Александр Николаевич Титов
Справка:
45 лет. Один из ведущих органистов России. По результатам Первого открытого Всероссийского конкурса органистов в Москве (1988 год) признан одним из лучших органистов тогдашнего Союза. Заслуженный артист России. Родился в глухой (тогда в ней не была даже света) деревеньке Вязовка Майнского района в семье ветеринарного врача и учительницы. Детство провел в Старой Майне. В 9 лет пошел в музыкальную школу на класс фортепьяно (для пианиста это считается – очень поздно). Текучка кадров в школе была очень сильной, педагоги менялись каждый год, так что доучиваться пришлось у преподавателя по домре. Потом учился в ульяновском музыкальном училище и Казанской консерватории, которую закончил с «красным» дипломом.
—————————————————————————
– Александр Николаевич, Вы пошли в музыкальную школу по собственной инициативе или Вас туда силком привели родители?
– Как ни странно, по собственной инициативе. Как только узнал, что в Старой Майне появилась музыкальная школа, сразу отправился в нее поступать. Вероятно, интерес к музыке передался ко мне от отца, который играл в духовом оркестре. Родители говорят, что в совсем юном возрасте я пытался дирижировать симфоническим оркестром, который показывали по телевизору.
– Но детство, это – подвижность, игры. Не приходилось заставлять себя заниматься?
– Никогда. Более того, я три раза в неделю в любую погоду ходил в музыкальную школу по 4 километра в один конец. А дорог тогда, как вы сами понимаете, практически не было.
– Как в Вашу жизнь пришел орган?
– Я окончил музыкальную школу по классу фортепьяно и поступил в консерваторию тоже по классу фортепьяно. Но на третьем курсе в Малом зале консерватории поставили орган, открылся класс органа. По рекомендации своего преподавателя (ныне ректора Казанской консерватории) я в этот класс перевелся. Орган для пианиста представляет особый интерес, потому что пианистов много, а органистов по всей стране всего несколько десятков.
– Ходили слухи, что именно Вашими стараниями в Ульяновске появился орган.
– Так и есть. На тот момент в Поволжье органы были только в Казани, Горьком и Астрахани. В Ульяновске имелся имитатор – электроорган, который был собран из отходов основного производства на знаменитом заводе «VEF», выпускающем радиоприемники. Орган был нужен городу, но как было убедить в этом тогдашних партийных лидеров? Я начал ходить по инстанциям и искать поддержку.
В результате, после того как заведующий кафедры органа Московской консерватории и руководитель советской органной школы профессор Ройзман заявил на всю страну: «Как? Советской власти столько лет, а на родине Ленина все еще нет органа?!», ульяновские власти «построились», и решение о покупке органа было принято.
В сентябре 1982-го в город прибыли вагоны с упакованным в ящики органом весом в 7 тонн и бригада мастеров. Началась установка и настройка. Первый концерт состоялся 2 декабря 1982-го года. С тех пор я и ульяновский орган – вместе.
Родина нашего органа – восточногерманский город Баутцен, производитель – фирма «Eule». Первые годы после его установки я вел тетрадь, в которую гастролировавшие у нас великие органисты записывали свои впечатления от инструмента. Так что смею уверить – наш орган – один из лучших в России.
– За прошедшие с тех пор годы не стали ли Вы чувствовать себя единым с ним организмом?
– Я не только органист, но еще и органный мастер – тот, кто следит за его состоянием, настраивает, чинит. За 20 лет мы многое пережили вместе. За это время действительно установилась какая-то необъяснимая связь с инструментом. Связь не только человека и механизма, но и человека и другого одухотворенного существа. Как и все сложные механизмы орган имеет свой «характер».
– В чем это выражается?
– Например, в том, что иногда орган ведет себе капризно, хотя объективных причин на это нет. Иногда словно бы не подпускает к себе – сопротивляется мелкими поломками. Не играть на нем нельзя, приходится «заставлять» инструмент играть.
В результате такого принуждения отдача, которую от него получаешь, много хуже. Происходит то же самое, как если бы заставлял делать что-то, что ему не хочется, другое живое существо.
– Скучаете ли по ульяновскому органу, когда уезжаете на гастроли?
– Конечно…
– А что чувствуете, когда подходите к нему после долгой разлуки?
– Орган живет своей жизнью, я живу своей жизнью. Так что новая встреча каждый раз дарит новые ощущения.
– А не ревнует ли к органу Ваша семья?
– Орган – часть моей жизни, часть моей профессии. Так что семья вынуждена терпеть…
– Сколько концертов Вы дали за эти 20 лет?
– Больше тысячи. Концертирую практически по всей стране. Часто бываю в Германии.
– Легко ли жить Вам – современному музыканту – в Ульяновске?
– Музыканты не относятся к материально обеспеченной части общества. Поэтому им живется легче тогда, когда лучше заполняется зал. А лучше он заполнялся в советские времена – до 1991 года. Сейчас основная органная публика – интеллигенция – живет сами знаете, как. Сводит концы с концами. Когда у вас дома холодные батареи, когда вы поскользнулись и упали на улице из-за того, что дороги не чистятся, когда у вас нет уверенности в завтрашнем дне, и вы думаете, где бы еще подработать, чтобы прокормить свою семью – до музыки ли вам? В наше время заботы о хлебе насущном оказываются важнее.
Филармония находится в городе, а значит, имеет те же экономические проблемы. Например, температура зимой у нас в зале иногда не больше 8 градусов тепла.
О каком нормальном восприятии музыки можно говорить в таких условиях? После такого концерта зритель выходит синий и замерзший, а не «согретый» положительной энергией, которая даст ему хорошее настроение, даст силы, в том числе и работать на благо того же нашего города. Вот вам и еще одна причина низкой посещаемости.
– А легко ли живется нашему органу в Ульяновске?
– Очень сложно… Зал ульяновской филармонии не соответствует уровню нашего инструмента. Ни по акустике, ни по условиям, созданным для существования инструмента. Дело в том, что лет 30 назад в филармонии был произведен поистине варварский ремонт, который превратил наш концертный зал в сарай. Если до ремонта что-то звучало в зале, то после ремонта на стенах оказался гипс, на потолке – стекловата. Это материалы звукопоглощающие. Так что вся акустика, которая была раньше, оказалась просто загубленной. Ныне наш орган демонстрирует только 20% своих красочных и звуковых возможностей, которые у него имелись изначально.
Второе – у такого чуткого инструмента, как орган, должна быть строго определенная рабочая температура. У нас же под крышей филармонии, в той части, где стоит орган, гуляет ветер. Результат – частые поломки. Так что в данный момент наш город должен созреть до того, чтобы понять: уникальный инструмент должен быть сохранен на долгие-долгие годы и должен звучать так, как ему звучать положено. Я не думаю, что зал филармонии нельзя привести к нормальному уровню, нужно просто вложить деньги.
– У Вас никогда не было мысли бросить занятия музыкой и идти, скажем, торговать на рынок?
– Нет. Эта мысль мне никогда в голову не приходила. Даже в начале 90-х – во времена полной необеспеченности, когда музыка перестала приносить даже минимальный доход в семью. Тогда многие мои знакомые бросили музыку, а я… Меня от этого поступка спас орган. В этот инструмент вложено столько труда и души, что я уже не могу его просто так оставить.
– А не было ли мысли переехать работать в другой, более «хлебный» и «теплый» регион?
– Подобные предложения поступают постоянно. И я много раз думал об этом. Но знаете, в последний момент вопрос всегда решается в пользу того, чтобы остаться и не бросать свое детище. Орган меня держит.
– Вы многие годы занимаетесь музыкой. Можете ли ответить на вопрос, в чем успех того или иного произведения? Почему людям одна музыка нравится, а другая нет?
– Здесь три составляющих. Во-первых, должен быть талантливый автор, во-вторых, талантливый исполнитель (иногда очень хорошая музыка исполняется так бездарно, что слушать ее невозможно!), и, в-третьих, подготовленный слушатель. Да-да, последнее тоже имеет важное значение… Классика – сложная музыка, требующая особой культуры, особой подготовки. Настоящий слушатель тот, кто себя готовит к концерту. Когда я был студентом консерватории, я специально на один вечер ездил в Москву на концерты Святослава Рихтера. Уже в поезде я готовил себя к этому концерту, прослушивал записи, и поэтому, когда Рихтер только выходил на сцену, уже начиналась магия.
Наша же публика очень часто попадает на органный концерт случайно. Гуляя по Венцу, от нечего делать, заходит в зал филармонии и оказывается на концерте. Понятно, что после этого у зрителей и рождаются высказывания типа: «Я на орган не пойду, я его уже послушал…»
– А чем немецкий слушатель отличается от нашего?
– Для немцев орган не является каким-то экзотическим инструментом, как для русских. У них орган есть в каждой церкви, и они слышат его каждый раз, приходя на воскресную молитву. Поэтому в концертный зал они больше ходят не на экзотику, а на исполнителя или конкретную программу. У них зритель более подготовлен, перед ним более приятно играть. У нас же очень часто зрители на первых рядах прямо во время концерта обсуждают последний фильм или звонят по мобильным телефонам.
– Что такое для Вас культура?
– Культура – это внутреннее, глубинное стремление стать немножко лучше, чем прежде, стремление что-то для себя открыть. Стремление посещать театр или концерты классической музыки, чтобы просто не отстать от моды или потому, что это престижно – это не культура.
– А современное телевидение способствует культуре?
– Если на нем есть такой, с моей точки зрения, лучший российский канал как «Культура», то да.
– Как в современном Ульяновске обстоит дело с культурой?
– А вы зайдите в читальный зал. Людей там стало намного меньше, чем раньше. Сейчас стремление стать немножко лучше, подменяется стремлением жить богаче. Это – нормально, но не такой же ценой, когда для достижения этой цели человек не останавливается ни перед чем. Это – некий перекос в современном российском обществе (и тем более – нищем Ульяновске), который, я надеюсь, когда-нибудь пройдет. Потому что для выживания общества культура важна даже больше, чем материальный достаток. Внешнее благополучие без внутреннего очень быстро заканчивается.
– Есть ли этот перекос в той же Германии?
– Там люди не чувствуют себя бедняками, и этого им вполне достаточно. Нездоровой тяги заработать лишнюю сотню евро у большинства нет. Думаю, так же когда-нибудь будет и у нас. Когда средний россиянин сможет тратить свою зарплату не только на еду и коммунальные услуги, он будет так же, как европеец, путешествовать, заботиться о собственном культурном уровне, вместо того, чтобы из «среднеобеспеченного» пытаться стать «богатым». Забота о деньгах предполагает беспокойство, а человеку свойственно любить находиться в покое.
– Я слышал, что второй ульяновский орган тоже появился не без Вашего участия.
– Да. Шесть лет назад при моем консультативном участии появился орган в лютеранской церкви Святой Марии. С тех пор каждое воскресенье я играю там на службах. И отвечаю за новый орган так же, как за старый.
– Вы верующий человек?
– Скажу так: играя на службах, я не отношусь со скепсисом к тому, что на них происходит. Без того, что называется промыслом Божьим, очень трудно поверить в то, что, например, Бах мог сотворить то, что сотворил. Несколько лет назад был проведен эксперимент – человека посадили переписывать дошедшие до нас произведения Баха (а это очень немногое из того, что он написал). Так вот, через несколько месяцев стало ясно, что на одно только переписывание нот человеческой жизни не хватит! А ведь Бах не только музыку писал, он еще и играл на службах, дирижировал, дрался на дуэлях и так далее!
– Каковы Ваши музыкальные пристрастия?
– Мерило музыки для меня только одно – талант. Музыка «Битлз», музыка Фредди Меркьюри или наших «Песняров» – это популярная музыка. Но какой классический музыкант мог думать при их появлении, что эта музыка переживет многую классику? Это музыка, которую будут помнить столетиями, потому что она создана не без искры Божьей. А в каком стиле она написана – это не важно.
– Кто для Вас является самой значимой музыкальной фигурой?
– Иоганн Себастьян Бах – это самое непостижимое, что было в истории музыки. Музыка Баха на многих так влияет, что они начинают жить по-другому. Но исполнение его музыки – это и огромная ответственность. Все, что дошло до нас от великого композитора – это голые ноты. Он не писал на своих нотах «громче», «быстрее» или что-то подобное. Поэтому для того, чтобы исполнять эту музыку так, как он ее слышал, нужно не просто читать нотный стан, но и знать, в каком времени он жил, о чем думал, что знал. Нужна очень серьезная историческая подготовка.
– Когда Вы играете на сцене, Вы исполнитель или творец?
– Выходя на сцену, я пытаюсь заниматься сотворчеством. Просто озвучить нотный текст – это очень мало. Как говорится, если исполнитель играет так, словно бы продает со сцены холодильники, то с профессией ему нужно завязывать… Но с другой стороны – «излишнее» вдохновение тоже опасно. Нельзя полностью отдаваться музыке, потому что приходится контролировать многие вещи. Органное музицирование предполагает очень много рациональных моментов – то же переключение регистров – и в некоторые моменты даже больше напоминает управление сложной машиной.
– У каждого в жизни своя правда. В чем Ваша?
– Как можно лучше делать свое дело.
– Как Вы считаете, в чем счастье человека?
– Счастье человека в том, чтобы находиться на своем собственном месте.
– Вы на своем месте?
– Я это пытаюсь осмыслить до сих пор. Органная скамья – совсем не мягкое место.
– Что для Вас Ульяновск, Ульяновская область?
– Это место, куда я всегда с удовольствием возвращаюсь.
– Ходите ли голосовать?
– Знаете, хожу. «Надежда юношей питает»…
– Чего Вам не хватает в жизни?
– На этот вопрос честно можно ответить только на том пороге, который никого из нас не минует. Ну а на данный момент – умения играть на органе так, как это делал Иоганн Себастьян Бах.
– Думали ли Вы, вышагивая по бездорожью 4 километра в один конец в музыкальную школу, что когда-нибудь будете играть перед европейской публикой?
– Нет, никаких глобальных целей не было. Мне просто нравилось играть и нравилась та музыка, которую я играю. В моей жизни музыка сыграла роль судьбы. Я всегда ей следовал, словно импровизируя на рояле.
– Какой свой поступок Вы считаете самым важным в жизни?
– Это цепь поступков, которые привели к тому, что Ульяновск сейчас обладает двумя органами. Если удастся совершить еще что-то важное, то это будет то, чтобы в зале филармонии создались те условия, которые бы соответствовали звучанию нашего органа.
Впечатления от встречи:
Мистический момент – во время записи интервью, притом что диктофон работал нормально и все его «параметры» были выставлены «как надо», и разговор велся на обычных тонах, голос Александра Николаевича записался очень слабо. Было такое ощущение, что его фразы буквально «нашептаны». Каково логическое объяснение этого «феномена» ответить затрудняюсь, но мистическое объяснение очевидно – Александр Николаевич очень тихий человек, живущий внутренней жизнью, которую он не стремится афишировать. Его внешнее самовыражение – орган, что нужно больше?
2003 год