стоять стеной…

Не обернет в руины время его покров.

 

Войны забыты станут, плач по убитым, грусть

В небытие канут, меч не пронзит грудь…

 

Все расцветет красками… Встанет колонный путь,

Величественные арки по крупицам соберутся…

…………………….

 

Что, если сны о Пальмире, наполненные тишиной,

Предсказывают о мире, явственном и живом?

Вступит ли воскресенье в город нерушенный мой,

С виду без тени сомнений, но с тонкой погибшей душой?

 

 

Что такое Самоотверженность

 

Когда сердце стучит ровно в груди,

Взгляд покоен,

Не нервная дрожь беспокоит –

Полнота чувств от любви,

Распирает от верности,

И ответственность

Мулом ложится на плечи.

 

Палец дрожит тогда,

Если вытянуть руку…

 

Самоотверженность – для него

Самоотречение и будущность

сфер немой, непонятной сути,

 

Где его нет,

Но он навсегда.

 

Руки дрожат, и, грудь выставляя,

Он делаешь шаг,

Навстречу опасности.

 

 

В мире любовь найдется для каждого

 

В мире любовь

Найдется для каждого,

Сердце распахнуто —

любовь придет.

 

Время…

Оно ведь немного важное,

Сгинет зима,

Лед сойдет,

 

И побежит ручей,

Ласково извиваясь

Между зеленых троп

И выглянувших цветов,

Вновь набирая силу,

Неся корабли бумажные,

Словно живой поток.

Разбуженная любовь!

 

Вновь озарится светом,

Что было сокрыто холодом,

Вновь участится пульс,

И человек вздохнет!

 

Жизнь без любви —

Мучительная жажда воздуха,

Странный и вечно печальный зов.

 

 

Гагарин

 

Тот первый, что был в безграничной вселенной,

Ушел навсегда, потерпел крушение.

С детства он верил: мечты сокровенной

Добьется, коснувшись звезды в сближении.

 

Он вылетел в безграничность. Добился сближения.

Звезда в миллиарды вечных сечений

Слепила таинственно, говорила:

«Войдешь ты в историю сильных мира…».

 

Увидел, насколько огромна сила

Пространства и вечности, вместе слитых…

Она приняла и озарила.

А позже заверила: «Тебя не забыть им».

 

 

Тем, кто остался рядом

 

Ливень ударялся большими каплями о землю громко.

В комнате звоном стены каждый час проигрывали мотив.

Я не всегда был чистым – предельно робок,

что даже ребенком с верхушек не распробовал слив.

 

Но все, что случалось, было моим по праву:

Кровь и молитва, бегущая лань по дороге нив…

Я рад, что со мною слева, а также справа,

Остались те, кто верит в меня, голову наклонив.

 

 

Со временем все проходит

 

Со временем все проходит: и боль, и радость победы,

А годы уходят, уходят годы,

И приближается призрак смерти.

 

А ты стоишь, храбрый, и видишь горы,

Зеленые долы на склоне лет.

И полон верой происходящей поры.

Бьет по глазам ослепительный свет.

 

 

Мы так вплелись корнями в землю…

 

Мы так вплелись корнями в землю…

Который век, который век живем,

Смеемся, плачем, любим, верим,

И всё же все когда-нибудь умрем,

Когда-нибудь уснем.

Но не угаснет в душах пламя,

Хоть за чертой, хоть за сиянием звезд,

Извечна, жива чья-то память,

И сердца стук, и верности помост…

И верности неугасимый рост.

На склоне лет, где души понимают,

Что значит жизнь — бессмертная игра,

Лучи то льются, то мирно исчезают,

И закрываются любимые глаза…

 

 

Король

 

Все в этой жизни взвешено секундой,

За каждый свой демарш приходится платить,

Но ты, король, однажды вставший утром,

Предал народ, порвал с народом нить.

 

Я был крестьянином, и, стоя у оконца,

Я наблюдал со страхом и тоской,

Как стража шла, светило ярко солнце,

А Мэри шла с заплаканной душой.

 

Не раз я клял, сходив на местный рынок,

Нечистых на руку: патрульных и канвой,

И жаль мне было старых у корзинок,

Торгующих цветами и крупой.

 

На берегу реки, под тенью вяза,

Я зрел измученных от слабости рабов,

У них на лоб был шарф с лихвой завязан,

За весь свой путь не подняли голов.

 

И так прозрев, я понял не напрасно,

Зачем мой ум все затевает бунт,

Когда на площади смертью ужасной

Святые, сильные поочередно мрут.

 

На эшафот, выскальзывающий ровно,

И крик торжественных спесивых богачей

Устал смотреть! Как можно хладнокровно

Быть королем – вершить судьбы людей!

 

Но я смолчал… И видел осторожно:

На улицах, средь бедных и теней,

Все вырастал, надежный и тревожный,

Гигантский дух неукротимых дней.

 

И вот, король!… Теперь ты на коленях,

Разбито войско, сгинул ложный суд,

Остались только крики и презренье

И звучный плеск победоносных труб.

 

 

Призрак

 

В доме пустынном и мрачном,

Где каждый звук зловещ,

Я силуэтом прозрачным

Нежно касаюсь плеч.

Тщетно касаюсь плеч.

И отхожу от кровати,

Ты на которой спишь.

Так не хватает объятий,

Все погружено в тишь.

 

Зеркало на старой скатерти

В трещинах и в пыли.

Дом не стоит запертым,

Он от других вдали.

Нет для меня отражения,

Сколько вокруг пустоты!

Думал найти откровение,

Свет запредельно чистый.

 

Но обретая во мраке,

Путая ночь со днем,

Вижу ужасные знаки,

Демонов с их огнем.

Словно сижу я в склепе,

Мертвый, забытый кем…

В лунном и бледном свете,

В душных темницах стен.

 

Вновь подхожу я к кровати,

Ты на которой лежишь.

Нет, не боишься проклятий,

Странно и нежно спишь.

Крепко и храбро спишь.

А переночуешь — завтра

Снова отправишься в путь,

И как всегда, без возврата…

Мне никогда не уснуть…

Нет, никогда не забыть…

 

 

Там, в синеве далеких гор

 

Послушай, там, в синеве далеких гор,

Куда ведет тропа, нехоженная человеком,

Куда в раздумье час ты направлял свой взор,

Прикрыв глаза рукой от солнечного света,

Есть место в святой вышине,

Оно хранит секреты светлой силы.

Туда добраться можно лишь во сне,

В порывах ветреных домчаться до вершины!

Хотя, ты знаешь, жил один чудак,

Немного своенравен и со вкусом,

Он верил, что достигнет так

Вершины той, изящно и искусно.

Пожалуй, в явь он верил больше, чем во сны,

В себя и собственные силы,

Что клятву дал: до наступления весны

В порывах ветреных домчится до вершины.

Кто он? Конечно же, смельчак!

С упорством верным и неодолимым

Собрал всю волю в собственный кулак

И двинулся к местам непроходимым.

Среди неистовства ветров он пел,

Сопровождая громким смехом

Им лично выбранный удел,

Ни разу не моргнув при этом;

Сбивая ноги острием камней,

Вперяя взор, как может только птица,

В даль призрачного склона он глядел,

Где власть – туман, теряется граница.

Усталый зуд тревожил понапрасну,

Он тело подчинить не мог,

Ведь клятву давшую однажды,

Идущий расценил, как долг.

И подойдя к подножию вершины,

Преодолев сто бед и сто дорог,

Он с гордостью ощупал те седины,

Пробившие во времени поток…

……………………………………………………..

Там, в синеве далеких гор,

Куда ведет тропа, нехоженная человеком,

Куда в раздумье час ты направлял свой взор,

Прикрыв глаза рукой от солнечного света,

Есть место в святой вышине,

Оно хранит секреты светлой силы…

 

 

Ночь

 

Мне нравится ночь,

Я ее вдохновленный служитель.

Мне ей не помочь,

Но все же я ей утешитель.

 

Станцуем подлунный вальс?

Она отвечает мягко:

«Простите, уж лучше фарс

Какой-нибудь напишите,

 

Немного безумия Вам,

Пожалуй, не помешает…

Вот тени по трем углам,

И пару переживаний,

 

А если потушите свет,

Бегущий от тусклой лампы,

Останетесь в темноте

И будете «Таким странным»

 

Писать при сияньи звезды

И лунном и бледном блеске,

То я за прямоту черты

Не буду безынтересной.

 

И буду шептать в тиши

За бархатной занавеской,

Как мне интересны Вы,

Писатель мой неуместный».

 

 

Туман наползает на спящий город

 

Туман наползает на спящий город,

Словно седая птица устраивается в гнездо.

Нас то отпускает, то снова сжимает холод,

Мы разучились жить, ведь ждали одно тепло.

 

Неодинокий город ночью укрыт весельем.

Ярких полуночных ламп полон июньский парк.

Шумный фонтан играет искрами в представленьи,

Воздух прохладен и свеж при наступлении мрака.

 

Сотни неоновых штук в форме немых квадратов,

Изображая вещи, будут кусками лун

Полностью и всецело подсвечивать тротуары

Или частично бары с названьем примерным «Унна»…

 

Будут идти в то время при наступлении мрака,

Ночью ища покоя, отдыха и знакомств,

Модные и крутые, глупые и бродяга,

Знающий все про всех, но не находящий слов.

 

 

Качества человека

 

Качества человека определяются его человечностью,

Добротой и поступками его дальновидными,

Его желаниями и способностью встречать вечное;

Его бесстрашием перед лицом гибельного.

 

Качества человека определяются его видениями,

Его огнем, неугасающим и живым пламенем,

Качества человека отражаются в его менее

страшном мире: его плодами и его знаменем.

 

 

Со временем

 

Со временем

я научусь быть недоступным бремени,

отчаянной тоске,

желаниям пленным…

Лишь дайте время мне.

 

Со временем

ходить я буду бережно и мягко по траве;

не оставлять следов,

не проклинать цветы,

ценить любовь

и вечный ход часов не примерять ни с чем,

лишь дайте время…

 

Здесь

не нужно много слов.

В начавшейся борьбе

излишне рьяность слов.

 

Давно уже не нов сюжет дорог и дней,

и жизненный узор,

очерченный в стекле,

готов….

А ветер

за окном,

все, разгоняясь, бьет,

настойчиво зовет,

О чем-то там поет

во мраке,

в пустоте…

 

 

Проводник

 

Стой, куда нас ведешь?

Разве не видишь — заблудились в дороге.

Не нужно мне знать, где правда, где ложь,

Чужие устал обивать пороги.

 

Ты Проводник или только название?

«Шрамы от веток, бьющих по лицу»?

В каменном веке за такое название

Ты был бы лишним в племени «Чу»!

 

Может, привал? Пусть отдохнут ноги…

Я ведь не молод, как бы и не смешно…

Мне все равно, что подумают о нас боги.

Мне откровенно сейчас все равно.

 

Карту раскрой, посмотри на распутье.

Столько тропинок, ведущих на север или на юг…

Вечером темным наломаем прутьев,

Пламя разожжем, а утром – обманем круг.

 

Сколько пропащих видели неслучайно

Сбившихся путников, очумелых в лесах.

Эта наука — великое знание,

Знание уметь различать терпкий страх.

 

Я доверяю тебе. На тебя вся надежда.

В диких местах далеко я не ас.

Ну, не скажу, что совсем я невежда,

В груде жестянок я, конечно, топаз.

 

Слушай, давай обойдем-ка болота:

Дважды под солнцем чуть я не потонул.

Я не страшусь ни степей, ни брода,

Но эти болота… Правда, я чуть струхнул.

 

Парень мешком провалился в зыбкость,

Помнишь, что шел впереди один?..

Канул в мгновение, несмотря на всю гибкость,

Руку едва ли успел протянуть (Господи!),

 

Заварим чаек, доставай из сумки

Темный пакетик, что я припас.

Жаль, табака нет, несильной ломке

Я предпочел бы слезы от дыма в глаз.

 

Звезды блистают. Ты разбираешься в звездах?

Хорошо бы по ним найти верный путь;

От одного корабельного лоцмана: «Небо создано,

Чтоб к бездне нам не свернуть».

 

Да, он говорил. Откуда я знаю лоцмана?

Лучше спроси, откуда я знаю тебя…

Мне не представилось лучшего повода

Для обращения за помощью к егерям.

 

Близится ночь. Слышишь, вой волчьих стай?

Да не успокаивай! Я не боюсь зверья!

В Африке были б, я бы со львом стал,

Как зять, есть за обедом, помалкивая.

 

Чем занимался, когда жил в городе?

Что ж, я скажу: ерундой одной.

Больно писал стихи, россказни,

Да темы затрагивал о былом.

 

Что ты смеешься? Хотя я попривык.

Только не слишком усердствуй в иронии…

Если ты чудо, а не просто старик,

Давно бы нас вывел из этой гармонии.

 

Сон побеждает. Ляжем-ка спать.

Завтра подъем ранний, как у бойскаутов.

Только запомни, отец, своих не предавать!

Я не прощу, если тебя не окажется поутру.

 

 

Гладиатор

 

Стоял полуобнаженный на песке.

Падал.

На одно колено падал.

Смотрел на серые лица людей,

Сидящих под триумфальными арками.

Уходил от меча,

Как может уходить воитель,

Раб Колизея.

Взмах руки и стальной блеск щита —

Смерть противника.

Рукоплесканий шум,

Крики и разговоры людей повыше…

Он — гладиатор.

Но в следующем бою он умирал как человек,

а не как человек-раб римлян.

 

 

Мышонок и укроп

 

Однажды мышонок стащил укроп.

Укроп я найти никак не мог.

 

Облазил весь дом, но найти не мог,

Мышонок втихую стащил укроп.

 

Смотрел за диваном, на кухне смотрел,

На чердак и в подвал заглянуть успел,

 

В гостиной и спальной побывать успел,

В прихожей под вешалкой посмотрел;

 

Ходил я к собаке, задавал вопрос:

«Скажи мне, мой верный и преданный пес,

 

Ты брал мой укроп?» Мне ответил пес:

«Не брал я». И тут же задал вопрос:

 

«Лежал он в покое или висел?»

«Я точно не помню, я был во сне».

 

А это, пока я блуждал во сне,

Укроп на стене уже не висел,

 

Мышонок нахальный пролез к стене,

Укроп шевельнул и забрал себе.

 

А я ведь не знал, что мышонок себе

Не только укроп нашел на стене.

 

 

Я и не знал, что найду тебя

 

Я и не знал, что найду тебя

Зимнюю, грустную, с побелевшими щеками…

Жизнь небывалая разила уроками,

Била, заботилась и, любя,

Подталкивала к наваждению.

Свет от души, он чуток всегда,

И тогда я без особого зрения,

Мог разглядеть какая звезда

Светит тебе и в тебе светит.

Руки держал и смотрел в глаза,

Видел, как в них отражается разом

Боль и надежда, грусть и мечта,

Что ослеплен был сразу.

 

 

Мы будем с тобой, даже если темно

 

Мы будем с тобой, даже если темно,

Пусть сменяется день ночью.

 

Я искал тебя и, знаешь, уже давно…

Я мечтал о тебе построчно.

 

От нехватки тебя, я чуть не с ума сошел,

И все время держался за поручни.

 

А когда на мосту под ночною грозой

На меня падал дождь, я был мрачным.

 

А однажды я понял, что жизнь пуста,

Когда рядом нет той, кого верно любишь.

 

Мир таков по себе: в нем всегда суета

И огромное несметное количество судеб.

 

Я хотел поклониться тебе, ведь ты нашлась,

И блуждания мои завершились тут же…

 

Значит, есть бог, а душа родилась,

Две души родились друг для друга.

 

 

Письмо

 

Печально,

Но я не могу упоминать имя здесь,

Вдруг получится так, ты прочитаешь стих,

Встретишь имя свое и поймешь: не утих,

Образ далеких дней сохранился весь.

 

Я решил,

Давно для себя решил, навек,

Что лучше не вспоминать о тебе, прости,

И с шептанием в ночи: отпусти, отпусти…

Я тебя отпустил, словно разжал снег.

 

Время проходит,

И уходя в открытую дверь,

Сначала сжимает грудь

И не дает вздохнуть,

Затем отпускает с легкостью для потери.

 

Мы как одно,

Мы все как одно: сердце, оно болит,

Сердце, оно живет, сердце, оно стучит от любви!

Сердце, оно забывает. В горячей крови

Пульс не как раньше звучит.

 

А прошлое,

Прошлое нас отрывает от дней…

Память больная нас отрывает от тех,

Кто дарует нам грусть, кто дарует нам смех,

Где счастье — миг жизни моей.

 

Зачем,

Скажи мне, зачем, мне копошиться в останках лет?

Когда хоронил их, я все выплакал.

Медный гроб для забытого выковал,

Потому что я знал: не воскреснет былого свет.

 

А жизнь сурова,

и утончена, и справедлива жизнь…

И ты прекрасна, всегда нарядна, единственная.

Печально, но не могу упоминать твое имя здесь,

Упоминаю твою улыбку, сверкающую и лучистую.

 

Ты говорила: «Прощай, дорогой, прости»,

и убегала прочь, навсегда уходила прочь…

Я оставался один в мире безлунной ночи,

Я оставался один в гамме бессонных дней.

 

И уже, будучи там, за гранью такой черты,

Если захочешь, не переступишь черту никак, —

Вскинув ладошку вверх, молча прощалась ты

С отжитым и немым светом слепой любви…

 

Я находился там, где мы с тобой прощались.

Был я на той земле, изображавшей пыль!

Твердо стоял ногами, твердым хотел казаться,

и не хотел шататься, неверие проявить.

 

Да, равнодушным взглядом я покрывал печали,

Я покрывал печали, родившиеся в душе…

Ты равнодушным взглядом холодно меня забывала,

холодно меня забывала. Меня разлюбила ты.

 

Ты уходила давно… Боже, что я пишу?

Ты ушла! Теперь тебя нет со мной.

И опять говорю непонятно что….

А была?

 

Зимой морозно. Холод берет свое,

И вода покрывается коркой льда…

Спасся тот, кто вернее давал тепло,

А не тот, кто в снегах укрывался сам.

 

Проходила зима… Боже, что я пишу?

Прошла! Наступила пора возвращаться домой, обратно.

Стая птиц перелетная метит в родные края,

И побеги дает деревце зеленоватое.

 

 

Дорогая Эстер!

письмо английского врача домой

 

Дорогая Эстер!

Я пишу письмо из далекой Индии.

Идиллией, Бхарат, конечно, не назовешь…

Невежественность, пыль,

муссонный климат, сжимающий антресоли,

в богом забытых хижинах,

изменчивый и сухой.

Голые пятки Сикхов, выглядывающие из-под сари,

а также цветных шароваров –

мужских штанин,

мрачнее копченой гари,

коснулась что кирпичины…

Не без причины,

я притупляю внимание на их внешний вид.

Много приезжих из Португалии и Франции,

из Бангладеша, Бутана, британских сил;

из последних, – элитная гвардия

самой Королевы Великобритании,

Ее Высокопревосходительства

Виктории Александрины.

Торговцы и странствующие караваны

Держат свой путь в Бухару и Самарканд.

Торговля идет смолой, трагакантом, ладаном,

шелками,

а также,

яствами для стола.

К слову,

вчера посетил местный рынок.

Разное сборище! – нечего больше сказать.

От чокнутого факира до обезьянок диких,

ворующих все, что может не так лежать.

Но очевидное,

что бросилось мне в глаза,

милая,

не в радость в письме сказано будет, –

бедность.

Здесь она

явственней, чем на улицах горожан.

Здесь ее признаки подчеркиваются у малыша,

лежащего рядом с матерью,

вблизи с рисом.

Два несмышлёных глаза свои понизив,

он лежит на худых локтях,

и вполне очевидны у него признаки брюшного тифа.

Я заметил это, как доктор,

и мне стало страшно.

Знаешь, Эстер,

львы доказали свою доблесть в схватках.

И теперь красный крест,

перечеркнутый в стороны разные,

ветром волнуем на поднятом синем платке.

Флаг покоряющей нации,

Флаг победителей развевается на стене!

Но мы забыли о главном…

Мало быть львом, побеждающим на поле брани,

поднимать знамя и провозглашать победы

своей страны.

Нужно подумать о процветании края,

о самом необходимом как никогда добре.

Поднять то, что было посажено на колени.

…..

 

Ты, пожалуйста, не скучай по мне…

Я приеду, наверно, до зимы.

Передай моим детям в Лондоне,

что я люблю их,

Дженнифер и Кристофера.

 

 

***

Бесконечная череда дней несет нас вдаль,

И каждый уходящий закат безумно жаль.

Но ничего не поделаешь, в этом смысл Божий –

В лучах распускается лист, чтобы быть сорванным позже.

 

Потихоньку привыкаешь к минутам жизни:

Они идут, не спеша, в случаях немого или неподвижного…

Для остальных – есть залог предначертанного конца.

Время не медлит и подступает желтизной травы у самого крыльца.

 

И мы не плачем, облокотившись на спинки кресел,

Обутые в домашние тапочки, сидим; взор наш весел.

У нас есть работа, согревающий дом, дача.

Неподалеку от дома дети, играя в лапту, маячат.

 

Так нужно ли нам бояться? Может, наступит момент и все же –

Глаза закрывать не страшно, навек закрывать на ложе.

И кто-то придет прощаться. И с краю кровати сядет.

С лицом безгранично печальным погладит седые пряди.

 

 

Ты меня не ищи

 

Ты меня не ищи,

даже если захочешь снова

увидеть меня в плоти,

увидеть меня живого.

 

Ты меня не ищи…

С появившейся ли тоски,

или, может,

тревоги строгой, –

Ты меня не ищи,

уходящие сны

не трогай…

 

Если захочешь вдруг

снова меня увидеть, вспомнить имя мое,

громко произнести!..

то можешь мысль, едва слух обидеть

Мертвенной тишины,

вызванную разлуку…

 

Ты меня не ищи.

В лабиринте зеркальной муки

Не встретишь, даже если захочешь,

черты знакомые…только холод души.

Взгляд, наполненный льдом,

Холодные руки…

 

Ты меня не ищи.

Но помни о сердцах стуке.

Живи. Каждой минутой, отпущенной нам двоим –

Живи.

О милом друге,

Я буду песни петь о милом друге.

 

 

История о мальчишке

 

Ну, кто же знал, ну, кто же знал,

Что так все обернется!

Однажды утром на вокзал пришел худой ребенок.

Мальчишка может лет семи, без рода и без дома.

Был в грязной куртке, а штаны давно уже негодные.

Глаза распухшие, но слез как будто бы не видно,

Он много горя перенес и закалился сильно.

Руками, грязными как смоль, вертел дырявый кепи.

Сегодня будет снова он выпрашивать монеты.

Как первый поезд подойдет и прекратит сирену,

Он музыку свою начнет – петь голоском-молебном.

Толпа нахлынет, как поток, откроют только двери,

И будет видеть снова он чужое счастье где-то.

Встречают друга из Слау три молодых студента,

Кричат и радостно поют в шутливые моменты.

Вот провожает дочь отца, наверное, далече,

И говорит ему слова, чтоб грусть была короче.

Пришла княгиня на вокзал, – то русская княгиня,

И сына-франта тут она напутствует уныло:

– Не вздумай в карты там играть, не забывай, что имя,

Не просто имя, а князя… – ты по делам в Россию.

Приехала совсем одна, с набором шляпок, Сильва,

А тут и сестры и друзья, жених с букетом лилий…

“Я был когда-то счастлив сам, – запел мальчишка песню,-

И мама у меня была, и папа был родимый.

У мамы синие глаза, а папины не помню.

Остался я один сейчас, уж года три без родни.

Немного я прошу у вас, лишь усмирить свой голод.

Пожертвуйте лишь пенни – два, а может, и полкроны”

Внимая мольбам, господа не проходили мимо,

И доставая с кошелька, бросали в кепи милостыню.

“Спасибо Вам, мои друзья… спасибо вам княгиня…

Спасибо Леди… мистер, я… я ваш слуга отныне…”

Так вечерело, и народ на станции менялся,

Он видел множество особ, а кепи пополнялся.

И вот случилось, что давно предвиделось судьбой:

Увидел вдруг мальчишка ту, пожертвовал собой.

Как роза юна и стройна, как мед полна нектара,

Сошла со станции она, – девчонка карнавала.

Он много горя перенес, – мальчишка одинокий, –

Что научился явь от грез он различать в потоке.

Она бедна, хотя ярка, цветок в кувшине глины,

Лицо у ангела взяла, но жизнь с лихвой увидела.

И вот она к нему идет, а он поет тоскливо,

И с интересом познает мальчишки вид унылый.

“Как звать тебя, хороший мой? И где твои родители?”

“Я ведь пою сейчас о том, что я лишен любимых” –

а сам он встретил ее взгляд, растерянный, стеснительный.

“А как тебя мне называть? – спросил ее. – “Сивилла”

“Ты верно здесь совсем одна? А где ж твои родители?”

Она неловко смущена. “Так умерли родители”…

“А как же ты…живешь одна, совсем одна, Сивилла?”

“Со мною бог, а он всегда спасает от погибели…”

 

И тут мальчишку пробрало: как будто сердце дрогнуло,

Увидел он, – не только он так мучается долго.

«Когда ты ела крайний раз?» – И взяв ее запястье,

Он вдруг почувствовал в тот раз, как холодна несчастная,

Предвестник горя – роковой неумолимый голод,

уже проник в ее челны и остужает кровь ей.

Она дрожит, как белый лист, как одуванчик божий,

А ветер платье шевелит, играет с ее косами…

“Как холодна твоя рука” – сказала робко девочка,

“А ты не бойся за меня, я не такой истощенный”.

Он отдал ей, он отдал ей, что за день накопилось,

Ну, кто бы знал, ну, кто бы знал, что дальше с ним случилось!

 

Ну, кто же знал, ну, кто же знал,

Что так все обернется!

Уйдет он вечером домой, а утром не вернется.

В потертой куртке, босиком, в штанах давно негодных…

Он плелся медленно домой, в квартиру, где пропойцы.

Там ночевал он не один, с мальчишками – сиротами,

И были люди там – воры, мошенники и моты,

Он подчинялся Гансу сам, а Ганса звали – лисом,

Тот не работал никогда, лишь отбирал добычу.

“Где деньги, маленький подлец? Ты не принес ни черта!”

«Уйду я от тебя, Ганс Йец», – сказал малец решительно.

Ну, кто же знал, ну, кто же знал,

Что так все обернется!

Уйдет он вечером домой и больше не вернется.

 

 

Когда тебя за уникальность ценят

 

Когда тебя за уникальность ценят,

Взгляни на тех, кто это рассмотрел.

Приветлив будь; и если в тебя верят,

Не обмани надежд, но делай, что хотел.

 

И если руки трепетно и верно

На плечи опустили без стыда,

Доверься голосу царящему безмерно

В душе своей прозорливой всегда.

 

Но если так, что кто-то осуждает,

И тайно за спиной дает навет,

Ты их прости, а если осаждают,

Прими и запечатлей завет:

 

Готовься к бою! Наберись терпения,

Чтоб в миг решающий провозгласить ответ.

Я знаю Вас! Вы все – мое прощение,

Я не такой как Вы – и в этом мой секрет.

 

 

Быть может, сон давно забыт

 

Быть может, сон давно забыт…

Луна за облаком исчезла,

И дождевой водой омыт

Эвклаз негнущегося жезла.

В бреду уступчивых времен,

Где лихолетья и пожары

Стирают надписи имен,

Мы не избегнем лютой кары…

 

В темницах сумрачных домов,

Привыкши жить, себя вверяя

В объятия множества отцов,

Живем, вины с них не снимая.

Прозрачна капля и ручей,

Скользя по камню вековому,

Так раскрывает суть вещей,

Дав глубину постичь другому.

 

Нельзя понять и наугад

Расшевелить свою тревогу,

Ведь изначально бил в набат

Один слепец, найдя дорогу.

Раздумий больших голова

Не терпит, но дает остынуть;

И легкомысленность мертва,

И крест несущий не отринуть.

 

 

Свобода, милая свобода

 

Свобода, милая свобода,

Так безгранична даль, в которой я живу.

Как одиноко море небосвода,

Как жизнь чудна во сне и наяву,

 

Как удивительны и быстротечны звуки,

Как слепит солнце и жива ладонь,

Как голос мой, вполне еще упругий,

Готов разжечь невидимый огонь.

 

Свобода, милая свобода,

Найти тебя так сложно одному…

А ветер мглистый реет до восхода,

И не дает покоя никому.

 

 

Тишина

 

Позволь мне прислушаться к тишине.

Закрыть глаза,

представить на мгновение,

Как прочен мир, как прост без суеты…

Без нашумевших грез! – они мое волнение.

Желания прытки, словно кузнецы.

Причиной бесконечного давления

Не служит жизнь, а служит жизнь людей.

 

 

Эль Сордо. Пятеро

 

Эль Сордо, нас берут в круг,

Зажимают со всех сторон.

Скажи, Хоакин, мой друг,

Надежен ли наш заслон?

 

Откуда бы взяться стону,

Зреющему в груди?

Можно ли верить склону,

Где на вершине мы?

 

Где наш отряд, Эль Сордо?

Где наша сотня рук?

Лежа, услышим гордо,

Сердца последний стук.

 

Треск пулемёта звонкий

Словно предсмертный марш.

Место могилы – воронка

Влита в лесной пейзаж.

 

Здесь, на холме, нет места

Нашим врагам с тобой.

Мы из особого теста…

Значит последний бой…

….

 

Сердце стучит и бьется

мужественное в груди!

Видно, домой не вернемся,

Следуя зову судьбы.

 

Скатываются по склону,

Те, кто взглянуть не смог,

Как мы упали в лоно

Матери всех дорог;

 

Жизни лишь честь дороже,

Смерть, как всегда, страшна!

Кончится это, может, –

Кончится и война?

 

Скольких убил, Эль Сордо,

Чёрных фашистских душ?

Выпить воды охота,

Горло сжимает сушь.

 

Светлый, как Божьи лица,

День, – не застать зари.

Ты не поверишь, – птица,

Не дрогнула от стрельбы.

 

Что это? Шум, Эль Сордо?

Слышу звенящий вал…

То эскадрилья охоту

На нас объявила… шквал…

 

 

Молчаливым песням дух подвержен

 

Молчаливым песням дух подвержен,

Что несут страдание и покой.

То он груб порой, то тих и нежен, –

Голос задушевный мой.

 

Вот я песню написал о дружбе

Изначально метясь в тишину.

Но затем я понял, что не нужно,

И холодную почувствовал волну.

 

Ты мой друг, тебе всегда я верил.

Так скажи, зачем мне эта роль?

От двери к окну шагами мерил

Глупую бессмысленную боль?

 

Оглянись. Увидишь град и стужу.

Мертвые колонны пустоты.

Изнутри я вырывал наружу

Давние и теплые мечты.

 

И они, хладея понемногу,

Леденели, превращались в тлен.

Что мне нужно, нужен ли я Богу…

Что могу я предложить взамен?

 

 

В память о Мартине

 

Творить ради одной миссии,

ради природной лилии,

ради Великой Жизни,

ради чудесной линии

проходит что по руке….

Творить не ради признания,

не ради того, чтоб знали,

не ради того, чтоб брали

и вверх поднимали, крича.

Творить, упиваясь славными

и пламенными речами.

Творить, осмысляя главное,

что могут нести слова.

А после создания милого,

прекрасного и

нерушимого —

прижать у начала низкого,

но преданного стола,

исчерканную чернилами,

измученную линиями,

тетрадку к груди,

хранительницу сердца.

Затем, изрекая дрогнувшими,

исступленными губами,

наполнить пространство комнаты

в преддверии нового утра…

 

 

Добрый день, Эльза

 

Добрый день, Эльза, добрый день,

Расскажи мне о том, где ты была,

Какие рассветы встречала, и какая тень

В чащах лиловых снов торжествовала.

 

Ты жила юной и дерзкой. В расцвете сил,

Страсти и пылкости ты любила…

И многие годы тобой дорожил

Мир, в котором ты ютилась.

 

Твоя красота – тлен. Впрочем,

Все, что кажется глазу – непостоянно.

Оправдательный приговор точен…

Судьи решили, а следят неустанно.

 

Как далеки тот Париж, Венеция,

Рим – они часть тебя, твоих лет прошлых.

Да, Эльза, мы все с годами горим,

Как мотыльки, летящие на огонек в ночи.

 

 

Не знаю я, смогу ли снова

 

Не знаю я, смогу ли снова,

Увидев вновь тебя, заговорить с тобой, –

Остановиться, чтобы не унестись с толпой,

Взглянуть в глаза и вымолвить хоть слово.

 

Твой мир прекрасен. Твой чудесен мир.

И все лета – есть вдохновение жизнью.

Не раз я лгал, но притерпелся с мыслью,

Что жизнь одна, и миг неповторим.

 

Едва столкнувшись, брошусь расторопно,

Как зверь бессильный, в сторону скорее;

А голос твой не скажет, – «осторожно –

Не бойся, друг, а будь со мной храбрее».

 

 

Помни

 

Отбрось мгновения лжи,

И стань собой.

Есть сила создавать? Пиши

Наперебой.

Не слушай голоса,

Что путь пророчат вслед.

Живые небеса –

Одни душе завет.

Будь скромен, прост;

Художником рисуй,

Усталость настает, –

Ее ты не балуй…

Но направляй полет,

Цени тревожный бег,

Огонь тебя зовет:

Творец ты, человек!

Ты не замаран, чист,

Готов мечты дарить.

Возьми сей белый лист,

И пробуй вдохновить.

В тебе живут миры,

Их создавал ты сам.

Случались и дары,

Но больше лишь глазам

Ты благодарен был

За созданный сюжет.

И главное открыл,

И полным стал сонет.

Так и не бойся плыть,

И погружаться вглубь, –

Нам многое забыть,

Останется лишь суть.

 

 

ВДОХНОВЕНИЕ

 

Я видел сны среди огней огромных.

парящие миры

пленили волны.

Бросали якоря, ложилось пламя.

Небесная звезда пронзила память.

Снежок искрился, далями пылал он.

Сверкал и сад,

Спокоен, и опрятен был.

Незримый призрак близился, и грезы

Кружились над стихами нежной розой.

Созвучие сердец рождало танец.

Желанные уста

Зажгли румянец.

Любовь святая в жизни приходила

Всего лишь раз, и душу растворила…

Волнуем бризом легкий круг печали.

Бегут холмы,

Их со светом венчали.

Струится дождь и очищает камень.

Могучий ветер, бег скользящих капель.

Зовут, ласкают плеском океаны.

Невинное создание –

Негой образ данный.

Блеснет в тиши подлунных сил скиталец.

Восток и запад видит мудрый старец.

Играет в вышине небесное светило,

Лучами птиц

В чащобе пробудило.

Жива ладонь, любовью согрета.

Слова несут послания в жизнь поэта.

Пустеет пристань скромно на рассвете.

Курс, мачты кораблей

И с берега заметны.

Стихи нисходят мирно на бумагу.

Минует миг,

И снова строки лягут.

Пока я жив, живут и строки эти.

Вокруг дыхание жизни, тень лишь смерти.

 

 

***

Я знаю, что ты жива.

Я знаю, что ты не со мной.

Я знаю, что ход неотвратим для времени.

Я знаю, что оставаясь между

Светом и тьмой,

Буду непризнанным для

тебя

гением.

В этом – есть мой удел.

В этом вся моя жизнь.

В этом замки трепещут

и рушатся вниз,

сгорают.

Ведь напрасно смотрю не постигший я

в синюю высь,-

Не напрасно лишь то,

что сейчас навсегда забывают.

Помнишь те мои строчки? –

Душой постиг.

“Я в потемках бродил,

где львы зарывают светоч”.

Только свет на них вылил.

Тебя я любил.

Но что было, то было:

нас разлучила вечность.

И в ту пору казалось,

Минуту,

казалось мне:

Что, уйдя,

я не встречу больше тебя такую,

Что нас вихрь унесет, –

время сильней,

И не вспомню тебя ни в мечтах,

ни земную.

Такой, вроде, был страх.

Он берет за живое, он есть!

Расставаться – не больно,

но больно,

расставшись отвыкнуть,

Все равно

что заново книгу старую прочесть,

Вдруг, увидев себя вдалеке одного – воскликнуть!

Таким движется мир.

Неотступно мы следуем точно за ним.

Хоть не цвет,

но наш взгляд изменяется,

как погода на море.

Кем мы были тогда,

и кто нас потом восполнил, –

Увидишь ты в зеркале

в собственном

чувственном взоре.

 

 

ПЕСНЯ О ВЕЛИКИХ СТРАДАНИЯХ

 

Я эти строки в силах написать,

Но душу обнажить не в силах.

Я лишь способен только узнавать,

Но понял тот, – кто шел путем горнила.

Такие люди многих лиц скромней,

Не рождены в достатке, но судьбой

Награждены суровою тропой, –

Такие люди могут рассказать.

 

Страдающих хватает, – их бессчётно;

Что одному дано, другому лишь желать.

И не понять, ведь чувства – дух неплотный,

То могут леденеть, а могут и пылать.

Но вдалеке, сегодня, в былых гранях,

Кто свет несет, и в тех, кто раньше жил,-

Я узнаю Великие страдания,

Я узнаю, кто сердцем всем любил,

 

Кто смерть узрел и был от нее в шаге,

Кто видел, как товарища земля

Покрыла пеплом в огненном овраге,

И как кренило взрывом тополя

В родной земле… Я долг пойму…

Солдат в сорок четвертом

Был призван жить, – но оказался гордым,

И был убит за Родину свою, –

 

Я плач пойму… Кто тощий в Бухенвальде,

Забыв про дни, но, не забыв о правде,

Надежду не терял найти семью, –

И за минуту, прежде чем убьют,

С соседом поделился хлебом, –

Я, друг, пойму. Великие страдания

Историей хранимы в назидание,

Что люди равны на земле под небом.

 

Я преклоняюсь перед мужеством пропавших.

Я преклоняюсь перед подвигом всех павших.

Я преклоняюсь перед сердцем одиноким

Жен, матерей, озябших у дороги…

Великие страдания – стон дубравы,

Их тени помнят, помнят мнущих травы

Стальные ленты танков по проселку

С крестом на панцире и храброго мальчонку,

 

Что из лесов вдруг выбежал и звонко

Навстречу немцам: Стой! Вы не пройдете!

И подбородок вскинув, вспомнил папу,

Каким он был, как он смотрел упрямо,

Как уходил на фронт, как он сказал: вернется…

Такой поступок – он тому дается, –

Кто видел боль, и смерть, – тот это вправе.

Великие страдания – песнь о славе.

 

 

МАЯКОВСКОМУ

 

Товарищ… не знаю, как обращаться к мертвым,

Вас – нет,

С другой стороны,

Вы были,

И теперь,

Остаетесь как бы в могиле,

Но на самом деле, живой.

Товарищ, не знаю, как подступиться к лире,

Какие при этом ставить курсивы,

Чтобы расслышали за три мили,

И думали: грянул гром.

Стояли

Рабочие, молча, внимали,

А шумы станков заглушали

Стихи про Единый фронт.

Товарищ, известно ли Вам, что Россия

Из века и в век – твердыня,

Победная ностальгия,

Мать наших отцов,

Могучая во всем мире,

Как прежде, для слабых Мессия,

С уставшим, но гордым лицом,

Хранит, не скрываясь, не пряча,

Великие души и силы

Пред ликом Святой Марии,

Идя через знамя времен?

Сегодня оговорили,

Сегодня ее окружили,

Но если припомнить, что было:

Как брали ее на излом,

Как русские люди шутили,

Как бойко гуляли и пили,

Как вольно боролись и гибли

В сражении за отеческий дом, –

Нет во всем мире секиры,

Нет топора и рапиры,

Нет такой в свете жилы,

Способных устроить разгром.

А если сжигали и били,

На пытки СС уводило,

Не просто расстрелом грозило,

А в муках терзало народ, –

За все мы потом отплатили,

Пусть тысячу жизней сложили,

Но кровью своей залили

Фашистский уродливый рот.

И что Ей стяжки и насмешки,

И разного рода пешки, –

Что только бы ей не снились

В широких просторах рощ

Свобода, неистребимость,

Величие духа и живость, –

Готовые только на пакость,

Чем подтвердить чью-то мощь.

Тогда не в аду победили,

Но были огонь, и бомбили,

И хаты горящие плыли,

Просвечивая горизонт.

Россия всегда едина,

И Вы всегда знали, жили,

Что значит стихов стихия

Рождает бессмертный слог.

 

 

ДЕРЕВЦЕ НА ХОЛМЕ

 

Я встретил деревце на маленьком холме,

Над ним кружились птички стайкой дружно.

Мой ум не волновался, и во тьме

Слагал легенды ветерок жемчужный.

Склоняя веточки до краешка земли,

То деревцо качалось и шепталось.

И все казалось чем-нибудь вдали,

А у корней земля под ним терялась.

Наверное, печально одному

Под гаснущей звездой, под самой высью…

Тебя я, деревце, любым-любым приму,

А друг мой нарисует кистью.

Сказал и понял, – сколько не идти,

Всегда есть чувство, как мы одиноки:

То сердце бьется в замкнутой груди,

И мир зовет прекрасный и далекий.

Я посидел немножко, был объят

Любезным разговором поздних пташек;

Себе пристанище нашли не наугад,

В такой листве ни дождь, ни град не страшен.

Траву венчает лунный свет долин,

Сверчки поют все чаще и смелее.

Туман сползает с ветреных вершин,

И воздух в поле тоньше и нежнее.

 

 

***

Какое счастье жить среди людей,

Какое счастье понимать, что нужен!

Делиться мыслями и радостью идей,

Хотя не каждый может быть так дружен.

 

Делиться мыслями и просто говорить:

Участливо, открыто, без ехидства.

Пусть ближнего так сложно полюбить,

Но можно жить, наверно, без бесстыдства.

 

И делать свое дело целиком,

И быть достойным общества, гражданства,

Ведь разобраться: цель недалеко,

Лежит она, как принцип, в духе братства.

 

Но если спросишь ты, как будто всем назло,

Вот так сорвешься с места, громко крикнешь:

А если ближний мой ломает мне крыло?

А если он мне шепчет: ты погибнешь.

 

Будь прям и смел и, главное, без труда

Смотри на вещи ровным мудрым взглядом.

Дорога всех уводит в никуда.

Но человеком быть – высокая награда.

 

 

***

Я верю, есть такое место на земле,

солнечный остров посреди огромного океана,

затерянное чудо среди бесчисленных волн.

Там растут деревья, и желтый песок

искрится, переливается крупицами песка.

На этом острове надежды сбываются,

мечты… и все живое потянулось бы к человеку, –

появись он там, на этом острове.

И там живет большая-пребольшая черепаха,

Она самая мудрая и древняя.

Она всегда видела лучшие дни,

и может о многом рассказать без утайки.

Только спроси.

А вокруг шум прибоя…

Безмятежность, крики птиц в самой гуще леса.

Если представляешь такой остров,

Если можешь закрыть глаза и представить его, –

Ты хороший человек,

Ты замечательный человек.

Такой остров есть.

И это ты.

 

 

Remembers

 

Она помнит дождливые дни

И меня, сидящим на старой скамье.

Потускневшее солнце и тень на стене, –

Она помнит. Мы были тогда одни.

Нежный взгляд, синее море в глазах.

Я спросил: что я есть без тебя?

Не дышал. И любовью сердце скрепя,

Я просил – укради,

Навсегда укради, потому что – моя.

Я тебя украду, обниму и буду молчать.

Только помни, крепче меня люби.

Как Ясон – похитель руна среди руин,

Так стремись и ко мне, не отпускай!

Расскажи… Как достанешь звезду?

Расскажи сколько звезд там в вышине?

Я ведь знала, что не грустно луне,

А что хочется верить, что ее найдут…

Она помнит далекие прошлые дни.

Как писал на листе, навеянные чувством слова.

Я в глаза все смотрел и просил сохранить

Нежность ту, сохранить навсегда.

 

 

***

Стояла тихая, лунная ночь.

Деревья качались в мерцании звезд,

А желтый цветок уносился прочь,

Гонимый рукой таинственных грез.

Мой конь бил копытом, все землю рыхлил,

Седло я ослабил, ослабил ремни,

По белой реке корабль плыл,

На судне его светились огни.

А друг мне сказал: брось, не грусти.

Погладил коня, сказал пару слов,

И сена подкинул на твердый настил,

Куда ударялось железо подков.

 

 

Кубань моя

 

Я выйду к реке, где берег впадает в холодные воды,

Где резко земля становится извилистым дном.

Как в этом пространстве таится столько свободы!

Как в области этой крепится старенький низенький дом!

Кубань быстротечна, Кубань – ты быстра!

Потоком сбегаешь со снежной холодной вершины.

И время уносит все, и поют все ветра,

И в мареве алом встают долины.

Скажи мне о трудностях, о целой истории лет,

О, терпела, сколько ты воевала!

За яростной тьмою наступал синий рассвет,

И только со светом ты побеждала.

Я вырос в объятиях твоих – и я твой!

Хоть рожден был в дальних Уральских глубинах…

Пусть край мне тот снится и тоже, как ты, мне родной,

Как реки, что сходят и помнят о матери-льдине.

Пусть песни поют о тебе, и тепло

Отзываются гости, пришедшие с ближнего круга.

Я знаю, что выстоишь, выстоишь всем назло,

Если ворвется в твой край самая дикая вьюга.

А если устанешь, захочешь ты снова покой,

Молча посмотришь на нас без укора,

Мы, люди, укроем тебя своей сильной рукой

И заступимся без ненужного разговора.

А как же иначе? Ведь мы сыновья,

Рождены, чтобы жить для труда и для битвы,

Чтобы в этих просторах крепла наша семья,

Чтобы все, что мы любим, не было позабыто.

Так живи и цвети, Родина-край!

И неси по земле свои бурные темные воды!

Я у кромки воды стою в светлую рань,

И вдыхаю твой запах чистейшей и русской свободы.

 

 

***

Заходят слоны в прохладные и славные воды,

А племя туатхи ликует, что солнце нашлось.

А я повторяю, несмотря на капризы любой погоды:

Моя любовь, моя любовь,

ты со мной.

На севере дальнем гора расцветает в сиянии,

А человек прячется в иглу, в мороз.

А я, в каком бы то ни было состоянии,

Везу букет роз, красных роз,

целый воз.

Города полны запахов разностильных улиц,

Люди бегут в спешке на вокзалы и на помост.

А я вижу, как на площади голуби переметнулись,

И развеяло ветром косы твоих волос,

золотых кос.

 

 

***

Сияющая звезда упала с неба,

а следом за ней комета вдаль пронеслась.

Я читал Стейнбека, – его гроздья гнева,

И размышлял над тем, что такое страсть.

У меня не было ни одного слова,

И ни единой буквы, чтобы не соврать.

Но отчаявшись однажды, я понял снова,

Что всего важнее, – это товарищество и мать.

И потому я смотрел, как клубятся реки,

Как в вечерней мгле вновь печален круг,

Как грядет туман, как усыпляет веки,

Как заиндевеет все, что ни есть вокруг.

Дорогая, хорошая, я изменился очень.

Может, сразу не видно, но погодя поймешь;

Я очень хочу, чтобы наступила осень,

В этих листах ты и себя найдешь.

Мы все живем в нелегкое время,

время присутствия, время огня и роз.

Но пожалуйста, дорогая, хорошая, верь мне,

Даже сквозь толщи тонкий цветок пророс.

А пока что июль. И воздух сладок.

И помнится все, чтобы было только вчера.

Бледнолицый ручей на камень падок,

И поднимаются ввысь золотые искры костра.

Мне не перенести разлуку.

В этом сегодняшнем дне, слезы мне жгут глаза.

Если я упаду, – мне верно обвяжет руку

Эта простая неласковая лоза.

Вновь обращаюсь к памяти, к ее морщинам.

Как дороги те, кого на земле люблю!

Как просто поджечь себя и призвать к мотиву,

Но как нелегко потерянному кораблю.

Просто закрой глаза, – как молчаливы муки! –

Словно идут навзрыд, – только уста немы.

Мир в предзакатной мгле все же хорош на звуки,

Хоть и создания их смешаны и темны.

Я отложил книгу. В сумерках не прочесть.

Сияющая звезда уплыла с юга,

Прохожий не вздрогнул и шепнул, – не счесть.

А затем улыбнулся, осматривая округу.

 

 

***

Все дело в любви, а иначе, зачем эти крылья, что растут за спиной?

Эти ночи и дни, пробуждение и сны, говорящие с ветром ресницы?

И секундная стрелка, что по кругу спешит над твоей головой?

Чтобы сердце забилось, заколыхало как перевернутая страница.

Ты же видел те сны, – в них не призраки, но бурно проходят толпой

Все, кого ты встречал, узнавал, забывал на изменчивых улицах джаза.

А проснувшись, чертил невидимый образ легкой подвластной рукой,

И мог видеть, как он растворяется в рамках написанного рассказа.

Один день, другой день, и проходят они в суете… Это длинные дни,

И короткие, очень бессвязные фразы. Где-то кончится время,

а в тебе, нарушая покой, отзываются звуки турбины, а не стенание вяза.

Дай мне руку, чтобы я не мог далеко уйти! Чтобы верил,

Нашел я чашу Святого Грааля. И испил тот родник, что течет у тебя позади,

Только чтобы увидел, надо проснуться к закату. А до этой поры,

Настоящий и так же живой продолжаю смотреть, как рождаются новые игры,

Но все дело в любви, – ведь для нас у нее разговор,

Молчаливый, пусть странный, и волнуемый легким бризом

 

 

***

Когда темнота накрывает снутри,

Не бойся мой друг, – в себя загляни.

В душах всегда есть тропы в ночи,

Факел зажги и ступай, молча.

Следуй во мраке, но не всерьез

Радостно пой, как ты можешь, до слез.

А одноглазых чудовищ встретишь в пути, –

Ты их не бойся, продолжи идти.

Вот тебе сказка, – она родилась

В древности лет, как вода полилась.

Ты был младенцем еще в небесах.

Свет божества лег в невинных глазах.

Легкий как ветер, чистый хрусталь,

Мог и смотрел далеко, в самую даль.

Разве ты видел иные миры?

Солнце играло и лило костры.

Но отпустили тебя и дитя,

Плоть обрело, появилась земля.

Был ли то полдень? А может закат?

Вспомнить готов, ведь этому рад.

Только давно забыты те сны,

Как отголоски ушедшей весны.

Только не бойся, мой друг, так всегда, –

В небе не светит вечно звезда,

И, угасая, рушится вниз,

Чтобы найти там себе жизнь.

Сколько похожих там на тебя,

Свет и сомнение, словно друзья,

Руки смыкают, мерцает их взгляд.

Я ведь вернусь… а может, навряд?

И темнота накрывает снутри…

Не бойся мой друг, – в себя загляни.

Крепче храни тот огонь чистоты,

доброты, доброты, доброты…

И пусть не угаснет надежда!

В душе, хотя и в облике снежном,

Ты встретишь любовь,

Вечную спутницу давних снов.

Пламя разожжет, заискрится лед,

Кто был отпущен, – и тот поймет!

Ведь она неизбежна.

И так, разгораясь от избытка слов,

Проходя мимо одноглазых голов,

Помни о главном, и в свете дня,

И когда молчалив и угрюм, и в тенях,

Ты блуждаешь в странном мире грез,

Радостно пой, как ты можешь, до слез,

Но пой безбрежно.

 

 

***

Добро всегда побеждает зло.

И в этом нет преувеличения.

И злое должно усвоить давно,

Оно короткое лишь затмение.

Не веришь?

Взгляни, где небес лазурь,

Увидишь, поймешь без тени сомнения,

Что даже в отчаянии сила бурь

Уходит, оставив место спасению…

Считается, человек –

сложный,

Считается, будто душа чиста

Только с начала истины непреложной,

Только с младенчества не запятнана.

А двигаясь дальше по жизни бегом, –

Ведь часто идти не спеша –

никак! –

Он вроде как жгучий огонь со снегом,

И ранит, и тут же вода талая.

Но все же я верю в добро человека,

Я верую в то, что наступит миг,

Когда он поймет, что несчастья века

Пробуждает его внутренний мир.

И осознав так, жизнь изменится,

Пусть не кто-то один, –

Все!..

оглянутся вокруг и обесцветятся

тучи, что грозы несли

весне.

Но, как бы там ни было,

Что ни сказано, в душах есть пламя и лед.

И зачастую кажется намертво

Эта борьба завязана,

такая борьба идет.

И оттого

происходит разное,

И оттого проистекает боль,

Что те,

кто слабее, не к светлому разуму,

А к темному двигаются порой.

Но даже если

человек умен,

Даже если он начитан до совершенства! –

Он нисколечко ни капельки не силен,

Если несет страдания любыми средствами.

Настоящая сила заключена в том,

что добро самоотверженно и готово к жертвам.

И если, случись такое, зло восседает в трон,

То добро раскрывается в мужестве бесконечном.

Потому, не устану себе твердить,

Потому, глубоко знаю,

Доброе будет вечно на земле жить!

Доброе будет на земле править!

 

 

Мой Икстлан (песня)

 

Время собираться домой,

Возвращаться Время!

В далекой стране одной

Ждет город свои творения, –

Мой Икстлан родной.

Вернуться туда бы скорей,

С улыбкой вернуться!

Город, где нет королей,

режимов и правил жутких, –

а паруса кораблей.

Сердце, зовущее вдаль,

Пой, сердце!

Извечна моя печаль,

И радость моя извечна!

Зеленый цветущий рай,

Икстлан родной!

Ночною дорогой

Спешу в твой покой,

Небесным лучом озаренный,

Мой Икстлан родной!

Не чувствую я тревог!

Ног не чуя,

Лечу я к тебе на восток

С ветром рунным!

Испытывая Восторг

В мире лунном,

Я вовсе не одинок,

Икстлан Чудный!

Время собираться домой,

Возвращаться Время!

В далекой стране, родной,

Живут мгновением.

Вернуться туда бы скорей,

Ручья коснуться,

Город судьбы моей,

Готов проснуться.

Согрей,

Мой Икстлан родной!

Спешу я смелей,

Иду за мечтой,

Мой Икстлан родной!

 

 

Кит

I

Погоня

 

Он море, которое взволновали:

Из недр морских проходит, где грань миров,

Вдруг выскользнул, и каплями заиграла

И задрожала поверхность огромных вод.

Гигантскою тенью, резче,

Кит плыл и бил над водой его хвост,

И он ударялся громче и хлеще,

Чем если бы падал уставший мост…

Над валом большим чайки вскричали.

Стайка рыбешек рассыпалась перед китом.

В самых глубинах остова затеняли

Останки фрегата: водоросли и мох.

Сверкая на солнце, он несся смело,

А сзади, на всех парусах неслось

Китобойное судно с названием беглым, –

«Покоритель морей, ветров и гроз».

Жало гарпуна врезалось тщетно:

Брызги воды, подтянут и снова вскользь.

Для всех кит свободный, себе он верный,

И больше покоя в ките, чем злость.

Он море сотряс. Показал людям силу.

И сердце кита решило уйти на дно.

Но тут выглянула из низов пучины

Та, что вместе с китом, – одно…

 

«Ветер, ты знаешь, как шумят грозы.

Знаешь, как стая дельфинов

Громко кричит под водой,

Как утро с небес роняет

Слабые нежные слезы,

И как по полудню море –

Танцующий ветхий зной…»

 

Дрожь охватила синюю гладкость кожи.

Там, на борту, на мостике стоял волк

С твердым намерением. Он не боялся дрожи.

Руку занес и сделал прицельный бросок…

 

 

II

Кит

 

Я столько раз спасался одиноким,

И не припомнить все.

Их промысел суров.

Не мог понять, как можно быть жестоким,

Как можно нашу,

Чью-то жизнь отнять.

Как будто они боги…

Но нет, им дальше от богов:

Не ведают, не знают тайны моря,

И сколько живости в потоках темных вод!

Я же встречал таких

Обветренных, тяжелых,

На лицах гарь, свинцовый катит пот,

Глаза блестят, огонь горит во взоре,

Но что огонь, и что скривлен их рот!

Товарищи мои,

Я вас не брошу, однако,

В бегах всегда один.

Не потому, что уходить так проще,

Не потому, что страх неумолим,

А потому, что весь каркас

Если несется следом,

И рядом копей плюхается горсть,

Уверен я, идете вы под пледом

Стихий, морей, могучих синих волн,

И вы спасетесь, да,

Но чтоб нырнуть глубоко,

Необходим маневр: отвлечь ловцов…

Ты мне верна, ты мне дана от бога,

Так слушай, я не просто кит.

Людей сильней, быстрей, себе пробью дорогу,

Я синий и непоколебим.

Тебе же, в случае тревоги,

С другими укрываться вдаль, –

Я сам найду тебя, отстану от погони,

Я сам найду. Во мне звучит печаль…

Такая красота, какие тут просторы!

Мы видим здесь чудесный водный мир,

Но вынуждены жить,

Скрываясь от гарпунеров,

Чье ремесло

Добыть китовый ус и жир.

 

 

III

Голубой огонь

 

Ветер,

Ты знаешь, как шумят грозы.

Знаешь, как стая дельфинов

Громко кричит под водой,

Как утро с небес роняет

Слабые нежные слезы,

И как по полудню море –

Танцующий ветхий зной.

Ты знаешь…

Мы с детства с тобой дружим.

Ты застилал постель

И накрывал волной.

Раскачивал море,

Когда шторм был нужен.

И я находился с тобой.

За что ты меня предал?

Зачем за моей спиной

Разогнал судно,

Наполнил кливер?

Зачем парусов коснулась твоя ладонь?

Я проклинаю тебя, ветер,

Я проклинаю

Твой голубой огонь.

 

 

IV

К людям

 

Вы,

умеющие бросать копья…

Вы,

Кидающие эти копья

В могучую грудь…

Вам не понять, кто мы…

Вам не поднять море.

От края до края

Киты плывут.

Я вижу на жестких лицах,

На ваших лицах, исторгающих гневную суть,

Как краска спадает и взгляд искрится,

Ведь я из воды в рост рвусь.

Вы любите самое дорогое?

Полгода в пути без детей и жен.

Так с чего вы решили, что мы – другое,

И что из китов никто не влюблен?..

 

 

VI

Прощание

 

Я уже ухожу, прости.

Пусть море скрывает меня степенно.

И погружаясь до темноты,

Я буду помнить о ките верном,

О друге верном,

О моем спутнике…

Оставь их,

Не ведают они горя.

Не ведают того, что творят…

Ты прав, говоря, что тайны моря

Им не раскрыть никогда.

Прощай, мой друг.

И уходи быстрей.

Течение уносит вдаль.

Ты будешь помнить обо мне.

Я не могла оставаться там

Без тебя,

Мне жаль.

 

 

VII

 

Гигантскою тенью, резче,

Кит плыл и бил над водой его хвост,

И он ударялся громче и хлеще,

Чем если бы падал уставший мост…

Над валом большим чайки вскричали.

Стайка рыбешек рассыпалась перед китом.

В самых глубинах остова затеняли

Останки фрегата: водоросли со мхом.

Сверкая на солнце, он несся смело,

А сзади, на разбитой доске, матрос

Держался за надпись с названием беглым, –

«Покоритель морей, ветров и гроз».

 

 

 Дни минувшего

 

Этой ночью много раздумий о прошлом,

А в округе поет оледенелый ветер.

В целом мире чудес, но все-таки сложном,

Я тебя призову в мой последний вечер.

 

Подбираясь к окраине бледно-лунной пущи,

Я почувствую только приближение смерти.

Все мы, люди, идем навстречу грядущему.

Всем мы, люди, идем и будем верить.

 

Я бы вырвался из этих оков, что туго

Мне обвязывают запястья и грудь, и плечи…

Где обитель сейчас верного юного друга,

Теплота ее рук и нежность речи?

 

Ведь за мысли мои там не спросят строго.

Умирает солдат, узревший разбитое царство.

О своих я подумал, и снова с тревогой…

Что же, батюшка, что же теперь с государством?

 

На дворцах развеваются алые страшные флаги,

Проезжает поручик – в телеге полно погибших.

Расстрелять адмирала и весело выпить браги,

Рассмеяться в лицо верность царю хранившим…

 

Да, неравенство. Явилось для них порывом,

Так и конь на дыбы, и всадник падет на землю…

Породили войну, приведут ли к миру?

Скачет конь на луга галопом кровавой сенью.

 

И церквушки залиты огнем ли небесным?

Да хоть брат Еремей – в чем провинился?

Утром храм подожгли, и светлым воскресным

Расстреляли святца? Он о душах молился.

 

Я бы храбрый солдат, медальон раскрыл,

Если б руки мои, перемерзшие синие пальцы

Дотянуться могли до кармана… Застыл

образ в лунной дали, в мире полном страдальцев.

 

Фотография там… Привыкаешь один,

Как затишье, и даже в боях бывало,

Раскрываешь, и знаешь, – пока ты любим,

Пока любишь, ничего не пропало.

 

Вот минута моя. Вскиньте ружья скорей!

Смерти вовсе не ждут, но ее встречают.

Не оставьте, прошу, среди белых степей,

Пусть снега разойдутся, снега растают.

КОММЕНТАРИИ:

Антон (Sunday, 19 January 2020 10:27)

Очень мудро и глубоко.

#1
Валентина (Sunday, 10 November 2019 13:15)

Поэма “Преодоление”.
Завораживающий сказ!

Валентина (Friday, 14 June 2019 09:15)

“Безымянный” – поразительные по своей глубине стихи.

#2
Вера Николаевна (Friday, 04 January 2019 17:21)

Очень понравились стихи “Готика”!

Людмила(Четверг, 03 Март 2016 13:17)

У Кости новое стихотворение – “Деревцё на холме”, такое светлое, романтичное как, наверное, и сам автор.

Спасибо Вам за тепло и доброту, которыми пронизаны Ваши стихи.

#2

Людмила(Вторник, 14 Апрель 2015 20:05)

Этот юноша с такими грустными глазами пишет прекрасные стихи!

#1

Ирина С.(Понедельник, 30 Март 2015 19:40)

Не скучно, грамотно, умно,

но к рифмам порой отношение странное…

Душевно, часто талантливо..зачиталась даже!.

(чуть не спалив на кухне кашу..)

Оставьте комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Прокрутить вверх