Вся надежда у Петра Григорьевича была на внука Жорку.
«Неблагодарные сволочи!» – морщась, думал он про своих детей, – вот вам дулю, а не квартиру. Оставлю все Жорке, он хоть и шалопай, а меня не бросит.
Жена Петра Григорьевича, Татьяна, умерла пять лет назад, дочь Лидия жила в другом городе и приезжала только по праздникам, а сын Максим жил на соседней улице, но отношения у них были натянутые.
После смерти жены Петр Григорьевич стал просыпаться по утрам рано. Он долго лежал, глядя в потолок, думая о своей так быстро пролетевшей жизни. Но чаще всего он прокручивал в голове разговоры с дочерью и сыном, и чем больше он думал о них, тем больше сердился, накручивая себя. Потом до него доходило, что от этого нет никакого толку, сколько не лежи, сколько не сердись, а вставать надо, тогда он, кряхтя и постанывая, поднимался с постели и, шаркая ногами по полу в своих больших тапках, направлялся в зал.
– Здравствуй, Таня. Проснулся я…, спал опять плохо, совсем никуда не годное здоровье стало. Вчера сынок твой любимый приходил, – скрипучим недовольным голосом он начинал выговаривать жене. – Избаловала ты его, Таня, твое воспитание, никакого уважения к отцу. Молчишь…, молчишь, ты и раньше больше молчала. Ох-ох-ох, да не смотри ты на меня так укоризненно. Ладно, Таня, хватит уже пустые разговоры вести, пойду чайник ставить.
Такие беседы Петра Григорьевича с портретом жены уже давно вошли в привычку. Он ежедневно жаловался ей на сына, на дочь, на внука, на большие цены в магазинах, на плохую погоду, и становилось как-то легче на душе. После этого его хмурое лицо слегка разглаживалось, расправив плечи и гордо подняв голову, он твердой поступью отправлялся на кухню.
Пока чайник закипал на плите, он умывался в ванной, громко фыркая и разбрызгивая по сторонам воду. Потом, долго глядя в одну точку, пил чай с любимым сухим печеньем. В такие минуты длинная жизнь с радостями и огорчениями начинала отчетливо проявляться перед глазами Петра Григорьевича. Чаще всего он вспоминал не голодное детство, а как пришел молодой и красивый из армии и полюбил разбитную и весёлую вдову Раису. Всю свою жизнь вспоминал ее, думал, умирать будет, не разлюбит. И только потеряв свою безропотную Таню, понял, кого потерял, и кого надо было любить.
Раиса была красивая и статная, но уже с испорченной репутацией в селе женщиной. Она быстро поняла, что Петр в нее влюбился, живо окрутила его, не успел тот и опомниться. Счастливому хлопцу показалось – вот оно счастье пришло.
Мать Петра была строгой и властной женщиной, чего нельзя было сказать об отце, очень добром и спокойном. Он умер, когда Петр служил в армии, от старых ран, полученных еще на Первой Мировой войне. Смекнув, что сын может натворить дел и опозорить их на всю деревню, мать списалась со старшей дочерью, которая в то время была уже замужем и жила в небольшом южном городе. В это же время к соседям приехала в отпуск из города дочь Таня, девушка красивая, работящая и очень скромная. Семья их была уважаемой в деревне, отец Тани до войны был председателем колхоза, но погиб на фронте. Мать Петра сходила вечером к ним, поговорила с Таниной матерью, с самой Таней, и дело было решено. Петр, боясь гнева матери, согласился на этот брак, Таня ему понравилась, но он, затаив на мать обиду, думал: «Пусть будет по-твоему, мама, но Раису я не брошу». Но мать была дальновидной женщиной, и после регистрации брака в сельсовете они, собрав все, что могли, из дома ценного, переехали к дочери на юг.
Сначала они купили маленький домик с большим огородом недалеко от моря. Потом, накопив денег, за одно лето выстроили хороший добротный дом, а старый через год снесли. К зиме родилась Лидия, точная копия Тани: с такими же большими зелеными глазами.
Увозя Петра подальше от Раисы, мать думала, что сын образумится, но он, вкусив запретной любви, находил подобных женщин и здесь. Таня очень страдала, она любила Петра и терпела его выходки, но когда Лиде исполнилось пять лет, она, собрав свои вещи, решила вернуться домой. Мать Петра валялась у нее в ногах, просила не уезжать, да и Петр обещал ей, что больше этого не повторится. Максим родился через год, и Петр поутих на несколько лет. Он все же любил своих детей, да и с Таней они жили всегда вполне спокойно и мирно.
Потом мать Петра после долгой болезни умерла на руках Тани. Лиде тогда исполнилось четырнадцать лет, и она во многом уже была опорой для матери.
С этого времени у Петра словно развязались руки. Он каждый год брал путевки в дома отдыха и там обязательно находил себе женщину подобную все той же Раисе.
Лида выросла очень красивой девушкой и в двадцать лет вышла замуж. Через некоторое время они с мужем переехали в соседний город. Дочь очень жалела свою мать и каждый раз, приезжая в гости, просила её развестись с отцом. Временами она его просто ненавидела и однажды, когда отец чем-то обидел мать, не вытерпела и высказала ему все, что наболело внутри.
– Ты и ногтя маминого не стоишь, ты…, ты всю жизнь ей исковеркал, всю жизнь таскался по бабам. Что ты думаешь, если я была маленькая, то ничего не видела, не понимала? Да там и понимать было нечего, я все видела, как ты начищался, одеколонился и уходил. Попробуй маму обидеть еще хоть раз, я увезу ее к себе.
У Максима своя семья, свои заботы, а ты будешь жить один никому не нужный. Непутевый!
Петр Григорьевич оторопело смотрел на дочь, она хоть и похожа была на мать внешне, но характером была огонь! Зеленые глаза, как у Тани, смотрели не печально, а метали молнии на отца. Он стушевался и вышел во двор. Слово «непутевый» больно обожгло его. Петр не ожидал такого отпора от дочери, а угроза остаться одному, когда здоровье уже пошатнулось, его напугала.
Потом наступили времена, когда старые дома на побережье стали скупать за большие деньги. Петр Григорьевич продал свой дом и купил большую трехкомнатную квартиру в хорошем районе города. Прожили они с женой в этом жилище около десяти лет, и вот уже пять лет как он остался в нем один. Сын ходил
к нему часто, приносил продукты, но почти каждая их встреча кончалась руганью, Петр Григорьевич вечно был чем-то недоволен. Максим, хлопнув дверью, уходил, но, остыв, приходил через несколько дней, какой бы не был отец, а все же родной.
Внук Жорка заходил практически каждый день, иногда являлся очень поздно и оставался ночевать. Петр Григорьевич ворчал, а бывало, и ругал его на чем свет стоит.
– Где тебя носит по ночам? Почему я из-за тебя спать не должен?
– Спи, дед! Кто тебе мешает?
– Как я буду спать, если сначала жду тебя, а потом только усну, ты приходишь, гремишь и будишь меня. Шалопай, я в твоем возрасте уже работал.
– Дед, мы со Светкой решили пожениться, – сказал Жорка, не слушая дедову ежедневную «песню».
– Жорка, ты что, правду говоришь или шутишь? Тебе ведь еще год учиться, а потом, наверное, в армию.
– Вот именно, дед, в армию. Надо успеть жениться и родить ребенка, а там еще что-нибудь придумаем.
– В наше время от армии не прятались, но сейчас не та армия. Женись, у меня жить будете, я на тебя дарственную оформлю.
Свадьбу сыграли к зиме, молодежь и родня радовались: вопрос с жильем не стоял. Но радовались они недолго: дед вскоре занемог. Света ухаживала за ним, как могла, но потом родился ребенок, и заботы ее удвоились.
Дальше – больше, дед перестал ходить до туалета, его кормили из ложечки, и все дела стал справлять в постель. Молодая сноха с трудом уже держалась, но терпела. Однажды, уйдя на прогулку с ребенком, Света забыла какую-то вещь и вернулась. «Смертельно» больной дед спокойно разгуливал по квартире и, напевая веселую песню, помешивал ложкой чай в бокале. От неожиданности он выронил его из рук, но тут же опомнившись, обошел лужу и направился в свою комнату.
– Петр Григорьевич! Как же вы так могли? – из глаз Светы брызнули крупные слёзы.
– А вы что думали, так вам квартира достанется? Нет, ребята, вы ее заработать должны!
– Но зачем же так-то, Петр Григорьевич?
Света выскочила из квартиры, забыв, зачем возвращалась.
Начались ссоры с Жоркой, дело доходило до развода, и Света объявила ультиматум: или я, или дед. Жорка выбрал жену. Было решено искать съемную квартиру, она уже не хотела жить даже с родителями.
К выходным квартира была найдена, с утра подогнали машину к подъезду, и друзья в быстром темпе стали выносить имущество молодой семьи. Петр Григорьевич всю неделю ходил с невозмутимым видом и сейчас, не до конца осознав свое положение, спокойно наблюдал за происходящим. Он не мог понять, как можно отказаться от квартиры, сами-то ведь никогда не купят! Но когда Жорка отдал ему ключи и вышел на улицу, Петр Григорьевич опомнился и побежал за ним по лестнице вдогонку. Выскочив из подъезда, он увидел, как внук садится в машину и, задыхаясь, из последних сил закричал:
– Сынок! Жорка! Погоди не уезжай! Сынок, прости меня непутевого! Сынок!