«Практика не учёба, на ней не надо долго и мучительно просиживать за книгой, изучая трудные названия, запоминая симптомы, характерные для определённых синдромов, возникающих при различных заболеваниях», – размышляла, выходя из дома, девушка Даша, стараясь не запутаться в столь схожих терминах. Хорошенькая и юная она училась в медицинском колледже. И сегодняшний день был для неё важным и особенным. И всё казалось ей торжественным и помпезным. И яркое, синее небо, величественно простирающееся над грациозным станом мечтательницы. И весна, будто специально для неё разукрасившая растения разным цветом, радуя красотой горящие от счастья глаза девушки, «ах, как всё благоухает по-особому значительно», подумала она и инстинктивно набрала легкими воздуха. Резкие ароматы находящегося рядом зловонного предприятия словно хлёсткий выпад боксёра ударили в нос. Милашка чуть не задохнулась от подступившей к горлу тошноты. Замешкавшись на минутку, она не заметила очередную ухабистую ямку и, неловко зацепившись об неё ногой, обутой в высокую шпильку, будто попав в капкан, упала, выставив вперёд руки. Быстро, чтоб никто не увидел конфуза, встав и отряхиваясь, смущённая от падения, она шумно и истерично рассмеялась. И, спустившись с небес иллюзий на бренную землю, прошептала, «да, вот только ямы и комбинат остались прежними». Немного отдышавшись и опомнившись от калейдоскопа чередований лирической утопии и мрачной реальности, бедняжечка, медленно ковыляя, как продолжающий изнурительный поход турист, подбадривала себя безголосым исполнением песен. Её истерзанный вид настораживал прохожих, с опаской обходящих чудаковатую особу. Не замечая косых взглядов, она, добравшись до назначенного пункта, как можно бодрей сказала. «Наконец, я смогу заняться полезным и благородным делом, и с сегодняшнего дня начну лечить людей». От бравых рассуждений неизлечимого романтика пробудила заботливая рука подруги, поправляющей её растрепавшиеся волосы. Глаша, встретив Дашу у входа в госпиталь инвалидов войны, помогла подруге уложить всклокоченный пучок каштановых волос в причудливую пальмочку и поцеловала подружку в щёчку. Наивные и улыбающиеся во весь рот простушки, ещё чётко не осознающие всей сложности специфической работы, которая непомерной ношей навалится на них, с огромным предвкушением ожидали первого рабочего дня. Внучки отважных фронтовиков, они глубоко прониклись уважением к людям, прошедшим горнило того жуткого ада. И пропитанные романтизмом сердца студенток учащённо забились, а нежные губки шёпотом проговорили слова клятвы всемерно помогать страждущим больным. С трудом открыв массивную дверь нагромоздившегося над ними, словно отвесная скала, серого и давящего здания, они с трепетом вошли внутрь. Но неприятности своей молниеносной булавой уже при посадке в лифт огорошили девушек. Металлический монстр, весь задрожав, подозрительно шумно напрягшись мышцами-тросами, медленно и натужно пополз наверх, но, не проехав и минуты, замертво, будто подстреленный, встал. Двери от резкого толчка автоматически открылись, и несчастные увидели перед собой кирпичную кладку. Живописная картина заставила их представить себя замурованными в темнице средневековыми пленницами, и студентки стали истошно кричать и звать на помощь. Заточение продолжалось около получаса, и за это время бедняжки сорвали горло.
Освобождённых пленниц у входа в отделение с распростёртыми объятьями встретила тумбообразная старшая медсестра Фаина Клеметовна, напоминающая валунообразную статую «Царицы полей». Прагматичная и властная, она чётко, будто старый боцман на судне, не создавая аврала, руководила рабочим процессом, чутко реагируя на постоянную нехватку персонала. С большой охотой приняв студенток, пренебрежительно оценивая их как «пушечное мясо», женщина рассудила так. «Птицы они подневольные и временные, и под гнётом солдафонов не разбегутся, а постоянных сотрудников я уберегу от портящих статистику конфликтов». Ярая сторонница девиза «Бойца нужно проверять в бою», старшая сразу кинула практиканток в самое пекло, практически на линию огня. Предупредив, что бы те ни пререкались со зловредными больными и были с ними как можно дипломатичней, «тяжёлый бомбардировщик» пошла на дозаправку в столовую. Предварительно поручив молоденьким, привлекательным девчушкам с ещё нерасшатанной нервной системой курировать самый проблематичный пост номер один.
В палатах этого крыла лечились ветераны из особого отдела и штабные работники, люди, привыкшие к раболепному подчинению и исполнению их приказов. В основе своей, в силу въедливого характера, они практически все были одинокие и несчастные. Резко чувствовали дефицит общения и настойчиво требовали к себе усиленного внимания. При этом из-за схожести полюсов характеров больные близко практически с друг другом не контактировали. Не зная всех подводных течений океана человеческого бытия, студентки с головой окунулись в изнуряющий омут процедуры ухаживания за привередливыми пациентами.
При этом, не только ставя уколы и капельницы, но и меняя испачканное бельё и судна, и кормя курируемых из ложечки пациентов. А старые вояки, вспоминая важное и первостепенное назначение санитарочки в военное время своей нежностью успокаивать изголодавшуюся похоть офицеров, не стыдясь возраста, пользовались моментом приятного соседства. И когда руки девушки были заняты, одна горячей тарелкой, а другая наполненная протёртым супом ложкой, престарелые любители «клубнички» ластились и притирались к дородному и ароматному женскому телу, а иногда, осмелев, пускали в дело свои уже задеревенелые и изуродованные артритом, но по-прежнему шаловливые ручки. Наиболее активным в сексуальных потугах был маленький аскетичный и тщедушный человечек с белым и исчерченным бороздами, словно варёное мясо, лицом. Его воспаленные, ракообразные глаза вылазили из орбит и неестественно блестели. Мальчик Рома, – так звали за глаза в отделении озабоченного клиента. Седой маразматик, он весь трусился от переполняющего его волнения при виде дамского пола. И старался каким-то образом привлечь к себе внимание, в очередной раз закидывая удочку со склизкой и зловонной наживкой. Вычурно и коряво изъясняясь с жертвой своих сексуальных иллюзий, чудак уговаривал бедняжку, «кошечка, выходи за меня замуж, у меня дома в серванте лежит золотая челюсть, она, как и моё сердце, будет твоей». Но «протухшая» наживка никого не интересовала, и ни разу не женатый, да возможно и не ведающий истинного эротического блаженства неврастеник, в очередной раз пролетал, словно неловко брошенный снаряд мимо цели. Сегодня участь выслушивать бред сумасшедшего досталась Глаше, и пока Мальчик домогался пышногрудой красотки, Даша отвечала на телефонные звонки.
Очередная требовательная как приказ командира перед марш-броском и настойчивая трель возвестила, что больной Тараканов из шестой палаты приглашается на рентген, находящийся на три этажа ниже их отделения. Без энтузиазма, встав со стула, неопытная практикантка, взяв в ординаторской нужную историю болезни, отправилась в требуемую палату. Войдя в четырехместное временное жилище, она попала на островок, не тронутый цивилизацией. На приветственные слова очаровательной брюнетки мужской коллектив отреагировал вялым мычанием.
— Больной Тараканов, прошу на рентген, – как можно громче отчеканила взволнованная холодом приёма девушка. Повисла томительная немая сцена, словно в замысловатом спектакле перед очередной репликой главного героя. Чтобы пришедший на него зритель, надолго запомнив звезду, по достоинству оценил историческую ценность происходящего момента рождения избитой фразы. И проникшись действием, восхищённым взглядом впитывал каждое слово, произнесённое артистом. Студентка не думала сдаваться и, пробуравливая «питекантропов» взглядом своих огромных миндалевидных глаз, повторила указание врача. Три пациента из четырёх вальяжно развалившихся на провисших кроватях и греющих под яркими лучами солнца свои непомерные брюшки, будто лежебоки тюлени, потревоженные не прошеным гостем на безлюдном каменистом берегу океана, нехотя развернулись и, вильнув объёмным задом, тупо уставились в стенку. Вроде на сцене, отходя на второй план и тем самым объявляя бенефис местной знаменитости. Солист, выдержав паузу, жёстко, возможно представляя себя на допросе в гестапо, пробарабанил:
— Я не ходячий, неужели сложно запомнить.
Попавши врасплох по вине своей некомпетентности, Даша раскрасневшись молча вышла из палаты и злая на себя отправилась за каталкой. По пути она излила гнев на донимающую её расспросами подругу и, вручив ей свободный край гремящего израненным телом больничного тарантаса, отправилась с ней в обратный путь. Вновь войдя на томительные подмостки в логово молчаливых увальней, девушки подкатили застланную простынёй каталку к кровати и стали ждать, когда больной перекатится на неё. Но тот неподвижно оставался на месте. Понимая, что большего не добиться, практикантки слабенькими не цепкими руками стали перетаскивать обездвиженное, словно разбитое параличом тело, с кровати на временное ложе. Не сведущие в медицине, они не придали особого значения тому, что у тучного и довольно высокого пожилого мужчины хорошо развит мышечный каркас, и атрофия не тронула своим беспощадным ступором его конечности. Бесстыжий упрямец, возомнивший себя тяжело раненым на поле брани солдатом, не пытался даже помочь тщетным потугам девчат, а те наоборот чувствовали, словно человек пораженный столбняком упирается, приписывая это страху больного упасть. Запыхавшись и изрядно вспотев, маломощные девчушки, наконец, справились с водружением Тараканова на больничный паром. Злые и уставшие подружки разогнали свою ручную колесницу, помчав её трещащую и подпрыгивающую на неровностях, к лифту. Бесформенное мешкообразное тело, лежащее на холодном металле, вяло колыхалось разволновавшимся студнем непомерных жиров. Поездка была не из лёгких, и больной кряхтел и фыркал, словно прося пощады. Наконец, довезя пациента до рентгена, будущие медсестры опять занялись физическими излишествами, поднимая и волоча обездвиженное и слизкое, словно топляк, тело на рентгеновский постамент и обратно. Основательно подкачавшись, они стали ощущать боли во всех мышцах и связках своего тела. И выдохшись от непомерных усилий, будто перетаскав на своих хрупких плечах взвод израненных солдат, они не моргающим, покрытым незримой вуалью взглядом смотрели на спасительную дверь везущего их в отделение лифта. Обратный пути до палаты пролегал словно в тумане, грустно толкая каталку, практикантки пошаркали до палаты, где уже натренированными движениями перекинули бурчащего всю дорогу человека, словно поклажу на кровать. С трудом доработав положенное практикой время, обычно улыбающиеся, они уставшие и молчаливые, еле волоча ноги на высоченных каблуках, побрели домой.
Подвластные суеверию девушки посчитали, что уже начало вчерашнего дня, неудачно начавшегося болезненным падением Даши и невольным заточение в лифте, предполагало отсутствие фарта на весь день. Напуганные, на следующее утро они пешком поднялись на третий этаж, где проводили практику. Прослушав утомительную и занудную пятиминутку, полную зычными криками и выволочками заведующего сотрудников, студентки уже без вчерашнего энтузиазма размеренно входили в ритм работы. Как обычно бросаемых в производственные прорехи практиканток отправили Дашу – приводить в порядок истории болезней, а Глашу – в процедурную. Наивная Глафира горделиво надеялась, что пока подружка будет заниматься рутинной бумажной волокитой, ей как смышленому работнику поручат ставить внутривенные капельницы. Но её оптимизм, был напрочь разбит, бедняжке вверили проведение очистительных мероприятий человеческой канализации. Возле клизменной девушку ожидали пятеро молодых, страдающих запорами больных. Войдя в выстланную кафелем комнату, она обомлела от спёртого воздуха, ударившего по глазам. Убогий вид допотопного унитаза и обтянутой, видавшей виды клеенкой кушетки, угнетали. А огромная клизма, висящая над ложем, пугала и отталкивала от себя. Тут же рядом на тумбочке в пол-литровой банке с дезинфицирующим раствором лежали плоские как стилет и до ломкости прозрачные стеклянные наконечники, предназначенные для ректального использования. Весь этот ужасающий примитивизм обстановки вызывал шок и пугал Глашу. Кроткая и скромная, она никогда не посещала общественные бани, а тем более не видела голых мужских задов, и как назло первый раз делала клизму. Вошедший в палату испытуемый был до жгучести рыжий и ужасно волосат. Мохеровый естественный ковёр простирался по всему телу и быстро растущий заворачивал свои волоски в неописуемую спираль, образуя сплошные клубки, разбросанные по всему телу, словно жирный багровый маркер наставил множество точек в самых интимных местах. Весь залившись румянцем от смущения, молодой военный, опустив трусы, оголил упругие ягодицы, которые пугающе соблазняли девушку. Взяв в руки хрупкий наконечник для клизмы и с волнением глянув на него, обильно измазав вазелином, студентка приготовилась выполнять свой профессиональный долг. Кисти, болевшие после вчерашней физической экзекуции, предательски задрожали. Стараясь успокоить себя, она не знала, на что опереться, беспомощно тыкая стеклянной трубкой в область анального отверстия. Но мощная волосяная преграда сплошной стеной закрыла злосчастный проход. Молодые люди оба изошли испаринами и тяжело дышали, но никак не могли добиться нужного эффекта. Шумное дыхание, услышанное за стенкой, измученными длительным воздержанием солдатами было воспринято превратно, и жуткий хохот ожидающих своей очереди бойцов прорезал безмолвную тишину отделения. Больные стали шумно обсуждать происходящее, и появившаяся на дикие стоны, словно в брачный период у парнокопытного молодняка, старшая медсестра без стука вбежала в клизменную. Занятая процессом стыковки безжизненного кусочка стекла с колыхающейся и потной задницей Глафира, отключённая от всего происходящего вокруг, не обращая внимания на вошедшую, безрезультатно продолжала свои потуги. Не выдержав увиденного, и разъярённая всеобщим ажиотажем Фаина Клеметовна, напоминающая в этот момент расстроенного неудачами бездарного ученика медведя Балу из сказки «Маугли», отшвырнув своей увесистой лапой смазливую практикантку, одним мановением руки установила бойца, в г-образное положение. И всем своим весом оперлась на согнутую поясницу испытуемого. Обомлевший от неожиданности мужчина под тяжестью стодвадцатикилограммовой туши, падая вперёд, упёрся руками о кафельный пол. Его поза напоминала муляж египетской пирамиды, из вершины которой исходил пар и сероводород. Громоподобная Фаина, выхватив из беспомощных рук практикантки подключенный к клизме наконечник, взмахнула им, будто языческая богиня своим жезлом, и вонзила бездушную стекляшку в истомлённый ожиданием анус. Раздался оглушительный раскатистый треск, напоминающий взрыв порохового арсенала. Вонь поглотила злосчастную комнатку. Но сноровистая женщина как запущенный в работу робот открыла краник, и живительная влага, вроде заработавший автомобильный радиатор стала охлаждать живот больного. Истерзанный муками ожидания и разрывающегося от обилия жидкости кишечника, боец не выдержал и, вырвав наконечник, стремительно побежал к унитазу. Пока он извергал задом накопившиеся в чреве шлаки, обезумевший от напора воды шланг, почувствовав свободу от извлечения из заднего прохода, забившись в конвульсиях обильной струёй, окатил медсестёр. И бездыханным концом упал на богатырскую грудь Фаины Клеметовны. Грязная и промокшая старшая медсестра, покидая залитую водой клизменную, уничтожающим взглядом посмотрела на безучастно стоящую в углу практически сухую практикантку и, вручив той швабру, приказала, убрав беспорядок, продолжать процедуры.
Даша не могла видеть происходящей вакханалии, так как всё это время сидела на сестринском посту, занимаясь историями болезни. Периодически звонящий рядом с ней телефон протяжным треском напоминал о своём существовании. После очередной трели пластиковый говорун возвестил о том, что больной Тараканов вызывается на повторный снимок грудной клетки. Девушка, опешив от печальной вести, ничего не ответив, молча, положила трубку. Но через час более требовательный голос, представившись заведующим рентген отделения, предварительно поинтересовавшись, с кем разговаривает, попросил Дашу под её личную ответственность доставить Тараканова на рентгенографию. Осмелевшая студентка напомнила, что вчера лично привозила пациента на процедуру. Но врач категорично парировал, «он дышал», и бедняжка, уже положа свою трубку, прошипела, «лучше, чтобы ты совсем не дышал». Молча стоя и перебирая глазами медперсонал, она думала, кому перепоручить опостылевшее за вчерашний день трудоёмкое задание.
И вдруг её взору предстала животрепещущая картина. В конце длинного, светлого коридора, из дверного проёма столовой чинно выплывала часть пижамы, одетой в до чёртиков поднадоевшее за прошлый день тело. Затем показался арбузообразный живот, и завершилась немая сцена появлением багряного алкоголического носа и рыжих «будёновских усов». Увидев вчерашнего мучителя измывавшегося над ними и прикинувшегося паралитиком подвижным и вальяжно шествующим, словно по замусоренному крошками столу сытого таракана, она вся закипела от негодования. Но пока Даша приходила в себя от беспредельного хамства больного и решала, как поступить, тот прошёл мимо дверей лифта и скрылся в палате. Смышленая девушка, немного подумав, взяв со стола отпечатанный на бумаге попалатный список больных, а так же историю болезни имитатора, уверенно зашагала в гости к бесстыжему лжецу. Уверенная в том, что хама надо бить неожиданно и его же оружием, она грубо по-хозяйски открыла дверь. И не здороваясь, сразу перешла к делу, называя фамилии, первыми пришедшие в голову. Словно убедившись, что таких нет, она в конце произнесла:
— Ну, а Тараканов есть.
— Да, — нехотя отозвался больной.
— Вам лично, под расписку и предъявив паспорт, необходимо получить спец. паёк. Сейчас в столовой начнётся его выдача. Так что поторопитесь, желающих очень много.
Больше ничего не сказав, она вышла из палаты и направилась к лифту, предусмотрительно нажав на вызов. Жадный до халявы пациент, на ходу надевая обувь, устремился в буфет, никого не видя на своём пути. Проходя мимо лифта, невидимой рукой он был впихнут в лифт. Напуганный до полусмерти, он испуганными глазами смотрел на юную девушку.
— Быстро вы научились ходить, а раньше за малейший обман расстреливали. Придётся доложить руководству больницы о вашем дезинформирующем поступке, и скорей всего вас выпишут.
Ополоумевший от похищения и от обличительной, словно приговор, речи Тараканов, потупив взгляд, кротко спросил:
— А теперь куда.
— Пока что на рентген, а там на усмотрение заведующего, если вы опять запорете снимок, вас как вредителя подвергнут строгому наказанию за перевод ценных ингредиентов.
Ничего не понимая, разоблачённый в обмане, будто пойманный с поличным шпион вёл себя тихо как мышка. Полностью и беспрекословно подчиняясь командам рентгенолога, он, отснявшись, дожидаясь результата, молча, сидел в коридоре. Даша, специально отойдя от него на полчасика, выждала время и, явившись, строго сказала, учитывая ваши заслуги и преклонный возраст, ваша провинность окулируется, но вы взяты руководством на карандаш. Старичок тихо ответил, «слушаюсь». И взяв Дашу под руку, шаркающей походкой пошёл в отделение. Увидевшая эту трогательную до сарказма сцену, Глафира, открывшая на время дверь клизменной, остолбенела и, потеряв равновесие, упала на кафельный пол.