Лето. Суббота. Утро. Без пятнадцати семь. Улицы безмятежно пусты, жизнь взяла передышку перед жаркими суетными выходными. Но есть те, кому не спится: заботы и волнения о благе народа не дают спокойно спать.
Джипа у крыльца нет, значит, еще не прибыл. Захожу в здание, у дверей останавливает охранник. Объясняю, что приглашена на аудиенцию. Пропускает без лишних вопросов. Мой ранний визит его не смущает. Значит, так здесь заведено. Но все же похоже на проверку: готова ли я являться в любое время суток и жертвовать ради работы выходными. Я готова.
Не буду скрывать: внутри все дрожит. Предчувствую недоброе. Но отступать поздно. Лишь бы не волноваться.
Леночка уже на рабочем месте. Считает своей обязанностью сопровождать меня. Она ненавязчиво болтлива, но надежно держит дистанцию. С ней будет непросто. Если не научусь поддакивать и не призна́ю ее превосходство.
– Волнуешься? – Леночка демонстративно позевывает.
– Нет, – твердо отвечаю я.
– И правильно.
– О чем он будет спрашивать?
– Расскажешь, где училась, работала. Учти, я ручаюсь за твою кандидатуру.
Ясно. Теперь буду обязана ей всю оставшуюся жизнь. Говорит небрежно, вроде как ничего особенного в этой встрече нет. Но дергается не меньше моего. Меня это успокаивает.
– Лучше подождем в приемной, – предлагает она.
В служебных покоях чиновника атмосфера ожидания усугубляется. Помощник главы, великий и ужасный господин Давыдов расхаживает, опустив глаза в пол, будто пытается прочесть на потертом паркете собственные мысли. Секретарша Яна встречает нас с подобающей должности улыбочкой, градус приветливости которой зависит от статуса посетителя, и тут же отворачивается к окну, чтобы не пропустить благословенного момента, когда подъедет шеф.
Мы с Леночкой садимся на места для посетителей. Перед глазами оказывается шкаф с кубками и дипломами – атрибутами нашего процветающего муниципалитета, которые подпирают книги о его героическом прошлом и вселяющем надежду будущем.
– Что, Лерка, страшно? – спрашивает Давыдов. Стоит надо мной, испытывая силу и власть своего взгляда.
– Нет, – я теряю остатки уверенности.
– Не бойся, – с усмешкой продолжает он. – Все будет хорошо. Папка скоро приедет. Резюме взяла?
Я кивнула. Предварительно меня проконсультировали, как лучше себя преподнести. С формальной точки зрения. Краткий пересказ своей небогатой на свершения биографии следовало уложить в таблицу, по-другому чиновничье мышление не воспринимало информацию.
– Помню, ты его оставляла, но на всякий случай… Столько бумаг, может, потерялось. А ты, – переводит взгляд на Леночку, – специалист по связям со СМИ, что-то не рада.
– Еще не осознала своего счастья.
– Как это? А кто требовал подкрепление? Вот тебе СМИ, связывайся теперь сколько угодно.
– Не выспалась просто, – заметила Яна. – Не привыкла быть на работе раньше восьми.
– Суббота же, – оправдывалась Леночка.
– Некоторые, между прочим, с шести утра работают. И без выходных.
– Отвечают на звонки и разносят чай?
– За зарплату, которая тебе и не снилась.
– Так уж и не снилась!
– А Лерка, интересно, ради чего соглашается круглосуточно вкалывать.
– Лерка здесь из карьерных соображений, – Давыдов решил вмешаться в словесный поединок.
– Ну-ну, – усмехнулась Яна.
– А ты как думала? Личный корреспондент первого лица района. Ближе может быть только личный секретарь. Хотя это еще как посмотреть. Ты вот, например, рядом с шефом только в этом кабинете, а она обязана будет сопровождать его повсюду. Я бы на твоем месте начал беспокоиться.
– Еще чего!
С Яной мы учились в одном классе. Но упоминать здесь об этом – лишнее. Должность у нее слишком серьезная и ответственная. И сейчас она думает, что демонстрирует свое превосходство. Пусть думает.
– А это что у тебя? – Давыдов переключается на Леночку.
– Речь на праздник. Полдня вчера писала.
– Акула пера, – заметила Яна с отвлеченным видом.
– Заведет скоро акуленочка, жаль только пока беззубого, – прибавил Давыдов, радуясь очередной возможности проявить остроумие. – Но зубки мы отрастим, правда, Лерка?
И что ему ответишь?
– А речь это хорошо. Только мне экземпляр оставь, а то Папка вечно все теряет.
Леночка с готовностью протянула листок. Давыдов сделал вид, что пробежал текст глазами, и положил на стол секретарши.
– Не надо все подряд кидать на мой стол, – огрызнулась она.
– Ну что ты, Яночка! Знаешь, как Папка любит выступать на публике? Представь, как под какую-нибудь пафосную музыку он выходит на сцену, площадь перед ним замолкает… Надеюсь, ты будешь при этом присутствовать.
– Вряд ли.
– Как же ты собираешься отмечать праздник без благословения нашего дорогого шефа?
– И сама не знаю, – не отворачиваясь от окна, ответила Яна.
– Эх вы, молодежь, и гулять по-настоящему не умеете. Только бы напиться.
– Неправда, – с хитрой улыбочкой возразила секретарша.
– Да ладно, знаю я тебя, – махнул рукой Давыдов и посмотрел на часы. – Политические моменты мы обговорили. Со всем соглашайся, поняла?
– Да, – ответила я.
– Едет! – с неподдельным восторгом воскликнула Яна.
– Ну все, Лерка, твой час настал, – продолжал ерничать Давыдов.
Леночка встрепенулась, Давыдов подошел к двери, чтобы первым встретить шефа, Яна поправила блузку на своей необъятной груди. А я что здесь делаю?
Приближаюсь к тому, о чем мечтала. О том ли?
Мы хором поздоровались, когда в дверях появился высокий седой мужчина в светлом летнем костюме. В ответ он кивнул нам и размашистыми шагами прошел в кабинет. Помощник без лишних слов последовал за ним.
– В хорошем настроении, – заметила Яна. Тоже мне, психолог доморощенный.
Давыдов вскоре выглянул и широким жестом пригласил нас войти.
Кабинет был так огромен и так щедро залит светом, что, привыкнув к полумраку и тесноте приемной, я растерялась. Хозяин апартаментов, величественно расположившись за столом, смотрел на меня с вынужденным любопытством.
О первой нашей встрече он, разумеется, не помнил. Полгода назад. День дублера. Я «заменяла» начальницу управления образования: весь день просидела в приемной, помогая секретарше обзванивать школы и подшивать документы. Хотя одно важное задание я все-таки выполнила: принесла начальнице обед.
Вечером руководство района собралось, чтобы послушать наши впечатления. Глава был в приподнятом расположении духа, чиновники с упоением сочиняли, как их временные заместители прекрасно проявили себя на руководящей работе, дублеры им подыгрывали. Моя словоохотливая кураторша, расхваливая меня, слишком увлеклась, и всеобщее внимание переключилось на мою скромную персону. Мне позволили высказаться. Я пыталась обойтись общими фразами на тему «Какая для меня, начинающего учителя, большая честь узнать о работе системы образования изнутри», но, кажется, это не выглядело убедительно. «Где же, по-твоему, лучше: здесь или в школе?» – поинтересовался глава. «В школе конечно», – не задумываясь, ответила я. По рядам чиновников пробежал снисходительный смешок. Пришлось объясняться. «Это совершенно разные вещи. В школе – работа с детьми, живая, настоящая. А здесь – одни бумаги, абстракция какая-то. Это две разные системы, а между ними не достает связующего звена. Или мне не хватает опыта». Не помню точно, что я говорила, пытаясь объяснить, что жизнь гораздо шире, многообразнее постановлений и предписаний и глупо тратить ее на перебирание бумажек. «Поможешь найти это связующее звено? Когда опыта будет достаточно, придешь к нам?» – продолжал играть на публику глава. «Может быть», – ответила я, чтобы никого не обидеть.
Что изменилось? Зачем я здесь, зачем прошусь к ним? Не к ним. А в подотчетную им структуру. В чем разница?
Вот я сижу перед ним в громоздком кожаном кресле на колесиках, которое того и гляди куда-нибудь укатится. Видя мое неумение обращаться с креслом, он усмехается. Человек. Обычный человек. Что я себе внушала?
Забыть об устрашительных акциях, которые он проводит в своих владениях! Не думать о кадровой чистке, выметающей с насиженных должностей приверженцев прежнего режима!
– Ну, давай, рассказывай, – незамысловато начал он.
Придавая голосу уверенность, я заговорила о себе как о постороннем человеке. Леночка сидела напротив, погрузившись в созерцание ежедневника. Давыдов расположился сзади за столом для совещаний.
– Мне двадцать три года. Я родилась здесь, окончила местную школу.
– С отличием, – ввернул Давыдов, будто сам тому поспособствовал.
– С отличием, – неуверенно повторила я. – Потом поступила в педагогический университет на исторический факультет, который окончила в прошлом году с… отличием. Работала в школе учителем истории.
Я пересказывала резюме, которое, видимо, затерялось. Или глава не собирался утруждать себя чтением.
– Надеюсь получить работу в газете.
– Местная? – переспросил он.
– Да.
– Почему из школы ушла?
– Ставку сократили.
– Детей в школах меньше становится, – снова встрял Давыдов. Он-то что об этом знает?
– Родители кто?
– По образованию строители. Отец работает мастером в строительной фирме, мама – там же сметчицей. Брат учится в политехническом, сестра – школьница.
– Я давно знаю эту семью, – вмешался Давыдов. – Не беспокойтесь.
– Замуж не собираешься? Вдруг мы тебя возьмем, а ты завтра в декрет.
– Планов таких нет. Сейчас, по крайней мере.
– Это, наверное, единственное, что мы не можем пока проконтролировать, – усмехнулся Давыдов. – Но если очень постараться…
– С редактором встречалась?
– Да, – опередил меня Давыдов. – Пусть только попробует ее не взять.
С редактором я встречалась еще в понедельник. Он, глядя куда-то в сторону, осведомился, представляю ли я, как пишутся статьи. Я понятия не имела, но заверила, что справлюсь.
О работе в газете у меня были самые приблизительные представления. Родители что-то желтоватенькое выписывали, но оно проходило мимо меня.
Но писать – само слово вдохновляло. Моя работа – писать!
Бессонные ночи, тетради, спрятанные в глубинах стола… Я буду писать открыто, легально, и это будет напечатано и подписано мной, и все прочтут, увидят и будут знать, что это я… написала. Наивность несусветная!
Давыдов быстро опустил меня с небес на землю. Не вдаваясь подробности, он объяснил, что мне будет непросто по ряду причин. Во-первых, я должна отражать точку зрения администрации по каждому вопросу и никакой отсебятины. «Пока не вникнешь, будешь советоваться со мной». Второе, как следствие первого, мне предстоит стойко выдерживать столкновения из-за расхождения мнения редакции с требованиями администрации. «Мы по-разному смотрим на некоторые… моменты, из-за чего возникают недоразумения, иногда существенные. Но редактор не такой дурак, чтобы конфликтовать с властями. Сама понимаешь, кто он и кто мы». Третье, пожалуй, самое главное – я должна держать язык за зубами и даже под страхом смерти не выдавать того, что будет сказано неофициально, не касаться закулисных перипетий, интриг, козней, не реагировать на оскорбления, выдерживать давление, что будет оказываться на меня и на газету. «Никаким, запомни это, никаким образом сведения о наших внутренних делах не должны просачиваться наружу. Если это произойдет, я первым узнаю. Я здесь все знаю, имей это в виду».
Какие еще требования ко мне предъявлялись? Быть готовой к внештатным ситуациям, забыть про восьмичасовой рабочий день, научиться следовать за главой по пятам, оставаясь при этом невидимой…
Напоследок Давыдов объяснил, с кем придется работать.
«Подружиться с Леночкой ты не сможешь, оно тебе и не надо. Она работала в областных изданиях и считает себя таким профессионалом, что тебе до нее расти и никогда не дорасти. Соглашайся с ней, прислушивайся к советам. Но всерьез не воспринимай. Лучше будь начеку. Придет время, мы ей крылышки подрежем. А вот твой непосредственный начальник – другое дело. Почти полвека в бульварной журналистике, заслуженный-перезаслуженный негодяй, клейма ставить негде. А мы ему тебя навязали, и относиться он к тебе будет соответственно. А ты, вижу, девочка амбициозная. И неглупая. Ему это не понравится. Проявишь слабость – считай, пропала. С Папкой веди себя уверенно, не тушуйся. Он человек суровый. Два раза одно и то же не повторяет, учти. Любое его указание должно быть выполнено и незамедлительно. Но есть и хорошая новость: главный здесь я, мужчина приятный во всех отношениях. Будешь дружить со мной, все у тебя получится».
После этого обезоруживающего разговора прошло пять дней. Я ждала, пока в жестком графике руководителя муниципалитета найдется время для меня. Не могу сказать, что я терзалась сомнениями. Я подозревала, что Давыдов напрасно нагнетает и играет в неуместную в столь скромных политических реалиях игру.
И вот я здесь.
– Ее основная обязанность – освещение вашей деятельности, это мы обговорили, – объяснил Давыдов и приказал Леночке. – Введешь ее в курс дела.
– Хорошо, – равнодушно отозвалась она и застрочила что-то в свой ежедневник. Я вторгалась на ее территорию, посягала на неприкосновенное право превозносить на страницах газеты первое лицо района. Похоже, она испытывала нечто вроде ревности. Но черновую работу надо кому-то делать, а на это я вроде как годилась.
– И ты согласна? – спросил глава.
– Да.
На что я надеюсь? Что делаю?
– Мы беседовали, – заверил Давыдов.
– Я все понимаю, – подтвердила я.
– Хорошо, – обрадовался глава. – Значит согласна?
Выдерживаю взгляд. Тяжелый, не терпящий отказов, не допускающий снисхождения.
– Да.
Казалось, мой ответ прозвучал излишне самоуверенно. Но никто не обратил внимания.
– С рабочим местом определились?
– В моем кабинете есть свободный стол, – без воодушевления откликнулась Леночка.
– Тогда договорились.
– Вот еще. – Она протянула листок, и миловидное личико оживила верноподданническая улыбочка. – Ваше выступление.
– Да, – усмехнулся глава и посмотрел на Давыдова. – Сегодня же праздник.
Когда мы вышли, Леночка, держась гораздо увереннее и отстраненнее, распорядилась, чтобы в понедельник я пришла с документами.
Неужели все? Как-то странно пусто внутри. Я работаю в газете. А остальное… Я освоюсь. И в школе коллектив был тот еще. И нагрузка.
– Поздравляю, Валерия Александровна! – издевательский голос Давыдова настиг в коридоре. – Беги в магазин. Будем обмывать твое назначение.
И к дурацким шуточкам смогу привыкнуть.
Направляясь к выходу, я слышала, как он кричал кому-то в телефон: «Как что брать? Водку. Праздник же. Самую дорогую. Обязательно скажи для кого…»
В понедельник я поехала в редакцию устраиваться официально. Так я стала журналистом.