Про кота
Котика звали Зверь.
Это было очень иронично, так как когда Иола и Джейкоб его подобрали в приюте, он был уже кастрирован. Зверь был спокойным котом, ему нравилось играть с клубком нитки, и еще у него была маленькая плюшевая мышь, так как настоящих мышей в квартире Иолы и Джейкоба не было. Один раз с балкона Зверь увидел кошку. Его пробрала дрожь, и он громко мяукнул.
Прозвучало это примерно так: МЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯЯУ!
Но так как на улице стояла лютая зима, окна были закрыты, и Зверя никто не услышал. Он мяукнул еще раз. Кошка была черная, худая и облезлая, но Зверь никогда раньше не видел кошек. Кошка посмотрела на балкон, и Зверю показалось, что она посмотрела ему прямо в глаза. Зверь замер. Через несколько секунд кошка отвернулась и пошла дальше.
Зверь долго смотрел ей вслед.
Он не понимал, что он чувствует, он лишь знал, что бы это ни было, это — важно. Зверь зашёл с балкона обратно в квартиру и посмотрел на свою плюшевую мышку. Почему-то он не хотел с ней сегодня играть. Он посмотрел на свою полную миску с едой, но он не хотел кушать. Всё, что он хотел, это думать о кошке, которая ходила сама по себе.
Зверь запрыгнул на диван и свернулся клубком. Через некоторое время он заснул.
Во сне он опять увидел кошку. Но она была уже не облезлая, а чистая, и не худая, а упругая как маленькая пантера. Солнце отражалось от её гладкой чёрной шерсти. Она была самое прекрасное, что Зверь когда-либо видел в своей кошачьей жизни.
Они сидели на балконе плечом к плечу и тихо мурлыкали.
Фотограф
Она ловила моменты жизни как лепидоптеролог — бабочек. Эти моменты, такие живые в пикселях её фотографий, были как те же бабочки за стеклом. Она сделала себя экспертом иллюзии жизни.
Как все иллюзии, те, кто смотрел на нее с другой стороны объектива, не понимали её. Да и как иллюзии понять того, кто на нее смотрит? Бабочки понимают бабочек, а не тех, кто их ловит.
Когда они мертвы и за стеклом, то для философии уже поздно.
Она видела прекрасное в том, что не замечали или не хотели замечать другие. Нет, она была не из тех, кто смотрел часами на летающий пакетик от мусора как тот парень из фильма «Красота по-американски». Тот парень был наркоманом.
Eё наркотиком были краски жизни, пойманные навсегда.
Космос
Джек, Ольга и Борис провели на международной космической станции уже более месяца, но так и не соскучились по земле. А если и соскучились, то друг другу в этом не признавались. Они видели её каждый день из иллюминатора: синюю сферу, над которой светились миллионы звезд. Они упражнялись каждый день, чтобы их мышцы не атрофировались в невесомости, каждый день занимались исследовательской работой, и каждый день завтракали, обедали и ужинали вместе.
На станции было не очень много места, поэтому трое были очень близки. Ольга и Джек, наверное, даже ближе, чем полагалось по регламенту. Джек был влюблен в неё, а она была влюблена лишь в звезды. Тем не менее, они постоянно общались, Джек рассказывал ей о своей жизни в Америке, о том, как он рос на ферме, иногда они обсуждали свою работу на станции. Ольга была микробиолог, и её интересовала жизнь во всех её проявлениях. Она была уверена, что где-то далеко, за пределами нашей солнечной системы, тоже есть жизнь. Возможно, целые цивилизации. Космос был невероятно огромен, и статистически это было почти неизбежно. Джек же по профессии был физик, и его интересовала не столь сама жизнь, как то, как она работает.
Но как он не старался, он не мог понять, как работает его сердце. Почему именно она? Почему сейчас? Что это — просто так получилось, застряли вместе на космической станции, и по-другому и быть не могло, или что-то другое? Он думал, что, скорее всего, это что-то другое. Джек был заслуженным астронавтом, и у него за жизнь было немало женщин. Но он никогда не встречал такую, как она.
Один раз они вместе плавали в невесомости рядом с иллюминатором и смотрели на звезды за горизонтом земного шара.
— I love you, Olga.
Она промолчала.
— I’m sorry, I can’t help it.
— Тебе не за что извинятся, Джек.
Джек много чего хотел ей сказать: про то, как он хочет, чтобы она была с ним, когда они вернутся домой, про то, что он никогда её не бросит, про то, что он никогда в себе не чувствовал то, что чувствовал сейчас. Но он знал, что у Ольги была одна лишь любовь, и этой любовью был космос. Он её разделял, да, но ему уже было недостаточно всех звезд во вселенной, если ему пришлось бы смотреть на них без неё.
— What should I do?
— Наверное, будь собой.
Звезды выглядели в вакууме бесконечности как снежинки, каждая — свой собственный мир.
— I love you. — он сказал еще раз.
— Знаю. Я знаю.
Что она могла ещё сказать?
А звезды всё так и светились холодным светом пламени миллионов солнц.