Сержанты Росгвардии Мухин и Клюев патрулировали район многоэтажек близ центра города уже несколько часов, но ничего противозаконного пока не обнаружили.
Была уже вторая половина апреля, но тепло прийти не спешило, и погода стояла почти осенняя. Желающих прогуляться в потёмках было мало, а после полуночи стало вовсе безлюдно, и скоро за бойцами должна была прийти машина, чтобы отвезти их на базу. Но они не ослабляли внимания, памятуя слова командира, сказанные им на разводе нарядов, что завтра день рождения Ленина, и вполне возможно было ожидать различных неприятностей со стороны неуравновешенной части городских обитателей.
Мухин и Клюев были опытными борцами с митинговыми беспорядками и умело рассеивали несогласованные с властями скопления несознательных граждан, ловко скручивали дебоширов, но предотвращать серьёзные преступления им не приходилось. Поэтому они горели желанием отличиться, и когда в блеклом лунном свете на территории строительного колледжа возле памятника Ленину мелькнула тень, они храбро пошли на задержание злоумышленника.
– Слышишь, – шепнул Мухин, – он краскопульт включил.
– Не глухой… Заходи с той стороны, а я с этой.
Вдруг где-то громко и невдалеке заверещала кошка. Бойцы замерли. Притаился и злоумышленник, но ненадолго и вновь продолжил свою явно противозаконную деятельность.
Через полминуты росгвардейцы были в десяти метрах от памятника Ленину. Возле него стоял человек и разбрызгивал по трафарету краску на бетонный постамент.
– Стоять, ни с места! – грозно скомандовал Клюев и бросился на злоумышленника. Тот отшвырнул баллончик с краской и бросился бежать, да так быстро, что бойцы поймали его и скрутили уже на улице при свете фар подъехавшей полицейской машины.
– За что задержали? – спросил, приоткрыв дверцу, старшина Росгвардии.
– Из краскопульта гадил на памятнике Ленину.
– Бросайте в ящик. Это наш клиент.
– Позвольте, – пискнул задержанный. – Я известный поэт всероссийского значения Сергей Свистунов. Автор гимнов нескольких областных городов.
– Сергей Михалков умер, а ты, значит, вместо него теперь? – осклабился старшина. – Слышал от хохмачей по телеку, что таких, как ты, гимнюками обзывают.
– Ну да, в некотором роде… У меня и писательский билет при себе, – пролепетал гимнюк, протягивая дрожащими руками красную книжицу.
Старшина двумя пальцами взял её и швырнул в кусты.
– Считай, что я тебя исключил из писателей!.. В ящик!
Уазик ещё долго петлял по ночным улицам города, но Свистунов даже не догадывался, что влип на всю катушку, и бодрился, что в полиции его отпустят на все четыре стороны, а старшину заставят отыскать и вернуть владельцу писательский билет. И основания для таких надежд у Свистунова были. Недавно он по заказу органов правопорядка написал про стражей закона поэму, и она, заключенная в золочёную рамку, висела в вестибюле управления полиции на самом видном месте. Денег за свой шедевр автор не получил, но генерал лично вручил ему благодарственное письмо за творческое сотрудничество с полицией.
– Позвоню генералу и этому барбосу, старшине, – думал гимнюк, – покажут, где раки зимуют.
Но вдруг его мстительные мысли прервал нестерпимый позыв к опорожнению мочевого пузыря, и он, пронзительно взвизгнув, пролепетал:
– Я хочу писать…
– Ночной горшок мы для тебя не припасли, – хохотнул старшина. – А обоссышься – оштрафуем.
– На десять тысяч! – радостно воскликнул Клюев. – Прямо на месте преступления.
Дознаватель, капитан Гусева, прочитала рапорт, составленный Мухиным, и раздраженно спросила:
– А где вещдоки? Краскопульт, трафарет, что-нибудь ещё…
Сержанты загрустили, но старшина их выручил:
– Вот рассветёт, и смотаемся к памятнику.
– Я дежурю до девяти. Поторопитесь, чтобы попасть в сводку.
Свистунов с опаской переступил порог камеры и увидел лежащего на лавке человека. Другая лавка была свободна, и он лёг на неё и закрыл глаза. Своё задержание он воспринял как явную несправедливость, поскольку отдал последние годы своей жизни свержению с пьедестала как самого Ленина, так и его отца, который вовсе не был, по его мнению, великим просветителем и создателем народных школ, а присвоил себе заслуги своих подчинённых. Свистунов заполнил сотни страниц в интернете с клеветой на Илью Николаевича, забыв, что окончил институт его имени. Публикации не получили ни одного сочувственного отклика, тогда он принялся свергать Ленина в своих стихах и поэмах, хотя безбедно прожил половину своей жизни на комсомольско-партийной работе, внушая народу надежду на светлое будущее, которому изменил одним из первых номенклатурных партийцев.
Его сокамерник вдруг захрапел и проснулся. Сел на лавку и спросил:
– Слышь, мужик, у тебя закурить не найдётся, а то у меня без курева уши опухли?
– Не курю, – буркнул Свистунов и отвернулся к стене, пораженный неожиданной встрече со своим давним недоброжелателем поэтом Чистяковым, который не скрывал своего презрения к гимнючному и антиленинскому словотворчеству Свистунова. Чистяков не имел своего угла,
ночевал, где придётся, сегодня его приютили в отделе знакомые менты.
– Интересно девки пляшут! – воскликнул бездомный поэт. – Вот так встреча! Хотя чему я удивляюсь, ты, наверно, задумал сочинить гимн для уголовников, чтобы затем написать его крупными буквами на пятиметровой стене городской тюрьмы? Ты ведь у нас известный гимнюк. Расписал своими стишатами универмаг, несколько школ, кинотеатр, а сколько приветственных адресов накатал ямбом – тысячи!
– И чем я тебе помешал? – насмешливо ухмыльнулся Свистунов. – Завидуешь моей известности.
– Твоей известности предателя, о чём ты доложил читателям в своей гадкой поэме про Ленина, позавидовать может только тот, у кого нет ни сердца, ни памяти. Посчитай, сколько ты клятв дал на верность делу Ленина. И через все переступил, не молча, как другие, а выкрикивая и рифмуя проклятия. А ты знаешь, гимнюк, что Данте поместил предателей в девятый, самый ужасный круг Ада?..
– В поэзии нет запретных тем…
Чистяков растянулся на лавке и произнёс презрительным тоном:
– Какой ты, прости господи, поэт – ты гимнюк, ты даже не ноль в поэзии, а
минус единица.
Утром гражданина Свистунова доставили в суд и приговорили к тридцати тысячам рублей штрафа. Писательский билет бесследно исчез. Но гимнюк уже заказал себе новый в Союзе писателей России, их там заготовили несколько десятков тысяч в расчёте на быстрый рост писательского поголовья.