В эту смоленскую деревню Васильев попал совершенно случайно. Сломался автомобиль. Пришлось искать временный ночлег, поскольку осенние ночи становились всё холоднее и холоднее. До города было ещё далеко, поэтому, остановившись возле небольшого магазинчика, который был, скорее всего, единственным в ближайшей округе, решил подождать более-менее сведущего человека.
Какая-то бабка, закутавшись в чёрный платок, не спеша прошагала мимо. Посмотрев на незнакомую машину, попыталась рассмотреть Васильева через лобовое стекло, но, видимо, так ничего и не увидев, пошла дальше, не оглядываясь.
«Старушка — божий одуванчик!» — как-то мимолётно подумал о ней Алексей, заметив крепкого старичка, который размашистым и уверенным шагом подходил к магазину.
— Извините! — Васильев едва успел к старику. — Извините, пожалуйста! Не подскажете, сдаёт кто жильё ненадолго? Мне бы ночь переночевать, две! Машина сломалась…, — почему-то виновато добавил он.
— Отчего ж не подскажу?! — взгляд у деда острый, так и зыркает глазами из-под густых бровей, — у меня можешь переночевать, например! Один живу!
— Вот спасибо! — обрадовался Алексей.
— Ты подожди меня, я быстро! — дед хитро подмигнул Васильеву. Как бы ненароком ещё раз оценил будущего постояльца и, видимо, остался доволен.
— Жди! — добавил ещё раз и скрылся за дверью магазинчика.
Дом деда находился на самом конце деревни. За пятьсот рублей какие-то местные пацаны дотолкали машину до старикова дома, за что тот ещё долго ворчал на Алексея:
— Это ж надо, пятьсот рублей! И сотни хватило бы!
Васильев улыбался в ответ, выкладывая на стол всю свою нехитрую снедь — палку колбасы да банку шпрот, заброшенные в бардачок так, на всякий пожарный.
— Картошку пожарю! — не оглядываясь, суетился возле печки старик.
— Ну, а я машину посмотрю! Не на год же я здесь!
— Можешь и год жить, мне не жалко! — услышал Алексей, выходя во двор.
«Девятка», конечно, машина хорошая, надёжная, но давно уж отошла пора таких автомобилей, сейчас все на иномарках ездят. А Васильев к этой прикипел, ни в какую не хотел менять. И должность позволяла (всё-таки коммерческий директор небольшой фирмы), и зарплата вполне достойная. Но, как говорится: «жена, конь и винтовка — понятие индивидуальное»!
Так и есть — срезало привод трамблера! Пока дозвонился до сервиса (обещали пригнать эвакуатор), прошло минут десять.
С удивлением увидел, как мимо ограды прошагала та же бабка, что видел у магазина. Впечатлили глаза: жёсткие, с небольшим прищуром. Васильев провожал её взглядом, пока старушка не скрылась за поворотом переулка.
— Что, интересная старушенция? — услышал Алексей голос деда.
— Да уж… — Васильев обернулся, — извините, а вас-то как зовут? Мы ведь так и не познакомились ещё!
— Егорычем зови! А так Василий Егорыч! — дед протянул руку.
— А я Васильев! Алексей…
— Ну вот и ладно! — старик подтолкнул постояльца, — пошли в дом! Я и стол уже накрыл.
Уютно потрескивала печка. Хоть и не зима ещё, а улетело тепло в южные края вместе с бабьим летом. На ночь в деревнях уже затапливали печи, первые заморозки опускались на вспаханные поля, и не слышалось больше на тёмных окраинах девичьего смеха и перелива гитарных струн.
— С богом! — Егорыч поднял рюмку, облизнул языком губы и смачно вылил содержимое в рот. Двумя пальцами взял солёный огурец, понюхал и положил обратно в тарелку.
— Ну, ты, дед, даёшь! — Васильев с уважением посмотрел на старика.
— Ты пей, пей! — Егорыч усмехнулся.
Они говорили и пили. Пили и говорили. О международном терроризме, о низкой пенсии, о коррумпированных чиновниках. Почему-то вспомнили о Вьетнаме, а потом о войне, о немцах, что хозяйничали здесь в сорок первом.
— Помнишь старуху, что видел сегодня возле моего дома? — Егорыч впился в Васильева взглядом.
— Помню. Конечно, помню! — Алексей не понимал вопроса старика.
— Это Нюша.
— Нюша? То есть Нюра, Анна или как там ещё…
— Нет, дорогой ты мой! Нюша.
Перед Васильевым сидел совершенно трезвый человек. В доли секунды посветлели глаза, выпрямилась спина. «Чего это он?» — подумал Алексей.
— И чем же особенным отличилась эта Нюша?
Егорыч нахмурился:
— Ты таким тоном о ней не говори. Узнать хочешь?
Старик встал, подошёл к печке и начал подбрасывать дрова. Васильев абсолютно не понимал такой перемены. Только ведь по душам разговаривали!
Егорыч вернулся к столу:
— Наливай ещё по одной! Так и быть, расскажу тебе эту историю. А дальше сам суди!
Они выпили. На этот раз старик похрустел огурцом, немного помолчал.
— Знаешь ведь, что здесь в сорок первом немцы останавливались? Госпиталь офицерский оборудовали. Нюше тогда восемнадцать было. А за год до этого, сразу после школы влюбилась она в Петьку Серова. Крепко влюбилась! А уж как он её любил! Я, говорит, ещё в пятом классе на неё глаз положил. Какой пятый класс?! Самому сопляку в то время годов-то было! Тьфу! Ну, а что любовь у них была — это точно. Все в округе завидовали…, — Егорыч чуть помедлил, — я тоже завидовал…
Потряс бутылку:
— Что у нас, закончилось, что ли?
Васильев развёл руками.
— Ладно, перебьёмся! Вот такие дела, парень… Перед самой войной уехала Нюша на какие-то курсы в город. Потом вернулась, но уже война шла. Петьку Серова на фронт забрали, так что не застала она его здесь. А вскоре и немцы зашли. Вот тут-то и началось!
— А что началось? — Васильеву стало любопытно, и он подсел поближе к старику.
— Нюрка наша вдруг превратилась в Нюшку!
— Почему?
— А немцам так удобнее имя её произносить было! Встретят кого из местных, «Нюша, Нюша!» кричат. Так и стала Нюшкой! Где какая попойка немецкая — она там уже! И песни поёт, и пляшет полуголая! Весь гарнизон через себя пропустила, так все говорят. То с одним офицером живёт, то с другим. Сколько раз бабы наши местные прибить её тогда хотели, да не ходила она одна. Всё в сопровождении!
— Да…, — только и смог произнести Алексей.
— Это ещё не всё, парень! — продолжал Егорыч, — худо-бедно, а все войны когда-то заканчиваются…. Петька Серов так и не появился. Нюшка его никогда больше не видела. А я как раз с фронта пришёл. Мужиков почти нет, а если есть, то безграмотные все. Меня председателем выбрали. Ну, думаю, вот пришёл твой час, Нюшенька! Уж я найду способ, как тебя голодом уморить!
— А она что, здесь осталась после войны? — удивился Алексей.
— А куда ей уезжать? Дом у неё здесь, хозяйство родительское… Да и не так просто было в те времена место жительства поменять. Это ладно, я о другом. Все в деревне от неё носы воротят, словом единым не обмолвятся. А ей вдруг бумага приходит — в город вызывают. Так и узнали мы, что наградили Нюшу орденом Ленина за выполнение задания командования, за то, что снабжала штаб армии точными разведданными.
— Вот это да! — цокнул языком Алексей.
— Вот-вот! Отношение к ней, конечно, почти не изменилось, но преследовать перестали. Со временем появились у неё ухажёры, ведь молодая ещё была. Да только всем от ворот поворот выдавала! У меня, говорит, есть мой суженый. Приедет — поймёт, не может не понять. А не поймёт, так простит, потому как не ради удовольствия я с офицерами кружила!
Понимали все, конечно, что не простит Петька, появись он в деревне. Да разве ей докажешь?!
— А ты как, Егорыч? Сам же говоришь, нравилась она тебе!
— Я…. Что я! Нравилась, конечно! И сейчас нравится, да куда там! А вот замужем она так ни разу и не была. До сих пор, наверно, Петьку ждёт! Дура старая…
Они ещё говорили о чём-то постороннем, но Васильев уже не слушал Егорыча. Захотелось спать. А во сне приснилась ему баба Нюша, которая смеялась почему-то беззубым ртом и всё норовила пригласить его на бальный танец.
На следующий день к обеду приехал эвакуатор. Алексей тепло попрощался с Егорычем и пообещал заглянуть как-нибудь обязательно. А сам всё посматривал по сторонам, надеясь, что промелькнёт где-нибудь платок бабы Нюши, и глянут на него удивительно строгие старушечьи глаза.
Васильев сдержал слово и приехал к Егорычу через месяц. Там и узнал, что десять дней назад похоронили бабу Нюшу на местном кладбище. И хоронили её четверо нанятых Егорычем алкашей, да он сам, до сих пор не понимающий, а как теперь будет жить без Нюши деревня?
Васильев сожалел, что так и не встретился с этой старушкой. Почему-то не покидало его чувство потери. И вины. Не стало на земле ещё одной святой женщины.
Или грешной?