Вольнова Ольга. Стихи

 

Прямота

Навеяно картиной Марины Зейтц «Сосны»

 

Я своей прямотою горжусь,

Мне деревья завысили планку.

Поседела берёзками Русь

И в озёра глядит спозаранку.

Янтарём своего сосняка

Полюбуется перед продажей,

Снова вспомнит лихие века,

«Прости, Господи!» – мысленно скажет.

И потянутся ветви туда,

Где Всевышний доподлинно знает,

Что съедобна весной лебеда,

Что спасительна осень грибная,

Что стволы – это просто тепло,

Дровяная судьба глухомани…

А Руси никогда не везло,

И кнутом, видно, выбили пряник.

Водружали столбы и посты

И для виселиц рощи рубили,

Русь растила стволы на кресты,

И ржавели лопаты и вилы.

И прицельно другие стволы

В прямодушных стреляли охотней,

И стакан поминальный налит,

И печально востребован плотник.

Вся сырая от крови и слёз,

И святая от подвига сердца –

Никуда от напасти не деться

Тем, кто в землю, как дерево, врос.

Я своей прямотою горжусь,

Глажу сосны, берёзки рисую.

Просыхай на холсте, моя Русь…

«Прости, Господи!» – вечно я всуе.

 

Я не нищенствовал без Ницше

Я не нищенствовал без Ницше

И без Канта перекантуюсь,

Мне б на севере сохраниться,

Но я вышел за юг страницы,

Где газетный осадок улиц.

Где урезаны формы слова

И утрачены косы смысла,

Где двулично и трёхгрошово,

Сырость осени там нашёл я,

Заржавел и вконец завис я.

Пережив помутненье Ницше,

Переняв априорность Канта,

Я оспорю свои границы,

Что на лестнице низших-высших

Я не вымерший питекантроп.

 

Пафос огня

«А когда рукописи бросали в печку,

это сколько пафоса было!

А сейчас нажал Del и всё».

Вадим Мистрюков

Ах, Гоголь! Лишил продолженья

Мильоны читателей, разом

Предав безрассудно сожженью,

Возможно, бессмертные фразы.

Огонь заразительным блеском

Дразнил отозваться сознанье,

Сжигал дневники Достоевский

Себе самому в наказанье.

Ахматова столько спалила,

Что обыски были напрасны,

Её задымлённая лира

Привыкла к ревизиям разным.

Считаешь, красивые жесты?

Булгакову лишь бы придраться,

И в печку летело «Блаженство»,

Огонь – лучше всяких редакций.

Любителя жечь Пастернака

Читаю, и мне не хватает

Утраченных авторских знаков,

Ключей от писательской тайны.

Я Del нажимаю всё чаще,

Но пафос слабей на порядок

Того, коим грелась я в чаще,

Костёр разведя из тетрадок.

 

Иерусалим

Обетованная спокойна,

Редеет утренний туман,

Всё ближе подлинность диковин,

И полноводною рекою

Текут надежды разных стран.

Здесь обретается сознанье

Бессилья бренной суеты,

Под распростёртой Божьей дланью

Животрепещет мирозданье,

Сияя ликами святых.

Уже бесценным медальоном

Повисло солнце в небесах,

И нескончаемы поклоны

Болящих, грешных, обделённых,

И вечна вера в чудеса.

Обетованная в зените,

Силён паломников поток,

Молчат на греческом, иврите,

Армянском, русском, а Спаситель

Сказал и сделал всё, что мог.

 

Возвращающая сила

Навеяно картиной Павла Рослова «Перекрёсток на лугу»

Эта сила меня

Возвращает упорно

К перекрёсткам судьбы,

Где в раздумьях не раз

Я пытался понять,

Что глубинные корни

После чёрной косьбы

Не утратили связь

С первозданной землёй,

Животворной водою,

Песней вольных ветров

И сияньем небес –

Здесь печали долой,

Наполняюсь покоем,

Детской верой в добро

И доверьем к себе.

Побродил, подышал,

На погосте поплакал,

И опять в лабиринт

С тупиками проблем,

Где тоскует душа,

Как оборванный якорь,

И где, чёрт побери,

Добровольный мой плен.

Обезличен в толпе –

Где вы, лики святые? –

Безналичный расчёт,

Обесцененный труд…

А мне хочется петь

О великой России

И гордиться ещё,

Не боясь, что побьют.

И стихи написать,

И читать их повсюду,

Жечь глаголом сердца

Или что вместо них?

Не ржавеет коса,

Каждый день уже Судный,

И начало конца

Всенародной возни.

Замедляю свой бег

И усталость не прячу,

Пусть подхватят ветра

Чуть живого меня –

Надышаться навек

Невозможно, и значит,

Что мне снова пора

Возвращаться к корням.

 

Гобелены

Привычны городские гобелены

Каймой шоссе и кромкою брусчатки,

Высотки голосуют, как перчатки

Бурлящих улиц среднего достатка

С избытком суетливости и лени.

Примеривает зеркало витрины

События свободного покроя,

И слышит сердцевина под корою,

Как нервно каблуки стучат порою

О панцирь над корнями исполинов.

С мольберта расточительной Вселенной

Стекают звёзды в лужи и фонтаны,

Карабкаясь обратно неустанно

Неоновой гирляндой ресторана

И падая монетою разменной.

Лишь колокол не падок до ремейков,

Фонарь, играя ножницами света,

Бесцеремонно правит силуэты,

Высвечивает жёлтые газеты

На старых остывающих скамейках.

Машин абзацы строятся в романы,

Бульварные по форме и по сути,

Мигают светофоры на распутье,

А где-то в бездорожное безлюдье

Грибные опускаются туманы.

 

Я еду с Пастернаком

«На всех парах несётся поезд,

Колёса вертит паровоз…

И что-то впереди ещё есть…»

Б. Пастернак

Я еду с Пастернаком не в СВ,

А в тамбуре, прокуренном столетьем,

Не дёргать перевязкой рифмы впредь бы

Израненный метафорой рассвет.

Не лучше ли пустить на самотёк

Зарю необозримого волненья,

Мерцают фонари самозабвенья,

По венам переменный пущен ток.

Плацкарта удивительно к лицу

Тому, чьё возлияние попутно,

Тому, чья перекличка обоюдна,

По матери скорей, чем по отцу.

Я еду с Пастернаком и молчу,

Но он молчит талантливей и твёрже,

Затягивать молчание негоже,

Но я прошу ещё, ещё чуть-чуть.

И вдруг услышу «Сосны», «Ветер», «Хмель»

И «Зимней ночи» свечи обнаружу,

Стихи мою укачивают душу,

Дорожная ненадобна постель.

Но время нажимает на стоп-кран,

Крушения, конечно же, не будет,

И вряд ли протрезвеют разом люди,

Но будет у рассвета меньше ран.

Я еду с Пастернаком налегке,

Полам не оставляя даже крохи,

Попутчикам достаточно легенд,

Поэту недостаточно эпохи.

 

А что останется?

Ещё один сезон иссяк,

Истёк, усох и сбросил семя,

Залог доверия засеян,

Сезон наедине со всеми,

Когда ты наизнанку вся.

Тускнеет всё: восторг и страх,

Один сезон другой заменит

(Лишь не унять вторженья в Йемен),

Проходит быстро сыпь мгновений

И рябь эмоций «ох!» и «ах!».

«А что останется?» – вопрос,

И он долдонит дятлом метко,

А ты кукушка и наседка

Своих идей со вздохом предков,

И выбор лучшего непрост.

Останется душа! Чиста,

Хотя изрыта бренным бытом,

Измята вся и перешита,

Тоской своею не убита,

Жива у своего креста.

 

Я полупуст и полуполон

Я полупуст, и полуполон,

И полоумен лишь весной,

Благовещаю с колоколен,

А вечерами своеволен –

Недуг поэта прописной,

Я рад, что это всё со мной.

Пишу признанья на открытке,

Очередной зачав роман,

Под ритмы «Сказки странствий» Шнитке

Всерьёз устраиваю читки

Себе, с игнором дальних стран,

Сорвав бинты с осенних ран.

Прочтёт написанное Муза

И улыбнётся или нет –

Во мне проснётся юный юзер

И все эмоции загрузит

На перегревшийся планшет

До плеска ландышей в душе.

Вот это селфи «Я в полёте»,

А это видео «Я – бог»…

Я на короткой с Музой ноте,

Вы лишь весной меня поймёте,

Как я пылаю и продрог,

Как я успешен и убог.

 

Творец

Я, дерзко примеряя роль Творца,

Без права обладанья этой ролью,

Творю свой мир от первого лица,

Познанье по-библейски запаролив.

А слово – и в начале, и в конце –

Распну до воскрешенья или тленья,

Участники и судьи мизансцен

Вобьют свой гвоздь программы в поколенье.

Творить свой мир мне выпало? Как знать!

Познанье по-библейски запаролив,

Творец мне позволяет допоздна

Писать стихи и дразнит новой ролью.

Оставьте комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Прокрутить вверх