Боевое крещение
Обширные просторы степной местности с небольшими перелесками уходили до самого горизонта. В суровых климатических условиях первобытная растительность была скупа и однообразна, световой день проходил быстрее ночи. Травоядные странные животные различных размеров сновали по степям в поисках пищи. Живых существ, похожих на людей, встретить было почти невозможно.
В эти далекие-далекие времена, приблизительно 600 тысяч лет назад, на просторы побережья небольшого озера, будущего Азовского моря, неведомо откуда пришли несколько малочисленных семей человекообразных животных. В одной из них жил маленький мальчик. Правда, мальчиком его трудно было назвать, скорее всего, это был детеныш самки человекообразной обезьяны. Она уже не походила на обезьяну, но и человеком её еще трудно было назвать. Все члены сообщества, а их было не более десяти особей, проживали одной семьей. Низкорослые и сутулые существа не умели разговаривать, об одежде не имели никакого представления, но уже передвигались на ногах и умели общаться между собой определенными жестами и криками. Шерсти на теле почти не осталось, а длинные волосы на голове они уже ловко завязывали в узлы или косички. На бедрах у взрослых особей были повязки из шкур животных, следовательно, им уже были знакомы примитивные способы обработки шкур животных.
Вожак сообщества строго следил за порядком в своей семье. Он собирал самцов, отдавал им определенные указания, и они ежедневно с раннего утра уходили за добычей. Самки оставались дома и мастерили в ямах настилы над головой, придавая углублениям в земле подобие жилья.
Однажды ранним утром семья первобытных человекообразных существ была разбужена пронзительным криком одной самки.
— Эу! Эу! — размахивая передними конечностями, кричала она и показывала в сторону леса. Потревоженные существа быстро вскочили с земли и обратили свои взоры в ту сторону, куда показывала самка.
Вдалеке из лесной чащи медленно выходили огромные существа в шерсти и с невиданно большими, закругленными кверху бивнями. Вначале появилось одно животное. Оно остановилось и огляделось по сторонам. Подняв вверх голову, животное издало страшный звук, похожий на рев. От испуга человекообразные существа сбились в кучку и начали что-то бурно обсуждать между собой, размахивая руками-лапами. Самка схватила детеныша и крепко прижала его к груди.
— Аву! Аву! Э-э-э! — кричала она, мотая головой и продолжая показывать рукой-лапой в сторону выходящего из леса чудовища. Видимо, малыша было звать Аву, потому что он понял материнский крик, прижался к ней и испуганно вертел головой то в сторону леса, то в сторону сородичей.
Первым опомнился вожак и быстро взял ситуацию под контроль. Он что-то пробормотал самцам, и те разбежались в разные стороны. За это время из леса появилось второе животное. Немного постояв на месте, оба животных медленно направились в сторону первобытных людей. Теперь их можно было разглядеть во весь рост: огромные существа четырехметрового роста с длинной густой шерстью, свисающей почти до земли. Но самыми страшными в их виде были двухметровые, загнутые кверху бивни. Они медленно приближались к стоянке первобытных людей. Прошло несколько минут, и самцы стали сбегаться к самкам, держа в руках-лапах какие-то предметы и сухие сучья.
Удивленный и испуганный малыш ничего не понимал. Он ловко взобрался на спину своей матери и крепко вцепился в её волосы. Да и члены сообщества никогда раньше не видели подобных живых существ. Самцы раздали всем по паре предметов и стали издавать различные звуки. Теперь всем стало ясно, что надо создать много шума, чтобы испугать этих незнакомцев. Этот способ охраны жилища и собственной безопасности был уже знаком им: они частенько прибегали к подобным действиям при нападении мелких грызунов или млекопитающих.
Каждая особь семьи стала кричать, издавать резкие крики, прыгать, пищать и стучать в различные предметы. Затем, не сговариваясь, они медленно, с воплями и криками, направились навстречу двум чудовищам.
Эффект неожиданности сделал свое дело, и громадные животные остановились. По мере приближения семьи, животные попятились назад, а затем медленно стали поворачивать в сторону. Воодушевленные первым успехом первобытные человекообразные существа осмелели и стали обходить животных с трех сторон. Шум и прыгающие существа, по-видимому, так испугали животных, что те вначале быстрым шагом, а потом медленной трусцой направились в другую сторону. Огромные размеры, большой вес и длинная шерсть мешали им быстро передвигаться. Человекообразные существа, наоборот, быстро бегали и обступили животных тесным полукольцом, оставляя только одно пространство для бега животных.
— Ави-ави! Э-а-э-а! Эу-эу-эу! — кричали дружно существа, размахивали различными предметами и гнали животных в определенном направлении. Они знали, что в той стороне находится обрыв берега неглубокого озера. Теперь и маленький Аву догадался, что происходит. Он частенько лазал со своей матерью над этим обрывом в поисках пропитания и понял задумку сородичей. Малыш крепче уцепился за шею матери, чтобы не упасть, но и не сковывать её движений. Он не понимал, что перед ним разворачиваются исторические события, о которых через много сотен лет будут только догадываться его потомки.
Громадные животные, охваченные испугом, все быстрее бежали в сторону обрыва друг за другом. Вот и обрыв. Животное, бегущее первым, попыталось резко остановиться, но не смогло, пошатнулось, не удержалось на краю обрыва и рухнуло вниз, издавая страшный предсмертный крик. Второе животное успело остановиться. Оно медленно повернулось в сторону преследовавших человекообразных существ, подняло голову вверх и издало громкий звук, напоминающий и жалобный стон, и воинствующий вой одновременно. Затем оно повернулось в другую сторону и быстро побежало по самому краю обрыва. Семья, не обращая внимания на упавшего первого животного, продолжила гнаться за вторым.
Погоня продолжалась более получаса. Наконец, выбившиеся из сил члены семьи прекратили преследование. Они остановились, переведя дух, сели в кружок и стали бурно обсуждать все происшедшее. Несчастное животное скрылось за горизонтом.
Маленький Аву тихонько слез со спины матери и удобно устроился рядом с ней среди сородичей. Его никто не отгонял, а наоборот, вожак одобрительно посмотрел в его сторону. Мальчик впервые почувствовал себя полнокровным членом семьи, и это возбудило в нем чувство гордости и за себя, и за свою мать, и за своих ближайших сородичей.
***
В 1964 году в семи километрах от Азова, в Кагальницком песчаном карьере, местные археологи и палеонтологи обнаружили скелет трогонтериевого слона (Mammuthus trogonterii), предшественника мамонта. Ленинградским ученым удалось полностью воссоздать скелет из 199 костей, смонтировать его и выставить в Азовском историко-палеонтологическом и археологическом музее-заповеднике. Геологический возраст животного — больше 600 тысяч лет, высота — 4 метра 20 сантиметров. Азовский экземпляр один из самых больших смонтированных скелетов в мире и единственно полностью сохранившийся скелет трогонтериевого слона.
Ученым удалось доказать, что в некоторых частях планеты 600 тысяч лет назад проживали человекообразные существа — зинджантропы («человек умелый»), но свидетельствами о проживании их в Южном Приазовье ученые не располагают.
Сага об Одине
Уже несколько недель по морю плыли пять небольших суденышек с большими расписанными парусами. На длинных ладьях за веслами сидели люди с обветренными лицами и одетые в холщовые рубашки. Растрепанные длинные волосы спадали на покатые плечи, густые бороды почти полностью закрывали их лица. Среди команды мореплавателей находились и женщины. В платьях из грубой ткани, с мужественными скуластыми лицами, они выделялись среди мужчин стройными станами.
На первой ладье у самого борта стоял крепкий мужчина средних лет и неспешно подавал команды гребцам. Высокий рост, прямая осанка, кожаный колпак на голове, торчащая из-под него заплетенная светло-русая косичка, яркие бусы из различных камней и диковинных ракушек подчеркивали его определенный статус. Да, это был вождь племени, возглавивший дальний поход своих сородичей к новым землям.
— Греби быстрее! — закричал он команде моряков. — Я вижу берег!
Вождь спустился в небольшой трюм, застланный шкурами животных и суконными коврами, и подошел к своей жене.
— Теперь все будет нормально, — гордо произнес он и обнял её за плечи. Хрупкая женщина ждала ребенка и, видимо, очень тяжело переносила морское путешествие. Около неё все время находилась пожилая служанка, помогая соплеменнице справляться с трудностями.
— Скорее бы, — робко прошептала жена вождя. Она была малословна и, судя по всему, имела весьма выдержанный характер. Статная фигура, гладко зачесанные назад волосы, оригинальные металлические украшения подчеркивали её свободолюбивый нрав и принадлежность к богатому роду.
Спустя несколько часов вся команда с интересом рассматривала невиданные берега неведомого моря. Вождь с группой воинов внимательно всматривались в береговую кромку в надежде найти удобную гавань для причала.
— Вон устье реки! — закричал один из воинов. Действительно, по правому борту четко просматривалось устье широкой реки.
— Шевелитесь быстрее! — грозно прокричал вождь и повернул рукоятку штурвала. Ладья прибавила скорость, а за ней и все остальные. Через полчаса ладья вождя медленно вошла в устье широкой реки.
— Вот это место, куда звали нас боги! — произнес вождь и указал на холмистый правый берег реки. Ладья медленно причалила к берегу, и команда поспешно стала выходить на сушу. Вождь взял жену под руку, велел её пожилой служанке и молодому воину нести небольшую поклажу и осторожно спустился по деревянному настилу на берег.
— Вон там будет стоять наш шатер, — указал он на высокий косогор и повел жену к его основанию. Десятки женщин и мужчин спешили разгрузить всю поклажу. Это действительно было очень выгодное место: с одной стороны море, с другой — широкая река, а с третьей — необъятные степи, хорошо просматривающиеся с высоты холмов.
— Мне плохо, видимо, боги желают подарить мне ребенка, — прошептала женщина и присела на камень.
— Это хороший знак, Гоя. Первый сын на новой земле! — важным голосом произнесла пожилая женщина.
— Ставьте быстрее шатер, зажигайте костры, кипятите воду, — распорядилась она и стала давать какие-то указания группе воинов. Уже через несколько часов вокруг двух высоких холмов были разбиты десятки палаток и шатров, но два особенно больших и красивых гордо возвышались на вершине самого большого холма. Повсюду были слышны крики, ржание лошадей, которых иноземцы привезли с собой, скрежет металла и вой нескольких собак. Горело несколько костров. Люди постепенно обживали новые места. Чужеземцы не могли знать, что именно им суждено в середине I века до н. э. в устье реки Дон основать небольшое городище, легенды о котором будут тревожить умы будущих поколений людей XXI века.
— Мальчик! У нас родился наследник! Люди, ликуйте! Мальчик! Наследник! — вдруг раздался крик стража главного шатра. Люди, сидевшие у костров, сновавшие из палатки в палатку, ухаживавшие за лошадьми, бросили свои дела и начали вторить ликующим крикам.
Внутри главного шатра горел небольшой костер. В углу на тюках и мешках лежала счастливая женщина. С одной стороны сидел взволнованный вождь и утирал ей пот со лба, с другой возилась пожилая служанка.
— Это великое знамение! Боги даровали нам наследника, он первый и один из главнейших на этой земле, — бормотала служанка и ловко подстилала под младенца холщовые пеленки.
— Один из первых? Это звучит. Пусть и имя ему будет Один, — задумчиво произнес вождь.
— Один! Один! Новорожденного вождя звать Один! — услышав голос вождя из шатра, громко закричал стражник окружающим.
— Один! Один! — подхватили крик десятки людей, и он поплыл над холмистой степью до самого горизонта.
Пожилая женщина взяла младенца на руки стала обмывать его в широком котле с теплой водой. Вдруг она резко выпрямилась и прижала ребенка к груди.
— Это знак! Да именно это знак Богов! — воскликнула она и повернулась к вождю и его жене.
— Вот, смотрите, это великая метка богов, — забормотала пожилая служанка, подавая младенца матери и указывая на спинку малыша. На середине спины, чуть ниже шеи красовалось большое родимое пятно в виде круга с лучами. Женщина поспешила в угол шатра, достала из узелка старую книгу, полистала её и указала на картинку в потрепанной странице.
— Вот он, этот знак Солнца. Обладающий им, как гласит древняя легенда, должен стать великим вождем, основателем рода викингов и первым правителем города Асгард, — таинственным голосом продолжила женщина. — Боги уготовили нашему Одину великую судьбу, переплетенную победами и неудачами, походами и войнами, переселениями и путешествиями. Он тоже должен стать великим Богом скандинавов.
Удивленные родители ничего не понимали. Они еще не знали, кого в будущем будут называть «скандинавами»; совсем не ведали, что легенда о городе Асгард или Аз-Хоф в устье Дона будет не давать покоя многим историкам спустя два тысячелетия, что гипотезу о приазовских корнях викингов когда-то будут доказывать и оспаривать известные мореплаватели и путешественники, историки и археологи.
…Время неумолимо летело вперед, поглощая дни и годы. Один вырос и превратился в статного широкоплечего мужчину. Это уже был полноправный наследник своего отца, будущий вождь целого народа: прекрасный лучник и ездок, умелый воин и дальновидный политик, мастер гончарных дел и постройки ладьей. Под его командованием находилось огромное войско, которое совершало многочисленные набеги на кочевников всего Приазовья. Люди его племени стали называть себя «азами» и «асами». Это были свободолюбивые народности, проживавшие по всему побережью моря. Но постоянные набеги асов на племена ванов мешали мирному соседству двух основных племен Придонья. Оба племени были многочисленны, занимались скотоводством и вели кочевой образ жизни, успешно освоили технику обработки металла и торговлю.
Племена асов на ладьях часто совершали длительные походы по Дону к его истокам, но более по душе непревзойденным мастерам ближнего боя были все же конные походы. На месте высадки первых переселенцев Один основал несколько городищ, возвел в них множество небольших глиняно-кирпичных домиков с двориками, хозяйственными постройками и погребами. Изредка им удавалось совершать набеги и на проходящие по Дону торговые суда, поэтому в богатых семьях встречалась дорогая греческая или генуэзская посуда. В каждой многодетной семье в особых жизненных условиях выживали немногие. Тем не менее, через тридцать лет после рождения Одина население его племени превышало десятки сотен людей. Постоянная кочевая жизнь и военные набеги не позволяли гражданам долго проживать на одном месте, городища частенько разрушались и возводились новые. Женщины вели хозяйство, мужчины занимались скотоводством, но военное дело оставалось главенствующим занятием.
В одном из боевых походов отец Одина погиб, и вся власть над асавами перешла в руки молодого вождя. Пожилая мать не вмешивалась в политические и военные дела своего сына, она привыкла находиться всегда рядом с ним и коротала последние деньки своей жизни в четырех или шестиколесных деревянных кибитках.
Однажды утром, находясь в очередном военном походе, Один услышал странную возню своей охраны за полевой палаткой. Выйдя из неё, он увидел странно одетых воинов. Конные и пешие воины были с ног до головы одеты в железные латы, на головах у них красовались блестящие шлемы, вооружение было совсем иное, чем у охраны Одина. Воинственно настроенные иноземные воины разговаривали на незнакомом языке. По жестам и их поведению Один догадался, что воины прогоняют его с этого места. Гордый вождь не мог мириться с такой дерзостью, он приказал готовиться к сражению.
Но силы были неравными, войскам асов пришлось отступить в низовье Дона. Позже Одину рассказали, что в этих краях уже давно находятся древнегреческие поселения, имеющие тесные взаимоотношения с Римской империей. Набеги римских легионеров стали частым явлением. Некогда враждовавшие племена асав и ванов вынуждены были объединиться против нового коварного врага. Умный Один предвидел неудачи даже объединенного войска.
— Нам нужно покидать эти места. Горе тому народу, который не умеет защищаться, — однажды заявил вождь на совете старейшин. Старейшины молча выслушали все доводы и после бурного обсуждения согласились с ним. Началась подготовка к дальнему плаванию. В стане Одина можно было теперь увидеть и представителей племени ванов, и жителей Таны, и предков генуэзских мореходов. Многонациональное сообщество не могло полностью покинуть Приазовье. Совет старейшин определил количество людей, отправившихся в будущем в далекое путешествие. В течение десяти лет племена готовились к походу: строили ладьи новой конструкции, запасались продуктами и товарами для торговли, проводили военные и спортивные соревнования на звание лучшего воина. В конце концов, несколько отрядов по сто человек были сформированы.
Один с детства хранил в памяти легенду, рассказанную ему старой служанкой, что именно он где-то в северных странах станет основателем нового государства и царем-богом целого народа. Эта легенда придавала ему уверенность в своих намерениях как можно быстрее отправиться на поиски новых земель.
В конце I века до нашей эры несколько судов с пятью сотнями воинов, женщин и подростков отошли от берегов Приазовья и направились в далекое неведомое морское путешествие. Именно им и суждено было стать предками нынешних норвежцев, пришедших в Скандинавию с берегов Азовского моря.
Стрела Глена
В IX–VIII веках до нашей эры земли Приазовья населяли кочевые племена киммерийцев, грозных конных воинов, совершавших опустошительные походы в Переднюю Азию. С 700 года до нашей эры в степях Северного Причерноморья стали появляться многочисленные племена ираноязычных скифов, которые постепенно начали вытеснять киммерийцев, а затем и вовсе поглотили их культуру. К концу VII века до нашей эры у скифов Приазовья начал складываться прочный племенной союз, возникла особая культура и образ жизни…
В длинной шестиколесной кибитке, среди вороха узлов, съежившись, сидели две женщины и трое ребятишек. Старшего звали Глен, на вид ему было лет двенадцать — тринадцать. Он был невысокого роста, крепкого телосложения и хорошо переносил дальние переезды. Двое других, Сиван и Олен, были погодками и немного младше Глена. Они прижались к своим матерям и дремали. Старший постоянно следил то за женщинами и ребятишками, то перелазил к возничему и помогал ему управлять лошадьми. Это был караван скифов, перемещающийся из Причерноморья в южные Донские степи. Вождь племени слышал, что здесь, в устье широкой реки, можно найти зеленые пастбища для скота, вот он и принял решение совершить этот длительный переход к морю.
Обоз из пяти кибиток с двадцатью воинами, шестью женщинами, тремя стариками и семью детьми уже несколько дней медленно двигался по холмистой степной местности в поисках удобного места для привала. К каждой кибитке были привязаны по три-четыре лошади, и только несколько жеребят свободно скакали вокруг всадников. За каждой кибиткой с огромными деревянными колесами следовало небольшое стадо овец и коров, являющихся одним из главных источников пропитания кочевых скифов. К концу второй недели конные воины увидели берега широкой реки, повернули обоз и продолжили путь вдоль побережья. Теперь на их пути стали встречаться различные пепелища и развалины городищ. Солнце безжалостно пекло уже несколько суток, на сотни километров по всему побережью широкой реки не было видно ни одного деревца, только изредка встречался низкорослый кустарник да заросли побережного камыша. Наконец, конный воин, скакавший впереди каравана, подал знак рукой и приказал остановиться. Утомленные дальней дорогой люди стали медленно вылезать из кибиток и осматриваться по сторонам.
Место действительно было удобным. Обрывистый берег реки мог бы стать естественной преградой перед внезапным нападением чужаков или диких животных, а невысокие ближайшие холмы — удобными наблюдательными пунктами.
Глен одним из первых вылез из своей кибитки и стал помогать взрослым разгружать скудный домашний скарб. Скифские дети приучались с раннего детства помогать своим родителям по хозяйству, поэтому годам к четырнадцати они уже свободно выполняли почти все работы взрослых и являлись полноправными членами общины. Неудивительно, что Глен сразу же приступил к обыденной для него работе, а вот маленькие Сиван и Олен, выскочив из кибитки, помчались к обрывистому берегу реки. Вождь дал указание располагать кибитки вокруг самого большого холма, а сам с тремя воинами стал тщательно изучать местность. Несколько молодых мужчин начали доставать из кибиток жерди и сооружать загон для скота, трое пожилых мужчин — сгонять весь скот в одно стадо, а все остальные принялись размещать кибитки полукругом вокруг холма. Кибитки скифов-кочевников походили на большие шатры, поставленные на удлиненные четырех и шестиколесные повозки, закрытые со всех сторон войлоком и звериными шкурами. В некоторых кибитках находилось два или три отделения. Плотный войлок являлся надежным укрытием для скифов и от жаркого летнего солнца, и от сильного ветра, и от проливных осенних дождей, и от зимних снежных метелей. Бородатые мужчины начали снимать несколько шатров и устанавливать их на земле, а остальные оставались нетронутыми. Женщины стали искать удобные углубления для костров, старики медленно переносили узлы в наземные шатры. Одежда скифов не отличалась особым разнообразием: у мужчин — удлиненные до колен кафтаны, подпоясанные кожаными ремнями; узкие шаровары из грубого сукна или мягкой кожи, заправленные в невысокие полусапожки и перевязанные у щиколотки ремнями. На голове почти у каждого красовались меховые или кожаные шапки-колпаки с заостренным верхом, из-под которых до плеч свисали кучерявые длинные волосы. Женские кафтаны достигали краев сапожек и подпоясывались веревкой, головные уборы напоминали закрытые кокошники. Большинство женщин носили небольшие косы, уложенные под головные уборы. Это были свободолюбивые и гордые люди, но менее воинствующие, чем их сородичи по другим скифским племенам.
День медленно переходил в вечер, через пару часов около кибиток и шатров запылали костры, и усталые люди медленно рассаживались возле них после изнурительной работы.
— Глен, а ты достал свой лук? — спросила молодая женщина подростка.
— Конечно, это же самое дорогое мое оружие, — ответил мальчик и показал сидящим около костра людям туго натянутый лук небольшого размера. У остальных скифов лук в натянутом состоянии не превышал половины роста человека, наконечники стрел приблизительно весили от трех с половиной до шести граммов, а длина всей стрелы достигала 60 сантиметров. Лук же Глена был гораздо меньше стандартных размеров скифских луков.
— Он достался мне по наследству от деда, который предсказал, что в будущем этот лук принесёт мне большую удачу, — важно произнес мальчик. — Надо только подобрать заветные слова, чтобы стрела улетала дальше всех. Но что это за слова, я пока не знаю.
Женщина, чистящая украшенный резьбой поднос, медленно подняла голову и произнесла:
— Не спеши, Глен. Придет время, и ты сам поймешь, что это за слова.
Темная ночь незаметно окутала новую стоянку небольшого племени кочевых скифов. Люди стали засыпать около костров, и только старики с детьми перебрались на ночь в шатры и кибитки.
Ранним утром вождь собрал группу молодых воинов, чтобы сделать вылазку — разведку по ближайшим окрестностям. Глен тоже вызвался отправиться вместе с воинами, ведь у него уже был свой скакун, и он свободно владел острым небольшим кинжалом и своим собственным луком. Перекинув лук через плечо, Глен ловко оседлал низкорослого коня и вместе с группой воинов отправился в дозор. Они долго скакали по широкой степи и достигли берегов морского берега. Перед ними открывался необъятный морской простор, уходящий далеко за горизонт.
Вдруг совсем близко послышался топот копыт и ржание лошадей. Из небольшого кустарника прямо в их сторону направлялась группа вооруженных конников. Сразу было видно, что силы неравны, но вождь принял решения обороняться. Это воинствующее племя скифов-сородичей уже давно не оставляло в покое кочевников. Настал час истины: кто сейчас победит, тот и будет хозяином этих прибрежных степей. Завязался жестокий бой. От скрежета металла, криков и пыли у Глена помутнело сознание. Он на равных мужественно отбивался клинком от неприятеля, но почти ничего не видел перед собой. Вдруг резкая боль в плече заставила обернуться Глена: острая стрела насквозь пронзила его предплечье, а в нескольких десятках метров злостно смеялся его обидчик. Из последних сил Глен натянул тетиву лука и выпустил стрелу…
Что было дальше, он не помнил. Видимо, парнишка потерял сознание, и в бессознательном состоянии, после боя его привезли на стоянку. Это сражение кочевники выиграли, потери были минимальными. Гордые воины сами перевязывали себе раны и что-то громко рассказывали обступившим их мужчинам и ребятишкам.
Глен очнулся и приподнялся с земли, опираясь на локоть здоровой руки.
— А-а-а, вот и наш вояка очнулся. Ничего страшного, рана сквозная, мы её уже перевязали. Жить, герой, будешь долго, — с улыбкой произнес вождь, и все внимание сразу перекинулось на парнишку. Сивон пробрался к Глену и стал быстро его расспрашивать:
— Глен, а ты сколько убил воинов? А сколько их было? Они страшные? — щебетал он.
— Да оставь воина в покое, — укоризненно перебил его вождь.
«Воина? Значит, они теперь считают меня настоящим воином?», — пронеслось в голове Глена. Он улыбнулся, сел поудобней, медленно поднял здоровую руку и потрепал по кудрявым волосам Сивона:
— Потом все расскажу, не спеши.
Вечером в поселении скифов был устроен небольшой праздник по поводу победы над врагом. Возле большого костра молодежь и дети плясали веселые пляски под звуки свирели и рожков, женщины подавали различные угощения, наливали в кубки и чаши хмельной кумыс. Вождь взял красивую чашу, наполненную напитком, отпил из нее и передал соседу. Тот также отпил и передал следующему. Когда чаша дошла до Глена, он поднял руку и произнес:
— По законам предков, победную чашу может испить воин, поразивший своего врага. Ты, Глен, впервые своей стрелой поразил противника. Теперь ты становишься настоящим воином нашего племени. Старинная скифская поговорка гласит: «Наш добрый день выходит из колчана». Из твоего колчана вышла победа!
От таких слов у Глена перехватило дыхание. Вокруг его послышались приветственные крики, а верные друзья Сивон и Олен аккуратно взяли круговую чашу из рук одного из воинов и с поклоном преподнесли её Глену. От хмельного напитка закружилась голова, но парнишка на это не обратил внимание. Теперь он знал, что стал настоящим скифом-воином.
На следующее утро ему не давала мысль о стреле. Почему вражеская стрела легко прошла через его левое предплечье? А как сделать так, чтобы стрелу нельзя было извлечь из раны? Он долго ходил около кострища, где несколько старцев выплавляли из меди и золота искусные украшения. Только им в этом племени были знакомы секреты высокохудожественной обработки сосудов из бронзы, золота и серебра, оружия с золотыми и серебряными украшениями, конских сбруй с изысканной отделкой. Глен долго смотрел на работу мастеров, и вдруг его осенила идея:
— Наконечник стрелы должен иметь в нижней части шип, обращенный острием вниз. Если подобный наконечник вонзится в тело, то шип будет препятствовать извлечению стрелы из раны, — почти шепотом проговорил Глен. Ему не было ведомо, что именно это его изобретение станет в дальнейшем своеобразной «визитной карточкой» скифских стрел.
Он рассказал о своей идее мастерам, сделал простейший чертеж на земле и те долго качали головами, пораженные сообразительностью подростка. Уже через пару часов мастера отлили наконечник стрелы новой формы и в присутствии вождя и его личной дружины помпезно вручили его Глену со словами: «Будь настоящим воином. Пусть этот зубец станет тебе опорой».
В голове Глена мелькнула мысль: «А ведь именно эти слова и должны стать моим заклинанием». Эта мысль не давала ему покоя всю последующую неделю. Рана потихоньку заживала, кочевая жизнь скифов шла своим чередом. Мужчины занимались, как и прежде, скотоводством. Женщины воспитывали детей и хлопотали по хозяйству. Воины устраивали небольшие походы к истокам широкой реки. Мастера целыми днями выплавляли различные изделия из бронзы и золота. Постепенно в стане стали появляться изысканные женские украшения, «гленовские» наконечники стрел, красивые чеканные чаши. Стадо овец и коров постепенно увеличивалось, а табун лошадей уже насчитывал более пятидесяти голов. Иногда молодые мужчины уезжали на охоту, но добыча была очень скудна, основным источником пропитания оставались кони, коровы и овцы. Скифы осваивали и новые обряды. В одном из походов скифы увидели необычный погребальный обряд, в процессе которого над усопшим насыпался огромный холм. Идея была заманчивая, но испробовать её скифам-кочевникам еще не довелось в своем поселении.
В одну из осенних прохладных ночей Глен тихонько вылез из кибитки и, пригибаясь, пошел к обрыву. За ним увязался Сивон, он теперь всегда находился рядом со старшим другом и считал себя его оруженосцем.
— Сивон, мы должны попробовать одно дело, о котором никто не должен знать. Клянись на моем луке, что ты никому не скажешь, — приказал шепотом Глен своему младшему другу.
— Клянусь воинской честью и своей головой, — торжественно вполголоса произнес Сивон.
Ребята подошли к самому краю обрыва и остановились. Внизу журчала река, вдалеке, у самого горизонта, сверкали зарницы, а полная луна освещала обширные степные дали. Глен достал из колчана свою новую стрелу, поднял лук в сторону реки, натянул от плеча туго натянутую тетиву и произнес:
— Лети, лети, мой зубец, и покажи, где мое счастье, — нараспев произнес подросток и выпустил стрелу. Она моментально исчезла в ночи. Ребята несколько минут стояли молча, затаив дыхание. Вдруг где-то вдалеке, за рекой и холмами, стало появляться розовое облако, затем оно медленно поползло к земле и превратилось в огненный шар. В центре шара четко выделялась ярко-красная стрела, вонзенная в землю. Через мгновение на месте стрелы ребята разглядели возникающий из ниоткуда красивый город, окруженный невысокими стенами. Странное видение просуществовало несколько секунд и исчезло.
— Глен, родненький, что это было? — удивленно прошептал Сивон, не смея пошевелиться.
— На этом месте когда-то возникнет город, а его жители через много лет найдут мою стрелу и вспомнят обо мне, — задумчиво произнес Глен и положил руку на плечо с друга.
Они долго молча стояли на самом краю обрывистого берега и смотрели в ночную даль, как бы пытаясь хоть на мгновение заглянуть в свое будущее.
Золото царя Адона
Утренняя заря незаметно окрасила в багряный цвет небо на востоке. Солнечные лучи проникли на землю и на сотни километров осветили ковыльную степь, задерживаясь на мгновение около небольших лесков и кустарников, невысоких холмов и одиноко стоящих каменных глыб. Где-то далеко-далеко, в стороне восходящего солнца послышался вначале тихий, а затем все нарастающий топот копыт, скрип колес и ржание лошадей. Уже через несколько минут в слабом утреннем тумане можно было четко различить небольшое конное войско.
Это из очередного военного похода возвращалась дружина катафрактов сарматского царя, вот уже многие годы правившего одним из немногих сарматских племен в самом устье широкой реки, впадающей в море. В этих краях сарматы появились давно, вытеснив оседлые и кочевые племена скифов. Сейчас, в последней четверти I века нашей эры, они чувствовали себя полными хозяевами этих степных мест и зеленого побережья большой и могучей реки.
Катафракты являлись главной силой царской дружины. Они были одеты в кожаные до колен туники с нашитыми на них небольшими пластинами из лошадиных копыт. У некоторых воинов были своеобразные панцири из нарезанных и выглаженных кусочков рогов оленей, нашитых на льняные или кожаные туники. На голове у каждого красовались башлыки или колпаки, также сшитые из кожи различных животных. На конях висели расшитые уздечки и попоны, обшитые во многих местах такими же пластинами из копыт животных и металлическими кольцами. В те времена подобные доспехи являлись почти непробиваемой защитой от стрел и мечей противника. Именно за бронированные доспехи их и называли катафрактами. Великолепные конники и мастера ближнего боя, катафракты умело владели небольшим луком со стрелами; 80-сантиметровым обоюдоострым металлическим мечом, позволявшим наносить смертельные удары противнику с коня, и длинным копьем с тяжелым железным наконечником. Мастера ближнего конного боя, царская дружина уклонялась от пешеходных походов и, тем более, рукопашных схваток. Все их преимущество было во внезапности конной атаки. Они умудрялись иногда брать с собой двух коней и во время дальних походов или длительного боя пересаживались с одного коня на другого, дав при этом передохнуть от седока основной лошади.
Впереди конницы медленно скакал молодой и статный воин. Это был начальник дружины, младший сын царя Адона, царевич Доню. Это необычное имя он унаследовал от своего отца. Дело в том, что широкую реку, побережье которой заселяло это многочисленное племя, сарматы называли Дону («dānu») — «вода в реке». Имя царя означало «владыка воды в реке», а царевича — «будущий владыка реки». Таким образом, через имена своих вождей, старейшины сарматского племени хотели подчеркнуть их владычество на всем побережье Южного Приазовья. В отличие от других воинов голову Доню, поверх башлыка, украшала золотая диадема, сверкавшая полудрагоценными камнями. Сбрую его лошади от других отличали нашитые металлические и золотые пластины и подвески.
По мере продвижения конного войска по степи катафрактам стали встречаться небольшие поселения в виде разбитых лагерей воинов и кочевников. Жилища сарматов походили на большие многоугольные юрты или треугольные яранги. Вокруг паслись многочисленные стада овец, лошадей и верблюдов. Через некоторое время конники подъехали к большому поселению. По расписным шатрам и юртам, десяткам снующих женщин и детей, важно передвигающимся старцам и большому количеству воинов можно было догадаться, что это столица царства. Отряд катафрактов медленно проследовал к самому центру поселения. Здесь, около красиво убранного шатра, на небольшом троне восседал глубокий старец, окруженный воинами.
— Ты привез мне заветный меч? — без приветствия и особой радости от встречи с сыном грозно произнес старец.
— Да, мой повелитель. Мне стоило больших усилий, побед и поражений, чтобы отыскать его.
— Довольно слов. Показывай.
Доню спешился, сделал несколько шагов к старцу, преклонил перед ним колено и протянул красивый кинжал.
— Да, сын мой, это именно он. Благодарю тебя, ты сделал мне великий подарок.
Старый немногословный царь бережно взял в руки подарок и стал внимательно его рассматривать. Это был искусно выделанный короткий кинжал в декоративных ножнах. Железный острый клинок оканчивался золотой рукояткой, украшенной бирюзой и сердоликом. Ножны также были отлиты из чистого золота, имели т-образную форму, в верхней и нижней части выделялись выступы в виде кругов. На всей поверхности ножен бросалась в глаза искусная резьба, изображающая сцены борьбы верблюдов с орлами; умело впаянные в оправу камни бирюзы и сердолика различных размеров сияли на утреннем солнце. Адон медленно поднял кинжал вверх и громко обратился к небесам:
— О, духи предков! Великое предзнаменование свершилось — я стал владельцем заветного кинжала!
Все воины и толпа окружающих людей стали медленно опускаться на колени и приклонять головы к земле. В этом языческом сарматском племени издревле почитался культ кинжала. Теперь, когда племя стало обладателем заветных ножен, духи предков сулили сарматам удачу в хозяйственных делах и военных набегах.
Уже многие годы основой общественного устройства этого сарматского племени являлась родовая община, состоящая из группы родственных семей. Все семьи жили одним большим лагерем, в шатрах, напоминающих юрты монголов. Зимой мужчины утепляли шатры верблюжьими и овечьими шкурами. Земляных или саманных домов сарматы не строили, потому что были привязаны к зеленым пастбищам для скота. Когда пастбища скудели, племя перекочевывало на новое место. Питались они мясом животных, сыром: коровьим и овечьим, а иногда и верблюжьим молоком. Некоторые мужчины занимались обработкой металла, золота и драгоценных камней, при этом, среди них были искусные мастера-умельцы. Женщины, в основном, занимались обработкой шкур животных и шитьем из них одежды, ткачеством грубого полотна из овечьей и верблюжьей шерсти. Знакомо сарматам было и гончарное ремесло.
Но основной вид занятий — это всевозможные военные походы, междоусобицы и набеги на сородичей. Во время дальних походов сарматы грабили чужеземцев, забирали в рабство молодых девушек и парней. Именно награбленное имущество и особенно рабы, которых вожди племен продавали заморским купцам или меняли на дорогие одежды и предметы быта, были источниками наживы.
В давние времена в результате одного из таких набегов еще молодой Адон захватил в плен более ста рабов и множество предметов роскоши. Среди них ему больше всего приглянулся золотой браслет в виде скачущих лошадей, скрепленных передними и задними копытами по кругу и украшенных бирюзой, кораллами и цветным стеклом. Видимо, браслет был заговоренный, и однажды ночью, когда молодой Адон находился сам в своей юрте, перед ним внезапно появилась старая женщина и хриплым голосом произнесла:
— Ты станешь великим царем, обладателем несметных богатств и память о тебе переживет века. Наследником твоим станет младший сын, который устроит пышные проводы тебя к духам предков. Но за твое коварство и жестокость ты при жизни так и не приобретешь своего главного сокровища.
Произнеся эти слова, старуха так же внезапно исчезла, как и появилась. Эти заклятия и предсказания всю жизнь не давали покоя Адону. Через много лет он действительно стал известным и могущественным царем нескольких племен в самом устье широкой реки. По иронии судьбы он действительно выбрал в свои наследники не старшего из трех сыновей, а младшего. Среди множества сокровищ, которые он собирал всю жизнь, были золотые и бронзовые украшения, осыпанные полудрагоценными камнями, стеклянные расписные вазы и подносы, приобретенные у заморских купцов, изысканная одежда, позолоченные конские сбруи и дорогое оружие. Но все предметы роскоши к старости ему надоели, он так и не приобрел то заветное сокровище, о котором поведала старуха в его юности. Что это было за сокровище? Чем же оно отличалось от уже имеющегося? Эти мысли не давали покоя седой голове сарматского царя.
Вот и сейчас, чувствуя приближение своего конца, старый царь вызвал к себе своих наследников и произнес:
— Сыновья, дни мои сочтены. Я долгие годы возглавлял царство бесстрашных сарматов. Вы стали взрослыми, и каждому из вас по праву принадлежит третья часть моего царства. Но я завещаю свой трон Доню — самому младшему среди вас, самому храброму и мудрейшему. Теперь я хочу, чтобы вы исполнили мое последнее желание: отправляйтесь в три части света и через месяц возвращайтесь с самым неведомым богатством, которого еще не было ни у одного царя. А теперь ступайте и помните мой завет.
Смущенные сыновья молча выслушали старого отца и, опустив головы, вышли из царского шатра. Где искать это неведомое сокровище? Да и что оно из себя представляет? Этого отец не уточнил. Делать было нечего. Привыкшие с детства исполнять любое повеление своего отца сыновья в спешке собрали небольшие дружины и отправились в дальний неведомый поход по разным частям света.
Несколько недель они провели в поисках сокровищ, совершая неожиданные набеги на лагеря и стойбища жителей верховья Дона. Дым пожарищ десятков разрушенных и разоренных лагерей соседних племен доходил до самых отдаленных уголков всего Южного Приазовья. С богатой добычей, множеством рабов и домашнего скота в положенный срок братья возвратились к своему отцу. Каждому из них было страшно признаться, что они так и не нашли неведомое сокровище, следовательно, не исполнили последнюю волю отца.
Посоветовавшись между собой, братья решили по очереди войти в царский шатер. Первым вошел старший брат. Он преклонил колено перед отцом и произнес:
— Вот, мой повелитель, я выполнил твой наказ.
После этих слов слуги высыпали в ноги отживающему свой век царю огромный мешок награбленного золота.
— Нет, это не то! Мне не нужно твое золото, мне нужна надежда и отрада! — прокричал Адон и выгнал старшего сына из шатра.
Вторым зашел средний сын и, преклонив колено, произнес:
— Я выполнил твой наказ, мой повелитель! Все золото Южного Приазовья у твоих ног.
— Пошел вон, глупец! Мне не нужно золото Приазовья, оно и так давно у меня в руках. Мне нужно мое счастье! — закричал разгневанный царь, выгнав из шатра и второго сына.
Пришел черед третьему, любимому сыну. Долго не решался Доню войти в царский шатер, но, наконец, вооружившись всем своим мужеством, он переступил порог отчего дома.
— О, духи предков! И ты, Доню, явился ко мне с пустыми руками! — вскочив с трона, закричал царь, взмахнул руками и… рухнул замертво перед преклонившимся на колени молодым наследником царского трона. Наступила абсолютная тишина. И только теперь младший из трех братьев понял, что все кончилось.
Над всем царством нависли тучи горя и скорби. Сотни сарматов готовились к погребальному обряду. По обычаям предков, царя надо было похоронить с особыми почестями, поместив рядом с усопшим самые дорогие предметы роскоши, оружия, тела приближенных рабов и любимых животных.
В один из вечеров, за день до погребального обряда, в царском шатре собрались семьи трех его сыновей. Посередине шатра, на топчане, покрытом дорогим покрывалом, лежало тело царя. Стояла зловещая тишина, никто не смел пошевелиться, и только из трех углов шатра-юрты раздавался тихий треск ярко горящих факелов.
Вдруг сильный ветер ворвался в шатер и задул факелы. Никто не успел опомниться, как тело царя стало светиться. Спустя мгновение вокруг усопшего появилось сияющее облако и стало происходить что-то невероятное. Над телом стали появляться небольшие золотые колечки, нити, драгоценные камешки, бляшки различной величины. Они кружились по спирали и образовывали необычную сложную ткань. Будто чья-то неведомая рука искусно вышивала уникальную конскую накидку (чепрак). Теперь уже можно было разглядеть, что накидка состояла из тысяч мелких нашивных бляшек из чистого золота восьми типов с причудливым орнаментом: в виде лунницы, трехступенчатой пирамидки, треугольника, головы барана и узла Геракла. Края накидки постепенно обшивались мелкими ромбовидными и полусферными деталями. Еще одно мгновение — и перед взорами испуганных членов царской семьи предстала удивительная конская попона, поверх которой лежали два фалара конской сбруи в виде золотой диадемы с четырьмя лежащими по кругу львами. Фалары были украшены бронзой, агатом, бирюзой, гранатом и цветным стеклом.
Свет внезапно пропал, а факелы сами зажглись снова. Несколько минут никто не мог пошевельнуться, и только спустя некоторое время сыновья поняли, что это и есть то неведомое сокровище, которым не обладал ни один из сарматских царей. Вот когда сбылось пророчество старой колдуньи: царь так и не увидел при жизни этого удивительного сокровища.
На следующее утро всё племя начало обряд погребения царя. Вначале воины и мастеровые вырыли глубокую квадратную, ориентированную по четырем сторонам света яму. В трех углах ямы прорыли особые тайники трех-четырех метров. Тело царя, обмотанное в несколько плащениц из золотой парчи, уложили посередине ямы, а вокруг него разложили все племенные сокровища. Но самые дорогие, вместе с телами двух ближайших рабов и одного воина, были помещены в потайные углубления. Вокруг тела слуги-воина аккуратно разложили дорогие стрелы с железными трехлопастными наконечниками, лошадиные сбруи и кольчуги из золотой фольги, кожаные расшитые ремни с золотыми дисковидными, полусферическими и ромбообразными бляшками с приподнятыми петельками, несколько глиняных и стеклянных кувшинов и чаш. В одно из потайных углублений поместили сложенную в несколько раз уникальную лошадиную попону. Теперь очередь пришла и сыновьям. По обычаю, наследники должны были последними уложить на тело умершего отца самые дорогие ему при жизни предметы быта и оружие. Поверх попоны Доню уложил парадную упряжь лошади, красивый кинжал с золотой обкладкой ножен, который он подарил отцу совсем недавно, и массивный золотой браслет.
Погребение аккуратно засыпали, а сверху стали возводить холм: каждый член сарматского племени должен был принести в большой емкости землю. Чем емкость была больше, тем любовь к царю, по языческому поверью, считалась больше других сородичей. К вечеру над погребением вырос огромный холм. Сарматы заканчивали работу, женщины и дети расходились по своим юртам, а мужчины и старики стали разводить поминальные костры. Уже поздно ночью к холму тихо подошли три сына усопшего царя со своими семьями. Возле каждого из них стояли жены и несколько детей. Мужчины сделали несколько шагов вперед и остановились. Они долго стояли молча, опустив головы. Наконец, вперед вышел Адоню, опустился на колено, взял горсть земли с подножья кургана и печальным голосом произнес:
— Несчастный отец. Ты так и не понял, что истинное богатство и настоящее счастье не в количестве золота, а в верных наследниках, в преданных сыновьях и в дружной семье.
До самого утра дым десятков костров вокруг холма уносил в небеса память о великом сарматском царе Адоне, о его боевых походах и неведомой тайне золота сарматов.
Побег из рабства
В темноте заполненного людьми трюма трудно было разобрать лица. Уже несколько недель эти невольники находились на ладье, больше напоминающей древнегреческую галеру с красивыми яркими парусами.
В самом углу трюма, прижавшись спиной к стенке, сидел мальчик, а на его коленях покоилась головка младшей сестры. Его звали Марко, а младшую сестренку — Элиса. Дети жили в маленьком городке на Сицилии. Но в один из летних дней на их город напали чужеземцы. Они разорили город, а многих жителей угнали в рабство. Играющих на улице Марко и Элису схватили прямо по дороге следования колонны рабов и приковали цепями к пожилой женщине. Тогда она нежно прижала их к себе и теперь стала для двенадцатилетнего Марко и восьмилетней Элисы второй матерью.
Это произошло так быстро, что в памяти у всех остались только крики и жалобные стоны горожан, едкий дым пожарищ, свистящие звуки нагаек и ржание лошадей. Находясь уже больше месяца на генуэзской галере, люди с ужасом представляли свое будущее.
— Ничего, они еще пожалеют, — произнесла пожилая женщина и подсела к ребятам.
— София, а что ты можешь сделать? Ты хоть знаешь, куда нас везут? — тихо прошептал Марко.
— Тихо, сынок, тихо. Потом все узнаешь. Все будет хорошо, — успокаивающе проговорила пожилая женщина и нежно обняла двух ребятишек.
Дорога была длинная, куда везли по морю этих несчастных — никто не знал. Владелец галеры, разодетый бородатый господин, важно расхаживал по палубе и постоянно отдавал какие-то распоряжения. Десятки слуг и моряков круглые сутки были заняты работой: они перекладывали в трюмах различные товары, перетягивали канаты, следили за парусами. Надсмотрщики изредка, на полчасика, выпускали на палубу по три-четыре невольника и строго следили за их поведением. В одну из таких прогулок пожилая София сумела догадаться, что галера направляется по Азовскому морю в устье широкой реки. Она слышала, что в этих местах расположился небольшой городок Золотой Орды — Азак. Кто-то рассказывал ей, что город является важным перевалочным пунктом генузских купцов и местом торговли людьми.
— София, а ты можешь нас спасти? — прервав размышления женщины, тихо спросил Марко.
— Постараюсь, но ты должен об этом молчать. Никому и никогда не проговорись о сказанном мною, — почти на ухо мальчику прошептала женщина.
Наконец, на горизонте показался берег. Команда зашевелилась, стали слышны распоряжения капитана и окрики надсмотрщиков; десятки людей стали сновать по палубе, готовясь к швартовке. Галера медленно вошла в устье реки и причалила в порту небольшого городка, расположенного на возвышенном правом берегу реки. Порт был заполнен людьми самых разных национальностей и сословий. Здесь можно было увидеть и разодетых бородатых мужчин, и богатых женщин, и простых моряков, и закованных в цепи африканцев.
Подгоняемые плетьми, невольники сошли на берег. В порту стояло больше десятка различных судов. От долгого плавания ноги сошедших на берег с генуэзской галеры невольников не слушались, кандалы мешали передвигаться, шум городской суеты не давал сосредоточиться. Марко с Элисой, освобожденные от цепей, крепко держались за подол длинного платья пожилой женщины и испуганно смотрели по сторонам.
Караван невольников по узкой тропинке медленно поднялся к главным крепостным воротам. Город со всех сторон был окружен невысокой стеной, и войти в него можно было только через узкие ворота. Здесь, внутри города, невольники попали в особый мир вечного движения и торговли. На широкой площади, в правой части города располагался невольничий рынок. С самого утра здесь уже шла бойкая торговля людьми.
— Эй, хозяин, заворачивай к нам! — послышался окрик важного господина, и группа людей быстро повернула к небольшому настилу.
— Показывай, кого ты нам приготовил на сей раз? — с усмешкой прикрикнул он на погонщика невольников.
Начался торг людьми. Это было обычным явлением в середине XIV века в Азаке — одном из важнейших городов Золотой Орды. Азак и Тана в те времена являлись центром мировой торговли на побережье Азовского моря. Порты Таны принимали итальянские корабли, а караван-сараи Азака встречали восточные суда. Через Азак и Тану проходил Великий Шелковый путь из стран Западной Европы в Персию, Индию и Китай. Эти города были важнейшими пунктами торговли русских купцов на пути из Москвы, городов Золотой Орды в столицу Византии — Константинополь. По этому пути русские товары — пушнина, пшеница, лес, лен, мед, сало, донская и волжская рыба, продукты скотоводства и товары Золотой Орды поступали в западные страны. А из стран Запада сюда рекой лились шелка и пряности, ремесленные изделия и изысканная посуда, невольники и предметы роскоши. Азак в те времена являлся крупным рынком работорговли и большим ремесленным центром.
— Я беру вон ту красавицу, — услышала голос важного господина София. Прервавший её размышление купец медленно подошёл к невольникам и указал на красивую статную девушку. Девушка была незнакома Софии и ребятам. По-видимому, её погрузили на галеру ночью во время краткосрочных причалов к берегам по пути следования из Италии в Азак.
— О, господин. Ваш выбор правильный, но это дорогой товар, — кланяясь в пояс богато одетому покупателю, произнес работорговец.
— Меня это не смущает, я даю за неё тысячу золотых.
— Тысячу? Да за эту цену я дарю вам и её служанку. Правда, она с двумя детьми. Но пусть они вас не смущают, это тихие ребятишки, а в хозяйстве все пригодится.
— Ладно, я покупаю их всех.
Владелец невольников солгал. Хитрец сразу понял, что сегодня рынок заполнен невольниками. Продать пожилую женщину с двумя маленькими детьми будет невозможно, поэтому он и придумал эту версию.
Богатый купец жестом указал на девушку и женщину с детьми своим слугам. Те быстро подбежали к невольникам, освободили их от оков и подтолкнули к хозяину.
— Ступайте за мной, — приказал купец и медленно пошел впереди группы только что купленных рабов, слуг и воинов.
— Меня зовут Джулия. Я родом из города Шакрак, что расположен совсем недалеко от этих мест. Родители мои богатые люди, но не сумели спасти меня от работорговцев. Я поняла, почему он выдал вас за мою служанку, — быстро на ухо Софии заговорила девушка.
— Тихо, Джулия, потом все расскажешь, — прошептала София, держа за руки Марко и Элису.
Они прошли по узкой улочке, свернули в переулок и зашли в богатый дом. Видно было, что здесь проживает богатая семья: стены дома украшали красивые картины, на роскошной мебели красовались изысканные греческие вазы, а в глубине дома сновали несколько слуг.
Женщин с детьми отвели в отдельное помещение в глубине двора и заперли на засов. Теперь София могла говорить немного громче.
— Спокойно, сейчас что-нибудь придумаем. Надо вести себя тихо и дождаться ночи, — приказала она девушке и ребятам.
Дверь открылась, слуга принес на подносе еду и вновь захлопнул за собой дверь.
— Только молчите. Что бы здесь ни происходило, молчите и все, — продолжила она прерванный слугой разговор. — Дождемся ночи, а там все увидите.
Они жадно набросились на еду, быстро все съели и от усталости повалились на топчаны. Сон моментально окутал уставших невольников.
Когда они проснулись, была уже глубокая ночь. В доме все спали, и только вой собак и приглушенный гул городской суеты доносился с улицы. София резко поднялась с топчана и тихонько разбудила девушку и ребят.
— Медлить нельзя. У нас мало времени — зашептала пожилая женщина. — Мои родители одарили меня удивительным даром возвращаться в прошлое. Но это можно было сделать только дважды за свою жизнь. По глупости много лет назад я вернула себе молодость, поэтому и не знаю, сколько теперь уже мне лет. Но это не важно, главное, что я уже однажды исполнила заветное желание. Пришло, видимо, время повторить.
— Но это же опасно! Вы погубите себя! — перебила её молодая девушка.
— Знаю, Джулия, знаю, — задумчиво прошептала женщина. — Что мне терять? Я все повидала на своем веку за два срока жизни — и плохого, и хорошего. Прошло мое время, а вам надо жить. Вы должны оставаться свободными гражданами.
София нежно обняла Джулию и по-матерински погладила по голове Марко.
— Береги сестренку. Ты мужчина, твоя забота о сестре пригодится ей всегда, — серьезно заговорила она, глядя в лицо испуганного мальчишки. — Нельзя тратить и минуты. У нас время только до восхода солнца. Быстрее в угол.
Женщина повлекла всех в угол комнаты, усадила лицом к стене, а сама встала за их спинами.
— Не оборачивайтесь, возьмите друг друга за руки и ничего не бойтесь. Разговаривать нельзя. Всему, что сейчас будет происходить, не удивляйтесь. Для вас нет в этом ничего опасного. Верьте мне.
В комнате воцарилась тишина. Что за спинами Джулии, Марко и Элисы происходило в эти минуты, они не видели. Вдруг стена вздрогнула и стала исчезать. Джулия и ребята почувствовали, как отрываются от пола. Еще мгновение, и они плавно поплыли над ночным городом. От страха они зажмурились и не заметили, как медленно миновали стены Азака и очутились над каким-то другим городом. Ветер свистел в ушах, испуганные девушка и двое ребят крепко сжимали друг другу руки. Сколько прошло времени — сказать трудно, но вот они медленно начали опускаться и через пару минут очутились на каменной мостовой. Только сейчас девушка и ребята открыли глаза.
— Великий Зевс! Да ведь это мой родной город! — воскликнула восхищенная Джулия.
— Разговаривать нельзя, — послышался откуда-то тихий голос.
Теперь стало ясно, что Джулия и ребята оказались в Шакраке — экономически развитом городе середины XIV века, находящемся на торговом пути из Тамани в Азак. Джулии не было ведомо, что городу осталось жить чуть больше десяти лет — в 60-х годах этого же века он исчезнет из-за страшного пожара, и люди узнают о его существовании только в начале XXI века. Но это будет потом, а сейчас удивленная девушка стояла у порога своего родного дома.
— Прощайтесь. Но вы, Марко и Элиса, не отпускайте рук, — откуда-то прозвучал тот же тихий и ласковый голос.
Девушка молча, со слезами на глазах крепко обняла Марка и его сестренку. Она что хотела им сказать, но в это время дети медленно стали подниматься вверх. Пораженные происходящим, Марко с Элисой широко раскрытыми глазами долго смотрели вниз на исчезающую фигуру девушки, машущую им рукой.
Теперь, оставшись вдвоем с сестрой в просторном небе, Марко еще крепче сжал её руку. Страх прошел, остался восторг от открывающейся в ярком свете полной луны картины. Было ощущение невесомости, но скорости ветра и полета они почти не ощущали. Через несколько минут ребята стали плавно опускаться на землю. Еще минута, и они очутились на той же улице, с которой несколько недель назад их забрали чужеземные солдаты.
— Прощайте. Марко, всегда помни мои слова, — произнес ласковый голос, и ребята вдруг увидели перед собой фигуру Софии.
— София! — первым не выдержал Марко.
— Мама! — будто продолжая слова брата, закричала Элиса и бросилась к женщине.
Но фигура быстро стала таять в ночи и вскоре исчезла. Девочка тихонько заплакала и вернулась к брату.
— Мы никогда не забудем тебя, мама, — прошептала Элиса, беря Марко за руку и утирая слезы.
— Мы не когда не забудем твою доброту, милая София. Ценой своей собственной жизни ты спасла нас и избавила от рабства, — задумчиво проговорил Марко.
Они еще долго стояли посередине пустой ночной улицы своего родного города и молча смотрели в голубое небо, надеясь разглядеть среди тысяч сверкающих звезд такой теперь уже родной им лик пожилой женщины.
Байки старого казака
— Батя, слыхал? Дончаки опять на Азов собираются — обращаясь к отцу, произнесла молодая женщина, входя в хату. Солнце уже давно село, и в хате старого казака горела лучина, освещая тусклым светом висевшие на стенах старенькие иконы, украшенные вышитыми рушниками, казачью шашку с папахой да небольшой столик у окна, за которым на лавке сидел бородатый сутулый дед.
— Ох уж, эта турецкая крепость. Сколько она на своем веку штурмов перевидела. А сколько еще будет, — задумавшись, произнес он и посмотрел в окно.
— Деду, а ты расскажи, что помнишь. Сказывают, ты уже один раз брал эту крепость, — заинтересовался Фролушка, слезая с печи и присаживаясь на лавку к деду. Фролу уже стукнуло двенадцать лет, и он был воспитан на старых казачьих традициях, которые поддерживались в семье с давних пор.
— Ну, что ж, делать нынче вечером нечего, давай погутарим.
— Да будет вам, батя, забивать голову мальцу старыми байками, — заворчала мать Фрола и перешла на женскую половину хаты.
— Да это и не байки. Сам видывал. Клянусь Николаем Угодником, — дед повернулся к иконке и перекрестился. Затем дружелюбно обнял внука за плечи и продолжил:
— Ну так слухай, Фрол. Ты уже казак настоящий, вырос вон эдак. Пора и эту историю тебе знать.
Дед задумался на минуту, достал из шаровар старую казачью трубку и потрепанный кисет и стал медленно растирать шепотку табака.
— Так вот, было это в конце 1636 года. Выходцем я был из старинного казачьего рода и проживал в местечке Оскол, что на Белгородчине, со времен его основания. Эта застава была выстроена при впадении реки Убли в реку Оскол еще Иваном Грозным, но военной заставой она стала только в 1593 году.
— Дедуль, а ты почем все так точно знаешь? — удивился мальчик.
— Да не перебивай ты деда. Гля, какой любопытный, — тихонько осекла его мать. Она заинтересовалась расказом, вышла из женской половины и тихонько присела поодаль от отца с сыном.
Дед, как будто ничего не расслышав, медленно продолжал.
— Так вот, большую часть служилой службы я провел писчим — переписывал всякие военные указы, стало быть, и память у меня была хорошей. Осенью к тамошнему воеводе Пущину приехал Томило Корякин — знатный барин и вояка. Так мы с ним и сдружились. А к концу зимы 1637 года Томило запросился у воеводы на Дон по делам военным. Ну, и я к нему напросился личным писарчуком. Томило не возражал, и отправились мы с ним на Дон. Вот так я и угодил в самое пекло казачьих сборов.
Дончаки в те времена частенько походами ходили по Чистому полю, что по всему Приазовью раскинулось. Больно много их там уже было, но вот турок победить пока не могли. Эти турки османские и крымские не давали выходу дончакам в море Азовское. Да и старики сказывали, что Азовская крепость была когда-то городом Донских казаков, что в нем находились храм святого Иоанна Крестителя, покровителем Войска Донского, и храм святителя Николая. Все остальные православные церкви турками в мечети мусульманские обращены. Не могли дончаки смириться с опозоренной турками честью казачьей.
Сразу, прибывши на Дон, мы с Томилкой Корякиным отправились в Моностырское урочище, что в верховьях от Азова на побережье раскинулось. Здесь — то и собирались все казаки и с Дону, и с Сечи Запорожской. А верховодил всеми атаман Михаил Иванович Татаринов. Вот к нему мы и подались. От него-то мы и узнали, что стены города турками были обновлены, по всей округе валы и рвы вырыты, воздвигнуты башни, укреплен замок, на берегу Дона бастионы поставлены, а на стенах больше 200 пушек выставлено. А кроме этого, в крепости четырехтысячный гарнизон янычар турецких засел с иностранными артиллеристами и инженерами.
Но ничто не могло остановить разбушевавшихся казаков. К началу весны к Михайле Татаринову присоединилось четыре тысячи запорожских казаков атамана Матьяша, которым дончаками обещана была половина добычи из крепости. Я постоянно был подле Томилки, все записывал, ведь он уже стал правой рукой самого полкового атамана Татаринова. 9 апреля 1637 года в Монастырском городке собрался Большой войсковой круг. Именно на нем и было принято решение, которое я тут же и зафиксировал.
Старый казак помялся немного, замолчал и отодвинул трубку с кисетом. Затем он медленно встал, подошел к деревянному сундучку, порылся в нем, достал старенький рулон бумаги и так же медленно присел обратно на лавку. Фрол с матерью даже не пошевелились, боясь сбить старика с его увлекательного рассказа. Дед развернул сверток и прочитал: «Мы, казаки Донские и Запорожские, помня свое крещение и святую Божью церковь, свою истинную православную христианскую веру, разоренные святые церкви, крестьянскую пролитую невинную кровь отцов, и матерей, и братьев, и сестер наших, единодушно порешили идти нынче же, апреля 1637 года от рождества Христова, посечь басурман, взять Азов и утвердить в нем веру нашу православную».
Старый казак свернул сверток и продолжил свой рассказ.
— Времени на сборы отведено было десять дней, в течение которых и служилые, и женщины со стариками, и даже дети малые вязали веревки, плели туры и лестницы, мастерили лодки различных размеров, точили сабли острые. Пушек и пороху у нас почти не было, вот и решено было отправить в Москву к царю-батюшке за помощью атамана Ивана Каторжного, который долгие годы в турецком плену бывал, зато и получил такое прозвище. 20 апреля на десятках лодок по Дону и конными частями отправились мы в поход на Азов. Михайло Иванович с войсковым полковником Томилкой позади скакали в окружении своей личной дружины, а меня в обоз посадили. По приходу к Азову казаки разделили свои войска на четыре отряда и обложили крепость со всех сторон. Часть флота, по приказу Татаринова, заняла самое устье Дона, чтобы не подпустить помощи от турок морским путем. Казакам было велено окопаться вокруг города земляными валами и рвом.
Некоторые устанавливали плетённые туры (корзины), насыпали их землей и, подкатывая к стенам, стреляли из-за них. Глядя на наши безуспешные усилия, со стен крепости турки смеялись над нами и били из крепостных тяжелых пушек. В этой бесполезной перестрелке прошло около трех недель. Для решительного приступа казаки поджидали из Москвы атамана Ивана Каторжного. Вестей из Москвы все не было и не было. Наконец, по велению царя-батюшки из Москвы дворянин Чириков доставил на Дон две тысячи рублей, 100 пудов пороха, 50 пудов селитры, 40 пудов серы, 100 пудов свинца и 4200 пушечных ядер. Да, с таким «провиантом» теперь Азов можно было брать.
Дед на минуту замолчал, вновь пододвинул трубку с кисетом, попытался опять достать шепотку табаку, но остановился и продолжил рассказ.
— Вот тут-то и произошло самое важное во всем штурме. Среди казаков был европейский специалист по закладке мин Иван Арадов. Одни сказывали, что он немецкого происхождения другие — что он из бывших мадьяр. Настоящее его имя вроде бы было Юган, но мы все называли его Ивашкой. Так вот, Ивашка Арадов что-то затеял с моим Томилкой Корякиным. Томило Алексеевич мне сам потом рассказывал, как было-то. Они обошли с несколькими казаками крепостные стены с моря и уселись на холме в пустынном месте. Томилко сел на землю по-турецки и стал руки вверх поднимать. Глупые турки со стен крепости решили, что один русский ума лишился и молит их Аллаха о победе. А на самом-то деле Томилка читал какие-то заклинания. От этих заклинаний у турок в голове мутнеть начало, глаза пеленой застилались и они дальше двадцати метров несколько дней ничего не видели. А в это время целую неделю Ивашка с казаками под стеной подкоп незаметно рыли, а вырыв его, заложили пороху несколько бочек под самую узкую часть крепостной стены. За это время Михаил Иванович подвел к уязвимому месту несколько отрядов казаков и упрятал их за кустами. Настал желанный день атаки. 18 июня 1637 года зажгли казачки Ивашкины фитиля и раздалось несколько мощных взрывов; стены азовские задрожали и стали рушиться. Казаки из засады бросились в десятисаженный пролом, ворвались в крепость и начался рукопашный бой. Одновременно начался штурм с другой стороны крепости — казаки лезли на стены по лестницам, рубили шашками турок и спускались со стен вовнутрь города. Отчаянно резались шашками и кинжалами казачки наши и только на второй день преодолели отчаянное сопротивление турецкого гарнизона. Турки погибли почти все, а дончаки потеряли более тысячи убитыми и многое число раненными.
— Так, значит, благодаря проделкам Томилы Корякина и хитрости Ивана Арадова казаки Азов взяли? — не выдержал, наконец, Фрол.
— Не знаю, но по всему видимо, что так, — важно ответил дед.
— А что дальше было? — не успокаивался мальчик.
— А дальше? В наши руки попала богатая добыча и чуть не годовой запас турецкого продовольствия. Полторы тысячи христианских невольников получили свободу. В Азов из Монастырского городка перешли все оставшиеся казаки с снаряжением, и он стал столицей Дона. Казаки поделили между собою все дома и имущество турок, восстановили древние православные храмы. Только одним грекам они разрешили жить там по-прежнему. Азов сделался христианским вольным городом. С весны 1638 года в Азов стали приходить торговые караваны из русских и азиатских городов: Астрахани, Терка, Тамани, Темрюка, Керчи, Кафы, и даже из Персии. В середине июля Татаринов отправил в Москву с донесением о взятии города атамана Петрова. В начале 1638 года в Азов русским правительством было прислано наградное царское знамя, 300 пудов пороху, 200 пудов свинца, большие хлебные запасы. Поставки продовольствия и боеприпасов продолжались еще три года. В это время большинство запорожцев ушло в Приднепровье, с ними вместе ушли и мы с Томилой Корякиным. Слышал я позже, что город Азов почти четыре года был столицей Донского казачества, пока турки вновь им не завладели.
— Да, да. Я тоже слышала, что, кажись, в 1641 году казаки захватили опять город и просидели в осаде несколько месяцев, — не выдержала теперь мать Фрола.
— Вот я сказываю, что у этого города бурное прошлое и славное будущее, — закончил свой рассказ старый казак.
На дворе уже была глубокая ночь, лучина почти совсем догорела. Женщина быстро разобрала кровати и ушла на женскую половину. Дед с внуком, чтобы не видела мамаша, улеглись вместе и через несколько минут Фролушка уже слышал тихое посапывание своего деда. Сам Фрол еще долго не мог заснуть. В голове его вставали картины штурма Азовской крепости, загадочные заклинания Томилы Корякина и кровавые бои казаков с турками.
Сказ о Золотом коне
I.
— Гринь, а Гринь! Подь сюда, — раздался женский голос из открытого окна старенькой хаты.
— Чего Вам, мамо? — запыхавшись, выпалил с порога белобрысый мальчуган.
— Пригляди за дедом, а то мне на площадь сходить надо. Та не тереби его своими расспросами, видишь, совсем плохо деду. Видно, Бог скоро призовет.
Мать двенадцатилетнего Гришки собрала какие-то вещи и вышла из хаты. Мальчишка взобрался на лавку и посмотрел на заходящее в воды старого Дона солнце. Он жил в небольшом городке Азове, который совсем недавно был присоединен к России. Этой старой турецкой крепости довелось пережить на своем веку десятки боевых сражений, несколько раз переходить из турецких рук в казачьи, выдержать великое «Осадное сидение», стать свидетелем походов императора Петра и только недавно приступить к лечению своих ран. Шел 1770 год. Еще шла русско-турецкая война. Занявшая недавно Приазовье русская армия восстанавливала разрушенный Азов.
Старая хата Гришки стояла на косогоре нижней части бывшей турецкой крепости в двух верстах от Дона. Из окна хорошо просматривался берег Дона-батюшки, а с другой стороны двора можно было незаметно убежать к развалинам Порохового погреба или турецким валам. Это было любимое место азовской детворы. Несмотря на опасность и неспокойные времена, они умудрялись пролезать сквозь сплошные военные кордоны к крепостным валам. Именно здесь совсем недавно проходили ожесточенные бои и повсюду были видны ямы от разрывов снарядов, окопы, развалины домов и военных сооружений. Здесь было сердце всех военных событий, связанных с историей города. Десятки солдат и казаков с утра и до поздней ночи что-то рыли и строили, восстанавливали и искали. Именно это и интересовало детвору…
— Гриня, подай воды испить, — тихим голосом произнес дед. Гришка стремглав бросился за ковшом, зачерпнул из ушата воды и подал ковш деду. Старый казак, проживший более ста лет, с трудом приподнялся с кровати, важно утер бороду и усы, а потом медленно сделал несколько глотков. Удивительно, но тяжелая судьба бывшего вояки смилостивилась к старости и подарила старцу столько лет, сколько никто еще не умудрился прожить.
— Что смотришь? Не лазал бы ты там, внуче. Гнилое то место, не гоже лазать по пепелищам.
— А, это ты, деду, про подкопы гутаришь? Полно тебе, мы уже все ходы на валах знаем, все там излазили.
— Нечего там икать, говорю тебе по чести — не лазай по валам.
— Э, деду, ты же вояка, чего тебе бояться мертвяков. Али ты проклятого Коня боишься?
— Не боюсь я никого, кроме Бога. А вот про Коня ты правду кажишь — проклятый он.
— Деду, деду, родненький, расскажи! А то вот мальчишки сказывают, что турки зарыли его у нас на валах. Мы все переискали, нет ничего там. Брехня, поди?
Старый казак вздохнул, осторожно привстал на кровати и задумался.
— Да нет, не брехня… Сам видывал.
— Как это? — испуганно произнес Гришка. От такого признания деда у него перехватило дыхание.
— Никому никогда не сказывал, но, видно Богу угодно мне скоро с ним повстречаться. Не хочу уносить с собой в землю свою тайну.
— Деду, что за тайна, не томи, расскажи, — почти шепотом произнес Гришка и вплотную притиснулся к своему дедушке на узкой кровати.
— Не спеши, не тереби душу. Дай с мыслями собраться.
Дед вздохнул, перекрестился на висящую в углу хаты икону и задумчиво посмотрел в окно.
— Давно это было. Мне, поди, столько же годков было, как и тебе сейчас. Малец еще был, глупый и бесстрашный. Уж такое у нас у всех было детство при турках поганых. Многие из нас так и не увидели белу свету, большинство так и сгинули в турецкой неволе. А вот мне Бог велел прожить эту жизнь. Никому я не ведал эту тайну, тебе одному, Гриня, поведаю. Знай и помни, рассказать её ты сможешь только единожды и только самому верному своему другу. Лишний раз сболтнешь, лишит Бог тебя языка. А не дай Бог сам увидишь, что поведаю, лишит Бог тебя глаз. Запомни это! Великая тайна хранится в наших азовских волах. Все, что гутарят бабы и старые казаки по городу, это сказки турецкие. Они сами их пустили по всему Дону от позору, что приключился с ними из-за нашего казачьего брата.
Дед замолчал, пригубил еще пару глотков воды из ковша и медленно начал свой рассказ…
— В давние времена нам, мальчишкам, проживавшим на окраинах старой турецкой крепости, жилось очень туго. Предки наши, выходцы из запорожских и черкесских казаков, часто совершали набеги на эту турецкую крепость Золотой Орды. Немногие решались поселяться вблизи её. Вот и мы с родителями проживали верст за тридцать от неё в маленьком хуторке вблизи Дона. Сказывали старики, что у главных ворот Сарай-Берки, главного города хана Мамая, стоят две золотые статуи крылатых коней, отлитых из злата русского, из слез материнских, из крови славянской. Уж сильно они были ненавистны моим сородичам. Дед мой сказывал, что после поражения турок на поле Куликовом, раненый хан Мамай вернулся в Сарай-Берке, где и помер. Похоронили его со всеми языческими почестями под стенами столицы Золотой Орды и в знак признательности его боевых заслуг положили в могилу одного из золотых коней. Так ли это, мне не ведомо. Но вот все остальное сам видел.
Было это, кажись, в 1641 году, когда турецкий Азов уже в который раз решили отвоевать казачки наши донские. Уж слишком выгодное его положение было: турки поганые не давали люду донскому выходу к морю Азовскому. А чем же жить тогда нашим братьям, как не рыбой и походами за добром иноземным? Десятки раз отряды казачьи совершали походы азовские, но всегда неудачные. И только в том году, собравши по всему Дону и Запорожью войско великое, отвоевали братушки Азов турецкий. Радости не было предела, но ненадолго. Опять псы турецкие выбили казачков наших. Отошли они от крепости, расположились поодаль и стали собирать новую силушку.
Однажды в наш хуторок посреди ночи зашел небольшой отряд казаков. Что-то собирали они у местных жителей, а потом зашли и в нашу хату. Отец погутарил с одним усатым,
пошептался с матерью и стал быстро собираться. Разве мог я сидеть дома в такие времена? Да нет уж, никто меня бы не удержал! Быстро скумекав, я стрелой вышмыгнул через окно в ночь и быстро поспешил за отцом, да так, чтобы он меня не заметил. Подкравшись к одной из телег, я спрятался под накидкой с продуктами. Долго двигался обоз, и только через двое суток достигли реки. По-видимому, это был Дон наш батюшка, так как обоз здесь ждали сотни две других казаков с лошадьми, вооружением и легкими повозками. Я полностью изнемог, делать было нечего, и я обнаружил себя. Отец плеткой отстегал меня, но казакам я понравился за свою храбрость. Так и порешили они оставить меня с собою.
Долго мы скакали по полям в ночное время, а в дневное — прятались в зарослях и лесках. Наконец, добрались до какого-то города. Вокруг турок было видимо-невидимо. Ночью несколько казаков подобрались к воротам и обомлели: перед самым входом на надломленном постаменте стоял золотой конь во весь свой рост. Было видно, что и вторая статуя когда-то стояла рядом. Что делать? Охраны уйма, а статуя, знакомая и ненавистная казакам с давних времен, стоит перед ними! Времени размышлять не было, надо было действовать. Как умудрились казаки свалить с постамента эту статую и утащить из — под носа сотен турок, я и сейчас не могу себе представить. Но самое страшное было впереди. Надо было на лошадях эту золотую громадину быстрым галопом увезти в свои края. Вся наша казачья армия разделилась на две части: одни остались защищать нас и «заплетать следы», а другие — отправились с Золотым конем в сторону Азова.
Время, казалось, остановилось: день сменялся ночью, утро переходило в сумерки. Где-то в верстах ста от Азова нас все-таки настигли турки. Может быть, это были турки из Азовской крепости? Сеча была кровавой, почти все полегли на азовских полях. Но и здесь мне Бог послал вторую жизнь — от удара турецкой палицы я потерял сознание и пролежал несколько часов без движения. Очнувшись на рассвете, средь десятков тел я так и не обнаружил своего отца. Куда подевались псы турецкие, остались ли кто-нибудь живыми из казаков — мне не было ведомо. Что делать дальше? Набрав немного еды в котомку, решил пробираться по береговым камышам к Азову. Только в камышах и прибрежных кустах и можно было прятаться, потому что везде были слышны залпы орудий, крики людей и ржание лошадей. Черный дым застилал небо.
Через пару дней, обессиленный, по воле Божьей добрался я до стен крепости Азовской. Невиданное количество людей возилось вокруг города и на побережье Дона. У подножья стен строились валы, рылись десятки рвов и подкопов. Только позже я узнал, что начиналось осадное сидение казаков. Случайно мне удалось найти какой-то узенький пролаз, и я пополз в неизвестность. Локти и колени были все изодраны, силы покидали меня, мрак темноты давил голову. Вдруг впереди я увидел огонек… Откуда взялись силы?! Как будто на крыльях прополз я сажень десять и остолбенел: перед моим взором открывался вид на небольшое углубление, залитое слабым светом от нескольких факелов. Высунув голову из лаза, я увидел прямо перед собой спину человека. Испугавшись, быстро юркнул обратно и только одним глазом наблюдал за происходящим. Разглядеть фигуры и разобрать речь было невозможно. Несколько человек стоя на коленях что-то закапывали. Факел в руке одного развернулся, и я четко разглядел огромную голову того золотого коня, которого мы с казаками несколько дней назад украли из — под стен ханской столицы. Меня охватил ужас, страх сковал мои движения, сердце предательски стучало, как в колокол. Прошло несколько минут. Люди почти полностью закопали статую, и вдруг все углубление залил яркий свет. Что это было, я так и не понял, но в ярком свете появился женский лик и грозно произнес:
— За кровь русскую, за слезы материнские да будет им вечная кара!
Кому было обращено это проклятие, можно было только догадываться. А голос продолжал:
— Пусть в веках хранится тайна этого Коня. Время рассудит…
Голос умолк, женский облик стал медленно таять и через мгновение исчез. В углублении вновь воцарилась темнота. Ослепленные люди и испуганные стали метаться из угла в угол, кричать и что-то бормотать. Наконец они отыскали в темноте выход и с воем полезли в лаз с другой стороны углубления. Вновь воцарилась страшная тишина. Только сверху доносились раскаты разрывавшихся снарядов.
Несколько минут я лежал без движения, затем медленно пролез в углубление. Сделав пару шагов по земле, где только сейчас закопали Золотого коня, я нащупал узкий проход. По-видимому, это был тот лаз, в который только что уползли люди. С огромным трудом, из последних сил я пополз по узкому проходу. Не давала покоя одна мысль: «Как они смогли затащить такую статую по этому узкому проходу? А может быть есть сюда и другой вход?». Силы покидали меня, сказывались голодание и недосыпание. Сколько времени я полз? Трудно сейчас вспомнить. Но все-таки выполз. Была глубокая ночь. Крики и стоны со всех сторон, разрывы снарядов, и только звезды ярко светили над головой.
Вдруг мне послышался тихий женский голос:
— Сынок, ты жив? Очнись, сынку, — шептала женщина, приподнимая меня от земли и утирая пот со лба.
Вот так, полуживого меня принесли в какую-то хату, и наутро я понял, что нахожусь внутри Азовской крепости. Прошло много лет, но так и не смог я вспомнить, кто были эти люди в подземелье? Где располагался тот выход, из которого выполз полуживой? На валах или в крепости? Но о том, что видел, так никому и не сказывал…
Дед замолчал. От долгого рассказа его дыхание стало учащаться. Он закрыл глаза и сполз на кровать с полусидящего положения. Гришка прикрыл деда старым покрывалом, спустился с кровати и, завороженный, сел на лавку у окна. Наступала ночь, на небе появлялись первые звезды. Дед на минутку прекратил тяжело дышать, а потом еле слышно захрапел.
— Значит, это правда, что ребята сказывали? Значит, под нашими валами действительно зарыт Золотой конь? Вот было бы здорово хоть одним глазком его увидеть.
Он задумался, глядя в небесную высь. Звезды танцевали свой неведомый танец, а Гришке казалось, что по небу куда-то вдаль мчится загадочный крылатый Золотой конь.
II.
Эту ночь Гришка спал плохо. Всю ночь ему снились турецкие сабли, какие-то сражения, а он, как крылатый конь, медленно летал над жаркими сражениями.
Проснувшись рано утром, Гришка тихонько сполз с кровати, чтобы не разбудить деда и мать, схватил со стола краюшку хлеба и юркнул в открытое окно. Утренняя прохлада быстро отрезвила мальчишку, он быстро перелез через ограду в глубине двора и помчался к своему самому близкому другу.
— Ярик, просыпайся, — прошептал Гришка в открытое окно.
Через пару минут появилась черноволосая голова заспанного мальчишки.
— Чего шумишь, я и так уже не сплю.
— Айда на валы, я что-то тебе расскажу.
— Не могу, мамка велела солдатам помогать у Порохового погреба.
— Так мы и поможем, и полазаем по развалинам. Собирайся быстрее, солнце уже встает.
Ярик, черноволосый мальчуган лет тринадцати, был похож и на цыгана, и на турка. В те года смешанных браков было много, поэтому понять, к какой национальности относятся дети, порой, было почти невозможно.
Спустя некоторое время двое мальчишек уже пробирались через заросли к строительству Порохового погреба. От своего деда Гришка знал, что в прошлом году граф Григорий Орлов подписал «План Азовской крепости с наложением прожекту, каким образом оную возобновить надлежит», и в бастионе Святой Анны шло строительство деревянного Порохового погреба. Можно было уже догадаться, что будущее строение будет прямоугольным зданием с пристроенным входным тамбуром. Внутри погреба мастерили различные нары для хранения бочек пороха, снаружи кипела работа по укреплению стен и рытью всевозможных рвов и углублений. Подобраться к стройке было почти невозможно, но юркая детвора везде находила себе проходы. Да и как их не найти, когда вокруг стройки в разные стороны уходили всевозможные рвы, по которым и можно было пробраться к центру строительства.
— Гринь, гляди, сколько солдат, может, не полезем?
— Ты что, струсил? Не первый раз, поди, лазаем. Ступай за мной, да только тихонько.
Мальчишки подкрались к одному из рвов, тихонько спустились в него и, пригнувшись, быстро побежали по извилистому прорытию. Наконец, они достигли небольшого углубления, в котором лежали несколько лопат и деревянных кадок. Видно, рабочие только недавно ушли на завтрак, а около ямы сидели двое солдат и тихонько разговаривали меж собой. Осторожно, чтобы их не заметили, Гришка и Ярик нырнули в один из свежевырытых проходов. Проход был узкий, чуть больше сажени во все стороны. Вначале он был устелен досками, но чем дальше ребята ползли вглубь, тем реже стали встречаться деревянные настилы. Проход сужался, дышать стало тяжело, мрак застилал глаза. Отважные ребята, кряхтя и сопя, медленно пробирались по узкому проходу, не ведая, что их ждет впереди.
Вдруг проход уперся в деревянную перегородку. Гришка поднатужился, головой и руками надавил на доски. Они заскрипели и осыпались вовнутрь углубления сажень пять в длину и ширину. Странно, но в углублении сиял необычный свет. Ребята огляделись и увидели еще два выхода из этого углубления. Оно было невысокое, но Гришка с Яриком смогли встать во весь рост. Что это было за углубление, с какой целью оно вырыто? Любопытству не было предела. Внутри было сыро и как-то неловко. Мальчишки пошарили руками по земле. Вдруг углубление стало наполняться удивительным светом. Свет становился все ярче и ярче.
Испуганные мальчишки забились в угол, затаили дыхание и удивленно следили за происходящим. Из одного угла медленно стало появляться женское лицо. Прозрачное и еле видное, оно походило на некий таинственный призрак. Глаза женщины были грустными и полузакрытыми, волосы гладко причесаны и разложены по плечам. Кажется, прошла целая вечность, пока странный голос не произнес:
— Не пришло еще время.
После этих слов женщина закрыла полностью глаза, и её лик растаял в темноте так же быстро, как и появился. В земляном углублении вновь воцарилась тишина, только слышно было частое сердцебиение двух подростков.
— Что это было, Гринь? Какое еще время? — наконец, первым прошептал Ярик, ухватившийся за руку старшего друга.
— Молчи, потом расскажу, — также шепотом ответил Гришка и тихонько зажал рот Ярику. — Сматываемся отсюда.
Испуганные мальчишки юркнули в один из выходов и быстро поползли по узкому проходу. Этот проход был гораздо уже. Первым лез Гришка, а за ним Ярик. Вдруг Ярик вскрикнул:
— Ой, кто-то за ногу тянет!
— Не бреши, ползи молча.
— Да я правду сказываю, что-то тянет меня назад!
Гришка оглянулся назад. За Яриком в темноте лаза четко просматривалась лошадиная морда с оскаленными зубами. Она будто пыталась схватить мальчишку за ногу, но не могла его достать. Гришку охватил ужас.
— Ярик, хватайся за мою ногу! Ударь Коня ногами!
— Какого Коня? Чего ты мелишь?
— Брыкайся, тебе говорят! Не обворачивайся! Ползи быстрее!
Испуганный Ярик схватился за правую ногу Гришки. Несколько минут они боролись с невидимым врагом, затем все утихло.
— Гринь, ползи быстрее, никто уже не тянет.
Ребята быстрее поползли дальше и услышали позади себя небольшую возню, шум, а затем приближающийся грохот. С испуга они прибавили скорость. Грохот обвала слышен был уже совсем близко, пыль мешала ползти, забивая глаза, уши и нос. С трудом мальчишки, наконец, выбрались на свежий воздух. Солнце уже встало, и видно было, что ребята очутились совсем на другой стороне бастиона.
— Что это было, Гринь? — удивленно проговорил Ярик, сбивая с себя остатки земли и пыли.
— Это Хранительница Золотого коня нам знак подала, чтобы мы не болтали и не лазали по земляным проходам в валах и у Порохового погреба.
— А что это за Хранительница? Ты что, тоже веришь в сказки, что у нас турки Золотого коня заховали?
— Не просто верю, а знаю, но тебе не поведаю.
— Чего? Знаешь о Золотом коне?
— Говорят тебе, что знаю и все тут.
— Что, струсил?
— Да отстань ты. Не велено мне сказывать. Слышал, и Хранительница молвила, что время еще не пришло, — важно произнес Гришка, — потом, когда-нибудь расскажу. Пойдем отсюда.
— А почему она проход обрушила?
— Чтобы до поры до времени никто Коня не откапал. Видел, какой злой этот Конь? Сказывают, он не только из золота отлит, но и из людских крови и слез. Знать, придет когда-то время, когда людям можно будет показать это сокровище. Сам знаешь, какие сейчас людишки — все норовят украсть да продать. А в Коне, поди, пудов десять чистого золота.
— А почему Конь схватить нас хотел?
— Чтобы его боялись. А то каждому захочется откапать эту диковину.
— А ты почем знаешь?
— Да говорят тебе, не велено мне сказывать. Верно деда говорил, гнилое это место. Пойдем отсюда.
Взволнованные мальчишки отряхнулись и медленно побрели в сторону своего жилья. Наступало очередное утро, люди выходили на свои обыденные дела. Жизнь в Азовской крепости продолжалась.
Егоркина баталия
Егорка уже вторые сутки просиживал за компьютером. Новая игра в стиле «Стратегия» так увлекла его, что он забыл и про еду, и про друзей-мальчишек.
Мама была недовольна таким увлечением:
— Егор, выключи компьютер, глаза испортишь. Нельзя так долго сидеть за компьютером.
— Сейчас, мам, только Петру I помогу крепость турецкую взять.
— Какую еще крепость? Что ты выдумываешь?
— Да это по условиям игры надо правильно выстроить стратегию боя, чтобы захватить турецкий Азов.
— Ну, какой из тебя стратег? Погляди в дневник, одни тройки по истории.
— Причем тут твоя история? Это игра такая, зачем тут историю знать надо? Ничего ты не понимаешь, мама, так не мешай играть.
— Говорю тебе, Егорка, не повезет тебе в игре, если не будешь знать историю и не слушаться родителей.
— Сейчас, полчасика всего осталось. Видишь, уже я выстроил свои войска под Азовом.
— Ну, посмотрим, — задумчиво проговорила мама и с грустным лицом вышла из комнаты.
— Вот еще, опять обиды. Сказал же, полчасика всего осталось…
На мониторе компьютера маленькие солдатики выстраивались в стройные шеренги. По условиям игры, Петр I совершал свой первый азовский поход в 1695 году на турецкую крепость Азов в устье Дона. По правую сторону экрана монитора Егорка выстроил войско, которым командовал генерал Автоном Головин. По левой стороне размещались войска Франца Лефорта, а в центре располагались войска Патрика Гордона. В верхней части экрана красиво размещалась турецкая крепость Азов.
Мастера компьютерной графики так здорово придумали эту игру, что подростку трудно было оторваться от монитора. Просто надо догадаться, куда правильно войска расставить или вовремя уйти с поля боя. Всего-то и мастерства, что сообразительность и быстрая реакция. Егорка так увлекся перемещением русских войск на компьютере, что не заметил, как комнату постепенно стал заполнять запах гари, послышался скрежет металла, крики людей, залпы орудий. Он отодвинулся от экрана, медленно обвел глазами комнату и обомлел: стены городской квартиры куда-то исчезли, над головой клубились облака, перемешанные с дымом от орудий.
— Не может быть, — успел прошептать Егорка, и в это время чья-то сильная рука уложила его… на землю.
— Ты что тут делаешь? Как ты попал сюда? Почем так одет?
Испуганный Егор приподнял голову и увидел над собой долговязую фигуру молодого солдата в военной форме с остренькими усиками.
— А вы кто будете, дяденька? — невнятно пробормотал Егорка.
— Знать много не велено. Таков закон боя. Неужто не видишь, что перед тобой командир бомбардирской роты.
— А вы, дяденька, разом не царем будете?
— Ты что несешь, отрок малограмотный? Кто тебе это сказал? Никому не велено этого знать, а ты почем знаешь?
— Да я и не знаю, просто так подумал, — вновь пробормотал Егорка.
— А ты забавный малый, смышленый. Вот таких мне и надобно. А что мал, так это не беда. Мои потешные полки тоже когда-то малолетками были, а сейчас настоящие богатыри стали и славу России верно чинят.
Молодой солдат быстро перекладывал снаряды, ловко перешагивая через огромные каменные валуны.
— Что, сдрейфил, брат мой любезный? Занимай место рядом со мной, будешь снаряды подносить. Да смотри, голову туркам зря не показывай, враз снесут.
— А как вас мне называть, дяденька?
— Петром Алексеевым величай, да будь шустрее. Глядишь, и твоя голова нам понадобится.
— А куда я попал, Петр Алексеевич?
— Да не Алексеевич, а Алексеев. Говорят тебе, не величай меня по имени-отчеству. Никто, кроме фельдмаршалов моих, не знает, что я в боях участвую. А здесь мы впервые штурмуем крепость турецкую.
— Это что, я в 1695 год попал?
— А, смекаешь? Молодца, братец, поспеши за снарядом.
Ошеломленный быстротой событий, привлекательностью этого высокого и худощавого солдата, Егорка юркнул в ров и быстро побежал к группе солдат со снарядами.
— Не может быть, не может быть, — бормотал он сам себе. — Как же помочь царю, я ведь совсем ничего не помню? Что же делать?
Захватив несколько снарядов, мальчишка быстро вернулся обратно. Назвавшийся Петром Алексеевым бомбардир бережно взял снаряд, ловко его начинил какой-то начинкой, запихнул в ствол мортиры и произвел очередной выстрел.
— А, окаянные, жарко вам! Сейчас еще жарче станет!
Егорка приподнял голову из-за вала и посмотрел вперед. Вдали виднелась обнесенная каменными стенами, турецкая крепость Азов. Впереди неприступных стен возвышался земляной вал, затем следовал ров с деревянным частоколом. Выше по течению Дона находились на разных берегах две каменные каланчи, между которыми были протянуты три железные цепи. Они преграждали путь по реке. Мальчишке было непонятно назначение этих цепей, но спросить у своего нового знакомого он не смел, так как уже понимал, что перед ним не бомбардир, а первый русский император Петр I.
— Поутру славную баталию учиним. Как думаешь, с чего стоит начать?
Мальчишка весь съежился. Ему хотелось сейчас превратится в комочек: от стыда горели уши, язык заплетался, дрожь и испуг сковывала движения. Ах, как было обидно, что он невнимательно читал учебник истории и совсем не помнил ошибок петровской армии в её первом азовском походе!
— Может быть, со стороны порта легче?
— Какого еще порта? Да тут и кораблям нашим пристать негде!
— Что я ляпнул? — подумал Егорка. — Какой там порт в конце XVII века?
— Не кручинься, отрок! Возьмем мы крепость штурмом.
Петр быстрым шагом поспешил в свой шатер. В нем он уже несколько месяцев жил вместе со своим ординарцем, шустрым малым лет двадцати-двадцати пяти. Спали они на рогожках, а охрана состояла всего из трех легковооруженных солдат.
Наступило 5-е августа. Посыльные на лошадях ежеминутно доносили Петру депеши. Петр лично что-то писал, возмущался, показывал рукой в сторону крепости. Грохот орудий, команды офицеров, крики солдат, завывание турецких труб, ржание лошадей превратилось в единый гул, через который уже ничего нельзя было разглядеть и, тем более, что-то внятное услышать. Испуганный Егорка метался из угла в угол по батарее. Ему хотелось помочь русским войскам, но абсолютное незнание исторических событий не позволяло ему принять хоть какое-то разумное решение.
— Дяденька Алексеев! А может быть, со стороны каланчей, через цепи пробраться?
— Попытаемся. Все же странный ты, отрок, и одежда на тебе не нашенская. Откуда ты будешь?
— Все равно не поверите, дяденька Алексеев. Я в компьютерную игру играл, как раз это сражение моделировал и вдруг здесь оказался.
— Не слыхивал ещё, что игрушки таковыми быть могут. Да коль уже пытался, как там у тебя, «моделировать», что ли? Так давай же, принимай команду!
— Никак нет! Не умею я командовать! — испуганно отрапортовал парнишка.
— Царь велит, принимай команду! — строго прикрикнул Петр Алексеевич и указал на Егорку одному командиру. Тот подбежал к мальчику, раскрутил перед ним свиток-карту и попросил отметить уязвимые места турок.
Ничего не понимающий, смущенный Егорка наугад ткнул пальцем в чертеж и спрятался за спину командира.
— Так сему и быть! На штурм, братушки! Виват Азов!
Посыльные вскочили на лошадей, а Петр, взяв в руку подзорную трубу, на мгновение забыл про все на свете. Оказывается, крепость защищал 7-тысячный турецкий гарнизон. Осада русскими уже длилась около трех месяцев, но полной блокады крепости так и не удалось достичь. Отсутствие у русских регулярного флота позволяло осажденным туркам получать поддержку со стороны моря. Доставлять же продовольствие в русский лагерь по реке мешали каланчи с цепями. Время, кажется, остановилось. Мальчик уже сбился со счета, сколько времени пролетело с начала его похождений.
— Егорыч (так уже величал Егорку царь Петр Алексеевич), ступай на правый фланг. Подсоби графу Головину — возглавь оказию против каланчи с правого берега Дона.
Мальчик устал объяснять царю, что он ничего не смыслит в военном деле. Он смирился со своей участью и молча выполнял все поручения Петра. Вот и сейчас он поспешил взобраться на боевого коня и галопом помчаться по низовью ерика к подножью азовских стен. Здесь разгорался очередной бой русских солдат с турецкими янычарами. Был уже конец сентября 1695 года. Егорка метался на коне из стороны в сторону, пытаясь спастись от десятков взрывов и увильнуть от очередной группы русских солдат. Он был поражен мужеством и стойкостью этих простых людей, одетых в военную форму. Это-то Егорка помнил, что основное войско Петра I в. первом Азовском походе состояло из рекрутов, беглых крестьян и простых казаков. Казалось бы — пушечное мясо! А вот и нет! Русские богатыри сражались с особым мужеством и стойкостью, как будто понимая все петровские цели захвата этого удобного выхода в Азовское море. Мальчишка не мог удержать слез восторга перед мужеством петровских солдат. На земле вокруг крепости, на волах и около рвов лежали сотни турецких и русских солдат, стоял непрерывный гул и скрежет. Сердце Егорки разрывалось от жалости к русским солдатам и от стыда за свою безграмотность и беспомощность. Если бы хоть на полчасика вернуться в свое время и быстро выучить все петровские ошибки! Хоть на мгновение заглянуть в энциклопедию и прочитать причины неудач молодого царя в первом Азовском походе. Но сейчас сделать этого он, увы, не мог. Время неумолимо летело вперед, а он оставался у стен турецкой крепости в далеком XVII веке.
Только сейчас мальчик увидел, что турецкие каланчи, наконец, русским солдатам удалось захватить. Он еще не знал, что это был, пожалуй, единственный успех первого Азовского похода Петра I. Оба штурма Азова 5 августа и 25 сентября 1695 года окончились неудачей. Артиллерия не смогла пробить бреши в крепостной стене. Штурмовавшие стены русские солдаты действовали несогласованно, что позволило туркам вовремя перегруппировать силы для отпора. Сейчас Егору еще не было ведомо, что в октябре осада Азова будет снята, и петровские войска так и вернутся в Москву, не отвоевав выход в Азовское море. Это он узнает гораздо позже, а сейчас, воодушевленный первыми успехами русских солдат, Егорка поспешил доложить об этом Петру. Он повернул своего коня и помчался во всю прыть через мелкие заставы, сквозь орудия и горстки солдат в ставку Петра I.
— Победа, государь, победа! Взяли наши войска турецкие каланчи, разорвали ненавистные цепи.
Царь быстро посмотрел в трубу на крепость, резко повернул голову в сторону мальчика и с гордостью произнес:
— Виват, Егорыч! Викторию великую сотворил, солдат мой верный. Жалую тебя в офицеры!
Мальчик залился краской от стыда, такой оценки своей беспомощности он просто не ожидал. Сердце застучало в груди с особой силой. Не мог он больше молчать, не мог больше допускать, чтобы великий русский царь-реформатор считал его, простого малограмотного Егорку, героем великих событий под Азовом.
— Не смею принять звания, Петр Алексеевич. Не могу я больше молчать! Совсем ничего я не смыслю в военном деле. Это я погубил ваших солдат, мой государь, своими глупыми указаниями. Это я виноват в гибели сотен невинных русских солдат! Это я виноват в вашем неудачном первом походе на Азов! Да, да, я виноват!..
— Что с тобой, сынок? Говорила же тебе, выключи компьютер, — услышал вдруг Егорка нежный голос матери.
— Мама, родненькая моя! Послушай, это я погубил русскую армию под Азовом! — заикаясь, с плачем и громкими возгласами мальчик кинулся к матери и стал её обнимать.
— Да что с тобой? — удивленно и нежно отодвинув от себя сына, произнесла молодая женщина. — Егорушка, успокойся. Какая армия? Какой поход под Азов? Что здесь произошло, пока я в магазин сходила?
Взволнованный Егорка оглядел комнату. Тишина заложила уши, а на компьютерном столике мигал голубой экран компьютера.
— А где Петр Алексеевич? — удивленно, с широко открытыми глазами спросил Егорка. — Так это мне все приснилось? Не может быть, мама, честно говорю, я сейчас под Азовом с Петром Алексеевичем в боях участвовал. Мы три месяца турок осаждали, да все безуспешно.
— Да нигде ты не участвовал. Просто я предупреждала тебя, что играть в электронные игры нельзя слишком долго. Видишь, до чего может это чрезмерное увлечение довести.
— Правда, мамочка? Ты уверена, что я нигде не был? Честное слово, больше не буду часами сидеть за этим компом. А вот насчет истории ты права — без знания прошлого своей страны просто невозможно жить в настоящем. Обещаю, с нового учебного года все силы брошу на изучение истории России. А то ненароком опять попаду в какой-нибудь военный переплет. Так лучше сейчас хорошо изучить все военные исторические события нашей Руси-матушки.
— Правильно рассуждаешь, а вот выполнишь ли?
— Не сомневайся, мамочка! Обязательно выполню!
— Вот и ладненько, дорогой. Выключай свой компьютер и ступай обедать.
— Я мигом, только выйду из игры.
Егорка выключил компьютер, вскочил из-за стола и, утирая слезы, счастливый и довольный, отправился на кухню.
Загадки писем Алексея Шеина
I.
— Васятка, подь сюда. Подай мне вон те чернила, что на верхней полке во флаконе стоят, — попросил отец тринадцатилетнего сына.
Мальчик быстро шмыгнул к полке, висящей на стене небольшой деревянной избушки, достал маленький флакон и подал склонившемуся над бумагами, отцу.
Васятка уже второй год носил гордое прозвище «писарчук». Старшему сыну из пятерых детей крепостного писаря боярина Алексея Семеновича Шеина Якову Строганову с детства была знакома работа писаря. Он привык всегда быть рядом со своим отцом, зажиточным крестьянином, самородком-самоучкой, уже многие годы служившим личным писарем известного полководца и богатейшего московского боярина Алексея Шеина. За верную службу Алексей Семенович даровал семье Яшки Строганова личную свободу, разрешил ему поселиться в своей крестьянской слободе на окраинах Москвы и приказал всегда быть рядом около своего господина. Алексей Семенович был строгим, но справедливым боярином, всю жизнь посвятившим службе молодому царю Петру Алексеевичу. Шеин ценил в своих подчиненных ум, сноровку и преданность службе. Именно поэтому обычный крестьянин Яшка Строганов, невзирая на недовольство знатных приближенных, являлся личным его писарем.
Васятка тоже научился писать, глядя часами на работу отца, который вечерами и ночами переписывал десятки черновиков указов и распоряжений своего хозяина. В семье Строгановых уже все смирились, что Васятка являлся правой рукой отца и целыми днями пропадал с ним в Китай-городе, в хоромах Алексея Семеновича на улице Ильинке. Ему довелось знаться с сыном боярина, ровесником Сергеем, побывать вместе с отцом в одном из боевых походов воеводы. Он боготворил Шеина, любил больше своего отца и трепетал перед одним только его именем. Еще бы, ведь для подростка жизнь своего хозяина была образцом для подражания. Потомок старинного московского боярского рода, правнук выдающегося полководца, Алексей Семенович в детстве присутствовал на казни Разина, в 14 лет стал стольником, в 19 — назначен воеводой, в 20 лет пожалован боярином, а на 21 году жизни назначен Курским воеводой. В нынешнем 1696 году ему исполнилось всего 44 года. Такому взлету по военной и политической карьерной лестнице мог позавидовать каждый, уж не говоря о мальчишках.
Сегодня у Васятки с отцом было особенно много работы. Молодой царь Петр Алексеевич с января готовился к южным военным походам, и боярина Шеина частенько вызывали к самому царю с различными приказами и указаниями. Отец Васятки всегда лично записывал указания царя Алексею Шеину. В писчей избушке почти не было мебели, да она и не вместилась бы в эту комнатушку. Избушка специально была выстроена только для писчих работ в глубине личного подворья боярина.
К вечеру переписанные указы отец Васятки отнес хозяину и вернулся от него расстроенным: ему было велено срочно собираться и следовать за Шеиным в дальний поход к низовью Дона.
Ночь прошла в спешных сборах. По личной милости Алексея Семеновича писарю разрешалось взять с собой и старшего сына, и поэтому Васятка вместе с отцом дружно собирал котомки, прощаясь со своими родными. Страх, волнение и вместе с тем особая гордость переполняла всех домочадцев и особенно Васятку.
Дорога была длинной и тревожной. Через всю Россию армия Шеина с обозами добралась, наконец, до верфей Воронежа. Сюда доставлялись в разобранном виде построенные в Преображенском галеры и мелкие суда. Под руководством опытных специалистов из Австрии на воронежских верфях суда собирались более двадцатью пятью тысячами крестьян и посадских людей. Такого скопления людей Васятка еще никогда не видел и старался везде следовать за отцом, чтобы не потеряться. Только теперь он начал понимать, что является свидетелем невероятных исторических событий — строительства первого регулярного российского военного флота и начала штурма турецкой крепости Азов в устье реки Дон. Перед его взором открывалась страшная картина рабского труда тысяч крепостных крестьян, сотен плотников и служилых людей, но все это утопало в великих замыслах молодого Петра о выходе в Азовское море.
В начале апреля 1696 года Петр Алексеевич провел расширенное заседание военного штаба и назначил главнокомандующим флотом Франца Яковлевича Лефорта, а всеми сухопутными войсками — Алексея Семеновича Шеина. Его армия состояла из семидесяти пяти тысяч солдат, разделялась на три дивизии под командованием Гордона, Головина и Регемана. Параллельно готовилась и вторая армия для боевых действий в низовьях Днепра под командованием боярина Шереметева.
В конце апреля галерная флотилия в составе двух 36-пушечных кораблей «Апостол Петр» и «Апостол Павел», 23 галер, 4 брандеров и полутора десятков сопровождающих мелких лодок направилась по рекам Воронеж и Дон к Азовской крепости. На первом из двух кораблей находился сам Петр в чине капитана. Шеин, во главе семидесятипятитысячной армии, пешими колоннами и конными обозами поспешил вслед за царем.
В одной из повозок среди мешков с поклажей тихо сидел Васятка со своим отцом. За несколько дней полки Алексея Шеина достигли устья Дона, где уже разворачивались настоящие морские баталии. Чтобы не допустить в крепость турецкое подкрепление, Петр приказал в самом устье Дона построить главный форт. Напротив его, на другом берегу, соорудил другой форт. За строительством фортов молодой царь наблюдал лично и постоянно находился то на одном из двух главных кораблей, то в главном, а то и в меньшем фортах, строго наблюдая и за турками, и за началом осады Азова. В эти дни ни Шеин, ни Егорка с отцом еще не знали, что русский флот с личным участием молодого царя перекрыл Дон и загородил дорогу туркам в устье реки. Во второй половине мая казаки на галерах в устье Дона напали на караван турецких судов. В результате недельного морского сражения две турецкие галеры и девять малых судов были потоплены русской флотилией, которая теперь окончательно отрезала крепость от источников снабжения по морю. Подошедшая турецкая военная флотилия не решилась вступить в бой с храбрыми русскими моряками. К началу лета турецкая крепость полностью лишилась выхода и к морю, и к Дону. Теперь время пришло искусству и мужеству сухопутной армии.
II.
Штаб главнокомандующего осадой Азова воеводы А. С. Шеина расположился в двух верстах от крепости. Вокруг небольшого холма солдаты вырыли небольшой редут со рвом, поставили два шатра и три палатки. В одной из палаток вместе с ординарцем главнокомандующего поселился писарь со своим сыном. Васятка отвечал за состояние чернил, он научился ловко их разбавлять и разливать по маленьким флакончикам. Перья для письма доставлял ординарец воеводы. Работы было много. Петр Алексеевич находился в начале лета в новых азовских фортах, а затем и вовсе отплыл на судах в воронежские верфи. Именно поэтому десятки личных донесений от командующих полками, в том числе и от главнокомандующего, почти ежедневно отправлялись конной или морской почтой к самому царю. Васятка только вечерами выходил на пару часиков из писчей палатки, взбирался на холм, с которого днем зорко следил за военными действиями сам Алексей Шеин.
Ему было страшно обидно, что, находясь всего в двух верстах от стен турецкой крепости, увидеть основные военные действия своими глазами ему так и не довелось. Зато он был в курсе всех событий, когда отец ночами переписывал черновики так называемых «отписок» своего боярина самому Петру Алексеевичу. Отец доверял сыну как самому себе, поэтому частенько произносил текст черновика вслух, перед тем как написать его на чистовик. Ранним утром следующего дня конный посыльный уже скакал с донесением к потайному парому, на котором через Дон или один из его рукавов доставлялась на личную царскую галеру «Принципиум» вся срочная почта Петру Алексеевичу. Обладая прекрасной памятью и запоминая по несколько страниц прослушанного ночью текста, а иногда являясь свидетелем донесений главнокомандующему, Васятка знал почти все об осаде и нескольких штурмах крепости. Ему было ведомо, что шестидесятитысячная турецко-татарская армия под начальством крымского султана Нуреддина и Муртазы-паши в десяти верстах от Азова за рекой Кагальником шесть раз нападала на русское войско. Он помнил, что, по мнению командующих пешими ротами и полками, наиболее кровопролитны были битвы 10 и 24 июня, в которых особой отвагой отличились казаки.
В конце июня Ванятка подслушал, что его кумиру Алексею Семеновичу Шеину царь Петр Алексеевич присвоил чин генералиссимуса, соответствовавшего в русской системе военных званий чину «воеводы большого полка». Уж это событие не могло удержать его в писчей палатке. Вечерами парнишка убегал почти к самой линии передовых укреплений и своими глазами видел в дыму за стенами крепости купола мусульманских мечетей; насыпанные русскими солдатами вровень с крепостными стенами валы, с которых палили пушки; сам слышал от солдат и офицеров, что 16 июля завершались основные подготовительные осадные работы.
Наступало утро 17 июля 1696 года. В это утро, наконец, Васятке повезло. Вернее сказать, не повезло его отцу – он подвернул ногу, и четырнадцатилетнему подростку доверено было быть подле самого генералиссимуса на случай срочного донесения или письменного указа. Ранним утром, после массированной артиллерийской бомбардировки с суши и моря, запорожские казаки под командованием гетмана Ивана Мазепы и донские казаки со своим атаманом Фролом Минаевым начали приступ. В результате подкопа и взрыва стены полторы тысячи донских и украинских казаков самовольно ворвались в крепость и засели в двух её бастионах. В результате ожесточенного шестичасового сражения казакам удалось захватить наружный крепостной вал. Всему этому был свидетель не только сам Алексей Шеин, но и Васятка. К вечеру, поняв свое поражение, турки решили сдать русским войскам крепость Азов. К ночи все главнокомандующие, предвидя полную победу русского войска, отбыли в свои расположения. Всю эту ночь Васятка не мог заснуть. Его тревожила мысль, что царь не сможет присутствовать при торжественном окончании осады.
Ранним субботним утром 18 июля воевода, в окружении личной охраны и командующих полками, пожаловал к валам крепости. Завидев его, турки с крепостных стен замахали папахами и препустили свои знамена на всех башнях Азова. Наступило часовое перемирие. Из крепостных ворот появились двое парламентеров с группой военных, представителей Муртаза — паши, командующего турецкими войсками в Азове. Они перешли на российский вал и встретились с генералом Автаномом Головиным, который и повел их к боярину. Следом за ними несколько солдат вели троих связанных людей. По мере приближения процессии, Васятка, находившийся поодаль от Шеина, разглядел в плененных двух турецких главнокомандующих и бывшего русского офицера, немца по происхождению, Якоба Янсена, сбежавшего в прошлом году к туркам и руководившего инженерными работами в крепости. Началось великое ликование русских солдат. Под залпы десятков орудий и солдатские крики Шеин гордо принял челобитную турок из рук Кегана Стофагача, которые просили его в обмен на добровольную сдачу крепости оставить в живых и отпустить с миром большую часть азовского гарнизона, женщин и детей.
— Ступай ко мне, отрок, — подозвал к себе Васятку воевода. — Ты будешь Якова Строганову сын?
— Так точно, государь! — по-военному отрапортовал парнишка.
— Письму обучен? — вновь спросил Шеин.
— Так точно, государь! — повторил испуганный Васятка.
— Хватит зубоскалить! Перо с бумагой бери скорее да пиши, что тебе велено будет.
Парень мигом достал перо с флаконом чернил, присел на землю и стал записывать наспех сочиненный Шеиным проект договора о капитуляции: «Турецкому гарнизону идти с женами и детьми на бударах до морского устья, пожитков столько взять с собою, сколько кто подымет, а все прочее вместе с военной казной оставить в крепости…». Юный писарчук еле успевал выводить свои каракули за быстрыми указаниями генералиссимуса. По завершению проекта, Васятка вскочил на лошадь и галопом поскакал к писчей палатке, где его уже поджидал отец-писарь.
И вторую историческую ночь Васятка провел в полудреме. Ему так хотелось заглянуть через плечо отца, сидевшего под двумя лучинами всю ночь и выводившего вязь старославянского текста нескольких отписок Шеина царю и указов по капитуляции Азова. Только к пяти часам утра все было готово. Отец передал ординарцу Алексея Семеновича скрученные рулоны, велел сыну убрать со стола оставшиеся бумаги и чернила, а сам прилег на топчан и моментально заснул. Васятка тихонько подошел к столу, переставил на полочку один флакон с чернилами, достал зачем-то флакон с раствором для чернил, развернулся, хотел взять другой рукой листы бумаги и нечаянно пролил раствор на стопку бумаги.
Подросток испугался, вздрогнул и остолбенел. Неожиданно через лужицу раствора на белом листе бумаги при свете двух лучин стали проявляться неразборчивые буквы. Они постепенно выстраивались в слова и через мгновение Васятка уже смог прочитать обрывки текста: «Великому государю царю, великому князю Петру Алексеевичу, всея Великой России самодержцу, холоп твой Алешка Шеин челом бьет…». У Васятки перехватило дыхание: то, о чем он мечтал всю ночь, стало на его глазах проявляться на белом листе бумаги! Он не мог понять, то ли произошла реакция от раствора с бумагой, и по продавленным отпечаткам от пера на лежащем под рукописью чистом листе бумаги стали проявляться буквы, то ли ему просто мерещилось, но текст постепенно приобретал законченный вид. Небольшая лужица пролитого раствора не позволяла прочитать текст полностью, и парнишка осторожно побрызгал весь лист бумаги. «В нынешнем 204-м году июля в 19 числе писал к тебе, великому государю, я, холоп твой, о промысле и о взятии города Азова, писать стану впредь…, — продолжал читать Васятка, — И сего, государь, июля месяца в 17-м числе милостью превеликого бога нашего…, — далее текст обрывался под кругами разлитого раствора, — …в радостное облегчение восприняли мы промыслом и радением моим, холопа твоего». Текст был неразборчив, часто прерывался, но мальчик по ходу чтения догадывался о сути послания: «…около города Азова земляной вал к неприятельскому рву отовсюду равномерно привалили и из-за того валу, ров заметав и заровняв, тем ж валом через тот ров до неприятельского валу дошли и валы сообщили столь близко, что возможно было с неприятелем едиными руками терзаться, уж и земля за их вал метанием в город сыпалась… И сего же июля 17-го числа… малороссийские войска по жребию своему… при которых неотступно был муж добродетели и в воинских трудах искусен наказной гетман Яков Лизогуб, предварили неприятельскую крепость подкопать. И твои, великого государя, ратные люди на турецкий вал Азова города многие взошли… и с неприятелем бились довольно, и многих из них побили, и тем раскатом овладели, и с того ж раскату четыре пушки взяли…. А июля, государь, в 18-м числе в субботу о полудни неприятели, азовские сидельцы, видя… свою конечную погибель, замахали шапками и знамена приклонили и выслали из города для договору двух человек знатных людей. И били челом тебе, великому государю, чтоб ты, великий государь, пожаловал их, велел город Азов и невольников, которые взяты великороссийскими и малороссийскими народами, принять, а им даровать животы и отпустить с женами, детьми и с пожитками в их бусурманские края…».
Далее текст был совсем неразборчив. Сколько бы Васятка ни брызгал остатки раствора из флакона, ничего больше прочесть не удавалось. Флакон был пуст, текст постепенно стал таять и через пять минут полностью исчез. От произошедшего только что чуда Васятка никак не мог отойти и взять себя в руки.
— Вот она, настоящая отписка Алексея Семеновича великому государю в день взятия турецкого Азова, — шептал он, глядя на уже белый обычный лист бумаги. — Ах, как жаль, что раствора мало оставалось. Надо завтра еще приготовить и попробовать.
Наконец, овладев своими эмоциями, мальчик быстро собрал все со стола и тихонько прилег на топчан в углу палатки.
На следующее утро Васятка встал совсем рано. С особым усердием сразу же принялся готовить раствор для чернил. Затем, дождавшись, когда отец покинул палатку, он быстро положил спрятанный ночью листок, взял флакончик раствора и осторожно побрызгал жидкостью на лист. Лужица растеклась по листу и промочила его насквозь. Сколько бы Васятка не всматривался в мокрую бумагу, ничего не проявлялось. Видно ночью действительно произошло чудо. Парнишка еще несколько минут стоял над столом, а затем понял, что второго случая уже не представится.
Последующие несколько дней пролетели для писарчука быстро и незаметно. Множество событий, большой поток работы у отца не давали сосредоточиться на произошедшем в ночь на 18 июля 1696 года загадочном событии. Теперь его не интересовало даже то, что на следующий день Алексей Шеин принял от турок ключи от крепости и велел их срочно передать Петру Алексеевичу, что за три дня из крепости, во главе с пашой, ушли к Кагальнику около четырех тысяч янычар и около шести тысяч мирных жителей. Васятка видел и дележ князем Михаилом Никитичем Львовым собранного в Азове турецкого богатства между русскими солдатами и казаками во главе с атаманом Фролом Минаевым. Был он участником и последних боевых походов российских войск по степям Украины, Днепра и Крыма в конце победного лета 1696 года, и начала строительства разрушенного, теперь уже российского города Азова.
В конце августа Алексей Шеин покинул город Азов и отправился со своими основными полками в Москву, оставив в городе военный гарнизон. Как и прежде, в одной из повозок сидели незаметные двое мужчин — писарь и его сын-писарчук. Награды, слава и память в веках ждала их господ, но сейчас писарей это вовсе не интересовало. Отец думал о своей семье, оставленной больше чем на полгода в Москве. О дальнейшей судьбе своих детей и своей горькой участи. А Васятку мучили одни и те же неразрешенные вопросы: «Что же было написано в других отписках воеводы царю? В чем загадка и волшебство этих писем? Какова будет их дальнейшая судьба? В чем тайна всемогущей силы первого российского генералиссимуса?».
Колеса телеги, жалобно поскрипывая, выводили свою особую неповторимую трель в общем шуме удаляющегося все дальше и дальше от Азова военного обоза. Впереди сотен людей ждала Москва.
Легенда Таганского рога
На южном побережье Азовского моря издревле проживали различные народы. Здесь еще с конца II тысячелетия до нашей эры селились то племена киммерийцев, то скифов, то аланов. Позже плодородные земли Приазовья и низовья Дона, богатство местных жителей стали привлекать монголов и татар. Недалеко от устья главной реки Южного Приазовья стали возникать городища и поселения оседлых скотоводов. Высокие обрывистые морские берега становились для поселенцев надежным укрытием от внезапного нападения противника. Выдающиеся в море скалистые выступы со временем стали именоваться «рогами», зато земли в их бухтах были плодородны и удобны для пастбищ. К середине XVII века здесь обосновались семьи донских казаков. Большая часть казачьих хуторов располагалась в верховьях Дона, а побережье было излюбленным местом табунщиков лошадей, кочевых рыболовов и искателей сокровищ. И это вовсе не удивительно, ведь эта земля таила в себе загадки культуры древних народов, о которых так хорошо были осведомлены казачьи атаманы, да и сами станичники.
К концу XVII века почти на всем побережье можно было встретить шатры и юрты кочевых лагерей не только казаков, но и калмыков. Вечерами, после удачной рыбалки, они собирались на высоких берегах удобных гаваней, разводили костры и устраивали ночные рыбачьи гуляния. На кострах подвешивались огромные котлы, которые не только сами казаки, но и заморские путешественники и торговцы, называли таганами. В таганах до поздней ночи варилась уха или баранина, старики тешились всевозможными байками, женщины заводили хороводы или затягивали мелодичные песни. В сумерках вечерней тишины отзвуки от песен у пастушьих и рыбачьих костров разносились далеко по всему морю…
После трехмесячных изнурительных морских и пеших баталий в самом устье Дона к двадцатым числам июля 1696 года турецкая крепость Азов полностью перешла к русским. Молодой царь Петр Алексеевич лично участвовал в строительстве первых российских военных судов и руководил всей азовской кампанией против турок. Построенные им на Воронежских верфях суда достигали самых различных размеров и доказали всему миру под Азовом, что в морских и речных сражениях у русского государства теперь имеется достаточно военной мощи. Завоеванная у турок крепость Азов открывала российскому флоту выход не только в Азовское, но и в Черное море. Но где размещать эти многочисленные суда? У крепостных азовских стен? Бессмыслица, которую понимал даже корабельный юнга. Для южно-российского флота нужен был новый порт, новая удобная гавань на побережье Азовского моря вблизи именно города Азова.
— Гавань — это начало и конец флота, без нее есть ли флот или нет — его все равно нет, — любил повторять молодой царь морским генералам.
Ранним утром 23 июля 1696 года Пётр утверждает план новых укреплений в Азовской крепости, сильно поврежденной в результате артиллерийских обстрелов при штурме, и решает совершить разведывательный выход в море по побережью с целью выбора удобной гавани для будущего форта. Новая задумка не давала покоя молодому Петру уже несколько недель, даже в период самых ожесточенных битв у стен крепости. Прозорливый и великий будущий политик уже тогда был уверен в «виктории азовской баталии» и теперь мечтал о новой морской гавани. К полудню отчаянный молодой царь всего с несколькими моряками и группой солдат, без официальной свиты, почти инкогнито, садится на небольшое судно и отправляется в небольшое плавание: по одному из рукавов Дона, минуя ставку бежавших из Азова турок под Кагальником, выходит в открытое море. Пожилой шкипер не успевает исполнять команды Петра. Быстрый, ловкий, но горячий и вспыльчивый царь, почти юноша, был загадкой для всей команды корабля. Он притягивал к себе своей простотой и умением общаться с моряками и солдатами, но отпугивал неожиданным окриком и необдуманным приказом «Пороть!». Все смешалось в этом будущем великом российском императоре: ум и дальновидность, решительность и работоспособность, вспыльчивость и жестокость.
Безветрие не позволяло судну двигаться быстро, поэтому к вечеру команда сумела осмотреть только около десятка «рогов» и береговых гаваней.
— Не то, братцы, не то, — постоянно бормотал Петр Алексеевич себе под нос и нервно теребил и без того жиденькие усики.
— Чего мы высматриваем, мой государь? — осмелился, наконец, спросить царя шкипер.
— Рано знать-то тебе еще царские помыслы! — гневно оборвал его Петр. Затем резко обернулся, обнял шкипера, и, глядя ему в глаза, прошептал:
— Прости, шкипер мой верный, прости. Здесь мы форт должны новый поставить. А вот где найти то заветное место, пока мне не ведомо.
Царь отпустил шкипера из железных объятий, присел на небольшой бочонок около кормы и задумался. Зарево заката где-то на горизонте постепенно тонуло в морской пучине. Наступали сумерки. Петр поднял голову и посмотрел на берег.
— А что это там за огоньки на берегу?
— Да это рыбаки да пастухи свои костры на «рогу» на ночь развели. Обычай у них таков — на ночь от волков вокруг костра хороводы водить, да уху в таганах уваривать, — задумчиво ответил шкипер.
— Уху в таганах, говоришь? — Петр резко встал. Усталость за день как будто рукой сняло. Глаза царя вновь загорелись, он вскочил на бочонок и стал внимательно всматриваться в прибрежные огоньки. На палубе воцарилась необычная тишина. Никого не было рядом, все уже отдыхали в трюме, и на палубе оставался только дежурный матрос.
Вдруг вдали один из огоньков стал разгораться с особой силой. Огонь от далекого костра постепенно начал превращаться в небольшое зарево. Еще мгновение и перед взором Петра, шкипера и матроса возникло светлое облако. Оно медленно приближалось по морю к кораблю. Может быть, им это только показалось, но видение стало четко проявляться и, наконец, все увидели в центре небольшого облака облик красивой женщины. Черноволосая и ясноокая красавица, похожая одновременно и на турчанку, и на казачку, укладывала длинную косу, спадающую через плечо до самого пояса. Она приветливо улыбнулась, подняла ресницы и в упор взглянула на стоящих у корабельного борта людей. От внезапности произошедшего никто не мог сдвинуться с места. Девушка, обращаясь к царю, молча стала приглашать его рукой к огромному тагану на затухающем костре. Над таганом клубился пар, и, казалось, аромат свежей ухи тот час защекотал ноздри удивленных мужчин.
— Вот оно, это место! Таган — рог! — наконец сумел произнести ошеломленный видением Петр. — Да, да! Здесь суждено нам Божьей волей заложить новый град, поставить крепость и первую южную гавань!
Шкипер перевел дыхание и тихонько проговорил:
— И действительно, ведь это очень удобная бухта.
Девушка в облаке еще пару минут манила царя рукой и взором, а затем стала медленно таять в темноте наступившей ночи. Царь загадочно улыбнулся, ущипнул себя за усы и сделал пару шагов к самому борту корабля.
— Мой государь! Да это ж, никак, призрак какой- то. А то и турчанка в русалку обернулась, чтоб заманить нас, -проговорил, наконец очнувшийся шкипер и стал услужливо обхаживать Петра.
— Не боись, шкипер! Царя никто не заманит. А вот знак добротной гавани — это верное предзнаменование, — важно, с задором произнес он и похлопал по плечу старого «морского волка».
Спустя некоторое время судно медленно повернуло, взяло обратный курс и направилось в устье Дона. Звезды ярко светили в ночном небе, а на корме стоял довольный молодой Петр, скрестив на груди руки и гордо подняв голову…
Об увиденном ночном видении царь настрого приказал шкиперу корабля и матросу никому не разбалтывать. Да и сам пока никому не рассказывал о своем принятом решении. Только через неделю он отдал распоряжение главнокомандующему русским флотом Францу Лефорту готовиться к походу на Таган-рог с целью осмотра нового места для гавани. Ни Лефорту, ни генералам это название ничего не говорило. Да и почему царь был уверен именно в этом месте, им тоже не было ведомо.
В пять часов утра 27 июля несколько судов отправились в открытое море. На палубе сновало множество матросов, несколько офицеров были одеты в походные мундиры и озабоченно следили за действиями Петра. Через пару часов из-за отлива группа офицеров во главе с Петром и несколькими солдатами и матросами перебрались с галер в три небольших лодки. В первой сидел царь и указывал путь следования, как будто по нему он проходил десятки раз. Наконец в 60 верстах от Азова лодки причалили к берегу удобной бухты. Царь велел всем подняться на крутой берег и осмотреть местность. И действительно, бухта была вполне пригожа для стоянки судов и строительства порта: высокие каменистые берега окружали на несколько верст с трех сторон глубоководную лагуну, почти ровная местность уходила с некоторым подъемом от берега к простирающейся вдали степи. На самом верху одного из обрывов виднелись руины старой крепости, в которой можно было различить развалины мусульманской мечети. Разбив палатки, офицеры, солдаты и матросы занялись приготовлением ужина, а Петр с Лефортом до поздней ночи бродили по обрывистому берегу моря, что-то бурно обсуждали, размахивая руками и показывая на морские просторы.
Поздно ночью, при свете лучины, Франц Яковлевич записал в своем дневнике: «В 5 часов утра 27 июля якоря были подняты, однако мы из-за низкой воды не могли идти вперед, поэтому оставили галеры и поплыли в лодках к упомянутому Таган-рогу. Это высокий каменный берег, море глубокое, есть просторное место для гавани, и, кроме того, там имеется небольшой родник со здоровой водой. Все это говорило за Таган-Рог».
Решение было принято и единогласно поддержано всеми офицерами. Пробыв на Таган-роге два дня, небольшая экспедиция поспешила обратно в Азов. На следующий день после этого похода Петр отправился в Воронеж, а полгода спустя в Москве он собрал Боярскую думу, которая решила направить к южным берегам Азовского моря весной 1698 года двадцать тысяч служилых людей для начала строительных работ на Таган-роге.
О загадочном событии в ночь на 24 июля 1696 года никто никогда так и не узнал, но среди простого народа поползли в этих местах разные байки о Петровском названии нового города. Некоторые из них были связаны толи с кострами на берегу, то ли с казачьими таганами, то ли с прекрасной девушкой.
12 сентября 1698 года Пушкарский приказ постановил: «Пристани морского каравана судам по осмотру и чертежу, каков прислан за рукою Итальянской земли капитана Матвея Симунта, быть у Таганрога…, а для бережения той пристани на берегу сделать шанец, чтоб в том шанце ратным людям зимовать было можно». Так зарождалась новая гавань. Так возник Троицк на Таган-роге, будущий Таганрог.
Предвидения бабки Лукерьи
Лукерья жила в небольшом хуторе на берегу реки Кагальник в пяти километрах от Азовского моря. Хуторок был основан давно, и она считалась старожилом среди хуторян, проживающих в двух десятках небольших деревянных хаток и обветшавших глиняных землянок. В центре хутора стояла старенькая покосившаяся церквушка, около стен которой по вечерам собирались старики, чтобы узнать все новости за прошедший день.
Вот именно здесь её и прозвали «бабкой», хотя Лукерье только недавно перевалило за пятьдесят. Она была немного странноватой: всегда укутывалась темным платком, ходила, сутулясь, как-то бочком, была неприветлива и молчалива. Но как лекаря лучше её не было на всем хуторе. Лукерья знала силу лечебных трав, из которых готовила целебные мази и настойки. Среди безграмотных крестьян она слыла еще и колдуньей: любое её предвиденье или предсказание почти всегда исполнялось. На хуторе её побаивались, но в тяжелую минуту всегда вечерами тянулись к ней за советом.
Лукерья жила одна в старенькой землянке на окраине хутора. Детей своих у неё не было, только воспитывала с детства неведомо откуда взявшегося на хуторе мальчонку лет двенадцати-тринадцати, выдавая его за племянника. Белобрысый Михей был шустрый малый. Он вовсе не походил на Лукерью, наоборот, это был общительный, смышленый и очень резвый мальчишка. Лукерью он называл так же, как и все на хуторе — бабкой Лукерьей. Она не обижалась, привыкла к нему и заботилась, как о своем родном сыне. Жили они дружно. Михей во всем повиновался Лукерье, помогал ей по хозяйству, но в любую свободную минутку убегал с хуторскими ребятами то на речку, то за хутор в кусты зарослей терновника, которые они просто называли «тэрном».
Лето 1708 года выдалось особенно жарким. Ребятишки целыми днями пропадали на речке, а мужики вечерами обсуждали события в верховьях Дона. Удивительно, почтовой связи даже с Азовом, находившемся в десяти километрах от хутора, почти не было, а вот слухи из верховья Дона доходили до хуторян быстрее любой почты. Мужики сказывали, что в станице Черкесской казачий атаман Кондрашка Булавин поднял против богатеев бунт и разгуливает теперь не только по всему Дону, но и по степям Поволжья. Поддерживать всякие разговоры о казачьем бунте местный голова запрещал, вот и тешились вечерами тайком мужики да старики сплетнями на церковной площади.
Однажды поздно вечером Михей прибежал домой взволнованный и особенно возбужденный.
— Бабка Лукерья, мужики сказывают, что читали Кондрашкины письма «прелестные». Будто бы он призывает постоять за казачьи права да побить бояр ненавистных, прибыльщиков негодных и немчуру зажиточную.
— Цыц ты, паршивец окаянный! Ишь, чего в моду взял — к мужикам подслухивать. Не твое это сопливое дело. Молчи, коли жить хочешь, а не то враз голова к рукам тебя приберет да в оковы засадит. Помалкивай, тебе говорят! — с гневом набросилась на Михея Лукерья и настрого запретила разносить по хутору подобные слухи. Обидевшийся Михей молча залез на печку и даже не прикоснулся к ужину.
А Лукерья кривила душой: она давно слышала о «прелестных письмах» Кондрашки и полностью разделяла его точку зрения. Хоть она и была безграмотной, но обладала аналитическим умом и острой наблюдательностью. Будучи на приработках под стенами азовской крепости после взятия её Петром I, она своими глазами видела тяжелую крестьянскую участь, да и сама всю жизнь не разгибала спины от непосильного труда на господ. Погруженная в мысли, задумавшись о крестьянской доле, Лукерья зашла за печь и, забыв о Михее, лежащем на печи, присела в укромном уголке за свой заветный комод. Никто не знал, что здесь хранились её «колдовские» карты, разложив которые она могла ясно представить любые предстоящие или прошедшие события. В такие минуты, склонившись над картами, она видела все, о чем гадала. Об этом своем даре она никому не рассказывала, хотя хуторяне и без этого давно подметили в Лукерье странную способность предсказывать любые события или явления.
За окном сгустились сумерки. Землянку окутывала привычная вечерняя тишина: Михей тихонько посапывал на печи, а в уголке в полудреме мурлыкала рыжая кошка. Лукерья осторожно зажгла лучину, уселась поудобней возле комода, тихонько достала из него свои заветные карты и разложила их «на Кондрашку». Бормоча себе под нос, она медленно перекладывала потрепанные игральные карты и вдруг между картами стали проявляться какие-то картинки военных действий. Лукерья стала внимательней вглядываться в еле заметные черты лиц, вырисовывающиеся на исчерканной поверхности комода. Постепенно очертания становились отчетливее, и через мгновение Лукерья уже смогла рассмотреть быстро сменяющиеся картины военных событий и машинально догадываться об их значении. Теперь она ясно представила и увидела, как положение на полях сражений Кондрашки Булавина к концу июня 1708 года резко ухудшилось. Разрозненные основные силы терпели одно поражение за другим от регулярных российских войск. Лукерья следила за мелькающими событиями и догадывалась, что атаман решил, не теряя времени взять Азов, чтобы обеспечить себе спокойствие на юге Донского края. Женщина четко разглядела в одном из событий стремление Булавина самому возглавить походное войско на Азов. Картинки быстро менялись, и вот уже перед её взором сцена, в которой ближайшие старшины отговаривают Булавина от личного участия в походе, предлагают ему остаться в Черкесске. Следующая сменившаяся картинка уже показывает сцену назначения Кондратием походным атаманом старшину Казанкина, которому Булавин поручил командование конными полками, а старшине Хохлачу -пешеходными войсками. Вдруг Лукерья четко расслышала внутренним слухом где-то в потайных уголках своего сознания, как атаман отдал приказ наступать на Азов 2 июля.
Она вздрогнула и резко отпрянула от карт.
— Да ведь это послезавтра, — прошептала Лукерья. — Хоть вы, братцы, и за правое дело боритесь, но нашего Азова вам не видать. Не могу я допустить, чтобы верховые казаки (так на хуторе называли казаков, проживающих в верховьях Дона) заполонили нас, низовцев (казаков, проживающих в устье Дона).
Лукерья так увлеклась картами, что не заметила, как своим шёпотом и возней разбудила спящего на печи Михея. Мальчик тихонько привстал, подвинулся к краю лежанки и теперь мог наблюдать через плечо Лукерьи за всем, что происходит на комоде. Лукерья быстро собрала карты в колоду, тщательно перемешала их и разложила вновь теперь «на губернатора Азова». Через несколько минут на комоде появилась картинка богато убранной светлицы губернатора Азова Ивана Андреевича Толстого. Он был назначен воеводой в городе самим Петром Алексеевичем и честно служил царю-батюшке по восстановлению разрушенного города. Лукерья сама видела его усилия по восстановлению порядка в городе и стремление улучшить жизнь горожан, когда работала на восстановительных работах. Иван Андреевич приглянулся ей тогда, и сейчас она решила во чтобы то ни стало помочь губернатору. Михей расслышал, как бабка Лукерья пробормотала:
— Иван Андреевич, появись. Богом прошу тебя, явись передо мною да выслушай меня.
Михей увидел с печи, как на поверхности комода появилось лицо немолодого уже человека, удивленно мотающего головой. Чувствовалось, что человеку чудятся какие-то слова, но кто это говорит, понять он не мог.
— Иван Андреевич, Кондрашка с войсками по Дону и по суше идет на город. Шестого числа достигнет Азова. Скорее укрепи крепость да пушки на Дон выставь. А коли можешь, собери в крепости войск побольше — видать, сеча кровопролитной будет. Да поспеши, милок, а не то не устоит город перед ворами верховыми.
У Михея перехватило дыхание. Он не верил ни своим глазам, ни ушам. Что происходило в эту минуту в их землянке, мальчишка понять не мог, но своим сердцем чувствовал, что происходит что-то очень важное. К горлу подкатывался ком, нос защекотало. От перенапряжения и избытка волнения он не выдержал и чихнул на всю землянку.
— Фу ты, окаянный! Перепугал на смерть, — обернувшись к Михею, выпалила Лукерья. — Чего глазенки-то таращишь? Али что увидел?
Затем, увидев изумленное и испуганное лицо мальчишки, изменила тон и вдруг тихо и ласково продолжила.
— А коли увидел что, так помалкивай. Видать, пришло и тебе время прознать про мои секреты. Вырос ты, Михейка. Мужиком становишься. Должон понимать уже, что хоть и тяжело нам живется, да под верховыми не легче станет житье наше. Все равно атаманы верх возьмут, а нам с тобой до гроба лямку свою крестьянскую тянуть придется. Да и город наш чужакам не отдадим мы с тобою.
От таких слов глаза Михея стали ещё круглее. Бабка Лукерья впервые сейчас разговаривала с ним, как с самым дорогим ей человеком. Как со взрослым! Он понял это и молча кивнул головой.
— Понял, маманя. Не боись, язык за зубами-то я умею держать. Затем, проглотив слюну, добавил:
— Чай не малой уже, понимаю.
Михей впервые назвал Лукерью маманей. Он этого и не заметил, но вот Лукерью это слово приятно полосонуло по самому сердцу.
— Ну, вот и ладненько. Спи, любезный. Все будет нормально. И мне уже пора прилечь, а то утром рано подниматься.
Лукерья поднялась, заботливо укрыла Михея стареньким покрывалом, бережно собрала заветные карты, спрятала их в комод и побрела к своей кровати.
Последующие несколько дней прошли на хуторе бурно и беспокойно. Хуторской голова дважды собирал сход хуторян, что-то рассказывал им и пояснял. Михей забыл про детские забавы, про речку и мальчишек. В ту ночь что-то произошло в сердцах мальчишки — подростка и взрослой женщины. За пару дней они вдруг стали родными и близкими друг другу людьми. Лукерья поняла, что Михейка незаметно для неё уже вырос. Это материнское чувство приблизило к её сердцу мальчишку, и только сейчас она поняла, что он является единственным дорогим для неё человеком. А Михей впервые ощутил сыновью любовь к этой чужой некогда для него женщине. Только теперь в нем проснулась истинная любовь к Лукерье, ведь именно она вскормила и воспитала в нем самые добрые человеческие чувства. Никто и не заметил, что Михей стал называть Лукерью маманей, а она, в свою очередь, его своим сыночком. На фоне бурных хуторских событий это прошло для всех совсем незаметно.
В конце недели, в субботний поздний вечерок, Лукерья усадила возле себя Михейку, зажгла лучинку, достала из комода свои карты и разложила их «на Кондрашку». Мальчик прижался к ней всем телом, замер и стал внимательно вглядываться в карты. Теперь у них между собой не было никаких тайн: и женщина, и мальчик полностью доверяли друг другу и понимали, что они единственные обладают удивительным даром предвиденья, о котором никому нельзя рассказывать.
Прошло всего несколько минут, как вдруг на поверхности комода вновь стали появляться быстро сменяющиеся какие-то картинки. Михейка многого не понимал, и Лукерья шепотом поясняла ему суть событий. За несколько минут они увидели, как пятитысячная армия булавинских казаков по Дону и по степи подступала к Азову. Вот картинка показала шквал залпов пушек со стен азовской крепости, сотни падающих с обеих сторон казаков. Следующая картинка поведала, как 6 июля бунтовщики сумели прорваться через внешние городские укрепления в Матросскую слободу. Еще мгновение, и на картинке появились события 7 июля. Вот бунтовщики пошли на штурм Губернаторской слободы. В дыму и скрежете сабель Михейка с Лукерьей рассмотрели, как упал замертво атаман восставших Хохлач. Пехота не вынесла атаки защитников Азова и стала отходить. В следующее мгновение перед взорами подростка и женщины предстала кульминация исторических событий. Вот раскрываются азовские ворота, и появляется конница Ивана Толстого. В другой части картины видно, как походный атаман Карп Казанкин начинает оттеснять и громить конницу азовчан. И вдруг из ворот Азова появляется резервный отряд конницы, а в тылу конницы Казанкина — пехотный оборонительный отряд крепости. Еще одно мгновение, и исход осады предрешен — булавинцы стали отступать. Очередная картинка уже рассказывала о бегстве повстанцев к Черкесску, о восстании в станице и обороне Кондратия Булавина со своей дочерью Галиной, о самоубийстве 11 июля Кондрашки и его дочери. Вот появилась картинка, на которой можно было разглядеть, как толпа казаков врывается в курень атамана, выносит на руках его тело и распинает на стене куреня. Вот уже видно, как старшина Тимофей Соколов в окружении военных казаков везет тело Булавина в Азов к губернатору Ивану Андреевичу Толстому. Но это Михейку и Лукерью уже меньше интересовало. Главное, что они стали свидетелями главных событий — обороны Азова от восставших войск Кондратия Булавина. Видимо, патриотические чувства к любимому городу перевесили чувства сострадания за простых восставших казаков, наивно мечтавших «освободить от ворюг барских» великий Дон-батюшку. Лукерья по-матерински потрепала белобрысую шевелюру Михейки, собрала карты, уложила их в комод и стала стелить кровати.
На следующее воскресное утро они проснулись совсем рано. Позавтракали и быстро прибрали комнату. Михейка надел праздничную рубашку, а Лукерья впервые повязала белый вышитый платок, и они гордо, держа друг друга за руку, пошли через весь хутор на воскресный молебен к церковной площади. Хуторские бабки с удивлением и завистью смотрели на гордо идущую по узенькой улочке теперь уже стройную фигуру совсем незнакомой им Лукерьи с каким-то повзрослевшим Михейкой. Им не было ведомо, что произошло с этими людьми нынешней ночью и в один из вечеров неделю назад. Единственное, что было понятно теперь каждому, что по хутору идут два родных и счастливых человека.
Секреты старшего брата
Мишаня проснулся от шума во дворе. Он быстро вскочил с кровати и кинулся к окну.
— Уйди от окна, нечего глазеть, — строго прикрикнул на него Митрий.
— А что там, почему маманька плачет? — не успокаивался мальчик.
— Говорят тебе, рано еще все знать. Закрой окошко, — строго повторил Митрий.
Дмитрий был старшим братом Мишани, которому недавно исполнилось всего восемь лет. Дмитрию же уже перевалило за семнадцать, но выглядел он старше своих лет. Над верхней губой уже четко просматривались черные усики, которыми Митяй особо гордился. Еще бы, ведь, как утверждала старинная казачья пословица, донской казак без усов, как конь без хвоста.
Мишаня был еще очень мал, поэтому старший брат для него был не только авторитетом, но и самым близким и верным другом. Строгий окрик брата моментально усадил мальца на лавку.
— Мить, а Мить. Что там во дворе у нас?
— Батю солдаты порют, — грустно ответил Дмитрий.
— За что?!
— Да замолчи ты, потом расскажу, — с укоризной отмахнулся от младшего брата Митрий.
Действительно, во дворе несколько солдат секли плетьми хозяина усадьбы. Это был пожилой казак, которого солдаты заподозрили в связях с бывшим бунтовщиком Игнатом Некрасовым. Такое случалось частенько на хуторе, в котором проживало всего два десятка зажиточных казаков. Дело в том, что после разгрома в 1708 году булавинского восстания бывший атаман Есауловской станицы Игнат Федорович Некрасов собрал большое войско недовольных царской политикой по отношению к простому донскому казачеству.
С конца июля и до декабря 1708 года по указу Петра I карательная армия Долгорукого сожгла и разорила большинство казачьих городков верховья Дона, многих жителей этих городков казнили или выслали в Сибирь. Для удержания в повиновении донских казаков рядом с Черкасском в 1711 году было построено укрепление, где постоянно находились гарнизон царских войск и артиллерия. Даже тех, кого просто подозревали в сочувствии к некрасовским повстанцам, солдаты секли плетьми, лишали любых казачьих привилегий. Так произошло и с отцом Митрия и Мишани. Их дед сочувствовал некрасовцам и в числе сотен других донских казаков ушел на Кубань, являвшуюся в те времена турецкой территорией. Вот за поступок деда и секли царские вояки сегодняшним утром отца двух ребят прямо на подворье собственной хаты.
Два брата прижались друг к другу и тихо сидели на лавке около окна. Митрий опустил голову младшего брата себе на колени и закрыл руками его уши. Через несколько минут шум во дворе стал утихать. Дверь скрипнула и отворилась. Через порог мать почти внесла на плечах избитого казака, который еле переставлял ноги. Причитая и утирая слезы, она уложила отца на кровать лицом в подушку и стала утирать его окровавленную спину.
Дмитрий сжал зубы и не отпускал прижатую к коленям голову Мишани. Мать задернула штору у кровати, на которой лежал отец, и сутулясь вышла из мужской половины хаты.
— Своди его, Митрий, на речку. Искупайтесь там маленько, покамест я с отцом управлюсь, — шепотом произнесла она сквозь слезы.
Повторять Митрию не надо было, он быстро встал, помог братишке собраться и быстро вывел его из хаты. Они шустро перемахнули через плетень и стали спускаться по узенькой тропинке среди камышей к берегу небольшой речушки.
— Мить, а Мить. А ты почем все знаешь? Вот что я ни спрошу, ты все мне растолковываешь, — защебетал, наконец, перепуганный мальчишка.
— Да это все здесь и произошло, после чего я все видеть стал.
— Что произошло? Как это все видеть?
— Не щебечи, потом расскажу.
Они спустились к пологому берегу реки, скинули с себя портки и бросились в воду. Прохладная вода привела паренька в чувство. Он заботливо помыл голову братишке, окунулся сам несколько раз и вылез на берег. Мишаня еще минут пять бултыхался в воде, а Митрий сидел на песке и внимательно следил за мальчуганом.
Вдруг он вздрогнул, выпрямился и замер. Через мгновение схватился за голову, упал на песок и стал стонать, переваливаясь с бока на бок.
– Мить, опять припадок случился? – испуганно забормотал выбежавший из воды Мишаня. Он попытался успокоить брата, но тот оттолкнул его. Минуту – другую он перекатывался на песке, затем замолк и медленно сел возле мальчика.
— Да не припадки это. Я сказывал тебе уже, просто видения в голове резко появляются. Как наяву все вижу. Вот и сейчас все опять повторилось, — грустно произнес Митрий.
— А ты не смотри, что я малой. Я уже все понимаю. Расскажи, Мить, что сейчас видел?
— Уже не малой, сказываешь? — улыбнулся Митрий и обнял за плечи голенького братишку.
— Тогда портки надень да слухай. Только смотри, не проболтайся пацанам хуторским. Пусть это тайной нашей будет.
Мишаня быстро надел старенькие штанишки и уселся рядышком с братом.
— Пронеслось перед моими глазами сейчас целая история. Знаешь, за что отца солдаты выпороли? За деда нашего, который с некрасовцами ушел на турецкую сторону. Так вот я и видел сейчас, что они пришли на Кубань к устью реки Лабы и обосновались на правом её берегу в нескольких селениях. А потом, как сейчас вижу, большая часть некрасовцев, во главе с Игнатом, поселилась на Таманском полуострове, между Копылом и Темрюком, и основали три городка: Блудиловский, Голубинский и Чирянский.
— А как это у тебя получается — видеть то, что еще не было? — перебил рассказ брата мальчуган.
— А я почем знаю? Просто вижу и все тут. Так слухай дальше, не перебивай. Так вот, в 1711 году Некрасов собрал большое конное войско и пошел на Саратовскую и Пензенскую губернии, порубил там бояр всяких и вернулся обратно на Кубань. За это Петр I приказал Казанскому и Астраханскому губернатору Апраксину наказать Некрасова. Апраксин с регулярными войсками, яицкими казаками и калмыками в августе 1711 года разорил жителей Кубани и многие некрасовские городки уничтожил.
— А кто это Петр I? — не выдержал Мишаня.
— Да это царь наш русский. Ты что, не ведал разве?
— Откуда? Кто мне, кроме тебя, все это растолкует.
— Ну, да ладно. Слухай далее. Если все будет так, как я сейчас видел, то к 1715 году Некрасов организует отряд лазутчиков и будет посылать их к нам на Дон и в украинские города под предводительством какого-то Сокина. Под видом нищих и монахов лазутчики проникнут в разные наши губернии и будут высматривать расположение царских войск и подговаривать население к побегу на Кубань.
Митрий на минуту замолчал. Обхватил голову руками, склонил её между своих коленей и снова выпрямился.
— Ага, вижу опять, что в 1727 году Некрасов пошлет на Дон и Украину отряд лазутчиков уже из 200 человек. Лазутчики уведут с собой на Кубань целые станицы и села. Царские войска будут бороться с некрасовцами до 1737 года, пока они все не сбегут с Кубани за Дунай.
— Вот здорово. Ты, Митяй, как сказку сказываешь, — переводя дух, выпалил Мишаня.
— Сказка, не сказка — не ведомо мне. А вот что перед глазами промелькнуло, то и поведал.
— Мить, а Мить. А может, старикам хуторским все рассказать, чтобы они предупредили всех наших?
— Ага, сейчас! Чтоб отца вообще солдаты запороли? Да кто нам с тобой поверит? Сам сказываешь, что «сказки», — задумчиво произнес Митрий и потрепал брата по волосам.
— Да я просто так, думал, лучше будет.
— Лучше будет, если мы молчать будем. Пойдем уже домой, маманька к обеду ждет. Только к отцу, чур, не приставать, — быстро заговорил Дмитрий, поднялся с песка, собрал вещи, взял Мишаню за руку, и они медленно побрели по узенькой тропинке в обратную сторону.
— Где ж вы, хлопцы, запропастились? Уж и похлебка вся простыла, а вас все нет и нет, — ласково встретила их поднимающаяся из-за стола мать. Там уже сидел перевязанный отец и медленно ел похлебку, смачно прикусывая куском домашнего хлеба.
— Да мы тут загулялись трошки. Митяй такое мне сказывал…
Мишаня не успел договорить, как получил от старшего брата звонкую затрещину.
— Брешет он, мамань. А вот проголодались мы шибко.
Ребята быстро сели за стол, перекрестились и схватили ложки.
— А ну, руки помыть! Вы что, бусурманы какие или казаки? — строго прикрикнул отец. Братья встали из-за стола, помыли руки и снова сели за стол. Отец чувствовал себя уже гораздо лучше, но сидел за столом, еще сутулясь над своей чашкой. Мать поставила пару чашек с похлебкой на стол и ушла на женскую половину хаты. По казачьим обычаям начала XVIII века женщины не имели право сидеть за обеденным столом вместе с мужчинами.
— Ну и что ты там сказывал, Митяй? — строго, не глядя на ребят, спросил отец.
— Бать, это недавно со мной произошло. Спустился я как-то к речке вечерком, а на небе тучи собрались грозовые. Не успел я искупаться, как вдруг гроза яркая как сверкнет, да и ударила в воду. Меня всего как жаром в речке ошпарило. Почти сознание потерял, еле вылез на берег. Гляжу, а перед глазами камыши расступаются, и из них солдаты царские лезут. Я уже бежать собрался, да только тогда и понял, что это мне все мерещится. Вот с тех пор почти каждый день на меня нападает что-то, что за несколько минут перед глазами проходит все то, что было когда-то или вообще еще не было. Чудо какое-то. Сам ничего не ведаю, откуда такое со мной после грозы случилось?
— Бать, правду он сказывает. Не может наш Митяй брехать, — вступился за брата Мишаня.
— Коли правду сказываешь, то это Божья благодать на тебя через молнию сошла. Только следи за языком своим, не болтай никому о Божьем даре. Да и ты, Мишанька, казак уже; смотри, не сболтни кому о Митрии, — рассудительно проговорил отец и внимательно посмотрел в глаза своим сыновьям.
После этого случая дружба между Митяем и Мишаней удвоилась. Они стали неразлучны в любом деле, стояли горой друг за друга перед хуторскими мальчишками. Митрий помнил, как по казачьему обычаю в семь лет Мишане дед остриг голову во второй раз, как они впервые с отцом и дедом вместе с Михейкой ходили в баню, а затем отправились к первой исповеди в хуторскую церковь. Это было вроде бы совсем недавно: после праздничного обеда, за которым Михей в последний раз ел детские сладости, под роняемые матерью слезы, он собрал постель младшего брата и перевел его из детской комнаты на мужскую половину. Митрий запомнил, как придирчиво осматривали они с отцом одежонку семилетнего Михея и выбрасывали все, что считали излишне теплым или мягким. «Все! — говорил тогда отец. — Учись служить! Чай, теперь ты не дите, а полказака!». Но с этих дней прошло уже полтора года. Деда не было в семье уже давно, и они оставались вчетвером. Митрий прекрасно понимал, что на нем лежит ответственность воспитать в младшем брате настоящего казачонка, ведь именно об этом мечтал его любимый дед, воспитывая в детстве своего первого внука.
Митрий скучал за дедом, ежедневно вспоминал его наставления и поучения. Он любил его за строгость и справедливость, за былые боевые заслуги и особую мужскую ласку. В памяти юноши остались самые добрые воспоминания о прошедшем детстве, проведенном не с хуторскими мальчишками, а со своим любимым дедом. Он помнил, как с пяти лет работал с родителями в поле: погонял волов на пахоте, пас овец и другой скот. Митрий всегда вспоминал, как вместе с крестным, погибшим в одном из боевых казачьих походов, отцом и дедом играли в разные игры, способствующими обучению либо работе, либо воинскому искусству. Одной из самых любимых детских игр Митяя была старинная казачья игра пастухов — дзига, или кубарь, в которую они с дедом играли почти ежедневно. Специально изготовленную игрушку, похожую и на шпульку от ниток, и на волчок, дед подхлестывал кнутом или своей нагайкой. Условия перед внуком он ставил самые различные: не уронив дзигу, Митяй должен был гонять её по прочерченной дедом линии по комнате или во дворе; иногда они менялись с дедом и соревновались, кто дольше прокрутит дзигу (кубаря) одним хлыстом нагайки. Дед в своем престарелом возрасте умудрялся иногда, подбрасывая кубарь в воздухе, попадать им в цель за много метров от места игры.
Всем этим играм Митрий пытался обучить и своего младшего брата. Только когда не стало в семье деда, он понял, в чем секрет детских игр маленьких казачат. Игры-то, оказывается, обучали мужеству и ловкости, выносливости и любви к Донскому краю. Только теперь Митрий понял, что настоящий казак должен любить свою землю и хутор, почитать старших, быть честным и справедливым, не бояться смерти в правом деле за свободу своего народа и своих близких, уметь свободно владеть шашкой и умело скакать на коне. Почти всему этому он уже обучился и старался передать свой небольшой опыт младшему брату.
Так незаметно пролетело два года. Жизнь в казачьей семье текла своим обыденным чередом. Но однажды ночью произошел удивительный случай, который резко изменил дальнейшую жизнь Митрия. В ночь перед своим восемнадцатилетним юбилеем его разбудил странный разговор. Парень очнулся, приподнялся на локтях и увидел сидящих за столом отца и странного казака. Слабый свет от лучины еле освещал фигуры, поэтому разобрать черты лиц двух сидящих за столом мужчин было почти невозможно. Митрий не сразу понял, что это происходит не наяву, а его вновь окутало видение особого дара. Но происходящее было так реально, что трудно было поверить, что это всего лишь видение. Митрий встряхнул головой, сел на кровать и протер глаза.
— А, проснулся, казак?
После этих слов Митрий совсем оторопел. Во всех его видениях события представали перед глазами в виде картинок или действий, но никто и никогда из прошлого или будущего еще с ним не разговаривал. «Так что же это происходит?» — промелькнуло в голове юноши.
Незнакомец повернул голову, и теперь Митрий четко рассмотрел его. Это был мужчина средних лет, с красивыми чертами лица и пышными усами. Одет он был в странную форму, неведомую еще парню. По всему виду и накинутой на плечи расшитой золотом куртке можно было догадаться, что перед юношей сидел казачий офицер благородных кровей. Обтягивающие брюки были заправлены в кожаные сапоги, мечтать о которых Митрий и не мог. Каждая пуговка на кителе была позолоченной, а на груди незнакомца красовались два ослепительной красоты ордена. Такого Митрий не видывал еще ни разу.
— Не пугайся, юный казак, все в порядке, — успокаивающе произнес казачий офицер, повернулся в сторону Митрия, оперся рукой о спинку стула и продолжил.
— Ну, что, усвоил традиции некрасовцев? Во многом они были правы, но не знали, за что борются. Судьба приготовила им тяжелую участь: вернутся в Россию их потомкам суждено только в начале XX века. Много погибнет из их рода. Но дело твоего деда не пропадет даром — помнить о его соратниках будут в веках не только на Дону, Кубани и Украине, но и в далеких уголках матушки Руси. А ты, молодой казак, за твое усердие в воспитании младшего брата будешь вознагражден Божьей и царской милостью: твои внуки и сыновья Михея станут моими верными соратниками в Отечественной войне 1812 года. Запомни, придет время, и именно ваш род прославит подвигами Донское казачество, сражаясь подле меня, Матвея Ивановича Платова — прославленного русского генерала, участника боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812–1815 годах XIX века. Но все это будет через сто лет, а сейчас ты стал настоящим Донским казаком. Дарую тебе, сын мой названный, титул боевого казака. Неси сей титул гордо и с честью, не запятнай ничем высшее воинское звание донского казака. Но смотри, друг мой, никому не рассказывай о случившемся. Запомнил? А теперь прощай, друг мой любезный.
У парня перехватило дыхание. Уж слишком четко было видение и слишком отчетливо произнесены были слова незнакомцем. Митрий еще раз протер глаза, хотел привстать с кровати, но не смог. Еще одно мгновение незнакомец смотрел ему прямо в глаза, затем повернулся к отцу и медленно протянул ему руку. Удивленный Митрий вновь попытался произнести хоть пару слов в ответ незнакомцу, но в это время лучина в хате вдруг погасла и наступила кромешная темнота. Наконец Митрий совладал со своим волнением, вскочил с кровати, быстро в потемках нашел запал и поджег лучину. Тусклый свет осветил пустой стол и мирно спящих отца с Мишаней.
Митрий молча постоял несколько минут у стола, затушил лучину и на цыпочках подобрался к своей кровати. До утра он теперь уже не смог заснуть. Одна мысль за другой проносились в юношеской голове: «Кто он этот Матвей Иванович Платов? С каким таким Наполеоном предстоит война России? В чем смогут помочь донскому атаману его внуки и Мишанькины дети? В чем суть теперь его дальнейшей жизни?».
Аномальная зона
Санька приехал к бабушке в начале июня. Он уже третье лето проводил в этом небольшом поселке на берегу Дона в лесных массивах Вешенского леса. Саньке нравилось приезжать в гости к бабушке: во-первых, бабушка очень его любила и кормила только самыми вкусными сладостями, во-вторых, после городской суеты этот тихий поселок на берегу реки среди красивого леса был истинным кусочком рая, в-третьих, здесь у него было несколько друзей — сельских ребят его возраста.
Вот и этим летом, после окончания второго курса колледжа, особого выбора, как провести летние каникулы, у Саньки не было. Бабушка была очень рада приезду внука:
— Родненький, да как же ты вырос. Настоящий казак вымахал. Вот жаль, что дед до этого не дожил. Как он мечтал казака настоящего из тебя вырастить! — причитала бабушка, не зная, куда посадить любимого внука и чем угостить.
— Да будет тебе, баба. Обыкновенный я, как и все.
— А нет, миленький, не такой. В твоем роду казаки все были, что еще при атамане Платове француза били.
— Да ты что, бабуль, почему никто мне об этом ничего не рассказывал?
— Мал был, вот и не сказывали. А теперь, видать, и самому интересно?
— Ну, конечно же, интересно. Расскажи, бабуль.
— Да отдохни-то с дороги вначале. Еще вон сколько лета-то. Успеется. Да вон и ребята твои нынче в лес собрались. Не хочешь с ними прогуляться?
— Бабуля, ты просто клад у меня, — с улыбкой сказал Санька, схватил со стола краюшку хлеба и выскочил из дома.
Бабушка что-то прокричала ему вслед, но Санька уже ничего не расслышал, он спешил к своим старым друзьям.
Мишка с Василем недавно закончили сельскую школу, поступили оба в кадетский корпус и последнее лето детства решили провести в своем селе. Ребята встретились около старенькой церквушки. Расспросы и рассказы длились больше получаса, а затем все вместе решили сходить в лес. Мишка утверждал, что видел на одной из лесных полянок странный гриб небывалых размеров, и увлек Василька и Саньку своими рассказами.
Ребята, весело болтая между собой и подшучивая друг над другом, миновали околицу и углубились в лес.
— Санька, смотри, не заблудись. Ты лес наш плохо знаешь, а тут чащоба у нас такая, что враз глазки на лоб вылезут. Помнишь, прошлым летом? Блуждал же уже разок, — весело подзадоривал Саньку Василек.
— Да что там блуждать. Это вы специально меня в прошлом году завели, я помню.
Ребята и не заметили, как поднялись по косогору и углубились в густую лесную чащу. Вдруг из-под куста выскочил небольшой зверек и перескочил под соседний кустик.
— Заяц хромой! Держи его, — закричал Мишка.
— Да нет, это лиса старая, её не поймаешь, — возразил Василий.
— Давайте с трех сторон его обойдем, — предложил Санька. Ребята быстро разбежались в разные стороны.
Санька отошел от ребят метров двадцать и стал медленно пробираться сквозь листву густого кустарника. Ветки деревьев и кустов хлестали по лицу и всему телу. Саньке приходилось то нагибаться, то обходить кусты с разных сторон. Прошло уже минут десять, но никаких зверьков, а, тем более ребят, видно не было. Санька остановился и закричал:
— Мишка, вы где?
Листва деревьев поглотила его крик.
— Ребята, вы где, — еще громче протяжно прокричал Санька. Тишина, только шум листвы вновь заглушил его голос.
«Вот накаркали, гады, — злостно подумал Санька, — Теперь и не выберешься из этого леса». Он успокоил себя, остановился, огляделся по сторонам и прислушался. Где-то вдалеке был слышен шум от транспорта на дороге. Санька медленно стал пробираться сквозь чащу.
Прошло уже минут пятнадцать, как Санька пробирался сквозь деревья и кустарники. Наконец, лес стал редеть, и подросток вышел на крутой берег реки.
— Наконец, — прошептал он. — Уж по берегу я быстро сориентируюсь.
Парень осмотрел окружающую его местность. На другом берегу раскинулась небольшая деревушка с деревянными старенькими домиками. Недалеко от неё высились развалины незнакомого старого замка, возле которого начинался небольшой лес. Перед самой деревушкой через реку был перекинут мост, за которым расходились две дороги. Одна из них — на северо-восток, другая — на юг. Было видно, что эти дороги тянулись вдоль болотистой местности и походили на плотину, которая лишь на расстоянии одного километра от моста переходила в дорогу. Вдалеке, приблизительно в пяти километрах от первой деревни, виднелось несколько домиков, вероятно, еще одно небольшое село. От него до берега реки тянулись луга, переходящие в долину, заросшую густым кустарником. Прямо перед деревней дорога была заслонена небольшим, но густым лесом. Влево от дороги тянулись обработанные поля, которые на горизонте поднимались, образуя два холма.
— Странно, никогда не слышал, что здесь такие старенькие села, — произнес вслух Санька. — Чего бы это значило?
Он немного постоял, очарованный красотой открывшегося перед его глазами ландшафта, а потом решил спуститься к мосту.
Вдруг в метрах ста от него из кустарника появилась группа странных конных военных. Их было человек пятьдесят, все одеты в необычные мундиры, в папахи и узкие шаровары с лампасами. У каждого на боку висела настоящая шашка.
— Вот повезло! — воскликнул Санька. — Кино старинное снимают!
Он спрятался опять за кусты и стал наблюдать за конниками. Через несколько минут из леса появилась еще одна группа конных воинов. Среди них были, вероятно, офицеры, которые приказали военным спешиться. Затаив дыхание, пораженный увиденным, Санька тихонько стал подползать к коннице. Вот он уже расслышал разговор офицеров. Но в этот момент в деревне на другой стороне реки послышались залпы орудий, ржание коней и крики. Санька ничего не мог понять — ему хотелось и подслушать разговор офицеров, и посмотреть на военные действия, разворачивающиеся в деревне.
— Сир, где найти атамана Платова? — вдруг расслышал он голос одного офицера.
— Да вот он, справа, — ответил один из офицеров.
Красивый юноша, похожий на гусара из старых художественных фильмов, быстро повернулся и перебежал к важному офицеру, стоящему в кругу нескольких офицеров.
— Господин фельдмаршал, докладываю: все три эскадрона польских полков следуют один за другим. За ними движутся остальные силы бригады Турно, генерала Рожнецкого с бригадой генерала Дзевановского.
— Молодец, хорошую весть принес, — важно произнес пожилой офицер и повернулся к группе своих офицеров.
Вот здесь Саньке, наконец, стало страшно. «Да нет, это не кино, это действительно война 1812 года, — с ужасом подумал он. — Как это могло произойти, я что, попал в прошлое? Это что, сказка?». Мысли одна за другой лихорадочно сменяли друг друга в голове парня. «Я уже слышал, что в лесу иногда встречаются аномальные зоны, но чтобы наяву попасть в такое…», — шёпотом продолжил свои рассуждения паренек.
— Атаман, ваш замысел был верным. Поляки поверили нашей ложной версии через евреев деревни Мир и пошли в атаку. Надеюсь, и здесь наш «вентерь» сработает, — по вытяжке перед пожилым офицером отчеканил молодой офицеров.
«Не может быть, да ведь это сам Матвей Иванович Платов — наш известный донской казак и полководец Отечественной войны 1812 года, — прошептал Санька и съежился под кустом, стараясь быть совсем незаметным. — Какие поляки? А может быть, это битва при местечке Мир? Ведь я только недавно об этом читал. Да, да, так оно и есть: Багратион приказал казакам Платова в июне 1812 года, прикрывавшим отход его армии, удержать местечко Мир». Лоб парня покрылся потом. В бок давила острая ветка, но он не смел даже пошевелиться. Теперь ему было не до военных действий, он не сводил глаз с самого атамана Платова.
— Хорошо, любезный, покажи нашу дислокацию, — выслушав офицера, произнес Платов.
Несколько солдат быстро вынесли из леса небольшую тумбу, по-видимому, походный столик и маленький деревянный стульчик. Платов показал рукой в сторону спрятавшегося за кустом парня. Солдаты быстро поставили столик и стул буквально в десяти метрах от лежавшего под кустом Саньки. Сердце парня забилось еще чаще. Теперь ему не только были видны лица офицеров, но и четко слышны их разговоры. Атаман присел на стул, один из офицеров быстро развернул карту и разложил её перед Платовым.
— Наша диспозиция на 27 июня, выбранная вами, мой государь, следующая: главные силы размещены в небольшой роще перед деревней Симаково в пяти верстах к югу от Мира. В самой же деревне расположен один полк, а полку Сысоева приказано организовать засаду и завлечь в нее неприятеля. Сысоев разделил свой полк на три группы. Перед Миром он поставил в зарослях две сотни, по одной с каждой стороны дороги, идущей от Мира до Корелич, остальную часть полка на дороге Мир — Несвиж, в предполье выслал небольшие патрули, которые доходили до Пясечно…
Офицер четко докладывал Платову, показывая рукой расположение войск на карте. Атаман внимательно рассматривал её и, казалось, не слушал офицера, увлекшись чертежами.
— Хорошо, любезный, хорошо, — задумчиво бормотал Платов. — А какими на сегодня силами мы обеспечены?
— На сие утро, 27 дня июня месяца, все наши войска насчитывают около пяти с половиной тысяч сабель. Непосредственно под Миром мы имеем, мой государь, 2600 сабель более пяти казачьих полков и 12 орудий. Это: атаманский, Перекопско — татарский, Ставропольско — калмыцкий, Башкирский, Иловайского 5-го, Сысоева 3-го полки, а также 2-я Донская конно — артиллерийская рота. На расстоянии около 30 км на север в окрестностях Щвеженя для открытия связи с генералом Дороховым расположились 1600 сабель генерала Кутейникова…
Саньке сел комар на лоб, боль от перенапряжения была невыносима. Он на минутку отвлекся, встряхнул головой и вновь посмотрел через листву кустарника на офицеров. Они медленно поднялись и поспешили к лошадям. Ловко оседлав лошадей, группа офицеров поскакала в сторону моста. За ними поспешили и остальная конница.
Теперь Санька мог перевести дух. Он медленно поднялся с земли, отряхнулся и вышел из кустов. В деревне уже были слышны пушечные залпы, перемещение конницы, скрежет сабель, крики и стоны сотен людей. Смотреть с косогора на картину боя было удивительно и страшно. В свои семнадцать лет Саньке впервые довелось видеть подобное сражение. Впечатления были противоречивые: с одной стороны — гордость за своих предков, ведь он знал, что в бою под Миром атаман Платов и Донские казаки увековечат свои боевые заслуги на многие годы, с другой — страх и ужас о своей дальнейшей судьбе.
Как выбраться из этой аномальной зоны? Парню хотелось досмотреть до конца все боевое сражение, еще раз увидеть великого атамана Платова, но чувство страха за свою жизнь взяло верх, и Санька, повернувшись, быстро поспешил в чащу леса. Ему казалось, что прошла целая вечность. Теперь он не замечал, как стегают по лицу и телу ветки деревьев, как густой кустарник заставляет его спотыкаться на каждом шагу. Он, задыхаясь, бежал по густому лесу и не знал, куда еще теперь занесет его судьба.
— Санек! — послышался где-то голос Мишки. — Санек, мы здесь, — нараспев кричали совсем рядом его друзья.
Санька повернул в сторону голосов и через мгновение столкнулся с ребятами.
— Санька, ты что, заблудился? Мы уже пятнадцать минут тебя ищем. Ты что, не слышал, что ли? — быстро, с испугом затараторил Мишка.
— Пятнадцать минут? Да уже полдня прошло, — вопросом на вопрос ответил Санька. — Я такое сейчас видел, что вы не поверите!
Парень стал быстро рассказывать ребятам о произошедшем с ним случае. Он путал события, сбивался, эмоционально размахивал руками.
— Да сроду у нас здесь никакой речушки, кроме Дона не было. Да и село только наше, никаких вблизи деревень никогда и не было. Ты что, Санька, перегрелся? — удивленно перебил его Василий.
— Да говорю же вам, ничего я не выдумал! Просто попал в какую-то зону, в которой меня в прошлое перенесло. Я сам видел по телевизору, такое бывает, но никто не может объяснить подобное явление, — со знанием дела, возмущенно продолжал Санька.
— Ну, ты, брат, и даешь. Сто лет люди здесь живут, никто не попадал, а тебя сразу в эту, как там её, аномальную зону угораздило? — удивленно, но уже спокойно произнес Мишка.
— Получается так, — наконец, успокоившись, ответил Саня.
— А давай вместе сходим еще раз, — предложил Василий.
— Нет, я не хочу. Кто его знает, что это такое, — неуверенно произнес Мишка. — Пойдем лучше домой.
— Да ты что, струсил? — не успокаивался Василий. — Пойдемте вместе, ничего с нами не случится.
— Да нет, я тоже думаю, что с судьбой играться не стоит. Дважды в одну реку сухим не войдешь, — как-то серьезно и по- взрослому произнес Санька.
Он присел на корточки и на минуту задумался, глядя на небо. Ребята еще несколько минут постояли на опушке леса, затем развернулись и отправились домой. Обратный путь теперь им казался совсем нескучным. Санька всю дорогу рассказывал до мельчайших подробностей события, которых, неведомо каким образом, он стал сегодня свидетелем. Мишка с Василем ещё долго не могли понять, выдумывает ли Санька, или действительно он пробыл пятнадцать минут в аномальной зоне их знакомого с детства, любимого леса.
Ларисин клад
— Интересно, что это придумала молодая барыня? Зачем я ей так рано понадобился? — причитая и укладываясь в кровать, бормотал себе под нос дворовый холоп Васька Ивашкин.
История эта началась давно, когда в конце XVIII века по царскому указу земли в Приазовье были розданы бывшим служилым людям. Десятках в двух километров от Азовской крепости, в красивом урочище около небольшого озера, облюбовал себе местечко для имения Андрей Иванович Семейкин. Бывший военный, родовой дворянин имел не только земли под Азовом, но и в других местах Войска Донского и Славяносербского уезда Екатеринославской губернии. Свое первое имение он решил отстроить именно в небольшой деревушке Кохановке, перешедшей к нему вместе с крестьянами по дележу Приазовских земель. Старое название барину не понравилось, и он назвал свое имение Павловкой в честь императора Павла Петровича. Сюда же он пригласил и своего брата Якова и помог ему отстроить второе имение. Другое, менее парадное, Андрей с Яковом отстроили в Петрогоровке близ Азова. У Андрея Ивановича подрастало четверо сыновей — Никандр, Василий, Иван и Николай. А у Якова Ивановича своих детей не было, и племянники для него стали почти родными сыновьями. В местечке Петрогоровка, кроме имения Семейкиных, было еще два имения — действительного статского советника Петра Коваленского и подпоручика князя Петра Кострова.
Павловка, вернее, одно родовое имение Андрея и Якова Семейкиных, перешло со временем к старшему сыну Андрея — Никандру, а другое, по завещанию дяди, к Василию. Василий Андреевич Семейкин жил в Павловке со своей женой Надеждой Константиновной. Здесь же, в 1839 году, у супругов родилась единственная дочь Лариса.
Имение Семейкиных было ухоженным и утопало в цветах и плодовых деревьях. Кроме красивой усадьбы, на подворье разместилось несколько хозяйственных построек и небольших домиков крепостных крестьян, непосредственно ухаживающих за домом барина. В одной из крестьянских семей, проживающих в имении, годом позже после рождения барыни Ларисы родился и Васька Ивашкин — сын кухарки и конюха барина Василия Андреевича. Шустрый малый, уже с восьми лет был вхож в апартаменты своих господ и в девятилетнем возрасте впервые встретился с Ларисой. Она показалась ему строгой девчонкой и вовсе не избалованной. Когда служанка попыталась выгнать из зала холопского мальчишку, Лариса остановила его, внимательно посмотрела в мальчишечьи глаза и поучительно сказала:
— Приходи завтра к вечеру в нашу беседку, только помойся и одень что-нибудь поприличней. Никак, маманька с батей твоим родителям на хлеб немало жалуют. А теперь ступай, да смотри, чтобы никто более о нашей дружбе не знал.
Васька все сразу понял, поклонился молодой барыне в пояс и выскочил из дома. Вот с этих пор и началась дружба крепостного мальчишки с молодой барыней.
Васька целыми днями работал в имении Василия Андреевича и только по выходным умудрялся сбегать или на озеро, или в соседнее село Петровское. Его привлекало имение соседского барина, которое располагалось чуть выше деревни Павловка, на левом берегу речки Кагальник. Его основал в 1782 году Яков Пелёнкин, и в свои девять лет Васька уже знал, что в Петровке, или, как называли её крепостные мальчишки, Пеленкино, числилось более четырех тысяч десятин, а село раскинулось у древней дороги из Азова на Кубань и Кавказ. После смерти Якова Петровича земли отца были поделены между шестью сыновьями и тремя его дочерьми. Одна из дочерей, Любовь, получила в наследство хутор Зелёный Мыс, основанный как скотоводческий двор еще при её отце, и вышла замуж за генерал-майора Павла Тиммермана. В 1832 году у Тиммерманов родился сын Александр. Вот именно этот стройный и ладно сложенный молодой барчук и привлекал Ваську. Он бегал за несколько километров в Петровское, чтобы тайком подсматривать за молодым барином. Ваське очень нравилась необычная одежда парнишки, которую крепостные ребята никогда не видели. Он с детства мечтал когда-нибудь хоть померить такие штанишки и рубашонки.
Так пролетело несколько лет. И Васька, и молодая барыня немного повзрослели и стали верными друзьями, но оставляли в тайне свои приятельские отношения. Однажды Васька рассказал Ларисе о соседском барине Александре, который был на несколько лет её старше. Лариса оставалась спокойной, уравновешенной, немногословной и рассудительной. Она всегда внимательно выслушивала собеседника и лишь потом произносила свое мнение или выносила решение. Но зато это мнение или барское решение, как правило, было единственным и окончательным.
Однажды вечером она приказала Ваське прийти в их потаенное местечко рано утром, поэтому он и ворчал так, укладываясь в кровать.
— Наверное, тайну мне какую-нибудь поведает, — продолжал размышлять парнишка, закрывая глаза и удобней размещаясь на узенькой кровати.
Ранним утром Васька быстро поднялся с кровати, оделся и поспешил в сад. Там среди деревьев стояла заброшенная беседка, которая и была местом тайных встреч его с Ларисой. Минут через десять пришла и молодая барыня. Она, как всегда, была одета в красивое пышное платье, а на голове красовался голубой бант.
— Здорово ночевали, барыня, — услужливо клянясь, поприветствовал её Васька.
— Да хватит тебе паясничать. Знаешь что, батя у нас захворал, а я слышала, что на озере нашем есть целебная грязь. Ты что-нибудь слышал об этом?
— Конечно, барыня. Мы с хлопцами давно там лазаем, грязь ноги лечит.
— Так вот, ступай на озеро да принеси нам пару ведерок лечебной грязи. Только так, чтоб никто не видел. Я с папаней договорилась, а вот маманя и слушать не хочет, не велит ему холопов слушать.
— Как скажешь, барыня, вмиг слетаю, — по-военному отчеканил Васька.
— Так смотри же, чтобы никто не знал, — спокойно и шепотом проговорила Лариса, потрепала по-матерински Ваську по голове и легонько подтолкнула в спину.
Несколько дней парнишка втайне доставлял Ларисе лечебную грязь, но, по-видимому, это мало помогало больному барину. В один из осенних вечеров 1851 года Лариса вновь назначила свидание Ваське.
— Слушай, друг любезный, справишься ли ты с серьезным заданием? — как-то по-взрослому и с печалью в голосе заговорила при встрече Лариса.
— Не смейте сомневаться, сударыня, все исполню.
— Так вот, подслушала я от дворовых, что к молодому барину Тиммерману врача заморского приглашали. Узнай любыми путями, что это за врач? Как можно с ним встретиться и пригласить осмотреть батю?
— Не беспокойся, Лариса, я все сделаю лучшим образом, — выпалил Васька и осекся: он впервые назвал молодую барышню по имени. Краска залила лицо парнишке.
— Да не смущайся ты, мы с тобой, Василек, почитай с детства друг друга знаем. Давай и впредь по именам друг друга звать, пока никто не слышит.
Лариса, наконец, улыбнулась, пожала Васькину руку и поспешила в дом. Ваську как ошпарили кипятком: он не мог найти себе места от стыда и страха. «Что теперь со мной будет?» — лихорадочно думал он и бежал по узенькой, знакомой с детства дорожке, в Павловку.
Подбежав к забору имения Тиммермана, он постучал в ворота. Ему впервые посчастливилось это сделать. Но что же он скажет дворовым? Как разузнать у барина о враче?
— Чего тебе надобно, хлопец? — хмуро спросил, приоткрывший ворота усадьбы, бородатый мужик.
— Мне молодая барыня Лариса Семейкина приказала цветы вашему молодому барину Александру передать, — соврал Васька.
— А, молодому барину? Да ты проходи, малец. Вот они с няней в саду и гуляют-с, — услужливо и уже добрее проговорил дворовый. — Ступай в сад, да смотри, не опозорься.
В саду около имения прогуливался молодой статный парень лет девятнадцати, одетый в военную форму. Немного поодаль от него гуляла пожилая дама — нянька молодого барина. Васька подошел к барину, поклонился ему в пояс и, заикаясь, произнес:
— Разрешите донести до Вас просьбу барыни Ларисы Васильевны?
— Валяй, друг любезный. Чего велела передать Лариса Васильевна?
— Она просила Вас помочь ей. У Вас, сказывают, имеется врач заморский. Так вот, её отец, барин наш Василий Андреевич, тяжело болен. Может быть, ваш лекарь ему поможет? Будьте так любезны, подсобите нам, помрет наш барин, а барыня молодая совсем еще девчонка. Подсобите нам, — захлебываясь и глотая слезы, с искренней жалостью к своим хозяевам забормотал Васька.
— Полно, дружок, полно тебе. Ты же взрослый уже парень, не к лицу казаку слезы лить. Поможем мы беде вашей. Ступай домой да передай барину, что завтра мы с лекарем будем у вас к полудню.
Васька низко поклонился молодому барину, попятился назад, не разгибая спины, а затем быстрым шагом поспешил к воротам. Забыв попрощаться с бородатым мужиком, утирая кулаком катившиеся из глаз слезы, Васька быстро побежал назад.
Утром в имении Семейкиных началась уборка и приготовление к встрече гостей. Васька дословно передал Ларисе все слова молодого барина, а та сама придумала версию о визите соседа с лекарем. К полудню все было готово. Ровно в назначенный час к крыльцу имения Василия Андреевича подкатила двуколка, и из неё вышел молодой человек с пожилым фельдшером.
— Честь имею представиться — Александр Павлович Тиммерман, сын генерал-майора Павла Тиммермана. А это наш фельдшер — Иоган Францевич Байкель, фельдшер гренадерского полка Его Величества.
— Очень рады вас приветствовать в нашем скромном доме. Любезно просим отпить с нами чаю да осмотреть Василия Андреевича, — приветливо ответила хозяйка дома, Надежда Константиновна.
Александр взошел на ступеньки крыльца и только сейчас заметил прекрасную девчушку — двенадцатилетнюю Ларису. Её не по годам серьезное и взрослое лицо, стройная фигура поразили Александра. Да и Ларисе этот молодой человек показался лучшим парнем на всем белом свете.
Так произошло первое случайное знакомство будущих супругов.
Фельдшер осмотрел Василия Андреевича и поставил неутешительный диагноз — жить барину осталось несколько недель. После визита гостей все в доме Семейкиных переменилось: господ почти не было видно во дворе, дворовые бегали по всему имению с утра до ночи не разговаривая.
Но Василий Андреевич прожил еще целый год. За это время подпоручик Никандр Андреевич Семейкин обратился в Ростовский уездный суд с прошением размежевать земли Павловки с соседними. Подпоручик указал, что ему и братьям по наследству от родного дяди, Якова Семейкина, досталось половина деревни Павловки с крестьянами и землёю 1200 десятин. В Павловке тогда проживало 115 мужских и 105 женских душ крепостных крестьян, следовательно, половина из них остались у Василия Андреевича, а после его смерти перешли к вдове — дворянке Надежде Константиновне Семейкиной и единственной наследнице Ларисе Васильевне.
Через полгода после траурных событий Лариса вызвала Ваську к условленному месту.
— Друг мой любезный, нам скоро предстоит покинуть наше имение и уехать в Славяносербский уезд. Здесь останется домоуправленец, а нам с тобой предстоит расстаться. Что ж, такова наша судьба, но я обещаю тебе: к дальнейшей твоей судьбе я не останусь равнодушной и чем смогу, обязательно помогу. А теперь, мой друг, у меня к тебе последняя просьба.
Васька слушал Ларису, и по его щекам текли слезы. Он, естественно, понимал, что у крепостного парнишки и единственной наследницы огромного состояния, потомственной дворянки, не может быть ничего общего в дальнейшей судьбе. Но вместе с тем он никак не мог смириться с мыслью о расставании с другом детства, с которым их связывает обыкновенная человеческая дружба.
— Так вот, Василий,- перебив Васькины размышления, продолжила Лариса. — Нам с тобой надо тайком спрятать наш семейный сервиз и несколько дорогих вещичек. Увезти с собой мы их не сможем, а оставлять в имении эти вещи опасно — уведут их обязательно. Помоги мне, найди укромное местечко да спрячь маленький клад таким образом, чтобы только мы одни о нем знали. Тебе я доверяю полностью. А там, как Бог велит — живы будем, встретимся и решим, что в дальнейшем с кладом делать.
Она нежно обняла Ваську и поцеловала его в лоб.
На следующее утро Василий с Ларисой тайком спрятали увесистый сундук с дорогим царским сервизом, десятком золотых и серебряных предметов и еще несколькими диковинными вещичками в укромном местечке в самом конце фруктового сада. Тайну клада знали только они вдвоем.
Через три дня Надежда Константиновна и Лариса Васильевна уехали в Славяносербский уезд в имение свёкра. На имение было оформлено опекунство до совершеннолетия Ларисы. Василий Ивашкин тяжело переживал разрыв с молодой барыней. За многие годы так никто и не узнал об их дружеских отношениях. Только родители догадывались, что Василий тайно любил молодую барыню, но никогда не подавал виду и никакого лишнего повода для деревенских сплетен.
В деревне без хозяев стало как-то скучно. Жизнь вроде бы шла своим чередом, но практически все крепостные Павловки прислуживали другому барину. Всего через шесть лет уже совсем пожилая Надежда Константиновна Семейкина и юная Лариса Васильевна возвратились на родину.
За это время Василий был вынужден жениться на крепостной девушке Матрене. Вынужденная женитьба по крепостным обычаям и законам переросла в большую человеческую любовь. Они жили здесь же, в Павловке, и по-прежнему принадлежали Ларисе Семейкиной.
По достижении совершеннолетия Лариса Васильевна стала владелицей почти 1220 десятин, из которых пашня занимала чуть более 266 десятин, а сенокосы — 930. В течение трех лет Лариса не встречала Василия в деревне. Дворовые люди полностью поменялись, родители друга детства были переведены на другие работы, а сам Василий с молодой женой занимались своими делами.
В один из воскресных дней, во время прогулки Ларисы с домашними по деревне, она случайно вдалеке заметила Василия с молодой женой. Их взгляды встретились, и они оба несколько минут не могли оторвать друг от друга глаз. Василию теперь было стыдно, да и неудобно перед молодой женой и односельчанами первому заводить разговор о кладе, а Лариса поняла, что этот разговор теперь просто не уместен. Может быть, она мысленно хотела сказать Василию, что дарит клад ему в память о детской дружбе. А может быть, хотела намекнуть на то, что зарытый ими несколько лет назад клад может теперь остаться Василию в подарок к свадьбе от молодой барыни. Одним словом, судьба клада так и осталась неизвестной.
А Лариса через некоторое время вновь встретилась со своим соседом — помещиком Александром Павловичем Тиммерманом, который приходился внуком Якову Петровичу Пелёнкину. Отношения их становились всё серьезней, и осенью 1859 года Лариса Семейкина вышла замуж за прапорщика Александра Павловича Тиммермана. Они стали жить в имении Ларисы — в деревне Павловка. Александр Тиммерман, выйдя в отставку, избирался исполняющим дел мирового посредника тре6тьего и четвертого участков Ростовского уезда и гласным земской Управы. Должности были весьма хлопотными и отнимали у него много времени, поэтому Лариса Васильевна сама вела хозяйство в Павловке, а Александр Павлович часто оставался в своём имении в хуторе Зелёный Мыс.
Детей у супругов не было, но, кроме её матери, в доме проживало много разных родственников. Лариса Васильевна была требовательной и властной хозяйкой. Она не любила лентяев и управляла хозяйством по старым барским обычаям. Суть реформы 1861 года Лариса Тиммерман не очень-то понимала и поэтому, когда по Положению от 19 февраля 1861 года от обязательных отношений с помещиками были освобождены все крестьяне, из павловского имения 14 дворовых и 153 крестьянина, принадлежавших Ларисе, стали временнообязанными. Лариса Васильевна наделила землёю 115 душ, отведя им в целом по закону 345 десятин. Василию Ивашкину с женой и 23 крестьянам — родственникам его семьи помещица, по примеру мужа, дала вольную. В имении Ларисы к середине 1860-х оставалось около двух десятков дворовых и крестьян, которые сами не пожелали уходить от помещицы. Супруг Ларисы Александр Тиммерман из имения Зелёный Мыс освободил 21 дворового и 35 крестьян.
Впереди Ларису Васильевну Тиммерман ожидали новые приключения и слава первого и самого известного в Азове мецената в области медицины и образования. А дальнейшая судьба Василия, как и судьба спрятанного им клада Ларисы, так и остались никому не известны.
Игнатий из дома на Греческой
Игнат — коренной житель Таганрога и разорившийся купец, жил на улице Греческой уже около десяти лет. Он поднакопил себе деньжат, выкупил вполне приличный домик и перевез в него в начале 1808 года свою семью.
Игната отличало трудолюбие, спокойствие и умение вести хозяйство. Его жена души не чаяла в своем возлюбленном и при любом удобном случае рассказывала соседям о способностях своего муженька.
В небольшом городке слухи разносятся со скоростью ветра. Не удивительно, что в одно весеннее утро 1811 года Игната к себе на беседу вызвал тамошний сотник Семён Николаев.
— Слушай, Игнатий, сказывают, ты и грамоте обучен, и хозяйство вести можешь? — с порога спросил бывшего купца Николаев.
— Да людям языком молоть, что по ветру муку сеять. Брехни-то много о себе слышал, да цену делам своим знаю, — хмуро ответил Игнат.
— Хороший ответ, вот за прямые слова и ценю я людей, — удовлетворенный ответом, важно произнес Николаев. — Не пойдешь ли ты ко мне смотрителем в дом? Не обижу, не боись. А то я вот недавно купил на вашей улице небольшой участок, хочу снести на нем развалюху и выстроить дом, достойный на продажу. Нужен мне смотритель толковый, чтоб и рублю цену знал да и за стройкой приглядывать умел. Пойдешь ко мне домовым смотрителем?
Игнатий задумался, деловито почесал затылок и ответил:
— А почему бы и не пойти? Вы казак у нас известный, да и мне копеечка не лишней в карман будет. Договоримся, поди, Семен Семенович?
— Договоримся, Игнат, договоримся. Приходи завтра на участок, это недалеко от твоего дома как раз будет.
— Да знаю уже, сами сказываете, что слухами мир тешится. Приду с утра раннего.
Вот так и стал Игнат смотрителем стройки на Греческой. Ему было поручено присматривать за стройкой нового одноэтажного здания, контролировать смету расходов, да приглядывать за нерадивыми строителями.
За год с лишним дом был почти отстроен, но здесь начались какие-то торги с градоначальником Папковым. Игнат не имел привычки совать нос в дела начальства, умел держать язык за зубами и добросовестно выполнять свое дело. От знакомых он узнал, что будто бы за недоимки Семена Николаева по взятому подряду постройки острога, дом его был в 1814 году назначен в продажу с торгов. Желающих купить каменный особняк не оказалось, и его приобрел генерал-майор Папков за 14850 рублей.
Однажды Семен Семенович вызвал Игната и рассказал всю историю с градоначальником, который окольными путями оформил купчую на дом и почти присвоил незаконно особняк в свою собственность.
— Так что, Игнат, бороться с городским Головой мне не под силу. Сдался я, судебные приставы мне так прямо и сказали, мол, не шибко старайся, крепок обух — не перешибешь. А тебе, Игнат, я век благодарен буду за верную службу и решать только тебе — останешься ли ты с новым хозяином, али нет.
Разговор получился душевным и искренним. Обид никаких на Игната Семен Николаев не держал, да и Игнат уже привык к этому красивому длинному одноэтажному зданию на Греческой улице. Посовещавшись с женой, Игнат решил остаться смотрителем дома, если новый хозяин предложит это место. Но время шло, а новый хозяин так и не вызывал Игната на беседу. Честный бывший купец продолжал добросовестно исполнять свой гражданский долг, хотя и не знал, будет ли за это финансовое вознаграждение.
За последующие два года в каменном доме была произведена небольшая реконструкция: достроена крыша, оборудованы пятнадцать комнат и все необходимые подсобные помещения: два глубоких погреба, флигель для прислуги и служилых людей, конюшня на десять лошадей, каретный и простой сараи и довольно-таки объемная кладовая.
Наконец, таганрогский градоначальник пригласил Игната.
— Любезный, я давно за тобой присматриваю. Добротный ты мужик и дело свое знаешь. Не будешь языком болтать, так служить тебе в нашем доме сколько пожелаешь, — важно и убедительно произнес Петр Афанасьевич.
— Да не так и глуп, чтобы языку волю давать. Мое дело — за домовыми следить и работу свою исполнять.
— Вот тут ты прав. Коли так, то оставайся на посту своем. Никто не посмеет тебя потревожить. И жалование мы тебе из городской казны припишем, — уже более мягче продолжил генерал — майор.
— За это благодарствуем. Даю слово служить городу верой и правдой, пока сил Господь даст.
Вот так и продолжил свое дело Игнат в доме градоначальника Таганрога, генерал- майора Петра Афанасьевича Папкова. Как и прежде, он не вникал в слухи вокруг этого здания. С 1814 года по сентябрь 1816 года по распоряжению Петра Афанасьевича под руководством архитектора Молле в доме произвели капитальный ремонт. Игнат целыми днями пропадал на стройке. Однажды он случайно узнал, что на юг собирается сам император Александр I. А случилось это так: Петр Афанасьевич попросил Игната снести в Строительный комитет ценную бумагу. По дороге Игнат тайком прочитал её содержание: «Назначая для пребывания государя императора дом, мною занимаемый, я предлагаю сему комитету сделать в оном нужные для сего случая исправления, а также устроить, по данному мною архитектору наставлению, плацдарм и кордегардию». Наконец, строительство закончилось. После нового ремонта и постройки прекрасной кирпичной оранжереи, выкрашенный в палевую краску с белыми карнизами дом действительно выглядел одним самых красивых зданий во всей округе.
За десять лет дом на Греческой превратился в самый лучший из существовавших в то время в Таганроге ста шести каменных домов. В середине дома располагался большой сквозной зал, служивший столовой и приемной. Комнаты различной площади соединялись коридорами и прихожими. Мебель в доме не отличалась особым шиком, но была аккуратно подобрана по стилю и цвету обивки. За обширным внутренним двором Игнат со служилыми людьми высадил небольшой сад с плодовыми деревьями. Одним словом, теперь дом выглядел вполне уютным уголком в старой части Таганрога. Дом почти всегда пустовал; Игнат размещал на жилье только особо важных персон по личному распоряжению городского пристава. Иногда на пару дней и сам сдавал несколько комнат богатым купцам, приезжавшим в город на ярмарки или по своим купеческим делам.
Первое посещение Таганрога и пребывание в доме императора Александра I в. мае 1818 года во время путешествия по югу России Игнат не помнил. Как раз в это время он заболел и слег. Жена договорилась, что временно его заменит другой человек из городской управы. Начальству это было на руку, ведь все же в доме пару дней проживал сам император с императрицей и всей царской свитой. Единственное, что разузнал Игнат, это то, что донской атаман Денисов переговорил с Александром Павловичем о необходимости издать Положение о войске Донском. Потомственный казак такому известию очень обрадовался.
А вот другое событие ему запомнилось надолго. В начале лета 1820 года к дому подкатили несколько красивых карет и колясок с гостями из Петербурга. Смотрителю дома пока еще не было ведомо, что это за люди. На самом деле, это пожаловал пышный кортеж генерала Раевского — героя войны 1812 года: Николай Николаевич с супругой Марией Николаевной, поэт Александр Сергеевич Пушкин, личный военный врач генерала доктор Рудыковский, англичанка мисс Мятен, которую господа называли просто Софьей, няня дочерей Раевских, крестница генерала Анна, двое детей, а также прислуга с вещами и путевой утварью.
Игнат приветливо встретил гостей и разместил их во всех комнатах дома. Господа пообещали пробыть на постое всего два дня, поэтому особых хлопот с ними не было.
Вечером Игнат разговорился с кучерами постояльцев и военным офицером, по-видимому, камердинером одного из господ.
— Кем будете, господа? По каким делам вас из Петербурга к нам на юг занесло?
— Да ты, брат, не признал нас? — удивленно вопросом на вопрос переспросил Игната офицер.
— Просим прощения, мы люди подневольные, нам о своих постояльцах знать не положено, — смущенно пробормотал Игнат.
— Да ведь это известный генерал Николай Николаевич Раевский с семьей и другом — пиитом Александром Сергеевичем Пушкиным. Не слыхивал о таких? Мы проездом у вас, на Кавказ спешим.
— Как не слышать, слыхивал. Мы их давно уже поджидаем, — соврал Игнат, ведь о гостях он узнал только вчера, а кто они будут — вовсе не ведал.
— Да, великие господа, — важно продолжил разговор Игнат. — Без таких наша матушка Русь просто не выжила бы.
— Хорошо говоришь, хозяин… Приветливо у вас в городе и уютно. Видно все горожане такие приветливые? — присоединился к разговору один из петербургских ямщиков. — А тихо-то как. После такой тяжелой горной дороги у вас просто рай.
На следующее утро Игнат попытался подглядеть за занятиями гостей. Теперь он понял, что невысокий кучерявый с болезненно белым лицом мужчина во фраке и был уже известный, но опальный поэт Александр Пушкин. А красивый подтянутый мужчина в походном военном мундире с орденами на груди — это знаменитый генерал войны 1812 года Николай Раевский.
Александр Сергеевич целый день проводил на берегу моря и только к вечеру приходил домой один, без слуг и охраны.
— Что ж вы, барин, себя не жалеете? Нельзя вам по причине болезни так много ходить, вы бы лежали побольше, — услужливо встретил Игнат Пушкина.
— Мил государь, да ваш морской воздух лучше всех лекарей приходится, — учтиво ответил Игнату Александр Сергеевич и присел на лавочке под яблоней в саду.
Игнат пропустил гостя, тихонько обошел лавку и встал за ближайшее дерево. Поэт задумчиво несколько минут сидел молча, затем резко встал и быстрым шагом поспешил в дом. Через мгновение он вышел с папкой, походной чернильницей и пером в руках.
— Мил человек, помоги мне, — позвал он одного из служилых людей, снующих по двору. Игнат продолжал следить за Пушкиным из-за дерева. Александр Сергеевич вернулся на лавку, удобно устроился на ней и стал что-то писать на листах бумаги, уложенных на папку, покоившуюся на коленях поэта. Так продолжалось минут пятнадцать. Пушкин писал, поднимая голову вверх и рассматривая яблоневые ветки, затем снова погружался в письмо. Изредка он нервно комкал исписанные листы и бросал за лавку.
Игнат, как завороженный, следил за поведением этого загадочного человека. Ему еще никогда в жизни не доводилось видеть живого поэта, о котором уже говорила вся Россия. Спустя некоторое время, Александр Сергеевич поднялся с лавки, посмотрел по сторонам и заметил Игната.
— А, любезный, помоги мне перо снести в дом. Что-то голова закружилась, — усталым и тихим голосом попросил Александр Сергеевич.
Игнат быстро покинул свое убежище за деревом и подбежал к Пушкину. Бережно обняв его за талию, он взял в другую руку чернильницу и помог барину добраться до дома. Около дверей их встретила прислуга, помогла поэту войти в дом, а Игнат быстро поспешил обратно к лавке. Посмотрев по сторонам, он быстро поднял с земли несколько скомканных листов, аккуратно расправил их, а затем, сложив пополам, спрятал в карман куртки.
Уже поздно вечером, вернувшись домой с работы, Игнат показал рукописи Пушкина своей жене. Вот эти несколько листочков пушкинских черновиков и остались в доме Игната самым дорогим сокровищем до конца его жизни.
Но все самое загадочное в истории дома и судьбе Игната произошло позже. После посещения Таганрога Пушкиным и Раевским в доме стали часто появляться именитые гости. Со многими из них ему доводилось встречаться лично, а от некоторых даже получал дорогие подарки. Да и жалование у Игната было достойное. Со временем он собрал немного деньжат и стал мечтать о покупке нового дома, ведь к тому времени в его семье подрастало уже двое сыновей — наследников.
В начале сентября 1825 года Игнату было приказано подготовить помещения для императорской семьи, которая на днях должна была приехать в Таганрог. Игнат отдал распоряжение служилым людям и лично и лично следил за перестановкой мебели в доме, заменой штор и за благоустройством других жилых и хозяйственных помещений.
Царский эскорт появился около дома к полудню 13 сентября. Кроме императора Александра Павловича и императрицы Елизаветы Алексеевны, в доме поселилось еще более десяти придворных, лекарей и личной прислуги. Игнату не разрешалось входить в дом, который со всех сторон был обнесен временной оградой, а на всех углах дома расставлены военные. Но Игнат знал, что с левой стороны приемной залы находились две комнаты государя: одна просторная, которая служила Александру I и кабинетом, и спальней одновременно; другая — большая полукруглая, с выходившим во двор окном, служила императору туалетной и уборной. Комнаты соединял просторный коридор, предназначенный для дежурного камердинера. Гардеробная императорской семьи находилась в подвальном помещении дома. Покои нездоровой императрицы располагались с правой стороны и занимали три отдельных комнаты. На половине императрицы по её повелению, в одной из комнат обустроили походную церковь с незатейливым алтарем. Самые приближенные придворные тоже проживали в доме, а все остальные — во флигеле.
Теперь дом на Греческой именовали «Дворцом императора Александра I». Но Игната это мало интересовало, он продолжал верно исполнять свой долг. Опытный управляющий, отлично знавший всех служилых людей и прекрасно разбирающийся в людях, Игнатий частенько видел отрешенное лицо императора, но никогда не смел появиться ему на глаза. Александр Павлович и Елизавета Алексеевна ни разу не устраивали балов и официальных приемов, хотя ходоков к царю было много. Здоровье императрицы оставляло желать лучшего, и к ней постоянно отправляли личного лекаря. Настроение Александра было подавленным, и Игнату частенько доводилось видеть вечерами, как к нему крадучись заходили какие-то люди на тайные совещания. Стали поговаривать, что государь хочет отречься от престола и остаться доживать в Таганроге именно в этом доме. Дворовые люди сплетничали, будто бы государь планировал в будущем надстроить в доме ещё один этаж и развести второй сад на соседнем участке.
Через месяц после приезда государь отправился в инспекционную поездку по Крыму в сопровождении графа Воронцова, генерал-адъютанта Чернышева, барона Дибич, начальника генерального штаба Петра Волконского и небольшой свиты. Спустя менее трех недель делегация возвратилась со смертельно больным государем. В доме началась возня, постоянные тайные передвижения придворных, переговоры шепотом господ. По всему дому поползли разные слухи о причине болезни государя.
Солдаты, стоявшие в охране, никого не пропускали в дом без личного распоряжения императрицы. Игнату, как всем служилым людям, было как-то не по себе. Их никто не упрекал, но тайна болезни царя висела над ними: от неумеренного ли питания, от заговоренных комнат, от подвальной сырости? Все эти намеки давили на психику Игната. Он стал более замкнут и немногословен. Домой приходил угрюмый и не вел никаких разговаривал с женой и детьми о царской семье.
К началу ноября государю стало совсем плохо. Лекари не знали причин тяжелой болезни: одни предполагали простуду в Крыму, другие — пневмонию, третьи вообще подозревали какую-то щепетильную болезнь. В воскресенье 14 ноября 1825 года через Игната к государю срочно вызвали соборного протоиерея Федотова. Александр Павлович исповедался, причастился и соборовался. Затем, наконец, принял лекарство и закрыл глаза. Пару дней в доме царила мертвая тишина. Игнат сам видел, как под окнами дома мелькали поздно вечером неизвестные фигуры, слышал сдержанный шепот и женское всхлипывание. Кто это был и что задумали эти незнакомцы — Игнатий не знал. Ранним утром 18 ноября солнце залило комнату ярким светом. Государь открыл глаза и воскликнул: «Как это прекрасно!». Затем закрыл глаза и начал бредить. Больше в сознание русский император уже не приходил. 19 ноября 1825 года без четверти одиннадцать утра император Всероссийский Александр I скончался. Елизавета Алексеевна сама закрыла глаза мужа. Дом погрузился в траурную тишину.
Игнат допоздна не уходил домой. Поздно вечером он случайно подслушал разговор двух незнакомцев, от которого остолбенел:
— Запись о причине смерти должна быть такой — скончался от горячки с воспалением мозга, — еле услышал он шепот первого незнакомца.
— Правильно, а в гроб надобно тело фельдъегеря Маскова уложить для пущей важности, — прошептал другой незнакомец.
Игнат отпрянул от угла флигеля. «Неужто они хотят поменять тело государя? Да нет, это они об умершем накануне нашем фельдъегере разговаривают», — пронеслось в голове Игната.
Он на цыпочках отошел от флигеля и подкрался к углу дома. Отсюда его никто не мог заметить, зато Игнату было видно, как из дома тайком что-то выносили, какой-то высокий бородатый мужик минут десять маячил под окнами. Придворные что-то между собой перешептывались, постоянно выходя из двери и заходя обратно в дом. На следующее утро начались траурные мероприятия, а по городу поползли первые слухи, что император не умер, а тайно исчез. По другим слухам, в гроб положили двойника государя, а сам он ушел тайком в монастырь. Горожане не могли поверить в сталь загадочную и скоропостижную смерть императора. Ведь многие видели его в добром здравии всего два месяца назад, а вот все остальное для простого люда оставалось загадкой.
Начались следствия и допросы служилых людей. Игнатия тоже вызвали в полицейское отделение как одного из свидетелей смерти государя. О чем с ним беседовали — осталось загадкой, только через два дня Игнат исчез из города. Одни говорили, что он быстро собрал всю семью, оставил дом своим родственникам и тайно выехал в Воронеж. По другим сведениям, управляющий Императорского дворца был тайно перевезен в Петербург вместе с похоронной процессией. Одним словом, Игнат исчез, унеся с собой в небытие тайны дома на Греческой, пушкинских черновиков и смерти императора Александра I.
Тайны Атаманского лесничества
— Батя, а можно мне с тобой к Домашевским сходить? — вдруг спросил Ленька, собиравшегося на деловое совещание отца.
— Вообще-то, господа не любят, когда им мешают. Да и разговор у нас будет серьезный с Дмитрием Капитоновичем. Не желательно мешать-то, — не поворачивая головы, ответил отец Леньки, укладывая в папку какие-то бумаги.
— А у него сын есть, погодок мой, так мы с ним и познакомимся, — не утихомиривался Ленька.
— Ну ладно, пойдем вместе. Только смотри, никуда не лазай да не мешай старшим.
Двенадцатилетний Ленька, сын известного знатока леса, специалиста по донскому лесному хозяйству Алексея Коцарева, был смышленый мальчишка и с раннего детства вместе с отцом ездил по самым далеким уголкам Войска Донского с осмотром станичных лесных массивов. В конце лета 1884 года его частенько стал вызывать на дом коллежский секретарь лесного отделения областного Правления Войска Донского Дмитрий Домашевский.
Вот и этим утром Алексей Львович в очередной раз собирался к своему начальнику. Обрадованный Ленька переодел рубашку и штаны, причесался и сел около выхода из дома в ожидании отца. Они быстро пешком миновали несколько кварталов пригорода старого Ростова и подошли к красивому двухэтажному дому Домашевских. В дверях их встретила служанка и попросила подождать в прихожей, а сама поспешила оповестить хозяина о гостях. Через несколько минут в прихожую вышел красивый мужчина средних лет, с гладко уложенными волосами и небольшой бородкой.
— О, Алексей Леонидович, да ты с помощником прибыл? Молодец, парень, приучайся к нашему лесному делу. Наш Петька все никак не решится в лес съездить, а тут ему и дружок подвернулся. Да, хочешь аль не хочешь, а ехать-то придется, — разводя руками, приветствовал гостей хозяин.
— Что, Дмитрий Капитонович, все-таки решили сами поехать? — пожимая руку Домашевскому, поинтересовался отец Леньки.
— Да, да, друг мой. Завтра и соберемся в дорогу, — продолжил разговор хозяин дома, уже не обращая внимания на мальчика. — Вопрос почти решен. Федор Филиппович предлагает съездить в Донской округ и самим все на месте и разузнать перед выносом вопроса на заседание совета лесничества.
Мужчины увлеклись деловым разговором, а Ленька завертел головой по сторонам. Служанка поманила его рукой из другой двери и пригласила тихонько, чтобы не мешать взрослым, пройти в другую комнату. В большом зале на кресле сидел подросток лет четырнадцати и читал книгу.
— Петр Дмитриевич, к тебе гости, — обратилась к нему служанка и подтолкнула Леньку к пареньку.
— Здорово, дружище. Ты, говорят, тоже из наших лесничих будешь? — поднимаясь из кресла, обратился к Леньке парнишка.
— Да вроде бы как. Меня Ленькой зовут, я Алексея Коцарева сын, — робко пробормотал Ленька.
— А, знаю, батя частенько его вспоминает. Говорит, что лучше техника-лесовода во всей округе не сыщешь. Да ты не бойся, меня Петром зовут. Мы, смотрю, с тобой погодки будем. Давай знакомиться, — дружелюбно произнес парень и протянул Леньке руку.
Вот так и завязалась дружба этих двух ребят, которой суждено будет продлиться почти тридцать лет.
Весь следующий день в домах Домашевских и Коцаревых шли приготовления к дальней дороге. Дело в том, что по инициативе заведующего Донским образцовым лесничеством Федора Филипповича Тихонова и его брата Михаила готовился доклад на Совет Донского лесного хозяйства об открытии новых лесных хозяйств на территории Войска Донского. Братья Тихоновы предложили Дмитрию Капитоновичу осмотреть новое местечко для Атаманского лесничества в Приазовских степях. У Домашевского уже были виды на одно местечко, которое он облюбовал еще три года назад, вот он и решил в поездку взять своего друга Алексея Коцарева, знатока по технической части лесных хозяйств и мастера-лесовода.
Спустя два дня три подводы с пятью взрослыми людьми и двумя подростками отправились в дальнюю дорогу. Целый день они медленно ехали по проселочным дорогам Первого Донского округа в район земель Азовского посада, недавно отошедшего к Войску Донскому. Провожатый только к вечеру указал на узенькую дорогу, пролегающую вдоль красивой речушки между зарослями кустов и одиноко стоящих деревьев. Уже стало смеркаться, когда обоз остановился на обрывистом берегу реки. Служилые стали быстро растягивать шатры-палатки, готовить ужин, а Домашевский с Коцаревым сразу стали осматривать местность. Уставшие Петька с Ленькой даже не прикоснулись к ужину, устроились вдвоем в одном из шатров и моментально заснули.
На следующее утро ребят разбудил стук топоров и громкий разговор взрослых. Они быстро вылезли из палатки, и перед их взором предстала удивительная картина окружающей местности. Обрывистый берег реки тянулся на несколько десятков метров, а у подножья берега журчала чистая вода быстрой речки. За рекой были видны небольшие кустарники, за которыми простирались обширные зеленые просторы полей и лугов. Вокруг же стоянки повсюду виднелись кустарники и небольшие рощицы.
— Проснулись, помощники? А ну, быстро в речку! — окрикнул их Петькин отец. Это был строгий, но справедливый руководитель, богатый помещик, выходец из старых польских дворян. Но здесь он показался ребятам совсем другим человеком — добрым хозяином еще необжитых Приазовских степей.
Речная вода полностью разбудила мальчишек, и они, быстро перекусив из походных котлов, стали помогать взрослым. За несколько дней пребывания на северном русле реки Мокрая Чубурка Домашевский с Коцаревым единогласно решили именно здесь основать новое лесное хозяйство.
По возвращению через неделю в Ростов Дмитрий Капитонович подготовил доклад о поездке Федору Тихонову. Вместе со своим братом, областным лесничим Михаилом они представили войсковому начальству доклад о целесообразности открытия новых лесничеств, с целью сохранения почвы от выветривания и обеспечения нормального климата на Дону. К концу 1884 года в Войске Донском царским указом утверждаются четыре новых лесничества: Быстрянское, Сальское, Манычское и Атаманское. Личным распоряжением Донского Наказного Атамана организация и управление Атаманским лесничеством в Приазовье поручается выпускнику Петровской земледельческой и лесной академии Дмитрию Капитоновичу Домашевскому. Для закладки лесного массива лесничества были выделены войсковые земли площадью 5525 гектар, расположенных в Первом Донском округе в шестидесяти километрах к югу от посада Азов. До этого они долгие годы находились в откупе и использовались местными властями под сенокосы, выпасы скота, бахчи и выращивание зерновых культур.
Но строительство первых построек Дмитрий Капитонович организовал еще осенью. В конце зимы 1885 года Домашевский и Коцарев со своими старшими сыновьями и несколькими семьями служилых людей переезжают в Атаманское лесничество. Вот так и началась у Петра и Леньки новая жизнь на берегу Мокрой Чубурки.
Пока взрослые занимались строительными работами, ребята изучали окрестности. Зима в этот год была теплой, снега к концу февраля уже не было, грязь подсохла, и Петька с Ленькой с утра до ночи лазали по всем окрестностям. Их «разведывательные» походы привели к тому, что мальчишки за неделю узнали о двух небольших хуторках вблизи строительства основных построек лесничества — Цыганки и Марков. К концу зимы «пан Домашевский», как его называли здесь служилые люди, поселившиеся недалеко от будущего имения в землянках, стал часто с сыном ездить в Ростов с оформительскими бумагами и отчетами, а первым управляющим практически оставался Алексей Коцарев — профессиональный техник — лесовод, проработавший в дальнейшем здесь до 20-х годов XX века.
Ленька чувствовал себя «аборигеном» здешних мест. В семьях служилых было всего несколько ребят, которые называли его «барчуком». Целые дни Ленька проводил или в походах по окрестным местам, или на строительстве усадьбы Домашевского. В начале марта Дмитрий Капитонович привез первые саженцы дуба черешчатого, клена остролистого и ясеня. Рабочие и служилые люди восторженно встречали подводы с первыми саженцами, а довольный Дмитрий Капитонович при стихийном митинге гордо произнес:
— Мои друзья и соратники! Нынешнего марта, первого числа 1885 года мы и будем считать днем основания нашего Атаманского лесничества. Бог в помощь вам всем и удачи!
Ленька усердно помогал разгружать ящики с саженцами. К этому времени он сдружился не только с сыном пана, но и самим Дмитрием Капитоновичем — организатором и первым лесничим Атаманского лесничества, пробывшим в дальнейшем в этой должности почти 35 лет. Первые саженцы дуба решено было высадить недалеко от усадьбы на другом берегу Чубурки. Ленька успевал помогать рабочим и в посадке деревьев, и в строительстве дома. Но больше всего его интересовали огромные подвалы в барской усадьбе.
Это потом, через несколько лет, здесь появится красивый одноэтажный дом на самом обрывистом берегу Чубурки – основное здание панской усадьбы, длинная конюшня для десяти лошадей пана Домашевского, второй помещичий дом с впечатляющими подвалами и арочными сводами, два здания для прислуги и хозяйственных нужд. А сейчас Леньку привлекали длинные коридоры подвальных помещений под панской усадьбой, обложенные досками и саманными кирпичами. Ему казалось, что он блуждает по сказочным лабиринтам неведомого темного царства. И действительно, общая длина различных проходов, связывающих две панские усадьбы, переходов между основными погребами составляла около пятидесяти метров. Об их расположении знали всего несколько человек. Даже Петр, приезжавший иногда с отцом в усадьбу из Ростова позже, знал только о подземном переходе между двумя усадьбами. Об остальных переходах и входах в подвалы ему ничего ведомо не было.
Рабочие не смели отгонять «барчука». Они снисходительно относились к этому трудолюбивому подростку, поэтому Ленька и знал о многих тайнах подземных переходов и подвалов. Подвалы рылись с целью хранения в них продуктов, завезенных из Ростова, и для особо ценных образцов семян деревьев. Большинство рабочих являлись временными, и после основных работ уехали из Атаманского лесничества. Но сейчас Ленька был настоящим хозяином этих подземных сооружений.
Время летело быстро. Незаметно Леониду стукнуло шестнадцать лет. За это время дубовая роща за Чубуркой уже переросла его по росту, основные постройки панской усадьбы были завершены, и Ленька увлекся теперь лошадьми пана Домашевского. Естественно, он не забывал своей основной обязанности — помогать отцу в разведении новых сортов деревьев в лесничестве. Да и числился он теперь помощником техника — лесовода.
Однажды вечером Ленька, как обычно, искупался в речке и поднимался по крутой лесенке к дому Дмитрия Капитоновича. Этой деревянной лесенкой имели право пользоваться только члены семьи Домошевских, но и Леньке не запрещали ходить по ней купаться. В сумерках Ленька заметил две человеческие фигуры, которые продвигались вдоль обрывистого берега за усадьбу Домашевских. Парень знал, что именно в этом месте находится один из потайных ходов, ведущих к подземным переходам, связывающим две панских усадьбы. Его вдвойне заинтересовали фигуры людей, так как о существовании потайного хода знали только сам Дмитрий Капитонович и пара приближенных к нему людей. Вход в подземелье был так мастерски замаскирован, что найти его практически никому не удавалось.
Ленька тихонько свернул с лесенки, ведущей с берега Чубурки к барскому имению, и, пригнувшись, поспешил за двумя фигурами. Наконец, в поздних вечерних сумерках Ленька разглядел фигуру Дмитрия Капитоновича с незнакомой девушки. Ленька замер от неожиданности и спрятался за дерево. Черты лица девушки разглядеть было невозможно, но в том, что раньше он её не видел в этих местах, Ленька был уверен. Молодая девушка оглядывалась по сторонам и прятала в краях покрывавшего её голову платка не то сверток, не то сундучок. «Кто же это красавица? Откуда она и что делает здесь в столь поздний час с паном?» — пронеслось в голове юноши.
Люди остановились, и Ленька четко расслышал голос пана:
— Тихо? Никого нет? Так слушай, дорогая: здесь мы и спрячем наше сокровище. Только дай клятву, что никто не узнает об этом. Ступай за мной, не спеши, будь осторожней… Здесь много всяких проходов, держись за мою рубашку…
Кровь в Ленькиных жилах, казалось, остановилась. Он замер от удивления и страха. Но любопытство взяло верх и он, как приведение, на цыпочках поспешил за своим хозяином. Потайная дверь легко отворилась, и два человека быстро исчезли в подземном проходе. Ленька знал, как можно открыть этот вход, но усилий не понадобилось — дверь не была заперта, и он свободно проник в низкое и узенькое подземелье. Идя буквально по пятам за двумя фигурами, Ленька заметил, как Домашевский, наконец, остановился, повернул какую-то ручку в бревенчатой стене подземного прохода и открыл небольшую дверь следующего потайного хода. Пан с девушкой пригнулись и исчезли в углублении. Ленька подкрался к маленькой двери и услышал разговор:
— Вот так, мы его здесь и запрячем. Не печалься, когда-нибудь тебе от этого только польза будет, да еще и какая. Ведь это бесценное сокровище наше. Да смотри, если барыня твоя про это узнает — не жить нам обоим на этом свете.
Ленька четко расслышал шорох, будто роют в земле ямку, а затем все стихло. Девушка не издала ни одного звука, поэтому парень так и не услышал её голоса. Спустя несколько минут вновь послышался шорох. Ленька быстро поспешил к выходу и спрятался за дверью потайного входа в подземелье. Он простоял за деревом около двери несколько минут, боясь не то что бы пошевелиться, но даже перевести дыхание. Наконец, в наступившей уже ночной темноте вновь появились две фигуры. Мужчина аккуратно закрыла вход и замаскировала его ветками деревьев, а девушка стояла молча, опустив голову. Затем две фигуры быстро растворились в ночной мгле.
Ленька, переведя дух, тихо побрел знакомой ему дорогой к своему дому. На следующее утро юноше не давала покоя мысль об увиденном случайно ночью происшествии. Парню хотелось во что бы то ни стало узнать, что же произошло минувшей ночью, но как это сделать, Ленька не знал. Размеренная жизнь лесничих шла своим обыденным ходом: часы сменялись днями, дни сменялись неделями.
В один из очередных приездов Петра Леонид не выдержал и спросил его:
— Петя, а ты не думаешь, что у твоего отца могут быть тайны от вас?
— Не только не думаю, а просто уверен, мой друг, — спокойно ответил Петр. Он стал уже совсем взрослым, учился в каком-то университете, и отцовские дела его мало интересовали.
— И ты об этом так просто говоришь? — не унимался Ленька.
— Да полно тебе. Ты здесь совсем одичал. А знаешь, сколько батя в своих погребах Атаманского лесничества кладов позарыл? А, не знаешь… А я вот знаю. Да пусть тешится, нам и без его кладов всего достаточно. Может же такой человек, как мой отец, быть хоть чуточку для всех остальных загадкой? — совершенно спокойно и по-взрослому произнес Петр, глядя прямо в глаза своему другу детства.
— Конечно… Наверное, ты прав, Петр. Твой отец великий человек, ему простительно.
— Так вот на этом и остановимся. Только маманьке моей не сболтни что лишнее. Любит она его, да и мне он очень люб, — спокойно закончил разговор Петр.
Ленька ничего не ответил другу, а только понимающее кивнул головой. Он понял, что друзья детства стали взрослыми людьми и детские пустяки их теперь не интересуют.
После этой встречи с Петром прошло еще несколько лет. Леонид повзрослел, реже стал появляться в панской усадьбе и с головой ушел в работу со своим отцом. Но тот разговор с Петром удвоил его любопытство о тайне своего барина. От своего отца Леонид знал, что в многочисленных подвалах имения хранились, в основном, редчайшие образцы уникальных растений и результаты многочисленных экспериментов по выращиванию новых сортов деревьев и кустарников. Появление в Атаманском лесхозе первых животных — оленей и диких кабанов, прошло для Леонида как-то незаметно. Рабочая юность быстро сменила беззаботное счастливое детство. Они с отцом были заняты работой весь световой день, на отдых оставалось несколько часов в сутки. Кроме основных лесокультурных работ, в лесничестве занимались садоводством, разведением рыбы, раков, фазанов и тутового шелкопряда. И во всем этом Леонид был правой рукой своего отца.
Главный лесничий Атаманского лесхоза, как теперь официально именовалось должность Дмитрия Капитоновича, успешно выращивал тополь канадский и рекомендовал своим донским коллегам широко использовать этот высокопродуктивный вид деревьев. По результатам опытных работ он опубликовал несколько интересных материалов в «Лесном журнале» и других изданиях того времени. Перед служилыми людьми он появлялся редко и даже его интерес к лошадям, гордости всего Приазовья, стал понемногу затихать.
Новый, двадцатый век в лесничестве встретили тихо и обыденно. Пан Домашевский часто ездил в Ростов и приезжал оттуда грустным и молчаливым. За это время Атаманское лесное хозяйство превратилось в уникальное и единственное в Низовьях Дона лесничество. Лес уже вплотную со всех сторон подступал к панскому имению. Выросло несколько новых домиков в самом лесничестве, недалеко от него появился новый хутор Христичево. Зачастило сюда и областное начальство из ведомства лесных хозяйств. В общественных кругах Войска Донского стали раздаваться голоса о бесперспективности степного лесоразведения на Дону, о напрасной трате войскового капитала. Под острые языки газетных писак попал и убежденный сторонник степного лесоразведения пан Домашевский. Леонид, обзаведясь семьей, тяжело переживал каждое критическое замечание в адрес своего начальника. Кому, как не ему, было известно о титаническом труде его отца с Домашевским в деле разведения новых сортов деревьев. А главное — результат. Ведь теперь здесь процветало царство не только уникальной растительности, но и животного мира, и бесценных пород птиц.
В 1907 году Дмитрий Капитонович, теперь уже лесной ревизор и статский советник, стал инициатором проведения в Атаманском лесничестве съезда лесничих Дона, на котором он выступил с основным докладом-программой о путях возобновления усыхающих насаждений в лесничестве. Доклад имел невероятный успех, и делегаты съезда единогласно ободрили предложенные Домашевским меры по сохранению степных лесничеств. Спустя некоторое время отец Леонида вместе с Дмитрием Капитоновичем стали участниками очередного съезда российских деятелей по степному лесоразведению, состоявшегося в сентябре 1908 года в Велико-Анадольском лесничестве. На нем было признано, что степное лесоразведение не является экономически невыгодным предприятием и что не может быть и речи о прекращении посадки леса в степи. Решение съезда вновь побудило работников Атаманского лесничества к поиску новых форм работы с лесными насаждениями. Семейному человеку Леониду теперь уже было не до воспоминаний о тайнах Домашевских подвалов. Он вновь со своим отцом приступает ко второму этапу возрождения своего родного лесничества. Характерной особенностью работ в этот период стало использование трудовых ресурсов близлежащих сел и деревень. В составе собственных, постоянных кадров к началу двадцатого века у Домашевского были только техник-лесовод А. Л. Коцарев, его сын, совмещающий две должности — лесничего и кондуктора, два объездчика и десять лесников. В лесном хозяйстве, кроме лесничего, кордонов лесников и построек для временного пребывания сезонных работников, жилых строений почти не было. За пару лет Леонид со своим отцом сумели, под руководством Дмитрия Капитоновича построить плотины на Водяной балке и на реке Мокрая Чумбурка (как стала называться река в XX веке), две небольшие дамбы на суходолах для обводнения прилегающих земель, и новые склады для хранения семян и инвентаря. Вечерами в подвалы панской усадьбы Леонид с двумя рабочими сносили наиболее ценные породы деревьев, различные огромные банки с заспиртованными детенышами животных и птиц, папки отчетов и наблюдений Дмитрия Капитоновича. Только ему был доступ в эти подвалы, но молодой человек не мог тогда знать, что именно эти материалы и документы являются настоящим сокровищем для будущих потомков.
В 1909 году, в одну из обычных осенних ночей, в Атаманском лесничестве произошло странное событие — на горизонте появилось необычное огненное светило и через несколько минут исчезло. А через пятнадцать минут все поместье пана Домашевского стало трясти неведомой подземной силой. В домах не только у пана, но и местных жителей тряслась посуда, мычал скот и страшно выли собаки. А поутру выяснилось, что некоторые подземные переходы и подвалы разрушились и обвалились. Как ни старались работники во главе с Леонидом расчистить завалы, так ничего и не получилось. Вот тогда-то и вспомнил Леонид о той ночи, когда он шестнадцатилетним парнем стал свидетелем странной тайны пана Домашевского. Леонид понял, что теперь тайна пана и молодой девушки утеряна навсегда. Кроме этого, в подвалах погибли уникальные образцы и семена редчайших деревьев, которые так и не удалось никому откопать. Что ж, Леониду Коцареву было тогда невдомек, что под обвалами были захоронены в ту ночь уникальные документы и материалы, которые ныне можно было бы оценить в баснословную сумму.
К 1916 году лесопокрытая площадь в теперь уже Александровском лесничестве, по названию ближайшего крупного населенного пункта, составляла 1773 гектара. Дмитрий Капитонович прожил в лесничестве до революционных событий 1917 года, затем уехал в Ростов, но оставался руководителем лесного хозяйства до 1928 года. Леонид со своей семьей, как и его отец, остался работать в лесничестве и проработал в нем до конца своей жизни. В те годы мало кого интересовали секреты панской усадьбы, и старейшему работнику лесничества некому было передать тонкости около десяти потайных входов в подземелья панских усадеб. Они так и остались в народных легендах и местных байках. В середине 50-х годов ХХ века здесь образовали Ленинский лесхоз, который и сейчас является излюбленным местом отдыха жителей Южного Приазовья.
Сегодня Александровский лес Азовского района — один из крупнейших на Дону рукотворных лесных массивов. Федеральной службой лесного хозяйства он отнесен к особо ценным массивам, а с 2005 года является биологическим памятником природы республиканского значения и включен в перечень ключевых орнитологических территорий международного значения.
Но и до наших дней среди стариков села Христичево, хуторов Цыганки и Марково бытуют байки о неразгаданных тайнах подземных переходов и подвалов усадьбы пана Домашевского — основателя известного на Дону Александровского лесхоза. Находясь около странным образом уцелевшего здания одной из панских усадьб, вы обязательно ощутите чувство сопричастности к Российской истории, чувство таинственности и загадочности.
Гипотеза профессора Васильева
«Сегодня будет что-то интересное», — подумал Олег, поднимаясь с кровати на правую ногу. Он всегда так делал, когда с вечера задумывал себе какое-нибудь интересное дело.
Олег учился на втором курсе исторического факультета университета. Первый курс дался ему, как и большинству студентов — первокурсников, очень сложно. Он даже подумывал перевестись на другой факультет. Но вот второй курс его увлек с самых первых занятий. Дело в том, что через месяц учебы куратор группы предложил студентам на выбор несколько факультативных курсов. Олег выбрал спецкурс по медицинской криминалистике. Занятия вел известный профессор Петр Петрович Васильев — бывший криминалист, известный врач и ученый. Его лекции были такими захватывающими, что студенты боялись даже пошевелиться, чтобы не сбить с мысли пожилого профессора. На последнем занятии Петр Петрович предупредил, что на следующем семинаре они будут говорить о его анатомическом методе анализа костной ткани. Вот именно этот метод так заинтересовал парня.
Олег быстро оделся, быстро позавтракал, собрал конспекты в папку, поцеловал на прощание свою мать и вышел из квартиры. Следуя уже знакомым маршрутом по городу, он постоянно думал о последних словах профессора.
Занятие начались вовремя. Группа второкурсников шумно заняла свои места в аудитории. Дверь отворилась, и вошел пожилой человек в стареньком костюме. Он вовсе не был похож на профессора и знаменитого человека: манера поведения выдавала в нем некогда быстрого, любознательного и ловкого криминалиста.
— Добрый день, уважаемые коллеги, — начал свою лекцию Петр Петрович. Такое обращение к второкурсникам подкупало студентов. Никто не общался с ними на равных, а вот он — известный ученый, обращался с ними, как со своими коллегами по работе.
— Мне сегодня хотелось бы с вами поговорить о моей гипотезе анализа костной ткани. Я условно назвал её «Анатомомилогическим методом анализа костной ткани» — спокойно продолжил профессор.
С первых слов лекции молодежь окунулась в мир криминалистики. Петр Петрович так умело приводил примеры из своей судебно-медицинской практики, что рассказ вовсе не был похож на лекцию, а на диалог специалиста со своими подчиненными.
Олег внимательно слушал профессора и пытался понять главную суть метода. Как ему показалось, профессор обосновывал свою гипотезу тем, что генная память всегда оставляет свой отпечаток не только в костном мозге черепа живого существа, но и в любых костных оснований скелета. Согласно гипотезе профессора Васильева, получалось, что в любой части кости сохраняется память о её последних действиях. Например, если нога человека перед его смертью подверглась внешнему воздействию, например, перелому, то на генном уровне в костном мозге, если он даже со временем и высохнет, останется информация о том предмете, которым был нанесен удар. Петр Петрович был автором этого метода и пока еще не доказал научность его использования. Олег внимательно слушал, как профессор аргументировал свою гипотезу и приводил примеры, согласно которым можно было по костям первобытного человека восстановить причины смерти этого существа. Если данная гипотеза профессора будет доказана, то анатомомилогический метод совершит истинный переворот в судебной криминалистике. Пользуясь этим методом, по любой кости человека можно будет воссоздать картину смерти — «увидеть», кто был рядом с умершим в момент его смерти.
— Но в этой гипотезе я пока не разгадал одно важное звено: генотип любой кости несет в себе определенный код или шифр, — слова профессора вернули Олега в реальность. — Каждой кости в любом живом организме свойственен свой особый код. Вот если мы найдем и составим определенный каталог кодов всех костей человека, то дело можно будет считать законченным. По данному каталогу при экспертизе любой кости человека можно будет легко восстановить картину его смерти. Представьте себе, уважаемые коллеги, что в ваши руки попали косточки кисти человека. Воспользовавшись кодом, состоящим из двадцати цифр, вы запросто сможете определить, кому он жал руку перед смертью или от кого отбивался; какой документ подписывал и многое другое. Согласитесь, дорогие мои, что это революция в криминалистике! Этот код или шифр «работает» по принципу всем вам известного штрих-кода товара, в нем посредством одного штриха зашифрована и страна изготовителя товара, и дата изготовления, и множество другой информации. Так и в нашем случае — генный код костного мозга зашифровывает всю информацию о действиях той или иной кости.
Окончания лекции профессора Олег почти не слышал. Его заинтересовали слова Петра Петровича именно о генном коде. Он подробно записал приведенные профессором примеры кодов из двадцати цифр, выявленными сотрудниками его лаборатории при анализе некоторых образцов кистей рук различных людей из разных эпох.
По окончании лекции Олег протолкнулся сквозь толпу студентов, обступивших профессора, и спросил:
— Петр Петрович, а если попытаться «взломать» шифр на компьютере, как это делают хакеры при взломе ключей к компьютерным играм? Может быть, что-нибудь и получится?
— Дерзайте, мой друг, дерзайте. В науке нет прямых дорог, а одни кривые тропинки проб и ошибок. Желаю успехов, — спокойно и уважительно ответил профессор и поспешил из аудитории.
Вторая половина дня для Олега тянулась особенно долго. Он не мог дождаться, когда закончатся занятия в университете и он, наконец, сможет провести свой первый научный эксперимент — попытаться взломать генный код. Не дожидаясь позднего вечера, сразу после прихода домой, Олег быстро переоделся и сел за компьютер. Ему уже доводилось заниматься хакерством, и несколько попыток взлома ключей были удачны. Но процесс этот требовал больших усилий, напряженного мышления и много времени.
До поздней ночи Олег пытался взломать код, записанный на лекции профессора, но ничего не получалось. И вдруг, в одном из десятков испробованных вариантов на экране монитора появился неразборчивый текст. Парень прибавил мощности в системном варианте и сумел прочитать текст следующего содержания: «А се такова грамота дача Ивану-ж Новосильцеву. От Царя и Великаго Князя Ивана Васильевича всеа Руси, на Донец Северский, Атаманом Казацким и казакам всем без отмены послали есмя для своего дела в Азов Ивана Петровича Новосильцева, и где учнет вас для нашего дела посылати или по вестем, для береженья, на кои места велит вам с собою идти, и вы бы Ивана во всех наших делах слушали бею всякого ослушанья, тем-бы есте нам послужили, а мы вас за вашу службу жаловати хотим. Писана на Москве, лета 1578, Генваря в 3 день».
— Не может быть! Неужели удалось? — не сдержав эмоций, воскликнул Олег. Он сохранил в памяти текст, перевел его в Word и стал искать в Интернете значение данного текста. Наконец, ему удалось найти объяснение к тесту. Оказывается, это был отрывок из древней грамоты Ивана Грозного от 3 января 1570 года, которую в атаманство Михаила Черкашина доставил посол Новосильцев, направлявшийся через Дон в Царьград.
— Если следовать методу профессора, то это код костной ткани руки царского писаря самого Ивана Грозного! — вновь воскликнул Олег и тут же прикрыл рот ладонью. Увлекшись компьютером, он и не заметил, что мать давно уже спала, в квартире стояла абсолютная тишина, а за окном была глубокая ночь.
— Да ведь эта грамота у историков считается первым официальным документом о признании Донского казачества, — уже шепотом продолжил свои рассуждения юноша. — А если этим же способом попробовать и второй шифр, который предложил нам профессор?
Парень приблизился к монитору еще ближе и начал взламывать второй код. Не прошло и пяти минут, как на экране возник новый текст: «1639 г. декабря 7. Отписка Воронежского воеводы Мирона Андреевича Вельяминова о приходе под Азов Нагайских мурз и о посылке из Азова легкой станицы. Государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руси холоп твой Мирошка Вельяминов челом бьет. В нынешнем, государь, во 148-м году, декабря в 7 день, выехали на Воронеж с Дона из Азова конями Воронежские жильцы Выползовой слободы Донские казаки Бориска Новиков, Наумка Проскурнин с товарищами шесть человека в роспросе мне, холопу твоему, сказали: поехали-де они на Воронеж из Азова по нынешнее число, декабря по 7 день, тому три недели…»
Далее пошли обрывки текста. Олег нажал несколько клавиш на клавиатуре, и текст на мониторе продолжился: «…А те-де, государь, мурзы в городе в Азове были все и с теми-де, государь, вестями Донские атаманы и казаки выбрали станицу к тебе, государю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руси, к Москве атамана Ивана Каторжного, Нефеда Осипова с товарищами. И из Азова-де было им, атаманам и казакам тем, которые выбраны в станице, съезжаться срочно на Тузлове, на Крымской стороне. А он-де, Бориска Новиков с товарищами, поехал из Азова вперед на Тузлов; и на Тузлов-де приехав, его, атамана Ивана Каторжного да Нефеда Осипова с товарищами, ждали три дня, и те-де, государь, атаманы Иван Каторжной да Нефед Осипов с товарищами, на Тузлов из Азова не бували, неведомо зачем; и он-де, Бориско, поехал к Руси вперед, не дождавшись их. А с теми вестями отпустил я, холоп твой, к тебе, государю Воронежского казачьего сотника Силу Украинцева декабря того же дня…».
— Вот это да! Так ведь это какая-то грамота к первому русскому царю из династии Романовых — Михаилу Фёдоровичу Романову. Здорово! Надо обязательно показать его профессору, — уже шепотом продолжил рассуждения Олег.
Он скопировал все на бумагу и сложил в папку. Парень быстро разделся и лег в кровать.
На следующий день занятий с профессором Васильевым по расписанию не было. Олегу пришлось подождать его на кафедре. Через пятнадцать минут в коридоре появилась теперь уже такая родная фигура профессора Васильева.
— Петр Петрович, вы гений! Ваша гипотеза верна! Мне удалось взломать код тех шифров, которые вы зачитали на последней лекции, — взволнованно произнес парень, подойдя к профессору.
— Да нет, мой любезный друг, это вы гений, — с улыбкой возразил профессор. — Прочитать шифр костной ткани по моему методу еще никому не удавалось. А ну-ка, посмотрим, что у вас здесь получилось?
Профессор взял листы бумаги из рук парня и прямо в коридоре начал их читать.
— Очень интересно, — протяжно и задумчиво произнес он. — Давайте пройдем на кафедру, там спокойней.
Они зашли на кафедру и присели за стол.
— Действительно, мой друг, это текст грамоты Ивана Грозного от 3 января 1570 года. Сама грамота известна историкам уже давно, но вот её происхождение оставалось загадкой. Если следовать нашему методу, то исследуемые нами кости действительно принадлежат кисти руки царского писаря начала XVI века. А вот второй текст, вероятно, рукописная копия одного документа из книги первой «Донского дела», которая впервые была издана в восемнадцатом томе «Русской исторической библиотеки», изданной в Петербурге в 1898 году. Это очень редкие и уникальные документы…
— Которые подтверждают взаимоотношения царской власти с Донскими казаками еще в XVI веке? — перебив профессора, закончил его мысль Олег.
— Да, да, мой друг. Вас заинтересовала, как историка, историческая ценность документов, а вот меня, как ученого — криминалиста, обрадовал другой факт — гипотеза анатомилогического метода анализа костной ткани может быть доказана. И вы, коллега, первым это доказали. Вероятно, и кости второй кисти человека, согласно нашей гипотезе, тоже принадлежат писцу, а может быть, и самому Воронежскому воеводе Мирону Андреевичу Вельяминову, написавшему эту отписку царю Михаилу Фёдоровичу еще 7 декабря 1639 года. Кстати, очень рекомендую найти эту книгу в библиотеках и прочитать — уникальное издание.
Профессор замолчал и задумался, потом медленно поднял голову и посмотрел на Олега. В помещении кафедры воцарилась тишина. Студент-второкурсник и известный профессор внимательно смотрели в глаза друг другу и пытались понять, что же произошло на самом деле в эту ночь: революция в криминалистике? Новое историческое открытие? Обыкновенный случай, изменивший судьбу, по крайней мере, двух разных по возрасту людей? Или это начало новых страниц в исторической и судебно-медицинской науках?
Воспоминания о Борисе Думенко
Сережка, увлеченный краеведением восьмиклассник, прибежал утром в школу одним из первых. В дверях хуторской школы он столкнулся со своим молодым учителем, который недавно приехал в этот небольшой хуторок.
— О, Федорович, а мне как раз вас и надо, — радостно воскликнул Сергей.
— Здравствуй, Сережа. Что случилось?
— Ой, извините, доброе утро. Да я вот у нашего соседа на Цыганках ценную тетрадку достал.
— Обожди, Сергей. Давай войдем в школу, и ты там мне все по порядку и расскажешь.
Молодой учитель работал первый год в небольшой сельской восьмилетней школе. Местные ребята сразу полюбили этого энергичного парня, который приехал в село из города, жил временно на квартире и все свободное время посвящал своим ученикам. Молодой историк так сумел увлечь краеведением старшеклассников, что пятнадцатилетний Сергей добровольно возглавил группу ребят, решивших организовать свой собственный школьный краеведческий музей.
Федорович с Сергеем зашли в здание, открыли небольшой кабинет, отведенный для школьного музея, и уселись за стол.
— Так вот, я вчера нашел удивительного дедочка, который служил в Красной армии с самим Думенко, — возбужденно продолжил начатый на школьном пороге разговор Сергей.
— Серега, твой дедочек что-то сочиняет: сейчас начало 70-х годов, а гражданская война в 1918 — 1920-х годах была. Так сколько же лет этому ветерану гражданской? Что-то здесь не складывается, — остудил пыл своего ученика учитель.
— Да нет, это я соврал малость. Дедок этот младший брат бывшего участника гражданской войны, который давно уже умер, но передал своему брату рукопись своих воспоминаний о личном участии в образовании первых конных отрядов на Дону в период гражданской войны.
— Вот, это уже ближе к истине. А как бы нам, Сережа, встретиться с твоим дедочком? Кстати, ты узнай, как его звать и когда можно будет с ним встретиться?
Рабочий день прошел как обычно, после уроков Федорович еще раз напомнил Сергею об их деле с ветераном.
Поздно вечером в окно дома, где жил на квартире молодой учитель, тихонько постучали. Федорович быстро вышел из дома и встретил взволнованного Сергея.
— Федорович, деда Степанович звать, он уже совсем старенький и больной, но мы с ним поговорили по душам. Много заливает, но рассказывает, как сказочник, — запинаясь, начал разговор Сергей.
Учитель был всего на шесть лет старше своего ученика, поэтому между ними сложились тесные дружеские отношения. На селе городские были абсолютной редкостью, так что не удивительно, что между молодым увлеченным историком и восьмиклассниками установились такие хорошие отношения.
— А что с рукописями воспоминаний? Ты их видел?
— Да нет, пока. Степанович чего-то боится. Я ему про вас рассказал, а он и говорит: «Эти городские в нашей хуторской жизни ничего не понимают». Да он просто вас не знает, вот как увидит, сразу поверит.
— Не спеши, Сережа. Пожилые люди всегда осторожны. Давай постепенно с ним дружбу заводить. Беги домой, а на выходных мы к нему и сходим. Договорились?
Удовлетворенный ответом, Сергей распрощался с учителем и поспешил домой. Но ждать выходных дней он не стал и на следующий день сам отправился к Степановичу.
Сергей миновал несколько стареньких хуторских домиков и подошел к покосившейся глиняной избушке Степановича. Старый казак давно похоронил свою жену, а дети уже более десяти лет жили в Азове. Соседи помогали старику, да и сам он всю жизнь трудился на колхозной ферме и самостоятельно справлялся с небольшим домашним хозяйством. Вот только последнее время, когда старику перевалило за восемьдесят, он быстро стал дряхлеть. Увидев через забор Сергея, старый казак ожил и обрадовался гостю:
— А, Сергей, заходи. Ты Марьин сын будешь? — еле передвигаясь, подходя к калитке и открывая её, приветствовал юного гостя Степанович.
— Да, дедуль, Марьин сын. Мы здесь давно живем, вы нас знаете.
— Да Марью я с детства знаю, а вот что у неё такой казак имеется, вот об этом ничего не знал. Да ты заходи в избу… Чего опять тебя ко мне привело? Неужто серьезно заинтересовался историей нашей семьи? А я уже думал, что так никто и не вспомнит про нас.
Старик продолжал что-то бормотать себе под нос, пропуская в избу Сергея и усаживая его за старенький стол около маленького окошка.
— Ты уж не обессудь за хату, стар я стал совсем. Видимо, Богу угодно скоро с ним повстречаться.
Старичок полез в сундучок и достал из него потрепанную тетрадку. Вернее, это были сшитые тетрадные листы, исписанные совсем неразборчивым почерком.
— Вот она, моя тетрадка заветная, — утирая слезы и усаживаясь за стол рядом с Сергеем, продолжил разговор Степанович.
— Да здесь же ничего понять нельзя, дедушка. Как вы читать можете эти записи? — удивленно переспросил его Серега.
— А, Серега, мне здесь все понятно, потому что брат мой старший десять раз мне её пересказывал. Что не прочтешь, так слухай сюда — я тебе все расскажу по порядку.
Парнишка пытался прочитать записи, которые постоянно прерывались и начинались совсем с другого эпизода. Масса ошибок в тексте вперемешку со старославянскими буквами вообще затрудняли чтение, но общий смысл записей Сергей сумел разобрать.
— Да ты не боись, спрашивай, коли чего не поймешь.
— Дедуль, а можно я эту тетрадку нашему учителю покажу? Он классный учитель, хоть и совсем молодой. Не похож наш Федорович на городского, он и с нами сразу общий язык нашел, и с родителями нашими запросто разговаривает. Он, правда, хороший и узнать об истории нашего хутора действительно хочет.
— Ну, коли хороший, говоришь, так дай и ему почитать. Да ты сейчас спрашивай, чего тут непонятно, а потом учителю своему и пояснишь.
— Правильно, дедуля. Я с собой и ручку с листочком захватил. Давайте вместе разбираться.
— Давай, внучек, а то деньки мои сочтены, некому рассказы своего брата передать. Может, хоть вы с учителем перепишите эту тетрадку.
Явно удовлетворенный рассуждениями парня, старик утер платочком старческие слезы, подпер худенькими ручонками голову и в упор уставился в глаза Сергея.
— Вот тут написано, что у нас в Цыганках отряд казаков летом 1918 года сформировался. Что это за отряд?
— Да нет, отряда такого не было. Просто Федька наш, мой брат старший, что писанину эту состряпал, со своими двумя дружками прослышали, что в степях Кубани красные казаки появились во главе с Думенко. Так они коней выклянчили по соседям, сабли старые достали и подались к Борису Мокеевичу.
— А кто он был этот Думенко?
— Да в этом все и дело, — задумчиво произнес старичок. — Ты, внучек, не смотри, что я стар — память у меня отличная. Отодвинь-ка пока тетрадку, содержание её я и так наизусть помню, да еще и рассказы своего брата не забыл.
Степанович поудобней сел на старенькой лавке, задумался и перевел взгляд на окно. Сергей отодвинул тетрадку, достал листки бумаги с ручкой и приготовился слушать рассказ старого казака.
— Давно это было. Федька наш был первым казаком из наших азовских мест, который лично знал и Бориса Моисеевича Думенко, и Семена Михайловича Буденного, и Дмитрия Петровича Жлобу. Это наши первые командиры Красной конной армии, только судьба отвела все заслуги только Буденному, а вот остальных позабыли. Время было такое, у нас на Дону казаки и за белых, и за красных сражались. Вроде бы все они за Дон-батюшку бились, а по разные стороны. Бог им судья, знаю, что в душе они все за нас, простых казаков, были, а получалось и у тех, и у других нескладно. Много нашего брата полегло в годы гражданской войны. Не хочу я туда лазить, расскажу то, что брат мой родной мне лично поведал…
Старик вновь утер слезы, затем собрался, изменился в лице — стал серьезней и, как показалось Сергею, даже помолодел. Далее парень услышал рассказ, который частично сумел записать, но больше внимательно слушал, ведь это был рассказ не глубокого старика, а настоящего профессора. Вот это и удивило Сергея: точные даты и названия, имена и населенные пункты. Скорее всего, что-то не соответствовало действительности, но убедительный тон рассказа Степановича не давал повода сомневаться.
— Так вот, Федька с молодыми хлопцами на лошадях отправились мимо Елизаветовской на Кубань к Думенко. Борис Мокеевич в первую мировую стал полным кавалером георгиевских крестов, вернулся на родину, и в начале марта 1918 года в балке хутора Казенно-Полстяной его избрали командиром партизанского кавалерийского отряда казаков. Его заместителем стал Фёдор Литунов из Большеталовки. В состав отряда вошли и наши хуторские хлопцы.
Отряд ходил по верховью Дона, раскулачивал кулаков; казачки забирали коней и фураж, устанавливали советскую власть на местах. Постепенно отряд пополнялся новыми преданными красным казаками. Думенко стал одним из первых командиров конных красно-казачьих отрядов. В начале июля 1918 года по его инициативе создается 1-й Крестьянский социалистический кавалерийский полк, командиром которого и стал Борис Мокеевич, а своим заместителем он назначил доброго казака Семен Михайловича Буденного.
Теперь слава о боевых походах наших казаков неслась не только по всему Дону, но по Кубани и Поволжью. Многие командиры- белогвардейцы пытались переманить казаков к себе. Федора тоже несколько раз вечерами белогвардейские агитаторы пытались уговорить. Он даже сомневался. А что здесь удивительного? Среди белогвардейцев, в основном, были такие же наши казаки, только из зажиточных. Они по- своему представляли свободу Тихого Дона. А наш Федька — из голытьбы, он видел свободу бедного казачества в другом свете. Так и остался он в Красной Армии. Помню позже, после гражданской войны, его частенько тягали на допросы за те сомнения лета 1918 года.
Старичок на минуту замолчал, перевел дыхание, утер платочком рот и продолжил:
— Дальше Федька вспоминал, как в июле в бою под станицей Чунусовской Думенко получил тяжелое ранение в руку, но не оставил бой и руководил своим полком. В августе под станицей Большая Мартыновка Федор был первый раз ранен. Вот здесь, в полевых условиях, во время перевязки он и познакомился лично с Думенко. Красивый мужик, говорят, был Борис Мокеевич, строгий, но справедливый. Малообразованный, он и не подозревал, что его славе уже начинали завидовать его подчиненные командиры. В сентябре 1-й кавалерийский полк Думенко переименовывают в 1-ю Донскую кавалерийскую социалистическую бригаду. А в ноябре создается уже 1-я кавалерийская дивизия, в которую влилась известная «Стальная дивизия» Дмитрия Петровича Жлобы. Казаки сказывали, что Жлоба был не менее известен среди простых казаков, сражавшихся на стороне Красной Армии. Федор тоже с ним познакомился случайно в одном из боев. В конце 1918 года у Думенко уже было более четырех тысяч казаков, и громили они белых по всему Югу России. А вот в заместителях у него так и ходил Семен Михайлович. Наверное, ему уже и самому хотелось стать командиром. Федьке один казак рассказывал, что лично, мол, слышал, как Буденный что-то планировал втайне от Думенко. Федор наш тоже не лез в политику, но среди казаков ходили слухи, что среди командиров согласия нет, сами себе на уме. Семен Михайлович связь с московским начальством уже имел и стал командиром конной бригады. В апреле 1919 года Федькиной дивизии, которой командовал Думенко, присвоили название 4-й кавалерийской дивизии. И только в мае Семен Михайлович ушел от Думенко и возглавил Первый конный казачий корпус. Наверное, они поссорились, потому что Федор вспоминал, что Думенко не поддерживал их хвалебных разговоров в адрес Первой конной.
С этого времени наш Федор больше не видел Думенко. В своих воспоминаниях он постоянно ссылался на разговоры простых казаков, а ведь раньше подчеркивал, что был личным участником всех событий. Судьбою было решено, чтобы Федор перешел к Буденному. Почему? Он об этом ни в записях он не указывает, ни на словах не сказывал. Так вот, как рассказывали потом дружки Федору, в конце мае 1919 года Борис Мокеевич, вроде бы, был назначен инспектором кавалерии 10-й армии. Вот этого и я не понимаю — что это за «инспектор»?
В сентябре, после болезни и ранения, Думенко создал 2-й сводный казачий кавалерийский корпус и возглавил его. Его казаки прошли с боями без поражений более трех тысяч километров от Сальска и Царицына до Михайловки и Новочеркасска. Ему, одному из первых Донских казаков, был вручен орден Боевого Красного Знамени. Наступал новый 1920 год.
Вот здесь и начались странные события, тайны которых и сам Федор не знает. Случилось так, что он с отдельным конным отрядом гулял по Дону и узнал, что по ложному доносу в заговоре против Советской власти Думенко и членов его штаба арестовали. Федор случайно попал на хутор к жене Бориса Мокеевича Асе и его дочке Марии и рассказал им об аресте их отца и мужа — героя гражданской войны, одного из первых красных командиров Донских казаков. Позже Федор узнал, что Думенко просидел в камере-одиночке 72 дня и был расстрелян под Ростовом 11 мая 1920 года…
Старик умолк, утер слезы и тяжело вздохнул. Сергей, боясь пошевелиться, почти не дышал от переполнявших его чувств.
— Тяжело судить нам, нынешним, кто и за что там боролся, подставляя друг друга? Сложное было время, — почти шепотом продолжил рассказ Степанович. — Все, внучек, уморил ты меня, хватит на сегодня. Да и ночь уже давно за окном. Поди, мать уже заждалась. Ступай, Серега, с Богом, потом продолжим наш рассказ.
— Спасибо, дедушка, Вам. Вы уж извините меня, что заставил все вспомнить, — смущенно выговорил парнишка. — Только пару слов еще: а что дальше случилось с Вашим братом?
— С Федором? После гражданской все как-то не мог он найти себе место в жизни. Вроде бы и один из первых донских красных казаков, но к его рассказам и воспоминаниям власти относились с осторожностью. Видно было, что не верят или, наоборот, старались, чтобы о его рассказах никто не знал. Почему? Много в те времена было странного. Он сам мне как-то признался, что, слава Богу, что хоть жив остался в 30-е годы.
— Спасибо еще раз, извините меня.
— Да нет, внучек, это тебе спасибо, что поинтересовался своими земляками. Славная история и у наших хуторян имеется.
Сергей распрощался со старым казаком, захватил тетрадку и поспешил домой.
Заснуть он так и не смог, всю ночь ему мерещились казачьи сабли и ржание лошадей, красные и белые повязки на папахах, золотые погоны и ордена.
Ранним утром он задолго до начала уроков побежал в школу. Как и предполагал, на школьном крыльце Сергей опять встретил своего любимого учителя:
— Доброе утро! Федорович, а я все-таки побеседовал со Степановичем. Да и тетрадку с воспоминаниями он нам передал.
— Вот здорово, Сергей! Молодец. Давай после уроков вместе с ребятами почитаем. Согласен? — радостно приветствовал инициативу Сергея молодой учитель.
После уроков четверо восьмиклассников со своим учителем закрылись в помещении будущего школьного краеведческого музея и стали вслух читать дневник — воспоминание участника гражданской войны. Они совместно разбирались в сложном почерке, а Сергей сопровождал прочитанные фрагменты рассказом Степановича. Каждый из них понимал, что держат в руках ценнейший документ, который может пролить свет на многие страницы истории Донского казачества в период гражданской войны.
Больше двух часов юные краеведы разбирались в старых записях. Многие факты и даты противоречили друг другу, многие имена и фамилии, звания и должности были незнакомы даже молодому учителю, который учился еще заочно в университете. Уставшие ребята положили тетрадку в ящик стола и решили, что идти сразу, после визита Сергея, к старику неприлично и перенесли встречу на несколько дней.
После выходных произошло два роковых совпадения. Во-первых, на выходных днях технички устроили в школе уборку кабинетов и случайно выкинули ценную тетрадь с воспоминаниями, посчитав, что это макулатура. Во-вторых, старый казак Василий Степанович заболел, и его с сердечным приступом увезли в городскую больницу. Из города он так и не вернулся, а заветную тетрадку ребята не нашли.
Случайность или страшное совпадение? Как ни расценивать эти два события, но тайна тетрадки Федора и воспоминаний Василия осталась неразгаданной. Еще одна страница истории Донского казачества в годы гражданской войны осталась полуправдой и полу загадкой, полулегендой и полуисторическим фактом.
Подвиг юных партизан
Война пришла неожиданно и негаданно. Мирный труд жителей Приазовья постепенно переходил в работу по обеспечению фронта сельскохозяйственными продуктами. В приазовских селах стали поговаривать о формировании подпольных групп на случай оккупации территории фашистскими захватчиками.
Женька, тринадцатилетний белокурый мальчуган, сын участника гражданской войны, приехал в Кугей погостить к своим родственникам. Он еще не понимал, что родители специально отправили его из города в дальнее село, чтобы уберечь от немцев. К концу декабря 1941 года он перезнакомился со многими сельскими ребятами и от них узнал, что в Александровском лесу формируются партизанские группы из активистов и старых большевиков. Мальчишки в те грозные годы быстро взрослели и умели хранить тайны.
Женька эту новость держал в тайне даже от родственников, хотя, вероятней, и они знали о партизанах. Но мальчишеский долг заставлял его соблюдать конспирацию. В селе наездами стали появляться немецкие и румынские солдаты. Жизнь в селе затихла, на улицах редко можно было встретить не только взрослых, но и детей.
Подростку очень хотелось найти дорогу в партизанский отряд. Но как это сделать, Женька не мог себе представить. Однажды под Новый год Женька со своей теткой отправились на ферму, расположенную в нескольких километрах от села, за кормом для единственной в семье кормилицы — старенькой коровы Маньки. Сильный мороз заставил обоих укутаться так, что у Женьки и носа из-под шарфа не было видно. Они пробрались на ферму знакомой только им дорогой, собрали охапку соломы и собрались выходить. Вдруг в соломе послышался шорох, а затем донесся тихий голос: «Да вы не бойтесь, свой я, свой».
Из вороха заснеженной соломы в углу фермы появилась вначале голова в шапке, а затем вылез молодой паренек.
— Немцев нет здесь? — шепотом спросил парень.
— Да нет, сынок, они по дороге к селу посты свои выставили, а здесь вроде бы тихо, — также шёпотом ответила ему Женькина тетка. — А ты чей будешь? Вроде как не наш, незнакомый.
— Я из лесу, у меня дела тут. Вы никому не расскажете? — не переставая шептать, продолжил паренек.
— Да хватит шептаться, вылезай из соломы и расскажи толком — зачем мы тебе? Если бы не нужны были, так не вылез бы? — уже настойчивее и более уверенно произнесла женщина.
— Да я вот тут… попросить хотел у вас еду, — запинаясь и смущаясь ответил парнишка.
— Понятно. Коли из леса, значит еды маловато. Так понимать надо? — строго вновь спросила его Женькина тетка.
— Ага, правильно. Холодно очень, а кушать хочется.
Женька все это время стоял за теткой и, выглядывая из-за её спины, внимательно следил за разговором.
— Послушай, парень. Через три дня Женька мой к вечеру принесет сюда немного харчей и спрячет вот здесь, под желобом. Запомнил? А ты, когда время будет, придешь и заберешь. Да будь осторожен, мал ты еще с немцами драться.
— Ну, прям уж и мал? А мне семнадцать уже стукнуло, — с обидой возразил парнишка.
— Да будет уже врать — то. Да ладно, все равно будь осторожен. Все, идти нам надо, а то уже темнеет.
Женщина взяла охапку соломы и уложила её на Женькину спину, затем взвалила на свои плечи другую вязанку соломы и подмигнула парнишке.
— Спасибо вам, тетенька. Я обязательно приду.
Обратная дорога Женьке показалась совсем недалекой, и ноша почему-то тоже казалась легкой. У него в голове перемешалась тысяча мыслей: «Вот это да! Если такие пацаны, как я, в партизанах ходят, то почему и мне не уйти в отряд. Все, решено, вот сдружусь с этим парнем и уйду с ним в Александровский лес».
Через три дня, в положенный срок, Женька с увесистой котомкой, приготовленной заранее его теткой, тайком пробирался к заброшенной ферме. Оглядываясь по сторонам, чтобы не столкнуться с полицаем или немцами, Женька пробрался через разбитое окно в сарай к установленному месту.
— Парень, ты здесь? Никого нет, хвоста за собой не привел. Слышь меня? — шепотом стал звать незнакомца парнишка.
— Да здесь, здесь. Что разорался? — также шепотом, но теперь гораздо серьезней, чем в первый раз, откликнулся парень.
Это был невысокий парнишка крепкого телосложения, в подпоясанном тулупчике и в старенькой ушанке.
— Ну, здорово, мужик. Давай знакомиться. Меня Васькой Беленко зовут. Я из Елизаветовки. А ты кто такой?
— Я Женька Гальченко. Мне уже тринадцать стукнуло. А что, это правда, что тебе уже семнадцать?
— Да нет пока. Но к лету будет. Давай харчи, — таким же суровым тоном ответил паренек.
— Слушай, Вася, а ты партизаном будешь?
— Ну, как тебе сказать. Я по линии связи у них. Дело телефонное знаю, вот и помогаю партизанам.
— А как бы мне в отряд попасть? Если тебя взяли, почему бы и мне не партизанить?
— Ну, друг любезный, мал ты еще. А там, смотри, и сболтнешь кому. Нет, нельзя тебе.
— Ишь, командир сыскался! Чего раскомандовался? — наконец, не выдержав, вспылил Женька.
— Да ты, брат, не серчай. Сейчас, в зимнюю стужу, ты здесь нужнее. Вот видишь, какие харчи вы с теткой передали. Вот в этом вы сейчас нужнее в сто раз, чем отсиживаться в лесу. Поверь мне, продукты для партизан — это первое дело.
Ребята еще несколько минут поговорили и стали прощаться. Теперь уже чувствовалось, что эти два подростка станут в будущем настоящими друзьями. А разница в три года в суровое военное время не играла никакого значения.
Вот так и стал Женька настоящим помощником александровских партизан. Раз в неделю они тайком встречались на ферме с Василием и стали хорошими друзьями. Однажды, перед самой весной 1942 года, в условленное место пришел незнакомый мужчина и сообщил, что Василий на боевом задании в Елизаветовке и в отряде его теперь нет. Женька немного загрустил. Встречи с взрослыми партизанами становились все реже и реже. Наступала весна.
В марте месяце в Кугее стали появляться карательные отряды. Два полицая из местных жителей шныряли по дворам и высматривали подозрительных людей. А однажды Женька стал случайным свидетелем разговора полицаев. Они что-то между собой громко обсуждали возле теткиной хаты, а Женька из окна все и подслушал. Оказывается, немцы к середине марта готовили карательную операцию в Александровский лесхоз, чтобы неожиданно напасть на партизан и уничтожить их. Такого мальчишка допустить не мог!
Ранним утром он собрал котомку с едой и втайне от тетки решил пробираться в лес. Дороги он не знал, но слышал, что надо идти через небольшие хутора — 1-ю и 2-ю Полтавы. Тринадцатилетний парнишка целый день брел по зарослям камыша, изредка выходя на проселочную дорогу, и по окуркам папирос и листьям кукурузы, случайно упавшим из подвод, догадался, что находится на верном пути. Уже начинало смеркаться, когда Женька, наконец, добрался до леса. Здесь, среди деревьев и густого кустарника, ему стало не по себе. «Как же я буду искать партизан? Где они? Что делать, ведь скоро ночь?», — проносилось в его голове.
— Паренек, ты что здесь делаешь? — вдруг услышал Женька тихий голос.
Повертев головой по сторонам, он заметил мужчину в теплой куртке.
— Да я, вот тут… мне хозяева нужны…, — пролепетал Женька.
— Ну, видно, ты нас и ищешь? По тебе видно, что сурьезный парень, — подходя к парнишке, произнес мужчина.
— Дяденька, я свой, у меня вашему командиру известие срочное. Отведите меня к нему.
— А что случилось? Говори, не бойся, мне можно.
— Немцы послезавтра здесь будут!
— А ты не брешешь, дружочек?
— Нет, правда это. Командир ваш мне нужен. Все подробно только ему расскажу.
— Ну, видно действительно ты парень серьезный. Пойдем быстрее, а то ночь наступает.
Незнакомец быстро повел Женьку через кусты и густые деревья; через пятнадцать минут они подошли к небольшому покосившемуся сараю.
— Заходи, дружок. Вот здесь и командир наш.
В сарайчике за столом сидело несколько человек.
— Федор Иванович, тут парнишка к вам. Донесение серьезное имеет.
Женьку попросили присесть за стол, и он больше часа рассказывал, как по окуркам и листьям кукурузы нашел дорогу в лес, что немцы готовят карательную экспедицию и что он, Женька, хочет остаться в партизанском отряде. Выслушав внимательно сбивчивый рассказ парнишки, один из мужчин, похлопав Женьку по плечу, серьезно произнес:
— Ну, уж если ты самостоятельно нашел к нам дорогу, не испугался и больше пятнадцати километров сам шел до леса, если ты такой наблюдательный и настойчивый, так тому и быть — оставляем мы тебя в отряде.
Вот так юный Женька Гальченко стал партизаном Александровского партизанского отряда. А через три дня четыреста вражеских автоматчиков безрезультатно прочесывали Александровский лес: партизан там уже не было, они давно прятались в Елизаветовских плавнях.
Позже Женька узнал, что на территории тогда Александровского района действовали два партизанских отряда: один в окрестностях города, другой, во главе с Иваном Автономовичем Фоменко, на территории Александровского лесхоза, сел Христичево и Елизаветовки. С комиссаром отряда Владимиром Псаломщиковым и начальником штаба Федором Лиником Женька почти не встречался. Непосредственным его начальником стал начальник разведки Александр Малый.
В отряде было всего чуть больше шестидесяти человек, и то большинство из них выполняли разовые задания, проживая в близлежащих хуторах и поселках. Постоянно в лесу оставалось не более тридцати человек, разбитых на боевые пятерки или тройки. Здесь Женька узнал, что его старый знакомый Вася Беленко работает на Елизаветовской телефонной станции. Василий хорошо знал немецкий язык и через связных передавал в отряд ценные сведения о готовившихся фашистских карательных операциях. Женьке казалось, что он просто мешается под ногами взрослых. На самом же деле он постоянно ночами ходил по селам и в установленных местах из колодцев доставал продукты для партизан: местные жители прятали таким образом продукты, опуская их на веревке на дно колодцев. Кроме этого, Женька участвовал в нескольких походах по ближайшим селам, сам несколько раз строчил из автомата по фашистам, одним словом, был настоящим юным партизаном.
Осенью 1942 года до Женьки дошли страшные слухи о гибели его друга — Васи Беленко. Партизаны старались уберечь сердечко мальчишки от этой страшной новости, но Женька все же об этом узнал.
Он ушел в лесную чащу и залез в один из партизанских тайников с оружием и продовольствием. Свернувшись клубочком, мальчик два часа проревел, а потом от усталости и чрезмерного волнения стал засыпать.
Вдруг сквозь вечерние сумерки на стене тесного земляного укрытия стали проявляться какие-то картины. Женька не мог понять, снится ли ему это, или действительно на стене, как на полотняном киноэкране поплыли страшные рисунки. Через мгновение, завороженный происходящим, Женька увидел, как его дружка Василия выволакивают два гестаповца из сарая на улицу. Избитый парнишка, с которым он несколько месяцев назад познакомился, еле переставлял ноги. Вот его, подталкивая прикладами автоматов, ведут через все село к реке. Через мгновение картина сменилась, и стало видно, как уже трое фашистов заставляют паренька разуться и по первому осеннему снегу ведут в камыши. Вот уже один из солдат жестоко избивает Василия прикладом, отходит от него на несколько метров, поднимает автомат и…
Женька вскочил и ударился головой о бревенчатый накат землянки. Дальше смотреть на казнь своего друга мальчишка не мог. Сердце внутри его трепетало, на лбу выступил холодный пот.
— Что это? Это мне приснилось или все было наяву? Как это может быть? — сквозь слезы шепотом произнес Женька. Он быстро вылез из своего укрытия и побежал в походный штаб.
— Иван Автономович! Не терзайте мне душу, расскажите все как было, — глотая слезы, обратился он к командиру.
Полноватый и хмурый мужчина усадил парнишку рядом с собой за стол и рассказал, что Вася Беленко по заданию отряда работал телеграфистом на Елизаветовской станции, передавал в отряд ценные сведения, но предатель выдал его. Отважного шестнадцатилетнего партизана несколько дней мучили в застенках гестапо, а затем расстреляли в камышах за селом.
— Так я все это видел! — не выдержал Женька и перебил командира.
— Как это ты видел? — удивленно переспросил Фоменко.
Женька закрыл рот и понял, что не сможет объяснить этому опытному партизану свою историю, уж слишком она выглядела неправдоподобной.
— Нет, мне ребята рассказали, — соврал парнишка. — Спасибо вам за откровенность, разрешите идти?
— Ступай, Женя. Это война, нам с тобой еще не раз придется терять своих друзей и товарищей. Но знай, фашисты за смерть наших героев ответят перед народом. Ступай, мой юный друг.
С это дня Женьку как подменили. Из шустрого и веселого мальчишки он моментально превратился в серьезного и задумчивого паренька. Казалось, что четырнадцатилетний подросток за несколько дней перерос самого себя на несколько лет.
Наступила зима. Женька дважды участвовал в дальних рейдах — в стокилометровых переходах из Александровского леса через село Порт-Катон по замерзшему Таганрогскому заливу Азовского моря к Таганрогу. Здесь он познакомился с восемнадцатилетней связной отряда Лидой Зубко. При встречах Лида обязательно приносила Женьке сладости. Откуда она их доставала, Женька так никогда и не узнал. Здесь, в партизанском отряде, их обоих приняли в комсомол. Спустя несколько лет Женька узнает, что именно он стал первым юным партизаном на Дону, удостоенным медали «Партизану Великой Отечественной войны 1941 — 1945 годов».
За год Женька несколько раз встречался со своей теткой. Он потерял еще несколько знакомых партизан — связную отряда юную Варвару Бейсову, учительницу Александровской школы Анастасию Павловну Николенко и еще нескольких товарищей. И всегда, когда случались страшные события, Женька мысленно мог представить их картину. О том случае, который произошел с ним в землянке, Евгений так никому и не рассказал. Для него самого случившееся в ту памятную ночь так и осталось загадкой.
Но время шло вперед. Мирные жители теперь уже не боялись общаться с партизанами, а фашисты редко появлялись в селах. Бесчинствам гитлеровцев наступал конец. Народная ненависть и мужество партизан до официального освобождения района заставила немцев и румынов постепенно покинуть земли Приазовья. 5 февраля 1943 года на общем сборе в Александровке Женька слушал последний приказ по партизанскому отряду за № 34 об освобождении района от немецко-фашистских захватчиков. Это произошло за четыре дня до вступления в бывший Александровский район частей регулярной Красной Армии.
Загадки магнитной плазмы
I.
Никола, как обычно, проснулся рано утром. Быстро поднявшись, он поспешил к своему рабочему столу с чертежами.
— Да, что на этот раз означал прилет моего ночного гостя? — задумчиво произнес он, склонившись над географическими картами Земли.
Ему уже несколько ночей снился один и тот же сон: белый голубь на подоконнике лаборатории. Голубь всегда стучал по стеклу клювом и внимательно смотрел в сторону кровати Николы. Он внушал ему новые мысли и идеи, подсказывал ответы на нерешенные задачи. Кому-то это показалось бы смешным пустяком, но только не всемирно известному физику и знатоку электричества Николе Тесла.
Скалистое местечко на Кони-Айленде под Нью-Йорком Никола подсмотрел уже давно, но возможность осуществить свои давнишние планы представилась только в июне 1900 года, когда он при финансовой поддержке своего друга начал строительство своей системы беспроволочной передачи энергии — Башню Ворденклиф. Никола истратил почти все свои деньги, чтобы выстроить это странное сооружение — огромную антенну над небольшим одноэтажным зданием для управления магнитной плазмой электрического поля Земли в любой части Земного шара. К своему сорокапятилетию он, наконец, закончил основные строительные работы и полностью оборудовал помещение своей лаборатории, которая находилась на первом этаже постройки. К зданию примыкала металлическая конструкция в виде шестиметровой пирамиды, увенчанной огромной, чуть приплюснутой медной сферой.
Именно здесь Никола решил осуществить свой замысел — найти способ регуляции магнитной плазмы электрического поля Земли с целью направленного его перемещения в любую часть планеты. Вот уже около полугода Никола рассчитывал по картам самые уязвимые точки земного магнитного поля.
Среди ночи с 16 на 17 июня 1908 года во сне голубь подсказал ему интересную идею, поэтому Никола сразу приступил к работе. Кроме его, в этом странном здании проживали два помощника-лаборанта, охранник, совмещающий свою работу с должностью главного энергетика, и пожилая женщина — уборщица помещений и повар. Входить же в комнату Николы им было запрещено, поэтому здесь всегда царил некий хаос творчества: ворохи бумаг и различных карт, мелкие детали и всевозможные лампочки, катушки проводов и металлические стержни. Один Никола знал применение каждому из разбросанных по комнате предметов и листов бумаги.
— Действительно, моя голубка была права, — задумчиво произнес он и продолжил вслух свои рассуждения. — На магнитное поле на поверхности Земли влияют токи в ионосфере. Эта область верхней атмосферы, содержащая большое количество ионов, расположена на высоте ста километров и выше. В совокупности с электрическим зарядом каждого иона она образует некую плазму, которая удерживается магнитным полем Земли.
Никола оторвался на секунду от карт, взял с полки несколько листов бумаги и начал быстро рисовать какие-то чертежи и рисунки. Наконец, он поудобней сел в кресло и продолжил свои рассуждения уже более уверенным голосом:
— Плазма четко реагирует на любые изменения солнечных излучений. Эта реакция моментально передается всему земному магнитному полю. Следовательно, в тех местах земной коры, где магнитное поле наиболее чувствительно к солнечным ветрам, можно с помощью добавочного разряда энергии сместить магнитную плазму на небольшое расстояние. Да, да, небольшое расстояние по карте, а в реальности — это же тысячи километров. Да, моя голубка, ты была права: направленный электромагнитный луч может запросто переместить плазму в заданном мною направлении. Остается самая малость — найти на поверхности Земли эти уязвимые места, которые так легко реагируют на солнечное излучение. Посмотрим, посмотрим…
Ученый полностью погрузился в работу. Ему казалось, что именно сейчас он стоит на пороге нового открытия, ведь это было целью всей его жизни — научиться управлять электромагнитной плазмой и заставить её работать на себя. Недаром многие ученые считали Тесла колдуном, вступившим в сделку с самим дьяволом. Но весь секрет заключался в особом свойстве его ума, способного генерировать сотни идей за долю секунды, проникать через время и пространство. Иногда самому Николе казалось, что он вдруг оказывался на незнакомой планете и вступал в контакт с инопланетянами. Иногда он появлялся в будущем и мог увидеть будущее своей родной Сербии. Это происходило постоянно, почти ежедневно, поэтому многие идеи ученого не воплотились в жизнь вследствие быстрого перехода Николы от одной работы к другой. Незавершенность идей, неумение доказать свою правоту людям и привели Николу Тесла в этот укромный уголок под Нью-Йорком.
Никола быстро встал из-за стола и стал включать все приборы своей башни. Лаборатория погрузилась в шум, скрежет металла, ярких вспышек маленьких молний. В центре этого фантастического мира стоял он, Никола Тесла, повелитель молний и энергии мира. В эту минуту он чувствовал себя и Богом, и дьяволом одновременно. Его губы еле шевелились, и он сам себе подавал команды в виде рассуждений:
— Наиболее уязвимы Северный и Южный полюсы Земли. Если мы попробуем сконцентрировать плазму над океаном? Ага, поддаешься! — воскликнул Никола, как будто мог видеть, что в эту минуту происходит над Северным ледовитым океаном.
— А теперь мы направленным лучам электрического разряда пустим тебя немного левее. Давай, давай, двигайся…
Лицо Николы стало излучать неведомую энергию. Он как будто сам весь излучал свет. В дверь постучались:
— Профессор, что у вас там происходит? — раздался робкий мужской голос.
— Не входить! Хотя, постойте. Что происходит с башней?
— Да она вся горит ярким светом, и все в округе гудит странным звуком. Профессор, башня может взорваться! — теперь уже более настойчиво прозвучал голос за дверью.
— Ерунда! Молния любит уверенных и смелых! Если вам страшно, можете спрятаться в подвал.
Голос за дверью смолк. Никола лихорадочно переключал один рубильник за другим. Грохот и шум продолжался около десяти минут, а затем резко стих. Моментально установилась необычная тишина.
— Профессор, с вами все в порядке?
— Да, входите.
Дверь открылась, и в лабораторию вошел один из сотрудников Николы.
— Профессор, это было неповторимо! Сотни молний одновременно излучала наша медная тарелочка. Что это было?
— Друг мой, мы переместили магму земного электромагнитного поля на десятки тысяч километров через русскую Сибирь. Но вот что с ней произошло, я не знаю. Боюсь, она могла взорваться над землей, потому что пришлось производить перемещение слишком низко над поверхностью Земли. Да простит нам это человечество, я стремлюсь помочь именно ему, поэтому, как у каждого ученого, могут быть и маленькие огрехи, и недочеты.
Никола вместе с лаборантом еще несколько минут стояли молча, глядя в окно на башню лаборатории. Затем ученый быстро собрал со стола все бумаги, спрятал их в шкаф и они вместе вышли из помещения.
День незаметно пролетел, как обычно, в научных поисках и изысканиях. Последующие три месяца так же пролетели как одно мгновение. Никола ежедневно проводил свои опыты. К нему несколько раз приезжали журналисты, но от любых интервью ученый отказывался. Журналисты фотографировали только здание и башню, внутрь которых никого не впускали. Даже когда появилась официальная делегация ученых и представителей спецслужб, Тесла провел с ними встречу на свежем воздухе, так и не впустив их в лабораторию.
Год спустя в одну из осенних ночей 1909 года Николе вновь чудился голубь. Во сне он опять подал ученому очередную интересную идею. Поднявшись с кровати среди ночи, Тесла в халате подошел к своему рабочему столу и задумался.
— А ведь верно, мой дружок, ты опять прав. Над Индийским океаном также имеется чувствительная зона, которой можно воспользоваться.
Никола присел на стул и стал чертить какие-то чертежи.
— Если попытаться переместить плазму через Европу к океану? Это рискованно, но попытаться можно.
Никола снял халат, быстро переоделся и подошел к пульту управления. Минуту подождав, как бы размышляя над последствиями очередного опыта, он включил первый рубильник. Лабораторию постепенно начал заполнять уже знакомый шум и скрежет. Затем появились несколько молний. Тесла быстро включал один рубильник за другим. За окном послышался скрежет металла, шум, и вся округа вокруг здания осветилась ярким светом. Вдруг из «медной тарелки» башни, как её прозвали обитатели Башни Ворденклиф, появился огненный луч и направился в небо. Огненно-яркий световой столб немного повернулся в сторону и пронзил ночное небо.
Николу обдало жаром. Он на мгновение потерял связь с реальностью и вдруг очутился в небе. Это было странное чувство: тело стояло в центре лаборатории, а дух Тесла сверху следил за продвижением луча. В сознании ученого что-то лихорадочно переворачивалось.
— Нет! Этого делать нельзя! Человечество еще не готово к этому, — резко и громко закричал Никола, перекрикивая шум и грохот в аудитории.
Он резко выключил рубильник, щелкнул несколькими тумблерами на пульте управления, отвернулся от аппаратной, быстро сел за стол и сжал голову руками.
— Нет и нет. Рано. Человечество не сможет управлять этим оружием. Нет, я не могу доверить ему свое изобретение, — шептал он, уставившись в чертежи на листах бумаги. Впервые за многие годы из глаз появились слезы. Никола смахнул их рукой, переоделся и лег в кровать. Заснуть он, конечно же, не смог.
Глаза были открыты, и вдруг он ясно увидел двух голубей на своем окне. Среди ночного мрака они сияли ярким белым светом. Никола привстал на кровати. Он впервые не во сне, а наяву видел двух голубей, но также впервые не слышал их голосов. Голуби смотрели ему прямо в глаза сквозь оконное стекло, затем стали толкаться. Недружелюбное толкание переросло в явную агрессию. Еще несколько минут, и перед глазами изумленного ученого произошла трагедия: голуби стали жестоко клевать друг друга и крыльями, как руками, постоянно показывать в его сторону. Это походило на страшную картину, в которой два невинных живых существа превращались во врагов и зверей, готовых убить друг друга. Ученый резко вскочил и подбежал к окну. Он пытался открыть створки окон, но они не поддавались. Наконец, одна из створок открылась, но было уже поздно — на подоконнике лежали два мертвых голубя.
— Нет, не может быть! — воскликнул ученый. — Это из — за моей башни и моих опытов может погибнуть целое человечество? — спрашивая самого себя, прошептал Никола. — Я не могу этого себе позволить, я не допущу этого…
Он аккуратно и нежно взял мертвых голубей, надел халат и вышел из лаборатории. Тихонько ступая по полу, Никола пробрался по длинному коридору и вышел во двор. Сделав десятка два шагов, ученый остановился, наспех вырыл руками небольшую ямку в земле и закопал голубей. Медленно поднявшись с колен, он посмотрел на звездное небо и тихим голосом произнес:
— Я обещаю вам покинуть это место и прекратить опыты над оружием. Вся моя энергия будет впредь направлена только на мирные цели. Клянусь вам.
Он и сам не понимал, кому обращена эта клятва: голубям или всему человечеству, ученым-коллегам или своим потомкам?
На следующий день, никому ничего не объясняя, Никола Тесла стал собираться в Нью-Йорк. Его коллеги и любимая повариха не могли понять столь решительного желания Теслы покинуть Башню Ворденклиф. Спустя всего три дня Никола покинул здание с загадочной башней, не захватив с собой никаких бумаг и приборов. Больше в этом местечке он так никогда и не появился.
II.
Тишка, старый охотник из рода чукчей племени Вояк, уже третью неделю жил в своей заброшенной охотничьей избушке на берегу Подкаменной Тунгуски. Место здесь было непроходимое: с одной стороны топи болот, с другой — быстрая горная Тунгуска, а со всех сторон обступала непроходимая дикая тайга. Дорогу к своему зимовью знал только Тишка, приходил сюда редко, только зимой и летом на месяц, чтобы набить дичи и прокормить свою семью в течение полугода.
В ночь на 17 июня 1908 года он не мог заснуть. Тишке все снились странные сны, будто он, старый чукча, вдруг стал знаменит на весь мир, и его носят на руках какие-то иностранцы. За всю жизнь в тайге Тишка ни разу не видел чужаков, прожил только со своей семьей в маленькой таежной деревушке из десяти-пятнадцати землянок с числом жителей чуть больше тридцати человек. Поэтому этот странный сон заставил Тишку подняться с нар и выйти из избушки. Из-за верхушек деревьев небо только что начинало окрашиваться утренней зарей в розовый цвет.
Вдруг высоко в небе появился большой огненный шар. Он летел по еще утреннему небу с юго-востока на северо-запад и медленно спускался к земле. Тишка протер глаза и уставился на неизвестное небесное светило. Хоть ему и было уже далеко за пятьдесят, но зоркое охотничье зрение его не подводило.
— Странно, однако, чего это богам играть вздумалось? Не к добру это, однако, — как будто кому-то поясняя, прошептал Тишка.
В следующее мгновение перед его взором предстала ужасающая картина. Огненный шар изменил траекторию полета и на расстоянии семи — десяти километров от земли, над самой тайгой, вдруг взорвался. Взрыв был такой яркий и сильный, что Тишка моментально закрыл глаза руками и повалился на землю. В следующую минуту невидимая волна стала валить тысячи вековых деревьев, ломая их как спички и укладывая в одну сторону. Грохот от взрыва, удвоенный таежным эхом, оглушил старого охотника. Он лежал на земле и испуганно следил за крышей своей избушки, которая в одно мгновение, как пушинка, оторвалась от деревянного сруба и унеслась на несколько метров от Тишки, разлетаясь на ходу в мелкие щепки.
Тишка ничего не мог понять, что происходит. Да и позже, когда он стал объектом расспросов десятков односельчан и чужаков, Тишке трудно было понять, как взрывная волна, свидетелем которой он являлся, смогла быть зафиксированной обсерваториями всего мира. Только позже он узнал, что в результате взрыва были повалены деревья на территории более двух тысяч квадратных километров, а стекла домов выбиты в нескольких сотнях километров от эпицентра взрыва. Еще несколько дней над таежным поселком в самой глубинке Тунгусской тайги висели необычные светящиеся облака.
III.
Совсем недалеко от Украины в небольшом хуторке Войска Донского жило всего несколько семей старых переселенцев. Это спустя десятки лет, в 1955 году, хутор превратится в центр угольной промышленности — город Гуково.
А пока жизнь в хуторе шла своим чередом, без особых перемен и изменений. Хуторяне занимались земледелием, иногда на подводах совершали многодневные переезды в соседние населенные пункты, чтобы продать кой-какие вещи и закупить необходимые предметы быта.
Однажды, в одну из осенних ночей 1909 года, жители хутора стали свидетелями необычного явления. Под утро над горизонтом появился огненный шар, который стал медленно плыть по небу. Видно было, что шар плывет на огромной высоте. За огненным шаром тянулся небольшой святящийся хвост. Огненное светило двигалось по небу рывками, как будто им кто-то управлял, и вдруг резко изменило траекторию полета и остановилось. Через мгновение шар будто бы взорвался и стал превращаться в огненное облако. Облако расползалось по всему небу, а затем стало опускаться на землю.
Хоть и была глубокая ночь, но из хат стали выходить люди и смотреть на необычное природное явление. Прошло несколько минут, и люди ощутили на себе странное тепло. Тепло расходилось по всему телу и уходило в голову. По-видимому, остатки излучения высоко в атмосфере дошли и до земли. Светящееся облако постепенно начало угасать и через десять минут исчезло совсем.
Спустя год стало известно, что огненный шар в небе наблюдали жители и других населенных пунктов по всей границе с Украиной. А через много лет в районе города Гукова стали проявляться странные природные явления, объясняемые учеными своеобразием ландшафта. Именно в этом городе зимой можно наблюдать особое обилие снега, вблизи города отсутствуют естественные водоемы, и вода в город в основном поступает из артезианских колодцев. Старожилы могут рассказать и другие легенды, связанные с необычными природными явлениями.
Что правда в этом, что вымысел — трудно уже и понять, но факт остается фактом.
Задачи Вольфа Мессинга
Вечером Глеб пришел со школы возбужденным и сразу с порога побежал на кухню:
— Папа, ты знаешь? Васька такое сегодня на классном часе рассказал про деда! — скороговоркой заговорил возбужденный мальчик.
— Чего я должен знать? Да ты переоденься вначале, — успокаивающе охладил отец пыл сына.
— Да ты послушай! Васька рассказывал, что наш дед с Мессингом встречался. Это правда? — не успокаивался Глеб.
— Что-то такое слышал. Да ты его сам и спроси — дед в гости только что к нам пришел, сидит в спальне.
— Правда? Вот здорово!
Глеб, на ходу снимая верхнюю одежду, поспешил в спальню.
— Дед, родненький, привет! — радостно закричал он и стал обнимать любимого дедушку.
— Здорово, казак. Что это сегодня с тобой? Никогда таким ласковым тебя не видел. Что, денежку просить будешь?
— Нет, что ты. Знаешь, сегодня на классном часе мы говорили о разных экстрасенсах, так вот, Васька выдал, что вы с его дедом Вольфа Мессинга видели. Это правда?
— Да байки это. А какой Васька?
— Брайловский. Его дедушку звать, кажется, Василий Игнатьевич.
— Василий Брайловский? Помним такого.
Дед задумался, повернул голову к окну и смахнул рукой выкатившуюся из глаза слезу.
— А ну, батя, колись уже. Ты как-то мне рассказывал что-то подобное. Интересно же. Расскажи, — попросил вошедший в комнату отец Глеба.
— Вот пристали. Давно это было. Сейчас, подумать надо.
Дед поднялся с кресла, подошел к тумбочке и долго рылся в старых своих вещах, которые он давно принес в квартиру и оставил на память свои внукам. Наконец, он нашел потрепанную папку, развернулся и снова уселся с ней в кресло.
— Вот здесь у меня лежит старенькая тетрадка — мои первые производственные конспекты. Лет тридцать я их не открывал.
Пожилой человек поудобней сел в кресло, надел очки и стал листать старенькую тетрадку. Глеб с отцом тихонько пристроились около него и ждали интересного рассказа от бывшего заводского работника.
Иван Семенович много лет проработал на Азовском оптико-механическом заводе. Ветеран труда, он и сейчас выглядел подтянутым и серьезным пожилым человеком, обладающим, для его возраста, прекрасной памятью.
— А, вот, нашел, — наконец произнес дед. — Помнишь, Николай, мы с тобой еще в детстве задачки решали? — спросил он отца Глеба.
— Да припоминаю. Ты меня этими задачами просто замучил, все хотел мою память развивать. Помню, конечно.
— Вот именно, память развивать, — задумчиво произнес дед и поднял голову.
— Да ладно уж, расскажу мою историю. Никому её не рассказывал. Если уж пристали, так наберитесь терпения и слушайте.
Дед положил на колени раскрытую тетрадь, медленно снял очки и начал свое повествование.
— Давно это было. В середине 60-х годов. Мы тогда с Василием Брайловским только закончили наш техникум и поступили на завод. Здесь открывался секретный цех. Это сейчас всем известно, что наш завод космическую оптику выпускал когда — то, а тогда это было абсолютно секретно. Мы с Василием считались молодыми специалистами, и уже через месяц нас отправили в Тулу и Брянск на смежные с заводом производства. Цель командировки нам не сообщали, просто надо было передать несколько бумаг из рук в руки и забрать у тех людей несколько документов. Так вот, выдали нам немного денег и отправили. Мы вначале в Брянск поехали на одни сутки, а потом на сутки в Тулу. Так все это и произошло именно в Брянске.
На дворе стояло жаркое лето 1964 года. Мы с Василием сходили в указанное место, сделали свои дела и отправились на ночь в гостиницу. Она располагалась тогда почти в центре города, небольшое многоэтажное здание. Так вот, нас поселили на втором этаже. Поздно вечером к нам кто-то постучался. Василий открыл дверь, и в наш номер вошел человек средних лет, невысокого роста, с огромным лбом и с жиденькими волосами.
— Ребята, вы уж извините меня, но у меня розетка барахлит, лампочка в настольной лампе мигает постоянно. А вы, я знаю, технари. Помогите мне, посмотрите розетку.
«Откуда он знает, что мы технари?» — подумал я и быстро вскочил с кровати. «С удовольствием», — выпалил я и пошел в номер к незнакомцу.
Он показал мне розетку, я быстро подкрутил пару винтиков, и мы сели за стол. Незнакомец положил свою руку мне на запястье и посмотрел в мои глаза.
— Спасибо, молодой человек. Мне с этим самому не справиться, руки вообще ничего делать не могут, всю жизнь только головой работаю, — с улыбкой произнес он и вдруг резко отдернул свою руку от моей. Лицо его моментально стало серьезным.
— Да, любезный друг, от нас обоих профессия требует держать язык за зубами. Вот только у меня это не получается, — задумчиво продолжил он.
— А откуда вы узнали, что у меня именно такая профессия?
— Долго рассказывать, да и не интересно. А ты не бойся, понравился ты мне. Позволь твою руку.
Незнакомец вновь взял меня за запястье правой руки, склонил голову и закрыл глаза.
— Хороший у вас город. Жаль, что мне не довелось в нем побывать. Ничего, когда — ни будь побываю.
Незнакомец поднял голову и, не выпуская моей руки, продолжил.
— Тебе предстоит проработать на вашем заводе больше тридцати лет. Несколько должностей сменишь, но всегда будет нужна хорошая память.
Наконец, он отпустил мою руку и продолжил.
— Давай поэкспериментируем. Я задам тебе несколько задач о твоем городе, а ты запоминай. Ничего не записывай, а запишешь задачки только в своем номере. Согласен?
Удивленный столь необычным предложением, я кивнул головой и сосредоточился. Незнакомец опять взял меня за руку, уставился на меня своими большими черными глазами и, не моргая, стал зачитывать условия задачи. Это была не задача, а, скорее всего, его рассуждения. В эти минуты мне показалось, что, глядя мне в глаза, он не видит меня, а рассматривает какую-то картину. Создавалось впечатление, что он сканирует мой мозг. Я не смел пошевельнуться и внимательно запоминал его слова.
Иван Семенович прервал свой рассказ, одел очки и взял с колен открытую тетрадку.
— Вот эти записи, они сохранились у меня, — задумчиво произнес он. — Слушайте дальше. Незнакомец стал рассуждать:
— Вот в 1885 году в вашем небольшом городке было 16600 человек. Из них — 6946 мужчин и 6134 женщины из коренного населения, 1187 мужчин и 1072 женщины — иногородние. 259 детей до года мы не будем считать. А вот в 1891 году население Азова уже составило 15640 человек. Из них — 7520 человек иногородних и 8120 человек коренного населения. Что за шесть лет число жителей вашего города стало на тысячу человек меньше, это и так понятно, но условие задачи не в этом. Если следовать такой логике, то, как ты думаешь, какое население вашего города будет в первый год XX века?
Усвоил условие первой задачи? Но это еще не все. Вот, например, в 1886 году у вас в городе было четыре земских и мещанских училищ, мужская и женская прогимназии, а в 1893 году, кроме их, появилась еврейская молитвенная школа и одно частное учебное заведение 3-го разряда. Если следовать той же нашей логике, то сколько может возникнуть новых учебных заведений к первому году XX века? Все усвоил и запомнил? А теперь беги в свой номер и на память восстанови все мои цифры и постарайся решить мои задачки. Именно таким образом ты и сможешь развивать свою память.
Незнакомец, наконец, отпустил мою руку и кивком головы показал мне на дверь. Удивленный и пораженный его памятью, я выскочил из номера, забежал в свой и быстро стал записывать все цифры. Не знаю, правильно ли я все здесь записал, но вот они эти цифры передо мною. Василий стал расспрашивать меня, что это я там пишу, и мне пришлось все ему рассказать. Вот откуда Василий потом и решил, что в ту ночь через стенку с нами в гостинице ночевал Вольф Мессинг. Дело в том, что на следующий день мы в городе увидели театральные афиши с его именем, и именно в это время он проводил свои «психологические опыты» в Брянске. Утверждать, что это был именно Мессинг, я не мог, а вот Васька Брайловский всем потом растрепался, что я с Мессингом общался. Кто его знает? Может быть, совпадение? Шарлатанство? Но откуда у этого незнакомца такая феноменальная память? Как мог человек держать такие цифры у себя в голове? Ведь он ни на секунду не задумывался, когда называл мне условия задачи. Просто выдумывал по ходу беседы? Тогда почему он так внимательно смотрел мне в глаза? После нашей командировки в Тулу и Брянск я несколько лет по всем архивам и статистическим отчетам искал данные населения Азова именно в эти годы, но так ничего и не отыскал. Так что, ребята, это ваша очередная задача: найти данные о населении нашего города в 1885 и 1893 годах. Соответствуют ли цифры таинственного незнакомца реальным?
Пожилой человек вздохнул, закончил свой рассказ — воспоминание и закрыл тетрадку.
— Ну ты, батя, и даешь, — протяжно, почти шепотом произнес отец Глеба, первым опомнившись от рассказа Ивана Семеновича. — Как это тебе все удалось тогда запомнить и записать в тетрадку?
— Дед, а ты потом что-нибудь еще слышал о Мессинге? — продолжил вопрос отца Глеб.
— О Мессинге я больше никогда ничего не слышал, но долго интересовался его судьбой. Информации в газетах не было, я от друзей и знакомых позже узнал, что Вольф Григорьевич Мессинг умер в 1975 году в возрасте 76 лет. Свою тайну он унес с собой в вечность. Все разговоры о нем сейчас противоречивы, никаких подлинных документов почти не осталось.
— Теперь понятно, откуда дед Васькин знает о тебе, — переводя дух, произнес Глеб.
— Да говорю же вам, придумал все Василий Брайловский. Может быть, тот мужик и не был никаким Мессингом. Может быть, просто совпадение.
— Ну, ты скажешь, отец, совпадение, — перебил его отец Глеба. — Такое раз в жизни случается. А почему ты никогда мне об этом не рассказывал?
— А ты и не спрашивал, да и некогда все было, — с улыбкой возразил ему Иван Семенович.
На несколько минут в комнате воцарилась удивительная тишина. Отец с сыном, пораженные услышанным рассказом, молча смотрели на любимого ими человека и открывали в нем неведомую до этого новую личность.
Заветное желание
I.
Дэн медленно брел по набережной небольшой речушки. Он любил гулять вечерами по этой тихой набережной некогда широкой и красивой реки. Название реки он не помнил, друзья рассказывали, что когда-то она вроде бы называлась Река-Дон. Но это было так давно, когда еще на берегах этой реки жили свободолюбивые казачьи народы. Прохладный ветерок теребил светлые волосы Дэна, но он не замечал этого, погруженный в свои мысли.
— Привет, Дэн! — услышал он позади себя знакомый голос.
— А, это ты, Влад, привет, — пробормотал Дэн равнодушным голосом.
Молодой человек лет шестнадцати — семнадцати быстрым шагом догнал друга.
— А ты слышал, что Велена летала в Осло и привезла новый аэронизатор? Говорят, классная штука, выполняет любые желания.
— Какие желания? Ничего не слышал.
— Да ты, старик, совсем устарел. Это же исполнитель желаний. Китайцы уже давно его изобрели, а у нас его достать почти невозможно. Хочешь, я сведу тебя с Веленой?
— Давай, но послезавтра. Завтра у меня есть срочные дела, думаю, за день управлюсь.
Влад похлопал друга по плечу и быстрым шагом, опередив Дэна, поспешил к ближайшему бару. Дэн продолжал спокойно брести по набережной. Никаких срочных дел на завтра у него не было. Его уже третий день одолевали странные мысли: «Что было в нашем городе в далеком прошлом? Почему старики рассказывают, что в центре города когда-то стояла старая крепость, окруженная валами? Что это была за крепость?».
Погруженный в мысли, Дэн и не заметил, как прошел набережную и очутился на небольшой площади. Здесь стояли несколько мобилей. Эти одноместные минитакси всю ночь мотались из одной части города в другую. Дэн сел в первый мобиль и помчался к своему дому.
Многоэтажный город в ночное время был пуст. Жители не любили ходить по узеньким улочкам это городка в ночное время, слишком часто банды разгулявшихся беспредельщиков могли ограбить любого человека. Дэн это знал. Да, ему хотелось вечерами прогуляться по городу в свои семнадцать лет. Молодость брала свое, хотелось общения, но все знакомые ребята были увлечены компьютерными играми или новыми мобильниками, разговаривать с ними было не о чем. Дэн понимал, что на закате двадцать второго века жизнь летит совсем не так, как в далеком прошлом. Родители ему рассказывали, что на месте стеклянных и бетонных нынешних многоэтажек когда-то стоял маленький и уютный городок. Они тоже это слышали от своих родителей, которые читали книги и знали, что именно в этих местах в давние времена протекал широкий Дон, а в его устье располагался небольшой городок со своим историческим прошлым. Вот это историческое прошлое и не давало покоя последнее время Дэну. Он рос тихим парнем, не интересующимся новинками техники, а увлекался книгами. Достать их было почти невозможно, последние библиотеки закрылись около ста лет назад, и бумажный, а не электронный вариант книги был абсолютной редкостью. Дэн любил читать любые книги, которые ещё можно было достать.
Вот и сегодня он вышел из мобиля, быстро на лифте поднялся на свой двадцать третий этаж, вошел в квартиру и взял в руки небольшой томик стихов. Родители были в командировке, и в пустой квартире царила особая тишина. Дэн подошел к окну, задернул шторы и присел в свое любимое кресло. Шел первый час ночи. Спать совсем не хотелось. В голове крутились слова Влада о каком-то аэронизаторе.
— Что это за штуковина? Может быть, она подскажет, где найти интересную книгу об истории нашего города? Завтра обязательно звякну Владу…
II.
Первые лучи солнца ласково осветили квартиру. Дэн быстро встал с кровати, принял прохладный душ и, не завтракая, сел в кресло.
— Алло! Влад, это ты? Привет. Помнишь, ты вчера обещал познакомить меня с Веленой? Что? А, дела? Я перенес их на другое время. Так можешь ли ты меня познакомить с девушкой?
Сонный голос в трубке мобильника назначил встречу через два часа. Дэн вышел на кухню и посмотрел в окно. Где-то вдалеке виднелась узенькая полоска речки, впадающей в озеро. Он знал, что на месте этого озера было когда-то море, но сейчас оно полностью пересохло и превратилось в небольшое озерцо. Рыба в нем не водилась уже много лет, зато можно было еще на катерах прогуляться от одного берега к другому. С западной стороны города виднелись кирпичные трубы. Мэрия города давным-давно решила здесь соорудить небольшой музей в память о каком-то заводе. Поговаривали, что на этом месте стоял когда-то оптико-механический завод, выпускавший продукцию даже для космических ракет. Но когда это было — уже никто не помнил.
Резкий звонок мобильника отвлек Дэна от утренних размышлений.
— Да, Влад, я слушаю тебя. Что? Ты можешь устроить встречу прямо сейчас? Да это же классно! Я готов. Стой, а как надо вести себя с этой, как её звать, Веленой, что ли? Понятно, это меня устраивает.
Дэн моментально собрался, на ходу перекусил и быстрым шагом вышел из квартиры, спустившись на лифте вниз. У подъезда дома стояла шикарная машина, из которой выглядывал веселый Влад.
— Привет, дружище! Тебе сегодня везет. Я так расписал тебя Велене, что она горит желанием с тобой познакомиться.
— Да брось сочинять, — смущенно проговорил Дэн, усаживаясь в мягкое кресло рядом с Владом.
— Да честно тебе говорю! Девушка обожает таких скрытных и мечтательных парней, как ты. Она и сама немного романтик. Как редко в наши дни встретишь таких девушек. Может быть, тебе повезет и в дальнейшем?
— Да хватит молоть ерунду. Ты можешь толком рассказать что-нибудь об этой девчонке?
— Да что там рассказывать, сам все сейчас увидишь. Будь попроще, она классная девчонка.
Машина резко затормозила около небольшого кафе.
— Все, приехали. Не буду вам мешать. Вон, за стеклом, с хвостиком. Видишь? Ну, пока, Дэн. Удачи.
Влад пожал руку другу, приоткрыл дверцу и помахал рукой сидящей за одиноким столиком в кафе, девушке. Дэн вышел из машины и неуверенным шагом подошел к небольшой кафешке. Стеклянная дверь открылась сама и гостеприимно пропустила парня вовнутрь.
За столиком сидела симпатичная девушка лет восемнадцати. Гладко зачесанные назад светлые волосы были завязаны в небольшой хвостик, на лоб спадала непослушная подростковая челка.
— Привет, меня зовут Дэн.
— А я уже все о тебе знаю
— Что, небось, Влад растрепался?
— Почему растрепался? Он хороший парень и про тебя рассказал только хорошее. Да ладно, садись поудобней.
Дэн сел напротив девушки и робко заговорил:
— Влад говорил, что ты привезла какой-то аэронизатор. Что это за штука?
— Вот, паршивец, разболтал все-таки. Извини, Дэн, просто я увлекаюсь стариной, а этот аппарат помогает только любителям древней истории. Обыкновенная шкатулка, но определенный шифр механизма быстро сканирует мозг человека. Если твое желание искреннее и направлено на добро, то аэронизатор выполняет по одному желанию в сутки. Вернее сказать, не выполняет желание, а может переместить тебя во времени в далекое прошлое всего на один час.
— Да ты что? Не может быть! Я об этом и мечтать не мог, — перебил девушку Дэн.
— Не спеши, ничего в этом удивительного нет, просто у нас до этих технологий ученые еще не дотянули, а за границей такое уже не редкость. А что удивляться? Наши мозги уже сотни лет потихонечку уплывают на запад. У любого великого ученого можно найти наши русские корни. А в нашей стране умы не нужны, как и в далеком прошлом. Нам бы побольше набить собственный карман.
— Согласен, зачем им собственные космопланы, когда можно запросто слетать и на сверхзвуковом? Да нет же, как это они смогут сидеть вместе с нами в одном самолете? Да Бог с ними. Извини, рассказывай дальше.
Девушка улыбнулась, задумчиво посмотрела сквозь стекло на улицу и, не поворачивая головы, продолжила:
— А ты действительно классный парень. Мы с тобой романтики. Сейчас это редкость. Я так давно мечтала познакомиться с человеком, разделяющим мои убеждения.
— Да что ты, я обыкновенный. Просто хочется узнать побольше об истории нашего города. Кто в нем жил лет двести назад? Какие были тогда здания? Чем занимались горожане, например, в начале двадцать первого века?
— А ты слышал, что на месте центра нашего города в давние времена находилась какая-та крепость? Вот бы узнать об этом.
— А как это сделать?
— Если ты действительно этого хочешь, приходи ко мне сегодня вечерком, часиков в семь. Вот моя визитка.
Девушка протянула Дэну визитку и улыбнулась.
— Постарайся никому не сболтнуть о нашей идее. А то вот Влад тоже обещал никому не рассказывать.
— Но он только мне рассказал, а мы с ним закадычные друзья с самого детства.
— Надеюсь, и мы с тобой подружимся.
— И я надеюсь, до вечера.
Девушка встала из-за стола и направилась к выходу. Дэн не мог пошевелиться. Он был поражен этой удивительной девушкой. За свою жизнь ему еще ни разу не доводилось разговаривать с такой утонченной натурой, с такой воспитанной девушкой, с такой обаятельной особой. Все знакомые девчонки не вынимали сигарет из зубов и не выпускали из рук банки с пивом. Дэна с Владом это раздражало, поэтому они чаще сидели дома или общались между собой. К сожалению, век информационных технологий породил циничных и расчетливых людей, и найти истинного друга стало почти невозможно.
III.
Дэн нерешительно позвонил в дверь. Через мгновение она открылась и на пороге появилась Велена.
— Добрый вечер, Дэн. Ты точно по времени, это и радует, и удивляет.
Дэн остолбенел. Перед ним стояла совсем другая девушка, с которой он познакомился сегодня днем. Нет, это была та же Велена, но в ней прибавилось немного обаятельности и шарма, а легкие джинсы сейчас четко подчеркивали её стройную фигуру. Замешкавшись от внезапно охвативших чувств, Дэн пролепетал:
— Почему удивляет?
— Да что ты стоишь в дверях, проходи, не стесняйся.
Дэн прошел в большую просторную комнату, обставленную стеклянной мебелью. Зеленоватый ионовый свет придавал квартире какую-то загадочность и таинственность.
— Присаживайся, будешь газировку?
— Не откажусь.
Велена ловко достала из маленького холодильника пару бокалов и бутылку минеральной воды.
— Класс, минералка. Редко сейчас её увидишь.
— Это я из Осло привезла контейнер. У нас в магазинах действительно её уже не увидишь.
— А у тебя здесь здорово, — произнес Дэн, разглядывая квартиру.
— Как и у всех, просто родители часто бывают в заграничных командировках, привозят разные новенькие штучки. А меня они не интересуют. Я привыкла оставаться дома одна. Зато много свободного времени для размышлений.
Девушка достала с полки небольшую шкатулку и села рядом с Дэном в красивое кресло.
— Знаешь, Дэн, я весь день думала о нашем разговоре. Готовы ли мы попасть в прошлое? Ведь за час мы ничего не узнаем, ничего не сможем сделать.
— Ты не права, Велена. Целый час! Это же очень много для того, чтобы увидеть то, что ты никогда не видел.
— Может быть. Но готовы ли мы?
— А почему бы и нет? Ведь мы вдвоем, а это уже многое значит. Понимаешь, когда два человека хотят одного и того же, думают и поступают одинаково, им не страшны никакие преграды.
— Ну, ты уж слишком по-книжному, — улыбнулась девушка. — Хотя… ты в чем-то прав. Стремление хотя бы двух людей сделать что-то полезное и нужное людям — это дорогого стоит.
— Видишь, в этом нет ничего удивительного, надо только сильно захотеть и не мечтать, а сделать что-то доброе и полезное.
— Например, очутиться на валах старой крепости?
— А почему бы и нет? Только что это за валы?
Дэн не успел договорить последнюю фразу, как стены квартиры стали медленно расползаться в разные стороны. Мебель чуть-чуть задрожала и постепенно стала исчезать. Дэн вскочил, схватил Велену за руку, а потом нежно обнял её.
— Дэн, я не боюсь, я готова.
Они стояли как вкопанные посреди уже почти полностью исчезнувшей квартиры. Вместо потолка появились яркие звезды, пол превратился в земляной настил, усыпанный какими-то осколками, в воздухе запахло гарью. Еще мгновение, и Дэн с Веленой очутились около какой-то стены. Стояла глубокая ночь, слышны были стоны людей, скрежет повозок, ржание лошадей и далекий гул от разрывающихся снарядов.
— Спокойно, Велена, сейчас все узнаем.
Молодые люди робко огляделись по сторонам. Постепенно глаза привыкли к темноте, и они сквозь дым и копоть разглядели кирпичные стены и группу странно одетых людей, лежащих и полусидящих около костра. Его огни освещали усталые лица людей, которые тихо пели напевную старинную казачью песню.
Старики — то пьют, гуляют, по беседушкам сидят,
По беседушкам сидят, про Азов все говорят:
Ой, не дай Боже азовцам ума-разума того —
Не поставили б они башенки на усть речке Каланчи,
Не перекинули бы цепи через славный тихий Дон,
Не подвели бы они струны ко звонким колоколам:
Уж нельзя нам, братцы, будет во сине море пройти,
По синю морю гулять, зипунов — то доставать…
Парень с девушкой невольно заслушались этой незнакомой им песней. Их поразила мелодичность, певучесть и удачное многоголосье этих уставших людей. Им никогда в своей жизни не приходилось слышать ничего подобного.
— Дэн, не забудь — у нас всего один час времени, — первой очнулась от минутного размышления Велена. — Посмотри на часы.
— Да, я понял, сейчас… Послушай, как здорово они поют, — задумчиво, еле слышно произнес юноша.
— Дэн, у нас нет времени, надо спешить.
Дэн запомнил время, нежно взял девушку за руку, и они медленно стали подходить к людям у костра.
— Чего тут гутарить, нема у нас силушки одолеть этих окаянных турок, — четко расслышал Дэн голос одного сидящего мужика. — У нас из шести тысяч казаков в живых-то осталось, поди, тысячи три с небольшим. А их, бусурманов, около двухсот пятидесяти тысяч. Да и государь не жалует нас, знать, не показались мы ему.
Дэн тихонько подошел к костру и присел вместе с Веленой рядом с сидящими на пустых бочках из-под пороха двумя казаками.
— А о ком вы говорите, дяденька? — осторожно спросил Дэн у пожилого человека.
Старый казак с большими усами, в изношенных шароварах и изорванной накидке медленно повернул голову в сторону молодых людей.
— Да ты шо, сказывся, али не знаешь, что тут творится? Разом вы не из турецкого стана?
— Нет, мы…, — не успел договорить Дэн, как Велена сильно дернула его за рукав.
— Нет, нас послали перевязать вам раны, — быстро сообразила она.
Казак пристально взглянул в глаза Дэна, затем внимательно осмотрел одежду вначале Дэна, затем с еще большим удивлением Велену.
— А то я и вижу, шо не турецкая на вас одежа. Да ладно, перевязывай, дочка, — усталым голосом проговорил пожилой мужчина. Люди безразлично повернули голову в сторону незнакомцев и по очереди стали показывать свои ранения. Велена что-то находила в их сумках, делала быстрые перевязки, а Дэн поближе подсел к пожилому человеку.
— Коли ты ещё не знаешь наше положение, так я поведаю тебе, сынку. Видно, добрые вы люди. Так, значит, слухайте…
Старый казак, опершись о булаву, неторопливо повел свой рассказ. Оказывается, донские, черкесские и запорожские казаки в июне 1641 года овладели известной турецкой крепостью Азов. Крепость располагалась в самом устье Дона и не позволяла казакам совершать выходы в Азовское море. Несколько раз укрепленная турками крепость переходила из рук в руки. Чтобы захватить её, казаки насыпали валы перед стенами и стреляли по крепости из орудий. В один из удачных штурмов казакам удалось овладеть крепостью, но турки обложили её осадой. Гарнизон крепости, состоящий из почти шести тысячи казаков, в том числе 800 женщин, под начальством Осипа Петрова, защищался с необыкновенным мужеством и стойкостью. Продолжавшаяся с июня по сентябрь 1641 года осада Азова турками окончилось безрезультатно: казачья крепость с пятью тысячами казаков 93 дня и ночи выдержала натиск 250-тысячного турецкого войска. В течение августа и сентября гарнизон крепости был усилен подкреплениями и снабжен некоторым количеством боевых и продовольственных припасов, но положение казаков к началу октября ухудшилось: более трех тысяч казаков сложили свои головы, в городе свирепствовала цинга, продовольствия не хватало. Уцелевшие защитники крепости, утомленные бессменной сторожевой службой, едва были в состоянии владеть оружием. Казакам, выдержавшим трехмесячное азовское сиденье, удалось удержать крепость в своих руках.
— Так что, сейчас 1641 год? — удивленно перебил рассказ старого казака Дэн.
— Да нет, сынку, уже начало мая 1642-го. Атаман наш по Дону переправил с оказией челобитную к царю Михаилу Федоровичу, прося принять от нас Азов в дар Русскому государству и помочь присылкой войска и запасов. А москали не туды. В январе для решения нашего вопроса в Москве был созван земский собор, на котором выяснилось, что принятие Азова должно повлечь за собою войну с Турцией, которая для России совсем невыгодна. Вот Михаил Федорович и прислал нам грамоту, в которой благодарил нас за предложение, но отказался от него и советует нам, донцам, оставить Азов. И это после стольких дней мучения ради нашего славного Дона-батюшки и России-матушки. Что нам делать, послухать царя, али нет?
Около костра воцарилась тишина. Усталые казаки повернули головы в сторону незнакомцев и ждали, что они скажут. Парень с девушкой понимали, что от их слов будет многое зависит, но вмешиваться в ход истории они просто не имели права.
— Думаю, послушать. Не выдержите вы осады, все погибните от голода и турок. Надо покидать крепость, не пришло еще ваше время. Все равно Азов позже станет русским городом, — первым прервал ожидание Дэн и взахлеб стал уговаривать старого казака покинуть турецкую крепость.
Велена не успела его дернуть за руку, как вдруг туман начал сгущаться, лица казаков стали исчезать, а под ногами удивленных Дэна и Велены вновь появился пол городской квартиры. Еще мгновение — и они оказались посередине городской квартиры Велены. Тишина вновь обволокла замкнутое пространство.
— Не может быть, — прошептала Велена, обводя глазами свою комнату.
— Может, ещё как может, — убедительно произнес Дэн и только сейчас отпустил руку девушки.
От нахлынувших на них впечатлений и эмоций Дэн с Веленой повалились в кресло.
— Вот здорово! Как это могло произойти? — взволнованно первым нарушил тишину и молчание Дэн.
— А откуда ты знаешь, что не пришло еще время казакам овладеть Азовом? — вопросом на вопрос ответила Велена.
— Меня в тот момент осенило. Я читал когда-то в одной из книг об этом событии. Кажется, оно называется «Азовское осадное казачье сидение». Вспомнил, это одно из ярких событий истории нашего города. Как жаль, что никто уже об этом не помнит, да и тех крепостных валов уже нет и в помине.
— Да, жаль, — задумчиво произнесла Велена. — Неужели азовчане не смогли сохранить свою историю для нас, их потомков? Что им помешало это сделать? Время? Или безразличие?
— Не знаю, но мы с тобой, Велена, должны рассказать об этом нашим ровесникам. Пусть они через интернет, через мобильники, через видео, но обязательно поведают миру об истории нашего города.
— Должны? Легко сказать. Кто тебе поверит? Нас просто засмеют, — грустно глядя в окно, произнесла девушка.
— Нет, не засмеют. Я уверен. Вот, например, Влад нам поверит, а у него есть парочка нормальных друзей. Не опускай руки, Велена, ты же умница; ты такую вещь достала, которой цены нет! Мы должны рассказать об этом ребятам.
— Время покажет, не спеши, Дэн. Такие дела не делаются одним разом. Здесь надо терпение и понимание сотен, а может быть, и тысяч людей. Только тогда, когда люди поймут, что без своего прошлого у них не будет и настояшего, только тогда общество обретет спокойствие и мир.
Они замолчали. За окном медленно наступал рассвет. Новый рассвет 2195 -го года.
Назад в будущее
I.
Дэн с Веленой сдружились, и большую часть своего свободного времени юноша проводил только с ней. С Владом у них остались хорошие приятельские отношения, просто теперь они стали более походить на деловые.
Время летело быстро, прошло уже около полугода, как Дэн впервые познакомился с Веленой. Однажды вечером, прогуливаясь с девушкой по набережной, Дэн вспомнил об аэронизаторе.
— Вела, а ты помнишь наш с тобой полет в прошлое?
— Конечно, помню. А почему ты об этом вспомнил?
— Да так, просто. Знаешь, мне вновь хочется попасть в то время.
— Дэн, ты как маленький. Зачем тебе опять приключения?
— Да это не приключения, — с азартом заговорил Дэн. — Понимаешь, мы тогда ничем не могли помочь людям. А теперь можно к этому перемещению подготовиться.
— Как это подготовиться? — удивленно произнесла Велена.
— Да очень просто. У нас сейчас такие технологии, которых в прошлом и в помине не было. Скачаем на видеофлешку несколько технологий и сможем людям чем-нибудь помочь.
— Заманчиво, но вторгаться в ход истории небезопасное занятие, — поучительно заметила Велена и взяла Дэна под руку.
— Вела, ты только не бойся. Ведь ты знаешь, что у нас будет целый час времени. А за час можно многое натворить.
— Вот именно, натворить, — улыбнулась Велена.
— Ну, оговорился. Можно многое сделать.
— Я согласна. С тобой согласна, — задумчиво произнесла девушка.
— Да нет, ты опять все утрируешь. Давай обдумаем.
— Не заводись ты, говорю же, что согласна. Я покопаюсь дома в научных файлах, может быть, что-нибудь и подберу по разной тематике.
— Вот и умница! Завтра же с утра и попытаемся вновь отправиться к своим предкам.
— Да ладно тебе, не спеши. Приходи ко мне завтра часов в десять утра.
Молодые люди замолчали и задумчиво продолжили свою прогулку по вечернему городу.
II.
Ранним утром Дэн, как обычно, принял душ, захватил со стола видеофлешку и отправился к Велене. С вечера он перебросил с собственного видеолайзера на видеофлешку несколько файлов с описанием современных промышленных технологий и сейчас был готов отправиться хоть на край света.
В дверях собственной квартиры его уже поджидала Велена.
— Привет, Вела, ты готова? — с порога выпалил возбужденный парнишка.
— А где твое «Доброе утро»? — с улыбкой приветливо проговорила девушка, пропуская Дэна в квартиру.
— Ой, а я и не поздоровался, — смущенно извинился Дэн, войдя внутрь квартиры и удобно усаживаясь в кресле. — Что бы я без тебя делал? Ты всегда меня чему-нибудь учишь.
— Остался бы невоспитанным мальчишкой. Всего и дел-то, — улыбаясь, ответила Вилена.
— Ты завтракать будешь?
— Вот здорово, ты всегда знаешь, что мне хочется.
— Нет, я всегда знаю, что ты чего-то не доделываешь. Значит, и позавтракать, как всегда, забыл, — возразила Дэну Велена, подавая на стол свежие гренки и стакан молока.
— Спасибо, умничка ты моя, — не глядя на девушку, буркнул Дэн и жадно набросился на поданный завтрак.
— Я вчера нашла пару интересных файлов у себя. Ты захватил видеофлешку?
— Ага, — пробормотал парень, не отрываясь от еды.
— Не «ага», а захватил. Вот болтун ты какой, никак не научишься по-русски разговаривать.
— Правильно. Для этого у меня ты есть, — улыбаясь, проговорил паренек и подал видеофлешку Велене.
Она вышла в соседнюю комнату и через пару минут вернулась с маленькой сумочкой на плече.
— Надеюсь, теперь ты готов?
— Так точно, моя повелительница! — вскакивая, выпалил Дэн и приставил к голове вытянутую ладонь.
В такие минуты Велене особенно нравился этот взбалмошный мальчишка, с хорошим чувством юмора и в меру воспитанный. Но главное, что привлекало её в этом парне — это сообразительность и доброта, умение быть верным и настоящим другом.
— Да ладно тебе, будь посерьезней.
— Да я же шучу. Конечно же, я готов, только надо обдумать, куда мы отправимся?
— Мне кажется, надо запрограммировать аэронизатор хотя бы лет на сто назад, — заметила Велена и достала с полки заветную шкатулку.
— Назад в будущее?
— Выходит, так. Садись поудобней, сосредоточься и расслабься. Готов?
Девушка подсела к Дэну, набрала какой-то шифр на панели аэронизатора, и в то же мгновение стены в квартире стали медленно исчезать. Дэн за плечи обнял Велену и почувствовал, как она дрожит.
— Ничего, не бойся, все будет в порядке, — шепотом произнес Дэн, как бы успокаивая девушку и самого себя.
Пространство расступилось перед временем. Через секунду они очутились на узкой набережной реки. С одной стороны виднелись пятиэтажные дома, с другой — узкая полоска реки.
— Да это же наша набережная. Только узкая какая-то, да и речка намного шире нашей нынешней, — оглядываясь по сторонам, пробормотал Дэн.
— Скорее всего, это набережная реки Дон. Ты хоть это помнишь?
— Конечно же. И что у нас всего один час, это я тоже помню.
Молодые люди взялись за руки и быстрым шагом пошли вдоль набережной.
— Вы не подскажете, где здесь офис «Водснаба»? — окликнул их чей-то голос. Из приоткрытой дверцы такси выглянул по виду деловой мужчина.
— А, это… В общем, нам легче показать, — запинаясь, пробормотал Дэн.
— Ты что вытворяешь? — глядя на мужчину, сквозь зубы тихонько прошептала Велена.
— Не трусь, вперед!
— А почему «Водснаб»? Он вроде бы «Водоканалом» когда-то назывался, — спросил Дэн у мужчины, усаживаясь на заднее сидение такси и уступая место Велене.
— Э, брат! Да это в конце прошлого века, поди, было, — важно произнес мужчина средних лет, в костюме и при галстуке.
— Дэн, мы в двадцать первом веке, будь осторожней, — прошептала почти на ухо Дэну Велена.
— Я понял. Что будет, то и будет.
Такси остановилось около небольшого шестиэтажного здания. Водитель разъяснил, на какой этаж подняться и услужливо захлопнул после выхода из салона своих пассажиров дверцу авто.
Мужчина пожал руку Дэну и быстрым шагом отправился к входу.
— Идем за ним, — еле слышно проговорил Дэн, взял Велену за руку, и они незаметно проникли внутрь здания.
По широким коридорам из кабинета в кабинет спешили служащие. Молодые люди смешались в толпе и заглянули в один из кабинетов.
— Извините, а где проектировочная? — деловито спросил у молодой дамы Дэн.
— Не проектировочная, а проектный офис, — важно исправила она. — Третья дверь справа.
— Зачем тебе проектный офис? Ты что задумал? — удивленно спросила Велена.
— Понимаешь, здесь должны проектировать очистительные сооружения, а у меня на видеофлешке есть интересный проект.
— Теперь понятно; давай, попытаемся.
Молодые люди прошли по коридору и приоткрыли темно-коричневую дверь. В большом кабинете за столом сидели трое мужчин и что-то бурно обсуждали.
— Можно войти? — вежливо спросил Дэн.
— А вы по какому вопросу, молодые люди? — подняв голову, сердито отпарировал вопросом на вопрос мужчина в светлой рубашке.
— Да у нас к вам деловое предложение на бескорыстной основе, — с каким-то пафосом, не свойственным для себя, отрапортовал молодой человек.
— Забавно. Это как?
— Мы предлагаем новый проект очистительных сооружений на вашей, — Дэн запнулся, но совладав с волнением, закончил, — на нашей реке.
— О! Это как раз то, что нам нужно. Проходите, молодые люди. Посмотрим, чем вы можете нас удивить, — улыбаясь, произнес мужчина в клетчатой шведке.
— А у вас найдется видеолайзер?
— Что? Какой видеолайзер?
— Извините, компьютер, — быстро поправил себя Дэн. Он понял, что в том времени, в которое они попали с Веленой, еще не существовало видеолайзеров.
— Компьютер? Пожалуйста.
Дэн подошел к столу и оглядел компьютер. По его меркам, это была «рухлядь», но, к счастью, он умел им пользоваться. Быстро вставив видеофлешку, Дэн включил сканер. Через минуту на экране появилось трехмерное изображение водоочистительной системы.
— Вот это да! Где вы достали такую технологию? Кто автор этого проекта? Ведь это то, о чем мы мечтали, — удивленно и с восторгом затараторил мужчина в светлой рубашке.
— Да с таким проектом мы враз очистим наш старенький Дон, — продолжил мысль предыдущего мужчина в шведке. — Вот видишь, Васильевич, оказывается можно спасти наш Азов от нечистот. А ты доказывал, что таких технологий не существует, — обратился мужчина в шведке к третьему — в костюме.
Мужчина в костюме был также поражен, но его лицо явно выдавало зависть и презрение к происходящему.
— Да это же подлог! Это провокация! Вы специально сговорились! — возмущенно закричал он и вскочил из-за стола.
— Да успокойся ты, Васильевич, ребята нам толковую идею предлагают, да еще и бесплатно. Чего тут расстраиваться? — успокаивающим тоном произнес мужчина в светлой рубашке.
— Бесплатно?! — нараспев, с сарказмом повторил мужчина в костюме. Затем резко, в одно мгновение, выдернул видиофлешку из компьютера и ринулся к выходу из офиса. Все произошло так быстро, что никто не успел даже прореагировать на происходящее.
— За ним! Велена, за мной! — первым пришел в себя Дэн.
Он выскочил из офиса и повлек за собой девушку.
— Перекрой левый выход, скорее. Не уходи никуда, что бы ни случилось. Жди меня здесь, вернее, у левого выхода.
Дэн стремглав бросился к правому выходу. К счастью, людей в коридоре уже было гораздо меньше, и он заметил фигуру убегающего мужчины в пиджаке. Что делать? Он резко повернул за угол и бросился в другую сторону наперерез мужчине. Решение было принято молниеносно, как будто бы он десятки раз прогуливался по коридорам этого здания. Внутренний голос подсказывал ему, что надо делать. Не раздумывая, Дэн преодолел несколько ступенек этажа и оказался на другой стороне длинного коридора. Мужчина шел быстрым шагом и оглядывался. Дэн ринулся к нему, догнал и схватил за плечо.
— Остановитесь! — прокричал Дэн.
Мужчина резко повернулся, оттолкнул парня и злостно прошипел сквозь зубы:
— Щенок, да за эти технологии озолотиться можно! Нашелся еще, добродетель.
Он резко повернулся и ринулся бегом по коридору к выходу. Через несколько метров дверь какого-то офиса открылась, и мужчина с разбегу ударился об неё. От сильного удара он отскочил, пошатнулся и рухнул на пол. Из офиса вышла миловидная дама.
— Ой, извините. Что произошло? Что с мужчиной?
— Помогите мне, ему нужна скорая помощь, — подбегая к лежащему мужчине и присаживаясь на одно колено, проговорил Дэн.
— Минутку, — дама быстро набрала номер на мобильнике. Через мгновение рядом с Дэном и мужчиной оказалось трое молодых людей.
— Помогите мне доставить его в проектный офис, — попросил парень у молодых людей. Они приподняли мужчину за руки и медленно повели по коридору. За углом их встретила взволнованная Велена.
— Дэн, что произошло? Вы подрались? — выпалила она и быстро ощупала лицо и руки Дэна.
— Да нет, со мной все в порядке. А вот мужичок наш сам себя наказал, — быстро ответил он и вместе с молодыми людьми почти волоком втащил в кабинет мужчину в костюме.
— Васильевич! Ты что же с собой делаешь? Жадность тебя когда-нибудь погубит, — взволнованно заговорил мужчина в светлой рубашке и помог своему знакомому сесть в кресло.
— У него разбито лицо, нужно срочно отвезти его в больницу, — задыхаясь, произнес Дэн.
— Да, да. Мы поможем, — подхватила идею Дэна Велена.
— Боже мой! Вы откуда? После такого вы еще хотите ему помочь? — удивленно, разводя руками, почти шепотом произнес мужчина в шведке.
— Некогда рассказывать, скорее, — скороговоркой ответил ему Дэн. — Вызывайте «скорую», а я пока сброшу с видеофлешки проект на ваш компьютер.
Дэн быстро подключил видеофлешку к компьютеру, постучал по клавиатуре всеми пальцами обеих рук и выдернул флешку. За окном здания послышалась сирена кареты «скорой помощи».
— Как вас хоть зовут, ребята? Где вас можно найти? — спросил мужчина в светлой рубашке.
— Неважно, долго рассказывать, да, наверное, и не надо, — поднимая мужчину в костюме из кресла, проговорил Дэн.
— Это маленький подарок нашему городу из будущего, — продолжила его мысль Велена и стала помогать Дэну.
III.
Лифт медленно поднимал тележку с лежащим на ней мужчиной на шестой этаж больницы. Около тележки в кабинке лифта стояли Дэн с Веленой и двое санитаров.
— Дэн, у нас осталось пятнадцать минут времени.
— Успеем, времени еще предостаточно.
— Для чего? Ты что опять надумал?
— Это к слову. Надо же этого мужика доставить в первые руки. А то как-то неловко получается: попали в прошлое и накуролесили.
— Не совсем в прошлое, а в прошлое с будущим, — задумчиво произнесла Велена.
Лифт остановился, санитары быстро покатили тележку в кабинет реаниматора.
— Вам сюда нельзя, — преградила дорогу молодым людям молоденькая медсестра.
— Нам надо, на пять минут, пропустите, умоляем вас, — почти хором выпалили Дэн с Веленой.
— Только на пять минут, — уступая дорогу, проговорила медсестра. — А вы, девушка, останьтесь.
— Велена, все будет в порядке. Я помню — у меня десять минут времени.
Дэн нежно поцеловал Велену в щеку и закрыл за собой дверь медицинского кабинета.
— Доктор, у вас видеолайзер есть? — с порога спросил Дэн у пожилого врача.
— Есть, недавно завезли и только вчера установили. Это совершенно новая технология, но аппарат в соседнем кабинете.
Дэн резко повернулся и, забыв извиниться за беспокойство, вышел из кабинета. Велена стояла, задумавшись, с блуждающей улыбкой. Дэн даже не заметил, что впервые за полгода знакомства он поцеловал её в щеку. Девушке это было приятно, и она стояла в каком-то забытье.
— Велена, я сейчас, — не замечая её смущения, пробормотал Дэн и открыл дверь соседнего кабинета.
— Вы к кому, молодой человек? — строго спросил врач лет сорока в сером халате.
— Доктор, у меня всего пять минут, я могу быть вам полезен. Где у вас видеолайзер?
— А зачем он вам? Доступ к нему строго регламентирован.
— Да понимаю я все, вы сами будете работать, только, пожалуйста, скорее.
Видимо, взволнованный вид Дэна, его искренность в голосе и широко открытые добрые глаза убедили врача, и он быстро подошел к громоздкому аппарату.
— Чем могу служить вам? — спросил он.
— Боже, какое старье. Какая бестолковая громадина. У них, в середине двадцать первого века, еще современных технологий не существовало, — подумал Дэн, а вслух произнес:
— Доктор, подключите скорее видеофлешку и просканируйте на экран. В ней несколько медицинских технологий. Выберите самые нужные и скачайте в видеолайзер.
Врач вставил видеофлешку и на видеостоле появились объемные схемы, чертежи и рисунки. Они быстро сменяли друг друга. Разобрать все происходящее мог только специалист.
— Не может быть, не может быть, — шептал пораженный врач. — Откуда это у вас? Вот это, особенно, — он нажал на кнопку «Пауза», остановил действие и продолжил взволнованным голосом:
— Эта система позволит ускорить лечение онкологических больных. В нашем городе онкологические заболевания за последние двадцать лет занимают ведущее место. Беспечные управленцы города пятьдесят лет назад на это не обращали внимания, а теперь, в наши дни нам просто невозможно справиться с этой жестокой болезнью. Молодой человек, это бесценный клад! Откуда у вас эта информация? Как её можно получить?
— Доктор, долго рассказывать, у меня совсем нет времени. Быстро, что вам полезно, скачивайте с видеофлешки.
— Как? Прямо сейчас? Бесплатно?
— Миленький доктор, быстрее, нет времени. Поспешите.
Опешивший врач стал быстро сканировать уникальные для тех времен технологии в свой видеолайзер.
— Вас Бог послал? Такое бывает раз в жизни! — бормотал он, дрожащими руками включая и выключая какие-то кнопки на еще не полностью освоенном новом устройстве.
— Не знаю, может быть и так. Доктор, трудно в это поверить, но я из будущего. Это мой подарок нашему городу, — быстро проговорил Дэн, затем задумался и исправил сам себя.
— Это азовчанам от нас, их потомков.
Дэн взял видеофлешку, крепко пожал руку доктору и быстро вышел из кабинета, успев заметить в глазах опешившего врача слезы.
— Велена, быстрей из здания. У нас несколько минут. Механизм в больнице может не сработать.
Дэн схватил Велену за руку, и они быстро стали спускаться по ступенькам к выходу, забыв от волнения о лифте. Через пару минут они уже стояли у входа в больницу, и в этот миг здание зашаталось, поплыло в тумане и стало исчезать.
— Спокойно, Велена, все будет в порядке, — успокаивающе сказал Дэн и крепче сжал руку девушки.
Мгновение — и Дэн с Веленой оказались в её городской квартире.
— Вот это да! — прошептала Велена, не выпуская руки Дэна. — Как ты сумел догадаться? Что произошло с тобой, Дэн?
— Не знаю, милая Вела, не знаю, — прошептал Дэн и только сейчас отпустил руку девушки.
Он нежно обнял её за плечи и поцеловал в щеку. На глазах Велены появились слезы. Молодые люди ничего не видели вокруг себя, они впервые смотрели друг другу в глаза с особым чувством и понимали, что сейчас происходит что-то очень важное в их жизни.