Рассказы

Море рокотало, словно гигант, пробудившийся от векового сна. Пароход, тяжело покачиваясь на волнах, подошёл к единственной пристани острова Рагнар. Маркус, стоя у борта, вглядывался в высокий белый маяк, который, казалось, тянулся к самым небесам. Его верхушка исчезала в облаках, как если бы сама природа пыталась скрыть его от посторонних глаз. […]

Расположение духа было ниже некуда. С самого моего пробуждения всё пошло наперекосяк. Бессонница уснула лишь под утро, и в итоге – проспала. Спешка только раздражала, усугубляя минорность настроения. Навигатор привёл меня в небольшой московский дворик. Первая мысль оказалась абсолютно правильной: двор давным-давно толком не убирался. Сугробы снега, мусора, собачьего…. Как

Новый год.  Праздник счастья, радости и приподнятого настроения. Блестит игрушками ёлка со звездой на макушке. Переливается разноцветными огнями гирлянда. Телевизор настроен на любимую программу. Стол накрыт нарядной скатертью, блестят столовые приборы, разложены накрахмаленные салфетки. Прозрачные фужеры наполнены шампанским. По квартире плавает аромат хвои и мандаринов. Ожидание чуда, исполнения самых заветных

Вязкой массой висела гробовая тишина. Сравнение то ещё! Ведь я на старом, заросшем сорняком кладбище. Порывы ветра качают пересохшие ветви кустарника, и они издают мрачный перестук, который тревожит чуткий сон старых ворон. Они громко хлопают крыльями, ещё громче кричат в возмущении. Скрипят позеленевшие от лишайника кресты, шуршат в пожухлой траве

Детям войны посвящаю… – Вы знали голод и ненастье. Когда на завтрак и обед Пшеница пареная, – счастье, И той, порой, бывало нет… А. Бацунов Коляда Долго рубцуются и болят фронтовые раны. Но раны же детской души никогда не заживают и время от времени постоянно напоминают о себе. Егорьевская районная

  Война продолжалась. Она несла с собой разруху, голод, страдания. Почта работала с перебоями, и письма до адресата доходили как свет далёких звезд. Люди с нетерпением ждали вестей с фронта, и не всегда эти вести были радостными. Такое письмо от отца получила однажды и мама. Отец писал: “… Ты знаешь,

  Поцелуй осени Мы приехали вчера утром, и как только вошли в дом, я сразу окунулся в прошлое, в своё далёкое детство. Я — дома. Знакомый запах гостиной, приятный аромат маминых цветов; всё такой же угрюмый медвежонок на столе, а рядом с ним, на стене, мой детский рисунок на уже

Афанасий Петрович, превозмогая боль в коленях, добрался до маленькой кухоньки. Присел за стол и громко выдохнул. Взял с подоконника металлическую коробочку из-под конфет монпансье, в которой хранил душистую махорку. Он позволял себе выкуривать только одну трубку в день, и ждал этого момента с нетерпением. Руки предательски дрожали, рассыпая табак на

— Что, Вано, вот и всё? Тупик. Никакого просвета, никакой нити Ариадны, никакого выхода. Даже намёка на оный. Жизненные обстоятельства, объективные причины, субъективные поступки, невзвешенные до йоты слова. И вот итог – безвыходная ситуация, — смотрюсь в зеркальное отражение и вижу в пустых глазах все способы суицида. И какая-то невиданная

Южно-Российск. Политехнический институт. Конец восьмидесятых годов прошлого века   − Акулов, делаю вам очередное, второе по счёту, замечание! Понимаю, весна, гормоны и всё такое, тем не менее, явите всем нам пример мужской силы воли! Наберитесь терпения, вернитесь в аудиторию и дослушайте лекцию до конца. Уверяю вас, в нашей стране ничего

(на основе реальных событий)   9 июня 1972 года. Дом культуры. Пятница. Вечер. Обычно в этот день в актовом зале бывает многолюдно. Уставшие за неделю рабочие завода всех возрастов с удовольствием приходили сюда послушать доморощенные коллективы, посмотреть спектакли, поставленные силами всё той же самодеятельности. Порой, здесь выступали и профессиональные певцы

Чёрной стаей безбрежною, Чёрной стаей безбрежной ворвалися вороги. К нам пришли до рассвета, К нам пришли до рассвета испить нашей кровушки. Если б не юные мальчики, Если б не милые мальчики…   (Печальная песня неизвестного автора).     Это была чудная ночь. Тёплая и безветренная. Всем классом они бродили по

День был пасмурный, но не холодный. Дождевые капли с неохотой расставались со своей теплой уютной тучкой. Чуть-чуть моросило. Мы ждали катера, чтобы переплыть на Сельвицкий остров. Давно хотелось показать дочери Иверский монастырь. Подождали минут пятнадцать и собрались уже уйти, но тут женщина из стоявшего неподалеку сувенирного киоска окликнула нас и

Мы сидели на террасе с распахнутыми настежь окнами, тщательно затянутыми белым тюлем от комаров и всякой кусачей нечисти. Терраса погружалась в полумрак, и вспышки света от проходивших время от времени машин создавали ощущение тревоги, как бы сигналили «не дремать, будьте бдительны». – Ну, опять свет отключили. Лампу придется доставать. –

О, пляши для меня, Саломея, О, пляши для меня – я устал, – Все редеющим облаком вея Сумасшедших твоих покрывал!   Очередь, сумасшедшая очередь за итальянскими сапогами стояла сначала на улице, потом в магазине. Где-то часа на два. Сапоги дразнили и манили с витрины и сводили женщин с ума. Вам

Я помню всё! Вот снова вечер. Всё, как всегда. СМС-сообщение от мужа: «дорогая, я задержусь, опять экстренное совещание». Обида перехлестнула здравый смысл. Ужин, на который было потрачено несколько часов, сотни сгоревших нервных клеток, но доведенный до класса «кулинарный шедевр», летит в мусорное ведро. После некоторого раздумья бокал «Шато Монтюс» и

из сборника рассказов о моих земляках и их судьбах «Грусть моя, боль моя, любовь моя» Осень в приморской тайге – явление особое! Такой чарующей красоты, такого великолепного разноцветья, такого ярко-голубого неба нигде больше не сыщите! Экзотическая неповторимость далекой российской окраины всех, впервые попавших в эти края, сражает буквально наповал и

  Тишину душной августовской ночи пронзил истошный лай соседской дворняги. Ей тут  же ответило дружное собачье многоголосье, гулким эхом разлетевшееся по спящему распадку, вдоль поймы обмелевшего от летней жары таежного ручья. На кого в очередной раз забрехали собаки – только им одним ведомо, но в такую темень, да  в самую

(светлой памяти моей любимой бабушки посвящается)    Маленькая  Маришка, разбуженная  ночным собачьим переполохом, словно кукла-неваляшка подскочила в своей детской кроватке и испуганно заревела. – Бедный ребенок! – запричитала бабка Акулина, – чего же ты такая пугливая, птаха-воробей? Господи, да уймись ты, иду я, иду. Ну не дите, а мотылек, ей

  Максим внезапно очнулся от дикой, пронзающей все тело боли. Попытался открыть глаза, но увидел темноту. С трудом подняв правую руку, ощупал лицо и вдруг понял, что оно полностью чем-то обмотано. Еле разжав губы, выдавил из себя какой-то нечленораздельный звук и тут же застонал от нестерпимой, жгучей болевой атаки… Откуда-то

  Совсем скоро окутает землю белым кипеньем цветущих садов очередная весна и наступит он – семьдесят пятый Победный май!  Засверкают праздничные салюты, взорвут тишину парадных площадей торжественные марши и  устремятся безбрежными реками по всей стране многомиллионные Бессмертные полки! Немеркнущая память людских сердец вновь унесет нас в те далекие сороковые, когда

  Ранние зимние сумерки расползлись по тихим улочкам деревни. Свежий хрустящий снежок белым ковром застелил тропки-дорожки. Засветились яркими маячками окна в домах, и дружно запыхтели клубами дыма печные трубы. Трудовая неделя подошла к концу, завтра суббота, с утра загремят соседи ведрами у колонки с водой, предстоят постирушки-убирушки, ну а вечером

  Дед был старым, сморщенным, как сухофрукт, нелепым и смешным. Он почти не менялся с годами, иногда казалось, что и родился уже таким: худощавым, с вечно неопрятной, лохматой головой-кочерыжкой, передвигающийся на полусогнутых ногах какими-то резкими скачками и прыжками, с обезьяньими ужимками и гримасами. Но кличка «Урюк» прилипла к нему не

В воздухе кружил густой аромат спелой клубники, перебивая все остальные запахи жизнедеятельности деревни. София уже накрутила на зиму компот, наварила джем и конфитюр. Осталось сварить варенье. Неожиданно вспомнилось детство, когда бабушка варила варенье во дворе в металлическом тазике, мешая деревянной ложкой, привязанной к длинной палке, чтобы не обжечь об огонь