Огромная как угольная вагонетка и такая же по цвету утренняя чашка кофе в кругу коллег перекрашивала утро из мрачно-серых тонов в чуть более нарядные серо-болотные. Оперативка, и седовласый начальник с небольшим избытком веса рассказывал о планах и раздавал задачи на день. На потолке нервозно моргала, словно отбивая что-то на азбуке Морзе, лампа дневного света. Константин с некоторым отвращением огляделся по сторонам, словно заново оценивая знакомый по многим годам нехитрый антураж: несколько столов-приветов из 86-го года, огромные мониторы, местами отклеившиеся обои в цветочек, каморка с занавеской, в которой нужно было обедать и иногда удавалось поспать, старые деревянные рамы с трещинами, в которые мог пролететь воробей. Единственной вещью, которая напоминала, что действие происходит в двадцать первом веке, был белоснежный флипчарт и три цветных фломастера. Однако со времени первого появления на нем нарисовали лишь цветочек в стиле детей младшего дошкольного возраста, который с тех пор лишь слегка побледнел.
— Костя!!! — резко окрикнул его начальник, и он тут же вернулся из своего мира мрачных размышлений. — Ну где ты? Сегодня нужно сдать справку по просроченной дебиторке и отправить ТЗ на заключение договоров.
— Да, я помню. Справка готова, жду ответа от подрядчиков по последней сумме. Технические задания на подписи у директора по экономике — как только он, сразу и я, — равнодушным тоном ответил Костя. Он давно расстался с наивными надеждами принести пользу или изменить мир хоть куда-то. Он просто плыл по течению.
Константин был из того поколения, которое, если и не хочет всего и сразу, то уж точно многого и быстро. В ход шла наглость, напор, ложь, лесть и весь прочий набор всевозможных сопутствующих атрибутов. Это, однако же, не помогло резкому карьерному росту вчерашнего выпускника технического университета в одном из крупнейших заводов страны. Оказалось, что еще нужен опыт. Но самым удивительным для молодого человека было то, что за многочисленными неглупыми словами вроде «инфраструктурный», «валидность» или, не приведи господи, «паллиатив» ничего не скрывается, в том смысле, что это просто слова, не несущие никакого изменения реальности. Получается, что даже если бы ты и хотел что-то сделать, что-то изменить или усовершенствовать, у тебя бы ничего не вышло, потому что большинству людей не нужны лишние головные боли. В общем-то, и Константину они были не нужны, но деньги были ему более необходимы, чем не необходимы головные боли. Он грезил ими. Грезил славой, властью и высоким положением. Вот только всерьез его почти никто не воспринимал. Он как бы был очень важным человеком, но только сам для себя. И, конечно, безуспешно пытался внедрить эту же идею в головы окружающих. Но даже самой твердой головой в закрытую дверь долго биться не получится. И в это утро, в момент пробуждения, в его голове что-то щелкнуло. Но он не сразу это понял.
День как всегда начался с того, что будильник предательски промолчал (хотя это неточно). Он в спешке накинул на длинные и немного непропорциональные ноги мятые джинсы, одел вчерашний не слишком свежий свитер, натянул вчерашние носки. (Лишь двум вещам Константин уделял огромное внимание и никогда на них не экономил — парфюм и стрижка. Парфюм был всегда очень качественный и соответствовал последним трендам. Стригся он системно и в самом достойном барбер-шопе города. Вообще-то, стрижка забирала чуть ли не десятую часть его дохода, но селфи на айфон, за который он еще не выплатил кредит, из цирюльни с приятной во всех отношениях парикмахершей, как он говорил, бесценно). Схватив свою сумку, кошель и пропуск, Костя быстро спустился вниз к своему авто. Оно тоже заслуживает отдельных слов. Ржавое ведро, скрипящее и гремящее в самых труднодоступных и удивительных местах, тем не менее, было снабжено спортивным салоном и мощной аудиосистемой, а на заднем сиденье перманентно валялся внушительного размера кальян в спортивной сумке. Мчась на работу, Костя курил. Он вообще много курил. По две-три сигареты подряд. Перебежав через проходную без двух минут восемь, он отдышался и уже размеренным темпом отправился в курилку, а затем и в кабинет на утреннюю планерку.
Уже на планерке он проверил соц. сети и пожелал доброго утра медсестре, что однажды лечила его спину и теперь продолжает процедуры на дому; администратору своего фитнес-центра, которая в домашних условиях проводила для него индивидуальные тренировки; и бывшей сокурснице, которая непонятно что делала у него дома. Сложен молодой человек был неплохо, но брал он по большей части напором и наглостью. И хотя он значительно преуспел у дам (свойства личности, а то и психика которых имеют ряд вопросов), стены своих социальных сетей сплошь и вдоль Константин расписывал мрачными депрессивными красками, сетуя на одиночество и сердечную боль. Такой подход имеет право на жизнь. Но жалость всё же не лучшая эмоция для начала отношений. В том числе, это пытался втереть в твердую голову Константина его коллега Порфирий во время частых бесед в курильной.
И сегодня наш герой не преминул возможностью похвастать вчерашним знойным вечером, проведенным с медсестрой с красивым станом, но уродливым лицом.
— Вчера опять пригласил. Она мне говорит, мол, заедь за мной, а я ей: приедешь на маршрутке.
— Ты бы еще попросил еды тебе привезти, — шутливо парировал Порфирий.
— Еды нет, но пивка попросил. А то че мы будем порожняком сидеть.
— Слушай, ну, а как с Юлей, ты, вроде, говорил, что всё серьезно у вас.
— С Юлей всё как надо. Боюсь сглазить. Поцеловались позавчера. Пока решили события не торопить, так сказать.
— Зачем же тебе все эти медсестры? — уже с непониманием спросил Порфирий.
— Они «не зачем». Они — потому что они есть, — сказал Константин. Ему показалось, что фраза наполнена смыслом, и ее вполне достаточно, чтобы объяснить глубину ситуации. Затушив сигареты, они, ссутулившись от легкого морозца, поковыляли в цех на обход.
Отобедали они с Юлией. Она работала в соседнем отделе, что было очень удобно во всех смыслах. Столовая на заводе, надо сказать, была средней паршивости. Поэтому романтической сию встречу назвать нельзя. Они стучали ложками и вилками и с некоторой неловкостью вели беседу. Косте было впервые стыдно. Он еще не понимал, почему. Но очень не хотел, чтобы Юля узнала о том, что он — не ее уровня, плохой человек, без принципов и морали. Константин, несмотря на самосознание «Я-Король», понимал, что Юлия — это уровень выше, чем тот, на котором он и которого он достоин.
Юлия была очень воспитанной, ухоженной, красивой, да что уж там — шикарной. Говорила на трех языках, имела два образования, водила автомобиль, увлекалась живописью и фотографией, активно занималась спортом. И именно сейчас, в заводской столовке, держа в руке советскую алюминиевую вилку и глядя на граненый стакан с цитрусовым компотом, он внезапно захотел. Захотел жить, меняться, быть другом, быть честным. Сейчас вдруг он твердо решил дотянуться до света. Доказать, что он может. Что он хочет. Глядя в ее глаза, какой-то невидимый тумблер в его голове вдруг переключился с режима ультрацинизма и равнодушия на путь, исполненный высшими принципами. Он оголил свои чувства. Это было откровение. Это было новое. Он не знал, что с этим делать. Он был в бешенстве. Он перестал контролировать ситуацию, но очень хотел наладить отношения с миром. Быть с Юлией. Любить ее. С этой мыслью и приподнятым настроением он отправился продолжать рабочий день.
В приемной ему сообщили, что его повышают в должности. Правда, пока это не отразится на зарплате. Информация неоднозначная, но всё же скорее хорошая. Он тут же отписал об этом Юле и поймал себя на мысли, что раньше так не делал.
Зайдя в кабинет, он твердо решил восстановить добрососедские отношения со своим начальником — Михалычем, с которым уже очень давно диалог сошел на нет.
В кабинете было всё также серо, как и с утра. Начальник вызвал его к себе. Михалыч. Безусловно уважаемый и безоговорочно заслуженный человек. Тридцать лет на заводе. Выбрит до синевы. С легкой сединой и легким перевесом, высокого роста. Почему-то всегда выбирал одежду на два–три размера больше необходимого. Он знал всех, его все знали. Но лет пятнадцать назад в нем пропало желание. Глаза потухли. Он ждал пенсию. Выскочки вроде Константина безмерно его пугали, настораживали, он злился и не доверял таким. Спрос был велик. Выхлоп невелик.
Все, что он поручал Косте, было примитивным, и показать свои таланты молодой человек никак не мог. Инициатива каралась.
— Заходи, садись, — кивнул на место рядом с собой Михалыч.
— По утренним вопросам продвижения нет, — попытался опередить ход событий Костя.
— Я по другому вопросу. Повышение видел?
— Да, спасибо огромное, — воодушевленно, в разрез обычному тону сказал Костя.
— Пока не за что. Теперь переходишь в тринадцатый цех, пару месяцев придется поработать без выходных. Завтра приходит новый специалист, отдай ему свой стол.
— А я где буду сидеть? — воодушевление сменилось уже не на равнодушие, но на злость и ненависть, которые заставили его кровь кипеть и привели все мышцы в мощнейший тонус.
— Ты не первый год на заводе, найдешь что-нибудь, — Михалыч был спокоен и невозмутим.
— Ну как же… — Константин на секунду впал в отчаяние. Он вспомнил сегодняшний обед с Юлей и попытался прийти в себя.
— …да и еще. Отчет за прошлый месяц вернулся из бухгалтерии с нареканиями, поэтому в этом месяце остаешься без премии, — сурово бросил Михалыч.
Всё можно было изменить, и ситуация была не из разряда критических. Но Константин решил иначе. В нем не было ярости. Это, скорее, можно назвать космическим спокойствием. Ему словно открылась тайная сущность мироздания. В ней, конечно, у него не было будущего. Он пролистал в миг несколько десятков картин лучшего мира, где уже представлял себя с Юлей: Барселона, Париж, модные рестораны, красивые наряды, последние модели телефонов, спортивные автомобили. В его голове все это в секунду превратилось в пыль. Он плавным движением схватил лежащий на столе карандаш и таким же плавным движением, лишенным напрочь агрессии или гнева, вонзил его Михалычу в яремную вену. Долю секунды они смотрели друг другу в глаза: ужас в глазах Михалыча и равнодушное спокойствие Константина. Через мгновение Михалыч упал со стула на пол, а вокруг его головы ровным багровым полукругом увеличивалось кровавое пятно. Его глаза были открыты. До последней капли крови он был в сознании, но не мог издать ни звука. Константин молча смотрел в одну точку, сложив руки в замок на столе, и представлял себе картины мира, где он бы королем.