Мартишин Юрий. Стихи

А НАШУ ЖИЗНЬ СКЛЕВАЛИ СВИРИСТЕЛИ

Стихает осень, скоро холода,

Стремлюсь туда, где никому не нужен.

Опавший лист украсил города.

На кладбище твой памятник простужен.

А мысли вереницей рвутся в бой

И вспоминают лучшее из жизни:

Как мы шуршали позднею листвой.

«Быстрей, – ты говорила мне, – не кисни».

Встречали нас детишки у дверей,

Пища, крича и в игры вовлекая.

Мурлыкал на диване кот Андрей,

И ты была такая молодая.

Стирает дождик на погосте след.

Я просыпаюсь не с тобой в постели.

Другую разбудил на склоне лет.

А нашу жизнь склевали свиристели.

ЖЕНЩИНА

Ты бываешь задумчивой, радостной,

Напряженной, настырной, живой,

Непонятной, по-женски загадочной,

И по-детски наивной, простой.

Твоя сущность жалеет несчастного,

Ты бываешь, как глина, мягка.

Ищешь в жизни могучего, страстного,

Почему-то любя простака.

Как жемчужина, светлая, чистая,

Где мужчинам изведать тебя?

Мужем битая, сыном забытая,

Ты рыдаешь, платок теребя.

Вся в раздумьях, в печали таинственной

Красотою пленяешь сердца.

Назовет тебя кто-то единственной,

Ты венец всех созданий творца.

СТАРИКИ

Беленький домик, из шифера крыша,

Бревна лежат у стены.

На них восседает дедушка Гриша,

Пленник седой старины.

Шустро скрутил дед свою самокрутку,

Смачно заклеил слюной.

Кончик отгрыз, запыхтел и с минутку

В дым погрузился густой.

Бабушка Таня задвигала дверью,

Вышла, стоит у ворот.

В глазах ее блеклых матовой тенью

Жизнь к завершенью идет.

Пыль поднимая, несутся ребята,

В лицах – огонь и задор.

Им еще долго бежать до заката,

Молодость – старым укор.

«Дайте дорогу, старинные люди,

Нам все открыты пути».

C грустью супруги вздыхают: «Эх, дети,

Вам бы еще подрасти».

ДЕРЕВЕНСКОЙ ЖИЗНИ ЛУЧШЕ НЕТ

Затаилось небо в вышине,

Словно пеной, залитое тучами.

Дождь-бродяга шепчет тишине,

Наигравшись с чащами дремучими.

На селе горланит петушок,

Курочки кудахтают растерянно.

В поле – клевер, синий василек,

Жизнь течет спокойно и размеренно.

Дед Григорий вышел в огород,

Посмотрел на яблоки под яблоней.

«Эх, – сказал, – никто не подберет,

Обленилась бабка, стала барыней».

Взял с десяток и пошел гулять

Через мостик к старому товарищу.

В темной тине из лягушек рать

Квакала соседнему пристанищу.

Грустный вечер заглянул во двор,

Оставляя тени под воротами,

Вышел из сарая дед Егор

С черными руками и заботами.

В это время ветер налетел,

Ветками играя, как пушинками,

Умывальник, звонкий пустотел,

Заревел тончайшими слезинками.

Мыло с пальцев слизывало грязь,

Старичок мурлыкал про Буденного.

Вдруг удар в плечо – не больно, хрясть,

Обернулся Гришка вида сонного.

Яблоков наевшись от души,

Разместились мужички на бревнышке.

Рядом в мяч играли малыши,

Змей воздушный нитку рвал на колышке.

Деревенской жизни лучше нет,

Раскричались ветлы у околицы.

За окошком – сказочный рассвет,

Гуси, речка, глиняные улицы.

СУДЬБА ЖЕНЩИНЫ

Как понять мир людей? Невозможно.

В море судеб – обломки страстей.

Все запутанно, нервно и сложно

В череде городских новостей.

Местный рынок – людская окрошка,

Словно шумный огромный вокзал.

Вот грустит у палатки торгашка,

Муж ей жизнь, словно прутик, сломал.

Искалечил, убил ее веру

В доброту и надежность мужчин.

И ушел по осеннему скверу,

А ведь с нею остался их сын.

Скис супруг, как вино «Изабелла»,

Раздражался нытьем и бельем.

Как она эти муки терпела,

Как хотела остаться втроем!

Он же бросил! Шагал без оглядки,

Очень сильный, в плечах исполин.

Но на этом не кончились пытки:

Был второй – симпатичный блондин.

И как нравился парень с завода,

Величавый, характер прямой.

Кто же думал, что будет зануда,

Очень желчный, надменный, скупой?

И обратно все снова-здорово –

Полетела судьба кувырком.

Убежал, не сказав ей ни слова,

Взял товар, и к другой прямиком.

Больше замуж она не хотела.

Сын подрос, помогал торговать.

Раскрутилась на рынке, есть дело,

Появились сноровка и стать.

Ночью ласки в угаре хмельного,

Мужики ходят к ней табуном.

Принимает, а что здесь плохого?

Нет семьи – хоть поспать с мужиком.

СНОВИДЕНИЕ

Полыхают окна вечерние,

В телевизоре – бешеный зверь.

Засыпаю, вдруг – сновидение,

Грежу: явно наш мир без потерь.

Будто мертвые снялись с погоста

И уверенно в город пешком.

А живым так все стало непросто:

В туалет не пролезешь бочком.

Кто толпится в прихожих, кто в ваннах,

Куда ставить кровати на всех?

В вытрезвителях мертвых и пьяных

Стали вместе валить – это грех.

В магазин не пройдешь – невозможно:

Везде очередь из не людей.

Ну а если пролез, очень сложно

Взять хоть что-то без сильных локтей.

И на улицах толпы народа,

В демонстрацию меньше поток.

Невозможно понять – кто, откуда,

«Эй, умерший!» – «Да жив я, сынок!»

Встала дыбом людская планета.

Жизнь скучна без бредовых страстей.

Внуки встретили синего деда,

Мать целует умерших детей.

Вот убийцы, как есть, оробели:

Дверь открыли их жертвы рядком.

Лица их стали мела белее,

И пахнуло чуть-чуть холодком.

Ну а трупы ленивой походкой

Шли на кухню – про смерть вспоминать.

Им подонки ходили за водкой,

По дороге ворча: «Вашу мать!»

Мир взбесился: все ели и пили,

Умирать не боялся никто.

В кутерьме отзвенели капели.

Не залезешь в трамвай и авто.

Я глаза закрываю и вижу

Толпы мертвых и пьяных верзил.

Сновидением сбило мне крышу.

Я проснулся весь мокрый, без сил!

ГОРОДСКОЙ АВТОБУС

Город встревожен дыханием стужи.

Люди снуют кто куда.

Крепкий мороз заморозил все лужи,

В лед нарядилась вода.

Зеленый автобус мчит как борзая,

Не страшен злой гололед.

В стекло ему ветер бьет, завывая:

«Тише, угробишь народ».

Рессоры трясут угрюмые тушки,

Мотор нагулял аппетит.

Бурчат старики, шепелявят старушки,

Жизнь на колесах кипит.

Кондуктор-дама строгая, грузная,

Шерстит седых старичков.

Льготная старость, плану обузная,

Вози за так простачков.

Пьяный заходит, шатаясь, веселый,

В шубе, приличный на вид.

Кондукторша ждет, не платит бедовый,

Хохочет, что-то бурчит.

Рессоры трясут угрюмые тушки,

Мотор нагулял аппетит.

Бурчат старики, шепелявят старушки,

Жизнь на колесах кипит.

Автобус собрал все дыры в асфальте,

Рухнул здоровый мужик.

Женщина видит, подходит: «Вставайте!»

А он: «Зачем этот крик?»

Ржавый автобус коптит остановку,

Водитель пьяного ждет.

Огромная тетка пьяную тушку

Катит ногою вперед.

За тушкой, упавшей, шустрые дети

Вбегают в транспорт стремглав.

К ним тетя-кондуктор: «Ну-ка, платите».

Притихли, враз замолчав.

Рессоры трясут угрюмые тушки,

Мотор нагулял аппетит.

Гогочут подростки, дремлют старушки,

Жизнь на колесах кипит.

Резво колеса по городу мчатся,

Не страшен злой гололед.

Диски взбесились и могут вращаться

Весь день и ночь напролет.

ПРОСТИ

Было всё: невкусные котлеты,

Борщ, салат из свежих овощей.

Были споры, ссоры и советы.

Не хватало денег и вещей.

Жизнь катилась узенькой дорожкой,

Оставляя годы по пути.

Ты была мегерой, хитрой кошкой.

Я кричал: «Уйди». Потом: «Прости».

Дети говорили: мы не пара.

Разводили нас помногу раз.

Вновь звонила, что за божья кара.

Возвращался, помню, как сейчас.

Ты была наивной и больною,

Думала, что любят и таких.

Я был возмущён своей судьбою

И другой писал любовный стих.

Время рассудило нас жестоко.

От разлучницы простыл и след.

Я хочу к тебе, мне одиноко.

Но тебя уже на свете нет.

В крестиках, в венках твоя могила.

Кладбище на поле, лес кругом.

Перед смертью ты меня простила,

Отлетая в небо мотыльком.

ПОСМЕРТНЫЙ МОНОЛОГ ДУШИ

Тикают часы

Тихо и тоскливо.

Нервы, словно псы,

Душу рвут игриво.

Ты лежишь бледна

В неподвижной коме.

Жизнь дошла до дна,

Растворяясь в дрёме.

Шепчет кислород.

Старая палата.

У кровати ждёт

Врач с лицом солдата.

Стоя у окна,

Смерть глядит устало.

Ночь прошла без сна.

Ждать осталось мало.

Безнадёжный вид.

Остановка сердца.

Доктор не спешит.

Заскрипела дверца.

Распахнулась в миг

Вечность у порога.

Коридор, старик…

Души ищут Бога.

Как парить легко!

Сердце отболело.

Мысли высоко.

Тело опустело.

Дух, летя на свет,

Сделал остановку.

Тебя больше нет.

Не поймёт уловку.

Он же видит мир:

Ходят люди в белом.

Вон на блюдце сыр.

Женщина над телом.

Муж пришёл в обед.

Развелись недавно.

«Двадцать с лишним лет

Жили вместе славно.

Убежал, подлец,

Не нужна больная.

Вот и мой конец.

Здесь печаль иная.

Будет Божий суд.

Рай и муки ада

За аборт, за блуд.

Кара – не награда.

Всё решать Творцу.

Я уже не в силе.

Доживать отцу.

Мать детей в могиле.

Дочке бы помог,

Поддержал бы сына.

Важен диалог.

Он отец-мужчина», –

Рассуждало так

Божие созданье.

В теле – мёртвый мрак,

А в душе – терзанье.

Вдруг из света мост,

Как река металла,

Как кометы хвост.

И души не стало.

Пройден длинный путь

Тяжело, не гладко.

Надо помянуть.

Ей пришлось не сладко.

Если чувства протерты до дыр

Мне неплохо живется с тобою,

В густоте твоих ласковых глаз.

Птица-осень с девчонкой-весною

Уживаются в каждом из нас.

Но порою понять тебя трудно,

Я — огранка, ты — твердый алмаз.

И слова мои слышатся нудно,

Говорила ты мне и не раз.

Почему же тогда нас сдружила

В этом мире земная зима.

С неба счастье, седая кобыла,

Рысью бросилась в наши дома.

Недоверие, гордость, упреки

Разрушают наш маленький мир.

У любви есть прозренье и сроки,

Если чувства протерты до дыр.

Прощанье с молодостью

Во мне печаль, в тебе усталость,

А быт распилен пополам.

Как долго вместе? Скоро старость,

А кажется, что двадцать нам.

Женились будто бы вчера мы.

Судьба нам указала путь.

И вот попали в лапы драмы,

Никак не можем ускользнуть.

Где наши лица молодые?

Где жизнь — гудящая юла?

Мы не совсем еще седые.

Но молодость, увы, прошла.

Пусты глаза, хандра на марше,

Сошли «на нет» задор и прыть.

А впрочем, просто стали старше

И снова учимся любить.

Дядя Витя

Вспоминаю домик белый,

Скрип ворот в наш огород,

Лук на грядках перезрелый,

Яблонь дивный хоровод.

Дядя Витя у амбара

«Иж»* Иванов разобрал.

Нам сказал, что божья кара,

Брат бездельник и нахал.

Деду поручил паяльник

Накалить и принести.

Старец понял, кто начальник,

Без малейшей грубости.

И, как мальчик-порученец,

В триста метров огород

Пролетел, как пехотинец,

Будто древний вертолет.

«Юрка, дай на восемь ключик», —

Стукнул в ухо пьяный бас.

Я вскочил, задев за стульчик,

Лежа выполнив приказ.

«Тише, тише, зверь зубастый», —

Заступилась бабка-мать.

Но не слышит сын горластый,

Посопел и вновь орать.

«Где отец? Работать живо.

Потерялся как в лесу».

Тут калитка «вжик» игриво.

«Я несу, несу, несу!»

Все затихли. Мастер в деле.

Деда дышит, как Трезор.

Тетя Валя, вумен в теле,

В платье дергает узор.

НЕ паяет, хоть ты тресни.

Нервно трогает рукой.

«Он холодный!» Снова песни!

Про дедулю и покой.

Часов пять еще работа,

Вдруг пойдет, то раз — никак.

Потемнело, спать охота.

Мамин брат сказал: «Пустяк».

Но часов в двенадцать все же

Мотоцикл затрещал.

Дядька счастлив, грязь на роже.

Ожил старенький металл.

Вот и кончилась забота.

Умывальник, дом, кровать.

Кушать вовсе не охота,

Завтра с дядькой стоговать**.

*Иж — мотоцикл

**стоговать — укладывать, метать в стога

(высохшее сено, солому, злаки)

О вечном 

Мокнут деревья в небесном рассоле,

Снег растворила капель.

Где же мороз? Восклицаю: «До коле

Будет зимою апрель!»

Слякоть в душе. Неуютно ужасно.

Нет рядом любящих лиц.

Ветер в ушах прогудел, все напрасно.

Небо прокисло без птиц.

Эй! Никого. Все пропали куда-то,

Папа, Светлана и мать.

Памятник. Крест. В черно-страшном ограда.

Больно. Хожу навещать.

Кладбище медленно катится в вечность,

Жаля крестами мой мир.

Грязь на ботинках, в глазах бесконечность,

Мертвых могила-квартир.

Край

Ты недолго прощалась со мною,

Напрягая морщинки лица.

Словно снежная баба весною,

Тихо тая, желала конца.

Видел я истощенное тело,

Напряженный измученный взгляд.

Как сказать мне чего-то хотела,

Но твой рот был панически сжат.

Светик, Света, Цветочек, Светлана —

Пробивалось в туманном мозгу.

Мне хотелось на дно океана

Затащить нашу боль и тоску.

Но глаза твои все отрицали,

Восклицая: «Прости и прощай».

Им наверно мерещились дали

В непонятный неведомый край.

Обещание

Мутит чувства изысканным временем!

Носит тело истерзанный крест.

Изуродовал призрачным бременем

Свою душу под вечный арест.

Все сомнения изгрыз до беспамятства.

Не гнушаюсь нытьем и гнильем.

В той эпохе всеобщего равенства

Был счастливым, ходил королем.

А сейчас даже сердце изранено.

Плещут слезы из рваных глазниц.

Выживаю с натугою пламенно,

Как под Курском затравленный фриц.

Ты ж ушла, нет тебя в одиночестве,

Мирно спишь под гранитной плитой.

Если б знал, что все это в пророчестве,

Ни за что бы не спорил с тобой.

Но что делать, свистит наказание,

Словно злая татарская плеть.

Помню, в ЗАГСе давал обещание

Жить, любить, в один день умереть.

Дядя Ваня

Рассказ школьника,

жившего летом в деревне у бабушки и дедушки,

о том, как у них гостил дядя Ваня

Утром, скрипнув дверью грозно,

Прикатил дядя Иван,

Осмотрев избу серьёзно,

Лоб наморщил. Вижу — пьян.

Мы живём в деревне летом:

Бабка с дедом, я и кот.

Дед ругается с соседом.

Редко кто в наш дом зайдёт.

А сегодня на пороге

Дядька Ванька, высший класс.

Выпил водочки с дороги

И уставился на нас.

Я ел борщ. Он хвать тарелку

И борщом моим запил.

Я орать, схватил бутылку.

Чуть не выпил, ну дебил.

«На кого ты гладкий* чадо**, —

На меня наехал он. —

Замолчи, орать не надо,

А то тресну в микрофон».

Дядечка силён в дурмане.

Ловкий, хоть и пожилой.

Если скажет, что по пьяни,

Я прощаю, он не злой.

Его знает вся округа.

С нами дома не сидит.

Не оставит в горе друга.

А взрывной, как динамит.

Вот и в этот раз немного

Развлекал нас мамин брат.

«Ухожу», — сказал нам строго,

Хлопнул дверью, дальше — мат.

Ждали мы его на ужин.

Ночь спустилась на дома.

Динамитушка нам нужен,

Ну как козликам корма.

Бабка молочка парного

В кружку льёт, крича: «Внучок!»

Ну, а мне бы заводного,

Пусть он пьяный дурачок.

«Надо спать», — шепнула дрёма,

Не пришёл вертлявый гость.

Съела тьма, что было дома.

Заодно и мою злость.

Вдруг раздался скрип в прихожей,

Свет зажёгся, как тут спать.

Смутно вижу: с пухлой рожей

Родственник ползёт в кровать.

«Ну-ка, прижимайся к стенке, —

Говорит родная кровь, —

Выпрямляй свои коленки,

Не храпи», — и сдвинул бровь.

Уважая дядю Ваню,

Как бревно, прилип к стене.

Тесно, жарко, будто в баню

Я зашёл в кошмарном сне.

Хы! Раздался храп над ухом.

В нос ударил перегар.

Я совсем расстался с духом,

Получив в плечо удар.

Так всю ночь боролся с липким,

Закрывая рот рукой.

Стал выносливым и гибким.

Вот он дядюшка какой.

Долго не гостил бедовый,

Взял в дорогу пирожков,

Мне сказал, что бестолковый.

«Всем привет», — и был таков.

Загрустилось бабе Тане.

Отлупил соседа дед.

Кот измазался в сметане.

Скучно, дяди Вани нет.

* гладкий — толстый

**чадо — дитя

Мечты детства

Три огромных ветлы у дороги

В моём детстве, как сёстры, стоят.

Мы залезли на них, свесив ноги,

Кучка худеньких юрких ребят.

А за нами шальные девчонки.

Оседлали древесных коней

И устроили шумные гонки,

Даль пронзая копытом корней.

В синем небе ругается тучка,

Хочет нас мокрой ручкой поймать.

На неё лает серая Жучка,

Заливаясь, как Машкина мать.

Но не страшен нам дождь, гром-мятежник.

Вётла мчат по дороге вперёд.

Моя память — великий насмешник —

Снова в прошлом мечты создаёт.